10 декабря, за несколько часов до вручения премии «Книгуру», в Российской государственной детской библиотеке за круглым столом встретились 12 из 15 финалистов шестого сезона конкурса. Не устарела ли советская детская литература? Как решать проблемы подросткового чтения и книгораспространения? Можно ли доверять подросткам судить главный конкурс страны в области детской литературы? Этих и других вопросов коснулись Нина Дашевская, Стас Востоков, Владимир Аренев и другие авторы Короткого списка.

Писатели:
Владимир Аренев (Украина, Киев), «Порох из драконьих костей»
Евгения Басова (псевдоним Илга Понорницкая, Россия, Чебоксары), «Подросток Ашим»
Олег Бундур (Россия, Мурманская обл.), «Царское море»
Светлана Волкова (Россия, Санкт-Петербург), «Подсказок больше нет»
Станислав Востоков (Россия, Московская обл.), «Криволапыч»
Нина Дашевская (Россия, Москва), «Я не тормоз»
Артем Ляхович (Украина, Киев), «Битва при Наци-Туци»
Денис Мартынов (Россия, Ставрополь), «Смотри, что принесли наши сети»
Мария Пономаренко (Россия, Москва), «Тайны глобуса Блау»
Лариса Романовская (Россия, Москва), «Самая младшая»
Станислав Росовецкий (Украина, Киев), «У друкарей и скоморохов»
Майя Тобоева (Россия, Якутск), «Дева гор»

А также:
Алексей Копейкин, заведующий отделом рекомендательной библиографии РГДБ, редактор сайта «Библиогид».
Мария Порядина и Кирилл Захаров, члены литературного совета «Книгуру»
Татьяна Рудишина, главный библиотекарь Центральной детской библиотеки им. А. Гайдара (Москва), эксперт в области детской книги

Копейкин: Мой первый вопрос к финалистам — что вы любили читать в возрасте 10-17 лет?

Мартынов: Я плохо помню себя до 17 лет. В 19 я бросил военное училище и понял, что можно все. Можно просто выйти и пойти куда хочешь. Вот это ощущение свободы я и хотел заострить в своем тексте. Подростковый возраст — примерно то же самое: вырастаешь из детского купола, мир меняется. А по поводу подростковой литературы, по-моему, на «Воздух. Афиша» была статья о том, что близок закат жанра young adult и нужно что-то новое.

Копейкин: Недавно мы с Андреем Усачевым были в Сыктывкаре, и на пресс-конференции он заявил, что подростковой литературы не существует. А я вот смотрю на авторов, которые участвуют в «Книгуру», и думаю, что он немного неправ.

Росовецкий: А по-моему, прав. Подростки читают взрослую литературу, а дети — детскую.

Пономаренко: Очень большой разброс — от 10 до 17. В 10 лет — это один человек, в 16 — совсем другой. И это естественно, что в 16 он уже читает взрослую литературу.

Волкова: Это происходит так: ты читаешь детское, детское, а потом — хлоп! — уже взрослое.

Копейкин: А в какой момент вы начали читать взрослое? Читали детские книжки, а потом сразу «Войну и мир»?

Волкова: Нет. До определенного возраста я любила сказки. Просила родителей закрывать картинки, потому что мне нравилось фантазировать, как могут выглядеть герои. Потом открыла для себя Голявкина, Носова, Драгунского. Поняла, что мне интересно читать про сверстников. Даже если в книгах описывалось детство моих родителей — 60-е, 50-е, 40-е, я все равно считала этих героев своими сверстниками. Только все время думала: ну почему не пишут про любовь? Вот мне 9 лет и я влюблена, это же серьезная проблема! В 10 лет прочитала «Алису в Стране чудес» и она мне ужасно не понравилась. Перечитала в 15 и заболела ею. То есть я уже была совершенно другим человеком. А потом началась взрослая литература. В тех же «Мушкетерах» в одном возрасте видишь драки, в другом — любовь, перечитываешь снова — политику.

