4.10.2018, RaraAvis

Эдуард Веркин родился в 1975 году в Воркуте. Учился в Сыктывкаре, живёт в Иваново. Автор чуть ли не полусотни книг, часть из которых относят к детской литературе. «Остров Сахалин», впрочем, детской литературой никак не назовёшь. Мне кажется, что эту книгу сейчас «сарафанное радио» (которое, как говорят, является более действенным средством для продвижения, чем все рекламные кампании), будет выносить на гребень волны. Я не надеялся, что автор отдаст «ключи» от своего романа, расскажет о детали, вынесенной в заголовок, мне интересно другое — чувство собственного достоинства, с которым Эдуард Веркин говорит о себе и своём тексте. Я надеюсь, что здесь оно передано.

— Первый вопрос, который я бы задал, это почему именно Сахалин? Одновременно это и вопрос «Почему именно Чехов?». Ведь он единственный писатель, который сам себе сделал перезагрузку — Достоевского вывели на Семёновский плац, Толстой попал в Севастополь, а Чехов сам себе устроил путешествие на Сахалин.

— Да, вы правы, похоже, Антон Павлович явно считал, что ему не хватает судьбы и таким способом выдавливал из себя Чехонте.

В 2012 я от конкурса «Книгуру» был на Сахалине, за эту поездку придумал две книги, «Герду» и «Остров Сахалин». Вероятно, этому способствовали и необычные, совсем иные сахалинские места, для жителя средней полосы России почти инопланетные. Посетили отличный «Музей одной книги», посвященный Чеховскому «Острову Сахалину». Там достойная экспозиция, фотографии, документальные материалы про каторгу и визит Чехова, и получилось так, что впечатление от острова времен каторги и от того, что мы наблюдали вокруг было резко контрастным. То есть это были словно два острова, совпадавшие географически, и… больше никак не совпадавшие. Вернувшись домой, я продолжил знакомиться с материалами. И выяснилось, что Сахалин времен присутствия Японии тоже весьма непохож на Сахалин советский или имперский. Именно образ острова как некоей территории несовпадений и натолкнул на мысль. И там очень красиво!

Чехов один из моих любимых писателей, очень современный. Иногда перечитываю рассказы и удивляюсь, как свежо они воспринимаются, причем, даже не по темам, а по языку.

— А вам нравится, что Чехов такой мизантроп — ещё с молодости? Такой прямо мизантроп-мизантроп (Забегая в сторону, мне-то нравится).

— Представляется, что мизантроп не зоологический, а вынужденный, социальный. Трудное детство в Таганроге. Всяк, 8 раз прочитавший «Письмо к ученому соседу», есть сам мизантроп либо криптомизантроп. Пожалуй, скорее, нравится. Пока сонно на полке стоит.

— И, кстати, ещё — чем отличается отношение к поселенцам у Чехова и у вашей героини в макинтоше?

— Полагаю, в отношении Чехова к поселенцам прослеживается изрядная доля профессионального докторского. Больных — лечить, голодных — кормить. Как писателю ему, похоже, интересны выдающиеся типы, бродяги-беглецы, осознанные злодеи, «невиновные». Героиня, кажется, поселенцами мало интересуется.

— Вопрос по технике письма: вы когда пишете (у вас уже ведь за сорок книг, да? — ведь возникают привычки), всё счислено, то есть вы знаете, чем дело кончится, и что с кем будет? Вот, к тому же «Острову…» — это то, что вы собирались сделать с самого начала или что-то другое? Или он написался, как… Ну, знаете, как юрист Русанов спрашивает Толстого, почему он жесток к Анне Карениной, а тот отвечает: «Это мнение напоминает мне случай, бывший с Пушкиным. Однажды он сказал кому-то из своих приятелей: „Представь, какую штуку удрала со мной моя Татьяна! Она — замуж вышла. Этого я никак не ожидал от неё“. То же самое и я могу сказать про Анну Каренину. Вообще герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы: они делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что мне хочется» .

— По-разному. Некоторые книжки просчитаны, некоторые пишутся от финала, другие от ощущения или впечатления. Иногда интереснее рассказать историю, иногда донести впечатление, заставить увидеть ситуацию глазами автора. «Остров…» определен географией, настроением и атмосферой, идеей и финалом, увы, героям было не отвертеться. Хотя с Толстым трудно спорить, многие персонажи склонны к своеволию, придут во сне, сидят, смотрят…

Да, привычки возникают, разумеется, но это же неплохо — с ними интересно бороться.

