«Никому не нужно небо». Елена Бодрова

Елена Бодрова

Подходит читателям 12+ лет.

Никому не нужно небо

 

Парижское небо серое

 *

Холодное небо веткой расколото надвое – точно трещина на льду. Вряд ли из-за фамилии, но Александр Небов часто смотрит на небо, особенно на такое – неяркое, серое, треснутое. Парижское, серьёзное, стиснутое в раме окна. От такого глазам больно становится, и Александр отворачивается, утыкается носом в белую подушку.

– Просыпаемся, – в дверной щели показалась полоска лица Павла, сопровождающего ансамбль в турне. Щетина на подбородке – так модно – и по-утреннему неплотно повязанный галстук в молочном вороте рубашки. Полоска лица исчезла за свистнувшей петлями дверью.

– Вставайте, а то он весь, в полный рост появится, – сонно пробормотал маленький Петя.

 – Ну и ладно. Пусть появляется, – отозвался Костя. – Да, Александр?               

Но тот притворился спящим.               До ребят донёсся глухой стук и ещё одно «просыпаемся» – значит, теперь девочки сонно смотрят на полоску лица в щели двери и плохо завязанный галстук.

*

Мокрая мостовая и серое небо, фигуры людей в треугольных пальто – почти картина какого-нибудь импрессиониста средней руки.

– Не разговаривай на морозе!

– Да какой это мороз-то? – возразил маленький Петя. – Ты прям матушка-наседка.

– Курочка-наседка, – поправил Павел. – Стоп! Я не курочка! – но было поздно. Маленький Петя, похрюкивая, хохотал:

– Курочка, курочка…

– Не хрюкай на морозе, – Павел поджал готовые улыбнуться губы.

Засеменил по мостовой дождь, столь странный в конце января. Маленький Петя среагировал:

– У них зимой сразу растаявший снег идёт?               

Лиза улыбнулась, глядя себе под ноги, Настя изучала лица прохожих, Костя засунул озябшие руки в карманы, Александр молчал, а Петя и Павел продолжали перебрасываться ничего не значащими фразами о парижанах, снеге и вреде мороза для голосовых связок.

*

Репетировали в комнате, обитой деревянными панелями, с низким потолком и коричневым пианино в углу.

– Как в дупле, – заметил маленький Петя.

– Вот и пой, как соловей, – сказал Павел и раскутал шею, повесил красный шарф на вешалку у двери, где уже висели курточки ребят.

– А какая связь? Соловей, по-твоему, в дупле живёт?

– Ну как Александр пой.               

Маленький Петя не успел ответить – вошёл Илья Алексеевич с похожей на мандарин женщиной-концертмейстером: маленькая и полненькая, в оранжевом платье. Она улыбнулась ребятам:

– Bonjour, друзья, привет!

– Здравствуйте, Зоя Станиславовна, – поздоровались ребята.

– За работу! – скомандовал Илья Алексеевич.              Ребята выстроились в ряд.

*

Небо всё ещё серо, несмотря на полдень, а Небов смотрит в клиновидное окно. До начала концерта две минуты.

*

И снова он ничего и никого не видит, есть только голос. Голос летит под купол и бьётся в витражи. Давным-давно Александр слышал от своего первого учителя, что петь нужно так, чтобы трескались стёкла. Но он не хочет разбивать, а лишь коснуться звуком витража – яркой перегородки между ним и небом.              

Вдруг голос падает, выскальзывает… Александр пытается его ухватить. Всего мгновение Небов видит свою тень, оставленную на полу тусклой свечой. Но мгновение проходит – и голос вновь летит под купол, но на сердце легла неподъёмная тень от свечи. По лицам слушателей видно, что они ничего не заметили, ведь это длилось всего долю секунды. По лицу Ильи Алексеевича видно, что он заметил – не мог не заметить. Правая бровь его сдвинулась на миллиметр вверх, на лбу появилась горизонтальная морщина-скобка. Все пятеро участников ансамбля прекрасно понимают её значение. И впервые её появлению поспособствовал Александр Небов.               

*

– Простудился, наверное.

– Разговаривал на холоде?

– Немного.

– Ничего подобного, Илья Алексеич, он молчал, – заступился маленький Петя, – Александр молчал. Это я разговаривал на холоде. Ой, – Петя осёкся, поняв, что сболтнул лишнее и теперь его могут отругать, но никто ничего не заметил. Илья Алексеевич пристально изучал лицо Небова.

– Завтра важный концерт в Доме инвалидов, хоть и благотворительный, – сказал он наконец.

– Да, Илья Алексеич, и я буду в форме, – сказал Небов.

 – До завтра не пой. И не разговаривай. А утром на распевке посмотрим, что и как, – хмуро проговорил преподаватель и вышел из комнаты мальчиков.

– Реально простыл? Горло болит? – маленький Петя подскочил к Александру, толкнул его плечом.

– Отстань.

*

– Ничего себе Дом инвалидов! – воскликнул маленький Петя.

– Ты что, не знал, как он выглядит? – иронично поинтересовалась Настя.

– Как будто ты знала!

– Дом инвалидов построен при Людовике Четырнадцатом, – нудным тоном гида завёл Павел. – Построен он был для ветеранов войны, чтобы те доживали свой век в комфортных условиях. Однако в Доме инвалидов была такая строгая дисциплина, что некоторые солдаты пожалели, что переехали сюда…

– Прям как у нас дисциплина, – брякнул Петя. – Но я не жалею, что переехал сюда, – торопливо добавил он.

– Ты что, выучил путеводитель по Парижу? – усмехнулась Настя.

Вместо ответа Павел подтолкнул ребят к монументальной двери входа:

– Заходите, заходите. Вам ещё распеться надо. Александр, чего в хвосте плетёшься? А ещё солист…               

Александр мрачно глядел себе под ноги.

*

Полдень – солнце бьёт в витражи, рассыпая по полу цветные блики. Илья Алексеевич взмахнул рукой. Когда рука дирижёра плавно опустилась, Александр Небов запел. Он, как всегда, не смотрел в лица слушателей – а ведь их собралось в зале немало. Это они смотрели на него. Редкостно чистый, по-девичьи высокий голос завораживал. Отрешённый взгляд голубых, почти прозрачных глаз казался хрупким, как тончайшее стекло. Александр знал, какое впечатление производит – не раз выслушивал восторженные отзывы поклонников: «Какой голос, ах, какой взгляд. Ангел во плоти!» И Александр знал, что все они – старушки с мутными от слёз глазами, женщины с торжественно подведёнными губами, легкомысленно надушенные молоденькие девушки, пытающиеся придать лицам возвышенное выражение, – все они ошибаются. Он не ангел. И он знал, что многоликая притихшая публика сейчас думает что-то такое же – что-то про ангелов, светлое и вечное, – и почти видит нимб над его головой. И Александр Небов знал, что публика ошибается. Глядя на отсветы витражей, он пытался контролировать голос. Он боялся. Он хотел схватить голос тисками и не отпускать до самого конца выступления. Но голос нельзя схватить. И Александр Небов злился. Злился, что нельзя посадить голос на цепь и заставить служить ему всю жизнь – как сторожевую собаку.

И Александр Небов сорвался.

По залу прошёлся приглушённый звук – как шелест лапок тысячи пауков. Краем глаза он заметил, как дёрнулись торжественно подведённые губы на лице какой-то тётки из публики. На Илью Алексеевича он предпочёл не смотреть, поэтому нашёл глазами эти кривые красные губы и вперился в них. Голос встал на место. Допел он хорошо, если вообще можно использовать это слово после того, что было. У простых смертных это называется «дал петуха». Александр Небов не может дать петуха, просто не может!

Глаза его повлажнели. Он перестал смотреть на красные губы и вновь уставился в блик от витража.

«Это не простуда, не простуда!» – кричал ему внутренний голос. Александр старался сосредоточиться на следующем произведении – которое уже началось, которое он уже пел – на автомате, без эмоций… К чему они теперь?

И когда поклонились и шеренгой вышли из зала, Александр Небов ни на кого не смотрел. Он слышал молчание Ильи Алексеевича по правую руку от себя. Молчание шагало очень тихо, придавленно тихо.

Это фиаско.

*

– Ладно хоть Настя подхватила… – услышал он обрывок разговора. Когда вошёл в комнату, маленький Петя и Костя замолкли.

– Говорите, – не сказал, а приказал Небов.

– Чего? – жалобно пискнул маленький Петя. – Мы ничего такого…

– Настя подхватила? В её диапазоне даже ноты такой нет.

– Простудился, с кем не бывает, – мямлил Петя. А Костя молчал. И Александр понял, что Костя знает, поэтому молчит. Поэтому разглядывает паркет, не поднимает глаз. Злорадствует или сочувствует?

– А ты что скажешь? – спросил у него Александр.

 Но Костя не успел ответить, в комнату вошёл Илья Алексеевич, без слов поманил рукой Александра и вышел в коридор.

*

– Понимаю, Саша, что злиться на тебя бесполезно. Ты не виноват.

– У меня болит горло. И я виноват: надо было беречься.

Илья Алексеевич прошёлся по комнате взад-вперёд. Внимательно рассмотрел рисунок на ковре. Поднял взгляд на Небова и сказал:

– Мы ведь оба знаем, что горло у тебя не болит?

– Когда выздоровлю, я быстро восстановлюсь.

– Саша, хватит. Оставь эту пустую болтовню. Может, напомнить тебе, сколько лет я в музыке? Всю жизнь. А морщин на лице у меня хватает, как ты понимаешь. Так что…

– Нет, не понимаю.

– Тебе уже четырнадцать, а это такой возраст…

– Это не то чтобы много. Не такой уж я старик, чтобы говорить «уже четырнадцать». Не то что вы – морщин у вас хватает, – сказал Александр и замолчал. Мысленно схватил свой голос за гипотетическую шею и сжал – не оттого, что посмел дерзить учителю, а потому, что голос на последнем слоге сорвался, взвизгнул, как испуганная девчонка.

Илья Алексеевич подошёл к Небову ближе и вгляделся в его лицо, как будто и вправду надеялся увидеть морщины.

– Небов, грубость прощаю в первый и последний раз. Раньше я за тобой таких повадок не замечал.

– Повадки у обезьянок.

– Так, вышел из комнаты! И чтобы глаза мои тебя хотя бы два часа не видели! – потерял терпение Илья Алексеевич. – Срывает мне концерт и ещё и пререкается тут! Прекрасно ведь всё понимал ещё до концерта, и ничего мне не сказал!

Последнее восклицание получилось вопросительным, и Александр решил воспользоваться предложением Ильи Алексеевича и сделал шаг к двери. Тот поймал его за рукав и развернул к себе:

– Куда?!

– Вы сами просили не попадаться…

– Стоять и выслушивать!

– Да какой смысл! – визгливо крикнул Александр. – Какой теперь смысл?!

Хотел сказать что-то ещё, но не смог придумать, что. Обхватил горло руками, хоть оно и не болело.

– Болит?

– Нет!

– Саша…

– Это ведь всё? Зачем тратить слова? Это всё, Илья Алексеевич?

– Нет, не всё.

– Я больше не смогу петь, – Александр сказал фразу, которой боялся больше всего на свете. Слова обожгли горло холодом.

Илья Алексеевич вздохнул. Горизонтальная морщина длинной царапиной легла на его лоб.

– Тебе четырнадцать…

– Фониатр говорил, что в пятнадцать…

– Тебе ещё повезло, Саша. У некоторых голос начинает ломаться гораздо раньше. Тебе повезло: посмотрел мир, побывал во многих странах с концертами…

– К чёрту.

– Так, Саша! Успокоился! Это не приговор.

– А что тогда приговор? Смерть?

– Многие певцы, которые блистали хрустальными голосами в детстве, потом становились неплохими вокалистами. Тембр меняется. У тебя будет, скорее всего, мягкий тенор…

– Мягкий?

– Приглушённый.

– И будет ли?

– Это мы узнаем, когда мутация голоса завершится и…

– И не факт, что я смогу петь.

– Сможешь, просто нужно будет заново осваивать голос…

– Который необязательно будет таким сильным, как у меня сейчас. Как у меня был.

– Загадывать не будем, но…

– Я не Робертино Лоретти.

– Да прекрати, в конце концов, перебивать меня, Саша!

– Прощайте! – Александр сделал шаг к двери. Илья Алексеевич схватил его за рукав.

– Какое ещё «прощайте»? Ты что задумал?

– Ничего не задумал, – буркнул Александр.

– Возвращайся в свою комнату.

– Вы же должны меня выгнать!

– Не выгнать, а… – Илья Алексеевич замешкался, подбирая слово. – В общем, до конца этого турне ты с нами.

– А потом?

– Потом…

– К чёрту потом. Зачем я вам сейчас?

– Если не перестанешь ругаться, я собственноручно выкину тебя в окно, Саша.

– Выкидывайте.

