«140 ударов в минуту». Татьяна Ильдимирова

Татьяна Ильдимирова

Подходит читателям 14+ лет.

ТАТЬЯНА ИЛЬДИМИРОВА

СТО СОРОК УДАРОВ В МИНУТУ

(повесть)

 

Глава первая

Даша проснулась под утро от скрипа, распоровшего мягкую, душную темноту комнаты, и пока не вырвалась из сна окончательно, не понимала, что это начинает плакать Соня. Дашу вдавило в диван так, что казалось, она не сможет встать, что бы ни творилось рядом. Вокруг нее теснились стены, сдвигались шкафы, все ниже опускался потолок, и Даше чудилось, что она лежит, всеми забытая, в картонной коробке, неизвестно где и когда. 

Когда до рождения Сони ее пугали бессонными ночами, Даша думала: какая ерунда, о чем тут говорить, проще простого: это же все равно что ночь просидеть в интернете, прилечь на два часа, встать к первому уроку, написать контрольную с ясной головой. А нынешний сон совсем другой – он мутный, как вода в забытом аквариуме, и никак не уходит, цепляется за плечи, волочится за тобой. 

Соня все отчаяннее и громче звала ее, и Дима недовольно толкнул Дашу в бок: 

– Ты встанешь уже, нет?

– Встаю.

Даша рывком поднялась и стянула футболку. Два шага до кроватки, два шага обратно. Подложив под спину подушку, Даша села на кровати, прижимая к себе дочку. Маленькое существо прерывисто вздохнуло и прильнуло к соску. Медленно покачивая Соню на руках, Даша медленно съезжала обратно в полусон.

В следующий раз она проснулась, когда сквозь тюлевые занавески начинало сочиться утро. От бледного, будто разведенного, света казалось, что в комнате стало прохладно. Дима спал, отвернувшись и укрывшись с головой. В глубине горла было горько и квело, словно Даша за всю ночь по-настоящему не спала ни минуты. Соня лежала у нее на руках. 

Боясь разбудить дочку, Даша повыше натянула одеяло, подержала в руке Сонины ножки – обе теплые бархатистые ступни еще помешались в ее ладони. Даша прислушалась, как дышит Соня, и положила руку на ее животик, чтобы почувствовать, как он поднимается и опускается.

От Сони пахло свежеиспеченными сдобными плюшками. Или домашним творожным печеньем. Когда Даша была дошкольницей, она любила возиться с выпечкой вместе с бабушкой Валей, в ту пору сильной и зрячей – месить тесто вместе с ней, лепить из него всякие фигурки, украдкой подъедать кусочки сладковатого сырого теста, подглядывать сквозь стекло духовки. Здесь же, в Димкином доме, ей порой хотелось что-нибудь испечь, но она стеснялась лишний раз подойти к чужой духовке.

В соседней комнате проснулась Тамара Ивановна, как бывало чаще всего – без будильника. Стены в доме были тонкие, будто картон, и Даша слышала, как Тамара Ивановна шаркает тапочками, дышит, вздыхает, смывает воду в туалете, как шумит кран в ванной, напрягается и пыхтит чайник, нож стучит о деревянную доску, шипит масло, греясь на сковороде.

Тамара Ивановна выходила из дома раньше всех – до работы она добиралась больше часа, и пока дверь за ней не закрывалась, Даша старалась не выходить из Димкиной комнаты без крайней необходимости. Потому что Тамара Ивановна на нее смотрела, а Даша не хотела, чтобы на нее смотрели. Тогда она с новыми силами принималась ощущать себя посторонней, неправильной и корявой. В общем, не той. Дома Дашу вечно в полушутку упрекали, что криво режет хлеб, крошит на пол, слишком толсто срезает корочку с сыра: муж тебя из дома выгонит, сокрушался папа и весело махал рукой. Теперь Даша опасалась в чужом доме порезать криво, накрошить с избытком, поставить в раковину грязную тарелку и забыть про нее до вечера, оставить на клеенке круглое чайное пятно от чашки или на плите – кастрюлю с водой от пельменей. 

Когда на телефоне заиграл будильник, Дима только глубже вполз под свое одеяло.

– Выключи, – сказала Даша. – Разбудишь же. Сколько я должна просить, поменяй мелодию, Дим, вроде же договорились. Поставь что-нибудь менее агрессивное. Я сама пугаюсь, а Сонька?

Дима хотел что-то ответить, но передумал и выключил будильник.

– Надо ее в кроватку класть, – кивнул он на Соню. – Мы с тобой вдвоем тут еле помещаемся, а ты еще ребенка тащишь. Вдруг ты ее во сне выронишь.

– Она же не засыпает сама, – напомнила Даша. – Рядом с ней все время надо лежать. 

– Нет, ну я ее, конечно, понимаю.

Дима замычал и попытался затащить Дашу под одеяло. Даша отстранилась от его рук, загородилась спящей Соней.

– Ты к первой паре сегодня? – спросила она.

– Да, а что?

– Думала, если ко второй, то ты бы мне помог коляску вынести. Она тяжелая, я каждый раз корячусь по ступенькам. Вчера опять лифт не работал.

– Нет, – сказал Димка, снова заваливаясь в постель, – я к первой. Или вообще не ходить, – задумался он. – Вообще-то спать хочется.

– Ты до скольки вчера сидел?

– А я не помню.

– Играл?

– Ага.

Запрокинув свою ногу на Дашину, он шумно сопел ей в плечо.

– А что будет, если не пойдешь? – спросила Даша.

– Родителей вызовут, в дневник напишут, в угол поставят, – фыркнул Димка. – Так, прекратили шуточки! Сейчас четная неделя? Вчера я был уверен, что четная.

– Я не знаю.

– Погоди-ка, – завернувшись в одеяло, он переместился за стол и зашуршал тетрадками. – Блин. Нечетная. Это беда-беда-огорчение. Значит, мне надо быть как штык и лучше не опаздывать.

– Тогда подержи Соню, я по-быстрому в душ схожу.

– Ну я уже опаздываю, солнце.

– Я на пять минут всего.

Дима осторожно, будто в первый раз, принял дочку на руки. Она вздохнула и завозилась, но не проснулась. Даша, закрывшись в ванной, встала под колкие горячие струи.

Мокрые волосы облепили плечи, вода струилась по лицу. Даша замерла. В эти недолгие минуты она была одна, совершенно одна, и казалось невозможным перешагнуть через бортик ванны обратно в утренний студень, вытираться, глядя в зеркало на свое бледное отекшее лицо, накрывать на стол, о чем-то разговаривать, снова быть не одной.

Даша надеялась, что ей почудилось, но к дверям ванной рвался сначала тихий, но все более настойчивый плач. В дверь забарабанили.

– В конце концов! Хватит уже! Даша! Я опоздаю из-за тебя! Ты там утонула?

– Да сейчас я! – закричала Даша, торопливо собирая в хвост сырые волосы и натягивая пижаму.

Соня в плаче изгибалась у Димки на руках.

– У тебя ребенок плачет, – сказал Дима, передавая ее Даше, на случай, если она не заметила. 

– Ты что, ее успокоить не можешь?

– Не могу, представь себе! У меня, если ты не заметила, нету того, что ей нужно!

Даша выдохнула.

– Как выйдешь, поставь чайник, – кинула она, забирая Соню в комнату, – насыпь мне Нескафе две чайных ложки. Только сахар не клади как в прошлый раз. И не съедай весь хлеб, я потом нарежу себе бутеров. 

– А мама говорила, тебе кофе нельзя.

– Я сама буду решать, что мне можно, а что нельзя! Без твоей мамы! Не хочешь – можешь вообще ничего не делать! Господи, попросила человека, называется! Никогда никого ни о чем нельзя попросить! Как вы меня все достали! – закричала Даша из-за закрытой двери. 

Она вытерла о подушку мокрые щеки и легла в постель вместе с дочкой, приложив ее к груди и пристроив телефон за ее головой.

 

Яркие фотографии на экране сменяли друг друга. 

Лиза, с которой еще полгода назад вместе сидели в школе, смотрит на неё, изгибаясь, с далекого берега моря, бирюзового и густого, как гуашью нарисованного. Лайк.

Оксана показывает в камеру семейство шиншилл. Лайк. Мадинино селфи, еще одно, на переднем сиденье машины, с подписью «Быть счастливой – это очень просто». Кто бы сомневался. 

Рецепт сырников. Пост, как носить объемный свитер с плиссированной юбкой. Викины котята. Реклама кроссовок. Реклама детского питания. 

Лиза пьёт через трубочку молоко из кокоса и получает двести лайков. Мадина, Настя и Лена, великолепная тройка, обнимаются на набережной, статус «Живи сегодняшним днем!». Спасибо за полезный совет, без вас бы не догадалась.  

После рождения Сони никто из них ни разу Даше не позвонил. Лиза прислала в WhatsApp музыкальную открытку с летящим аистом и слащавой песенкой, Даша нехотя напечатала в ответ «спс», и наступила тишина. Больше никто не писал ей в личку, не отмечал, не лайкал, словно Даши и вовсе не существовало, и из групповых обсуждений ее тоже исключили. Не оставили даже в группе, где обсуждали «Игру престолов». 

А ведь с Дашей они считались подругами. Хотя и не такими, конечно, как с Леной, которая три года назад переехала с родителями в Москву и теперь писала Даше только по праздникам. Когда-то Даша рассказывала ей обо всем, а теперь никак не могла собраться и написать о том, что теперь у нее есть дочка.

Дима заглянул в комнату.

– Я, в общем, пошёл. 

Иди, – не оборачиваясь, сказала Даша. 

Наверное, сегодня допоздна. 

Ладно. 

Мама попросила сварить картошку, половину большой кастрюли. Или хотя бы почистить. Сможешь? – он будто хотел сказать что-то ещё. 

