Подходит читателям от 10 лет.

 

 

ГЛАВА 1

– Хочешь, я тебе подорожник найду?

Сашка никогда раньше не видел таких рыжих и даже не знал, что такие бывают. Хотя его лучший друг, Петька Балашов – весь в крапинку, будто попал под дождь из веснушек. А волосы – как шерсть у рыжих чау. Сашке нравились чау: большие, молчаливые, с пышными штанами и фиолетовыми языками. Ему вообще нравились собаки. Любые. Он давно решил: когда-нибудь у него обязательно будет собака. Может, чау. Или лабрадор. Или пусть даже какая-нибудь чихуахуа. Петька всё твердит, что мелкие собаки – это для женщин, а у мужчины должен быть солидный пёс: охранный или даже бойцовый. Но Сашке всё равно – лишь бы собака.

У девчонки, которая стояла над ним, собака уже была. Овчарка, кажется. Довольно крупная и очень худая. И девчонка тоже тощая. На вид – старше Сашки, хоть роста небольшого. Очень загорелая – коричневая, как шоколад «Алёнка». Сашке никогда так не загореть, он на море дольше двух недель ни разу не был. А ещё девчонка была даже не рыжая, а какая-то… красно– золотая. Как клён в октябре. Волосы – завитушками и пострижены коротко. Если смотреть издалека – как будто шапка, вроде той, что носила прошлой зимой соседка со второго этажа. Мама, когда увидела, сказала ехидно: «Крашеная овца!» Но Сашке соседка нравилась: она была весёлая, при каждой их случайной встрече шутила, называя Сашку то Санчесом, то Алексом, то Алехандро. Откуда она знала его имя, Сашка не понял. Наверное, слышала, как его называют родители.

– Ну? Нужен подорожник?

Сашка, сидевший на земле и потому смотревший на девчонку снизу вверх, опустил глаза. Расшибленное колено, которое минуту назад было похоже на спелую малину, теперь напоминало раздавленный помидор. А всё из-за этого дурацкого ремонта! Дорогу, что вела к морю, всю разломали. Глыбы старого асфальта громоздились, как ледяные торосы, которые Сашка видел в фильме про полярников. Он так торопился скорее бухнуться в воду, что не пошёл по обочине, а рванул напрямик и споткнулся. От мамы теперь достанется. Снова станет кричать, что он «ведёт себя как маленький» и что он «несчастье» и «наказание».

– Не, нормально. Заживёт, как на собаке.

– Как хочешь, – девчонка пожала плечами. – А с собаками, кстати, не так уж просто всё, – она сказала это очень серьезно, и Сашка от такого тона растерялся и потому ничего не ответил. А девчонка отвернулась и пошла в сторону моря. Собака бежала рядом, прямо у ног, не отходя дальше, чем на полметра, хотя была без поводка. Точно овчарка. Дрессированная.

Когда Сашка по длинному песчаному склону доковылял до моря и, морщась, стал смывать с коленки подсохшую кровь, девчонка уже была далеко от берега. Собака сидела у кромки прибоя и явно беспокоилась за хозяйку: то и дело приподнимала тощий зад с опущенным хвостом, переступала передними лапами, как будто хотела побежать прямо по волнам. А потом снова садилась. Может, боялась воды? Или девчонка приказала её ждать здесь? Непонятно.

 

С того дня Сашка стал специально высматривать на пляже рыжую. Она приходила и утром, и вечером, всегда в одной одежде: мальчишеские шорты и куцая серая майка, не закрывающая живот. И всегда была с собакой. Но всё время с разными! На второй день это была пегая бородатая собачонка с кривыми лапками и хвостом морковкой. На третий – белый двор-терьер с черными пятнами, одно из которых занимало ровно половину морды. Даже нос был поделен пополам: половина чёрная, вторая – розовая. Пятнистая дворняжка была совсем не такой послушной, как овчарка из первого дня. Она носилась кругами вокруг девчонки, напрыгивала на неё с разбегу. Сашку грызла обида. Жизнь всё-таки устроена несправедливо: у кого-то – ни одной собаки, а у кого– то…

Купалась рыжая прямо в шортах и майке. Плавала она здорово, кстати. Сашка сам отлично держался на воде: уже три года занимался в бассейне. Родители потому и отпускали его на море одного (сами они ходили на другой пляж: скучный, с лежаками и зонтиками). А может потому, что отцу и матери в этом году было как будто не до него. Ну и отлично. Сашке зато – полная свобода, и за рыжей можно следить, когда хочется.

Вот странная она была, что ни говори! Иногда уходила с пляжа, даже не обсохнув. А в другой день могла зайти в узкую щель между двумя валунами, стоявшими у кромки воды, и выжимала там свою линялую майку. То есть Сашка так думал, что выжимала. А зачем ещё нужно было прятаться, то поднимая вверх руки, то встряхивая какую-то тряпку? На Сашку рыжая не обращала никакого внимания, даже когда он подходил совсем близко – потому что хотел поиграть с её собаками. Самым веселым оказался пёс, похожий на эрдельтерьера. Он даже бегал за палкой, которую Сашка нашёл на пляже. Но как только рыжая вышла из моря и свистом подозвала собаку к себе, эрдель забыл и про палку, и про Сашку и со всех ног побежал за хозяйкой.

 

В тот день, когда Сашка по-настоящему познакомился с загадочной девчонкой, та снова пришла на пляж с новой собакой. Пёс был забавный: серо-коричневый, с короткими лапами, хвостом, закрученным в бублик, и большим круглым носом, похожим на сливу. Коротколапый не боялся волн и вошёл за девчонкой в море, так что она не стала заплывать далеко. Сашка тоже бухнулся в воду и изо всех сил делал вид, что просто плавает. Он мог и на спине, и кролем, и брассом, и под водой – глубоко, проплывая у самого дна метров пять, а то и десять. Когда он в очередной раз вынырнул, девчонка была уже на суше, и Сашка рванул к берегу, где происходило что-то странное. Пёс скакал по песку и лаял, рыжей видно не было, а возле валунов стоял какой-то парень, который, смеясь, крутил над головой мокрую тряпку.

– Отдай! Отдай, гад! – услышав крик рыжей девчонки, Сашка догадался, что произошло: пока она выжимала майку, парень вырвал из её рук мокрую одёжку. Сашка подошел уже совсем близко, но никак не мог решить, что ему делать. Парень не выглядел опасным. Хлипкий, невысокий, с красными обгорелыми плечами, он к тому же был сильно пьян: его шатало и заносило при каждом шаге. Но он всё же был взрослым. Стоит ли ввязываться? А вдруг он не справится? Серо-коричневый пёс захлёбывался от лая и кидался парню в ноги, а рыжая снова что-то кричала из своего убежища, но слов было не разобрать.

Что произошло потом, Сашка запомнил плохо. Кажется, парень рычал на пса и пытался пнуть его ногой, но, не рассчитав усилия, с размаха рухнул на спину. Вроде бы коротколапый пытался укусить парня за руку, но тут подскочил Сашка, вырвал майку и швырнул её в сторону валунов. И промахнулся! Девчонка выскочила из своего убежища, прикрываясь одной рукой, и Сашке на минуту показалось, что на ней уже надета майка, только другая – белая. Он не успел удивиться, потому что отвлёкся на парня, который уже не лежал на песке, а стоял на четвереньках и ругался – громко и грязно, теми словами, которые Сашка знал, но говорить не любил и не умел: ругательства застывали на его губах, как масло в серой столовской каше. А из кривого рта парня мерзкие фразы вылетали легко и свободно, словно других там и не бывало. Это было так противно, что Сашке захотелось ударить парня прямо в лицо. Но тут рыжая, уже полностью одетая, выскочила из-за валунов, свистнула собаке и крикнула «Бежим!». И они побежали втроём: сначала по горячему песку, потом вверх по крутому каменистому склону, потом вдоль дороги. Первой остановилась рыжая, рядом с ней плюхнулся на попу пёс. Сашка, пробежав по инерции ещё несколько шагов, тоже остановился, обернулся и вытянул шею: посмотреть, не бежит ли за ними пьяный парень.

– Не догонит, – рыжая села на пыльную траву на обочине, потрепала собаку по мохнатым ушам. – Ну что, Фунт, устал? – пёс поднял голову, лизнул рыжей руку. Он тяжело дышал, вывалив розовый язык.

– Его Фунтом зовут? – Сашка сел рядом, почти не смущаясь: совместный уход от погони, казалось, давал такое право. – А меня Саша. А тебя?

– Фунтом. Или Фунтиком. Он уже почти старенький. Тяжело тебе пришлось, Фунт? Набегался, бедняга, – рыжая погладила пса по голове, почесала за ухом, взъерошила холку. – Пить, наверное, хочешь? Пойдём, – девчонка встала, свистом поманила пса за собой.

Сашка удивился. Своё имя рыжая не назвала, «спасибо» за помощь не сказала. И собирается уходить, даже не попрощавшись! Но девчонка, сделав несколько шагов, оглянулась:

– Меня Летка зовут. Пойдёшь с нами?

Сашка вскочил и в пару шагов нагнал рыжую:

– А Летка – это от какого имени?

– Слушай, у меня много дел, – она снова остановилась. – Ты идешь или нет?

– Иду! А куда?

– Сначала на рынок. А Летка – это ни от какого имени. Просто Летка.

 

До рынка, а точнее – небольшого базарчика, состоявшего из пяти-шести киосков и двух рядов дощатых прилавков под открытым небом, было недалеко. Летка шла легко, по-мальчишески размахивая руками, Сашка без труда приноровился к ритму её шагов. Фунт бежал рядом и шумно дышал. Пройдя метров пятьдесят, они свернули в переулок, и остановились у невысокого зелёного забора. Сашке сразу захотелось войти во двор, который был укрыт от солнца настоящим шатром из виноградных лоз.

– Дядя Коля! – на Леткин крик из-за кривенького сарайчика вышел пожилой мужчина в синих семейных трусах и соломенной шляпе с махристыми, будто обгрызенными полями.

– Леточка, деточка, здравствуй! – широкое загорелое лицо мужчины расплылось в улыбке. Он странно произнёс имя рыжей: «че» было смешано то ли с «ша», то ли с «це» и шипело, как газировка. – И Фунтик с тобой? Фунт, старина, как ты?

– Дядя Коля, можно у вас попить? – Летка, не дожидаясь ответа, открыла калитку, пропустив в неё пса, и поманила за собой Сашку.

– Заходите, заходите! Кружка у колонки. Да ты сама всё знаешь! А что за мальчик с тобой? – слово «мальчик» у дяди Коля прозвучало как «мальтчык».

– Я Саша, – Сашка ответил сам, потому что Летка будто не услышала последнего вопроса приветливого хозяина.

– Саша? Отличное имя! У меня дружок был на Северном флоте, Сашка Калошин. Помню, как-то вышли мы в море…

– Дядя Коля! Мы торопимся! – Летка, которая уже стояла возле массивной чёрной колонки, говорила с пожилым мужчиной, как с ровесником. Но дядя Коля нисколько не обиделся:

– Ну да, ну да… Опять я со своей болтовнёй… Вы пейте, пейте, а я сейчас, – дядя Коля зашёл в щелястый сарайчик.

– Иди сюда! – Летка повернула блестящий кран, и в землю с силой ударил полупрозрачный водяной прут. – На, пей!

Вода в белой эмалированной кружке с пухлой розовой вишней на боку была на вкус, как первый день долгожданной зимы: ледяная и искрящаяся. И сладкая! От неё ломило зубы и перехватывало дыхание, но Сашка всё равно выпил огромную, чуть ли не литровую кружку до дна. Летка за это время напоила Фунта, подставив под упругую шипящую струю сложенные лодочкой ладони. Пёс хлебал громко, пофыркивая и почихивая. Потом Летка напилась сама – так же, как Фунт, без кружки. А после подставила под колонку голову! Сашке прямо холодно стало – от одного только вида, но Летка только ухала от удовольствия. Её красно-золотые волосы, успевшие подсохнуть по пути с пляжа, снова потемнели и завились мелким барашком.

– Ну что, пойдем? Дядя Коля, вы где там? – Летка выключила воду и встряхнулась, как собака, во все стороны полетели мелкие сверкающие капли. Саша от неожиданности отпрыгнул в сторону, а Летка улыбнулась. Сашка видел её улыбку в первый раз, и оказалось, что один передний зуб у неё немного меньше, чем другие и что на правой щеке – ямочка. И вдруг стало ясно, что Летка не такая уж взрослая и лет ей столько же, сколько Сашке, а если и больше, то всего на чуть-чуть.

– Иду, иду, Леточка! – дядя Коля вышел из сарайчика с каким-то мешком в руках. – На вот, возьми, я мелочи наловил, твоему зоопарку в самый раз будет.

– Спасибо! – Летка взглянула на Сашку и мотнула головой, так что он без вопросов забрал ношу у дяди Коли. Пакет оказался не слишком увесистым, его ручки были мокрыми, а пахло из него рыбой. – Ну, мы пойдем. До завтра!

 

Фунт после питья повеселел и бежал теперь не рядом с Леткой, а чуть впереди. На базарчике он как будто знал, куда нужно идти. Сначала остановился возле усатого дядьки, перед которым на прилавке были разложены всякие овощи: картошка, морковка, свекла, лук. Летка поздоровалась, кивнула Сашке, и дядька отжал ему небольшой пакет, из которого торчали перистые листочки. Потом они зашли в киоск, большую часть которого занимала холодильная витрина с разными видами мяса. Круглолицая женщина с седым пучком на голове вынула из-под прилавка белую картонную коробку с коричневыми пятнами в углах, сунула её в прозрачный пакет, и Сашка уже без всяких Леткиных кивков протянул за ним руку. В соседнем ларьке им выдали небольшой пакетик, заглянув в который Сашка обнаружил разноцветную крупу: вперемешку гречка, рис, пшено и, кажется, даже манка. Всем дарителям Летка говорила «здрасьте», «спасибо» и «до свидания», улыбалась, односложно отвечая на вопрос «Как дела?». Сашка тоже улыбался, но молчал, хотя от любопытства внутри прямо зудело. О каком зоопарке говорил дядя Коля? Что за звери там живут, если они едят и рыбу, и морковку, и кашу? В белой коробке наверняка было мясо или кости для собак. А кому всё остальное? И где и с кем живет сама Летка?

На выходе с базарчика Летку окликнули. Она оглянулась. Вслед за ними на позвякивающей инвалидной коляске, быстро перебирая руками обшарпанные колёса, ехал странный мужчина: очень старый, весь в морщинах, с клочковатой бородой и серебристыми волосами – редкими, но длинными. Одежда на нём была мятая и как будто грязная. Сашка, который иногда встречал похожих людей на улицах – и здесь, на юге, и дома, – заранее наморщил нос: от этого старика наверняка воняло. Но когда коляска подъехала ближе, в воздухе запахло нагретым деревом и сушёными на солнце фруктами.
– Фунт, сидеть! Ждите здесь, – Летка отдала команду Сашке и псу одинаковым тоном, а сама пошла к коляске, и, присев на корточки рядом, стала слушать старика. Он что– то рассказывал ей, размахивая руками; она хмурилась и иногда что-то коротко говорила, будто переспрашивала. Слышно было плохо, до Сашки долетали только отдельные слова: худой, на цепи, курортная, ночью. Пакеты оттягивали руки, поэтому Сашка поставил их на землю, присел на бордюр рядом с Фунтом и стал почесывать пса за ухом. Какой всё– таки смешной у него нос: кожаный, блестящий. Фунт ему нравился, и Сашка с удовольствием забрал бы его с собой.

– Фунт, нам пора! – Летка стояла рядом и снова смотрела на Сашку сверху вниз, как в первую их встречу. – А тебе, наверное, домой нужно? Родители, небось, волнуются? – в Леткином вопросе Сашке послышалось презрение.

– Не придумывай ерунды.

– Ну, тогда бери пакеты, и пойдём, – Летка пожала плечами, крутанулась на стоптанных подошвах сандалет, которые когда-то были синими, и пошла, не оглядываясь.

 

Идти к следующему пункту назначения пришлось мимо спуска на пляж. Сашка немного волновался: вдруг тот парень до сих пор там? Летка как будто почувствовала его беспокойство: замедлила шаг и даже попыталась забрать у Сашки часть пакетов, но он не отдал. Теперь они шли рядом, шеренгой – Летка, Фунт и Сашка. Вопросы никуда не делись, но Сашка решил, что торопиться не будет: всё узнает в своё время. Жаль, конечно, что до отъезда всего пять дней. Но в прошлом году папа возил его Петербург, и там с понедельника до пятницы они успели и в Русский музей, и в Эрмитаж, и в Петергоф на экскурсию. А ещё катались на катере по каналам, и трижды ели в кафе пончики, которые все вокруг назвали «пышками». Так что пять дней – это совсем немало. Тем более, что сейчас они, скорее всего, идут в загадочный зоопарк. Наверняка, Летка его туда позовёт, и он увидит всех зверей, и покормит собак, а может, даже погуляет с одной из них. Сашка представил, как идёт по улице с дрессированной овчаркой. Сначала он скажет «К ноге!». А потом скомандует «Рядом!». И собака будет слушаться и не отойдёт дальше, чем на шаг. А если они встретят того мерзкого парня, то Сашка скажет «Фас!» и… Тут Сашкина фантазия забуксовала. Овчарка показалась ему доброй. Наверное, она не станет кусать даже такого негодяя. Ну, тогда пусть только зарычит или залает и напугает так, чтоб он больше никогда не решился обижать ни людей, ни собак.

– Ой, смотри, новую дорогу делают! – Летка, обычно сдержанная, даже подпрыгнула на ходу. Действительно, серые глыбы старого асфальта куда-то делись! И как Сашка не заметил этого, когда они втроём пробегали здесь всего час назад? Наверняка уже тогда здесь стоял самосвал с дымящимся асфальтом, ездил взад-вперед небольшой каток, суетились люди в оранжевых жилетах.

– Пойдём! Я одну штуку придумала! – Летка почти насильно забрала из Сашкиных рук пакеты и потянула его вперёд – к чёрному лоскуту новенького, ещё мягкого асфальта. Он был чуть в стороне, на обочине, рядом со знаком автобусной остановки – невысоким столбиком с прибитой к нему табличкой.

Сашка нервничал. Ему казалось, что на них смотрят все: и носатый водитель самосвала, и смуглые рабочие, разбрасывающие большими лопатами вонючую асфальтовую смесь. Особенно его беспокоил полноватый мужчина в зелёных шортах и растянутой полосатой футболке. Несмотря на несерьёзную одежду, он явно был начальником: на голове у него была жёлтая каска, а в руках – папка. Он бегал туда-сюда, что-то кричал рабочим, открывал папку и тыкал пальцем в лежащие там бумаги, а потом доставал из кармана шортов большой клетчатый платок и тёр им лицо и шею. Сашка видел: мужчина то и дело поглядывает в их с Леткой сторону. А теперь и вообще остановился, смотрит на них, и лицо у него сердитое, как было у Сашкиного учителя по биологии, когда Петька засунул в аквариум с золотыми рыбками карпа. Живую рыбину купила в магазине Петькина мать – утром, перед работой, и пустила его плавать в ванне, пообещав вечером зажарить. А Петька притащил карпа в школу в трёхлитровой банке. Тётю Олю потом вызывали в школу. Биолог кричал так громко, что было слышно даже в коридоре, где Сашка ждал друга, и называл Петьку безобразником и хулиганом, но Сашка подозревал, что Петька просто решил спасти карпа от смерти. И, кстати, не спас: тот не выдержал путешествия в банке и смог поплавать в школьном аквариуме только вверх брюхом…

– Саш, теперь ты! Вот так, жми сильнее! А теперь левой рукой… Отлично! Всё! Бежим скорее! – Летка, оказывается, тоже видела строгого мужчину. Она подхватила пакеты и почти побежала в сторону моря. Фунт рванул за ней, а Сашка чуть замешкался, и на секунду ему показалось, что им предстоит ещё одна погоня. Но мужчина отвернулся и снова стал что-то кричать рабочим злым визгливым голосом.