Романовская: У меня в детстве любимой книгой была «Дорога уходит в даль», мама дала почитать, она была заведующей библиотекой. В 14 лет я запиралась в комнате и перечитывала Крапивина до посинения. У меня были очень серьезные проблемы и я просто пряталась в книгах. Кстати, книги я брала здесь, в РГДБ. И здесь же занималась в литературной студии «Жизальмо». Здесь 21 год назад в первый раз читала свои стихи.

Копейкин: Вот, значит, кого мы вырастили (смеется)!

Аренев: Школьная программа давала тексты, которые были взрослыми. И никуда не денешься. Я любил читать в том числе подростковое. Читал все книгиДжеральда Даррелла. Он во многом сформировал меня, даже не как писателя, а как человека. Кстати, Стаса Востокова я должен поблагодарить за книжку (имеется в виду «Остров, одетый в джерси» — прим. автора) Я съездил на остров Джерси после этой книжки!

Востоков: Правда?

Копейкин: Вот как литература влияет на жизнь!

Аренев: Да. А к моим 17 годам стали выпускать много переводного фэнтези. Фантастику, естественно, читал. И нонфикшн, который тогда, конечно, так не воспринимался. Акимушкин, например.

Копейкин: Тоже про животных.

Аренев: Да, я собирался стать биологом, дома у меня было много амфибий и насекомых. Читал еще про войну. Да все читалось — Шекли, Гаррисон,Стругацкие. Какие-то книги отец читал вслух. Толкина я читал по хронологии, начиная с «Сильмариллиона», а не как все нормальные люди — с «Хоббита». Но это было интересно.

Копейкин: (Росовецкому) Вы сказали, что Усачев прав и подростковой литературы не существует. Не могли бы вы раскрыть тезис?

Росовецкий: Мог бы. Подростки сами выбирают. Проблема в том, что они выбирали раньше, а что — теперь. Раньше это была в первую очередь приключенческая литература и фантастика: Жюль Верн, Майн Рид, Александр Беляев. Теперь — фэнтези, брутальные романы про «попаданцев». Они как наркотик: прочитал одну книгу, а за ней всю серию. Причем качество — вы видели какое. Восхваляется насилие. Сейчас в моду вошла суицидальная литература о подростках. «До моей смерти остался месяц» — это же бестселлер!

Волкова: «50 дней до моего самоубийства».

Росовецкий: Здесь явное отступление от высоконравственных традиций второй половины XIX века и СССР. В СССР за этим следили.

Я хотел бы проанализировать детские комментарии на «Книгуру». На 8 декабря на сайте было 58 комментариев, отправленных 21 читателем-ребенком. 55 комментариев, то есть 95%, отправлено девочками. Две самые старательные девочки написали 10 и 12 комментариев. Произведения пересказывают в 28 случаях (42%), о персонажах говорят, как о живых людях. Недостатки указаны в четырех комментариях, моральная оценка есть в двух, суждения об авторе — в двух. Соображения, связанные с поэтикой, эмоциональной окраской текста — в 7 комментариях. Наблюдения о языке только в одном. Отсюда какой вывод? В школе отвратительно учат анализировать литературное произведение.

Ляхович: А я хотел бы обратить внимание на такой момент: взрослых, которым интересно читать подростковую литературу, не так уж и много. Может быть, именно здесь проходит граница жанра. Текст, описывающий переживания человека определенного возраста, по большей части интересен человеку этого же возраста.
​
Захаров: Дети любят читать про взрослых.Ляхович: Любят. А взрослые про подростков — нет.Копейкин: А «Над пропастью во ржи»? «Вино из одуванчиков»? Это книги, которые читают все.

