Есть такой очень известный тест: что бы ты взял с собой на необитаемый остров? Или даже: какие три книги? Мгновенно мы отбираем самое важное (может, и не мгновенно, но лишнее исключаем сразу). Если же нас спросят о людях, то и тогда мы выберем того, с кем нескучно, кто прикроет тылы, не сболтнёт лишнего, кто может считаться «надёжным плечом».

А что если такой остров существует непосредственно рядом с нами, и чтобы на него попасть, достаточно доехать до детской больницы? Если необитаем он в том смысле, что чужих, случайных людей там не бывает? То отбывая, то возвращаясь, на острове обитают «колонисты», потерпевшие крушение. Их летописец, от которого мы узнаём подробности жизни островитян, — Коля Кашкин — знаком нам ещё по «Изумрудной рыбке» (см.: Коротко: Назаркин Н.Н. Изумрудная рыбка). Для него результат «крушения» — нога в гипсе, торчащая немного вперёд и вбок, как бивень мамонта. И в придачу снабжённая флажком на большом пальце.

Да, все герои знакомы, но они повзрослели: их волнуют картинки с амазонками и возможность рассказать полуприличный анекдот. Сам Кашкин определяет свой возраст так: «Короче, мы немножко уже взрослые, а немножко ещё нет. И эти немножки переходят друг в друга».

У обитателей острова есть, как водится, свой язык: реанимацию они называют «седьмой этаж», грудничковое отделение — просто «второе», и даже при слове «бабочка» Коля Кашкин думает в первую очередь об игле для капельницы. Но и обычные подростковые словечки их не минуют. Рассказ — внутренний монолог Кашкина, почти поток сознания, воспроизводит ту самую речь, к которой порой так много претензий у взрослых: «ну», «э-э-э», «капец» и «чего» вместо «что», — всё, как у людей.

Знакома нам и больница. В ней всё та же рамка — распорядок дня, и эту рамку надо чем-то заполнить. И ребята придумывают рисовать остров! Да только никак не могут начать: дело-то серьёзное. С первых строк мы знаем, что остров будет, но он не спешит появиться. Нет ещё даже миллиметровки, которую «сестрица Александра», геолог и старшая сестра Коли, принесёт в тубусе только ближе к концу истории. Но всё же каждая главка заканичивается краткой сводкой из жизни поселенцев. Значит, остров есть? Или?..

Конечно, он есть, во всех смыслах спасительный: и от беды, случившейся с телом, и от одиночества: друзья там настоящие! И от всего остального: взрослые, каждый на свой манер, мужественны и надёжны. Ну, может, только какая-нибудь нянечка ворчлива и недостаточно благородна.

Ил. М.Волохонской к повести Н.Назаркина «Мандариновые острова»

Фантазии об острове — не уход от реальности. Мальчишки-пациенты прагматичны, им знаком расчёт: подгадать время, взять полагающийся обед до того, как нянечка отдаст двойную порцию общему любимцу Зинченко; выпросить яйцо вместо каши на завтрак; вызвонить маму, чтобы пришла пораньше ждать выписки, когда тебя отпустят встречать Новый год.

О болезнях говорится вскользь и с юмором, потому что они — контекст жизни. Потому что страдать долго для «немножко взрослого» невозможно, а герои связаны с больницей навсегда. Рассыпав карандаши, Коля смеётся про себя: «Вот бы потом собирать побежали: четыре с половиной ноги на троих!» И речь не о том, как ребятам трудно, а о том, что на острове, внутри больничного расписания, капельниц, уколов, — тоже жизнь.

Важная часть этой жизни — еда. На первый взгляд, в повести ей поётся нескончаемая ода: еде и способам её смакования посвящена не одна страница. Под стать чеховской сирене, герой ест или рассуждает о том, как будет есть, бессчётное число раз.

«У!!! “Наполеончик”, люблю-обожаю…»

«И картошка стояла на столе. Варёная, холодненькая, в эмалированной коробке. Белая, масляная, вся пересыпанная укропом и чесноком. И колбаса ещё! И винегрет ещё, в литровой банке!»

Но, положа руку на сердце, как бы вы проводили время на острове, если бы всё сообщение с материком состояло из передач съестного?

Однако, подобно известным гурманам Винни-Пуху и Карлсону, герой (не толстый, как говорят взрослые, но и «не шкет») не чужд прекрасному. Не оставлены рисование и чтение, только связь с внешним миром у острова скудная… И временной отрезок повести — всего четыре дня, до 31 декабря, когда уже выписали всех-всех, а тебя, как назло, оставляют ещё на две недели: перелом сложный, а замысловато изогнутая нога ни в какую спасательную шлюпку, то есть машину, не помещается… Не отпускает остров поселенцев.

Ил. М.Волохонской к повести Н.Назаркина «Мандариновые острова»

Но ведь история происходит под Новый год и имеет полное право быть святочной. Вдруг, когда уже ничего и не ждёшь, — ни выписки домой на праздник, ни дружеских идей (друзья-то все давно уехали) — из мандариновой корки неожиданно появляется долго грезившийся остров. И его можно нанести на карту.

Но ещё неожиданней появляется спаситель, который найдёт способ вызволить отчаявшегося колониста. И вот тогда в честь этого необычного события мандариновый остров на карте обретёт имя…
Как хорошо, когда есть такие взрослые, как сестра Александра, как её друг — «надёжное плечо». Их, не сомневаясь, можно взять на необитаемый остров. А нас?
* * *

Святочное настроение сбивает разве что досадная неточность художника: гипс у Коли на правой ноге, иллюстрации же нам показывают «бивень» на левой. А в непростых условиях жизни на острове даже мелкая ошибка может оказаться губительной.