 

Они ещё долго шли по пыльной обочине, поросшей сухой травой. Спуск к морю давно был позади, солнце пекло нещадно, и Сашка совсем умаялся от жары и жажды, а мешки с провизией для «зоопарка» становились всё тяжелее. Если б он заранее знал, что после моря придется столько ходить, то взял бы с собой бутылку воды, а может, даже надел бы бейсболку, о которой каждое утро напоминала мама:

– Без кепки на солнце не ходи! Мне ещё солнечного удара у тебя не хватало! Наказание, а не ребёнок!

Но Сашка терпеть не мог шапки, кепки и прочие нахлобучки, так что тайком оставлял бейсболку в прихожей. К счастью, мама этого не замечала. Она готовилась к выходу на пляж так тщательно, будто шла в поход на неделю. Папе было ещё хуже, чем Сашке: маме было скучно собираться одной, и она изводила мужа вопросами и поручениями.

– Витя, где наш крем для загара? А подстилка высохла? И сложи в пакет персики. Да не эти! Эти уже совсем мягкие, не донесём! Они же раздавятся! Ну почему вы у меня такие бестолковые? Сил уже нет никаких!

Папа с несчастным видом складывал высохшую подстилку и послушно засовывал в пакет правильные персики. А Сашка, крикнув из прихожей «Я ушёл, вернусь к обеду!», выскакивал из квартиры. Так было и сегодня утром. Только вот бейсболку надеть всё-таки стоило.

– Устал? Ничего, мы уже почти пришли. Вон, видишь? Мой дом – тот, что под зелёной крышей, – Летка махнула рукой.

Сашка вытянул шею. Домов с зелёными крышами полно: вокруг было то, что мама называла «частным сектором». При этом она морщила нос и категорично заявляла: «Отдыхать в частном секторе – ни за что! Туалет во дворе, душ – только летний, и хозяева под ногами крутятся всё время! Никакой приватности!» Что такое «приватность», Сашка после объяснений папы уяснил, но почему маму не смущало её отсутствие на «оборудованном» пляже, где люди сидели буквально друг у друга на головах, понять не мог. А частный сектор ему нравился. До моря отсюда было ближе, и прямо на улице росли фруктовые деревья! Сашка не первый раз был на юге, но никак не мог до конца поверить, что они могут быть ничейными, что можно, проходя мимо, просто сорвать абрикос или подобрать под деревом яблоко. При одной мысли об этом Сашкин рот наполнился слюной, а Летка подобрала с земли пару жёлтых плодов, обтёрла их об свою майку и одно – то, что покрупнее – протянула Сашке.

– Поставь пакеты, давай тут под деревом отдохнем! – Летка плюхнулась прямо на землю, с хрустом откусила кусок яблока, но есть не стала, а протянула на раскрытой ладони Фунту. Сашке, который успел отъесть от своего яблока чуть ли не половину, стало стыдно: Фунт ведь наверняка хочет пить и есть, скорее всего, тоже.

– А мне можно его покормить? – Сашка выложил на свою ладонь щедрый кусман.

– Конечно! – Летка улыбнулась, и Сашка наконец решился задать хотя бы часть из волнующих его вопросов. С какого бы начать? Наверное, про зоопарк пока не стоит.

– А у тебя дома сейчас кто-то есть? Ты с кем живешь?– Фунт тем временем аккуратно взял с Сашкиной руки яблоко и смешно зачавкал.

– Я с бабушкой. Она в медпункте на пляже работает, медсестрой. Сейчас на смене, только вечером придёт. А ты из отдыхашек?

Сашке слово «отдыхашки» не нравилось: унизительное какое-то и на «букашек» похоже. Но Летке он решил об этом не говорить:

– Ага, я с родителями. Мы сюда уже третий год приезжаем. И квартиру всё время одну и ту же снимаем, в таком коричневом доме, за рестораном «Морячка». Знаешь?

Летка кивнула:
– Там Иван Михайлович живет, тот, что на коляске. На первом этаже.

– И мы на первом! Во втором подъезде.

– А он в четвёртом. А это хорошо, что ты на первом. Отлично просто!

– Почему? – Сашка удивился. Но Летка на вопрос не ответила, решительно поднялась с земли, отряхнула шорты и схватилась за пакеты:

– Ты уже устал, наверное. Давай я понесу!

Они какое-то время выдёргивали друг у друга скользкие ручки, и Сашка победил. Что тут осталось-то?

 

У дома с зелёной крышей был голубой забор – высокий, из плотно прилегающих друг к другу досок. На прибитом рядом с калиткой почтовом ящике кривоватыми белыми буквами было написано: «Ул. Виноградная, дом 5». Летка подцепила пальцем дырку в дверце, потянула, достала узкий белый конверт. Бросив на письмо быстрый взгляд, сложила его вдвое, сунула в задний карман шортов, с силой пристукнула на место дверцу. Её лицо вдруг стало строгим и закрытым, как этот самый ящик. Потом она присела, сунула руку под калитку и достала длинный ключ.

– Заходи! – Фунт проскочил во двор первым и, не задерживаясь, побежал куда– то за небольшой дом из светлого камня. – Иди за Фунтом, я сейчас. Ой, подожди! Вот этот пакет, с крупой мне отдай, и тот, который с овощами… Я скоро!

Сашка шёл по дорожке, выложенной потрескавшимися бетонными плитами, и вертел головой. Домик маленький, но нарядный, как на картинке в книжке для маленьких: зелёные ставни, пёстрые занавески на окнах, в палисаднике – усыпанные розовыми и фиолетовыми цветами зелёные стебли, высокие – выше Сашки. Мама однажды говорила, как они называются. На женское имя похоже. Сильва, что ли? Нет, мальва! Точно! Напротив дома, за низким заборчиком – фруктовые деревья: груша с растущими вверх ветками; раскидистая яблоня; аккуратная, с круглой кроной слива; пышная шелковица с чёрно-фиолетовыми пятнами под ней. А вот и угол дома, за которым скрылся Фунт… Ну ничего себе! Сашка и не предполагал, что выражение «открыл рот от удивления» может относиться к нему самому. Оказывается, «зоопарк» был прямо тут, в Леткином дворе! Он, конечно, не поражал разнообразием: только собаки и кошки, но такого их количества на одном небольшом пространстве Сашка никогда не видел. Тут был и весёлый эрдель, и пятнистая дворняжка, и дрессированная овчарка, и другие собаки. Сосчитать их никак не получалось: все они выбежали навстречу и стали обнюхивать Сашку, особо интересуясь содержимым пакетов. Кошки вели более скромно и независимо – все, кроме двух – рыжей и трёхцветной, которые тёрлись о Сашкины ноги и тракторно урчали. Было щекотно, но Сашка терпел, и всё думал, что у него в руках пакет с рыбой и коробка с костями для собак. Нужно их куда-то выложить, наверное? Ага, вот миски! Много! Не меньше десяти! Стоят рядком перед странным сооружением, похожим то ли на сарай, но ли на многоместную собачью конуру. Сколочено сикось-накось из досок, фанерок, листов железа с облупившейся краской, сверху покрыто каким-то чёрным материалом. Кажется, он называется «рубероид»: Сашка видел такой на даче у родительских друзей. Над каждым из четырех входов в домик были прибиты куски линялого ватного одеяла. Летка, появившаяся неожиданно, как будто ниоткуда, нырнула в одно из них и через минуту выбралась на четвереньках, подталкивая перед собой небольшую чёрно-белую собачку. Сашке сначала показалось, что на её шею для красоты привязан белый бант, но потом он понял, что это повязка, приклеенная пластырем прямо к шерсти.

– Ты мне поможешь? Сзади тебя коробка с лекарствами стоит. Да поставь ты пакеты! Сейчас Мушку полечим, потом будем кормить эту ораву ненасытную.

В коробке были бинты, вата, широкий медицинский пластырь, тюбики с какими-то мазями и ножницы – необычные, с изогнутыми закругленными концами. С их помощью Летка аккуратно срезала бинт с Мушкиной шеи, обнажив красно– коричневые шрамы, и Сашка на секунду зажмурился. Мушка сидела, почти не шевелясь, только иногда начинала дрожать, как от холода.

– Дай мне бинт – тот, который в открытой пачке. И мазь, ага, вот эту, синенькую. Можешь отрезать кусок бинта? Теперь выдави мазь, побольше. Ага. Давай сюда, – Летка была спокойной и деловитой. Она уверенными движениями наложила повязку и закрепила её кусками пластыря. Сашка не боялся крови и свои разбитые коленки давно мазал йодом сам: шипел, дул на рану, уговаривал себя, что ему совсем не больно. Но лечить собак? Как настоящий врач?!

– Эй! Саш! Ты чего? Испугался, что ли?

– Нет. Вот ещё! А что с Мушкой случилось? Почему у неё такие … раны?

– Люди с ней случились, – Летка сказала это резко и зло. А потом пробормотала почти неслышно:

– Хотя это разве люди? Это… вообще не знаю кто! Ладно, хватит болтать. Раскрывай пакеты! Рыбу выкладывай в те миски, что поменьше, кости – в две большие. Сейчас я кастрюлю с кашей принесу, – Летка убежала за угол, и Сашка только тогда вспомнил, что зоопарк до сих пор голодный. Но – на его удивление – звери не толпились у ног, не лезли в пакеты, не лаяли и не мяукали. А просто сидели и лежали вокруг, как будто понимали, что нужно потерпеть, пока лечат их подругу. Но как только Сашка начал раскладывать еду, они рванули к мискам, захрустели и зачавкали. А это что? Прямо возле одного из входов в звериный дом – белый прямоугольник, уже слегка помятый и с отпечатками лап разного размера. Это же письмо, которое было в кармане у Летки! Наверное, выпало, пока она с Мушкой возилась. Сашка просунул руку между Фунтом и весёлым эрделем, руке стало щекотно и тепло. Марка на конверте оказалась большая и яркая, шрифт на ней – иностранный и из-за штемпеля неразборчивый. Но адрес и имя получателя написаны чётко, ровными, почти печатными русскими буквами.

– Ну что, покормились? – Летка, держащая перед собой темно-зелёную кастрюлю без крышки, снова подошла абсолютно беззвучно. – И ведь наверняка не наелись. Знаю я вас, проглотов! Вот вам кашки ещё, – Летка большой ложкой начала выгребать из кастрюли и раскладывать по опустевшим мискам непонятное варево: густое и пёстрое. Но пахло вкусно, как он маминого супа. Сашке даже захотелось попробовать: он, кроме бутерброда с сыром и червивого яблока, ничего не ел с самого утра.

Вся звериная орава тем временем столпилась у сидящей на корточках Летки. Одни просто сидели у ног, другие лизали ей руки, третьи тыкались головой в колени. Бородатая собачка так сильно виляла хвостом-морковкой, что при каждом движении её мотало из стороны в сторону. А Мушка, маленькая робкая Мушка – улыбалась! Сашка так засмотрелся на собачью улыбку, что чуть не забыл о найденном письме.

– Летка! У тебя из кармана выпало, – он протянул девочке письмо. – А кто такая Евгения Сергеевна Митрохина? Это твоя бабушка?

Летка обернулась. Её взгляд был, как крапива, у Сашки даже уши зачесались.

– Отдай! – она резким движением выдернула из Сашкиной руки письмо. – Это не твоё! И какое тебе вообще дело? Тебе что, родители не говорили, что чужие письма читать нельзя?! – последние слова Летка почти выкрикнула, а потом развернулась и убежала за угол.

Сашка стоял, как замороженный. Ему вдруг стало зябко, и он посмотрел на небо: разве уже наступил вечер? Или, может, туча пришла? Но солнце из всех сил брызнуло ему в глаза лимонно– жёлтыми лучами – так, что выступили слёзы. Он всё испортил. Не увидеть ему больше ни Летки, ни зоопарка. Сейчас он уйдёт и больше никогда рыжая девчонка не скажет ему ни единого слова! А если прощения попросить? Мама всегда говорила: «Ты должен осознать свою вину! Ты должен раскаяться! И только потом – попросить прощения!» Но в чём сейчас его вина? Он же не читал письмо, только адрес на конверте! А его читают все кому не лень… Почему же тогда Летка так рассердилась? Сашка присел на корточки и почесал за ухом Фунта, который сидел рядом.

– Пока, кожаный нос. Мы, наверное, больше не увидимся. Ты только не болей, ладно? И у Мушки пусть всё заживет, – в носу у Сашки защипало, и он снова посмотрел на небо. Пусть слёзы будут как будто от солнца.

– Эй! – Леткин окрик нагнал его уже у калитки. – Саш, не уходи. Прости, – последнее слово прозвучало после небольшой паузы.

Сашка обернулся не сразу: не мог поверить, что это – ему.

– Да ладно, бывает, – он наконец посмотрел на Летку, стоящую в двух шагах.

– У меня на обед окрошка. Будешь?

– Нет. Спасибо, – в животе у Сашки заурчало. – Мне домой нужно, а то родители начнут нудеть, а потом на море не отпустят. А ты завтра на пляж придешь? С Фунтом или с кем– то ещё?

– Завтра очередь Альмы – это та, что в пятнах.

– А как тебе удаётся их по одному на прогулку выводить? Вон они как возле тебя крутятся. Наверняка всей толпой бегут, когда уходишь.

– Ну, бегут, – Летка улыбнулась. – До поворота. А потом домой возвращаются – все, кроме той, что я собой позову. Им тут хорошо – еда, вода, тенёчек. Или ходят куда-то по своим собачьим делам. А на пляж я, конечно, приду. Ты же знаешь, я там каждый день, – она ненадолго задумалась, и Сашка уже собрался открыть калитку, но Летка заговорила снова. – Слушай, а ночью, ну, то есть поздно вечером – в одиннадцать или двенадцать – ты можешь из дома уйти? Часа на полтора-два. И так, чтоб родители не заметили.

У Сашки в животе что-то подпрыгнуло: сбежать ночью из дома, куда-то пойти по таинственным Леткиным делам! Но виду он не подал, ответил спокойно и рассудительно:

– Ну, если очень надо, то могу. Через окно вылезти, например. Родители спят в другой комнате, не должны услышать. А зачем? Куда мы пойдём?

– Вечером всё узнаешь. Твоё окно какое – первое от подъезда или второе?

– Первое, там ещё штора такая, в подсолнухах.

– Ладно, я приду и тебе в окно стукну. Только смотри не засни.

– Да нет. Я кофе напьюсь и иголку возьму из маминой косметички – буду себя колоть.

– Иголкой не надо, – Летка улыбнулась. – Ты лучше днем поспи, тогда вечером меньше будет хотеться. И оденься как в поход: кроссовки, штаны длинные. Если фонарик есть – тоже с собой возьми.

– Договорились! – Сашка, уже закрывая калитку, кинул взгляд во двор. Летка смотрела ему вслед, и лицо у неё было взрослое-взрослое.

 

К половине двенадцатого Сашка весь извёлся. Спать совсем не хотелось: после обеда он, демонстративно зевая, ушёл в свою комнату и лёг прямо поверх покрывала. Мама удивилась: то ребёнка вечером спать не загонишь, то днём укладывается. Вооружившись градусником и чайной ложкой, он долго осматривала и ощупывала сына, прикладывала губы ко лбу, щупала под подбородком, заглядывала в горло, больно надавливая на язык.

– Странно. Вроде здоров, – мама покачала в пальцах градусник, разглядывая, на какой отметке остановилась серебристая черта.

– Ну мам! – заныл Сашка. Если мама весь вечер будет с ним носиться, как курица с яйцом, как он сможет уйти? – Я нормально, устал просто. Немножко совсем посплю. Ну, мам!

– Ты смотри мне! Не вздумай заболеть! Пять дней отпуска осталось, а я уже вымотанная вся от ваших капризов и причуд. Даже на отдыхе покоя нет! Спи уже, раз хочешь спать, а не болтай!

Проснулся Сашка в начале седьмого. До ужина помогал резать салат, после – долго сидел за столом перед полупустой тарелкой: мама приготовила нелюбимую им глазунью с сопливыми лужицами незатвердевшего белка.

– Ну что, доел? – мама в нарядном платье заглянула на кухню. – Витя! Он опять выкобенивается! Весь в тебя – и то не так, и это не эдак!

– Оставь его, – папин голос из коридора звучал устало. – Не хочет – значит не голодный.

– Ну, как это оставь? Он и так вон худой какой! А если заболеет – ты, что ли, будешь с ним по больницам мотаться? Всё опять на меня свалится! И где я тут, в этом убогом городе, нормального врача найду? Саша, пока не доешь, из-за стола не встанешь, ясно? Чего ты молчишь, горе моё? И никуда не уходи. И спать чтобы лёг не позже десяти, понял?

– Наташа, мы идём или нет? В кино опоздаем! Ты сама говорила, что сеанс вот-вот начнётся!

Мама с недовольным лицом вышла из кухни, погрозив Саше пальцем. Через секунду хлопнула дверь. Сашка немедленно вскочил, вывалил недоеденную яичницу в целлофановый пакет, завернул в газету: Летка придёт, заберёт для собак. Пошёл в комнату, включил телевизор. По одному каналу шла какая-то американская комедия, совсем не смешная, по другому – сериал про милиционеров и бандитов, на третьем какие-то старые, неизвестные Сашке певцы и певицы пели противными голосами. Нигде не показывали ни собак, ни каких-нибудь других животных.

В половине одиннадцатого вернулись родители. Сашка, полностью одетый, к тому времени давно лежал в постели, накрывшись простыней и отвернувшись к стене, и старательно изображал спящего. Мама тихо приоткрыла дверь в его комнату, постояла на пороге, прислушиваясь. Сашка, чтоб получалось дышать ровно, представил море: как оно шевелит волнами, как ритмично выкатывает на берег вал за валом, как постукивает на линии прибоя мелкими камушками. Дверь закрылась.

– Уснул? – папин голос.

– Спит, как убитый, – мамин. – А это что?.. Я так и знала! Я готовлю– готовлю, а он еду выбрасывает!

Сашка еле слышно охнул. Он забыл на столе свёрток с недоеденной яичницей! Ну вот, теперь будет скандал. Сейчас папе выпишут по первое число, а завтра и ему самому устроят «воспитательный момент» минут на двадцать. Вот же он болван! И собакам яичница не достанется! Ладно. Завтра разберёмся. Сашка посмотрел на большие пластиковые часы, которые снял со стены и взял с собой в постель. Хорошо, что стрелки у них светятся – видно даже в темноте. Почти одиннадцать.

– А всё твоё воспитание! – мама на кухне повысила голос так, что Сашке было слышно каждое слово. – Саша то, Саша сё, сюсюкаешься с ним, как с маленьким! А где мужская рука? Где строгость и требовательность? Где, я спрашиваю?!

– Наташа, успокойся. Поздно уже, и Сашка спит.

– Спит? Спит он? А я вот его сейчас разбужу и спрошу, сколько ещё он надо мной будет издеваться! И ты вместе с ним!

– Наташа! – папа, который сначала говорил спокойно, вдруг почти закричал. Сашке даже стало страшно. Папа почти никогда не повышал голос, даже когда объяснял, что сын поступил неправильно. Даже когда наказывал. Да и наказывал он не как мама – с криком и занудными разговорами, а как-то… весело! Лет пять назад Саша опрокинул на кухне литровую банку малинового варенья, и папа велел ему всё убрать самостоятельно. Но когда Сашка поскользнулся, шмякнулся попой прямо в розовую лужу на полу и заплакал от боли и огорчения, папа сел в сладкую жижу рядом с ним! «Ну вот, теперь так и будем пол вытирать – штанами!». Они все извозились в варенье, переодевались, мылись, а потом в два счета и в четыре руки смыли липкую бурду с жёлтого линолеума.

За дверью стало почти тихо. Родители, наверное, закрыли дверь на кухню, и теперь было слышно только невнятное бу-бу-бу. Сашка лежал в темноте и неотрывно смотрел на бледно-зелёные стрелки. Щёлк, щёлк, щёлк. Смешной звук у этих часов: будто кто– то семечки лузгает. Неторопливо так, размеренно. Щёлк, щёлк, щёлк. Тук. Тук. Сашка не сразу понял, что звук идёт не от часов, а со стороны окна. Летка!
– Саш. Саш, ты спишь? – шёпот был еле слышен.