Ляхович: Вот, например, «Золотая цепь» Грина. Ядреный символический роман со сложнейшими философскими заморочками. Тем не менее, он маркируется как подростковый, взрослых не заставишь его прочитать. Стереотип возраста достаточно жесткий.
​
Еще я хотел бы рассказать о том, что я читал в детстве. Моя покойная бабушка была преподавателем русского и литературы. В ее деревенском доме было 5 шкафов советской детской литературы. Когда я отдыхал у нее летом, я вынужден был отрабатывать должность любимого внука и пас гусей. Гусь — птица интересная, но не 12 часов в сутки. Таким образом, я с большим удовольствием классе в 7-ом проглотил «Войну и мир». Сейчас мне кажется, что безЖелезникова, Алексина и Фраермана жить нельзя.

Копейкин: Некоторые живут.

Ляхович: Я этого не представляю. Мне кажется, здесь не принципиально, советская это литература или не советская. Это просто замечательные тексты, без которых нельзя.

Захаров: Но о них говорят: «устаревшие».

Копейкин: Вы современному подростку предложили бы Алексина, Фраермана?

Ляхович: Я и предлагаю их своим студентам. Без ассоциативного фонда, связанного с этими книгами, люди просто лишены возможности душевно отозваться на многие важные вещи.

Копейкин: Хотя в советской литературе были произведения, лишенные идеологической нагрузки.

Ляхович: Среди тех, о которых я говорю, есть даже оппозиционные. То же«Чучело».

Захаров: «Чучело» как-то удивительно интересно и взрослым и детям.

Басова: Не так давно у меня была встреча с восьмиклассниками, мы как раз говорили о «Чучеле». Я спросила, возможна ли такая ситуация сейчас. Тот класс сказал, что нет. Травля сейчас проходит по каким-то другим признакам и другими способами. Но многих книга зацепила.

А про чтение — я была всеядным человеком. Читала параллельно сказки, Крапивина, антиутопию «Мальвиль» Робера Мерля, которую папа от меня прятал. Этой книгой я в 14 лет жила, пересказывала одноклассникам. Мне нравились такие книги, как «Кольцо царя Соломона» Конрада Лоренца. Он был одним из немногих людей, кто сказал, что звери думают.

Почему-то мы очень любили зарубежные книги. Они казались свободнее. Наверное, это связано еще и с тем, что в те времена, да и сейчас, в провинции мало кто имеет возможность путешествовать. В нашей школьной библиотеке была очередь за книгой «Второе рождение Жолта Керекеша», венгерского автора Шандора Шомоди Тота. Книга про парня, который ходит с компанией и задирает прохожих. Крапивин все-таки такого не писал. Явление было, а книг — нет. Это то, что сейчас делают «Самокат» и «Компасгид», и за что их ругают. Тогда таких книг были единицы и они были страшно популярны.

Копейкин: А были книги, которые, высокопарно выражаясь, повлияли на выбор жизненного пути?

Басова: Мне очень понравился «Мартин Иден». Это о том, что человек все может. Если ты знаешь, что можешь что-то сделать, не надо никого слушать. Всегда найдутся люди старше и опытнее тебя, которые скажут: «Куда тебе! Не занимайся ерундой!». Так вот иногда надо заниматься тем, что они называют «ерундой». Важно не сломаться потом, когда всего достигнешь. Понравились «Над пропастью во ржи», «Я умею прыгать через лужи». Была одна книга, которую я очень любила в детстве, потом принесла дочке, а дочка не смогла читать. Мне тоже было трудно ее перечитывать. Это «Динка» Осеевой. Наверное, эта книга устарела, потому что она очень идеологическая.

Подростковая литература — это очень широкий пласт, она вбирает в себя и сказки, и взрослые книги. Мой сын класса с 6-го любит Платонова. Можно ли это назвать подростковой литературой? Пусть люди читают то, что им интересно.

Копейкин: Стас, может быть, и ты вспомнишь любимые книги?