– Я тебе объяснять всё должен? В договоре заявлен ваш состав – пять человек. Поэтому ты нам нужен сейчас.

– А петь-то кто будет?

– Настя знает твою партию и…

– И запорет её. Отлично.

– Личные отношения потом будешь выяснять, когда вернёшься домой. А пока ты музыкант, профессионал…

– Когда будем возвращаться в Россию, можете сэкономить на билете – бросьте меня в мусорный бак прямо в аэропорту.

Илья Алексеевич не успел ответить. С другой стороны двери что-то стукнуло и послышались поспешные удаляющиеся шаги.

– Теперь все в курсе. Вот Настя и Костя обрадуются, – буркнул Александр, а Илья Алексеевич положил на его плечо ладонь и легонько сжал.

– Иди, Саша. Всё будет хорошо.

Пустая фраза. Всё не будет хорошо. Теперь нет.

*

Александр стоял, прислонившись лбом к двери, и шумно дышал. Непонятно, как они там, внутри, не услышали его дыхания. Он даже не подслушивал – подслушивают не так. Подслушивают осторожно, затаив дыхание, прижавшись ухом к дверной щели, в страхе, что заметит кто-нибудь. Александр же просто стоял и наслаждался диалогом.

– Ну и хорошо. Надоела эта капризная дива. Павел вон как с ним носится. Александр то, Александр сё, Александр гениальный солист, соловей и бла-бла-бла, – разорялась Настя.

«Конечно, Настя, теперь ты будешь визжать мою партию. Пением это всё равно не назовёшь», – мысленно ответил ей Александр.

– А мне жаль, – простодушно сказал маленький Петя. – У Саши хороший голос. Кого нам возьмут взамен?

«Съедят они тебя с потрохами, Петя, такого добренького. Или выгонят с ломающимся голосом, как меня. Смотря что наступит раньше».

– Теперь ты будешь петь его партию, Настя, – жеманно произнесла Лиза.

«О боже, замолкни, пожалуйста, тебе это так идёт».

– А ты что думаешь, Костя? – спросила Лиза.

«Да, что ты думаешь, тёмная лошадка, тихушник наш?»

– Посмотрим.

– Что «посмотрим»? – не поняла Лиза.

«Да, Костя, что посмотрим? Это слишком размытый ответ даже для тебя».

– Посмотрим, кого поставят солистом вместо Небова.

– Да уж никого из вас не поставят, не надейтесь, – громко сказал Александр. Ребята в комнате резко замолкли. – Настя проблеет мою партию на трёх оставшихся выступлениях – и всё, обратно, в задние ряды.

– Ну ты и козёл, Небов, – донёсся из-за двери то ли расстроенный, то ли рассерженный голос Насти.

Александр не зашёл в комнату. По многочисленным коридорам и лестницам он выбрался наружу – в серый, чужой, прохладный Париж.

*

–…Пешеходный мост, который носит название «Мост искусств». Он считается одним из самых романтичных мест Парижа. Сюда любят приходить влюблённые и художники. И, конечно, влюблённые художники. Особенно красив мост на закате, – гид задрал подбородок и остренькой бородёнкой ткнул в воздух. – Кто хочет сфотографироваться…

Дальше Александр не слушал. Даже специально отошёл от небольшой группы туристов, чтобы не слышать резкий, напоминающий звук клаксона голос гида.

Сена была серой. Как и небо. Удивительно, пока они здесь, в Париже, Александр ни разу не видел голубого неба. Ну и хорошо, он любит как раз такое – металлическое. Выкованное единым тонким листом. Небо рождало из себя мокрый тусклый снег. Он словно не хотел падать, висел в воздухе, как размазанная по холстине блеклая краска.

– Вот ты где!

Александр не успел даже опереться о перила моста, чтобы насладиться видом реки. Лучше бы он затерялся в экскурсионной группе… Пришлось обернуться. Александр с тоской в глазах посмотрел на запыхавшегося Павла.

– Ищу тебя везде.

– Меня не было минут двадцать, – раздражённо ответил Небов. – Ты и правда курочка-наседка.

– Пусть так, но Илья Алексеевич попросил за тобой проследить.

– Илье Алексеевичу больше заняться нечем? Я просто гуляю.

– Раньше ты бы не посмел так говорить об учителе, Саша.

– Для тебя я Александр, а не Саша.

– Ну-ну, выговорись, может, легче станет.

Александр подумал, что Павел издевается, но тот смотрел влажными преданными глазами и даже сочувственно сжал его плечо.

– Отстань. – Небов дёрнул плечом, а Павел нахмурился:

– Ну знаешь, ты не зарывайся, я старше тебя и…

– Нового солиста будешь окучивать. Я уже так, мусор, – сказал Небов и тут же пожалел о сказанном – слишком уж мелодраматично получилось. Сейчас пойдёт вторая волна сочувствия от Павла, и момент рискует скатиться в сцену из сериала для домохозяек.

– Я в порядке, – на всякий случай добавил Александр и для верности даже посмотрел Павлу в глаза. Тот явно не поверил, но кивнул:

– Хорошо. Можем прогуляться по мосту и набережной, если хочешь.

– Нет, знаешь, как-то не очень. Ты не в моём вкусе.

– О чём ты? – растерялся Павел.

Александр усмехнулся и не смог не ввернуть:

– Мост искусств считается одним из самых романтичных мест Парижа. Сюда часто приходят влюблённые и художники. Павел, ты художник?

– Нет, но…

– Тогда прощай, Павел.

Александр направился в сторону гостиницы. Он смотрел себе под ноги и улыбался. Пусть выкусит Павел.

Конечно же Павел вяло потащился за Небовым следом, как престарелый спаниель, – ведь Илья Алексеевич попросил его приглядеть за своим поверженным солистом.

*

– Будешь открывать рот, а я петь. Ну как, Небов, споёшь моим голосом?

– Твоим чем? Голосом? Где взяла, в переходе купила?

– Козёл!

– Дура. Рот открывать я не буду, лучше уши заткну.

– Так, ну-ка замолчали оба! – рявкнул Илья Алексеевич ещё из коридора. Он прямо-таки влетел в комнату мальчиков, где собрался весь ансамбль. – Разошлись по углам ринга, быстро! А ты, Саша…

– Не буду открывать беззвучно рот, – закончил за него Небов.

– Закроешь рот и выслушаешь меня, – возразил Илья Алексеевич. – Концерт в Опера Гарнье – это пик нашего турне. И ты…

– Улечу домой сегодня же.

– Замолчишь! И выслушаешь меня! А после турне катись, куда захочешь – домой, в деревню к бабушке, к дядям, тётям, кузинам, да куда тебе будет угодно! – крикнул Илья Алексеевич.

И тут уж не только Небов замолчал, но и, кажется, птицы перестали петь на январских ветках. У Александра защипало глаза. Значит, он просто инструмент, который испортился? Доиграет музыку, и можно выкидывать. Вот оно, настоящее отношение к нему Ильи Алексеевича. Александр уставился на маленькую коричневую птицу, похожую на крупного воробья – она сидела на дереве прямо напротив их окна.

– Небов, пока что ты профессиональный музыкант, у тебя гастроли. Это работа, и капризам здесь не место. Ты получаешь деньги, так будь добр их отработать как следует. Будь добр идти до конца.

Птица за окном улетела, когда Александр медленно моргнул, пытаясь прогнать резь в глазах. На других ребят он не хотел смотреть. Он знал, что Настя еле сдерживает довольную улыбку, Лиза за неимением мозгов преданно смотрит на Настю, маленький Петя жалеет его, а Костя… Костя – просто Костя.

– Я спою в Опера Гарнье, – услышал он свой тихий, но твёрдый голос.

– Нет, Саша, – мягко ответил Илья Алексеевич. Похоже, он больше не сердился. – Не споёшь.

– Я просто начну петь, когда выйду на сцену. Кто меня остановит?

Илья Алексеевич помолчал. Александр думал, что вновь закричит, но он сказал спокойно:

– Мы не можем терять лицо из-за твоих амбиций, Саша. Для оставшихся трёх концертов мы подкорректируем репертуар.

– Что это значит?

– В двух произведениях твою партию исполнит Настя, а остальные сольные мы заменим на другие. Для четырёх голосов.

– И я буду просто открывать рот? Как немой калека?

– Ты будешь просто открывать рот, – кивнул Илья Алексеевич. – Не драматизируй, Саша. Я не могу дать тебе даже самую простую партию. Если сорвётся голос – все услышат. Кроме того, пока ломается голос, не рекомендуется напрягать его. Когда всё закончится, тебе нужно будет обязательно показаться фониатру.

Александр поджал губы, но понял, что этого мало, чтобы сдержаться. Он закусил нижнюю губу и почувствовал вкус крови.

– Ладно, девочки, идите в свою комнату, – Илья Алексеевич будто только заметил, что весь ансамбль здесь. И все слышали, все были свидетелями его, Александра Небова, унижения.

Настя и Лиза вышли за дверь, а Костя и маленький Петя уселись на свои кровати. Представление окончено, зрители могут быть свободны.

– Завтра утром Павел раздаст ноты, – напоследок сказал Илья Алексеевич. Он замешкался у двери. Александр догадался, что учитель смотрит на него – то ли с сочувствием, то ли ещё с какой-то эмоцией. Но Небову теперь было всё равно.

*

Аполлон с лирой, и вновь – серое небо. Оно всегда здесь, в Париже, серое. Александр поднял глаза, чтобы это увидеть – Аполлона и небо. Наверное, небу уныло видеть внизу Небова, оттого оно и серое всегда.

– А вы знаете, что люстра в зале весит восемь тонн? – пискнул маленький Петя. – Вдруг упадёт на нас?

Павел ответил ему без обычного для него энтузиазма:

– Не болтай на морозе.

И Петя сразу замолк.

*

Александр Небов стоял, как обычно, в середине, между Лизой и Настей. В глаза светили софиты. Он как-то внезапно обнаружил себя на сцене – не помнил, как выходил, как кланялся. Илья Алексеевич взмахнул рукой, показывая затакт. Когда рука пойдёт вниз, Александр не запоёт. Теперь уже не запоёт – хоть сколько дирижируй.

Небов пытался продраться взглядом сквозь свет софитов – увидеть публику. Какая она? Целиком состоит из надушенных жеманных девушек, мужчин в строгих костюмах и немолодых помятых женщин с неизменно красной помадой на губах? Может, есть среди них кто-то иной – например, тот, кому абсолютно плевать и на Александра Небова, и на его голос, и на музыку вообще. Кто-то, кто мается от скуки. Хочет уйти, но его притащили на концерт, и он должен здесь быть.

Он хотел увидеть такого. Встретиться взглядом. Подмигнуть, показать, что он прав. К чёрту это всё, иди из зала, парень!

Александру и самому хотелось уйти. Убежать. Но не давали софиты – стеной торчали перед глазами, ослепительные и непроницаемые.

И кто-то пел. Потом кто-то аплодировал. И даже «Браво» было. Только зачем, кому?

Когда звали на бис, он не вышел. Остался за сценой, коснулся щекой бордового тяжёлого занавеса. Ему показалось, что ткань пахнет, как средневековая королева – торжественной пылью.

Всё пыль. И он.

Илья Алексеевич потряс за плечо:

– Иди, Небов, не серди меня.

Он вытолкнул Небова на сцену. Серое грустное небо – прямо на сцену.

Небов низко поклонился – вместе со всеми. Только много ниже, прямо в пол. Даже увидел покрытие сцены вблизи – оно оказалось не таким уж новым и праздничным, как, должно быть, смотрится из зала. Хотя откуда ему знать? Он всегда на сцене, никогда не в зале.

Аплодисменты не смолкали, тогда вышел Илья Алексеевич с широкой улыбкой.

Им пришлось спеть на бис. Заранее оговоренное произведение – так всегда делается. Небов молчал. Он даже не стал на этот раз открывать рот. Смотрел в глаза Илье Алексеевичу. Тот гримасничал, пытаясь мимикой заставить Небова притворяться, безмолвно открывать рот.

И Небов открыл рот. В самом конце – когда голоса четверых ребят затихли. Небов открыл рот и запел. Чисто, хрустально, невесомо – мелодию только что спетой пьесы. Его голос, лёгкий и сильный, как перелетная птица, летел, летел, летел. Зажигал глаза слушателей светом, ярче, чем от софитов. Летел, продолжая спетое произведение и одновременно перечеркивая его своей прекрасностью. Летел. Пока не потух в тишайшем пианиссимо. Голос сработал как надо. В прощальный раз.

Илья Алексеевич сделал Небову огромные глаза, не предвещающие ничего хорошего, а за его спиной громом бахнули аплодисменты. Небов поклонился. Публика приняла его одинокое пение как драгоценный подарок.

А Илья Алексеевич запретил Небову выходить на сцену в оставшиеся два концерта.