Ага. Если будет спать одна. Сам закроешь, ладно? 

Дима прошёл в комнату, как был, в кроссовках, протянул Соне палец и неловко погладил Дашу по плечу. С рюкзаком, надетым на оба плеча, он был похож на большую черепаху. 

Даша услышала, как повернулся ключ в замке, и пожалела, что они не обнялись по-человечески. Она оставила Соню на диване, пошла на кухню, окна которой выходили во двор, посмотрела вслед Диме и отправила ему сообщение: «Уже скучаю». Потом сделала два глотка остывшего сладкого кофе, вылила остатки в раковину, сменила футболку на чистую, расчесалась и накрасила ресницы, прежде чем Соня обнаружила, что её нет, и завопила сиреной. 

Обычно по дороге в универ Дима звонил ей, и пока он шел, они разговаривали. Даша раздражалась, когда он звонил не вовремя и будил ребенка, но и ждала звонка и когда его не было – расстраивалась. Почему-то говорить по телефону было проще, чем вживую, и обсудить получалось больше и откровеннее. Такие звонки напоминали ей время, когда они с Димкой только начали встречаться и никак не могли наговориться. По три часа бродили по улицам, а по возвращении домой звонили друг другу и снова говорили. О чем можно так долго болтать? Даша теперь и не помнила.

Телефон бесполезно тренькнул: магазин косметики прислал сообщение о распродаже.

 

***

Снаружи хмурилось крапчатое, в дождевых подтеках небо. Соня с самого утра вела себя беспокойно, ерзала, кряхтела и требовала Дашиных рук. Даше казалось, что у Сони болит животик, скорее всего, от колик. Как говорила врач из детской поликлиники, Даша поила Соню специальным сиропом, гладила по пузику и разрешила ей жить на руках.

Соня, накричавшись, заснула на левой Дашиной руке, и Даша наконец снова смогла нырнуть в интернет. Она давно хотела найти в соцсетях одну девушку, с которой лежала в одной палате в роддоме, и узнать, как у неё дела. Девушку звали Аней, фамилия тоже была не из редких – Никитина, было ей лет двадцать, и работала она парикмахером. Больше ничего о ней Даша не знала.

Анин ребёнок родился намного раньше срока и весил девятьсот грамм. Даша и не знала, что дети бывают такими маленькими! Все мамы на этаже лежали в палатах со своими детьми — новорождённые спали в специальных каталках, а Аня была одна: её ребёнка сразу после родов забрали в другое отделение и сказали, что он может не выжить. Аня почти все время проводила там, а вернувшись в свою палату, так смотрела на Сонечку и на ещё двух малышей, что Даше немедленно делалось стыдно. За то, что ей очень больно кормить грудью и нельзя сидеть, что больно ходить, что папа не пришёл посмотреть на ребёнка, за то, что она злится на Соню, которая требует еды каждые два часа и днем и ночью, а сама не берет грудь, не берет, не берет, да что ей вообще нужно? За то, что после родов прошло два три, четыре дня, а Даша так и не почувствовала обещанного счастья и хоть какой-нибудь любви – только усталость, стыд и страх что-то сделать не так. За то, что мама в ответ на её жалобы спросила: «А ты чего-то другого ждала?» За то, что она, Даша, была как расстроенное пианино: чувствовала то, что не должна была, и не чувствовала того, что должна была. А в это время Аня возвращалась от своего ребёнка и не сразу шла в палату, а долго стояла у окна в холле с таким лицом, какого Даша никогда не видела у людей.

Когда оказалось, что Дашу выпишут не когда она ждала, а только через день, она больше не могла сдерживаться, она легла лицом в подушку и её трясло от плача. Её одноклассницы благополучно отстрелялись и, избавившись от школы, гуляли и показывались в сетях в цветущих яблонях и с охапками сирени, а Даша была здесь и никуда не могла выйти. Аня одна подошла и стала гладить её по плечам и говорить, что все будет хорошо. Остальные продолжали сидеть в телефонах.

Уже дома через некоторое время Даша вспомнила про Аню и попыталась найти её в сетях. Она заходила на страницы различных Ань, Анн и Анюток Николаевых из своего города, но все оказывались не теми. Или Даша просто не могла узнать её.

Время тянулось бесконечно. Даша быстро и беспощадно покромсала картошку, поставила ее на плиту и думать про нее забыла, пока вода не выкипела, а картошка не разварилась в лохмотья, и все пришлось делать заново. Потом она снова ходила с Соней на руках из комнаты в комнату, кругами от окна к окну, показывала машинки и птичек и прыгала с ней на фитболе, с которым надо бы уже начинать делать зарядку.

Несколько раз звонил городской. Даша не снимала трубку, потому что на городской звонили только Тамаре Ивановне. Ее же телефон молчал, и на ее комментарии к фотографиям Лизы и Мадины никто не ответил: Даша проверяла. Наползала такая серая резиновая тоска, с которой остается только мыть посуду, качать пресс (фитбол!) или читать книги по программе (все равно когда-нибудь придется сдавать экзамены), хотя эти книги казались вязкими, надуманными и пыльными не только снаружи, но и внутри.

И квартира была пыльной, тесной, потерто-коричневой, будто один большой старый шкаф. Даша, ненавидящая убираться, сама от себя не ожидая, чуть ли не каждый день протирала влажной тряпкой полки и полы, но дышать проще не становилось. На стене в зале висел такой же ковер, как дома у бабушки, и на полу зачем-то тоже был ковер, и в каждом углу стоял шкаф, стеллаж или тумбочка, сверху донизу набитые непонятно какими вещами. Книжный шкаф, будто забытый в старой библиотеке, с пожухлыми серыми, зелеными, коричневыми томами – их никто никогда не доставал. Уродливые статуэтки. Две полки серванта с праздничной посудой, предназначенной только для гостей. Последний раз в гости приходили ее, Дашины, родители – в июне, в день выписки из роддома. Они с Тамарой Ивановной и Димой пили чай с тортом, пока Даша в соседней комнате сначала кормила Соню, а потом, когда та уснула во время еды, просто лежала, смотрела в потолок и каждую секунду хотела домой.

До сих пор, задумавшись, Даша по пути домой сворачивала не в свой двор, а в соседний. Даша каждый раз искала глазами окна своей комнаты, потом кухни, потом – родительской спальни, и если вдруг все окна были темными в вечернее время, она немного волновалась.

Папа не разговаривал с ней с того дня, когда узнал о том, что Даша ждёт ребёнка. То есть говорил, но редко, сухо и по делу.  

Когда Даша одна, без Сони, заходила к родителям, он придумывал себе какое-нибудь срочное дело и уходил из дома. Или закрывался в спальне, будто у него было много работы, и Даша не могла войти к нему. Становилось без слов понятно, что к нему нельзя, просто нельзя – вот и все, что там за компьютером сидит, сгорбившись, посторонний лысеющий человек.  Но стоило Даше принести Соню, как отец менялся в лице. Он не спускал крошку с рук и ворковал с ней таким голосом, какого Даша у него не помнила. Неужели он и с ней так говорил, когда Даша была как Соня?  

– Почему он так? — спросила она однажды у мамы.  

– Он все ещё не может привыкнуть, – сказала мама. – Говорит, что от тебя такого не ожидал. 

Ее слова прозвучали так, словно Даша совершила что-то гадкое и мерзкое, провинилась и не понимает этого, а не просто родила ребёнка, его ненаглядную Сонечку, чуть раньше, чем положено у людей.  

– Но ты подожди, рано или поздно он отойдёт. Ничего же страшного не произошло. Он и сам переживает и уверен, что ты скоро вернёшься домой.  

 

***

Ближе к обеду стало теплее, густая облачная серость пошла прорехами и на глазах расползалась на клочки, как старый, поеденный молью свитер. Даша одела Соню для прогулки и спустила вниз коляску, отдыхая на каждой лестничной площадке.

Соня спала в конверте, под задернутым пологом. Даша шла, не глядя по сторонам. Каждый раз, когда она выходила с Соней, ей казалось, что все глядят на неё, на Соню, снова на неё, потому что она выглядела младше своих лет, ее часто принимали за тринадцатилетнюю. Даша пробовала представлять себе, что Соня – её сестрёнка, но это не помогало – она чувствовала, что на неё продолжают смотреть и именно так, чтобы Даше стало стыдно. Даше на самом деле не было стыдно, но чужие взгляды ощущались всей кожей и обжигали её. Ей казалось, будто коляска прозрачная и каждый может увидеть Соню, беззащитную, спящую, сжимающую кулачки, и хотелось закрыть её всей собой, защитить от любого взгляда, но и сама Даша тоже была прозрачной, доступной для осуждения, поджатых губ, непрошенного совета. По той же причине она не выкладывала в социальные сети ни беременный живот, ни крохотную Соню, и страшно разозлилась на Тамару Ивановну, которая без разрешения разместила фотографию внучкиных пяточек на своей странице в Одноклассниках и получила семь восторженных комментариев.  

Даша дошла до сквера за библиотекой. Она любила это место, тихое, окруженное старыми домами, невысокими, с облупившейся краской и кукольными балконами. Здесь всегда было немного теплее, чем на центральных улицах, и казалось, что и сам город другой. 

Даша села на скамейку и, одной рукой покачивая коляску, достала телефон. Ноль пропущенных. Ноль сообщений. Даша сфотографировала Соню в коляске и отправила Диме с подписью «Твоя дочь по тебе скучает».

– Даша! Я только недавно тебя вспоминала! – услышала она знакомый голос. Лиза улыбалась ей радостно, словно они встретились в школе после каникул.  

– Я думала, ты в Тае, – сказала Даша.  

– Мы прилетели в прошлую субботу. Я постепенно фотки разбираю и выкладываю.  

– И как там?  Хорошо? – задала Даша банальный вопрос.