Востоков: У меня, как и у Владимира, на одном из первых мест Даррелл. Джеймс Хэрриот, английский ветеринар, который писал о том, как оперировал коров, собак. Конрад Лоренц опять же, «Человек находит друга», про то, как человек приручил собаку. Крапивина я, к сожалению, до недавнего времени не знал вообще. Я жил в Ташкенте и у нас было не очень хорошо с книгами. В магазине стояли только Пушкин, Лермонтов и несколько местных детских писателей. Я брал книжки в библиотеке. К перечисленному могу добавить разве что Кира Булычева. Прочитал практически всего.

Захаров: А как насчет Коваля? Стаса Востокова часто сравнивают с Ковалем.

Востоков: Коваля первый раз прочитал лет десять назад. В детстве мне про него никто не говорил. Это же сарафанное радио — у нас книжки гуляли по двору и возвращались к хозяину в жутко истрепанном виде.

Копейкин: Те, кто читал Даррелла или Хэрриота наверняка помнят, что там есть такие эпизоды и словечки, которые сейчас бдительные родители восприняли бы как недопустимые в детской и даже подростковой книжке. Те же частушки капитана Крича. И тем не менее, они проходили советскую цензуру.

Аренев: Наверняка вырезали, оставляли самое безобидное.

Востоков: Всех не зарежешь. У переводчицы, наверное, был внутренний цензор, и она сама что-то упускала.

Копейкин: Нина, у вас есть желание высказаться по поводу детского чтения?

Дашевская: Меня чтение дико захватывало, но я не помню ни фамилий авторов, ни названий. Все, что сейчас перечислили, я дочитывала потом, задним числом, когда попала в детскую литературу. У меня в детстве была серьезная проблема со зрением и родители не разрешали читать, ставили жесткие рамки — не больше 30 страниц в день. А еще надо было заниматься. Музыкальные занятия отнимают у тебя все время, и если ты читаешь вместо того, чтобы заниматься, чувствуешь себя очень виноватым. Из-за этого ограничения мне очень хотелось читать. И лет в 20, когда я уже училась в консерватории, начала читать как сумасшедшая.

Самое сильное впечатление от чтения было в 14 лет: я прочитала Набокова, которого стащила у сестры. То ли «Защиту Лужина», то ли «Приглашение на казнь». У меня появилось ощущение — наверное, у всех оно было — что ты не все, всем этого не понять. Твоя учительница говорит: «Набоков — это так прекрасно!». Весь класс плюется, а ты вроде на ее стороне, но она такая неумная женщина, и ты думаешь: «Ну что она может понимать?». Пару лет Набоков был как болезнь, такая сильная, что я потом не могла его в руки взять. Объелась. Но появилось ощущение, что словом можно не просто рассказать историю.

Копейкин: Вопрос ко всем: когда вы сейчас читаете то, чего не дочитали в детстве, это помогает вам в писательской работе? Вы чувствуете плечо старшего коллеги?

Дашевская: Я не могу ответить ни «да», ни «нет», мне просто очень нравится читать. Наверное, я только теперь доросла до этих книг. Может быть, у меня задержка в развитии (смеется).
​
Пономаренко: Про задержку не соглашусь. Я тоже с удовольствием читаю то, что читают мои дети.

Востоков: Это сложный вопрос. С одной стороны, надо не попасть под влияние, а с другой, нужно знать, что было до тебя, чтобы не изобретать велосипед. Поэтому наверстывать упущенное надо обязательно.

Захаров: Веркин, которого здесь сегодня нет, однажды сказал мне: «Высший пилотаж — это написать классную книжку о том, о чем уже написали все. Но это почти невозможно».

Порядина: А вот сам он это сделал.

Рудишина: Насчет «Пролога» Веркина. «Кысь» Татьяны Толстой — это тоже антиутопия, тоже глухомань, тоже кончаются жизнь, письменность, цивилизация, культура. Но у Веркина вариант для подростков. Причем я не хочу сказать, что одно плохо, а другое хорошо. Мне понравились обе книги.

Копейкин: А где граница: для взрослых или для подростков?