Сашка высунулся в окно.

– Сейчас, только кроссовки надену! – он занырнул обратно в комнату, зашарил руками под кроватью. И всё думал: родители-то не спят! Хорошо, что окно кухни выходит на другую сторону дома, но вдруг мама всё-таки решит разбудить его и отругать за яичницу прямо сейчас? Или, если успокоится и простит, захочет убедиться, что он не проснулся? С другой стороны, не может же он сказать Летке, что останется дома? Она пришла и рассчитывает на его помощь! Так что будь что будет.

 

Шум от прыжка с подоконника показался Сашке оглушительным. Наверное, сейчас все жильцы всех квартир проснутся и решат, что в дом лезут воры. К тому же куст, в который он приземлился, оказался чем-то вроде шиповника: колется даже через джинсы и рубашку с длинным рукавом. Летка помогла ему выбраться из цепких лап кустарника, схватила на руку и молча потащила прочь от дома. И только когда они отошли шагов на тридцать, спросила – уже в полный голос:

– Ты как, без проблем сбежал? Никто не заметил?

– Нормально.

А что ещё сказать? Не рассказывать же про яичницу и про то, как родители ссорятся из-за него? Стыдно.

– Ой! – он остановился. – Я фонарик забыл!

– Да ладно, у меня есть, одного хватит, – Летка махнула рукой. На ней тоже были джинсы и толстовка с капюшоном, на спине – небольшой рюкзачок. – Пойдем, нам пора. Мне нужно за пару часов обернуться, а то бабушка проснётся, а меня нет. Она снотворное, кажется, сегодня не выпила. Но откладывать было нельзя, – Летка, поманив Сашку за собой, зашагала по неширокой улице, освещенной только луной и светом из немногочисленных горящих окон. Ночь была прохладной и ветреной.

– А что нельзя откладывать?

– По пути расскажу. Нам сюда, в этот переулок.

Сашка в эту сторону – не к морю, а от него – ни разу не ходил и удивился, что прямо тут, среди трёх– и четырёхэтажных домов, оказывается, тоже есть солидный кусок «частного сектора». Разномастные заборы: некоторые глухие и высокие, в два Сашкиных роста, другие – из редкого штакетника; дома – в основном одноэтажные, но встречались и высокие, с открытыми галереями и балконами, где на верёвках болтались пляжные подстилки, купальники и всякая одежда. В переулке фонари тоже не горели, но хилые лампочки во дворах позволяли идти, не наступая в самые глубокие выбоины и не спотыкаясь.

– Нам далеко? – Сашке было неуютно в незнакомом месте; его, как какого-нибудь детсадовца, пугали чернильные тени, которые метались по дороге при каждом порыве ветра. И от этой неуютности и страха он говорил дурацким бодрым голосом.

– Тсс! – Летка прижала палец к губам. – Не шуми, тут спокойный район и спят уже почти все, видишь – окна тёмные. Мы рядом совсем. Это улица Десантников, сейчас повернём налево, и будет Курортная. Нам нужен дом семнадцать. Я днём на разведку сходила, там калитка не закрывается, а собака привязана справа, под абрикосой.

– Мы идём кормить собаку? – Сашка обрадовался. – А почему ночью?

– Нет, кормить мы её не будем, – Летка остановилась и повернулась к Сашке лицом. – Мы её заберём.

Сашка чуть не упал – то ли от того, что кроссовка в яму попала, то ли от Леткиных слов.

– Заберём?! Чужую собаку? Это же всё равно что украсть! – он говорил шёпотом и в какой-то момент ему показалось, что Летка его не слышит: ветер шуршал листвой и жутковато шевелил волосы на голове девочки, которая стояла, не шевелясь. Когда она наконец заговорила – жёстко, чётко, зло, Сашка снова, как в их первую встречу, подумал, что Летка намного его старше. Года на три, не меньше.

– Этот человек, к которому мы идём – он всё равно что фашист. Он подобрал собаку на улице, посадил её на цепь и никогда не снимает ошейник с шипами. Он её не кормит. Почти совсем не кормит! Только иногда кинет кусок сухого хлеба. И забывает налить ей воды, так что она целыми днями сидит на солнце и мучается от жажды. А когда этот человек пьяный, а собака лает, то он её бьёт. Чем придётся. Хоть палкой, хоть ногами. А если ты считаешь, что собака должна жить у такого фашиста, то давай! Вали отсюда! – напряженной рукой Летка указала направление. – К мамочке с папочкой!

Сашка от ужаса сказанных слов остолбенел, а Летка уходила от него быстрыми неслышными шагами. Не оглядываясь. Догонять её пришлось почти бегом.

– Летка, ну ты чего? Я же не знал! Конечно, раз так, то нужно забрать, у тебя ей гораздо лучше будет! – Сашка бежал, путаясь в ногах, спотыкаясь, сбоку заглядывал Летке в лицо – строгое, закрытое на все замки. – Ну чего ты?

– Ладно, – она не останавливалась и говорила, глядя прямо перед собой. – Мы уже почти пришли. Заходим тихо. Ты караулишь – так, чтобы дверь дома было видно, если кто выйдет. Я сама сделаю всё, что нужно.

 

Сашка не мог потом вспомнить, что он Летке говорил и как удержал её. А она всё рвалась к порогу дома – стучать, звонить, кричать. Узнать, что тот человек сделал. Заставить ответить, куда делось тёплое и живое, что было здесь всего несколько часов назад, а сейчас – не стало. Тяжелая цепь змеёй вилась от корявого ствола до хлипкого забора, на дальний её конец был прицеплен шипастый ошейник. Но собаки не было.

Потом они сидели прямо на земле на полдороге к Сашкиному дому. Молчание давило на Сашку так, что у него заболело где-то в затылке. И он решился:

– Слушай, а те собаки, что у тебя живут, ты их всех… так же спасла?

– Нет, – голос у Летки был хриплый и будто надтреснутый. – У Фунта хозяйка умерла. Она старенькая была, бабушкина подруга. А родственники его брать не захотели. Альма была бездомной, я её возле рынка нашла, домой привела. Артек – тот, что на овчарку похож, – тоже бродячий. Может, у него когда-то и были хозяева, кто-то же его дрессировал? – но я точно не знаю. Динка – это маленькая, которая с бородкой – точно была хозяйская. У нас на улице отдыхашки жили. Долго жили, с апреля до ноября, и завели собаку. А когда уезжали, Динку с собой не взяли. А хозяева того дома тоже её оставлять не захотели, у них другая собака была. И Динка три дня у ворот сидела, ждала. Пока я её к себе не унесла, прямо на руках. Когда собак стало много, дядя Коля, Иван Михайлович и один наш сосед помогли мне дом для них построить. Кошки сами приблудились. Кошкам легче, они без человека могут. А забрала я Джерри – это эрдель, Мушку и ещё троих. Но этих троих у меня нет. – Летка снова замолчала.

– Почему? – спрашивать было страшно, но Сашке очень нужно было узнать, куда делись спасенные собаки. Неужели?.. Летка, наверное, не смогла их вылечить, и они…

– Они ушли от меня. Вернулись к старым хозяевам. Ушли прямо в тот же день. Представляешь?! – Летка, до этого момента смотревшая на огромный тёмный куст на другой стороне дороги, резко повернулась к Сашке. Её глаза были очень большими и блестели, как море под луной. – Они вернулись туда, где им было плохо, где их обижали! Почему?! Я не понимаю, – она снова отвернулась и уставилась на куст. Ветер ворошил его, как будто что-то искал среди ветвей и никак не мог найти.

– А Евгения Сергеевна Митрохина – это я, – Сашка не сразу сообразил, о чём она говорит, а потом вспомнил – адрес на письме! – Меня вообще-то Женькой зовут, но в детстве я говорила «Енька». И бабушка мне песенку пела – ты, наверное, не знаешь такую, она очень старая – про Летку-Еньку. И звала меня так. А потом вторая часть как-то сама отвалилась, и осталась только Летка.

– А письмо от кого? – вопрос выпрыгнул из Сашкиного рта сам собой. Опять он болван! А если Летка ещё сильнее расстроится?

– От родителей, – её голос стал совсем спокойным, даже равнодушным. – Они у меня геологи. Всё время в разъездах, по всей стране мотаются, и за границу тоже. Всё время заняты. Как только нашли время меня родить? Раньше они меня забирали в перерыве между экспедициями, а потом бабушка сказала: что вы ребёнка туда-сюда таскаете? Пусть уж у меня живёт, а когда образумитесь – тогда и заберёте насовсем. Вот я и живу.

– А у меня родители сегодня поссорились, – Сашке вдруг тоже захотелось рассказать о себе. Откровенность – за откровенность. – Из-за меня. Они часто ссорятся и почти всегда – из-за меня…

В доме напротив распахнулась дверь. Между планками забора было хорошо видно людей, которые громко смеялись и толкали друг друга. Потом нетрезвый голос фальшиво завыл «Не было печали, просто уходило лето! Не было разлуки…»

– Пойдём, – Летка встала и подала Саше руку. – Нам пора, а то тебя родители хватятся, а меня бабушка. Я тебя провожу и помогу в окно залезть, там высоко, ты сам не сможешь.

Уже почти перед самым своим подъездом Сашка спросил:

– Мы же завтра увидимся? Где, на пляже?

– Можем на пляже. Или я могу прямо здесь тебя встретить с Альмой. Давай часов в одиннадцать. Или в двенадцать – чтобы выспаться.

– Лучше в двенадцать. Слушай, а ты можешь с Фунтом прийти? Я к нему… привык как-то. А потом мы к тебе пойдём и с Альмой погуляем. Так можно?

– Можно. Конечно, можно.

 

Заснул Сашка мгновенно, а когда утром открыл глаза, то сразу зажмурился: через открытое окно, которое он ночью не задёрнул шторой, солнце жарило ему прямо в лицо. Через секунду распахнулась дверь – так сильно, что стукнулась о стену.

– Саша, вставай! – мама, почему-то не в пляжном сарафане, а в длинных брюках и пёстрой  футболке, кинула ему на кровать шорты и майку, а остальные вещи стала запихивать в дорожную сумку. – Мы уезжаем!

– Мам, – Сашка ничего не понимал. – Ещё ведь целых пять дней! У нас же билеты на воскресенье!

– Я поменяла нам с тобой билеты, мы уезжаем сегодня! Собирайся быстро, кому я сказала! Поезд через час!

«Нам с тобой?» Это что значит? Только маме и Сашке? А папа?

– Мам, что случилось? А папа где? А почему?.. Мам, а сколько времени?

– Я же сказала – двенадцать почти! Поезд у нас без двадцати час, а нам ещё до вокзала надо. И перестань ко мне приставать с дурацкими вопросами! Ты будешь меня слушаться или нет? – мама швырнула на пол Сашкины скомканные джинсы, села на его кровать и закрыла лицо руками. Её плечи вздрагивали.

– Мам. Ну не плачь. Мам. А мы можем хоть на пять минуток задержаться, мне нужно… Ладно. Не плачь. Я собираюсь, видишь?

Через десять минут они уже шли по улице. Сашка всё время оглядывался, а мама одной рукой тянула за собой сумку на колёсиках, а другой крепко сжимала ладонь сына. Вырываться он не стал.

 

 ГЛАВА 2

Фунт чуть было не рванул за Сашкой. Привязчивый он: всего-то один день рядом с отдыхашкой провёл, а успел полюбить. Летка в самый последний момент шикнула «Сидеть!», и пёс – пусть и не сразу, пусть с неохотой – улёгся у её ног. И вздохнул – тяжело, совсем по-человечески.

Они стояли в тени густого куста, так что Летку (тонкую-звонкую, как говорила бабушка) и некрупную собаку было практически не видно с дороги, по которой невысокая женщина с толстыми ногами уводила Леткиного недавнего знакомого. Почти друга. Уводила за руку, как маленького, как бычка на верёвочке – это тоже было бабушкино выражение. На женщине была футболка с рисунком из разноцветных ракушек, такими торговали в киосках на набережной. Цвет какой противный. И причёска не пойми какая: волосы заколоты на макушке, сверху торчит огрызочный хвостик и качается при каждом шаге. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Сашка иногда оглядывается, башкой крутит в разные стороны. Дурак. Чего оглядываться-то? Её ещё не должно быть здесь: времени только без десяти двенадцать. Вот, опять оглянулся. Почему не сказал, что уезжает сегодня? Врать-то зачем? Дурак! Летка с силой стукнула себя по бедру. В кармане шортов чавкнуло. Сливы! По пути сюда с дерева сорвала, три штуки, всем по одной: себе, Фунту и…

– Пойдем купаться, Фунт. Не нужны нам отдыхашки всякие, придурки и вруны, – Летка выковыряла из кармана раздавленные сливы, швырнула под куст. – Пойдем. Море тихое, поплаваем. А потом – на базар. И бабушке помочь нужно.

 

Сегодня пакеты с базара показались Летке особенно тяжелыми – будто кирпичами набиты. Летка даже не удержалась, заглянула. Нет, всё как обычно: рыба, кости, крупа. Уже подойдя к голубому забору, она поняла, что домой совсем не хочется, и присела у калитки прямо на сухую траву. Фунт немного поскрёб лапами землю, но потом успокоился, плюхнулся рядом. За забором разговаривали. Бабушкиного уютного голоса не слышно, но всё время басит мужчина, и женщина вроде говорит. Гости, что ли, пришли? Бабушка ничего про гостей не говорила. Странно. Надо вставать, зоопарк голодный. Нельзя же на бабушку повесить заботы о кошках-собаках? Летка сама решила их всех завести и должна сама…

– О! Женька! Ну, наконец– то!

Мама подбежала к ней первая, прижала к себе, отец шёл сзади и хмурился.

– Ой, какая ты чёрная, просто папуаска! И волосы остригла! Зачем?! – мама, сама постриженная под мальчика, взъерошила Леткины волосы, зачем-то подёргала за уши. – Выросла-то как! Взрослая совсем! А почему от тебя рыбой пахнет? Да поставь ты эти пакеты, обними меня! Неужели не соскучилась?

– Не на папуаску она похожа, а на беспризорницу, – подошёл папа, но обнимать не стал, смотрел недовольно – и на Летку, и на Фунта, который понюхал его и мамины ноги и деловито потрусил на угол. – Что на тебе надето? Майка уже непонятно какого цвета, а шорты все в разводах каких-то.

– Серёжа, ну не ворчи, ладно тебе! Жень, но правда – ты чего как оборвыш-то? Я же тебе привозила столько всего в прошлый раз! Или ты выросла из всего уже? Ну тогда пойдём, я тебе джинсы модные и майку шикарную притащила. Вообще много всего купила, но остальное дома, приедем – будем мерить! – мама схватила Летку за руку и легонько потянула к дому.

– В джинсах жарко сейчас. И мне некогда, – Летка вырвалась, подхватила пакеты. Странно, что ни одна из собак не вышла её встречать. Наверное, слышат, что незнакомые люди во дворе. Но что это мама сказала? Странное что-то. Может, показалось?

– Мам, куда приедем? Ты о чём вообще?

– Ладно, не делай вид, что для тебя это новость! – вместо мамы ответил папа.– Мы же тебе написали!

– Жень, ты письмо должна была получить ещё сто лет назад. Ты, что, не читаешь наши с папой письма? – мамин тон был не таким раздражённым, как у папы, но она тоже, кажется, была недовольна. – И я тебе ещё на мобильный звонила. Но он всё время недоступен – и у тебя, и бабушки. Вы почему не пользуетесь? Мы же специально купили, деньги потратили – немалые, между прочим. Чтоб вы на связи были, чтоб бабушка всегда знала, куда ты пошла.

– А тут и ходить– то особо некуда: пляж, базар, набережная и всё – кончился город! – Летка старалась говорить спокойно, но получалось плохо: голос подрагивал и срывался. – К тому же, бабушка мне доверяет, ей не нужно за мной следить.

– Да никто не собирается за тобой следить! – мама начала сердиться. – Ладно, хватит время терять. Что там у тебя в пакетах? Продукты купила? Молодец. Неси в дом, переоденься, помой руки и будем обедать. А потом начнёшь собираться, у нас билеты на завтра.

Бабушка тихо охнула:

– Как на завтра? Танечка, как же это? Что ж вы так быстро? Я думала, хоть немножко побудете, – бабушка смотрела на маму так жалобно, что у Летки дрогнуло внутри.

– Нина Антоновна, ну то вы хоть не ведите себя, как маленькая! – папа всплеснул руками и возмущённо уставился на бабушку. – Мы же вам всё объяснили! И про мою новую работу, и про Танины заботы, и про то, что… Евгения! Куда ты? Я ещё не договорил!

Летка прошла мимо взрослых, глядя прямо перед собой. Почему-то кружилась голова, и в ней как будто что-то стучало: «Может, на солнце перегрелась? Да нет, не должна была… Что же теперь делать? Похоже, родители меня хотят увезти насовсем. А как же бабушка? А собаки и кошки?»

Уже подходя к углу дома, она услышала, как бабушка негромко сказала:

– Она не любит, когда её называют Евгенией.

– Ах, она не любит! А как она любит? – закричал папа Летке в спину. – Чтоб её называли дурацким именем, которое вы, Нина Антоновна, ей придумали! Летка! Подумать только! Может, она и на собаках помешана потому, что у неё самой вместо нормального имени – кличка какая-то? Вы же медработник, Нина Антоновна! Не настоящий врач, конечно, но всё же медсестра. Вы разве не понимаете, чем может грозить ребёнку общение с бездомными животными? Она же может заразиться от них чем угодно!

На этих словах Летке стало так обидно за бабушку, что она на секунду замедлила шаги и подумала: может, стоит вернуться? Чтобы объяснить папе, что всех собак и кошек они показывали ветеринару, что им сделаны прививки и что теперь они вовсе не бездомные. Но пакеты оттягивали руки, а угол дома был уже совсем рядом. Оттуда высунулась морда Фунта: дескать, где ты? Нам обедать пора!

Привычные дела немного отвлекли Летку от неприятных мыслей. Она выложила в миски рыбу и кости, погладила по очереди всех собак, почесала за ушами кошек, проверила повязку на шее Мушки: раны почти зажили, но, наверное, сегодня ещё нужно будет сделать перевязку. Когда сытые звери улеглись в тенёчке, Летка присела рядом и снова задумалась. Что делать? Может, получится убедить родителей оставить её здесь, с бабушкой? Конечно, до конца лета осталось всего ничего, скоро в школу, но вдруг? Для начала, конечно, нужно прочитать злополучное письмо – чтобы не пришлось расспрашивать маму.

– Летка, девочка моя, – из-за угла вышла бабушка – медленно и как-то тяжело. – Пойдём обедать? Ты не обижайся на родителей. Работа у них тяжёлая, жизнь в большом городе – нервная, вот и бывает, что срываются.

– Бабушка, но как же так? Уже завтра уезжать? А как же ты? Как же собаки? – Летка подошла, прижалась. Надо же – они с бабушкой почти одного роста! Оказывается, она и правда выросла, сама не заметила, как.

– Мы поговорим, всё обсудим. Только позже, ладно? А сейчас пойдём, мама с папой ждут. Пойдём. Всё будет хорошо, я тебе точно говорю.

 

За обедом папа и Летка молчали, а мама с бабушкой обсуждали рецепт пирога и цвет занавесок в новой квартире. Подробности о ней Летка узнала сразу после обеда: вышла из-за стола первая, ушла в свою комнату и достала из тумбочки письмо. Конверт был истоптан собачьими лапами и слегка помят, но цифры на штампах были пропечатаны чётко. Ничего себе! – письмо было отправлено родителями чуть ли не три месяца назад! Пешком его несли, что ли? Мама своим острым почерком писала, что это их последняя экспедиция, потому что папе предложили новую работу: ответственную, с хорошей зарплатой и без командировок. Он ещё ненадолго останется в далёкой и жаркой стране: «Ты не представляешь, какая здесь жарища! Наш юг – просто Северный полюс по сравнению с Африкой! Я уже мечтаю о снеге и даже о дожде!». А мама скоро полетит домой и будет заниматься ремонтом квартиры: «Ты же помнишь, как у нас было тесно, в нашей малюсенькой двушке? Вот мы и решили, уже давно, купить новую квартиру в новом доме, чтоб у каждого отдельная комната, и у папы кабинет, и чтобы кухня большая! Наш дом уже построили, и там всё, как мы хотели! Кухня – просто огромная! Помнишь, как мы пекли с тобой кексы, когда тебе было пять лет? Ты очень любила бросать в кефир соду и смешивать тесто, а потом смотреть через стекло духовки, как оно пухнет! Мы обязательно будем это делать это снова!».