– Ты знаешь, у них же летом сезон дождей. Мы летели и не знали, повезёт или нет. И было три дня, когда пришлось сидеть в отеле, потому что дождь лил без остановки, сплошной стеной! А потом снова стало жарко. Мы с Пашей брали байк.  

Паша был Лизиным братом.  

– Страшно?  

– Очень. Там все ездят, как попало. Ты же была там, да? Я помню, что была. Короче, я на всех поворотах глаза закрывала. А Паша, наоборот, любит скорость, я чуть не умерла с ним, ехала с закрытыми глазами короче, повторять я это не стала.  

– Что ты тут делаешь? – спросила Даша.  

– Да я же вон, – она показала на дом культуры в конце сквера, – на танцы ходила. Только там идиоты все. Я психанула и ушла.  

– Что случилось-то?  

– Да ничего! Мы со Стасом с первого класса вместе танцуем! Я всего два занятия пропустила, пока мы были на море! Прихожу, а его с какой-то девчонкой новой в пару поставили. А меня одну оставили. Вроде бы как пока все не вышли после каникул, а потом видно будет. Ну что это – видно будет, мне пока вообще туда расхотелось. Ты-то сама как?  

– Я нормально, – Даша замолчала и постаралась улыбнуться. 

– Покажешь?  

– Смотри, – Даша приоткрыла полог коляски, чтобы Лиза заглянула в неё.  

– Лапочка какая, – заулыбалась Лиза. – Малышечка. На кого похожа? 

– Мы сами не знаем. Вроде на Димку больше, чем на меня. Дима говорит, что губы мои, а глаза его, серые, – сказала Даша и снова укрыла Соню.  

– Как назвали?  

– Соня.  

– А чего такое имя популярное? У нас в классе три Сони.  

– Это в честь Диминой бабушки. А я ещё решила, что, может быть, спать будет хорошо.  

– И как спит?  

– По-разному, – хмыкнула Даша. –  Бывает, что плохо, а бывает, что и очень плохо. Слушай, – спросила она после паузы, – что про меня говорят в школе?  

– Ничего, – ответила Лиза.  

– Так уж и ничего?  

– Ладно. Вместо биологии приходила тётка из центра планирования семьи и рассказывала, как важно соблюдать осторожность. А Лариса Степановна на каждом уроке сообщает, как ей плохо без Рыковой, потому что остальные все забыли за лето, а вот если бы пришла Даша…. Ну и ещё физрук. «Рыкова так сильно не хотела сдавать нормативы, что с перепугу родила».

– Придурок.  

– Это точно. 

– А наши говорят что-нибудь?  

– Слушай, это же неважно на самом деле. Но ничего особенно обидного. Я бы точно не обиделась. Так, прикалываются, дурацкие шутки, честно. Мне кажется, на самом деле многие сочувствуют. Кто-то и завидует, у вас же любовь и вообще. Ты лучше скажи, больно было?

– Больно, но терпимо. Я думала, будет хуже.

– Интересно, почему в сериалах тогда все рожающие орут как резаные.

– Я тоже боялась, что так буду орать, но мне сделали специальный укол в позвоночник, и потом почти не было больно. Только очень-очень тяжело все равно, у меня никак не получалось. Ты как будто выпихиваешь из себя волейбольный мяч, – призналась Даша. – Или вообще баскетбольный. 

– А укол больно?

– Укол как укол. Только когда его делают, нельзя шевелиться, а я очень боялась, что дернусь.

– Вообще не могу себе это представить, – отвернулась Лиза. – Ты когда вернешься? В этом году? С нами будешь сдавать?

– Нет, я год пропускаю, – сказала Даша.  

– Ну да, нам говорили. Но это ты зря, я считаю. Я бы на твоём месте старалась все успевать. С другой стороны, меня так все достало, – вздохнула Лиза.  

– Это тебя за неделю уже все достало?  

– Конечно! Ты что, забыла нашу школу? Меня уже ко вторнику все достает так, что хоть плачь. Слушай, – она вынула мобилку, – скажи мне свой номер, а то у меня старый телефон украли. Надо как-нибудь встретиться всем вместе, ты же можешь её с кем-нибудь оставить?  

– Она ест примерно каждые два часа и не спит без меня, так что….  

– Как это – не спит без тебя?

– Надо рядом с ней лежать, она просыпается, если я отхожу. А иногда вообще надо ее спящую на руках держать. 

– Ну проснется, и что?

– Будет орать.

– Я бы на твоем месте точно свихнулась, – решительно сказала Лиза. 

В последний раз Даша видела её в мае, за месяц до рождения Сони. К тому времени Даша перестала ходить на уроки и в очередной раз шла в клинику, через школьный двор, чтобы сократить путь. Она шла животом вперед, как дирижабль. Кое-где лежал снег, но день был по-летнему тёплым. Лиза с девчонками без курток сидели на скамейке у спортивной площадки. Даша хотела сесть с ними, потрындеть, как ни в чем не бывало, если бы они потеснились. Но Лиза взглянула на Дашу так, будто никогда не знала её, а остальные вообще никак на нее не смотрели. 

– А на бёздник мой придёшь? – спросила Лиза. – В субботу в семь у меня. Родителей не будет.

– Может быть, – ответила Даша. – Я не знаю.  

– Ты скажи, если бы не ребёнок, ты хотела бы прийти?  

– Ага.

– Вот и приходи. Обязательно приходи, слышишь?  

Соня начала возиться и поднывать.  

– Что это она у тебя? – спросила Лиза.  

– Может, голодная, может, холодно ей.  

– А как ты её понимаешь?  

– Методом проб и ошибок, – Даша вынула дочку из коляски и принялась ее укачивать. – Ты же, например, свою кошку понимаешь, хотя она и не говорит. 

Сонины щёчки были холодными. Лиза погладила Соню по ножке.  

– Правда, хорошая такая, словно куколка.

Пока Даша качала Соню, Лизе позвонил отец, и она ушла. Даше показалось, что с облегчением. Она посмотрела ей вслед: Лиза уходила быстро. То ли ее действительно ждал отец, то ли не знала, как отделаться от Даши. 

 

Соня, почуяв, что мама отвлеклась, по-настоящему раскричалась, и так, что Даше пришлось почти бегом катить коляску домой. Пока коляска ехала быстро, Соня повизгивала, а когда остановилась на светофоре, то она завыла сиреной. 

Пожилая женщина, упакованная в пальто от шеи до лодыжек, похожая на Дашину учительницу физики, нагнала их, легко, будто само собой разумеется, отодвинула Дашу от коляски и, подняв полог, наклонилась над Соней.

– Ну что же ты так кричишь, ну что же ты так плачешь, что случилось с такой замечательной детской? – заворковала она мягко, будто рассказывала сказку. – Наверное, мама тебя не покормила вовремя? Наверное, тебе холодно в такой легкой шапочке? Ты моя бедная! А ты посмотри, – она обратилась к Даше уже нормальным голосом, – у ребенка уши голые. Шапка сползла, все уши наружу. Да и шапка… для красоты же куплена, не для тепла.

На секунду Даше почудилось, что эта посторонняя безумная тетка готова выхватить у нее коляску и покатить к себе домой. Женщина уже пыталась самостоятельно шуровать внутри, поправляла на Соне шапочку и байковое одеяльце. От того, что чужие руки прикоснулись к Сонечке, Дашу бросило в жар. Она едва сдержалась, чтобы не вырвать коляску силой.

– Ей же сквозит, не понимаешь, что ли? Знаешь, сколько я отитов видела у таких маленьких? Заморозила ребенка. Конечно, она у тебя кричит. Малышка плачет, сердце кровью обливается, а ты даже на руки ее взять не можешь. Как будто ты ей не мать.

«Это моя сестра», – хотела ответить Даша, но вместо этого, разворачивая коляску, сказала: – Мне пора ее кормить.

Кого она обманет? Ей снова казалось, что все женщины вокруг нее по умолчанию знают правду: видели Дашу в клинике или в роддоме, или слышали про нее от мамы, от Тамары Ивановны, от кого-нибудь из школы. И что она одна в толпе наглых, вездесущих, громогласных женщин, каждая из которых точно знает, что и как делать правильно, как жить верно, а как – нельзя, и от их коллективного знания не спрятаться и не скрыться. Даше было очень страшно когда-нибудь стать такой же. 

– Могла бы и спасибо сказать! – донеслось ей в спину. – Молодежь!

Даша сделала вид, что ничего не услышала, и ускорила шаг. 

 

***

Дима вернулся домой в половине восьмого. Даша, как и утром, кормила осоловевшую Соню, лежа на диване. Тамара Ивановна на кухне смотрела сериал про больницу и жарила котлеты. От запаха лука по всей квартире Дашу мутило. Она не выносила лук, особенно в сочетании с мясом, а Тамара Ивановна, как назло, верила в лук как в средство от всех болезней и щедро строгала его во все блюда.

– Ты долго, – прошептала Даша, увидев Диму. – Где был?

Он бросил в угол спортивную сумку и ехидно ответил:

– В библиотеке.

– Врешь!

– Четыре пары, потом тренировка, потом надо было состыковаться кое с кем.

– Тебе так уж обязательно ходить на эти тренировки? И состыковаться, наверное, можно было в другой день? Я тебя жду, твой ребенок тебя ждет.

Дима в уличных джинсах лег с ними на диван, обнял одновременно Дашу и Соню, провел большим пальцем по Сониной щечке и спрятал лицо в Дашиных волосах.

– Как тут мой Сочень поживает?

– Ты бы переоделся сначала, – сказала Даша. – В уличной одежде, руки не помыл, ребенка хватаешь.