Когда покидали здание Опера Гарнье, каменный Аполлон всё так же играл на своей каменной лире навечно застывшую музыку, небо висело тяжёлым металлом над головами прохожих, грозясь разразиться мокрым склизким снегом. А Небов смотрел себе под ноги и улыбался, как, должно быть, улыбается сорванный и брошенный цветок. Хотя нет, цветок ведь не улыбается.

 

По-зимнему небо бесцветное

*

Взял сумку с багажной ленты и понял – вот и всё.

Настя ухмылялась и щебетала, как перекормленная довольная птица.

Лиза скривила губы и отряхивала от пыли свой розовый рюкзак.

Маленький Петя показывал Косте на какого-то дядьку, который тащил столько чемоданов за раз, что самого дядьки из-за них не было видно.

Илья Алексеевич бурчал что-то малоразличимое Павлу.

Море незнакомых людей с тяжёлой поклажей куда-то спешили, либо с одинаково скучными лицами сидели в зале ожидания.

Небов закинул сумку на плечо и, ничего никому не сказав, направился к выходу из аэропорта.

– Саша, ты куда устремился? – Илья Алексеевич схватил его за локоть, и Александру пришлось остановиться. – Сейчас вместе поедем.

Наверное, Илья Алексеевич думал, что Небов вновь взбрыкнёт, поэтому держал его крепко. Но Небов не взбрыкнул. Он покладисто остался стоять на месте. Какая теперь-то разница?

В автобусе он смотрел в окно.

Они доехали до памятника Пушкину – совсем как группа школьников после экскурсии. А отсюда – каждый в свою сторону. Каждый сам за себя.

К Косте и Лизе подошли какие-то радостные толстые тётки и дядьки. «Родители», – подумал Небов и повернулся, чтобы уйти.

– Я пойду с тобой, – сказал Илья Алексеевич Александру.

– Вы не устали? – раздражённо спросил Небов.

– С чего мне уставать?

– Носитесь со мной, как курица.

– Как курица с яйцом. И, кроме того, мне нужно повидаться с твоими родителями.

Небов хмуро замолчал. Он рассчитывал хотя бы этот невеликий отрезок дороги – от Пушкина до дома – пройти в одиночестве. Не то чтобы хотелось подумать. Нет, конечно, зачем думать, о чём? Просто надоели лица. Любые – чужие, знакомые. К чёрту лица. Он устал.

– Ничего страшного, – сказал Илья Алексеевич в пустоту. Они шагали рядом, не глядя друг на друга. – Всё пройдёт, – дополнил он свою не самую ясную мысль.

«Лучше бы домой шёл, чем разбрасываться этими банальностями», – проворчал про себя Александр и скосил взгляд на учителя. Тот выглядел то ли смущённым, то ли расстроенным. И понурым, как мокрая ворона.

– Думаешь, я не переживаю?! – резко вскипел он. Александр даже вздрогнул от неожиданности. – Думаешь, много таких голосов, как у тебя? Единицы!

Он отвернулся от Небова и посопел немного.

– Да дело даже не в голосе. А в тебе, – уже спокойнее сказал Илья Алексеевич. И замолчал.

Прошло минуты три, прежде чем Александр не выдержал и всё же переспросил:

– Во мне?

– Я знаю: пение для тебя – всё. Но, Саша, это не всё.

– Звучит очень глупо, – буркнул Небов, но осёкся. Сейчас опять раскричится. Но Илья Алексеевич будто и не заметил грубости:

– С таким характером, как у тебя, только… – он замолк, подбирая подходящее сравнение.

– Только что?

– С таким характером только уши отращивать.

– Уши отращивать? – удивился Александр.

– Чтобы поддерживали корону и она не сваливалась. Ты звезда, золотой голос, и так далее. Но, Саша, так будет не всегда. И скоро ты в этом убедишься. Красивая картинка сломается, развалится на куски, а заменить её будет нечем. Она уже сломалась, картинка. Надеюсь, я понятно выразился.

– Понятно, но не так чтобы очень умно.

– Вот-вот! Именно об этом я и говорю. Попридержи язык, Саша, и люди к тебе потянутся.

– Тянущиеся люди – к чёрту их. Пусть тянутся в другую сторону.

– Тогда отращивай уши для короны, – кивнул Илья Алексеевич.

Дальше шли молча.

*

Мама, как всегда, бросилась обниматься. Не надоедает ей – каждый раз ведь одно и то же. Ну вернулся из турне. Велико событие. Всё равно со стороны выглядит так, будто мама обнимает бесчувственный столб. Даже Илья Алексеевич покачал головой и укоризненно взглянул на Александра. Но ничего не сказал.

Когда мама расцеловала сына и стёрла помаду с его щеки – он наконец смог удалиться в свою комнату. Прибрано. Мама ждала его – специально навела порядок. Помнится, уезжая, он оставил здесь привычный хаос. Или нет? Давно это было. Что ж… Александр взял несколько книг с полки и рассыпал их на столе. Именно рассыпал, а не разложил – некоторые распахнулись, плюхнулись, прижавшись страницами к столешнице.

Из кухни доносился невнятный бубнёж. И вроде можно было подслушать, как он делал раньше, но Александр опустился на стул и положил локти на стол. Подслушивать не было никакой охоты. Когда-то давным-давно, несколько лет назад, Илья Алексеевич впервые явился к ним домой. Тот разговор Александр помнил и сейчас – Илья Алексеевич приглашал Небова в вокальный ансамбль. Сразу солистом. На городском конкурсе он услышал пение Саши и принял такое решение – позвать в вокальный ансамбль. Вместо другого мальчика, у которого сломался голос…

Сегодняшний разговор подслушивать Александр не желал. Всё и так понятно – пусть родители будут с Сашей мягкими и предупредительными, пусть постараются пока не заводить разговоров на больную тему. Пройдёт некоторое время, прежде чем Саша адаптируется к новой жизни. У него ведь сложный характер, плюс подростковый возраст, а тут ещё и такое. Терпение и такт – вот что главное в общении с ним. Ну и так далее в том же духе. Александр прекрасно знал своего учителя. И маму – она ещё и слезу пустит и пообещает: конечно-конечно, я буду оберегать Сашу. А Илья Алексеевич ответит: нет-нет, сильно оберегать не надо, всё-таки он не тепличное растение. Пусть смирится с правдой, – скажет Илья Алексеевич, – такого голоса, как в детстве, у него, конечно, уже не будет. Но может появиться красивый тенор, когда Саша станет взрослым («А может не появиться», – мысленно дополнил Небов). Пусть не забрасывает музыку, скажет Илья Алексеевич. Да-да, ответит мама, он не забросит.

Как же тошно.

Александр закрыл лицо руками. Может быть, Илья Алексеевич уйдёт по-тихому, не прощаясь?..

– Ладно, Саша, я пойду.

Небов убрал ладони от лица и повернулся к Илье Алексеевичу.

– И прекрати себя жалеть!

– Удачи вам.

– Я заскочу к тебе через пару недель.

– Не стоит беспокоиться, Илья Алексеич. Наслаждайтесь новым солистом, а то он же тоже когда-нибудь кончится.

– А ты продолжай сидеть здесь, может, корни пустишь. Из тебя выйдет прекрасное дерево.

– Спасибо.

– Да не за что, Саша! Только жизнь сама себя не проживёт.

– Хорошие слова, а главное – оригинальные. Я запомню. Лучше запишу.

– Надеюсь найти на твоё место менее строптивого вокалиста.

– Возьмите Костю – он настолько нестроптив, что практически сливается со стеной.

– Ну хватит, Саша.

Вместо того, чтобы уйти, Илья Алексеевич, наоборот, зашёл в комнату и плотно затворил за собой дверь.

– Послушай, когда голос изменится – позвони мне и мы всё решим. Сходим к фониатру, начнём заниматься снова. Если не хочешь со мной, я найду тебе другого преподавателя.

– Я вам не Робертино Лоретти.

– Конечно, ты не он. Пока что напоминаешь вялое растение. Сорнячок, который мнит себя розой.

Александр промолчал.

– Ну ладно, я понимаю, что сейчас ты не расположен к разговорам. Это нужно пережить. Завтра будет лучше, Саша.

– Вы сегодня кладезь банальных мудростей, Илья Алексеич.

– А ты сегодня заноза в… невыносимый. Если бы я всё ещё оставался твоим руководителем, ни минуты бы не церемонился – устроил б тебе такую выволочку, надолго б запомнил! Но, к сожалению… Можешь не провожать.

Илья Алексеевич рассердился не на шутку, даже хлопнул дверью, а Небов отвернулся к окну и уставился на проглядывающее между тонкими ветками лысого карагача небо. Небо было скупо белым, как в старом нецветном кино.

*

На следующий день Александр отправился вместе с мамой в школу. Он учился здесь до пятого класса, затем перешёл на домашнее обучение, которое оказалось не таким уж домашним: во время многочисленных турне ребята не имели возможности нормально учиться, их обучение можно было назвать заочным.

И вот теперь Небов вернулся в старую школу. Впрочем, без особого энтузиазма.

Ему было всё равно, что он, четырнадцатилетний, вошёл в школьный двор, как маленький – с мамой. У входа сновали дети, за углом курили старшеклассники – всё как обычно.

Серая лестница с крашенными множество раз перилами, скучный коридор с линолеумом на полу, тусклая приёмная директора, тусклая же секретарша, которой обязательно нужно записать, кто пришёл, в большую синюю тетрадку. Она скривила губы красной скобкой – улыбнулась, вероятно. Попросила подождать.

«Видимо, директор пьёт кофе с печенькой, а это всяко важнее, чем новый ученик», – подумал Александр. Но директор вышел из-за своей громадной двери почти сразу же. И приветственно улыбнулся.

Какие-то бумаги, разговоры, несколько степлеров на столе – зачем столько? – улыбки, спасибо-спасибо, что принимаете моего сына в середине года, что вы, что вы, мы всегда рады, к тому же класс не заполнен, Лёша Фёдоров перешёл в лицей.

Небову не было дела до всего этого, особенно до Лёши Фёдорова не было дела. Он нашёл глазами окно и пялился в него. На очередное небо. Ему пришла в голову интересная мысль, что с такой, как у него, фамилией пялиться на небо – это стильно. И он даже улыбнулся этой мысли. Оказалось, что они с мамой уже уходят, и его улыбку сочли за вежливое прощание. А жаль.

Дома была кровать, сон, дрёма, мама с просьбой собрать учебники. Что, какие учебники, что это такое?

Вечером пришёл с работы отец. Он вытянул руки и похлопал сына по обоим плечам. Наверное, считал, что более теплое приветствие не для мужчин. Он всерьёз может так считать, подумал Небов. Скупой на эмоции, но благородный. Переобулся в тапки и ушлёпал смотреть телевизор.

*

Утром оказалось, что нужно идти в школу. Ещё оказалось, что мама говорила об этом Александру вчера вечером.

– Как-то не уловил вчера эту мысль. Думал, может, мы просто сходили туда поприветствовать директора, – ответил он и скрылся в ванной. Мама посмотрела ему вслед со смесью сочувствия и чего-то ещё и вздохнула.

*

– Ребята, с сегодняшнего дня в нашем классе будет учиться новый ученик. Зовут его Александр Небов. Александр – известный певец, солист ансамбля «Небесные голоса». Он совсем недавно вернулся из Парижа.

«Ну и зачем об этом говорить?» – искренне удивился Александр. Он оглядел своих новоиспечённых одноклассников. Судя по лицам, они не только не слышали его пения, но и вряд ли знают значение слова «ансамбль».

– Александр раньше посещал нашу школу. До пятого класса. Правильно? – учительница с подобострастной улыбкой повернулась к Небову, ожидая подтверждения своих слов. Взглянув на неё, Александр сразу представил, как она накануне прослушивала их последний альбом, чтобы быть готовой к встрече с новым учеником.

Так и не дождавшись ответа, учительница сказала Небову:

– А меня зовут Татьяна Олеговна. Я ваш классный руководитель и, по совместительству, учитель географии. Садись на свободное место, Саша.

– Александр.

– Что? – не поняла Татьяна Олеговна, и даже суетливо поправила на носу очки.

– Все зовут меня Александром.

– Ах, конечно, Александр. Присаживайся, пожалуйста.

Татьяна Олеговна как-то витиевато вильнула телом – оказалось, это она так садилась за учительский стол, обогнув спинку своего стула.

– Небо, – прошептал кто-то за спиной Александра. Но он не обернулся – слишком много чести. А по шёпоту не получилось понять, кто шепчет – мальчик или девочка.

– Небо-небо, – донеслось до него чуть громче.

– Чтобы получше представить нового ученика, я захватила с собой диск, – провозгласила Татьяна Олеговна, но, кажется, её почти никто не слушал – все уставились на Небова, разглядывали его, как диковинку. Небов и был диковинкой. Нечасто в класс приходит ученик, который объездил Европу с концертами.