Рудишина: Это не вариант «лайт», не вопрос объема или тем, о которых говорить можно или нельзя. В литературе для подростков говорить, мне кажется, можно обо всем. К сожалению, наше ханжеское и политизированное общество делает так, что некоторые книги оказываются под запретом. Можно вспомнить «Шутовской колпак». Книга разная и многогранная, но одна из тем — гомосексуализм. Если бы за этот сюжет взялся взрослый писатель, там была бы парочка смертей для правды жизни, и безысходность была бы. В «Шутовском колпаке» эта тема подана очень деликатно. И есть непременный выход. Автор жалеет своих героев и своего читателя, но делает это так, что это не противоречит правде жизни.

Копейкин: Олег, расскажете нам что-нибудь?

Бундур: Я любил про путешествия. Читал «Хождение за три моря» и водил пальцем по карте мира, которая висела у меня на стене. Наверное, поэтому я оказался на Северном полюсе и прошел в Арктике на трех ледоколах. Еще любилЭдгара По и Конан Дойля. А если говорить о влиянии искусства на жизнь и выбор профессии, то после фильма «Коллеги» я решил стать врачом. Отработал 45 лет психиатром-наркологом.

Копейкин: А сейчас может кино так повлиять?

Бундур: Думаю, нет. Слишком много посторонних факторов. И целеустремленность у детей направлена на другое. Сейчас же кто главный человек? Шоу-бизнесмен. Все хотят быть суперзвездами, танцорами, актерами. А дальнобойщиками, врачами, учителями, токарями не хотят. Я спрашивал сына, не хочет ли он пойти учиться на доктора, а он сказал: «Зачем? Там нищенская зарплата». Что уж говорить о писателях!

Копейкин: Какими же тогда средствами нужно воздействовать на подростков?

Бундур: Хорошо, что мы об этом заговорили. Я переехал из Петербурга в Заполярье, в Кандалакшу, и могу сказать: все, что происходит в Москве и Петербурге, туда не доходит. Ни до детей, ни до учителей, ни до библиотекарей. Книготорга нет, тиражи сами знаете какие. Я был во многих школах Мурманской области. Дети считают, что писатели уже все написали и вымерли. Спрашиваешь: кого вы знаете из писателей? Пушкин, Толстой, Лермонтов. Меня это завело и в 2008 году я попросил своих друзей-писателей выслать мне книги с автографами «Для юных читателей города Кандалакши». Так я собрал в нашей центральной городской детской библиотеке порядка 170 книг. Потом я с этой библиотекой и фотографиями писателей поехал по городам — от самого северо-западного Никеля до вымирающих поселков на востоке Кольского полуострова. Практически везде побывал. Рассказывал о писателях, читал отрывки. Библиотекари говорили, что те книги, о которых я рассказывал, читатели сразу же разбирали. По-моему, такого не хватает. В школе не занимаются популяризацией современной литературы.

Копейкин: В школе до нее не дойдут. Вы очень правильные и интересные вещи говорите. А чем вы руководствовались, когда отправляли тексты на «Книгуру»? Чего вы ждете от этого конкурса? Для себя, для своей писательской карьеры.

Бундур: Карьеру мне строить поздно, мне уже 70 лет. Но у меня есть ощущение заброшенности, оторванности, что живу в глубокой провинции. Отправлял из самолюбия. Хотел оценки высокого жюри.

Копейкин: Честный ответ.

Порядина: Можно попросить Майю ответить на этот вопрос? Вы ведь тоже живете далеко от Москвы. Ваша книга для экспертного совета была абсолютным сюрпризом. Из такой дали и такой интересный текст.

Тобоева: Изначально я хотела отправить две другие повести, на нашем материале. Они просто по объему не подошли, они меньше. Насчет «Девы гор» у меня были сомнения. Детская ли она? Стоит ли? И мне даже хотелось одну сцену выбросить.

Рудишина: Хорошо, что не выбросили.