Она бы хотела говорить ему совсем другое, и чувствовать она тоже хотела другое – радость от того, что он наконец пришел. Но с его приходом в комнате стало тесно и душно, его рука лежала тяжестью на ее боку, пахло от него спортивным залом и отчего-то – ненавистным луком, он был слишком рядом, его было слишком много. Он целый день занимался интересными делами, ходил на волейбол, общался с людьми, умеющими говорить, с людьми, для которых он был своим, и Даша отчаянно ему завидовала. 

– Я что, не могу спокойно домой прийти? – громко зашептал Дима. – Где был? Что делал? Почему не звонил?  Могу я просто отдохнуть или нет? Мне еще к семинару готовиться. Я все понимаю, но и ты тоже пойми! 

Он был тысячу раз не прав, но Даша не хотела ссоры.

– Ты не забывай, я тоже устаю, – сказала она.

– Гулять ходили?

– Да. Дим, ты переоделся бы все-таки.

– Я купил всем эклеры, – вспомнил он и пошел в коридор.

– А хлеб в этом доме никто не купил? – закричала с кухни Тамара Ивановна.

– Я схожу! – закричала в ответ Даша.

 

Рядом было несколько магазинов, но Даша выбрала торговый центр, что подальше. Она купила полукруг ржаного и батон и поднялась в фудкорт, на самый верхний этаж. Даша часто после школы сидела здесь с компанией и теперь надеялась встретить хоть кого-то. Она взяла кусок пиццы, колу и села за столик на одного.

Дважды позвонила мама – Даша не ответила, потом принялся названивать Дима, и тогда она вообще отключила телефон. Есть, не заглядывая в телефон и не болтая, было странно и не очень вкусно. Вокруг сидели счастливые люди – они были с друзьями, могли сидеть здесь допоздна, их не дергали звонками каждую минуту, они могли пойти в кино (Даша полгода не была в кино), или по магазинам, или просто гулять. Даша снова почувствовала, как сильно отличается от них. Не внешне. Но ее как будто выкинуло из привычного круга нормальных людей, и теперь ей оставалось только смотреть на них со стороны.

Надо было торопиться, но она все-таки заскочила в «Лэтуаль», чтобы брызнуться духами и купить бальзам для губ в подарок Лизе. По дороге домой она останавливалась и вдыхала с запястья прохладный жасминовый аромат. 

А прежде чем зайти домой, Даша еще несколько минут стояла на лестничной площадке. Она ни о чем не думала, просто стояла, пока могла еще чуть-чуть побыть Дашей, а не мамой, не «твоей Дашей», не «Дашей-ты-что-так-долго-тебя-только-за-смертью-посылать».

 

Глава вторая. Пять недель

Прошлая осень была теплой и ароматной, как спелая тыква, почти до последних дней октября. Даша таскала летние кроссовки и расстегнутую куртку, а на большой перемене выходила с девчонками посидеть на стадионе и вовсе без куртки – солнце не давало замерзнуть. Все изменилось в один день, а точнее, в одну ночь: когда утром Даша спустила босые ноги на пол, она словно ступила в августовскую речку.

– Даша, надень под джинсы колготки, – сказала мама, наматывая на шею огромный клетчатый шарф. 

Колготки! Под джинсы! Дашу аж передернуло.

– У меня от них ноги чешутся!

– Странно, у меня почему-то не чешутся. Надевай, лето кончилось. 

Даша колготки надевать не стала, но, посмотрев в окно, вместо сетчатых кроссовок обула грубые осенние ботинки. Уже на лестнице она почувствовала, что даже через носки они натирают пятки. Особенно правую. Хорошо, что до школы недалеко.

Она выбежала из подъезда и едва не упала – поскользнулась на ступеньках, покрытых едва заметной снежной пудрой. Даша поглубже спряталась в куртку: ветром хлестнуло по лицу, холодом обдало открытые лодыжки. Тонкая ледяная корка на асфальте приятно хрустела под ботинками, и Даша специально шла так, чтобы хруста было больше, ей казалось, что и воздух – дымчатый, мерзлый – тоже скрипит. Так странно, когда приходит зима, тебе сначала очень-очень холодно, всегда холодно, и на улице, и дома. А к середине декабря уже привыкаешь и в минус двадцать гуляешь как ни в чем не бывало. Иногда даже и без шапки – если подальше от дома.

В кармане пискнул телефон, это Дима прислал первое утреннее сообщение. По утрам они всегда обменивались смешными картинками. Сегодня он скинул ей большого кота, спящего на батарее.

На втором уроке пошел нешуточный снег, сразу, без разминки. Снег валился щедро, здоровенными, с виду теплыми хлопьями, и в классе стало по-особенному светло. 

– Смотри, – Лиза толкнула Дашу в бок. Юрка по фамилии Пашот с ногами забрался на подоконник, сдвинув в сторону цветы, и продолжал слушать историка, разглядывая снегопад через свернутую трубочкой тетрадь. Потом он приоткрыл окно, зачерпнул с карниза горсть снега и, спрыгнув на свое место, затолкал его за шиворот соседу Саньку. Тот молча и невозмутимо продолжал строчить в тетради.

– Ты что, вообще ничего не пишешь?

Даша взглянула на дважды подчеркнутое слово «Реформы» на пустом листе и ответила Лизе:

– Ручка сдохла.

– Возьми мою.

– Да ну, это все в учебнике есть, – сказала Даша и опустила голову на руки.

В классе стоял обычный негромкий гул, который звался тишиной и порядком. В нем сплетались безразличный голос учителя, скрип стульев, легкое потрескивание ламп, шаги в коридоре, шелест тетрадей и едва слышная мелодия – кто-то играл в телефоне. По полу между ногами учителя бегал огонек лазерной указки. Павел Олегович продолжал невозмутимо диктовать тем, кому это надо.

– Зима, – в полголоса сказали сзади.

– Пойдем лепить снеговика!

– Ты чего, маленький?

– Слышь, а давай из Ванюшина лепить снеговика!

Даша посмотрела на Санька – он сидел, маленький и сутулый, продолжая записывать за учителем, словно говорили не о нем.

– Еще десять минут, – вздохнула Лиза.

Даша проверила телефон: ни одного сообщения. Ей показалось, что если она просидит в этом классе хотя бы две минуты, то вскочит на ноги и по-дикому завопит во все горло. Павел Олегович продолжал монотонно читать книгу о том, что было давно и неправда. А даже если и правда, все равно – о том, что никак не могло касаться ее, живой Даши, о том, что было не нужно ей ни вот на чуточку, и раньше тоже, а сейчас – тем более. И это был только второй из пяти сегодняшних уроков.

Следом была литература, где Дашу неожиданно похвалили за сочинение, хотя она даже не старалась и написала первое, что в голову пришло. Это тоже было неважно. Здесь, в школе, вообще не могло случиться ничего важного. Зато Дима написал, что встретит ее после уроков. Каждая минута казалась длиннее предыдущей, болела натертая нога, доска была едко-зеленой, писатели с портретов смотрели с ехидцой и осуждением, особенно Некрасов: доля ты, горькая долюшка женская, вряд ли труднее сыскать. От Иры, сидящей спереди, оглушительно разило духами. У мамы тоже были такие духи, прежде Даше казалось, что они пахнут приятно, и Даша иногда брызгала ими на себя. Больше никогда!

Анна Ивановна ходила между рядами и смотрела, кто чем занят. Не ругалась, просто смотрела, и поэтому приходилось что-нибудь записывать. Она никогда не присаживалась на уроках, даже когда все писали сочинение, и даже после сложного перелома ноги, прихрамывая, ходила по классу, иногда поглаживая кого-нибудь по голове или по плечу. Анна Ивановна была немного, совсем чуть-чуть похожа на Дашину бабушку, и, наверное, не только на нее, потому что в классе ее звали Бабаней.

– Что с тобой, Даша? – спросила Анна Ивановна, положив руку ей на плечо.

– Ничего.

– Ты что-то бледная, тихая. И не слушаешь совсем. 

– Я слушаю.

– Ты не заболела?

– У меня болит живот, – призналась Даша. Позади кто-то противно засмеялся, и у нее вспыхнули щеки. Внизу живота, сжавшись в плотный комок, лежал колючий страх. Этот страх был с ней уже третью неделю подряд даже во сне, был первым, что ощущала Даша каждое утро, и не оставлял ее ни на минуту.

– К медсестре пойдешь?

– Я потом, на перемене, – быстро ответила Даша. – Я на самом деле слушаю, мне интересно.

Она соврала – потому что Бабаня всегда радовалась, если кто-то ее внимательно слушал или задавал вопросы. А соврать было несложно. 

– Это оттого что вы едите что попало, – сказала Бабаня и пошла дальше по проходу. – И пьете колу. Верно, Пашот?

– А что сразу я-то? – привычно спросил Пашот.

– У тебя пустая банка под стулом. Я всегда говорила, что такие напитки изуверские в школе продавать нельзя. А ты, Даша, сходи к медсестре обязательно. Живот – это может быть серьезно.

Снег все шел и шел, и хорошо было бы выйти во двор хоть на минутку, зачерпнуть снега полную горсть и там же прикладывать его ко лбу, к щекам, сжимать в кулаках, пока не замерзнут ладони, а остатки положить в рот и долго рассасывать, как леденец. Пока он еще чистый, новорожденный.

На большой перемене Даша вышла из столовой, где витали запахи подгоревшего молока и картофельного пюре, и стукнулась к медсестре. Она пожаловалась на живот, ответила на пару обычных вопросов и получила таблетку, которая должна была унять боль, и справку, чтобы пропустить физкультуру. В этом и был расчет. Даша спустилась в спортзал и, опустив глаза, предъявила справку длинному и тощему, как фонарь, физруку, который искренне считал свой предмет самым важным. Физрук двумя пальцами взял справку и с подозрением поднес ее к глазам.

– Живот, – заторопилась Даша. – Очень болит. Я сегодня пропускаю.