Маме нравились восклицательные знаки: все её письма были утыканы ими, как гвоздями. Среди этого частокола восклицаний Летка вычитала, что про школу для неё мама договорилась ещё в прошлом году: жена папиного друга– одноклассника работает там завучем, и это отличная, отличная школа, лучшая в районе! Летке стало тоскливо. Новая школа, новые учителя, новые одноклассники… Её много лет возили то к бабушке, то снова домой – совсем ненадолго. Даже если она возвращалась в тот же класс, из которого ушла полгода назад, всё уже было не то и не так. Кто будет с тобой дружить и доверять тайны, если через несколько месяцев ты – фьють! – и снова улетела?

В этот раз Летка задержалась у бабушки на целых полтора года, но и здесь друзей не завела. Девчонки её не любили, считали задавакой. Скорее всего, потому, что она не шушукалась с ними на переменах; не обсуждала, кто кому «нравится»; говорила в полный голос, что терпеть не может розовый цвет и кофты «в стразиках». Ещё Летку страшно раздражала девчоночья любовь к «котикам» и «собачкам», а точнее – к фотографиям щенков и котят. Умиляться и сюсюкать – легко. А ты попробуй по-настоящему помочь, хотя бы кому-нибудь! Летка вот старается– старается, а получается через раз.

Не складывались у Летки и отношения с мальчишками. Одни дразнили её «рыжей», другие говорили всякие глупости. А один, Димка Колесниченко, – вообще странный. Второй год записками в неё швыряется: то дружить предлагает, то пишет, что терпеть её не может, потому что она «вредина и выпендрёжница, как все москвички».

И учителя тоже не слишком радуются такой ученице: шастает туда-сюда, кто её там учит и как? Летке казалось, что спрашивают её более дотошно, чем остальных; контрольные проверяют с пристрастием и не прощают то, на что можно было бы закрыть глаза. Да что она вообще будет там делать, в этой Москве? Зимой там мороз, осенью и весной слякоть, летом – то дождь, то град, то просто холодрыга. В лучшем случае – жара, из-за которой невозможно дышать. И моря нет. Но дело даже не в этом. Главное – как без неё обойдётся зоопарк? Кто будет водить собак на прогулку, кто будет кормить и лечить?.. Летка крутила в руках письмо и думала: а что было бы, если б оно пришло вовремя? Может, если б она прочитала его хотя бы вчера, ещё можно было что-то придумать. Может, успела бы позвонить родителям и отговорить их. Или попросить бабушку, чтоб та убедила маму и папу оставить Летку ещё хотя бы на чуть-чуть. Только пусть родители навещали бы её почаще. Ведь если они перестанут ездить в экспедиции, у них будет больше времени?..

– Женя, ты тут? – мама заглянула в Леткину комнату. Я думаю, нам надо поговорить.

 

На следующий день в такси мама усиленно делала вид, что не замечает Леткиных красных глаз и распухшего носа. И только когда они выехали из города на трассу, сунула ей в руку пакет бумажных платочков. Папа сидел впереди и ни разу не обернулся, смотрел только в лобовое стекло, и это было хорошо. У Летки не было сил ни на что – даже на обиду. Она была даже благодарна родителям. За то, что сегодня утром они не торопили её, пока она прощалась с собаками. И за то, что не делали ей замечаний, когда она влезла на сиденье с ногами, как маленькая, – потому что ей обязательно нужно было смотреть назад; туда, где на обочине стояла бабушка, а рядом с ней – Фунт. И, кажется, Артек. Или Альма. А может, и Мушка вышла провожать? Машина отъезжала всё дальше, бабушка становилась всё меньше, картинка расплывалась… Вот уже и спуск на пляж проехали. Всё.

 

С мамой они вчера разговаривали долго, наверное, целый час. Летка старалась быть взрослой, не ныть и уж тем более не плакать. Она просто пыталась объяснить маме, что уезжать ей сейчас никак нельзя. Что бабушка не справится. Что собаки будут скучать. Мама очень спокойно объясняла, что ехать нужно. Что пора идти в нормальную школу и учиться изо всех сил, потому что не успеешь оглянуться – а уже выпускной класс. Это только кажется, что до этого ещё далеко. На самом деле раз! – и уже нужно поступать. А куда Летка поступит, если учится то там, то сям, если ходит в провинциальную школу, где учителей не хватает, так что географию, биологию и математику ведёт один педагог? «Ты же сама мне об этом рассказывала!» – мама забивала гвозди восклицательных знаков даже в устную речь. «А собаки – ну, что собаки? Мы, конечно, не ожидали, что ты их столько насобирала, но… Дом у них есть. Деньги бабушке мы оставили, а папа прямо сейчас сходит в магазин и купит несколько больших мешков собачьего и кошачьего корма. И больше никому не придётся побираться на базаре… Да-да, мне бабушка рассказала, как ты кормила весь этот зоопарк! И нет, мы не может взять с собой «хотя бы одну», как ты выражаешься, собаку! У неё нет документов, и её не пустят в самолёт. К тому же, в квартире ещё идёт ремонт! Ну, как идёт? Закончился почти, твоя комната уже готова. Ты даже представить не можешь, как там хорошо! Мы купим тебе новую кровать, стол, что там ещё нужно? Выберешь сама то, что тебе понравится!».

Когда у обеих сторон аргументы закончились, стало ясно, что победил сильнейший – то есть старший. Летка не могла заставить маму. Мама, да ещё в комплекте с папой была способна на что угодно. Они, наверное, даже могли запихнуть её в чемодан и сдать в багаж. Но хуже всего было то, что они убедили бабушку, и, значит, больше ей положиться не на кого.

 

После разговора с мамой Летка ушла из дома, никому ничего не сказав. Её, может, и искали, но шум после возвращения поднимать не стали. Они поужинали, и на этот раз за едой не разговаривали даже мама с бабушкой. Все смели со своих тарелок жареную картошку и салат из помидоров, запили чаем испечённый бабушкой пирог с яблоками и разбрелись по комнатам. Оказалось, мама уже собрала почти все её вещи, оставив смену белья и шорты с майкой на дорогу. Теперь нужно было сложить всякие мелочи: заколки, ручки, тетради, пачку родительских писем, энциклопедию «Всё о собаках» и пресловутый мобильный – такой же молчаливый, как и вся её семья этим вечером.

После того, как был собран рюкзак, у Летки осталось только одно дело – поговорить с бабушкой.

– Я со всеми договорилась, – Летка стояла в дверях кухни и смотрела то в угол, где висела тёмная икона с почти неразборчивым ликом, то на старый шкафчик, который они с бабушкой в прошлом году перекрасили в весёлый голубой цвет. – Дядя Коля, как и раньше, будет ловить для зоопарка рыбу. Иван Михайлович будет заезжать иногда. У него есть друг ветеринар, ты ведь знаешь, так что если кто-то из зверей заболеет, он сможет прийти посмотреть и полечить. На базаре ты тоже всех знаешь – тех, кто мне помогал. Если сможешь забирать продукты – то хорошо. Может, по пути с работы. Ну, и корм есть, который папа купил. – Бабушка молчала. Почему-то даже не смотрела в Леткину сторону. – Ладно, я спать пошла. Всё равно с вами со всеми разговаривать не о чем!

 

Бабушка пришла к ней в комнату не скоро. Летка к тому времени давно лежала в постели, но не спала. Она старалась плакать тихо и даже не сразу поняла, что звуки – тонкие, скулящие, как у Мушки в первые дни, когда Летка только её забрала – издаёт она сама. Бабушка тихо присела на Леткину кровать, положила руку на спину, потом прилегла рядом и обняла. Пахло каким-то лекарством, вроде бы каплями от сердца. Летка так испугалась за бабушку, что сразу перестала плакать, повернулась, зашептала ей в ухо:

– Прости меня. Прости меня, пожалуйста! Я знаю, ты не виновата ни в чём, это всё они! Они вообще ничего не понимают, и слушать ничего не хотят… Но разве непонятно, что мне здесь лучше? Что нам с тобой вместе – лучше! – Летка зарылась бабушке куда– то подмышку и снова расплакалась.

– И ты меня прости, ладно? Я ведь давно знаю, мне мама отдельное письмо написала, ещё раньше, что есть у них такие планы… И обещала, что тебе сама все расскажет. Я и не знала, что ты не получила письмо! А что не говоришь – так ты же взрослая у меня совсем, раз не говоришь – значит, не хочешь. Ты не плачь, пожалуйста. Не плачь. Ребёнок должен с родителями жить, это хорошо, это правильно. А я тебе звонить буду. Вот прямо завтра мобильный включу и буду звонить часто-часто. И ты мне звони, рассказывай, как там у тебя. А курортный сезон закончится – я приеду к вам: погостить, квартиру посмотреть. Может, даже раньше приеду. Знаешь, сколько желающих на моё место? Вот уволюсь и приеду. А о зоопарке своём ты не волнуйся, мы тут справимся, я тебе точно говорю. Ты только не плачь. Девочка моя, Летка-Енька моя ненаглядная…

 

В самолёте Летка сидела у иллюминатора, бездумно смотрела на разлинованную, исчерканную дорогами землю, на извилистую береговую линию, потом – на слепящую белизну облаков. Заснула она незаметно для себя и снов не видела. А в Москве был дождь. Состоящий из миллиардов мелких капель, он будто и не шёл, а просто висел в воздухе. Летка пропиталась влагой сразу, как губка, и начала дрожать от холода. Они получили багаж, мама прямо возле транспортёра открыла чемодан, достала всем ветровки, а Летке – ещё и джинсы. Натянутые прямо на шорты, они всё равно были велики, и Летке пришлось то и дело их подтягивать, пока они с родителями выходили на улицу, а потом ждали возле выхода машину – огромную, чёрную, с мягкими кожаными сиденьями. Водитель, немолодой мужчина с короткими седыми волосами, который представился Петром Алексеевичем, помог погрузить багаж и повёз их домой. Летка уже и забыла, что бывают такие дороги – широкие, из шести-восьми полос, забитые автомобилями в обе стороны. Потом выяснилось, что машина – папина, а точнее, служебная, положенная отцу по должности. А Пётр Алексеевич оказался добрым и весёлым. Шутки, правда, у него были не очень смешные и все были наперечёт. Например, каждый раз, когда он видел Летку, то спрашивал её:

– Женя, а ты знаешь, какая разница между слоном и блохой?

Летка, с первого раза запомнившая ответ на «каверзный» вопрос, вежливо улыбалась:

– У слона могут быть блохи, а у блохи не может быть слонов.

– Ну вот, так неинтересно! Всё-то ты знаешь! – Петр Алексеевич притворно расстраивался и обреченно махал рукой. Для мамы у него были другие анекдоты, даже два:

– Чем тише сидит ребёнок в соседней комнате, – произносил Пётр Алексеевич загадочным тоном и делал паузу, – тем дороже потом обойдётся ремонт! – торжественно завершал он шутку и сам же над ней хохотал. – Ох, быстро растут дети! А знаете главный признак того, что ребёнок повзрослел? Это когда на вопрос о подарке на день рождения он отвечает «Лучше деньгами!»

Месяца три после знакомства при очередной встрече Летка наконец решилась спросить водителя, почему он всегда шутит одинаково:

– Да понимаешь, – он почесал затылок широкой ладонью, – я анекдоты плохо запоминаю. У меня на них памяти нет совсем. Вот как машина устроена или как путь срезать – это я легко. А с хохмами – ну, никак. А людям ведь нравится, когда им смешное рассказывают. Им приятно же? Вот, выучил и рассказываю. А тебе надоело, да? Я больше не буду тогда про слонов…

– Да нет, всё нормально, – Летка и сама была не мастер шутить. Может, поэтому с друзьями у неё никак не складывается? – Рассказывайте про слонов. Пусть у нас это будет вместо «здрасьте». Ну, ладно, я пойду, спасибо! – Летка вышла, забрала из машины рюкзак и пошла к своему дому.

 

Первый замок – на калитке забора из железных прутьев, к нему нужно приложить специальный ключ. Второй замок, электронный – на входе в подъезд. На пятый этаж – пешком, лифт ждать не хочется. Теперь дверь в предбанник, за ней – просторный коридор с четырьмя квартирами. Верхний замок – два поворота, нижний – повернуть три раза. Ну вот, она дома. Связку ключей, которая весила, наверное, килограмм – на полку под зеркалом. Рюкзак – закинуть в свою комнату. Быстро переодеться, что-нибудь перекусить, засунуть в пакет полбуханки хлеба, кусок сыра, отрезать немного колбасы, чтоб тоже взять с собой. Всё, можно идти. Туда, где её ждут, где она пропадает после школы весь последний месяц. В место, о котором не знают ни папа, ни мама. И очень хорошо, что не знают: они точно бы запретили даже издалека на него смотреть. «Надо учиться, зарабатывать авторитет! Почаще отвечай на уроках, чтобы учителя тебя запомнили!» – и так далее, и так далее. Все папины нравоучения Летка давно знала наизусть. Мама говорила то же самое, только не такими занудными словами. А учится Летка нормально. Уроки делает. Ну, почти всегда. К тому же, можно быстренько прочитать параграф перед уроком, на «четвёрку» этого хватает, а больше ей и не надо. По истории, кстати, на завтра задали много. Наверное, стоит взять с собой учебник? Ехать в автобусе минут двадцать, вполне можно успеть. Решено. Натянуть куртку потеплее – и вперёд. На улице мерзость, а не погода: сыро, с неба сыплется полуснег-полудождь. И темнеет рано, а ведь только середина ноября! Но их дом даже на фоне грязно-серого неба выглядит красавцем. Большие окна, просторные балконы, облицованными оранжевыми панелями – самый красивый во всём районе. Он и вправду оказался совсем новым, даже ещё не все квартиры были заселены. Летку сразу, ещё в день приезда поразило, что их дом – единственный! – был огорожен забором. Мама открывала по очереди один замок за другим, а Летка вспоминала, что они с бабушкой иногда оставляли незапертой не только калитку, но даже входные двери – если уходили недалеко.

– Для тебя тоже есть комплект ключей! – мама шла налегке, чемоданы тащили папа и Пётр Алексеевич. – Я тебе потом всё покажу, потренируешься открывать-закрывать. И не забывай это делать! Это тебе не деревня, нужно думать о безопасности!

«Почему деревня? – думала Летка. – Бабушка вовсе не в деревне, а в городе, хоть и маленьком. И что здесь за люди живут, в этой Москве, если от них нужно запираться на столько замков?» За полтора года Летка отвыкла от вечного шума, копоти и автомобильной вони, от толп людей в транспорте и магазинах. Но квартира ей понравилась, а окна её комнаты выходили на небольшой сквер и детскую площадку с качелями и горками. Из дальней комнаты слушался какой-то стук и мужские голоса. Видимо, это были рабочие, которые доделывали ремонт. Но если закрыть дверь, то почти не слышно, и, пока папа с мамой разбирают чемоданы, можно побыть в одиночестве. Леткины вещи: одежда, книги, игрушки (ещё детские, оставленные на память) были сложены в коробки, которые громоздились в углу. А старенькую кушетку, видимо, перевозить с прежней квартиры не стали: на светлом паркете лежал надувной матрас, аккуратно застеленный бельём,её любимым, с разноцветными щенками. Не успела она присесть, вошла мама – не постучавшись.

– Жень, ты не переживай, что тут пока так, по-походному! Ты же дочка геологов, тебе должно это нравиться! – мама засмеялась. – Мы прямо завтра с тобой поедем мебель выбирать. А ремонт через пару дней уже закончится. Всё приберём, всё вычистим, расставим всё новенькое и заживём!..

 

Первые две недели дома пролетели, как сон, только не спокойный, а суматошный, с суетой и беготнёй. Поездки по магазинам, помощь маме в уборке и наведении порядка выматывали настолько, что по вечерам Летка падала на свой матрас и засыпала моментально. В квартире то и дело хлопали двери; грузчики вносили большие коробки с деталями шкафов, комодов, кроватей; потом приезжали сборщики мебели и распаковывали, стучали, жужжали шуруповёртами. В её комнате появились кровать, и шкаф- купе, и письменный стол – всё новое, красивое, удобное. Но по ночам Летке то и дело снилась её небольшая комнатка в бабушкином доме и застиранная до мягкости махровая простыня, которой так уютно было укрываться прохладными майскими ночами. Она скучала. По бабушке, по морю, по Фунту и Мушке, по низким домикам, которые не заслоняли небо. По свободе.

Когда началась школа, стало ещё хуже. Нет, класс оказался нормальный, никто её не обижал, не говорил гадостей, не устраивал новенькой ни испытаний, ни подлостей. Придурок из параллельного класса один раз крикнул ей в лицо «Рыжая-бесстыжая!», но она так двинула ему рюкзаком, что других желающих обзываться не нашлось. По большей части, её, севшую в первый же день на последнюю парту, просто не замечали. Да и с чего бы кому-то обращать на неё внимание? В этой школе – «лучшей в районе!» – все были одинаковые, как в армии: синие пиджаки и брюки, клетчатые юбки и жилеты. Леткина огненно-рыжая шевелюра, конечно, выделялась среди каштановых, русых, белобрысых макушек, но во время переменок никто взглядом не выискивал в толпе её голову, не кричал издалека: «Эй, Летка, привет! Что делаешь после уроков?». Тем более, что никто и не знал её тайного имени: учителя звали Женей или даже Евгенией, а одноклассники не звали никак. Иногда она ловила на себе изучающие взгляды и даже чувствовала их спиной, но никак не реагировала. «Не буду напрашиваться на дружбу. Пусть уж как есть. Буду невидимкой, обойдусь без друзей. Наплевать». Хотя сама исподволь рассматривала одноклассников, прикидывала, оценивала: «Вон та девчонка – светловолосая, с аккуратной стрижкой, вроде ничего. Кажется, Юлей зовут. Учится хорошо, на вид не вредная. И со всеми в хороших отношениях, даже не поймёшь, с кем дружит. Вот бы…» Тут она себя останавливала: раз она никому не интересна, то и ей никто не нужен. Можно просто приходить в школу, потом просто идти домой, делать уроки, потом смотреть телевизор или читать, или листать энциклопедию про собак, выученную почти наизусть.

 

В один из будних дней – самый обычный, отличавшийся от всех остальных разве что погодой, Летка не убежала сразу со школьного двора, а задержалась у крыльца. Стала рыться в рюкзаке – искала мобильный. Звонки и эсэмэски на уроках были запрещены категорически: минимум – запись в дневнике, а то и родителей в школу вызовут. Но Летке с самого утра нестерпимо хотелось позвонить бабушке: узнать, как она там; и как собаки; и какая погода. Может, такая же как здесь – тепло и светит солнце, а небо синее, как летом, хотя уже октябрь… Да куда он завалился? Рюкзак глубокий, до дна никак не достать!