Порядина: Там все очень деликатно.

Тобоева: Первая повесть, которую я хотела послать, написана на основе юкагирских легенд и преданий. Юкагиры — это очень маленький народ, буквально несколько сотен человек осталось. И мне просто хотелось, чтобы дети хотя бы нашей республики узнали о народе, который живет рядом с ними. Эта повесть была опубликована только в детской республиканской газете «Юность Севера», там тираж 1000 экземпляров. Вторая повесть о детстве девочки, которая растет в послевоенной якутской деревне. В детстве я очень любила «Эмиля из Леннеберги» и подумала: мы прекрасно знаем, как жил этот мальчик на шведском хуторе, но ничего не знаем о детстве наших мам, которые росли на колхозных фермах. Мне хотелось отправить эти повести, чтобы дети узнали, чем живет глубинка. Что вообще знают о Якутии? Холода, золото, алмазы, олени, и все. Но они не подошли по объему.

Порядина: Дайте почитать потом.

Тобоева: Я хотела бы вернуться к тому, какие книги я читала в детстве. Я работаю в газете «Юность Севера», и школьницы пишут о том, что они сейчас читают. Меня удивляет, что читают они в точности то, что в свое время мы — «Унесенные ветром», «Поющие в терновнике», «Джейн Эйр».

Порядина: Я как сотрудник Книжной палаты должна спросить: это не региональная особенность? Не связано ли это с отсутствием системы распространения современных книг?

Тобоева: У нас есть издательство «Бичик». Но якутские книги, наверное, больше рассчитаны на мальчиков. А девочкам хочется про любовь. Поэтому они выбирают «Поющие в терновнике» и «Джейн Эйр».

Копейкин: Но это все «заграничная» любовь.

Порядина: Не столько «заграничная», сколько историчная. «В старину все было красивее». Это про «волшебную жизнь, не такую, как у нас». Помечтать приятно.

Тобоева: Если мальчики пишут о прочитанном, то как-то мимоходом: «Я увлекаюсь вольной борьбой, хожу на плаванье, люблю фэнтези и фантастику». Они почему-то никогда не указывают ни фамилий, ни названий книг. Просто фэнтези и фантастика. А девочки рассказывают, почему им нравится та или иная книга.

Порядина: Девочки просто аналитики, им всегда интересно поговорить. Это нормально.

Захаров: А я хочу вот что спросить у писателей. «Книгуру» — конкурс необычный. Никого не смущает, что дети судят произведения?

Росовецкий: Контекст такой, что вроде как нельзя признаваться.

Копейкин: Почему? Можно признаться. Я могу признаться, почему вылетел из литературного совета «Книгуру». Именно потому, что считаю, что подростки публика недостаточно квалифицированная и подготовленная.

Захаров: Но конкурсов, где решение принимают взрослые — миллион.

Порядина: Должна же целевая аудитория хоть где-то высказываться.

Росовецкий: Дети, конечно, в данном случае не могут быть арбитрами. Но слава богу, рукописи отбирают члены жюри. И если моя повесть прошла, то, наверное, хорошо отбирают (смеется).

Копейкин: Уважаемые финалисты, а вы друг друга читали? У вас есть фавориты?

Дашевская: Есть. Мне легче всех говорить — в одну воронку дважды не попадают, поэтому в этом сезоне я участвую без всяких надежд. Премия у меня есть и мне достаточно. В этом году мне по-настоящему понравилось семь книг. Это рекорд, в прошлых сезонах такого не было. Есть книги, за которые я очень сильно болею: это Женин «Ашим», Настин «Кит» и «Порох», хотя фантастику я не люблю и не читаю, но «Порох» понравился очень. Сильная, серьезная книга.

Женя умеет рассказывать истории, мало кто умеет. Когда мы начинаем читать текст, на него нужно настроиться, а к Жене привыкать не надо.

Настя Строкина — молодец. Этот текст не для всех, но я вижу, что читателей находится очень много. Я прочитала его давно. Это книжка круглая, настоящая.