– Пропускаешь и пропускаешь. Сколько можно уже? Нормативы кто за тебя сдавать будет, Владимир Владимирович Путин? На ГТО сколько человек из вашего класса записалось?

Даша пожала плечами и села на скамью в дальнем углу зала, предназначенную для освобожденных и больных. Вскоре к ней подсела Настя и сразу углубилась в телефон. Остальные сегодня играли в волейбол, без особого азарта перекидывая мяч через сетку. Физрук бегал по залу и давился свистком. Даша тоже достала телефон и стала смотреть фотографии, листая назад, к их с Димкой общему лету, к поездкам на дачу и на речку, к рок-концерту на площади и долгим велосипедным прогулкам по окрестностям. Даша постоянно снимала совместные селфи и листала их перед сном или когда приходилось долго и нудно чего-то ждать.

– Это кто? –  спросила любопытная Настя, заглянув через плечо. Даша как раз дошла до фотки, на которой Дима в контактном зоопарке пытался снять с себя носуху.

– Да так, никто, – ответила Даша и погасила экран.

– Как будто так ответить сложно, – скривилась Настя и отвернулась. – Можно подумать, мне правда интересно. Урод какой-то.

– Настенька, учи биологию, это носуха, – Даша прикинулась дурой, и Настя фыркнула в ответ.

 

Последним уроком был факультатив по обществу, и Даша на него не пошла. Хотя она всю физру отсиделась на лавке, ей казалось, что от нее несмываемо пахнет чужим потом, древней пылью гимнастических матов и резиновым мячом, и нужно было срочно выйти на свежий воздух, иначе все почувствуют, как от нее пахнет, и это будет ужасно. Ее мутило от столовской еды, и во рту сохранялся привкус комковатого пюре. Невыносимо хотелось колы.

«Что молчишь», – неожиданно написал Дима. Даша трижды начинала набирать ответ и, в конце концов, отправила грустный смайлик и вслед еще одно сообщение: «Устала». Он немедленно ответил: «Перенесем на завтра?». «Хочу погулять прямо сейчас», – написала Даша. 

Димка не отвечал долго, минут сорок. Наверное, передумал с ней встретиться. Даша и сама перехотела. Она купила в ближайшем магазине вожделенную колу и, сидя на заснеженной скамейке в чужом дворе, выпила две трети бутылки. Снова замерзли ноги, но это был приятный, бодрящий холод. Бабушка, кутая ее в детстве, говорила: «Жар костей не ломит», а Даша, ненавидящая вариться и потеть в лишних слоях одежды, не понимала, чем это жара лучше холода. Куда лучше десять раз озябнуть, чем один раз вспотеть. 

От холодной газировки ломило зубы и щекотало в носу. Даша проверила телефон и увидела три непринятых вызова, все от Димки. Она не стала ему перезванивать. Вместо этого начала гуглить «причины задержки», но, не закончив, стерла запрос. 

 

***

Дима подошёл к Даше со спины и закрыл ей глаза ладонями. Она не узнала его рук и на долю секунды испугалась:

– Ты чего подкрадываешься?

– Я не подкрадываюсь, я собирался тебе звонить, смотрю, а ты тут сидишь. Ну что, куда пойдём? Гулять? На набережную? – он отряхнул ей плечи и капюшон. – Ты не замёрзла сидеть в сугробе? У тебя на плечах по килограмму снега.  

– Я не хочу нигде ходить, я ногу стёрла. 

– Пойдём тогда ко мне смотреть «Ходячих мертвецов». 

– Ты один? – спросила Даша. 

Она побаивалась Тамару Ивановну и старалась пореже попадаться ей на глаза. Тамара Ивановна смотрела на всех так, будто заранее ждала от людей чего-то плохого. Даже когда она улыбалась и была приветливой, она как будто знала, на что действительно способен человек. Даше чудилось, что Тамара Ивановна знает, как она украла из магазина шоколадку, как в первом классе соврала, что Пашот толкнул её в лужу, и каким словом назвала саму Тамару Ивановну в недавнем разговоре с мамой.

– Нет, конечно, я с тобой. Ну? Так мы идём? Или я тебя домой провожу? 

– Идём, – ответила Даша. – Ты мне только физику реши. 

– И алгебру, видимо, тоже. Решу, куда деваться, когда встречаешься с гуманитарием. 

Квартира была свободна. На кухонном столе лежала записка «Свари себе пельмени». 

– Пельменей хочешь? – спросил Димка. 

– Может, позже. 

– Нет, ты сразу говори, чтобы я знал, сколько штук варить. 

– Тогда буду. Штук десять. И не в чайнике. 

– Не понял. 

– Это наш домашний прикол. Когда папа студентом был, они с другом в общаге, в своей комнате, варили пельмени в чайнике, чтобы не идти на общую кухню и ни с кем не делиться. Папа это не только рассказывал, но и показывал, натолкал пельменей в электрочайник, они там к чему-то прилипли…. Мама сильно потом ругалась.  

Даша забралась с ногами на узкий кухонный диванчик и грела руки о чашку с чаем. В этом доме все пили самый простой чай, чёрный из пакетиков, безо всяких церемоний, а как полагается – со сладким. Дома мама постоянно сидела на диетах, старалась не приносить в дом сладости и ругалась, если их покупали Даша или папа. Даша надкусила пряник и достала пакетик из чашки: передержала – чай стал слишком крепким. Положила руку на живот: страх, пригревшись, засыпал и почти не шевелился. Можно было представить себе, что все в полном порядке. Как было раньше. 

– Что в школе? – спросил Димка, бросая в кипяток пельмени. 

– Ничего нового, – откликнулась Даша. 

– Вызывали?

– Может, ты ещё и электронный дневник проверишь? 

– Да я так просто спросил, чего заводишься с пол-оборота? Сидишь грустная, нервная… будто не рада, что увиделись. 

– Так я грустная или нервная? 

– Да не знаю я. Не такая, как обычно. 

– Наоборот, все как всегда. Это-то и достало. Каждый день одно и то же. 

– А я Москву лечу на каникулах, – Димка прям заулыбался. 

– На все каникулы? – расстроилась Даша. 

– Наверное. Вначале конкурс. Это три дня, потому что три этапа и культурная программа. А потом мама договорилась, чтобы я на остаток каникул поехал к её сестре. Чтобы не просто туда и обратно, а было время немного погулять. Я себе столько всего запланировал!

Даша вздохнула. 

– Я бы тоже хотела. 

– Ничего. Вот когда поступим… 

– Ты-то точно поступишь. 

– Ага, щаз. Я упорно на тестах валюсь. Репетитор говорит, у меня нестандартное мышление. Я как тест вижу, так мозги сразу набекрень. Во будет прикол, если ты поступишь, а я нет. 

– Со второй попытки точно поступишь, ты же юный гений. 

 

Димка был на месяц старше нее, но уже в одиннадцатом, потому что после первого класса перескочил сразу в третий, а с восьмого класса перешел учиться в гимназию, что неподалеку. Дашин папа преподавал там историю, и у Димки тоже (по истории у него было между уверенной тройкой и слабой четверкой).

В седьмом классе Даша тоже сдавала экзамены в гимназию. Родители настояли хотя бы попробовать. Поступить было сложно. Даша очень волновалась, недобрала два балла, поэтому не прошла. Наверное, отец мог бы помочь, поговорить с кем надо, договориться, как все нормальные папы, но он не стал. Принципиально. Так нельзя: другие дети были лучше, ты плохо подготовилась – остаешься в старой школе. Даша на отца почти не обиделась, а вот мама – еще как (принципы дороже дочери) и не разговаривала с ним четыре дня.

 

– А я, может быть, на зимние праздники уеду, – сказала Даша. – Мама предложила во Вьетнам на Новый год. Они с папой уже выбирают отель. 

– Так это же здорово! 

– Это, наверное, очень здорово, и я хочу поехать, я ни разу не была на море зимой. Из зимы в лето, ты только представь! Но я думала, мы вместе отметим. Вместе с тобой, Дим. 

– Тебя разве отпустили бы? – он усмехнулся. 

– Ты же сам говоришь, нет ничего невозможного для человека с интеллектом. 

Родители предпочитали выпить в полночь по бокалу шампанского, поесть бутербродов с икрой и мандаринов и лечь спать, как в самую обычную ночь. Даша надеялась, что ей удастся незаметно вернуться поздно.

Димка поставил на стол две тарелки с пельменями:

– Давай уже, ешь, человек с интеллектом.

Он заедал пельмени хлебом и шумно прихлебывал чай. Даша неохотно ковырялась в тарелке и в сотый раз разглядывала магниты на холодильнике. Вон тот, «Крестный отец», в прошлом году привезла из Италии Даша. Страх снова приподнял голову, и не только смотреть Димке в глаза, но и просто смотреть на него было сложно.

– А кто еще в Москву едет? – спросила Даша.

– Егор Михалыч, это наш физик. Ну, еще Кира.

– Кира, значит.

– Вот только не надо начинать.

– Я и не начинаю вовсе, – сказала Даша и, не жуя, проглотила горячий пельмень. – Я прикалываюсь вообще-то, не понял?

Серьезная глазастая Кира жила с Димкой в одном подъезде. Их мамы дружили, и Кира с Димкой тоже дружили с незапамятных времен. Даша не ревновала. Ревновать стыдно, Кира ей просто не нравилась. 

– Кира едет с мамой. Ей там тоже что-то надо.

– Да мне вообще-то без разницы. Ты лучше скажи, у твоей мамы сегодня есть тренировка?

Тамара Ивановна дважды в неделю ходила на восточные танцы и в дни занятий возвращалась поздно, когда Даши уже была у себя дома.

– Нет, сегодня же среда.

– Точно.