Невдалеке стояли её одноклассницы – пять или шесть девчонок, и что-то довольно громко обсуждали. Летка слышала, как Яна Чепикова – громкоголосая брюнетка, очень взрослая на вид, раза в полтора шире, чем Леткина мама, говорит:

– Вон видите, там бабка стоит и собаку на руках держит. Чихуахуа, вроде. Я, например, не понимаю, что хорошего в этих трясущихся козявках. У меня папа заводчик алабаев и он говорит, что вся эта мелочь – это результат вырождения. Их вяжут друг с другом, как попало, вот они и превращаются в таких…

– Ну не знаю, – вступила в разговор другая девочка, Кира Семёнова, – а мне нравится! Круто с такой собачкой, её можно везде с собой носить, как игрушку. Я видела, когда в ресторан с родителями ходила…

Летка, ровно в тот момент проходящая мимо, вмешалась в разговор неожиданно для себя самой:

– Собака – любая, даже маленькая, – не игрушка! Я бы этих дурочек, которые с собаками в рестораны ходят и таскают их по жаре и по холоду, лишала бы права заводить дома даже хомяков! – девчонки вытаращили глаза, а Кира фыркнула и явно собиралась что-то ответить Летке, но та уже развернулась к Яне и продолжила: – А своему папе ты скажи, что чихуахуа – одна из древнейший пород на земле. Некоторые даже считают, что они прилетели из космоса. Но это вряд ли, конечно. Зато точно известно, что ещё в пятом веке нашей эры в Мексике жили маленькие собачки, которых называли «течичи» и которые считались священными. И именно они – предки современных чихуахуа. А в нашей стране они появились в 1959 году, их было всего две – кобель и сука. Да-да! И ты, как дочка заводчика, должна знать, что ничего плохого в этих словах нет. Так вот, эта самую суку сняли в кино – в «Неуловимых мстителях», если ты видела, конечно. Там Буба Касторский с собачкой на руках ходил – это она и есть!

На этих словах Летка выдохнула. Что это с ней? Молчала-молчала – и на тебе! Всё. Теперь с ней точно никто дружить не захочет. Девчонки стояли, как немые, только переглядывались и кривили губы, а Летка развернулась и пошла прочь.

– Женя! Жень, подожди!

Летка даже не сразу поняла, что обращаются к ней.

– Ты же вроде Женя? Или я что-то перепутала? – обернувшуюся Летку быстрым шагом догоняла Юля – та самая, блондинка и отличница.

– Женя, да. Хотя…

Они просто стояли друг напротив друга. Летка не знала, что говорить дальше и стоит ли вообще это делать: ссориться и выяснять отношения она не любила, а тут явно ожидалось нечто подобное.

– Ты, конечно, дала жару. Выступила – так выступила. Самая умная, что ли? – Юля говорила серьезно, но её глаза улыбались.

– Я – да, – Летка помолчала. – И ты, кажется, тоже, – они ещё пару секунд посмотрели друг на друга и рассмеялись.

 

Через два часа Летка бежала домой чуть ли не вприпрыжку. Нужно было скорей позвонить бабушке! И лучше не с улицы, а из дома, чтоб во всех деталях рассказать про сегодняшний день – лучший за последние полтора месяца. Может, разговаривая с бабушкой, она наконец решится произнести вслух то, что сейчас, как привязчивая мелодия, звучало у неё в голове: «Подруга. Подруга. У меня есть подруга!». От многократного повторения слово распадалось на слоги, становилось странным и смешным, но радость от этого не уменьшалась. Они с Юлей два часа просидели на скамейке в парке и говорили, говорили, говорили. О школе, об одноклассниках, о том, какие песни нравятся, какие передачи по телевизору самые интересные. Летка рассказала про зоопарк и про то, как чуть не подружилась летом с мальчишкой, но выяснилось, что он врун, хотя сначала показался нормальным. И про своё имя – другое, не для всех – тоже рассказала и, конечно, разрешила так себя называть. Только не в школе, ладно? И про собак не надо. Пусть там думают, что я самая обыкновенная, скучная и ничем не примечательная Женька…

 

Дома, как всегда, никого не было. Папа пропадал на работе до позднего вечера, приходил усталый и неразговорчивый. Мама тоже недавно устроилась куда-то и, кажется, была новым местом не очень довольна: иногда Летка слышала, как родители разговаривают на кухне о «бестолковом» мамином начальнике. Летке становилось смешно: папа и сам начальник, и, возможно, ровно в это же время какая-то женщина жалуется своему мужу на Леткиного папу. Так или иначе, Летка была почти целый день предоставлена сама себе. И это было отлично! Никто не донимал разговорами, не следил, сделала ли она уроки и съела ли на обед суп. Мама готовила так себе, гораздо хуже, чем бабушка. Наверное, ей просто некогда было научиться, всё время в экспедициях. А где там готовить? На костре? Почему-то первое у мамы совсем несъедобное получалось: суп мутный, борщ солёный, рассольник – кислый, как лимон. А второе – ничего, есть можно.

Летка выудила из холодильника котлету, запихнула в рот и пошла к себе. Забралась с ногами на кровать, нашла в истории звонков бабушкин номер. Они разговаривали часто: раз в неделю как минимум, а то и два. Бабушка подробно рассказывала, как чувствуют себя собаки и кошки, что ели на ужин они и сама бабушка. Ей по-прежнему помогали Леткины взрослые друзья. А однажды бабушка позвонила и сказала, что заходил мальчик: «Назвался Димой, сказал, что твой одноклассник. Очень расстроился, что ты уехала насовсем, и очень удивился, когда увидел зоопарк. Ты, оказывается, ничего не говорила в школе. Может быть, зря? Наверняка нашёлся бы кто-то, кто захотел помочь. Вот и этот мальчик, Дима, попросил разрешения приходить иногда, гулять с собаками. Я разрешила. Ты ведь не против?». Летка, конечно, была не против, хоть и удивилась: не думала, что странный Димка Колесниченко на такое способен. Приятно, когда люди оказываются лучше, чем ты о них думал. А бывает и наоборот. Как Сашка, например…

 

Но почему бабушка не берёт трубку? Обычно она отвечала после одного-двух звонков. Странно. Только часа через два, когда Летка уже совсем забеспокоилась, бабушка наконец ответила на вызов. Оказалось, она просто забыла дома телефон. А так долго отсутствовала потому, что ходила покупать билет на самолёт, чтобы прилететь к Летке! Жалко, конечно, что это будет только не скоро, только через месяц, но что делать: у бабушки были какие– то дела. Леткина радость от обретения подруги за два часа не то что бы померкла, но как– то улеглась. Поэтому она только сказала, что подружилась с одной девочкой, очень хорошей, и что когда бабушка приедет, они обязательно познакомятся. Уже когда Летка попрощалась и почти повесила трубку, бабушка вдруг заторопилась:

– Леточка, подожди, подожди, не вешай! Всё забываю тебе сказать: тебе же письмо пришло! Давно уже, недели две или три! Прости меня! Склероз. Всё забываю. Нужно, наверное, завести блокнотик и записывать всё важное. Так вот, про письмо. Конверт так странно подписан! Твоя фамилия и имя– отчество полностью, а ниже, в скобках – большими буквами – ЛЕТКЕ. И в адресе отправителя тоже под фамилией, крупно – САША. Ты знаешь, от кого это?

– Знаю! И письмо это мне не нужно, выброси его просто! – Летка даже рассердилась. Мало того, что отдыхашка её обманул, так ещё и письма пишет! Наверное, с оправданиями, которым Летка всё равно не поверит. – Выброси, ладно? Это один дурак написал. Я с ним случайно познакомилась и видела один раз всего!

– Если один раз, то откуда он адрес твой знает, и имя настоящее, и фамилию? – удивилась бабушка.

– Адрес – потому, что помог мне пакеты с рынка донести и видел надпись на почтовом ящике. А фамилию… Бабуль, да неважно это! Письмо я читать всё равно не буду. Всё, мне пора! Приезжай скорее, ладно? Я буду ждать тебя очень-очень!

 

С того разговора прошло больше месяца. Сейчас Летка ехала в автобусе и вместо того, чтобы читать учебник, вспоминала, сколько раз с тех пор позвонила бабушке. Всего один или два! Как стыдно… Хотя, конечно, у неё есть на то причина: она была очень занята! И всё благодаря Юльке. Уже на следующий день после того, как они подружились, выяснилось, что её мама – ветеринар:

– Я маме вчера рассказала про тебя и про, как ты животных любишь, – Юлька на перемене затащила Летку в дальний конец коридора, подальше от чужих ушей. – Она сказала, что раз так, то может тебе помочь.

– Как? Я же к бабушке уехать не могу. И твоя мама тут ничем не поможет.

– Это да, но я не об этом. Если ты хочешь заботиться о животных, есть отличный вариант. В клинику к маме ходить нельзя, там начальство строгое, и это всё-таки медицинское учреждение, хоть и для зверей. Но мама помогает одному приюту для собак, работает там бесплатно. А там всегда нужны волонтёры! Я там тоже бываю. Не очень часто, потому что школа и ещё курсы по английскому. Но я могу тебя проводить хоть сегодня, если ты захочешь. Ну что? Поедем?..

 

С того времени Леткина жизнь стала строиться по строгому расписанию, одинаковому на каждый день, кроме выходных. С утра школа, потом домой переодеться, перекусить и сразу в приют. До вечера. Перед сном она наспех делала уроки и ложилась спать с одной только мыслью: скорее бы завтра! И лучше – сразу вторая половина дня. Юлькина мама, Светлана Павловна, оказалась строгой, но не злой. Она и ещё одна сотрудница приюта, тётя Тамара, объяснили Летке, какая помощь от неё требуется.

– Собаки тут все сытые, за их здоровьем мы следим, но им не хватает внимания и движения. Значит, нужно ходить с ними гулять, чтоб побегали. Но обязательно с поводком! А то ещё не все привыкли, могут убежать. Да и обучать их нужно, чтобы у будущих хозяев проблем не было. К нам часто люди приезжают – те, кто хочет собаку завести и вместо того, чтобы покупать, берут из приюта. Так что ты старайся ни к кому особо не привязываться, относись ко всем собакам одинаково, а то потом тяжело будет расставаться.  А для прогулок лучше выбирай собак помельче, чтоб сил хватило удержать, ты ещё маленькая всё-таки.

Маленькая! Скажут тоже. Никакая она не маленькая. И работы никакой не боится, ей всё равно: хоть гулять с собаками, хоть насыпать в миски корм, хоть убирать в вольерах. Она познакомилась и подружилась с другими волонтёрами: со студентками Катей и Дашей и  с пожилой семейной парой, Ильёй Николаевичем и Татьяной Глебовной. Всё было хорошо, только не привязываться оказалось трудно. Если б было можно, Летка забрала бы домой всех. И Черныша – небольшого пёсика с белой манишкой и белым носочком на правой передней лапе; и Ежевику – тёмно-коричневую, немного похожую на таксу; и Липку – светло-рыжую, почти жёлтую, небольшую и очень ласковую. Всех!..

 

Недели через две после того, как Летка появилась в приюте, Светлана Павловна попросила зайти к ней в ветеринарный кабинет, роль которого в приюте выполнял старый строительный вагончик.

– Женя, я, конечно, очень рада, что у нас появился такой замечательный помощник, но ты бываешь здесь слишком часто. А твои родители не против?

Летка испугалась:

– Ннет. А почему они должны быть против?

– Ну, не всем родителям понравится, что ребёнок, вместо того чтобы заниматься или хотя бы дома сидеть, целый день возится с собаками, тем более бездомными. Давай так: ты пока несовершеннолетняя и чтобы приходить сюда без всяких проблем, принеси, пожалуйста, разрешение от родителей. Пусть напишут на листе бумаги, что они не против, чтобы их дочь, такая-то и такая-то, была волонтёром в приюте для собак. И чтоб число в конце стояло и подпись. Договорились?

Это была катастрофа. Мама регулярно звонила ей на мобильный с работы, и Летка всегда говорила ей, что сидит дома. Или идёт из школы. Или в гостях у подружки: «У Юли, я же тебе говорила!» Рассказать маме и папе про приют не хватало духу. Несколько раз Летка заходила по вечерам на кухню, где родители обсуждали прошедший день, и даже открывала рот, но потом делала вид, что просто хочет пить. Или хватала со стола яблоко. Или печенье. И не решалась сказать ни слова, боясь скандала. Но что делать теперь? Неужели придётся признаться? Или всё-таки есть другой выход?

 

Скопировать мамин почерк у неё вроде получилось: буквы тонкие, кончики у них острые, над строчной буквой «т» – чёрточка, под «ш» – тоже. А с подписью, которую Летка долго рассматривала в мамином паспорте, пришлось помучиться: закорючка в конце никак не хотела загибаться правильно. Летка искалякала три страницы первой попавшейся под руку тетради, прежде чем стало похоже. Но в конце концов, разве в приюте знают, как расписывается Леткина мама? Нормально вышло, кажется. Она так нервничала на следующий день, отдавая бумагу с «разрешением», что даже в животе дрожало – мелко и противно. Но Светлана Павловна взглянула на листок лишь мельком, кивнула и сунула его в ящик старенького письменного стола. Уф! Обошлось! В тот день в приюте они работали вместе с Юлькой и сильно задержались, так что возле Леткиного дома оказались в начале девятого, а потом ещё немного постояли перед забором. Юлька жила неподалёку и не очень торопилась, потому что умудрилась сделать домашку ещё днём. А Летке, пожалуй, стоило уже прощаться. Во-первых, на завтра сочинение нужно написать и доклад по географии; во-вторых, в любой момент мог приехать папа, а Летке совсем не хотелось объяснять ему, где она ходит почти до ночи.

– Ну всё, пока! – Летка махнула рукой подруге, приложила к замку магнитный ключ,  толкнула калитку и вздрогнула от невыносимо резкого и высокого звука, который раздался ровно в это момент. Что это? Юлька тоже остановилась и прислушалась. Снова! И следом – крик, злобный, хриплый, пугающий:

– А ну пошла отсюда! Сволочь! Пошла вон, пакость!

Из-за угла дома быстрым шагом вышел грузный мужчина, а перед ним катился какой-то тёмный шар. И визжал – страшно, тоскливо. Это была собака! Ей как будто было трудно бежать, поэтому преследователь нагнал её без труда. И с размаху пнул ногой!

– Стойте! Перестаньте! – Летка закричала первая, потом Юлька, и обе они со всех ног кинулись внутрь огороженного двора.

Мужчина остановился:

– С какой это стати? А если она бешеная? Как она вообще за забор попала? Ууу, сволочь!

– Не трогайте! Это наша собака! И не бешеная она вовсе! – Летка бежала через двор, а ей навстречу, поскуливая и хромая на переднюю лапу, бежал пёс – некрупный, коротколапый, грязный настолько, что цвет шерсти было не разобрать: то ли чёрная, то ли коричневая.

– Что-то я не помню в нашем доме такой собаки, – в голосе мужчины звучало сомнение. – И вообще похоже, что вы мне врёте! Если б она была ваша, то бежала бы к вам, а не от вас! – пёс действительно шарахался от Летки и от Юльки и никак не давался в руки. Мужчина тоже не оставлял попыток догнать то ли собаку, то ли девочек, так что в конце концов все четверо обогнули дом и оказались на детской площадке. Пёс забился под пластиковую горку, Юлька и Летка встали по обе стороны от неё, а мужчина остановился чуть поодаль.

– Ну? Если вы его хозяйки, почему он от вас прячется? – мужчина не подходил ближе, но и оставлять их в покое тоже, кажется, не собирался.

– Это потому что мы только недавно его взяли и он ещё не привык! А вы его ещё и напугали! – выкрикнула Летка, а Юлька интенсивно закивала головой. – Мы сейчас его уведём домой, а если вы будете его обижать, то пожалуемся родителям!

– Сдаётся мне, что вы всё-таки врёте! Но так и быть. Только имейте в виду! – голос мужчины стал угрожающим. – Если я его тут хотя бы раз ещё увижу без поводка и без хозяев, то не просто выгоню за забор, а ещё и специальную службу вызову, чтоб приехали, забрали, а потом усыпили. Ууу, сволочь! Попробуй только укусить кого-нибудь! – мужчина погрозил горке кулаком, развернулся и ушёл.

 

Пёс оказался рыжим. Это стало видно, когда он сообразил, что его обидчик ушёл, и выбрался из-под горки. И он был похож на Фунта: хвост колечком, а нос – сливой. Послушав ласковые уговоры девчонок, он довольно быстро успокоился и даже съел с Леткиной руки бутерброд, который ещё с утра завалялся у неё в сумке. Вот только было непонятно, что делать дальше. Летка лихорадочно прокручивала в голове варианты. Домой, конечно, её с собакой не пустят. Мама даже Летку ругает, когда она, не переобуваясь, проходит в комнату: «Не неси грязь в дом и не порть паркет! Он обошёлся нам в бешеную сумму!». А тут – собака, да ещё такая чумазая. Может, Юлька его пока заберёт, а Летка потом сумеет уговорить родителей?

Подруга как будто подслушала её мысли:

– Ты извини, – сказала она виновато, – я его домой взять не смогу. У папы аллергия на собачью и кошачью шерсть. Мама дома и на работе даже в разной одежде ходит, всегда переодевается, чтоб ни одной шерстинки в квартиру не принести. Она очень собак любит, даже пошла в приют работать, потому что дома нам собаку нельзя.

– Понятно, – Летка снова задумалась. Получается, варианта всего два: уговорить родителей или пристроить собаку в приют. Там есть сторож, он и ночью откроет, но как пса туда довезти – такого грязного?

– Юль, у тебя деньги есть?

– Есть немного, рублей двести, что ли. Мама давала на обеды ещё вчера, а мне некогда было, поэтому не потратила.

– И у меня примерно столько же. Наверное, хватит. Давай так: ты посиди тут с ним, а я домой быстренько сгоняю. Если родители дома – попробую уговорить. Если нет, то возьму для него какой-нибудь еды, и покрывало, чтоб завернуть. Потом вызовем такси и поедем в приют. Как тебе план?

– Не знаю даже, – задумчиво протянула Юлька. – В такси мне родители запрещают без них ездить, говорят, что опасно.

– Во-первых, ты будешь не одна, а со мной. Во-вторых, какие у нас варианты? Мы же не можем его тут бросить. И может, я всё-таки сумею  уговорить родителей. Они же не фашисты какие-нибудь, должны понять, что собаке некуда деваться. Всё, я пошла, жди.

 

– Смотри, окна не горят, – мамин голос она услышала, когда выходила из-за угла, чтобы идти к подъезду. Следом заговорил папа:

– Вряд ли она спит, значит, опять где-то шляется!

– Ну что ты так сразу – «шляется»? Может, у подруги.

– Какая подруга в такое время? – папа сердился. – И что она тебе сказала, когда ты звонила пару часов назад? Что сидит дома! Она ещё и врёт! Шляется, учится кое-как…

– Вовсе не кое-как, нормально она учится. Троек в четверти нет.

– У неё должны быть одни пятёрки! Мы ей все условия создали, а толку никакого. Ты как хочешь, а я считаю, что пора её наказать. Я ещё подумаю, как, но уверен – после этого она наконец поймёт, что так себя вести нельзя!

Летка стояла, прижавшись к стене. Хорошо, что она остановилась в тени балкона второго этажа, иначе её обязательно увидели бы. Вот значит как. Её собираются наказать. А она ещё собиралась с ними о чём-то разговаривать, уговаривать, объяснять! Бесполезно это. Они никогда друг друга не поймут. Но почему мама и папа приехали вместе? Наверное, папу привёз Петр Алексеевич и они подхватили маму у метро. И, кажется, водитель до сих пор тут: за забором тихонько урчит мотор и виден свет фар.

– Пётр Алексеевич! – Летка выскочила за калитку как раз тогда, когда водитель закрыл капот и собирался садиться за руль.

– О, Женя! Добрый вечер! Ты тут откуда? – Пётр Алексеевич ей явно обрадовался. – Родителей видела? А знаешь, какая разница между слоном и блохой?

– Знаю, знаю! Пётр Алексеевич, мне очень нужна ваша помощь. Очень! Мне без вас никак не справиться, на вас вся надежда! Только чтоб вы ничего не говорили маме и папе, ладно? Пожалуйста! Вы поможете, да?