Бундур: Мои фавориты — «Ашим», «Криволапыч» и «Я не тормоз».

Росовецкий: Я тоже считаю, что эти тексты возьмут призовые места.

Копейкин: А мне очень нравится текст Владимира Аренева.

Аренев: Я, к сожалению, успел тексты только просмотреть. Последние два месяца занимался редактурой перевода цикла канадского автора, десять томов. Но к текстам я вернусь, мне хочется их прочесть. Даже при беглом просмотре видно, что по сравнению с 2013 годом больше сильных текстов.

Копейкин: Еще одно перо в шляпу литературного совета. Не зря вас сократили до четырех человек, вы работать стали лучше.

Востоков: Я тоже могу присоединиться к общему мнению: сильный подбор, я даже не ожидал. Я сначала прочитал все научно-популярные тексты, и они все мне понравились. Мне бы очень хотелось, чтобы организаторы вернули специальную номинацию для научпопа. Пусть не три места, пусть одно. Опыт показывает, что дети голосуют за научно-популярные тексты крайне плохо. Получается просто ущемление жанра. А все книги очень хорошие. Очень жду, когда книга Олега выйдет в «Детгизе». Она написана в лучших традициях жанра.

Тобоева: Мне «Лит-ра» понравилась.

Порядина: Директор школы написал. Абсолютно непедагогичная книга (смеется).

Тобоева: (Ареневу) И жду продолжение «Пороха».

Аренев: Пишется, пишется.

Порядина: (Пономаренко) А «Глобус» собираются издавать?

Пономаренко: Да, «Белая ворона». Я, наверное, из тех, кто здесь случайно. Издатель отправил текст, и Короткий список стал для меня большим сюрпризом. Я ни в коей мере не считаю себя писателем и восхищаюсь теми, кто способен облекать иные материи в слова. Я еще не все прочла, но очень интересные работы.

Если вернуться немного назад, к тому, как чтение формирует писателя и человека, то для меня таким чтением стали «Граф Монте-Кристо» и Морис Дрюон. Я потерпела педагогическое фиаско: не смогла подсунуть дочери «Графа Монте-Кристо». Более того, не сговариваясь со мной, эту книгу ей подарила подруга. Она ее не открыла. Девочка учится в гуманитарном классе хорошей школы. Просто дети другие и это естественно, что читают они другое.

У нас в Калужской области удивительным образом тоже действует передвижная библиотека. Местная, юхновская, ездит по деревням. Вроде рядом — 200 километров от Москвы, но это маленький город, и там исчез единственный книжный магазин.

Порядина: Опять же к вопросу о доступности книг. Некоторые издатели до сих пор боятся присылать тексты на «Книгуру», потому что конкурс размещает их в интернете в свободном доступе. Другие издатели соображают, что доступность текста в интернете не только не мешает продажам, но даже, наоборот, способствует. Читатель ознакомился, автора полюбил, книжкой заинтересовался и бумажный экземпляр себе купит — ну просто, чтобы был. Книгораспространение продолжает переживать кризис. Легальная сетевая библиотека «Книгуру», передвижные библиотеки, книжные выставки — это куда более перспективные методы. Они в большей степени способствуют повышению качества чтения. За что мы тут и боремся.

Росовецкий: Вот вопрос: что делать, чтобы детская литература не погибала? Надо сформировать такое поколение писателей, которые могли бы одновременно писать книги и сценарии компьютерных игр, мультфильмов, кино.

Порядина: Усиление мультимедийности действительно один из возможных путей. Но неужели любители текста, которым не надо картинок и музыки, вымрут?

Басова: А мне кажется, это разное восприятие. Мультфильм — одно, компьютерная игра — другое, литература — третье. Все они рассчитаны на разные механизмы, разные участки мозга. Никому не в обиду, но если мы посадим первобытного человека перед телевизором и скажем, что бояться не надо, он будет смотреть и радоваться, не умея ни читать, ничего. Литература требует другого уровня развития. Когда человек читает, в голове создается картина.