Димка поставил на стул ноутбук и включил очередную серию «Ходячих мертвецов». Даша, как обычно, забралась с ногами на диван и легла ему на плечо. Было неудобно, даже очень неудобно. У Димки, оказывается, очень острое плечо. Даша потерлась об него щекой и сползла чуть ниже – все равно неудобно, легла головой к нему на колени. Димка положил руку ей на волосы и машинально гладил, как кошку.

Внутри все дрожало. Вроде как даже подпрыгивало. 

– Если замерзла, вон плед, – не отрывая взгляда от экрана, сказал Димка. Даша взяла оранжевый плед и, укрывшись, легла на то же место. Согреться не получалось, она словно мерзла внутри, а не снаружи. Даша снова налила себе чаю и, выпив половину чашки, села рядом с Димкой, закинув ноги ему на колени. Ноги быстро затекли. Даша почти не замечала, что происходит на экране, даже когда серия закончилась и Димка включил следующую. 

Промелькнула невозможная мысль: сказать. Вот так просто: взять и сказать.

Кажется, я….

Может быть, но это еще не точно, я….

Как продолжить, Даша не знала. Потому что все сразу изменится. Скажет – и все сразу станет другим, в следующую же секунду.

А если не сказать, все еще может решиться само собой. Сегодня, завтра или на этой неделе. Так бывает. Окажется, что все страхи напрасны, что она себе все напридумывала. Напридумывала – какое хорошее слово. Даша читала, сильнее всего человек боится того, что никогда с ним не произойдет.

Она снова представила себе, как говорит:

– Дима, ты знаешь….

Какое у него будет лицо? Что он ответит?

Хотя всегда же можно поспешно добавить: «Шутка…». 

И все-таки: какое у него будет лицо?

 

Глава третья. Шесть недель

В первый день каникул Димка уехал. Московский самолёт вылетал в половине восьмого, и за два часа до этого Даша надела джинсы, куртку и выскользнула из квартиры. Димка разбудил её телефонным звонком, как договорились. Родители ещё спали. 

Даша выскочила из подъезда и с разбегу врезалась в Димку. Она, пряча лицо в капюшоне, сразу же обхватила его за талию: 

– Выиграй там все, что можно, ладно?  

Димка, похлопывая её по спине, ответил: 

– Ну ты зареви ещё, можно подумать, навсегда прощаемся. Семь дней всего, Дашкин, ты что?  

– Я скучать буду, – прошептала она, дыша в его плечо. 

– Сходи в кино с девчонками, потом расскажешь.  

– А ты, ты скучать будешь? 

– Буду, конечно, – он поцеловал её в капюшон – наверняка хотел в лоб, но промахнулся. – Я тебе какой-нибудь подарок привезу.  

«Сказать», – промелькнула мысль. Сказать сейчас все как есть, не подбирая слова специально.  

– Ну все, мне пора, такси ждёт.  

Даша выдохнула: 

– Посмотри на меня, пожалуйста, я тебе сейчас кое что расскажу.  

– Расскажешь, когда вернусь. Или позвони, ладно?  

Он быстро поцеловал её куда-то в район уха, снова попал в капюшон и поспешил к своему дому. Наверное, действительно приехало такси….  

На кухне уже сидела мама с мокрыми волосами, с патчами, наклеенными под глазами, и смотрела на турку на плите. Ей почти никогда не удавалось сварить кофе так, чтобы он не убежал и не заляпал грязной гущей всю плиту. Как ни следи за ним, кофе оказывается проворнее.  

– Где была? – весело спросила мама. 

Даша удивлялась, как она легко просыпается в такую рань. Если бы не мама, Даша бы не верила, что люди-жаворонки существуют. Только мама все равно собиралась на работу дольше, чем Даша в школу, потому что медленно пила кофе, читая ленту фейсбука. Считалось, что это ее личное время. Если кто-то еще вставал рано и начинал шарахаться по квартире, мама обижалась.

– Димка уехал, провожать выходила к подъезду.  

– Да, я видела вас. Знаешь, Даш…., – она замялась, – ты напрасно так к нему льнешь…. прямо на шею вешаешься. Неправильно это: он должен к тебе, а не ты, понимаешь? Ты кофе будешь или пойдёшь досыпать?  

– Во-первых, я на него не вешаюсь, я его обняла – и все, потому что он на неделю уезжает. Во-вторых, я кофе хотела, а теперь уже не хочу. Вешаешься! Надо же было придумать такое! – Даша вымыла руки и швырнула на стол кухонное полотенце. Теперь от рук пахло средством для посуды. – Зачем ты за нами подсматривала? Чтобы мне потом настроение испортить?  

– Я не подсматривала за вами, Даш, я встала, пошла варить кофе, выглянула в окно, а там ты льнешь к нему, а он – как дерево.  

– Сама ты дерево, он просто ещё не проснулся, и вообще он сдержанный!

– И ты тоже должна быть сдержанней, Даш. Он к тебе, а ты от него. Иначе им неинтересно, как ты не понимаешь.  

– Дурой уродилась, вот и не понимаю.  

– Тише говори, отец ещё спит.  

Кофе, перелившись через край турки, с громким шипением заливал плиту. Мама сняла турку.  

– Потом уберу.  

– Я и правда не понимаю, – начала Даша. – Девушка должна быть гордой, как ещё говорят, загадочной, сдержанной, скромной. Верно? Но тогда выходит ерунда. Как узнать своего человека, если быть загадочной? Как он сможет понять, что я вот такая именно, а не другая? А главное, зачем мне нужен парень, с которым я должна притворяться? Я бы, например, не хотела дружить с человеком, который вечно строит из себя кого-то другого, а ты мне предлагаешь быть такой. 

– Даш, ты все поймёшь, когда станешь старше.  

– Опять! Вот ты меня старше – ты все поняла?  

– А я и не говорю, что уже поняла. Даш, я же не хочу впустую нудить. Я просто не хочу, чтобы тебя обидели. Когда открываешься перед не тем человеком, потом может быть очень больно. Особенно в первый раз. Но и во второй, и в третий тоже. Всегда больно. Надо быть осторожнее, понимаешь? Присматриваться к людям.

Даша глотнула кофе.  

– Димка хороший, – сказала она.  

– Я и не сказала, что он плохой, – ответила мама. – Мне многое из того, что ты рассказываешь, в нем очень даже нравится. Похоже, он умный мальчик, целеустремленный. Но я его почти не знаю.  

– А я знаю! И я в нем уверена! Я ему верю как себе!  

Мама кивнула, молча допила кофе и принялась протирать плиту.  

– Планы на каникулы есть? Или без Димы белый свет не мил, и ты все каникулы будешь сидеть в телефоне и киснуть?  

– Киноклуб на инглише, – вспомнила Даша, – это в четверг. 

– Что вы там сейчас смотрите?

– «Шерлока». А в среду у Миланы день рождения. Она пригласила всех в боулинг! В боулинг, прикинь? Я сто лет не играла.  

– Я нас тогда на завтра запишу на ногти. Смотри, как отросли, – она показала руку. – И тебе пора уже поменять цвет на какой-нибудь яркий, раз каникулы, что думаешь?  

– А чёлку покрасить можно? Она смоется через неделю! Хочу в розовый! 

– Лично я была бы не против, но твой отец этого не переживёт.

– Я у него сама спрошу.

– Ну что же, попробуй. Веди переговоры.    

– А ты точно сможешь на маникюр?

Мама кивнула. Она была адвокатом и иногда принималась работать в самое неподходящее время, когда ничего не предвещало беды. В поездках не расставалась с ноутбуком. Однажды в театре прямо посреди спектакля она надолго вышла в холл, оставив Дашу одну в зрительном зале. Даша даже успела испугаться, она ведь тогда совсем мелкой была, только-только пошла в первый класс.

Прошедшим летом мама оформила Дашу работать в своей фирме на четыре часа в день, весь июль. Даша ходила на почту отправлять письма, снимала копии с документов, сшивала их и делала всякую мелкую работу, которую никто больше делать не хотел. У работы был один плюс – зарплата (Даша купила себе на распродаже кожаную куртку, рюкзак и крутые кроссовки). Всё остальное ей не нравилось, в работе не оказалось ничего захватывающего. Она пробовала читать документы, но её одолевала скука: одни люди не хотели платить штрафы, кредиты и алименты, другие разводились и делили имущество – чайники, телевизоры, диваны, даже деревья, посаженные на даче. Даша не могла понять, почему мама бывает так увлечена работой, что ходит в офис в выходные. Из-за этого у нее не хватает времени на нормальную жизнь. Было бы ради чего возвращаться домой поздно и говорить: «Всё, я закончилась».  

Мама говорила, что у неё профессиональная деформация: она сразу распознает вранье и сама обманывает легко и непринужденно. Ее не любили в школе, потому что она всегда выгораживала Дашу перед учителями, не сдавала деньги на ремонт и могла написать жалобу куда угодно. Бывало, она устраивала Даше приключения, будила ее с утра пораньше и говорила: «Я позвонила учительнице и сказала, что ты заболела». Вместо школы они ехали в соседний город, где мама час проводила в суде, а потом они вместе шли в какое-нибудь интересное место, например, в Икею. Правда, однажды мама там все равно начала работать, сидя на демонстрационном диване, но все равно было здорово: Даша купила огромную акулу, всю обратную дорогу ее обнимала и теперь с ней спала. Мама очень удивилась, увидев их с акулой на кассе!