– Я включу сейчас альбом вокального ансамбля «Небесные голоса». Альбом записан во Франции, называется «Парижское небо серое».

Глядя на то, как Татьяна Олеговна тычет пальцем во все подряд кнопки на музыкальном центре, Александр почти возненавидел её. После нескольких минут мытарств она всё же попросила «кого-нибудь помочь ей». Нехотя поднялся увалень с первой парты, и через несколько мгновений Александр и его одноклассники внимали вступительной композиции альбома – сольной небольшой пьесе. Александр слушал свой голос, который все вокруг называли ангельским. Татьяна Олеговна замерла и вся обратилась в слух. У неё даже рука замерла, не доделав до конца жест, призывающий учеников умолкнуть. Так она и стояла посреди кабинета с зависнувшей в воздухе рукой, а Александр смотрел на эту руку и ненавидел свою новую учительницу.

Урок оказался классным часом. Когда, наконец, Александра с его музыкой оставили в покое, до перемены оставалось всего ничего, и Татьяна Олеговна принялась называть незнакомые Небову имена одноклассников и говорить им с укоризненным видом унылые вещи. А после звонка она остановила Александра, который пытался покинуть кабинет одним из первых, и попросила подписать для неё диск. Потом четырежды поблагодарила, словно Небов спас ей жизнь. Это и есть школа? И ему в неё ходить каждый день?

*

– Александр Небов, постой.

Александр обернулся и остановился. К нему подошла незнакомая девушка.

– Я твоя одноклассница, – пояснила она. – Ну, помнишь, я сижу на третьем ряду за первой партой?

– Нет.

– Да и ладно. Вика.

– Да и ладно, Вика, – ответил Александр и уже повернулся, чтобы покинуть, наконец, школьный двор. Но девушка схватила его за локоть и зашагала рядом.

– Ты с детства поёшь? У тебя такой классный голос! А мне споёшь? Можно прямо сейчас, у меня дома.

Александр попытался высвободить свой локоть, но не получилось. Тогда он спросил:

– А ты чем занимаешься помимо учёбы, Вика?

– А я хожу в школу моделей! Даже снималась для журнала. Для местного.

– Ты с детства модель? А для меня пройдёшься в нижнем белье? Можно прямо сейчас, у меня дома.

– Хамло!

Вика хлопнула ресницами, отпустила локоть Александра, развернулась, хлестанув его по лицу длинными прямыми волосами, и обиженно зашагала прочь.

Александр облегчённо вздохнул и побрёл в сторону дома. Вдруг он резко дёрнулся, схваченный за плечо. Пришлось остановиться.

– Это что ещё такое?! Подкатываешь к моей девушке? – рявкнул какой-то бугай ему в самое лицо. Александр скривился, словно проглотил лимон:

– Тоже одноклассник? Сидишь на третьем ряду за второй партой?

Бугай слегка опешил, но быстро нашёлся:

– Ты не ответил на мой вопрос!

– Ты тоже.

– Я спросил, подкатываешь ли ты к моей девушке.

– А кто твоя девушка?

– Вика.

– Нет.

– Что – нет?

– Мой ответ: нет. Не подкатываю.

– А что вы тут тогда…

– Я пошёл, – Александр освободился от хватки бугая и направился к выходу из двора. Ему серия быстрых знакомств с одноклассниками порядком надоела. Бугай догнал его у ворот и зашагал рядом.

– Так ты не клеился к моей девушке? – уточнил он ещё раз – так, на всякий случай. Было видно, что он растерял свой агрессивный запал. Шаги его стали менее бугайскими и даже слегка неуверенными.

– Нет.

– А мне показалось, когда вы тут стояли…

– Так ты мой одноклассник?

– Да. Ваня Петухов. Сижу не на третьем ряду, а на втором, но парту ты угадал.

– Прощай, Ваня Петухов.

Ваня по инерции продолжал идти рядом с Александром, пока тот не смерил навязчивого одноклассника взглядом. Тогда Ваня нехотя остановился. Цели он не достиг – морду не набил, толком не нахамил даже. Как повернуть разговор в опасное для новичка русло – тоже не придумал. А провожать того до дома совсем уж абсурдно – поэтому Ваня Петухов только проводил Александра взглядом. И разочарованно поплёлся домой.

*

Щелчка замка они не услышали, поэтому продолжали свой разговор, который был отчётливо слышен в прихожей.

– Хоть профессию нормальную выберет. Мужскую.

– Какая профессия, по-твоему, мужская?

– Да любая, кроме певца. Скажем, программист. А почему вот он не мечтал стать космонавтом в детстве?

– Космонавтом мечтали стать советские мальчики, сейчас совсем другие мечты.

– Тогда хотя бы пожарным. Или аквалангистом.

– Аквалангистом?

Александру надоело подслушивать – слишком скучно, и он шумно уронил школьную сумку на пол. В кухне моментально замолчали. И через несколько секунд рядом с Александром стояли оба родителя.

– Как первый день в школе? – радостно спросила мама.

– Нормально, – безрадостно ответил Александр.

– Познакомился с ребятами?

– С некоторыми.

– Хорошие?

– Не успел понять, ребята быстро разбежались по домам. Видно, спешили.

Небов протиснулся мимо родителей в комнату. У двери обернулся и сказал отцу:

– Кажется, я понял, кем теперь хочу стать.

Отец бросил быстрый радостный взгляд на маму, как бы говорящий: «Посмотри-ка, всё-таки образумился и выбрал будущую профессию. Это тебе не песни распевать», и тому подобное.

– И кем же ты решил стать?

– Аквалангистом, – сказал Александр, зашёл в комнату и плотно закрыл за собой дверь.

*

В его комнате был балкон. В детстве Александр считал это подарком судьбы – свой собственный балкон. Летними ночами за окном стояла нестерпимая жара, и он тайком, когда родители уже спали, выбирался на балкон с одеялом и подушкой и спал прямо на полу. В такие ночи можно было придумать для себя любую легенду – что он заблудился в лесу, наткнулся на хижину великана и ночует в ящике его комода. Или что он ушёл из дома и построил шалаш: теперь его никто не отыщет, как бы ни пытался. Балкон не был застеклён, и Небов глядел на небо. Оно было разным – то чёрным, как океанская глубина, то оранжевым – от света фонарей, отражённых в облаках. Оно было и тёмно-синим со звёздами. Иногда в небе висела круглая луна – как подброшенный теннисный мячик.

Когда Александр подрос и начал заниматься пением, он любил днём притаиться на балконе – так, чтобы его не было видно ни снизу, с тротуара, ни из соседских окон. Вжавшись в угол балкона, он начинал петь. И пел вначале тихо, а потом всё громче. Сквозь щель в обивке он видел, как прохожие задирали головы, а соседи выглядывали в окна, силясь понять, откуда идёт звук. Потом, конечно, они прознали, что это поёт соседский невзрачный мальчик, который еле-еле здоровается с ними при встрече. И Небову стало неинтересно петь с балкона. А спустя совсем немного времени на городском музыкальном конкурсе его заметил Илья Алексеевич. Заметил – и сразу взял в вокальный ансамбль…

Воспоминания пронеслись в голове Небова единой мыслью. Он вышел на балкон и оперся о потрескавшиеся от дождя и солнца деревянные перила. Успел посмотреть вниз, на макушки прохожих, а больше ничего не успел – ему на голову что-то упало с неба. Или не с неба, но точно на голову. Почему-то Александр вначале вгляделся в то, что шмякнулось о тротуар – нечто маленькое и прямоугольное. А потом уже посмотрел вверх.

– Угощайся.

Хитрое рыжее лицо смотрело на него с такой широкой улыбкой, на какую вообще может быть способно человеческое лицо.

– Надо было ловить. Это шоколадка.

Александр моргнул – то ли от удивления, то ли он солнца, которое как раз вышло из-за облака.

– Чего застыл, Небо? – спросила рыжая девчонка. Она свесила лицо и с интересом разглядывала Александра.

– Я не небо. Я Небов, – сказал он. Голос-предатель сорвался на последнем слоге на придушенный визг.

– Небо лучше, – сказала девчонка и скрылась из виду.

Александр не совсем понял – небо лучше, чем он, или лучше его фамилии?

Лицо вновь показалось. И рука. В руке была шоколадка.

– Теперь лови.

Пальцы разжались, плитка полетела вниз, и Небов, скорее инстинктивно, чем осознанно, поймал.

– Хороший мальчик, – похвалила его рыжая голова. Небову вдруг захотелось бросить эту шоколадку обратно, чтобы, пролетая, она щёлкнула девчонку по наглому носу. Но не стал – вдруг промахнётся: нельзя так осрамиться перед девушкой в первые же минуты знакомства.

– А я – Зинаида.

Как будто он спрашивал.

– Твоя одноклассница.

Кто бы сомневался. Небов подумал, что город просто наводнён его одноклассниками. Куда не пойди – везде они. Даже дома не оставляют.

– И сколько вас ещё? – решил он поинтересоваться у рыжей головы по имени Зинаида.

– Кого?

– Одноклассников.

– Двадцать шесть. Ну и ты ещё. Итого двадцать шесть с половиной.

Небов замахнулся шоколадкой, но Зинаидина голова скрылась. Заметила его маневр? Ну и ладно.

И только Небов хотел уйти в комнату и закрыть балкон во избежание наплыва новых одноклассников, голова появилась вновь. Потом появилась гитара – девчонка потрясла ею, свесив с балкона.

– Не надо кидать в меня гитару. Шоколадки вполне хватит, – на всякий случай предупредил Александр. Голова расхохоталась:

– Хорошая идея! Но только я хотела спросить тебя, как музыкант музыканта… Я сейчас спою свою песню, а ты скажешь мне, что не так.

«Начинается, – уныло подумал Небов. – На голову ты больная, вот что не так». Он юркнул в комнату и запер балконную дверь.

– Значит, аквалангист? – встретил его отец.

Александр мысленно выругался. Нигде ему покоя нет – ни на балконе, ни в собственной комнате.

– Да, аквалангист.

– Саша, а я ведь серьёзно. Задумайся о будущем.

– У меня его нет, – пробормотал Александр.

– Что? – не расслышал отец.

– Аквалангист – ничем не хуже профессия, чем остальные. Очень мужественная.

– Нельзя подслушивать чужие разговоры.

– Тогда не подслушивай, папа.

– Ты же понимаешь, что я о тебе, – начал нервничать тот. – Я к нему с серьёзным разговором, а он…

– Он? – Александр поднял брови, прикинулся удивлённым. – Кто это – он?

– Вредина! – отец явно хотел сказать другое слово, но на ум вовремя пришло это – цензурное… хоть и не очень созвучное его мыслям. Он вышел из комнаты сына, хлопнув дверью.

*

На следующий день мама потащила Александра к фониатру. Видно, Илья Алексеевич науськал. Небов пытался убедить маму, что вполне может сходить к врачу сам. Но Илья Алексеевич хорошо знал своего ученика и предупредил маму, что нет, не сходит, даже если пообещает. Поэтому уже без пяти минут двенадцать они – мама и Александр – сидели в приёмной платной клиники. А ровно в двенадцать вошли в кабинет.

– Заниматься вокалом можно, но осторожно, – сказал врач. – Петь в нижнем регистре диапазона простейшие распевки. О полноценных произведениях пока лучше забыть.

– Зачем тогда вообще открывать рот? – поинтересовался Александр, а мама шикнула на него, чтобы не грубил. Врач улыбнулся довольно равнодушно:

– Можете не петь. Переждать этот период – тоже хороший вариант. К вокалу вернётесь, когда мутация голоса закончится.

– А когда она закончится?

– От нескольких месяцев до года.

– И что будет с голосом?

Александр и сам не понимал, зачем задаёт вопросы. Ведь ответы он давно знал. Просто сотрясал воздух. Время от времени голос норовил взлететь до птичьего фальцета или, напротив, падал в медвежий бас. Всё сложнее было его контролировать даже при разговоре. Зачем петь? Тем более распевки – кому они нужны?

– Поменяется тембр. Станет ниже, – как маленькому талдычил врач. – Тенор, баритон или, возможно, бас.

– Это всё понятно, – резко оборвал его Александр и поднялся с места. – Прощайте.

Не дожидаясь мамы, он вышел из кабинета и из клиники. Мама догнала его уже на улице.

– Саша, зачем ты так с врачом? Он же объяснял…

– Наш фониатр лучше.

– Ваш – с которым работает Илья Алексеевич? Ну, теперь-то…

– Правда, он обманул меня – обещал, что голос сломается в пятнадцать.

– Никто не мог знать заранее, ты же понимаешь. Голос всё равно сломался бы…

– Всё, хватит, – отрезал Александр.

– Не бросай вокал, – тихо попросила мама.

– Почему? Папа же хочет, чтобы я стал аквалангистом.