 

 

ГЛАВА 3

Сочинение «Как я провёл лето» Сашка не написал. Да и ладно. Кто вообще задаёт домашнее задание на каникулы? В принципе, русичка ему нравилась: не занудная, не придирается по пустякам, тем более что пишет Сашка почти без ошибок и читать любит. Но задавать на каникулы целое сочинение – это уж слишком. И ведь он старался изо всех сил! Сидел над тетрадкой все последние дни августа. Даже выпросил у мамы разрешения поискать что-нибудь в интернете. Вдруг мысль какая-то придёт? Можно например, начать с того, откуда взялось слово «каникулы». Нашёл в первой же ссылке: «»Каникула» – «собачка» или «собачонка». Так римляне называли звезду Сириус – самую яркую звезду в созвездии Большого Пса. Когда Сириус впервые появлялся над горизонтом, в Риме начинались самые жаркие дни лета и объявлялся перерыв во всяких занятиях».

Созвездие Большого Пса. А у Сашки, пусть и не все каникулы, но самые лучшие летние дни прошли под созвездием Бродячих Псов. Или точнее, Бывших Бродячих, А Теперь Домашних Псов. Ну и пусть такого на самом деле нет. Это неважно. Ведь был и Фунт, и Альма, и маленькая Мушка, и другие собаки. И Летка…

С Леткой некрасиво вышло. Погано вышло, чего уж там: получилось, что он её обманул. Но какой тогда у него был выход? Письмо с объяснениями, почему он не пришёл на встречу, Сашка написал сразу после возвращения домой. Извинился, попросил передать привет Фунту и остальным обитателям зоопарка. Нашёл в ящике маминого рабочего стола конверт, написал адрес и Леткину фамилию-имя-отчество. И то, и другое он запомнил, как дважды два, с одного раза. Сколько может идти письмо? Не меньше недели, наверное, или даже две. И столько же к нему будет добираться ответ. Но она могла обидеться так сильно, что вообще никогда не захочет его не видеть, не слышать, ни читать его письма. И что тогда? Настроение у Сашки совсем испортилось, он выключил компьютер и пошёл спать.

 

С хорошим настроением в их доме в последнее время вообще было не очень. Началось всё ещё на юге с их с мамой внезапного отъезда. Потом в Москву приехал и папа, но на целых пять дней позже. К тому же, о его возвращении Сашка узнал не сразу, потому что папа домой не пришёл. А мама, которая ещё в поезде сказала, что они с папой «теперь будут жить отдельно», больше ни на какие вопросы об отце не отвечала. В тот день, когда всё выяснилось, Сашка пошёл кататься на велосипеде, а заодно – в магазин за хлебом. Честно говоря, ему и на велосипеде-то не очень хотелось, но сидеть одному дома было ещё хуже. Мама на работе, папа неизвестно где. С ума можно сойти от мыслей! Когда Сашка вернулся, в прихожей стояли два больших чемодана и штук пять раздувшихся от вещей пакетов. Отец сидел на кухне, перед ним на столе лежали ключи от их квартиры, ручка и листок бумаги. Сашка растерялся: стоял в дверях и не знал, что сказать. Папа подошёл, забрал у него из рук пакет с батоном, положил на стол. Потом присел на корточки – он часто так делал, когда Сашка был совсем маленьким – и сказал очень тихо, глядя на сына снизу вверх:

– Саш, ты прости меня, ладно? Мы с мамой больше не можем быть вместе. Но я буду жить рядом, и ты всегда можешь ко мне обратиться, по любым вопросам. И ты к нам заходи, ладно? Квартира шестьдесят два. Вера очень хорошая, она тебе понравится. И мы тебе всегда будем рады.

После этого папа ушёл, а чистый лист и ключи так и остались лежать на кухонном столе. Мама, вернувшись вечером и увидев связку с чёрным брелоком в виде подковы, заплакала, ушла в свою комнату и не выходила до самого утра.

 

После этого мама сильно изменилась. Раньше она всё время худела – специально. Сидела на диете. Готовила им с папой на ужин картошку с котлетами, а сама ела свежие огурцы без соли и пила чай без сахара. Сашке казалось, что худеть ей не надо, и папа тоже говорил: «Наташа, не придумывай, всё у тебя в порядке!», но это не действовало, особенно перед поездкой на юг. Чтоб маме было не так грустно худеть, папа несколько лет назад даже придумал что-то вроде игры. Поставил под кухонный стол весы, на холодильник повесил листочек, разделенный на три столбика: «Мама», «Папа» и «Саша». И каждый вечер они взвешивались всей семьёй. Не одновременно, конечно, а по очереди. Причём мама взвешивалась до ужина, а они с папой – после. На следующий день сравнивали результаты. У папы вес почти не менялся, у мамы с каждым днём становился меньше, у Сашки – немножко больше. А папа вставал между ними, клал руки им на плечи и торжественно произносил: «Ежели в одном месте чего убавится, то в другом – присовокупится!». В этом году мама тоже худела, но в игру про диету родители больше не играли, только ссорились всё время.

 

Теперь мама почти ничего не ела не только на ночь, но и днем. Может, конечно, она обедала на работе, но по утрам – только кофе, по вечерам – чай, иногда кефир. Сашка даже стал волноваться. Она сама всегда говорила: «Откуда у тебя силы возьмутся, если ты не ешь как следует?» И вот, пожалуйста. Было не очень заметно, насколько мама стала тоньше, пока в один из выходных они не собрались в магазин. Она достала свои прошлогодние джинсы, и они оказались ей так велики, что пришлось проделывать в ремне новую дырку. Если бы такое произошло пару лет назад, мама бы, наверное, прыгала от радости. А тут – никакой реакции. Поковыряла шилом черную кожу, молча оделась и пошла к выходу из квартиры, жестом поманив его за собой.

А ещё мама почти перестала кричать и, если Сашка что-то делал не так, просто начинала плакать. Почти беззвучно, как в кино: ни рыданий, ни всхлипов, только слёзы текут. И как тут можно не слушаться? Сашка из-за этого стал таким образцовым, что аж самому противно было. Вовремя ложился, сам готовил себе завтрак, делал уроки – все без исключения и даже когда мамы не было дома. После школы выходил разве что на велосипеде покататься, а когда погода испортилась, то погулять с рыжим Петькой. И только ему он рассказал о том, что случилось дома; да и то не сразу, недели через две после начала учебного года. На улице моросил дождь, и они пошли к своему любимому дереву за домом. Район у них старый, много толстых деревьев, но это было самое удобное: от ствола не очень высоко и почти параллельно земле отходили две ветки. Получались как будто два сиденья – в сто раз лучше, чем обычная скамейка. И с зонтиком из листьев над головой.

 

– Мои родители, кажется, развелись, – Сашка кинулся в разговор, как обычно вбегал в холодное море: чтоб ледяная вода обожгла, как кипяток, и чтоб не успеть передумать. Желание поделиться было невыносимым, хотя он и сомневался, стоит ли рассказывать о таком даже лучшему другу. Но, может, хотя бы он объяснит, как это возможно: только месяц назад всё было в порядке, и вдруг – бац!.. Петька с момента их встречи болтал без умолку (то рассказывал о новой компьютерной игре, то жаловался на англичанку, которая опять влепила ему трояк), так что Сашка с трудом втиснулся со своей тайной в небольшую паузу.

– Как это – кажется? Развелись или нет, тут вариантов не бывает, – Петька считал себя знатоком жизни, и язык у него был подвешен как надо. – Разъехались? Суд уже был? А тебя спрашивали, с кем ты жить хочешь?

– Да подожди ты! – Сашка поморщился. – Я ещё на первый вопрос не ответил, а ты ещё сто уже задал. Никакого суда не было, вроде. Или я просто не знаю. Но папа с нами больше не живёт. Это же всё равно что развелись?

– Похоже, что да. А ты переживаешь, что ли? – Петька смотрел внимательно, но, кажется, без всякого сочувствия.

– Ну…

– Зря. Вот у меня отца и не было никогда, – Сашка с первого класса знал, что Петька живёт с мамой и бабушкой. Мама его была совсем молодая, носила узкие джинсы и яркие толстовки, как девчонка. И бабушка у Петьки была весёлая и даже умела кататься на роликах. Когда Сашка бывал у Петьки дома, они все вместе сидели на кухне и обсуждали всё подряд: и взрослые фильмы, и Петькиных одноклассников, и даже маминых и бабушкиных коллег по работе. Как будто эти трое будто были не только семьёй, но и друзьями. Петька, правда, был тот ещё шалопай, и ему частенько доставалось от родни за всякие проделки, но он, кажется, не очень переживал по этому поводу.

– Без отца даже лучше, – Петька говорил абсолютно уверенным тоном. – Я когда маленький был, всё ныл, спрашивал у мамы «Где мой папа, где мой папа?». Всё хотел найти его. А потом понял – зачем он нужен-то? Вот у Серёги, моего соседа, отец алкаш и бьёт его. Меня, конечно, тоже наказывают: ну, поругают или гулять не пустят, но чтоб подзатыльники или ремнём – это никогда. А у Пашки из параллельного класса отец такой строгий, что никуда его не пускает. Даже во двор выйти нельзя одному или в кино сходить. Его до сих пор за руку в школу бабка водит. И встречает. Представляешь? А школа от дома – через дорогу! Но отец сказал – одному никуда, и все его слушаются. Вот я и говорю: чем такой отец, лучше никакого.

– Но у меня-то не такой!

– Да знаю я, что у тебя нормальный. Но ушёл ведь! А как думаешь, кто виноват? Отец или мать? Может, она пилила его?

Сашка задумался. Вроде не пилила. И что вообще Петька имеет в виду? Как это – пилила?

– Я не знаю даже. А может, я виноват? Они если ссорились, то чаще всего из-за меня…

– Да ладно, чего ты? Разберутся они. Может, вернётся ещё? – Петька старался его подбодрить, как мог, и это было приятно. – Слушай, а ты видел его после того, как он ушёл?

– Видел, конечно. Встретился несколько раз на лестнице. Он в нашем подъезде теперь живёт, на втором этаже. У Веры. Ты видел её наверняка. Такая… Молодая. Ходила зимой в рыжей шапке, кудрявой, как овца.

– Да, точно! Ну ничего себе… Прям в том же подъезде? Ну ничего себе! – Петька качал головой и кусал нижнюю губу. – И что, ты там был уже?

– Пока нет. Папа приглашал, но мама…

– А я бы сходил. Мать у тебя всё равно целый день на работе, она и не узнает ничего. Я бы точно сходил. Посмотрел бы, как там и что. Только расскажи потом, ладно?

 

Сашка, может, и не пошёл бы. Он знал: мама расстроится, если узнает. Она, конечно, не запрещала Сашке видеться с отцом, просто о нём не говорила. Вообще никогда. Один раз они в выходной возвращались из магазина, и метров за двадцать до подъезда мама вдруг схватила его за руку, развернула и потащила в обратную сторону. «Я совсем забыла! Мы же собирались с тобой ещё в хозяйственный зайти! Нам же надо купить сковородку маленькую, чтоб тебе было удобно яичницу жарить. А может, ещё в спортивный? Посмотрим тебе сумку специальную на велосипед, ты же давно хотел!» Сашка сделал вид, что поверил и про хозяйственный, и про спортивный, хотя успел увидеть, как из подъезда выходили папа и Вера. Так же случайно он встретился с отцом пару дней спустя. Почти врезался в него, сбегая вниз по лестнице.

– Саша! Ты чего так несёшься? – В руках у отца были пакеты, палки разной длины, и он был какой-то … весёлый. Как будто всё у него было хорошо. Будто ему всё равно, что за полтора месяца он к ним ни разу не зашёл и не спросил: «Вы как тут? Живы-здоровы? Всё у вас в порядке?».

– Да так, погулять с Петькой, – Сашка обогнул отца, который уже открыл дверь Вериной квартиры, но внутрь не заходил.

– А может, зайдёшь? Ненадолго, – следующую фразу отец произнёс очень быстро, предваряя Сашкин вопрос. – А Веры дома нет, и будет не скоро. Заходи! Поболтаем.

 

Наверное, идти не стоило. Но дверь была открыта, и за нею виднелась прихожая со светлым шкафом, а выражение папиного лица было нетерпеливым и просительным одновременно.

– Ну и отлично! – папа пропустил Сашку внутрь, потом засуетился, складывая в угол пакеты и выковыривая из обувной тумбочки тапки. – Вот, переобувайся! Что, малы? С ума сойти, как у тебя нога выросла! Ну, тогда вот тебе мои, я босиком похожу. А я, видишь, немного хозяйством занимаюсь: купил сушилку для белья, ещё кое-какие штуки нужные. Ты проходи сюда, на кухню, будем чай пить! У нас колбаса вкусная есть, и сырники Вера вчера пожарила!

Сашка осматривался. Квартирка маленькая, светлые обои, на стенах комнаты, которую видно через открытую дверь, – большие чёрно-белые фотографии каких-то людей.  Мебели не очень много и вся она вроде новая. Компьютерный стол, на нём – монитор с огромным экраном. На таком, наверное, играть здорово. Дома его за компьютер пускали не часто и ненадолго, мама говорила: «Нечего глаза портить, успеешь ещё научиться. А в игры вообще вредно играть! И если тебя не ограничивать, то ты так и будешь сидеть круглыми сутками перед монитором». Поэтому на компьютере был установлен какой-то хитрый пароль. Сашка с Петькой прошедшей весной пытались подобрать, но с первого раза не получилось, а потом началась хорошая погода, и на улице стало интереснее, чем дома.

– Ну, где ты там? – папа выглянул их кухни. – Иди, я чай уже налил. Давай, рассказывай, как дела у тебя? А мама?.. Как там она?

– Да у меня всё по-старому, – Сашке совсем не хотелось рассказывать ни о себе, ни тем более о маме. – И мама в порядке.

Папа смотрел выжидающе, но не торопил и других вопросов не задавал.

– У неё всё хорошо, даже отлично. Ей недавно премию дали. Она себе новое платье купила, очень красивое. И причёску изменила. А в выходные мы в гости пойдём. Или в театр, а может, в кино! – зачем Сашка плёл всю эту ерунду, он и сам не знал. Больше всего ему хотелось встать и уйти, но он почему-то всё сидел, глотал слишком горячий чай из большой кружки и откусывал от сырника, совсем невкусного.

 

Маме про это он, конечно, не рассказал. И потом, после очередного визита к отцу, уверял себя, что это точно в последний раз. И зачем тогда признаваться? Только расстраивать человека. А отец, между прочим, теперь бывал дома не только по вечерам, как раньше, но и днём: устроился на новую, «удалённую» работу.

– Компьютер и интернет везде одинаковые, – говорил папа, быстро щёлкал по клавишам, и на мониторе появлялись длинные строки каких-то символов. – И зачем в офис ездить тогда? Хорошо, что есть люди, которые это понимают. А у меня теперь есть возможность экономить и время, и деньги на дорогу. И с тобой мы можем чаще видеться. Ты ещё минутку подожди, я уже почти закончил. Ты, может, поиграть хочешь? Или пообедаем сначала? У нас макароны с сосисками. Или можно яичницу пожарить.

Макароны ему предлагали чаще всего. И сосиски тоже. В новом папином доме никогда не было ни супа, ни котлет, ни шарлотки с яблоками. Наверное, у Веры на готовку не хватало времени: она была журналистом и тоже часто работала дома. Но им с папой общаться не мешала, сидела себе за компьютером, печатала или фотографии рассматривала. Вообще, она оказалась ничего. Понравиться Сашке не старалась, не сюсюкала с ним. Петька рассказывал, что так бывает: новый муж мамы или новая жена папы стараются изо всех сил, чтобы ребёнку было с ними хорошо, чуть ли не подкупают его с помощью всяких подарков. Интересно, откуда Петька об этом знал, если отца у него не было – ни старого, ни нового?

 

С Верой у Сашки всё было иначе. Она ему улыбалась при встрече, но подарков никаких не дарила, зато показала, как обрабатывает фотографии и обещала научить.

– А вы где работаете – в газете или на телевидении?

В тот день (спустя примерно месяц после первого визита в новый папин дом) они все вместе сидели на кухне, и Сашка решил, что хотя бы из вежливости надо познакомиться с Верой поближе.

– Я пишу статьи и заметки, а потом их печатают в газетах, журналах, на интернет-сайтах всяких.

– А про что? Ну, про спорт, или про политику, или про то, что где-то трубы текут, а никто их не ремонтирует? ЖКХ это называется вроде, – газеты и журналы Сашка не очень жаловал, но новости по телевизору иногда смотрел.

– Нет, я не спортивный и не политический журналист, – Вера улыбнулась. – Я о людях чаще всего пишу. О том, как им живётся, об отношениях, о чувствах. Ещё о всяких интересных и добрых делах, которыми люди занимаются не за деньги, а просто так, по зову души, как говорится. Вот, например, недавно…

– О чувствах? А о каких?

– Саша! Ну что ты с вопросами пристаёшь! – вмешался папа.

– Витя, всё нормально, – Вера положила руку папе на локоть и не убрала её оттуда даже после того, как начала говорить. А папа накрыл её ладонь своей. Они сидели и иногда смотрели друг на друга так, как будто Сашки и не было рядом. Будто он невидимка. – Про дружбу пишу. Про взаимовыручку. Про болезни и несчастья всякие. Это я не люблю, но иногда приходится. И про любовь, конечно, – она опять улыбнулась.

– Ну, тогда я могу предложить вам тему для сочинения, ну, то есть для статьи. Про любовь как раз. Вам должно понравиться. Жили два человека. И полюбили друг друга. Потом сын у них родился, и всё у них было хорошо, даже замечательно. А потом один из них вдруг взял и ушёл, просто потому что захотелось…

– Саша! – папа даже привстал со стула. – Ну зачем ты так? Так хорошо сидели, разговаривали…

– Витя, всё нормально. Саша, не уходи! Всё хорошо, останься, пожалуйста! Давай поговорим! – Вера выскочила за ним на лестничную клетку, но Сашка уже сбежал по лестнице и с грохотом захлопнул за собой дверь подъезда.

 

Следующий месяц стал бы, наверное, самым плохим за всю Сашкину жизнь, если бы не лучший друг и его семья. Дело в том, что Петьке наконец купили собаку! Точнее не купили, а просто принесли. И принесли не сразу. То есть, конечно, сразу всю целиком, но не с первого раза. В общем, история появления у Петьки собаки была запутанной, и случилась вся эта катавасия в самое подходящее время – когда Сашке очень нужно было на что-то отвлечься. Чтоб не думать про маму, которая пропадала на работе до ночи и так уставала, что даже не спрашивала у Сашки про уроки. Чтоб не представлять, как папа заходит в их подъезд и поднимается не на четвёртый этаж, а всего лишь на второй. Нет, несколько раз отец все-таки приходил днём к своей старой квартире – как раз после позорного Сашкиного бегства. Приходил, подолгу нажимал на звонок и даже что-то говорил через дверь. Но слышно было плохо, а Сашка стоял по другую сторону и молчал. Казалось бы, чего проще: повернуть ключ в замке, задать все вопросы, выслушать все ответы и, может быть, даже помириться. Но дверь Сашка так и не открыл. А когда шёл в школу или гулять, спускался медленно и выглядывал с площадки третьего этажа вниз, чтоб случайно не встретиться с папой или Верой.

 

На улице была мерзкая сырая осень, поэтому после уроков Сашка в основном сидел дома. Мама стала такой рассеянной, что иногда забывала выключать компьютер, и тогда можно было поиграть или просто посидеть в интернете. В один из таких дней он вдруг вспомнил про песню, о которой говорила Летка. Он вообще часто думал про свою летнюю знакомую. Почту проверял каждый день, иногда даже по два раза, но из железного ящичка вываливались только бесплатные газеты, листочки с рекламой и квитанции на оплату квартиры. А от Летки ничего не было. Но разве не могло письмо с извинениями просто потеряться или случайно улететь не в тот город? Так что Сашка написал ещё одно, и ещё, но ответа так и не получил. Ладно. В конце концов, в следующем году они наверняка снова поедут на море. Пусть на этот раз вдвоём, но должны поехать! И тогда он найдёт Летку и всё ей объяснит. И скажет, что помнит все события того единственного дня, который они провели вместе: и как убегали от пьяного парня; и как пили воду из колонки: и как хотели спасти собаку, но не успели. И название песни помнил, из- за которого Летка получила своё необычное имя.