Дорога туда-обратно была еще лучше. Они или разговаривали, или слушали музыку. Мама ставила свою музыку, которую слушала в Дашином возрасте, и рассказывала о ней, а Даша ставила ту, что было принято слушать в классе, хотя мамина нравилась ей гораздо больше. А если разговаривали, то не про оценки или репетиторов, а про жизнь. Про то, почему мама защищает интересы людей, которые не правы – и ведь сама знает, что не правы. Почему у нас в стране все так, как есть (и почему лучше об этом ни с кем не говорить). И много рассказывала про свою юность, про мальчишек и дискотеки, про лучшую подругу (ну, тётю Катю, ты её помнишь, мы у неё жили в Питере), и как у неё на улице украли норковую шапку, и как они с девчонками впервые пили шампанское (наутро чуть не сдохли), и про то, как она чуть не завалила вступительные экзамены, потому что перед самым важным экзаменом гуляла с парнем. И про то, как она в первый раз в жизни пришла в суд и с перепуга назвала старенького строгого судью «Ваше Величество». Даша иногда рассказывала что-нибудь в ответ – про какую-нибудь подружку, на самом деле про себя.  Даже если Даша засыпала в машине и спала до самого дома, все равно ей казалось, что они успели поговорить о чем-то важном.  

– Мам, – спросила вдруг Даша, – а тебе, случайно, в Новосиб не надо?  

Мама закончила красить левый глаз и ответила:

– По работе пока нет, но можно запланировать и сгонять в выходные. В аквапарк, давай?  

– Это с папой, а я хочу только с тобой, вдвоём.  

Мама кивнула: 

– Посмотрим. 

Это означало скорее «нет», чем «да». В лучшем случае, «не сейчас».  

 

***

В первый день Димка прислал четыре сообщения, во второй – два, в третий – ни одного. Даша залезла на сайт конкурса и посмотрела расписание мероприятий. Димка должен быть занят весь день. «Если мужчина хочет позвонить, он позвонит в любом случае», – подумала Даша маминым голосом. Во рту стало сухо и горько. Она написала Лизе и полчаса обсуждала с ней сериалы. Лиза как раз сидела под дверью стоматолога и хотела отвлечься, и Даша словно с ней рядом сидела. Потом Лиза написала «Иду на казнь» и пропала. Только вечером написала, что все хорошо.  

Димка тоже нашёлся вечером и скинул сразу много фотографий. В Москве, оказывается, тепло, снега нет, все ходят без шапок, а он приехал в меховой ушанке, как Филиппок. Даша ничего ему не ответила, решила помучить до утра, и через час он позвонил – голос у него был такой радостный, что Дашин страх съежился внизу живота и затих.  

После его звонка Даша лежала в ванне и вспоминала, пока вода не остыла, как они с Димкой впервые поцеловались. Это случилось в апреле, но она все помнила, будто вчера: как она сама потянулась к нему, уже не могла больше ждать, а его губы были сухими и прохладными. Она боялась, что все испортила, и была готова заплакать, а он словно выдохнул с облегчением, вцепился в нее мертвой хваткой и никак не мог отпустить её домой. Даша опоздала на полчаса, её немного поругали – надо же предупреждать, когда задерживаешься, а она была такая счастливая, так смеялась внутри: и пускай себе ругают, и пускай, она все равно никого не слушает, столько в ней счастья, что никто никогда в жизни не сможет её расстроить.  

Даша стала замерзать. Она добавила горячей воды и положила руки на живот. Все как всегда, там ничего не могло быть. Конечно же, ничего, будь не так – Даша бы обязательно почувствовала. Невозможно не ощущать, что внутри тебя новая жизнь. Даша была по-прежнему худой и, к сожалению, плоской, словно десятилетняя. Непонятно, что Димка в ней нашёл. Мама говорила, что до рождения Даши она была такой же, а теперь ей остаётся только завидовать или ходить в зал трижды в неделю.  

Но скоро страх не только вернулся на прежнее место, чуть ниже пупка, но и холодком заструился по спине вдоль позвоночника. С ним еще можно было поторговаться: все будет хорошо, если я не буду наступать на трещины на асфальте, если у лестницы окажется четное количество ступеней, если я насчитаю двадцать зеленых машин, если Димка пришлет сообщение, если в его дворе будет гулять пудель Митя, если Даша поймает по радио любимую песню – и тогда страха становилось меньше на каплю, на микрон, на выдох-вдох.

На всякий случай она купила в аптеках подальше от дома тесты на беременность. Три теста, чтобы уже наверняка. 

 

Даша представляла, как обо всем рассказывает маме, будто смотрела кино. Настолько все казалось нереальным. Она вздрагивала каждый раз, когда кто-то из родителей открывал дверь в ее комнату. Мама заходила и поливала цветы, брала из шкафа книгу или запускала в комнату робот-пылесос, и каждый раз она отмечала: «Опять сидишь в телефоне». Даша не хотела привлекать к себе лишнее внимание и отмалчивалась, хотя сама-то мама жила в телефоне ничуть не меньше нее – можно было бы ей об этом и напомнить.

Вообще-то Дашу редко по-настоящему ругали. И вспомнить-то особо нечего. Разве что…. Однажды, когда она училась в пятом, они с Лизой и другими девчонками на спор воровали в магазине напротив школы маленькие шоколадки. Нужно было вынести шоколадку так, чтобы не заметили ни продавцы, ни охранник. Всем удалось выйти с добычей, а Даша бестолково все кружила и кружила по магазину, не в силах взять чужое. Она решила купить плитку и сказать всем, что украла ее, но через окно на нее смотрела Лиза, и проще было положить плитку в карман куртки, чем выйти из магазина с покупкой. Ну что – ее поймали, все убежали, и начался такой стыд, не описать словами: разумеется, никто не поверил, что она случайно, заплатить не разрешили, вызвали полицию. 

Мама примчалась очень быстро, заплатила за шоколад и устроила в магазине грандиозный скандал. Полиция уехала восвояси, перед Дашей сухо и неохотно извинились. 

«Мы поговорим дома, – сказала мама, когда Даша пристегивалась в машине. – Ты шоколад-то ешь, ешь, раз так сильно захотелось».

Даша не смогла проглотить ни кусочка. Всю дорогу до дома она ехала ни жива ни мертва, а мама, как будто ничего не случилось, рассказывала, что в ее же возрасте украла из магазина красный лифчик, который бы ей никогда не купили, что ни разу его не надела, потому что был он пятого размера, и что до сих пор ей стыдно проходить мимо здания, где находился уже тыщу лет назад закрытый магазин.

«Расскажем отцу?» – спросила она потом.

Даша просила не говорить.

«Я не буду, но ты должна сделать это сама».

«А если я не смогу, ты скажешь?»

«Я тебя, разумеется, не выдам, но свои выводы о тебе я сделаю».

За ужином, давясь слезами и борщом, Даша рассказала все как было и ушла в свою комнату. Никто не пришел ее утешать, отец больше месяца смотрел на нее так, будто она прозрачная, и старался с ней не разговаривать. Лизу с тех пор он терпеть не мог, она стала «той девочкой, что тебя воровать научила». А злосчастная шоколадка лежала в шкафу неделю, пока мама не разломала ее и не выложила на стол к чаю. Все если шоколад, и Даша тоже съела один квадратик. Несмотря ни на что, ей было вкусно. 

О том, что, возможно, случилось теперь, рассказывать было куда страшнее. 

 

***

Однажды мама в раздражении, в конце разговора, который начался с отметок и вдруг стал сложным и неприятным, сказала, почти крикнула:

– Что ты вообще хочешь, Даша? 

Маме не нравились её четвёрки. Мама считала, что Даша должна стремиться к большему, но не по всем подряд предметам, а по любимым, как Дима со своей химией. А у нее и любимого-то предмета нет, разве что инглиш. 

– Я смотрю на тебя, – распаляясь, продолжала она, – и вижу человека, который совсем ничего не хочет. Для которого главное в жизни — не напрягаться. Которому лень сесть и выучить чуть-чуть больше, чем задано. Не спорь со мной, я сказала: лень. Я вижу человека без целей в жизни. Тебе не восемь лет, не тринадцать, тебе почти шестнадцать. Так чего ты хочешь, я не могу понять? Сидеть в телефоне? И это все? 

– Ничего я не хочу! Я! Совсем! Ничего! Не! Хочу! – закричала в ответ Даша и до утра закрылась в своей комнате. 

На самом деле она хотела многого. 

Например, чтобы все оставили её наконец-то в покое. Чтобы перестали решать за неё, что она должна чувствовать. Чтобы её считали человеком, а не ребёнком. Чтобы, когда ей бывает плохо, ее бы просто обнимали, а не рассказывали, как надо было поступить и что другим людям бывает куда хуже, чем ей.

Хотела гулять допоздна, ходить на любые концерты. Научиться ездить верхом и кататься на сноуборде. Волосы обрезать очень коротко. Чувствовать себя красивой. Наблюдать за рассветом на морском берегу. Купаться при луне. Поехать в Южную Америку. Завести кошку, собаку, шиншиллу. А работу такую, чтобы постоянно путешествовать – такое вообще бывает?

Ещё – засыпать в обнимку с Димой, чувствуя, как стучит его сердце, и видеть его сразу, как проснешься. Родители ни разу не разрешили им ночевать вместе, сколько ни просила Даша отпустить её к нему с ночевкой. Быть дома в десять – вообще детский сад, но нет, нет и еще раз нет.

 

***

Яблоки, молоко, оливковое масло, сельдерей, лимоны, хлеб. Даша шла в магазин через школьный стадион, срезая путь. В выходные снег неожиданно растаял, а в ночь на понедельник холод вернулся и сковал лужи, грязь и пожухлую траву. Даша шла осторожно, чтобы не растянуться. Школа следила за ней пустыми окнами, Даша повернулась к ней спиной и заткнула уши наушниками. Музыка помогала хотя бы недолго не думать ни о чем. 

В магазине быстро набрала корзину: яблоки, молоко, лимоны, хлеб. Масло, чуть не забыла! Теперь домой.  

Сквозь музыку ей почудилось, что кто-то её зовёт. Даша прошла ещё несколько метров и обернулась. Ей не послышалось, её и правда звали: на крыльце магазина стояла Анна Ивановна, Бабаня.