– Да не хочет он, чего ты прицепился к нему с этим аквалангистом…

– Певец – это ведь не мужская профессия!

– Саша…

– А что Саша?

Голос вновь сорвался, и Александр припустил самым быстрым шагом, на какой был способен. Мама заспешила за ним, но скоро отстала.

Дома он заперся в своей комнате и не отвечал на её тихие уговоры выйти. Александр лежал ничком на полу рядом с кроватью – как будто его выбросили из самолёта, а он неудачно приземлился, в паре сантиметров от спасения. Так он себя и чувствовал. Запер дверь, но не смог избавиться от основного источника горечи – от самого себя. Если бы мог, выгнал бы себя из комнаты тоже. Чтобы не было больше этого тяжёлого, как багровая ночная туча, разочарования.

Мама не стучалась – скреблась в дверь – застенчиво и робко, как не у себя дома. И Александр даже позлорадствовал, сравнив её с тихой маленькой мышью. Он ненавидел весь мир. Хотелось его уничтожить, этот мир. Раз – и всё. Александр от бессилия закусил зубами рукав рубашки. Сухая ткань неприятно скрежетнула между челюстями, зубы резко заболели и резко же перестали. В висках запульсировала кровь. Александр разжал челюсти. Сел на полу. На столе завибрировал мобильник. Александр не сдвинулся с места, уставился на свои носки. Носки были обычными, однотонными чёрными. Уныние и скорбь. Мобильник затих.

– Саша, тебя к телефону, – донёсся из-за двери голос мамы. Безнадежный, как будто мама больше не верила, что сын выйдет. Или разочаровалась в нём. Что-то такое было в её голосе, беспризорно тоскливое и высохшее, как пустыня.

Александр вышел. Посмотрел на маму – она протягивала ему телефонную трубку. Глаза её ничего не выражали. Наверное, он себе напридумывал насчет её сиротливого голоса и насчет того, как она скреблась в дверь одинокой мышью.

«Да ей и дела нет», – подумал Александр и взял трубку.

– Саша, что сказал фониатр?

Это был Илья Алексеевич. Какое ему дело?

– Сказал, что у меня ломается голос, – придурковатым тоном сообщил Александр. И даже коротко хихикнул. Наверное, это нервное.

– А по сути?

– Сказал, что можно немного петь. А можно не петь. Мне это напомнило анекдот. Могу копать, могу не копать, – разговорился Александр. И вновь хохотнул.

Илья Алексеевич молчал некоторое время, потом произнёс:

– Саша, с тобой всё в порядке?

– Да, Илья Алексеич. Со мной всё в порядке. Ведь я могу петь, а могу не петь. Раньше у меня такого обширного выбора не было. Я мог только петь.

– Предлагаю тебе не петь, Саша, – тихо сказал Илья Алексеевич. Александру даже показалось, что связь пропадает, но потом он понял, что это учитель так с ним разговаривает, осторожно, как с больным человеком. Боится задеть или что-то вроде того. Но Александра нельзя задеть.

– Не пой пару месяцев, а там посмотрим, – продолжал в трубке Илья Алексеевич. – Я приеду, встретимся, во всём разберёмся. Всё будет хорошо, Саша.

– Это я уже слышал, – холодно сказал Александр. Придурковатость его куда-то делась, больше не тянуло хихикать. Тянуло бросить трубку – в прямом смысле, об пол. Приедет он! Взял себе нового солиста, так на черта ему израсходованный материал по фамилии Небов?!

– Саша, не переживай. Будет у тебя голос.

– Я не Робертино Лоретти! – крикнул Александр и, конечно, дал петуха. Получилось очень смешно, но никто не рассмеялся – ни сам Небов, ни Илья Алексеевич, ни мама, которая замерла на кухне и слушала. Её не было видно, но Александр ощущал ту особую напряжённую тишину, какая бывает, когда тебя кто-то внимательно слушает. Или подслушивает.

– И это хорошо, что ты не Робертино Лоретти, – через паузу осторожно произнёс Илья Алексеевич. – Не станешь петь в период мутации голоса, не попортишь связки, как это сделал он.

– Да лучше бы я был чёртовым кастратом! Сохранил бы свой голос! – выкрикнул Александр и бросил трубку – прямо на пол. Распахнул тумбочку, на которой стоял телефон, принялся что-то судорожно искать.

– Что ты ищешь? – почти беззвучно спросила мама. Она никогда не видела сына таким.

Александр наконец нашёл то, что искал – ножницы. Взял их на манер ножа и кинулся в ванную.

Мама бросилась за ним следом, но, когда дёрнула ручку, дверь не поддалась – Александр заперся изнутри.

– Открой, Саша! – взвизгнула мама. В ванной угрожающе затихло. Мама продолжала в панике что-то лепетать, при этом закрывая себе рот ладонью. Получалось жёвано, неразборчиво:

– Открой… что ты собираешься … ой, господи, Саша… прошу…

Тишина продолжалась. Такая тишина, какая бывает, когда смотришь фильм и вдруг пропадает звук.

– Саша! Ты что собрался… Кастратом стать?! – ужасная догадка, до этого висевшая в воздухе, наконец обратилась в слово. – Саша, не смей! Саша, положи ножницы!

Телефонная трубка лежала на полу и хоть и треснула от удара, но тоже слушала. Слушала молча, ничего не кричала, не пыталась остановить. Слушала происходящее как радиоспектакль, в который невозможно вмешаться.

Из ванной комнаты не доносилось ни звука.

Мама стала колотить в дверь кулаками. Молча. Методично.

После тридцать шестого удара дверь скрипнула шпингалетом и открылась в щель. А затем и полностью.

Саша вышел бесцветный, как зимнее небо. С ножницами в руках.

– Ты что?.. ты…

Мама схватила его за запястья и, не зная, что делать теперь, резко встряхнула. Но никак не могла вымолвить ни слова. Только пялила круглые от страха или гнева, или от какой-то другой огромной эмоции, глаза. Крови не было ни на ножницах, ни на Александре. Он положил ножницы на тумбочку.

– Что ты сделал, Саша? – донёсся напряжённый и оттого механический, как у робота, голос из трубки на полу. – Саша! Я приеду и… Что там произошло? Ты цел? Небов, не молчи, чёрт тебя дери! – голос злился. А мама неуклюже обняла спину сына, уткнулась хлюпающим носом ему в позвоночник.

*

Александр написал: «Просто Илья Алексеевич велел пока не пользоваться голосом». Записку он положил на середину своего стола, и вышел на балкон. Посмотрел вниз. По расчищенному от мокрого вялого снега тротуару ходили люди в цветных шапках.

– Небо!

«Вот чёрт», – подумал Небов. Но поднял голову – из злорадного интереса: как рыжеголовая Зинаида отреагирует на его лицо. Точнее на то, что на нём появилось.

– О! – воскликнула Зинаида и широченно улыбнулась. – Наконец кого-то достало, что ты ведёшь себя, как жареный гусь, и этот добрый человек принял меры?

«Вот ведь рыжая пакость! – мысленно ругнулся Александр. – И как, по её мнению, ведёт себя жареный гусь? Лежит на тарелке? Обливается жиром?»

– Теперь, когда ты нем, как рыба, я могу спеть тебе песню! Хорошо хоть за гитарой далеко идти не надо.

Небов смотрел, как над перилами появляется гитарный гриф.

«Больная, теперь гитару с собой везде таскает, чтобы отловить меня и спеть».

Небов толкнул дверь балкона и услышал, как Зинаида вдогонку ему не пропела, а – видимо, чтобы успеть, пока он не до конца покинул балкон, – протараторила под аккомпанемент варварских ударов по струнам:

– Бродяга без роду без племени,

Кричит на улицах города:

«Купите небо! Без денег я!

Купите небо недорого!»

«Спятившая личность», – подумал Небов и захлопнул балконную дверь. Отворилась дверь в его комнату, и Александру пришла на ум философская мысль о взаимосвязи всех дверей мира: закрываешь одну, тут же открывается другая. Он даже почти улыбнулся этой мысли, но ничего не вышло, ведь…

– У тебя пластырем заклеен рот! – воскликнул вошедший отец.

«А то я не в курсе», – мысленно съязвил Александр. Он показал пальцем на записку на столе.

– «Просто Илья Алексеевич велел пока не пользоваться голосом», – вслух зачитал записку отец. – Ага, значит, твой учитель пения посоветовал тебе заклеить рот пластырем? Что ж, я его понимаю. Я бы на его месте сделал это ещё пару лет назад.

«Я тоже тебя люблю, папа».

– Но мы ведь проделаем в пластыре дырочку, чтобы заливать в тебя жидкую пищу?

«А ты сегодня остряк. Повысили на работе до главного среди второстепенных?»

– Повезло тебе, что я в хорошем настроении. Премию на работе дали.

«Вот-вот».

– А то бы я сразу и без предупреждения сделал вот так.

И отец резким движением содрал пластырь с лица Александра. Тот чуть не вскричал от неожиданности и боли, но успел поймать и заглушить крик в зародыше. Вышел лишь короткий придавленный хрип. Александр ненавидяще глянул на отца. Тот буднично улыбнулся:

– Пойдём ужинать, мама звала.

*

Мама теперь смотрела на Александра с опаской. И разговаривала с ним, как Илья Алексеевич – словно с больным человеком.

«Я и есть больной, – подумал Александр. – Инвалид безголосый».

За столом мама тараторила какую-то чепуху, обращаясь то к сыну, то к мужу. За чепухой угадывалась неумелая попытка скрыть волнение. И сын, и муж молчали в ответ. В конце концов, муж не выдержал:

– Саша у нас принял решение больше не разговаривать.

– То есть как? – удивилась мама.

– А вот так. Ему учитель посоветовал не пользоваться голосом, он и понял буквально.

– Саша, как же так? Илья Алексеевич имел в виду другое – пока не петь.

– А Саша у нас прямолинейный – ему что сказали, то он и делает.

– А как же школа, Саша? – расстроилась мама. – Как уроки будешь отвечать?

– А он не будет отвечать уроки, он теперь станет молчаливым двоечником. Разве для профессии аквалангиста нужен хороший школьный аттестат? А вот уметь молчать – прекрасный навык. С рыбами особо не поболтаешь.

«А ты сегодня в ударе, папа».

– Саша, так нельзя, – тихо сказала мама.

– Саше всё можно. Саша у нас звезда. Ты ведь сама активно поддерживала в нём убеждение, что он звезда. И даже искренне верила в это. Всегда.

– Потому что он мой сын, – ещё тише сказала мама.

– Вот и полюбуйся, до чего его довела звёздная болезнь. Он ведь решил, что теперь всю жизнь будет сверкать. А время сверкать подошло к концу, его не вернёшь. Теперь – только в аквалангисты.

Саша резко поднялся с места, со скрипом отодвинул стул. Ложка упала мимо тарелки. Саша выскочил из кухни. Прежде чем хлопнуть дверью своей комнаты, успел услышать мамин вздох и слова, что-то вроде «Зачем ты так?» или «Ты перегнул палку», в общем, какую-то слабохарактерную чушь, которая никогда никого не вразумила со времен потопа. Отец будет считать, что он прав, и выговаривать матери за звёздную болезнь сына. А мама будет что-то подобное и дальше нести в надежде, что отец проникнется, но он не проникнется, ему глубоко безразлична судьба Александра-певца. Что его по-настоящему волнует, так это чтобы Александр стал аквалангистом.

Небо за окном оказалось тёмным, бескровным, и Небов подумал: его жизнь закончилась в Париже. Там он упал в небо того же цвета, как теперь, и разбился.

 

Румяное небо спелое

*

Бурый ветер, хмурые деревья, румяное зимнее утро. Небов пришёл в школу. Непонятно, зачем эта повинность, учиться он всё равно не собирается. Как сказал папа, с рыбами особо не поболтаешь, а он-то вообще ни с кем больше не собирается разговаривать. Тем более с рыбами.

Кабинет ему открыла техничка. Пришёл раньше – не спал ночь и утро не задалось. Занял заднюю парту, которая, он помнил, в прошлый раз пустовала. Чтобы никто не пялился ему в затылок.

Звонка на урок пришлось ждать долгие двадцать минут. Как сонные мухи, по одному вползали одноклассники. Ему даже показалось, что он узнал девушку, представившуюся Викой в прошлый раз. Вот она, с тёмными длинными волосами. Или нет, та, со светлыми? Небов отвернулся к окну – решил не забивать голову всякой ерундой.

– Небо! – оглушительно раздалось совсем рядом.

Небов сделал над собой усилие и не обернулся. И так понятно: Зинаида балуется, рыжая голова.

– Оглох?

Зачем она орёт на весь класс? Дурная, что ли? Так и подмывало задать этот вопрос. Но Небов и тут сдержался. Продолжал изучать оконную раму во всех подробностях. Одноклассники поглядывали на них – он чувствовал, но не придавал этому значения. Публика, что с неё взять, пусть любуется.

