«День ВДВ». Люся Зуева

Это женский взгляд на войны, записанный уверенной мужской рукой подросткового писателя с не очень остроумным псевдонимом Люся Зуева. При всем уважении к смелости и мастерству автора, я хотела бы с ним поспорить.

Я уверена, что желание убивать за компанию не лечится переменами в семье, не исправят его и воскресные межконфессиональные посиделки. Даже пришелец Инга не изменит мировоззрение человека, у которого нет дел и твердых гуманистических принципов. Травмированный папа главной героини не работает, варится в своей записной книжке (это очень хорошо подчеркивает поход на органный концерт). Он не может выйти за границы своего армейского «братства». Я бы даже сказала, что он заложник того, что называет своей судьбой. Если он будет «как можно больше радоваться», то это не поможет ему, не исправит сбитый фокус.

А ведь у папы есть все шансы выйти из этого «леса», ведь его так любят жена и дочка. Удивительно, он их тоже любит! Это читается в истории с котлованом, когда Ленка перепачкалась известью. Папа знал, что она нарушила запрет, обманула его, но не подал вида, и обошлось без скандала. Все любят друг друга в этой семье, все пытаются угодить, как могут. Но что-то не так.

Виновата болезнь папы. И не банальное ПтСР, а его душевная дальнозоркость. Тех, кто сидит на кухне за столом, он не считает своими, его «свои» приходят в снах. В светлое же время суток – они спят в записной книжке телефона и поддерживают теплое ощущение защищенности, нужности, взаимовыручки. В этом смысле название «День ВДВ» очень удачное, я поняла это сильно позже прочтения.

В тексте много мощных проговорок (например, «приступы памяти») и ярких образов (вроде сравнения семьи с лесом полным невидимых кабанов и змей).

Сам эпизод добровольного ухода девочки в лес очень хорош. Он даже сильнее траурной речи тети Марины из последней главы, ради которой все написано. Потому что эпизод в лесу дает самые рабочие формулы через диалоги героев В особенности если читать реплики не подряд.

— И что ты можешь сказать всем, кто потеряется? – спросил спасатель в очках.
 — … война… ближе, чем мы думаем, — ответила я.

То же можно сказать и про условную Кировскую область и нарицательного Анатолия. Они ближе, чем мы думаем. Может быть прямо в соседней квартире. Увы.

В книге наглядно показано как работает эта цепная реакция, как устроена эта «гидра милитаризма». «Он же меня от смерти спас! Он же там – ребяток прикрывал». «Я должен был поехать вместо него». Разумеется. А как они вообще там оказались? Знаем, подвиг одного — это очень часто преступление другого. Но об этом думать не принято.

Надеюсь, что третьим ребенком Анатолия будет девочка. Надо объяснять почему?

P.S. Самое время обнять своего папочку.