У каждого автора арсенал свой, да и представления о том, как должна выглядеть книга. У меня некогда образовался перекос «всяко лыко в строку», пришлось избавляться. От одних избавишься, другие возникнут, в молодости автор чаще толкал персонажей с обрыва, в возрасте стал сентиментален.

— И повествование закончено или может иметь продолжение?

— Продолжения «Острова Сахалина» не будет, ну, разве что вбоквел. «Озеро Байкал», «Сихотэ-Алинь», «Пик Коммунизма». Шутка.

— И вот ещё — мне кажется, с этой книгой случится резкий всплеск вашей популярности. Я, разумеется, не хочу никого обидеть, и вы человек известный, но у меня есть такая теория, что по-настоящему собирает вокруг себя адептов книга, в которой сказано что-то про то, как устроен мир. Если бы «Мастер и Маргарита» была бы просто блестящей картиной Москвы начала тридцатых, это никогда бы не привлекло к ней адептов. А вот то, что Булгаков там говорит, как нужно читать стихи, и нужно ли просить, и, наконец, сообщает о том, что мир вовсе не такой, каким вы его представляли, и есть горние тайны, перводвижетели — тут сразу все сбегаются и начинают говорить цитатами.

— Каждый писатель рассчитывает, что с новой книгой случится резкий, ну, или хоть какой-то всплеск его популярности. Я тоже неоднократно на это рассчитывал. Мне кажется, для того, чтобы быть разобранным на цитаты, вовсе не обязательно рассуждать о горних тайнах и звездном небе над головой. Можно рассказать об охоте на стулья в тех же примерно, что и в «Мастере и Маргарите» декорациях, или о путешествии остолопов по Темзе — и сто лет будут цитировать. Но, пожалуй, да, с Аннушкой и маслом тягаться бесполезно.

Определенный интерес к книжке поместил автора во вполне себе цугцванг. Согласитесь, странно автору объяснять на пальцах, кто на ком стоял, почему-таки многострадальный рений неразменный и проч. А, насколько мне представляется, публика надеется именно на это. Не менее нелепо обсуждать и некоторые технические косяки, увы, их несколько есть. Про «как она сделана» тут вообще трясины начнутся…

— Увы, вопросов про рений не избежать. Тут дело ещё в том, что у меня есть друзья, которые воспринимают вашу книгу вообще как новое Евангелие, и трактуют её религиозным способом. От вас они далеко, а мне от них отвертеться не получится. То есть всё равно придётся говорить о символах. Нет, конечно, можно хлопнуть дверью перед носом ждущих и сказать, что символов нет, но это не решит вопроса.

— Владимир, вот зачем мне знать, каким ветром Горбовский спасся с Далекой Радуги, если мы уж о фантастике? Понятно, что читателю интересно… вот мне уж тридцать лет интересно — и хорошо.

— Мне честно говоря, не совсем интересно. Даже вовсе не интересно. Другое дело, что есть достаточное количество адептов, то споры как уцелел Горбовский (или спасся Шерлок Холмс в исполнении Бенедикта Камбербэтча) сильно подогревают интерес к продукту. Но это уже не зыбкое вещество литературы, а вполне конкретная её социология. Тут, я думаю, есть несколько стадий: читатель подозревает ошибку, потом придумывает выход, затем отстаивает решение etc. Но я согласен, что писателю унизительно помогать в этих поисках. Вот у меня есть друзья, которые уже начали трактовать роман как новое «Хождение Богородицы по мукам», видя в двенадцати столбах двенадцать апостолов. Я понимаю, что на такие вопросы у хорошего писателя всегда есть ответ: «Если вы там это увидели, то там-то это всё и есть». Но, с одной стороны, я на стороне писателя, а с другой — у меня, как у честного обывателя, должна быть уверенность, что там действительно что-то закопано. Ведь история абстрактной живописи в прошлом веке научила нас тому, что в «Композиции №15» может ничего не заключаться. И несколько раз за произведение искусства принимали пакеты и сумки, забытые посетителями в экспозиции.

— Вряд ли, Владимир, вы в данном случае «честный обыватель», как мастер версии «напечатали черновик» — вы уже вполне себе «ненадежный рассказчик».