 

Роликов с названием «Летка-Енька» или с похожим в интернете нашлось несколько, но самыми забавными были два, оба чёрно-белые. В одном солидные мужчины в костюмах и такие же взрослые женщины выстроились гуськом, схватившись за плечи впереди стоящего. И скакали, как малыши: выбрасывали вперёд по очереди то одну ногу, то другую, а потом прыгали вперед, назад и снова вперёд, три раза. Музыка была ритмичная, но без слов. Второе видео было совсем смешным. Немолодой мужчина с нерусским именем и необычным акцентом пел приятным голосом, и тоже иногда подпрыгивал; вместе с ним скакали девушки в белых платьях.

…Раз-два, туфли надень-ка,

Как тебе не стыдно спать!

Славная, милая, смешная Енька

Нас приглашает танцевать!

Сашке было странно смотреть, как взрослые люди с серьёзным выражением лица скачут по кругу. Под видеороликами были даты: 1964-ый и 1965-ый год. Ужас, как давно! Ни Сашки ещё не было на свете, ни даже мамы с папой.

 

Когда он слушал песню третий раз подряд и даже начал подпевать, позвонил Петька.

– Саш, можешь прямо сейчас ко мне прийти? У меня такие новости! Придёшь? Только чтобы сразу! И бегом! – голос у друга был непонятный: то ли радостный, то ли испуганный.

– Что случилось? – Сашка за последние месяцы разлюбил сюрпризы и неожиданности, они почему-то слишком часто оказывались неприятными.

– Давай скорей ко мне, на месте всё объясню!

– Ничего не случилось? – Сашка всё никак не мог успокоиться.

– Да нормально всё, даже лучше! Давай газуй сюда!

Петька ждал его прямо на площадке, втащил друга в квартиру и повёл на застеклённый балкон.

– Вот, смотри! – на деревянном полу стояли две железные миски.

– Ну. Миски.

– Саш! Ты чего?! Не видишь, что ли?

Сашка присмотрелся. Миски как миски. Похожи на собачьи вроде, но собаки у Балашовых никогда не было, хоть Петька и мечтал о ней уже лет пять.

– «Бегом, бегом, скорей!» – передразнил он друга. – И чего ради я сюда несся? Чтоб на две миски пялиться?

– Да ты вообще ничего не понял! Тут у матери шкаф, куда она подарки складывает! На новый год или день рождения. Купит и спрячет, чтоб я раньше времени не увидел.

А ведь правда – у Петьки завтра день рождения! А Сашка забыл совсем. Нужно срочно что-то придумывать. Ладно, это потом, сначала разберусь, чего это Петька так разволновался.

– Петь, но если она прячет, то откуда ты знаешь?

– Да я сто лет назад это место нашёл! И сколько раз уже проверял: появится тут какая-нибудь вещь: например, шарф, или джинсы, или ролики, а потом я её в подарок получаю! Велосипед мне, конечно, просто так отдали, он сюда не поместился бы. Но вообще я маме никогда не говорю, что заранее знал; изображаю, что сюрприз.

– И ты думаешь, что тебе, что ли, миски эти на день рождения подарят? – Сашка никак не мог сообразить, чего Петька от него хочет.

– Значит так! – Петька схватил миски и засунул их в дальний угол балконного шкафа.  – Я уберу, а то вдруг мама или бабушка с работы раньше придут. Пойдём, у меня лимонад есть и печенье шоколадное. И два куска пиццы со вчера осталось. Будешь?

Они сидели за столом на кухне, если разогретую пиццу и пили лимонад, и Петька с набитым ртом рассказывал:

– Я давно собаку просил, ты знаешь. А мама говорила, что я ма-мна-мна…

– Что говорила? Да прожуй ты сначала, потом рассказывать будешь!

– Я есть хочу, не обедал ещё! И рассказать хочу тоже. Так что терпи! В общем, она говорила, что я маленький, что не смогу за собакой ухаживать. Потом стала говорить, что учусь не очень, а значит – безответственный. Ну, я подтянул историю и русский, потом ма-мна-мна… Математику! Остался инглиш. Никак из трояков не мог вылезти. Я маме говорю: ну, не могу я! Эти «зис изэ тейбл» и прочая мура у меня в голове никак не помещаются! А мама говорит: «Тебе надо собаку, а мне надо четвёрку по английскому. Так что давай, работай!». Саш, я тебе так скажу: для мыслящего человека нет ничего невозможного. Это бабушка говорит, и я с ней согласен. Ты видел, как я на английском в прошлую среду? Прям молодчик: зазубрил и ответил! Четвёрка пока одна только, но уже есть, а завтра день рождения, и миски я сегодня нашёл. Значит что? Значит, собаку купят, а всё, что, ей нужно, уже заранее купили! Ну скажи, логично?

– Вроде, да, логично, – Сашка, конечно, был за Петьку рад, но и завидовал немного. Он маме про собаку даже заикаться боялся, всё равно не разрешит, а то ещё и плакать начнёт. – И что, ты думаешь, что завтра собаку принесут?

– Не, я думаю, что сегодня. Потому что подарки положено дарить в день рождения прямо с утра. Мама и бабушка утром на работу уйдут, я в школу. Спрятать собаку в шкаф – не вариант, ты ж понимаешь. Так что сегодня должны, я думаю.

– А как думаешь, что за порода будет? Вы с мамой обсуждали?

– Да я маме сто раз говорил, что хочу нормальную, мужскую собаку. Так что точно не мелочь какая-нибудь!

 

Петька выбежал в прихожую, как только услышал, что в замке поворачивается ключ.

– Саша! Привет!

– Здрасьте, тёть Оль, – Сашка знал Петькину маму давно, ещё с тех пор, когда их с Петькой в первом классе посадили за одну парту.

– Петь, всё в порядке? Уроки сделал? – тётя Оля взъерошила волосы сына, заглянула ему в лицо. – А чего ты бледный такой? И смотришь так странно. Голодный, что ли? Не обедал? Там же пицца вроде оставалась.

Петька действительно вёл себя необычно: внимательно рассматривал маму, чуть ли не в карманы куртки заглядывал, будто там можно было спрятать собаку. Потом залез в пакеты, которые тётя Оля поставила на пол в коридоре. И даже заглянул в её сумку.

– Петь, ты чего? Не заболел? – тётя Оля дотронулась губами до Петькиного лба.

Петька смотрел куда-то в угол и молчал, потом буркнул «Нормально всё!» и вышел  провожать Сашку на лестничную площадку. Тётя Оля крикнула им в спину, чтоб Петька там не задерживался, и пригласила Сашку на завтра к ним в гости: «Торт будет и ещё что-нибудь вкусненькое!»

– Петь, ты не расстраивайся, ладно? Может, всё-таки завтра? Может, сегодня у твоей мамы просто времени не было за собакой съездить. И день рождения завтра, что заранее-то подарки дарить?

– Да, точно! Я и не подумал! Наверняка она не успела просто. Ты завтра придёшь? Я не звал никого больше, если собаку привезут – то не нужно тут много народа, чтобы не напугали. А ты приходи, ладно? Часов в пять.

 

На следующий день в школе Сашка поздравил Петьку на словах, а после уроков пошёл в книжный покупать подарок: мама накануне вечером специально дала денег. Петька читать не слишком любил, но книга, которую Сашка выбрал, называлась «Ты и твоя собака». Честно говоря, Петькины рассуждения о мисках и четвёрке по инглишу  показались Сашке не слишком убедительными. К тому же миски были маловаты, не похоже, чтоб они предназначались ротвейлеру какому-нибудь. И даже такса, кажется, из такой бы не наелась, разве что карликовая. Странно, что Петька не обратил на это внимания. С другой стороны, он знал свою маму лучше. А значит, всё понял правильно и собаку всё-таки подарят. Тогда книжка пригодится обязательно. Там было про всё: как кормить, как гулять и дрессировать, какие делать прививки. Сашка и раньше знал, а после знакомства с Леткой уверился окончательно: собака – штука серьёзная, и относиться к ней надо почти как к человеку.

 

Петька встретил его нарядный, будто на торжественную линейку собрался: брюки от школьного костюма, белая рубашка. Правда, поглажена она была не очень аккуратно, со складками впереди и на спине, и воротничок с одной стороны топорщился. Сашка, как увидел друга, даже присвистнул:

– Ты чего это? Я тебя таким только в школе пару раз видел.

– Бабушке нравится, когда я так одет. Она говорит, что вспоминает, как сама маленькая была. Я видел её детские фотографии: там даже у пацанов никаких джинсов и толстовок. Кроссовок нормальных и тех не было! А у бабушки, то есть у девочки, которая потом стала бабушкой, на тех фотках – косички и вот такие банты! – Петька сложил руки, как будто держит приличных размеров арбуз. – Я, конечно, понимаю, что выгляжу, как идиот или ботан какой-нибудь. Но, может, ей приятно будет?

– Может и будет. А маме?

– А маме всё равно, лишь бы в чистом. И чтоб здоров был. И чтоб по английскому не трояки и не пары. Но мама и бабушка вместе решили, что подарят мне собаку, так что можно и помучиться ради такого дела.

– Так собака всё-таки будет? – Сашка обрадовался. – Тебе утром сказали, что уже точно будет?

– Да ничего они не сказали! – Петька махнул рукой и взъерошил рыжую шевелюру. – Поздравили, обцеловали всего – тьфу! За уши ещё подёргали, чтоб рос. Что за дурацкая привычка? Я и так расту, на двенадцать сантиметров за последний год.

– А подарили что-нибудь? Если нет, то точно собаку принесут. Не могут же они ничего не подарить?

– Ой, – Петька вдруг побледнел так сильно, что веснушки стали казаться не рыжими, а тёмно-коричневыми. – Подарили. Новый рюкзак. И что теперь? Значит, собаки не будет?

– Петь, да ладно тебе! –  Сашка уже понял, что брякнул глупость. Вот болван! – Это вообще ничего не значит! Подумаешь – рюкзак! Это разве подарок? Фигня какая-то, а не подарок. Просто полезная вещь. А подарки – они не для пользы, а для удовольствия.

Уговоры помогли мало: Петька расстроился не на шутку. Самое неприятное было то, что он не мог ничего сказать родным: мама с бабушкой ничего Петьке не обещали, он сам себе всё нафантазировал.

 

Последние полчаса перед возвращением матери Петька провёл, слоняясь между кухней, своей комнатой, окном, выходящим на подъезд, и входной дверью. Сашка ходил следом и пытался успокоить друга. А про себя думал: «Не надо было книгу такую покупать.  Теперь, если собаку не подарят, Петька будет всё время на неё смотреть и вспоминать, как он ждал, надеялся, а всё напрасно».  Действительно, Петька, который поначалу книжке очень обрадовался, позже засунул её куда-то в угол.

Они даже не сразу услышали, как открылась входная дверь, потому что смотрели в окно: не идут ли мама с бабушкой и не ведёт ли кто-то из них на поводке собаку. Так что тёте Оле пришлось их позвать. Она стояла в коридоре с букетом цветов, который ей, наверное, подарили на работе в честь дня рождения сына. В другой руке Петькина мама держала огромный торт в пластиковой коробке, перевязанной лентами. Собаки не было.

 

На следующий день Петьку чуть было не выгнали из школы после третьего урока. Точнее,  хотели отправить домой: вчерашний именинник был такой вялый и бледный, что учительница по английскому решила, что он заболел. Школьная медсестра заглянула Петьке в горло, пощупала шею и сказала, что пока он вроде здоров и что вечером нужно померить температуру. Но Сашка без всяких врачей знал, что Петька ничем не болен. Просто вчера он потратил слишком много сил на то, чтоб изображать радость: улыбался маме и бабушке, съел здоровенный кусок торта, раз двадцать застегнул и расстегнул по очереди все молнии на рюкзаке, расхваливая его на все лады. Сашка тоже устал делать вид, что всё хорошо, и попрощался сразу, как только появилась возможность.

– Завтра после школы погуляем? – чрезмерно бодрым голосом спросил он Петьку, уже стоя в дверях.

– Наверное, – выйдя из поля зрения родни, Петька сразу сник и как-то сгорбился.

– Так я зайду после того как домашку сделаю? Может, если дождя не будет, на нашем дереве посидим.

– Зайди. Посидим, – в Петькином голосе не было ни следа энтузиазма.

– Ну, я пошёл? С днем рождения тебя ещё раз! – на эти Сашкины слова Петька вообще ничего не ответил, а просто закрыл дверь.

 

К вечеру Петька вроде чуть отошёл, хотя уговорить его выйти на улицу Сашке стоило немалого труда. Для последних дней ноября погода была на редкость хорошая, днём даже светило солнце. Они прошвырнулись до ближайшего супермаркета, купили по пачке чипсов, потом сидели на любимом дереве. День рождения и злополучные миски, сбившие Петьку с толку, вспоминать не хотелось, поэтому они просто обсуждали школьные дела. Что по математике через два дня контрольная и надо бы написать хорошо, а то скоро четвертные будут выставлять; что Глеб занял какое-то там место на районных соревнованиях по самбо и хвастался медалью; а Ленка на перемене стояла рядом с классной — наверное, опять ябедничала. Потом совсем стемнело, и пора было по домам, но они зачем- то уселись на лавку возле Петькиного подъезда. На углу дома мелькнули фары, и через минуту у подъезда затормозило такси, из которого выбралась тётя Оля – без куртки и с каким-то свёртком в руках. «Собака!» – сказал Петька тонким голосом и начал медленно вставать.

 

– Там понимаешь, какая история приключилась: мама договорилась, что заберёт Мухтара в мой день рождения. Но у людей, у которых он жил раньше, что-то там не получилось. У них какие-то срочные дела были, и они позвонили маме и говорят: «А давайте завтра!». А мама говорит «Но ведь у моего сына день рождения сегодня!». А они говорят: «Ну, извините, мы сегодня никак не можем». Мама тогда говорит: «Ну ладно, только чтобы завтра обязательно!»

Петька рассказывал всё это Сашке, но смотрел не на него, а на одетого в тёплый комбинезон Мухтара, который обнюхивал угол песочницы.

– В общем, она согласилась, потому что Мухтара ей отдавали бесплатно. Это знакомые какой-то маминой подруги и они уезжают насовсем куда-то за границу, а собаку с собой взять не могут. Или не хотят. Мне когда мама это рассказала, я сначала подумал: «Вот сволочи!». А потом решил, что, наверное, у них какая-то серьёзная причина есть, чтоб оставить его здесь. И для меня-то хорошо, что они его не забирают! Я ему самым лучшим хозяином стану и никогда никому не отдам. Мухтар, фу!

Мухтар, йоркширский терьер размером с небольшую кошку, выковыривал из песка куриную косточку и на Петькину команду никак не реагировал, как и на все предыдущие: «Ко мне», «Сидеть», «Рядом».

– Слушай, а это предыдущие хозяева его Мухтаром назвали? – Сашка хотел намекнуть другу, что такая солидная кличка не очень подходит йорку, но не знал, как бы это сделать поделикатнее.

– Нет, у него какое-то дурацкое имя было, Арчибальд, что ли, – Петька хихикнул. –Арчибальд! Представляешь? Но он молодой совсем, всего полтора года, и очень сообразительный. Я читал, что собаки быстро понимают, как их зовут. Вот, например, если на улице собаку подобрать, она же тебе своё имя не скажет, даже если у неё раньше был хозяин. И что тогда – совсем никак не называть? Ничего, привыкнет! Мухтар, ко мне! – Петька потянул за поводок, йорк встрепенулся и не торопясь потрусил от песочницы к качелям. – А тебе, что ли, не нравится его имя? – голос у Петьки был немного обиженным.

– Так вообще-то овчарок обычно называют. Ну, крупных псов.

– Во-первых, это моя собака, как хочу, так и называю, – Петька, похоже, на самом деле обиделся. – Во-вторых, не смотри, что он такой маленький. Он знаешь, какой боевой? Мы утром гуляли, и он кошку как увидел, как погнался за ней, я его еле удержал!

– Ладно, Петь. Я с вами дальше не пойду, – Сашка остановился. – Замёрз и домой мне надо. А Мухтар – нормальное имя. Если тебе нравится, пусть будет Мухтар.

– Саш, да ладно тебе! Ну погуляй ещё с нами! Ты расстроился, что ли? Ты подожди, тебе тоже когда-нибудь купят собаку! Я же дождался, и у тебя так же будет! – Петька ещё что– то кричал ему в спину, но Сашка так и не оглянулся.

 

С Верой он столкнулся в дверях подъезда, прямо лицо в лицо — она небольшого роста,  совсем ненамного выше Сашки. Проём двери широкий, легко можно было разойтись, но они стояли и смотрели друг на друга. Сашка отвёл глаза первым и отошёл в сторону, давая Вере пройти. Она сделала шаг, но вдруг остановилась:

–  Саш, мы можем поговорить?

Сашка мотнул головой, то ли соглашаясь, то ли отказываясь.

–  Папы дома нет. Может, зайдешь к нам?

–  Нет! –  он ответил очень резко, может, даже слишком.

–  Ладно. Тогда ты можешь выслушать меня здесь?

Сашка ничего не ответил, но и не уходил.

–  Ты тогда всё правильно сказал. И одновременно неправильно. Эта ситуация, которая сложилась у тебя, твоих родителей и меня – она сложная, неоднозначная, и тут у всех своя правда. Одно могу сказать: никому не было бы лучше, если бы папа остался с вами. В первую очередь тебе. Я это точно знаю, я сама выросла в семье, где родители… Ладно, это неважно. Ты мне просто поверь. И пожалуйста, заходи к нам. Если хочешь, я буду уходить из дома на это время, чтобы вы с папой пообщались. Он переживает очень. И скучает по тебе, –  Вера говорила медленно, с паузами. Мимо них всё время ходили какие-то люди: кто-то домой, кто-то на улицу; но и Вера, и сам Сашка только чуть отходили в сторону, пропускали идущих и снова становились напротив друг друга, как борцы на татами.  – А у вас с мамой всё наладится. Она, может, и сама пока не понимает, но для неё это тоже хорошо… Ладно-ладно, я не буду про маму, прости. И я ещё хотела тебе сказать, что стала уважать тебя ещё больше после того случая у нас дома. Ты хороший человек, Алехандро, –  она вдруг улыбнулась. – А знаешь, что означает твоё имя? Никогда не интересовался? Оно греческое, и переводят его или как «мужественный защитник» или как «защитник людей». Вот так. И оно тебе подходит, это имя. Ладно, я пойду, мне на работу пора. Спасибо, что выслушал, –  Вера перешагнула через порог подъезда, но потом остановилась. – И вот ещё! Я тебе в прошлый раз хотела рассказать, но не успела. Я недавно статью писала про приют для собак. Отличный приют и люди прекрасные там работают. Знаешь, такие… самоотверженные. Кто-то за небольшую зарплату, а кто-то вообще бесплатно. Витя, то есть твой папа говорил мне, что ты давно о собаке мечтаешь. Если вы с мамой решите завести, то можно не покупать, а взять в приюте. Там их много. И все они ждут, когда кто-нибудь заберёт их домой…

 

Второго января Сашка проснулся рано. Мама ещё спала, и он сам приготовил себе в микроволновке горячий бутерброд, подогрел чайник, позавтракал, глядя на чёрный экран мобильного, лежащего рядом с тарелкой. Долгожданный подарок он нашёл вчера утром под ёлкой. Мама наконец-то согласилась, что телефон ему нужен, хотя до этого и слышать не хотела о сотовом:
– Ладно, так и быть. В конце концов, я теперь всегда смогу узнать, где ты и что делаешь. Только чтобы отвечал всегда! А то знаю я тебя!
Сашка видел, что за последний месяц мама как-то успокоилась. Может, Вера была права – и про маму, и про всё остальное? Сашка до сих пор не был в этом уверен, но с папой он помирился и даже пару раз сходил к нему в гости. Они больше ни разу не говорили о том, как вышло, что мама и Сашка – там, а папа и Вера – здесь. Хотя думал об этом Сашка часто, и, кажется, даже начал кое-что понимать.