Рядом на парту что-то громко плюхнулось. И на стул тоже плюхнулось. Небов оторвал взгляд от окна. Рядом сидела Зинаида и выжидательно смотрела на него. Вблизи стало заметно, что волосы у неё не рыжие, а коричневые, а рыжими Небов счёл их из-за несусветного количества веснушек на лице. И само лицо странное – когда улыбается, напоминает тыкву, когда серьёзно – кабачок.

– А поздороваться? – спросила Зинаида и сделала лицо-тыкву. Вот чему она так широко улыбается всякий раз?

«А попрощаться?»

– И зачем только отклеил пластырь? Тебе он шёл.

«Шёл, шёл и ушёл».

– Вот, – она достала из школьной сумки шоколадку и толкнула её по парте Небову. – Молодые дарования нужно поддерживать.

Небов толкнул шоколадку обратно. Зинаида не растерялась, и плитка проскользила по столешнице снова к Небову.

«Спятившая личность… Так и будем перебрасываться этой несчастной шоколадкой», – подумал Александр и лишь слегка подвинул её в сторону, чтобы не мешала раскинуть вальяжно локти на парте.

– А было весело, – заметила Зинаида. А Небов подумал, что ведёт девчонка себя как дурочка с переулочка. Интересно, как к ней относятся в классе, с такими-то её закидонами? Судя по всему, обходят Зинаиду стороной.

«С ней, наверное, боятся даже взглядом встречаться, как с прокажённой. А кто заговорит, тот вообще, считай, заразился. С этим беднягой заразившимся и общаться-то больше никто не станет, – нафантазировал Небов. – Отлично. Пусть сидит со мной как оберег от одноклассников».

– Ты не против, что я с тобой села? – прочитала его мысли Зинаида.

«Нет-нет, что ты! Сиди. Меня перестанут замечать, пока я вовсе не исчезну, пока не превращусь в точку, как попа улетающего шмеля. Хм, не самое удачное сравнение».

– Хотя какая разница, против ты или нет. Это не твоя планета, не ты её крутишь.

«Какая мощная астрономическая метафора. Не ты крутишь эту планету! Надо будет записать на бумажке, чтобы потом не забыть её выкинуть».

Прозвенел звонок, но Зинаиду это не угомонило. Она даже не перешла на шёпот.

– Я взяла с собой гитару, Небо. Так что после урока смогу тебе спеть. И не надо закатывать глаза!

«О, я закатил глаза? Странно, с чего бы мне их закатывать? Меня всего лишь преследует ненормальная с гитарой наперевес и с маниакальным желанием исполнить песню про какого-то неадекватного бродягу, продающего небо. Нет, я не закатывал глаза, тебе показалось, тыкволицая».

– Гитара у меня спрятана в…

– Котова, повтори, что я только что сказала? – раздражённо спросила учительница.

Небов удивлённо уставился на неё. Оказывается она тут уже минут пять о чём-то разглагольствует, а Александр и Зинаида даже не заметили этого за увлекательнейшим разговором о гитаре.

Зинаида поднялась – это она оказалась Котовой. И повторила:

– Вы сказали: «Котова, повтори, что я только что сказала».

– Не смешно, Котова.

– Согласна. Но вы и не шутили. Может, поэтому не смешно.

«Она что, бессмертная?» – подумал Небов. Он с интересом следил, как лицо учительницы стремительно краснеет от гнева, и гадал, выгонят тыкволицую Котову или влепят ей двойку.

– Родителей ко мне завтра, Котова.

«Ах да, этот вариант я не учёл», – подумал Небов.

– Отвлекаешь Небова от урока!

«Вот именно! Как не стыдно? Кстати, какой сейчас предмет?» – Александр поискал глазами на парте, но подсказок не нашёл – ни у него, ни у Зинаиды учебника не было. А Зинаидина тетрадь с межпланетным монстром на обложке ни о чём ему не говорила.

– И почему, Котова, ты села не на своё место, а с Небовым?

– Просто он мой парень.

Вот тут Небову отчаянно захотелось заговорить. Причем не самыми литературными выражениями. Что она себе позволяет, веснушчатая тыква?

– Александр, это правда? – удивилась учительница. Вместе с учительницей удивились и ребята – глядели во все глаза на необычную парочку за задней партой. Кто-то шумно хихикнул.

Небов уткнулся взглядом в разрисованную кем-то столешницу. А учительница теперь не знала, как поступить. Секунду помедлив, она повернулась к доске и, как ни в чём не бывало, продолжила урок.

– О, так ты не против быть моим парнем? – шепнула Зинаида Небову. – А я всего лишь хотела тебя позлить.

«И у тебя получилось», – подумал Александр и злобно уставился на девчонку.

– Почему ты молчишь? Ты же певец. Разве певцы не распевают целыми днями, когда надо и когда не надо?

«Конечно. Мы вообще не говорим, а сразу поём, как в опере: о Зинаи-и-ида! Свет очей моих, за-а-аткнись!»

– Выглядишь, как промокший под дождём престарелый бобёр.

Александр вздохнул. Зинаида улыбнулась ещё шире, чем обычно – уголки губ почти залезли в уши.

– Значит, что бы я ни сказала, ты всё стерпишь? За что такой подарок?

«Девочек бить нельзя, девочек бить нельзя», – мысленно повторял Александр.

– Давай рассуждать логически.

«А давай».

– Ты не немой.

«Какая прозорливость! Я, чёрт возьми, певец! Само собой, я не немой».

– Тем более, ходят слухи, что ты певец.

«Вот именно».

– Хотя, возможно, ты всё-таки немой.

«Приехали. Оставь свой мозг науке для опытов, тебе он всё равно не нужен».

– Просто из-за твоей миловидной внешности тебя выставляли на сцену и ты открывал рот, а за кулисами пел какой-нибудь уродец с прекрасным голосом.

«Значит, у меня миловидная внешность?»

– Уродца на сцену выпустить не могли, ведь это не цирк уродов.

«Рассуждай, рассуждай. А ничего, что я с тобой разговаривал на балконе?»

– Да шучу я. Прекрасно помню твой голос – ничего особенного.

«Сама ты – ничего особенного».

– Так что ты не немой. Либо такой странный немой, который иногда разговаривает.

«Отсадите её от меня, пожалуйста. Вдруг тупость заразна?»

– У тебя такое лицо, словно ты съел помидор с можжевеловым вареньем, – захихикала Зинаида.

«Пробовала, что ли?»

– Так, Котова! Если не прекратишь хихикать, выгоню! – рявкнула учительница.

«К чему эти условности, гоните её в три шеи прямо сейчас».

Котову не выгнали. Она умильно извинилась и затихла. Александр вполуха слушал учительницу. Отвернулся от Зинаиды и смотрел в окно. Выкроенное оконной рамой небо стало его лейтмотивом.

Перед его глазами вдруг возник листок в клетку. На нём было коряво написано: «Раз ты нем, как рыба, давай тогда переписываться». Листок держала Зинаидина рука.

Александр взял ручку и накарябал ниже её записи: «Нет».

«Но мы ведь уже переписываемся, раз ты ответил».

«Нет».

«Другие слова знаешь?»

«Нет».

«Ты дал обед молчания? Как ты пришёл к этому, путем духовных практик или от балды?»

«Обед молчания, мда…» – подумал Александр, и больше ничего не писал, хоть Зинаида и очень старалась его на это сподвигнуть – совала ему листок и карандаш. Александр вплотную придвинулся к окну, упёрся плечом в подоконник. В какой-то момент Зинаида достигла успеха и всунула-таки ему в руку карандаш.

– Так, Небов! – вскрикнула учительница.

Александр вздрогнул от неожиданности. Он-то что сделал не так?

– Встань, когда учитель с тобой разговаривает!

Александр поднялся.

– Ты что, считаешь, раз ты мировая знаменитость, тебе всё можно? Смотрю на тебя, смотрю, а ты не реагируешь. Ещё и записки друг другу пишете? – она кивнула на карандаш в руке Небова. – Шуры-муры будете устраивать вне школьных стен!

«Да какие шуры-муры!»

– Хихикают и хихикают, сил моих нет вас терпеть! Чего ты молчишь, Небов? Нечего сказать в своё оправдание? Тогда убирайтесь с моего урока оба! И завтра жду ваших родителей!

«Ещё не хватало, чтобы отец потом на мне оторвался в удовольствие. Это же Зинаидины происки, я при чём? Пусть встанет и признается, что сама виновата. Давай же, тыкволицая, вперёд!»

Но Зинаида невозмутимо сунула тетрадь с межпланетными монстрами на обложке в сумку и толкнула Небова в плечо, мол, пойдём уже, видишь, все нас ждут. Для неё ситуация изгнания из класса была рядовой, можно сказать, будничной.

Одноклассники с туповато-хитрыми лицами следили за их торжественным уходом.

– Тили-тили-тесто, – произнёс кто-то робким шёпотом, когда Небов переступал порог кабинета.

«Мда… сколько лет этим наивным деткам?»

*

Оказавшись на улице, Небов попытался оторваться от скачущей следом Зинаиды. Она замешкалась под лестницей, но слишком быстро освободилась, и этой форы Небову не хватило. Он шагал как можно более широко, но Зинаида не отставала.

– Ты порвал связки? Кричал и охрип? Тебя укусила змея? – сыпала предположениями девчонка.

«При чём тут змея? Как, чёрт возьми, змея связана с голосом?» – раздражённо думал Александр.

– Я гитару прихватила. Прятала под лестницей.

«Да уж вижу».

– Нет, ну правда. Что случилось?

«Отстань».

– Не хочешь рассказывать, почему не разговариваешь – тогда я тебе песню спою.

«Это месть?»

– Первый куплет ты слышал, но я всё равно повторю. Спешить нам некуда.

«Что я тебе сделал плохого? Может, ты была на одном из моих концертов, а я косо посмотрел на тебя со сцены?»

– Что ты так несёшься, Небо, прямо как курочка-несушка? Не очень-то удобно играть на гитаре и петь на такой скорости.

«Бедняжечка».

– Но я справлюсь.

«Нет. Уже слышал твоё бесчеловечное пение – не справишься».

Зинаида резко брякнула по струнам.

«Кулаком она их колотит, что ли?»

– Бродяга без роду без племени,

Кричит на улицах города:

«Купите небо! Без денег я!

Купите небо недорого!»

 

На голову небо падает

Дождями, снегами, бурями.

Купите лазурное зарево!

Платите двумями ру́блями!

Александр припустил со всех ног. Ботинки проскальзывали по мокрому снегу – ну и пусть. Кажется, Зинаида растерялась, потому как пение прекратилось. Может, не побежит за ним? Александру хотелось верить в лучшее. Даже если ухряпает одежду, даже если упадёт лицом в снег – всё лучше, чем это варварство, эта кощунственная насмешка над его слухом и музыкальным вкусом.

Уже возле подъезда Александр обернулся. Погони не было. Зинаида остановилась вдалеке, не добежав до двора. Она склонилась над чем-то, что лежало на тротуаре.

«Гитару уронила, когда гналась за мной», – понял Небов. И ему даже стало немного жаль тыкволицую Зинаиду. Сейчас, без улыбки, её лицо напоминало кабачок.

*

– Сынок, тебя к телефону, – позвала мама.

Небов не двинулся с места. Тогда мама заглянула в комнату и протянула ему трубку:

– К телефону.

«А смысл?» – мысленно ответил ей Небов и попытался даже передать это взглядом, но вряд ли сумел, потому как мама выжидательно стояла в дверях.

– Это девочка.

«Тем более, к чему время тратить?»

Но всё же поднялся. Из интереса. Не узнать, какая именно девочка, а проверить, сколько она продержится, не услышав в ответ ни слова.

Взял трубку. «Девочка» на том конце провода услышала шуршание и сказала:

– Привет, Небов! – весело так сказала. У Небова сразу испортилось настроение. Девочка оказалась Настей. – Думаешь, выключил мобильник и проблема решена? Есть ещё и домашний, Небов! Надеюсь, ты меня слушаешь.

«Слушаю, слушаю, – злорадно подумал Александр. – Давай, жди, когда же я тебе отвечу».

– Твоя мама предупредила меня, что ты теперь молчишь, – усмехнулась Настя. – Что ж, правильное решение.

«Вот чёрт».

– Голосом нужно пользоваться, когда он есть. Он и раньше у тебя был не ахти, а теперь, с петухами и прочим…

Небов готов был бросить трубку, но Настя это предугадала и сама себя оборвала на полуслове – ведь она ещё не сказала главного, нельзя Небову класть трубку сейчас, иначе удовольствие от звонка насмарку.

– Подожди, не бросай! – вскрикнула она и принялась тараторить, чтобы успеть выложить всё: – У нас появился новый солист! А точнее, солистка! Это девочка.