— Нет-нет, я меланхолический рассказчик. Я недоверчивый читатель (а зачем вам доверчивые? Да я и писатель, что ещё хуже), при этом я из той компании, которая говорила: «Митьки никого не хотят победить». Я вослед одному моему товарищу могу сказать: «Рений и золото не являются редкоземельными металлами; миноносец не может быть рейдером, эти корабли выполняют совершенно разные задачи; зольные поля — это следствие переплава, а не обогащения», но не скажу — потому что автора не нужно побеждать. Вам ещё дадут массу премий за этот роман, и будет такая же огромная масса обиженных чужим успехом. Это ужасно гибельный путь, нужно всякому успеху радоваться, как своему.

— Так получилось, что «Остров Сахалин» вызвал обсуждения с амплитудой от «Хождения Пресвятой Богородицы» до «мало зомби в кадре», хочу поблагодарить читателей за интерес и терпение. Но, как вы уже сами говорили, стоять у входа выставки и доказывать, что я не забывал пакет в радиусе поражения «Композиции №15» по меньшей мере странно.

— Однако тут тонкость — есть группа читателей, что использует бритву системы «Оккама»: если нет достоверных сведений о том, что перед ними сюжетный ход, то они подозревают авторскую небрежность. Можно их прогнать в сад, но часто изощрённость деталей играет злую шутку.

— Как многие советские любители фантастики об Оккаме я узнал из чудесного рассказа Старджона. Много позже догадался, что рассказ саму возможность принципа высмеивает, поскольку «бритва» может быть использована в любую сторону, в зависимости от предпочтений «брадобрея». Собственно, как и бытовавшие во времена Оккама бритвенные принадлежности, обоюдоострые и нескладные. Забытая предыдущими организаторами на выставке современного искусства «Девушка с жемчужной сережкой» будет воспринята ценителями как: а) объект современного искусства б) календарь-фотокопия вахтерши в) подражательная мазня студента третьего курса.

— У меня есть по этому поводу любимая история: Куприн в 1929 году написал рассказ «Ольга Сур» — про циркача, что, добиваясь руки дочери хозяина, придумывает замечательный цирковой номер. Номер действительно замечательный — с полётами и гирями, но: «Да, мы многого ждали от этого номера, но мы просчитались, забыв о публике. На первом представлении публика, хоть и не поняла ничего, но немного аплодировала, а уж на пятом — старый Сур прервал ангажемент согласно условиям контракта. Спустя много времени мы узнали, что и за границей бывало то же самое. Знатоки вопили от восторга. Публика оставалась холодна и скучна. Так же, как и Пьер год назад, так же теперь Никаноро Нанни исчез бесследно и беззвучно из Киева, и больше о нем не было вестей. А Ольга Сур вышла замуж за грека Лапиади, который был вовсе не королём железа, и не атлетом, и не борцом, а просто греческим арапом, наводившим марафет» .

Ну что, расскажете, зачем вам неразменный рений?

— Рений интересный материал, он всплывает у меня еще в «Пепле Анны». И по какому-то стечению обстоятельств богатейшее его месторождение на Итурупе, на который претендует Япония. Мне кажется, им не нужны остальные земли, им нужен рений. Японцы явно строят звездолет… Смайл.

Неразменность рения не только важная часть содержания и формы, но и определенный прием взаимодействия текста с читателем. Судя по читательскому отклику, он удался.

— А вот, совсем о другом… И у меня ещё один вопрос — а не расскажете ли про ваш город?

— Сейчас я живу в Иваново, это хороший и удобный для жизни город. Родился и большую часть жизни провёл в Воркуте. Воркута, конечно, впечатляет. Просторы, пустота, холод в минус пятьдесят, трехметровые снега, дикие северные сияния, буйная короткая весна. Ощущение оторванности, обитания на краю мира, в последние годы медленное остывание и отступление жизни вместе с умиранием угольной отрасли. Чем-то Воркута похожа на Сахалин, потусторонностью. Другой город Нея, в Костромской области. Запомнился мне резким летним контрастом с Воркутой, лето, речки, лес, телепортация из минут десяти в плюс двадцать всегда поражает. И летняя свобода после школы. Сейчас, конечно, все города становятся похожи друг на друга.

— А что у вас сейчас за круг общения?

— Старые школьные и студенческие дружбы с переменным успехом противостоят географии, дружить в социальных сетях не получается, да я и не присутствую. С коллегами встречаемся довольно редко, на мероприятиях обычно. Так что круг общения неширок, семья, в основном.