 

А мама и правда повеселела, перестала смотреть по вечерам грустные фильмы и плакать. Однажды в выходной ушла из дома часа на четыре и вернулась с короткой стрижкой и новым цветом волос: каким-то пёстрым. Долго примеряла перед зеркалом новое платье и спрашивала Сашку: «Ну, как тебе? Ничего?». Сашка сказал, что выглядит она отлично, что очень похудела и помолодела. Петька ему как-то сказал, что любой женщине приятно слышать про молодость и худобу –  наверняка, слышал об этом от мамы или бабушки во время кухонных семейных посиделок.

 

С Петькой они, конечно, помирились и вместе ходили гулять с Мухтаром, которого тётя Оля звала просто Мухой, а Петька на это очень сердился. Но йорк не возражал, одинаково откликался и на Мухтара, и на Муху: поворачивал голову, шевелил ушами и двигал носом –   очень смешно. Гулять, правда, получалось нечасто. В школе шли контрольные одна за другой, и по вечерам приходилось сидеть за учебниками. Зато четверть он, похоже, должен был закончить неплохо: мама после родительского собрания его хвалила. А ещё все вокруг готовились к Новому году, и они с мамой тоже поставили ёлку и украсили мишурой люстры.

Двадцать пятого декабря мама вернулась с работы пораньше, надела то самое платье,  строго-настрого велела Сашке вовремя лечь спать и ушла, а утром была весёлая и ни разу не назвала Сашку «горе моё». На следующий день за ужином она долго смотрела, как он ест, а потом сказала очень решительно:
– Ты видишься с отцом.
Сашка чуть не поперхнулся чаем:
– Мам, я …
– Я знаю, что ты заходишь туда, пока я на работе, так что не ври. Ладно. Можешь больше не прятаться. И он сюда пусть приходит. Но только когда меня нет дома. И не рассказывай про меня ничего. Ни отцу, ни этой, с крашеной овцой на голове. Договорились?

Сашка снова посмотрел на телефон. Он заранее договорился с мамой, что сегодняшний день – день, который, возможно, станет лучшим за всю его жизнь –  он проведёт с отцом. Дзынь-бряк! – из всех сигналов об эсэмеске он выбрал самый смешной. «Саша, я жду тебя у подъезда, спускайся».

 

… Телефон в Леткином кармане почти не умолкал. Опять мама! Людей в автобусе утром второго января, конечно, немного, но на неё уже оглядываются. Нужно убавить звук или вообще мобильный выключить, а то батарея сядет. Она не знала, сколько времени проведёт в приюте и где будет гулять потом. И не могла представить, что рано или поздно  придётся возвращаться домой и о чём-то разговаривать с родителями.

А ведь жизнь казалась вполне сносной совсем недавно – меньше недели назад. Она прилично закончила четверть: ни одной тройки, четвёрок и пятёрок примерно поровну. А за день до Нового года прилетела бабушка. Наконец-то, Летка уже и ждать устала! И в приют в эти дни она не ходила, хотя очень хотелось. Может, это и глупо, но ещё с середины декабря она начала представлять, как наденет красный колпак Санты, по очереди поздравит всех собак с Новым годом и угостит специальным собачьим печеньем (его недавно подарили приюту какие-то спонсоры). И ещё пожелает, чтоб в Новом году каждая из собак стала домашней. Пусть даже у Братца Лиса появятся любящий хозяин, раз уж Летка не может его забрать к себе.

 

Братцем Лисом она называла пса, которого они с Юлькой спасли во дворе Леткиного дома. Точнее, первый раз это имя произнес вслух Пётр Алексеевич. Он довёз до приюта и Летку с Юлькой, и пса, завёрнутого в какую-то тряпку из багажника. Когда они выгружались из машины возле сетчатого забора, Пётр Алексеевич внимательно посмотрел на собаку. Шерсть у найдёныша по дороге чуть подсохла, а большая часть грязи, которой он был покрыт с головы до подушечек лап, осталась на тряпке.

–  Жень, а пёс-то, оказывается, рыжий! Прямо тебе под стать: Лисичка-сестричка и Братец Лис!

Летка, счастливая от того, что всё обошлось, что собака в порядке и что им с Юлькой не пришлось ехать ночью в такси, засмеялась:

–  Вы, Пётр Алексеевич, говорили, что хохмить не умеете. А вон как пошутили смешно! Спасибо вам огромное! Вы даже не представляете, как мы вам…

–  Э, нет! Так дело не пойдёт. То есть за комплимент, конечно, спасибо, но я вас здесь не оставлю. И если ты хочешь, чтоб я ничего не рассказывал родителям, то давай быстро пристраивай Братца своего, и я вас обратно отвезу. Место здесь глухое, не дай бог чего.

 

Дома Летке досталось так, как ни разу до этого. Её поставили в центр их огромной кухни, а папа ходил вокруг и требовал сказать, «когда всё это закончится» и когда она «возьмётся за ум». Летка пообещала и что закончится, и что возьмётся. Она страшно устала и хотела только одного: поскорее лечь в постель. Мама тоже была на кухне и всё время молчала,  но позже пришла к Летке в комнату и села к ней на кровать.

–  Деточка моя, –  сказала она странным голосом, –  у тебя вся одежда в грязи – и куртка, и джинсы, вообще вся! Что случилось? Тебя кто- то обидел? Ты же знаешь, ты можешь мне рассказать всё-всё, я не буду тебя ругать, и вместе мы справимся с чем угодно!

Прочти уже заснувшая Летка открыла глаза:

–  Ма, да всё в порядке! Не придумывай всякие глупости. Помнишь, недалеко от нашей школы что-то типа горки невысокой есть? Я полезла туда.. полез…

–  Женя! – мама потормошила её за плечо.

–  А? Мам, ну ты чего? Я сплю уже, ты зачем меня будишь? Я полезла на горку, там скользко, я упала, испачкалась. В общем, всё хорошо. Можно я уже буду спать?

 

После того случая Летке пришлось немного изменить своё расписание: раньше уходить из приюта и тратить больше времени на домашку. Лучше уж так, чем допрыгаться до того, что родители запрут её дома. А ведь она уже не могла представить свою жизнь без работы в приюте, и, приезжая, первым делом шла к Братцу Лису. Живущий в безопасном месте, вымытый, сытый, с зажившей лапой пёс стал настоящим красавцем. И ещё он был сильно похож на Фунта, по которому Летка очень скучала. Она так явно стала выделять Лиса среди других собак, что это заметила Светлана Павловна, и за четыре дня до Нового года вызвала Летку в ветеринарный вагончик.

–  Женя, я же предупреждала: нельзя так сильно привязываться к собакам. А если завтра кто-то захочет забрать Лиса домой? Что ты будешь делать? В общем, я тебе запрещаю появляться здесь… ну, скажем неделю, или хотя бы дней пять. Раньше второго января чтоб не приходила. И не спорь, а то вообще перестану тебя пускать, ты знаешь, я могу. Давай, иди домой. И с наступающим тебя!

 

Может, и хорошо, что в приют в эти дни было нельзя. Они с бабушкой наготовили всякой праздничной еды, смотрели по телевизору «Иронию судьбы» и другие новогодние фильмы, но поговорить по душам им никак не удавалось: мама взяла отгулы и всё время крутилась рядом. Утром тридцать первого родителей неожиданно пригласили в гости старые друзья. Перед самым уходом папа открыл шампанское и все выпили за старый год, за новую квартиру, за то, чтобы все были здоровы. И даже Летке налили чуть-чуть, на самое донышко бокала. Когда родители ушли, Летка (то ли от вина, то ли от усталости, а, может, оттого, что они с бабушкой наконец остались вдвоём) вдруг раскисла и разнюнилась. И рассказала всё: про Юльку, про Братца Лиса, про подделанную справку. Жаловалась на то, что родители её не понимают, что всё время что-то от неё требуют, а слушать не хотят. А бабушка гладила Летку по голове, вытирала ей слёзы и обещала, что всё будет хорошо.

 

Почти весь следующий день Летка проспала, а вечером к ней в комнату пришла бабушка с какими-то  бумагами в руках.

–  Ты только не сердись, но вот, –  перед Леткой на столе появилось несколько писем. Адрес на конвертах был написан довольно корявым почерком, а под фамилией адресата красовались крупные печатные буквы «ЛЕТКЕ».

–  Бабушка! – Летка просто задохнулась от возмущения, –  Я же просила выбросить!

–  Ты давай не кипятись. Ты мне что ночью говорила? Что тебя родители не хотят слушать и не могут понять. И тебя это обижает. Так почему ты ведёшь себя точно так же? Человек тебе пишет и пишет, наверное, что-то важное хочет сказать? А ты уже все выводы сделала, даже не выслушав его! Ты меня расстраиваешь, Летка. Решать, конечно, тебе. Я письма тут оставлю, если захочешь –  прочитаешь, нет – так выброси сама. А я этого делать не буду.

Невыносимо стыдно стало уже после первого письма. После третьего, где Сашка в который раз объяснял, почему не пришёл на встречу и снова просил прощения, она чуть не расплакалась. И что теперь делать? Ждать следующего лета, чтоб искать его на прежнем месте, в квартире за рестораном «Морячка»? Но кто знает, когда он приедет и приедет ли вообще, раз родители развелись… Да нет же! Вот она дурочка! – Летка хлопнула себя по лбу. На конверте же есть адрес! Надо только посмотреть в интернете, в каком это районе, и съездить. Можно прямо завтра. Только сначала в приют. За работой хорошо думается, нужно будет решить, что сказать Сашке, когда он откроет ей дверь. Может, «Извини»? Или «Я только вчера прочитала твои письма»? А что потом?..

 

На второе января у Летки в мобильном был заранее поставлен будильник: на пораньше, чтоб спокойно собраться. Родителям можно соврать, что она идёт куда-нибудь с Юлькой, в кино, например. А может, и врать не придётся: вчера, когда Летка ложилась спать, мамы с папой ещё не было дома, задержались в гостях. Хорошо, что квартира большая: двери закрыл и ничего не слышно: ни как в ванной зубы чистят, ни как чай на кухне пьют. Бабушка в папином кабинете ночует, нужно зайти перед уходом, сказать спасибо за то, что сохранила Сашкины письма, и вообще – за всё. Дверь в кабинет оказалась приоткрытой, и оттуда слышались два женских голоса. Бабушка говорит спокойно, а мама, кажется, плачет! Но почему? Летка тихонько подошла поближе.

– Ты почему не сказала, что в больницу ложишься? Я бы приехала! – это мамин голос. –  Бросила бы всё и приехала. А лучше – привезла бы тебя сюда, положили бы в лучшую больницу. Мамочка, ну почему?

– Ну и зачем? – теперь бабушка отвечает. –  Всё хорошо, Танюша, всё в порядке, подлатали меня. А врачи у нас хорошие. Может, больница не такая красивая, как по телевизору показывают, но врачи грамотные. И меня там знают все.

– Мама, я хочу прочитать выписку из больницы. Ты привезла?

– Зачем она тебе? Всё нормально. Поживу ещё. Я о другом хотела поговорить. О Жене.

 

Летка, стоявшая за дверью чуть дыша, резко втянула в себя воздух, и тут же испуганно зажала себе рот ладонью. Бабушка всегда называет её только Леткой! И о чём она собирается говорить? Неужели выдаст её родителям? Нет, не может быть!

– Да всё с ней в порядке! Ну, грустит иногда, видимо, по тебе скучает. И не очень дома любит бывать, всё у подружки своей околачивается. Но там хорошая семья, я узнавала в школе.

– Ты кажется, не очень хорошо знаешь свою дочь, –  голос у бабушки был задумчивым.

–  Что ты имеешь в виду? Она что, врёт мне?

–  Тебе не со мной, а с ней нужно разговаривать. И чем быстрее, тем лучше. И Сергею, кстати, тоже. Ты мне скажи, как у них отношения? Мне думается, не очень хорошие.

–  Мам, я знаю, что тебе Серёжа никогда не нравился. Но тут ты перегибаешь палку. Нормальные у них отношения. Он, конечно, чуть строже меня, но должна же быть дисциплина! И он всё-таки мужчина, они всегда более требовательные.

–  Требовательность без доверия не приведёт ни к чему хорошему.

–  На что ты опять намекаешь? Женька тебе что-то рассказала? У неё всё в порядке?

Бабушка молчала, но Летке казалось, что с каждым новым маминым вопросом бабушкина оборона слабеет, что скоро она не выдержит напора и выдаст все Леткины тайны. И тогда Летка, наверное, просто не сможет жить дальше.

–  Я ведь чувствовала, что что-то не так! – мама нервничала всё больше. – Ну, что ты молчишь? Начала, так говори уже! Что случилось? Я же…

Летка распахнула дверь так резко, что оборвала мамину фразу на полуслове. Она была уже одета, в сапогах и пуховике, чтобы уйти сразу. Как только скажет всё, что хочет сказать.

–  Что случилось? Да ничего не случилось. Просто так бывает всегда, когда люди заводят детей, которые им не нужны! – мама охнула, лицо у неё скривилось. – Вам на меня вообще наплевать, особенно папе, ему только камни его дурацкие нужны! – Летка наконец посмотрела на бабушку, которая сидела, как неживая. – А тебе, бабушка, я разрешаю выдать им все мои тайны, всё, что я тебе рассказала. Пусть они знают, какая я стала: и что вру, и что с бездомными собаками вожусь и однажды точно принесу в дом какую-нибудь заразу, как боится папа! И тогда вы наконец сможете совсем от меня отказаться! – голос у Летки сорвался. Перед тем, как выскочить из квартиры, она краем глаза увидела папу, стоявшего в дверях спальни. Лицо у него было, как у маленького испуганного мальчика…

 

 

 

 

Окна в автобусе замёрзли, ничего не видно. Хорошо, что выходить Летке на конечной, точно не проедет. А телефон всё звонит. Нет, замолчал вроде. И сразу –  сигнал об эсэмеске. От бабушки. «Позвони домой. Пожалуйста». Летка похолодела. Бабушка никогда ей не писала! Говорила, что видит плохо и что ей неудобно на маленькие кнопочки нажимать.  Значит, с бабушкиного телефона написали мама или папа. Скорее всего, они решили хоть так с ней связаться. А если нет? Если с бабушкой что-то случилось?

На звонок ответила мама. Она плакала.

–  Ты только трубку не клади, ладно? Пожалуйста, Женя! Летка… С бабушкой всё в порядке, просто я подумала… –  мамин голос прерывался, как будто ей нечем было дышать. –  Я подумала, что на мои или папины звонки ты точно не ответишь, а на бабушкин… У тебя всё хорошо? Ты в приют едешь? Ладно, ты не говори ничего, только слушай, и трубку не клади, ладно? Просто послушай! Тут папа рядом стоит… Мы очень тебя любим! Вот какие мы бестолковые… Любим, а сказать тебе об этом не можем! Папа вот тут… У него даже руки трясутся сейчас. Я тебе не говорила, но это же он настоял, чтоб мы перестали в экспедиции ездить! И согласился на работу, которая ему не нравится, но чтоб ты рядом была… Он очень, очень тебя любит! Просто мы отвыкли. И жизнь эта кочевая, и работа наша… –  мама говорила сумбурно, перескакивала с одной мысли на другую. – Но мы без тебя не можем. Совсем! – мама вдруг заплакала так жалобно, что слёзы у Летки потекли сами собой. – У нас теперь всё хорошо будет, правда? Если ты хочешь собаку, то давай возьмем. Можно даже породистую купить. Или из приюта возьмём – Лисёнка, или как его там? Летка, ну что ты молчишь? Ты только не трубку не клади, и не плачь и возвращайся скорее, мы тебя очень ждём! А хочешь, мы приедем за тобой туда? Летка…

Автобус прибыл на конечную, и Летка медленно спустилась по ступенькам на заснеженную обочину. Стояла, слушая мамин голос в трубке, и, казалось, всё беспокойство последних месяцев, все разочарования и вся боль куда-то уходят, забываются, как страшный сон. Может, вытекают со слезами?

–  Не надо приезжать. Не надо, мам. Я вернусь. Скоро. – она нажала на «отбой», вытерла варежками мокрые щёки и повернулась лицом к забору приюта…

 

У Сашки в голове остались, кажется, только две мысли: «у меня теперь есть собака» и «нужно написать письмо Летке». И рассказать ей о том, они с папой долго ехали на его новой машине, потом шли среди низких строений, похожих на большие гаражи. И как за очередным серым зданием увидели сетчатый забор с тяжелой калиткой. А внутри – вольеры, где сидели собаки, очень много собак: большие, маленькие, рыжие, чёрные, белые, пятнистые. Всякие! И как коротко стриженая женщина в рабочем комбинезоне и с добрым лицом сказала им очень приветливо:
– Ну что, будем знакомиться? Давайте я расскажу вам про наших питомцев, а вы потом выберете.
Ещё он расскажет, что выбирать ему не пришлось. Потому что он сразу понял, какая из этих собак должна быть его: из третьего по счёту вольера на него внимательно смотрел рыжий пёс с густой волнистой шерстью, короткими лапами, с хвостом, закрученным в бублик, и большим круглым носом, похожим на сливу.

Он напишет обо всём. И неважно, что Летка не отвечает, он всё равно будет хотя бы раз в месяц отправлять в город у моря листок с извинениями и своими новостями. А в этом, сегодняшнем письме он ещё обязательно напишет номер своего мобильного. Может, Летке будет удобнее не написать, а позвонить?…

— Саша, может, поедем уже? – папа уже открыл водительскую дверь, но Сашка всё ещё сидел на корточках и обнимал рыжего пса за шею.

— Пап, а как ты думаешь, Вере он понравится? Ведь он у вас будет жить, нужно, чтобы ей нравился тоже!

— Не сомневаюсь, что понравится, — папа улыбнулся. – А ты не знаешь, почему та девочка так внимательно на нас смотрит? Ты с ней знаком?..

 

Летка медленно шла к серой машине, за руль которой только что сел высокий мужчина. А слева от неё стояли двое: рыжий пёс и мальчик. Летка шла и думала: «Разве такое бывает в жизни? Раньше я думала, что только в кино». Она даже стянула с рук варежки и потёрла глаза, но ничего не изменилось. Мальчик и собака всё так же молчали и смотрели на неё очень внимательно, не отрывая взгляда. Ещё шаг, и ещё, и ещё три. Она остановилась, улыбнулась, подумала ещё немного и сказала совсем не то, что собиралась:

– Привет. А ты знаешь, какая разница между слоном и блохой?

 

ЭПИЛОГ
В далёком южном городе шёл первый снег. Он падал медленно и плавно: на желтый песок на морском берегу, на голые ветви деревьев, на почтовый ящик с кривоватой надписью «Ул. Виноградная, дом 5», в котором через круглые дырки виднелось что-то белое. Снег припорошил рубероидную крышу собачьего общежития и надел белый колпак на замок, висящий на двери дома – нарядного, как в книжке для маленьких. Худой мальчик в джинсах и зелёной куртке ритмично взмахивал пластиковой метлой со щетиной клубничного цвета, сметая с бетонной дорожки белые хлопья. Лицо у него было грустное, хотя музыка, которая чуть слышалась из надетых на голову наушников, была весёлой и ритмичной. Под неё хотелось прыгать: один раз вперёд, один раз назад, и снова вперёд – трижды.

Дядя Коля в матросском бушлате, накинутом на выцветший спортивный костюм, выкладывал из пакетов в разномастные миски мелкую рыбёшку и бурые кости и приговаривал:
– Ах, вы мои собатчки хорошие, а мы вас сейчас покормим…Не хуже, чем на камбузе!  Вот был у меня дружок, Ваня Самохвалов, такие макароны по-флотски готовил!

Он поднял голову и позвал негромко, обращаясь к мальчику с метлой:

— Дима! Дим! Я говорю, у меня дружок был, Ваня… А, не слышит ничего! Ну ладно. Ладно…

Снег шёл и шёл – крупный, пушистый, похожий на обрывки летних облаков. И на асфальтовом пятачке у моря, рядом с невысоким столбиком с прибитой к нему табличкой, всё менее различимы становились следы: четыре детских руки и четыре собачьи лапы.