«Ты, что ли?» – сердце Небова упало.

– Её зовут Ангелина, и голос у неё, само собой, лучше твоего! Мы уже репетировали перед новым турне! Наверное, Илья Алексеевич решил постепенно переделать ансамбль в девчачий! Так что, Небов, ты ушёл навсегда, а вот мы – останемся! Я точно останусь! Скоро погонят и Петю, и Костю, а я останусь!

«Но не солисткой же. С твоими данными никогда не стать ею».

– Буду колесить по Европам и дальше, а ты живи своей обычной жизнью! Учись в своей обычной школе! Станешь скучным взрослым, проживёшь скучную жизнь!

«Да-да, скажи ещё, что я начну собирать цветной металл, чтобы прокормиться», – ухмыльнулся Александр. Настя услышала его хмыканье и удивлённо воскликнула:

– Тебе смешно? Ты же без голоса калека, Небов! Голос – это всё, что у тебя было! Молчишь? Ха-ха-ха! Из-за своей дурацкой забастовки даже ответить мне теперь не можешь, неудачник.

«Ну-ну, развлекайся. Посмотрим, на сколько тебя хватит».

Запас колкостей у Насти быстро иссяк.

– Ладно, Небов. Ты мне надоел, – решила, наконец, она. – Будешь в Барселоне, заходи на огонёк.

«Обязательно».

Александр положил трубку и долго на неё смотрел. На пластиковом корпусе широким штрихом чернела трещина.

 

Всегда голубое небо́

*

Вечером зашла мама. Она остановилась у порога и переминалась с ноги на ногу, как робкая школьница. Александр сделал вид, что не замечает её, хоть не заметить было невозможно. Он смотрел в окно на покачивающуюся веточку. Без особого интереса смотрел.

– Звонила твоя учительница, Наталья Леонидовна. Жаловалась на тебя.

«Так вот как её зовут – Наталья Леонидовна».

– Вызвала нас в школу. Но отец запретил мне идти, пошёл сам.

«Конечно, папа у нас взрослый мальчик, самостоятельный».

– Боюсь, когда вернётся, будет ругать тебя, сынок.

«Само собой, будет, это же папа. Жёстокий, но справедливый. Как и положено родоначальнику династии аквалангистов».

– Наталья Леонидовна сказала, что ты и твоя девушка, – мама сделала акцент на слове «девушка», – шушукались на уроке. Твоя девушка, Саша? У тебя появилась девушка?

Небов усмехнулся.

«Да уж, появилась».

– Кто она? Твоя одноклассница?

«А также соседка сверху, и, по совместительству, спятившая личность с гитарой и маниакальным желанием спеть мне песню про небо».

– Саша, да ответь же ты! – в голосе мамы чувствовалось раздражение, и Небов даже отвернулся от окна, чтобы увидеть это собственными глазами – мама злится. Лицо хранило жёсткое выражение каких-то пару секунд, а затем привычно обмякло. Мама опустилась на краешек кровати сына.

– Я так устала от твоего молчания, Саша. Я хочу поговорить. С тех пор, как приехал, ты только нервничаешь да отмалчиваешься. Сколько это продлится? Я готова подождать, если тебе станет легче. Но я так устала, так соскучилась по тебе, сынок.

Небов сглотнул непонятно откуда взявшийся горький ком и отвернулся от мамы.

Из прихожей послышался глухой стук и шлёпающие тапочные шаги – отец.

– Не прошло и недели, как ты дома, а меня уже вызывают в школу по поводу твоего кошмарного поведения, – сразу с порога начал он. – И как ты только успеваешь?

«Я прыткий».

– Учительница сказала, что ты болтал с девочкой прямо на уроке. Я переспросил три раза, и она повторила: болтал. Саша, ты болтал? Произносил слова?

– А ещё у него появилась девушка. Та самая, с которой он «болтал», – дрогнувшим голосом добавила мама.

Лица родителей изображали драму, словно они играют в пьесе Шекспира. Монтекки и Капулетти. Александру стало смешно, но как-то вяло смешно – он даже не улыбнулся. Как дряхлый старик, тяжело опустился на стул и спрятал лицо в ладонях.

«Неужели это и есть обыкновенная жизнь, о которой говорила Настя? Жизнь, которую я проживу, будучи скучным взрослым, пока она распевает в концертных залах Европы? Ну привет, уныние и скорбь».

– Саша, что с тобой, ты расстроился? – мама положила руку на плечо сына. А отец сказал:

– Хватит с ним сюсюкаться, пусть взрослеет.

«Да, мама, пусть я взрослею».

– Станет мужчиной.

«И стану скучным мужчиной».

– Если у него есть девушка – это хорошо. Молодец парень.

«Я – молодец парень, такой, как все».

– Познакомишь, Саша? – робко предложила мама.

«Познакомлю. О да».

Александр резко поднялся со стула и выскочил в прихожую.

– Опять ты со своими нравоучениями. Давишь на него, – расслышал он мамин голос, а папин ответил:

– Да разве я давлю, не начинал даже…

Дальше Небов не слышал – он мигом оказался в подъезде и побежал по лестнице вверх. Позвонил в дверь. Ему открыла сама Зинаида. Он схватил её за локоть и поволок.

– Подожди, я гитару захвачу, – не растерялась Зинаида, высвободилась из его хватки и юркнула обратно в свою квартиру.

«Похоже, ей безразлично, куда я её тащу. Лишь бы с гитарой».

Через минуту Александр втолкнул Зинаиду с гитарой в прихожую, гитара тюкнулась об обувную тумбу, а Зинаида почти уткнулась веснушчатым лбом в родителей.

– Здравствуйте… – начал отец несколько растерянно. – Вы ведь соседка наша сверху?

– И одноклассница вашего сына, – сказала довольная Зинаида. Она всегда была довольна, эта Зинаида. – Мы с Александром Небовым сидим за одной партой.

– А-а-а, – многозначительно протянула мама. – Это с вами он… с ним вы…

– Она его девушка, – подсказал отец и кивнул маме. Затем повернулся к Зинаиде и Александру и кивнул уже им: – Хорошо, молодцы.

– У меня по этому случаю песня есть! – воскликнула Зинаида.

«Давай, давай свою песню. Сейчас самое время для песни», – Александр мысленно потёр руки в предвкушении.

– Чего ж мы в прихожей стоим? Пройдите… эмм…

– Зинаида! – представилась девочка и стукнула пятернёй по струнам в честь знакомства.

Мама вздрогнула. Отец моргнул. Александр улыбнулся, наблюдая их растерянные лица. Сына учить жизни любой сможет, а попробуйте-ка выдержать натиск Зинаиды!

– Может быть, сначала чаю? – робко предложила мама.

– Нет, сначала песня! Первые два куплета я петь не буду, так как Александр уже имел удовольствие прослушать их. А вот другие – завсегда пожалуйста, – и без перехода завела во всё горло:

– Наденьте небо на голову,

Гуляйте по улицам города,

Кричите: «Я в небе, не голый я!»

И в люди несите его.

 

Пусть люди увидят, заохают:

«А где бы купить такое же?»

Вы скажете: «Нету такого же,

Но я купил у него», –

 

Покажете пальцем в ту сторону,

Где сгорбленный нищий с котомкою,

Бродяга без роду без племени,

Торгует небом давно.

 

На этом месте лопнуло сразу две струны. Зинаида удивлённо замолчала и принялась разглядывать свисающие, как усы насекомого-мутанта, струны. Родители Александра испуганно ретировались на кухню под предлогом поставить чайник.

Александр развернул Зинаиду лицом к двери и легонько подтолкнул.

– Погоди, Небо, а как же чай?

Он бы сказал спасибо Зинаиде за представление, и отдельно поблагодарил за смущённые лица родителей. Но ведь он дал себе слово молчать. А слово надо держать, если ты настоящий джентльмен. Поэтому Александр молчаливо вытолкал Зинаиду в подъезд и тщательно запер за ней дверь.

*

Небо заглядывало в окно Небова большим голубым глазом. Коротко звякнул дверной звонок.

«Зинаида вернулась, допевать будет?» – подумал Александр.

Через минуту, наполненную невнятным бормотанием в прихожей, в комнате возник Илья Алексеевич. Выглядел он сердитым и морщинистым, как кошка-сфинкс.

– Твоя мама позвонила мне и рассказала, что, оказывается, я насоветовал тебе не пользоваться голосом. Это правда, Саша? Я советовал именно это? – напустился на Небова Илья Алексеевич. – Может, я также попросил тебя устроить всем бойкот, дать обет молчания, как в монастыре, или что-то в этом роде?

Александр не смог сдержать улыбку.

– Тебе смешно?!

«Вообще – да».

– А то, что ты отрываешь меня от работы своими капризами – это как, тоже смешно?

«Я не просил вас приходить, – Александр перестал улыбаться. – Идите, работайте, воспитывайте новых певцов, талантливее и лучше меня. Давайте, давайте, никто вас не держит!»

– Нёсся через весь город, чтобы иметь счастье лицезреть твою наглую молчаливую физиономию!

«Неситесь теперь обратно, мне вы не нужны!»

– И не надо мне тут гневно сверкать глазами! Благодари Бога, что я не умею читать мысли! А то бы…

«Ну? Ну? Что бы вы сделали, услышав мои мысли? Договаривайте! Казнили бы на месте? Да вы мне никто! Не лезьте теперь в мою скучную жизнь обычного, ничем не примечательного аквалангиста, собирающего цветной металл, чтобы прокормиться!»

– Саша, сядь, – сказал Илья Алексеевич и сел сам. Он похлопал рядом с собой ладонью, но Александр не сдвинулся с места. – Крутой у тебя нрав, – скорее устало, чем сердито, проговорил Илья Алексеевич. Он сложил руки в замок и уставился на них.

Через несколько минут молчания Александр было подумал, что Илья Алексеевич забыл о его существовании и где находится – тоже забыл. Но учитель поднял лицо и внимательно посмотрел на Александра.

– Не заговоришь?

Александр отрицательно мотнул головой.

– Прекрасненько. Саша, мы с ансамблем едем по городам России, а затем в Италию.

«Скатертью…»

– И я хотел бы, чтобы ты прежде увиделся с ребятами. Они скучают по тебе.

«Ага, да, скучают».

– Петя и Костя о тебе спрашивали. Павел опять же.

«И что именно они спрашивали – как там этот неудачник, не повесился ли с горя?»

– Да и я скучаю, что уж греха таить. И дело не в том, что твой голос трудно заменить. А в том, что… В общем, дело в другом. Мы все скучаем, – последнюю фразу Илья Алексеевич скомкал. – Так что, Саша, – продолжил он преувеличенно бодро и громко, – если возникнет желание, сегодня вечером, буквально уже через два с половиной часа отъезжает наш поезд. Я буду искать тебя глазами в толпе, так и знай.

Илья Алексеевич вскочил и буквально выпрыгнул из комнаты в прихожую, а из прихожей – в подъезд.

Александр подошёл к окну. По чёрной, мокрой от растаявшего снега дорожке шагал его учитель, размахивая полами расстегнутой серой куртки.

На повороте из двора он обернулся и посмотрел на окно Александра.

Сунул руки в карманы.

И неуверенно, как будто не по своей воле, свернул за поворот. Солнце окрасило стеклопакет в золотой цвет, и Небова в окне он так и не увидел.

*

На секунду Александру показалось, что гремит гром – но нет, просто кто-то долбился в его дверь. Александр распахнул её и встретился лицом к лицу с Зинаидой.

«Дёрнуть ручку не пробовала? Это такая волшебная вещь, помогающая открыть дверь, не выломав её».

– Если ты думаешь, что я буду за тобой бегать, Небо, то ты ошибаешься! – заявила Зинаида с порога.

«Хм», – подумал Александр.

– Сейчас я не бегаю за тобой, сейчас я размеренно дошагала со своего этажа не твой, – пояснила девочка.

«А, тогда понятно».

– Входная дверь была распахнута – входи кто хочет, то есть я.

«Илья Алексеевич не закрыл. Спасибо, удружил».

– Мне пришлось снова тащить гитару!

«Пришлось?»

– Я не допела песню.

«Но ведь лопнули струны».

– А я доиграю, как Паганяня – на одной струне.

«Паганяня? Держите меня семеро, или можно больше. Стоп. Ты читаешь мои мысли, Зинаида?»

– Просто ты посмотрел на гриф и явно подумал о струнах.

«Понятно».

– А теперь к делу.

«У нас есть дело? Не заметил, когда оно появилось?»

– Раз уж мы жених и невеста…

«Стоп, стоп, притормози…»

– Я считаю, что один из нас должен сделать другому предложение.

«Сейчас потопаешь обратно на балкон».

– Подозреваю, что ты, Небо, предложение не осилишь. Хотя бы потому, что молчишь, как непроходимый Герасим.

«Непроходимый Герасим?»