Порядина: Да, как говорит Бородицкая, «свое кино».

Копейкин: Ни один Спилберг такого не снимет.

Басова: В компьютерной игре тебя ведут, ты ограничен. Чтобы литература оставалась, нужно что-то другое.

Копейкин: Как раз умение рассказывать истории.

Басова: Есть же люди, которые хотят говорить о книгах. У нас в городе действует книжный клуб. Надо поощрять такое общение. Вот на «Книгуру» есть форум.

Копейкин: А вы довольны обсуждением ваших текстов на сайте? Были какие-то неприятные отзывы?

Дашевская: К сожалению, первые два месяца был технический сбой: люди не могли комментировать, не работала кнопка «ответ». Но в прежних сезонах было просто сумасшедшее обсуждение. На росмэновской «Новой детской книге», я знаю, тоже очень горячее обсуждение «Вконтакте». Потребность говорить о книгах у подростков есть.

Росовецкий: Можно поставить еще один вопрос? Пусть тот участник «Книгуру», который живет на гонорары от детской литературы, поднимет руку.

Копейкин: Стас Востоков.

Росовецкий: Один! Один из двенадцати.

Аренев: Если вычеркнем «детскую», я подниму.

Мартынов: А если вычеркнем еще и «литературу» и оставим просто «тексты», я тоже подниму.

Смеются.

Волкова: Я хотела добавить, что искусству чтения тоже надо учить. Интернет, к сожалению, очень влияет на детей и подростков. Появилась привычка читать короткие тексты формата блога: кто что сделал, куда пошел. Главное, информативность. И если ты пытаешься чуть-чуть добавить тексту объема, показать, а не просто рассказать, не у всех это находит отклик. А где мутирует читатель, там мутирует и писатель.

Копейкин: Стас, а ты что скажешь? Стас делает созерцательную литературу и ему это удается.

Востоков: Ну, может, и удается, но вопрос в том, насколько это интересно детям. Результаты продаж говорят о том, что детям это неинтересно.

Копейкин: Это просто не для широкой аудитории.

Востоков: Это скорее для взрослых и каких-то особенных детей.

Копейкин: Мне кажется, есть запрос на медленное, созерцательное чтение. Просто есть дети, которые читали сказки Козлова про Ежика и Медвежонка и плакали, а есть те, которые читали Кира Булычева, например.

Волкова: И тоже плакали.

Копейкин: Да, и тоже плакали.

Рудишина: У меня напоследок есть просьба к финалистам. Вообще попасть в этот список — уже победа. Каждый из вас в этом году будет отрабатывать «книгурушную» карму. Кто-то вместе с «Книгуру» организованно поедет по городам и весям, а кто-то в своем городе придет в библиотеку. Так вот, приходя в библиотеку, пожалуйста, рассказывайте о том, какая есть разнообразная современная литература на примере «Книгуру». Это будет здорово!

После круглого стола финалисты отправились на церемонию награждения в Дом Пашкова. По итогам голосования подросткового жюри лауреатами стали:Нина Дашевская, Анастасия Строкина и Стас Востоков.

Известно, что повесть Стаса Востокова «Криволапыч» должна выйти в январе-феврале. «Я не тормоз» Нины Дашевской готовят в «Самокате». «Подросток Ашим» Евгении Басовой (псевдоним Илга Понорницкая) и «Царское море» Олега Бундура появятся в «Детгизе», «Тайны глобуса Блау» Марии Пономаренко — в «Белой вороне».

Уже изданы «Кит плывет на Север» Анастасии Строкиной, «Подсказок больше нет» Светланы Волковой, «Самая младшая» Ларисы Романовской. Роман Владимир Аренева «Порох из драконьих костей» опубликован на украинском языке. Оставшиеся 6 рукописей пока ищут издателей.