– Поэтому я решила взять всё в свои руки. Будем считать эту песню серенадой. Кольца у меня нет, цветов тоже, но это потом.

Александр схватил Зинаиду за запястья и недвусмысленно развернул её лицом к балкону.

Она брякнула ладонью о струны и заголосила:

– Купите парижское серое,

Купите по-зимнему белое,

Купите румяное, спелое

Небо купите моё.

 

И бросятся вскачь покупатели,

Что выгодно деньги потратили,

Теперь над макушками ихними

Всегда голубое небо́.

 

Когда в комнату, привлечённые звуками, вошли родители, Александр толкал Зинаиду к балкону, а она упиралась лопатками в его ладони, а пятками в пол и во весь голос орала песню, перемежая слова хаотичными ударами по оставшимся струнам.

– Саша, что тут… И Зинаида снова в гостях? Почему ты тащишь её на балкон? Что вообще происходит? – вопрошал отец. Мама стояла рядом с ним безмолвная, с поварёшкой в руке. Зинаида обернулась и улыбнулась:

– И снова привет в обед, дорогие родители Неба! Песня называется «Никому не нужно небо». Ну потому, что оно реально никому не нужно. Слова мои, музыка авторская. А значит, тоже моя. Александр теперь должен на мне жениться, – без всякого перехода выдала Зинаида.

– То есть как? – пролепетала мама. – Должен жениться? То есть… это значит, что… Саша?

– Александр, в твоих интересах сейчас же вновь заговорить и объяснить нам всё, – сказал папа и угрожающе забрал у мамы поварёшку. – Почему это ты должен на ней жениться? Что такое произошло? То, о чём мы подумали?

«Да-да, Зинаида беременна от меня песней про небо. Вот, никак разродиться не может», – усмехнулся Александр.

Зинаида с улыбкой до ушей на лице-тыкве брякнула по струнам и проорала:

– Бродяга без роду без племени

Под парковым деревом спит.

Бездомный, ненужный, потерянный,

Он даже почти не храпит!

 

«Вот она, скучная, неинтересная жизнь, которую обещала мне Настя», – подумал Александр, улыбнулся ошарашенным родителям, взял Зинаиду за руку и потянул её за собой.

*

Голубое небо скрипело ветром, карагачи по краям тротуара торчали стрижеными голыми ветками, словно их выдернули из почвы и вставили обратно корнями вверх. Александр и Зинаида с гитарой бежали между рядами опрокинутых карагачей, скрипучий ветер тревожил их волосы, и в целом они выглядели, как влюблённые в финале мыльной оперы. Бегущие навстречу собственному счастью.

Уже показался железнодорожный вокзал – крыша, как колпак феи.

Внутри здания автоматический голос объявлял отправление и прибытие поездов. Пахло варёной кукурузой и пылью. Сталкивались плечами люди из разных уголков мира.

Александр толкнул дверь, и они с Зинаидой оказались на перроне.

Александр смотрел по сторонам. Он не знал номер поезда, не знал даже направление, но верил, что и так найдёт.

– Саша! – услышал он. Могли звать кого угодно.

Через общий гул, гудки, смех и разговоры вновь донеслось:

– Саша, мы здесь!

Ближайший поезд медленно тронулся. Куча машущих ладошек – уезжающие и прощающиеся, грустные и весёлые, спешащие поскорее убраться и те, кто долго смотрит вслед уже уходящему поезду. Все они были здесь. И сквозь слои разномастных людей кричал Илья Алексеевич – теперь-то Александр увидел своего учителя. Тот открыл окно в купе и вылез по плечи. Махал рукой. Рядом с ним за стеклом – Настя и Костя. Где-то там, в глубине, наверное, ещё и Лиза, Петя и Павел. И новый золотой голос ансамбля – Ангелина. Но Александр не увидел их. Схватил Зинаиду за руку и потянул к поезду – нужно подойти ближе, нужно бежать за вагоном.

Они протолкнулись, продрались, как сорняк через бетонную плиту – через толпу к запылённому окошку.

Александр стащил с плеча Зинаиды гитару и всунул ей в руки. У гитары свисали струны-усы, гитара выглядела жалко. Зинаида улыбнулась, превратила свое лицо в тыкву. Александр сказал ей:

– Никому не нужно небо. С начала и до самого конца!

И заголосили на два голоса под гитарный бой:

– Бродяга без роду без племени,

Кричит на улицах города:

«Купите небо! Без денег я!

Купите небо недорого!»

 

На голову небо падает

Дождями, снегами, бурями.

Купите лазурное зарево!

Платите двумями ру́блями!

 

Поезд двигался, Александр и Зинаида шагали с ним рядом. Три лица торчали из окна как скромный букетик из лиц.

 

– Парижское строгое серое,

Московское бледно-бесцветное,

Купите любое, хоть белое,

Хоть чёрное цвета ворон.

 

Наденьте небо на голову,

Гуляйте по улицам города,

Кричите: «Я в небе, не голый я!»

И в люди несите его.

 

Букет лиц распался: два рассмеялись, одно, то, что посередине, раздражённо сморщилось, сердито завяло.

– Небов, прекрати орать во всю глотку, связки попортишь!

Небов вместе с Зинаидой ускорился, чтобы поспевать за поездом.

– Пусть люди увидят, заохают:

«А где бы купить такое же?»

Вы скажете: «Нету такого же,

Но я купил у него».

 

Покажете пальцем в ту сторону,

Где сгорбленный нищий с котомкою,

Бродяга без роду без племени,

Торгует небом давно.

– Небов, а ну-ка замолчал как прежде! Голос береги, Небов!

Голос Небова скрежетал не хуже рельс под колёсами поезда – даже громче, пронзительнее, ужаснее, прекраснее:

– И бросятся вскачь покупатели,

Что выгодно деньги потратили,

Теперь над макушками ихними

Всегда голубое небо́.

 

Купите парижское серое,

Купите по-зимнему белое,

Купите румяное, спелое

Небо купите моё.

 

Поезд припустил. Александр и Зинаида перешли на бег. Орать на бегу было труднее. Илья Алексеевич покраснел от гнева, свесился из окна и размахивал уже двумя руками:

– Небов, прибью!

– Бродяга без роду без племени

Под парковым деревом спит.

Бездомный, ненужный, потерянный,

Он даже почти не храпит.

 

Укрытый вчерашними звёздами,

С полной котомкой у ног.

Бормочет сквозь сон: «Ох, поздно уж,

Завтра небо продам, раз сегодня не смог».

 

Платформа закончилась. Небов остановился, за ним Зинаида, за ней – гитара. Поезд мотнул последним вагоном, как хвостом. Мелькнула где-то вдалеке сердитая ладонь Ильи Алексеевича. Или не сердитая? Или это он помахал Небову – до скорой встречи?

Зинаида прощально-радостно стукнула по струнам – порвалась и повисла грубая музыка.

Небо блеснуло солнцем.

И улыбнулся Небов.

Голосования и комментарии

Все финалисты: Короткий список

Комментарии

  1. VarvaraDK:

    Раньше я не читала произведения этого автора, это мое первое знакомство. Но теперь я постараюсь прочесть и другие ее книги! «Небо»- мне очень понравилось!
    Мальчик Александр Небов, который был звездой своего ансамбля и ездил на зарубежные гастроли, теряет свой «ангельский» голос. Его выгоняют из ансамбля, он возвращается в обычную жизнь. Небов сильно переживает, и все обвиняют его, что это из-за звездной болезни. И только странная настырная девочка Зина продолжает его «донимать» своей чуднОй песней. Это очень кратко и слишком просто для этой книги…
    Книга по-настоящему дает почувствовать горе и безнадежность, которые переживает главный герой. Все (и в школе, и дома, и в ансамбле) считают, что он зазнался, что расстраивается из-за того, что потеряет популярность, гастроли, восхищенных слушателей. Все, и чужие, и свои, обвиняют его в звездной болезни! НЕТ! Никто, кроме читателя, не видит, ЧТО на самом деле чувствует герой! Что мир его рухнул, что все вокруг исчезло, катастрофа, конец света! И все из-за того, что «Я больше не смогу петь, – Александр сказал фразу, которой боялся больше всего на свете». Он знает, что он не ангел, он не считает себя особенным! Он любит ПЕТЬ! ПЕТЬ- это его ЖИЗНЬ! «Есть только голос»! А теперь он пропал, и все… «Какой теперь смысл?!», «Это ведь всё? Зачем тратить слова? Это всё, Илья Алексеевич?», «бросьте меня в мусорный бак прямо в аэропорту», «Всё не будет хорошо. Теперь нет.» Вот, что он чувствует. Нет голоса, нет возможности петь- и ему уже ничего не нужно, он чувствует пустоту внутри и вокруг. Не зрители ему нужны и не поездки на гастроли, ему нужно ПЕТЬ! Ему очень тяжело: «Как же тошно»! Читаешь и ЧУВСТВУЕШЬ это! Он даже перестает разговаривать, назло всем, но больше- назло тому, что с ним случилось, и назло даже себе. «Как будто его выбросили из самолёта, а он неудачно приземлился, в паре сантиметров от спасения. Так он себя и чувствовал. Запер дверь, но не смог избавиться от основного источника горечи – от самого себя. Если бы мог, выгнал бы себя из комнаты тоже. Чтобы не было больше этого тяжёлого, как багровая ночная туча, разочарования.» «Он ненавидел весь мир. Хотелось его уничтожить, этот мир. Раз – и всё.» Небову так плохо, что делается страшно!
    А спасает Небова чуднАя Зина своими приставаниями, не дает ему «погибнуть». Наверное, только такой чудик с дурацкой песней и смог бы ему помочь!
    А какие красивые описания неба и отношений неба с Небовым!!! Они как будто понимают друг друга, разговаривают друг с другом.
    Мне понравился Небов, хотя он и «не ангел». И мне не все равно, что с ним будет дальше! И он- единственный такой в этом сезоне КНИГУРУ.
    Только я долго не могла понять, в чем смысл этой чуднОй песни… А потом подумала, а может в том, что когда тебе кажется, что ты совсем никому не нужен ВСЕГДА должен найтись кто-то, кому ты точно НУЖЕН!

  2. j.s.kudryashova:

    Елена Бодрова — молодой современный автор. Из всего списка, книгу «Никому не нужно небо» я прочитала первой. Эта повесть заинтересовала меня своим названием — как это не нужно небо?

     

    Произведение уникально своим сюжетом. Кто бы мог подумать, что сочувствующие родители и учителя мальчика не смогут убедить его принять жизненную ситуацию и не искать выхода? В то время, как новая одноклассница — Зинаида, эта сумасшедшая девочка с «лицом-тыквой», сможет с помощью всего лишь одной песни вернуть Сашу к жизне и творчеству.

     

    «Бродяга без роду без племени,

    Кричит на улицах города:

    «Купите небо! Без денег я!

    Купите небо недорого!»» — это один из куплетов этой нелепой песни, которая является одним из главных героев данной повести. Именно она сближает ребят и заставляет поверить Сашу в свои силы!

     

    Мне импонирует то, что Елена Бодрова нестандартно описывает переживания Александра: не просто писать реплики главного героя, учитывая, что почти на протяжении всего произведения он молчит…

     

    После прочтения, произведение не даёт забыть о себе просто так. Остаются вопросы: как сложились судьбы главных героев? Вернулся ли Саша в вокал? Тем самым автор даёт возможность читателю додумать конец самому.

     

  3. DariaPugina:

    Я не могу сказать, что книга «Никому не нужно небо» мне очень понравилась. Проблема выбрана интересная: у солиста хора ломается голос, и ему приходится уйти из ансамбля и привыкнуть к обычной школьной жизни. Но сюжет совсем не развёрнут, всё обрывается, ещё не успев как следует начаться. Вдобавок к этому главный герой выглядит и ведёт себя не очень правдоподобно и производит плохое впечатление. Во-первых, он постоянно всем грубит: родителям, одноклассникам, учителю пения, который пытается ему помочь. Во-вторых, он устраивает забастовку и решает больше не пользоваться голосом, что выглядит странным и не особенно реалистичным. Школа ему не нравится, а отношения с одноклассниками складываются очень плохо: они совсем его не интересуют, и он злится, когда они пытаются с ним заговорить. Но потом об этом больше ничего не сказано, и непонятно, изменилось его отношение к одноклассникам или нет. Получается, что вначале на школе акцентировано внимание, а потом эта тема просто закрывается. Отношения Александра с Зинаидой тоже описаны очень странно, а конец книги оставляет много вопросов. Всё кончается слишком быстро и неясно, почему Александр решил вдруг снова заговорить, почему изменил своё отношение к Зинаиде и стал вместе с ней петь её песню и вернётся ли он в будущем к пению.

  4. VarvaraDK:

    Лучшая книга сезона!

//

Комментарии

Нужно войти, чтобы комментировать.