Даша вынула один наушник и вернулась.  

– Ты забыла, – сказала Анна Ивановна и отдала ей карту магазина. У неё на плече болталась холщовая сумка, из которой торчала бутылка молока. В голосе сидела легкая простуда.  

– Я прямо за тобой стояла в очереди, – добавила Бабаня. – Ты меня не заметила.  

– Спасибо, – опомнилась Даша.  

– Задумалась?  

– Да, извините.  

– Ты в какую сторону?  

Даша неопределенно махнула рукой: 

– Домой.  

– Проводишь меня вон туда? – спросила Бабаня, показав в сторону восьмиэтажки. – Скользко. Ты же никуда не торопишься?  

Отказываться было неудобно, тем более что прошлой весной Бабаня уже ломала ногу, поскользнувшись в гололед, а еще раньше – руку.  

– Только я и сама могу упасть, – предупредила Даша, подставляя локоть.

В школе она не замечала, что Бабаня едва-едва достаёт ей до плеча, но рядом с ней Даша чувствовала себя маленькой. 

– Что делаешь на каникулах?  

– Да ничего особенного.  

– Читаешь что-нибудь не по программе?  

– Нет, если честно, – сказала Даша. – Почему-то не хочется.  

– Ты в последнее время задумчивая такая, постоянно витаешь мыслями где-то далеко. Если хочешь, можешь мне рассказать. Иногда с родителями или с подругами не хочется делиться, а с посторонним человеком – легче. Никто в школе не узнает. 

Даша сказала: 

– Не хочу, – и правда, не хотела. 

– Можно, тогда я спрошу? 

Даша промолчала.  

– Хорошо, я не буду спрашивать.  

– Знаете, – неожиданно выдохнула Даша. – У меня есть подруга, очень близкая, самая лучшая, вы её не знаете, она не из нашей школы, тоже учится в десятом. Она встречается с парнем, давно, все серьёзно у них. Теперь у неё задержка, и она не знает, что делать. Она ещё никому об этом не рассказывала, только мне. Она боится и не знает, как ей быть.  

Они перешли дорогу и вошли в сквер, Даша разглядывала верхушки деревьев, унизанные вороньими гнездами. Небо было бледное-бледное, предснежное. В горле пересохло. 

– Я родила сына в шестнадцать лет, – неожиданно сказала Анна Ивановна. – С той самой минуты, когда я впервые его увидела, я ни одного дня в своей жизни не жалела, что стала матерью.  

– Я не знала, что у вас сын, – глупо сказала Даша. 

Если задуматься, она ни о ком из учителей ничего не знала.  

– Он, конечно, взрослый уже. Красивый, умный, врач! Окулист! Работает в Германии, две дочки у него, двойняшки, внучки мои. Его семья – это самое лучшее, что у меня есть! Хотя я была с ним одна, хотя нам было тяжело, хотя мои родители не сразу приняли меня с ребёнком, и я училась на заочном, я жила у тётки, я работала, я стирала руками пелёнки, я так и не смогла найти ему отца, у меня не было времени ходить на свидания, но я голову даю на отсечение, я ни о чем никогда не жалела.  

Даша слушала молча. Ей казалось, она и так наболтала много лишнего. Было все равно, что там за сын у Бабани, и чуть-чуть стыдно, что ей совсем неинтересно слушать про него и хочется поскорее уйти домой. Почему, стоит только чем-то поделиться, как люди, не дослушав, начинают рассказывать собственные истории?  

– Если захочешь поговорить про подругу, приходи, – сказала Бабаня и погладила её по плечу. – И подругу приводи. 

Даша проклинала себя за свой язык: через несколько дней ей предстояло войти в класс и сесть напротив Анны Ивановны, знающей теперь намного больше, чем следовало.

– Самое главное, ты ей объясни, что родителям все равно сказать придется, – втолковывала Бабаня. – Лучше рано, чем поздно, и еще чтобы ни какие таблетки и ни к каким бабкам. А то ведь разные бывают случаи, здоровья потом не вернешь.

– Кому объяснить? – не поняла Даша.

– Подруге твоей, как ее зовут?

– Лиза, – назвала Даша первое попавшееся имя. – Но это другая Лиза, не Самойлова.

– Я поняла, что другая, это частое имя. Да не волнуйся ты так, на тебе же лица нет. В вашем возрасте кажется, что это катастрофа, личный конец света, земля из-под ног, а потом приходит понимание, ничего страшного-то не произошло. В нашей школе практически каждый год такое случается, кто из десятого идет рожать, кто из одиннадцатого. Вот здесь живет недалеко Вика Мезенцева, очень хорошая девочка, пухленькая, скромная такая, застенчивая, но приветливая всегда. Я ее часто вижу, она гуляет с мальчиком. Два года назад ее мама ко мне приходила, так плакала, чуть все глаза не выплакала, что же теперь с Викой будет? Пятнадцать лет…. А в результате отличный пацан получился, вся семья в нем души не чает.

Она снова начала о других, как будто истории из чужой жизни могли помочь и все исправить, и Даша почти ее не слушала. Сельдерей, вспомнила она, сельдерей! Корень сельдерея! 

– Мама меня убьет, – вслух сказала Даша и поторопилась объяснить: – Я сельдерей забыла купить.

 

***

По дороге домой она увидела маму. Сначала она увидела издали со спины молодую женщину в кроссовках, пальто и мужской шляпе, из-под полей которой выглядывали светлые волосы, и потом узнала маму. Мама шла медленно, она на ходу переписывалась с кем-то в телефоне, и Даша подошла так близко, что при желании могла бы ее напугать. В руках у мамы был прозрачный пакет с круглым бугристым корнем сельдерея. 

– Я тоже купила, – сказала Даша, догоняя ее и показывая свой пакет.

– Я была уверена, что ты забудешь, – ответила мама. – Я видела тебя сегодня утром около поликлиники, – потом сказала она. – Что ты там делала? 

– Я снова хочу ходить в бассейн вместе с Лизой, – быстро придумала Даша. – Надо было узнать, как получить справку.  

– Узнала?  

– Я зашла и сразу вышла, как только увидела очереди в коридоре.  

– Ты мне напомни, я достану тебе справку. Это ты вообще-то хорошо придумала. Я бы тоже походила в бассейн, можно попробовать выбраться вместе. Ты извини, мне сейчас надо позвонить по работе, чуть не забыла.  

Она отошла на несколько шагов в сторону и уже до самого дома говорила по телефону. А дома, не успела Даша переодеться, мама открыла дверь и закричала несвоим голосом: 

– Дашка, ты совсем обнаглела, что ли? Я что, о многом прошу?  

– Это ты совсем! – закричала в ответ Даша, не ожидавшая скандала.  

– Так, – мама прошла в комнату и села на её стул верхом. – Я в очередной раз тебе напоминаю: я много работаю. Я устаю. Я делаю все, чтобы твоя жизнь стала ещё немного интереснее. Когда я прихожу домой, я хочу увидеть хотя бы намёк на порядок. А не этот срачельник!  

– Ты только орать умеешь! По-человечески скажи, что не так. Я сейчас уберу.  

Мама встала со стула и начала ходить по комнате.  

– Я же вообще-то прошу немногое. Если у тебя что-то с памятью, напоминаю: вещи — в шкафы, а не бросать как зря, на письменном столе – порядок, грязную посуду – в посудомойку, грязную одежду – в корзину, пару раз в неделю запускать пылесос. Господи, да он даже сам пылесосит, его только включи! Все! – она снова начала закипать. – Даша, я в твоём возрасте должна была убирать всю квартиру! Тряпкой и руками, а не как ты! Это была моя постоянная обязанность, и попробовала бы я схалтурить! Мне бы прилетело так, что мало бы не показалось!  

– Да что я не сделала-то?  

– На кухне бардак. Нож в масле на столе. Крошки, корки от апельсина, чашка грязная, сыр обрезала и бросила, чтобы я убрала, Дашенька ведь у нас такая занятая, насвинячила и пошла, это же матери заняться больше нечем, да? Только за Дашенькой прибирать?  

– Это не я! – со злостью закричала Даша. – Это папа! Меня даже дома не было! И оставь меня уже наконец в покое! Достала!  

Мама молча вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Даша рухнула на кровать и трижды набрала Димку, но он все не отвечал.  

 

Глава четвертая. Семь недель

В понедельник началась новая четверть. Дима должен был вернуться вчера, но он так и не позвонил, не ответил ни на одно из сообщений, не был в сети. Даша спала беспокойно, несколько раз просыпалась посреди ночи и первым делом проверяла, не пришло ли новое сообщение, а потом никак не могла согреться и снова заснуть. Тоскливо ныло внутри живота, и холодно было и в груди, и губам, и пальцам ног, и шее, у кромки волос. Не представлялось, что через несколько часов снова придется идти в школы, отсиживать уроки, отвечать, если спросят, стоять у доски перед классом, смеяться с девчонками на подоконнике в холле, у автомата с шоколадками, есть в столовой пирожки с картошкой и печенкой и вообще вести себя, словно она нормальная, как раньше. Хотелось запищать, как мышь, и целиком уместиться в теплой душной щели между кроватью и стеной.

Все вокруг стало немного другим, словно сдвинулось на волосок. Словно кто-то вернулся в прошлое и раздавил там бабочку, как в рассказе Брэдбери. Даша представила, как выходит утром на кухню, а там вместо ее мамы пьет кофе другая женщина. Такая, что внешне выглядит как Дашина мама, а внутри – другая, незнакомая. В конце концов, если Даша перестала быть собой, то и все остальные тоже должны измениться.

В щель под дверью сочился свет. Даша заглянула на кухню: мама с телефоном в руке сидела на своем обычном месте и пила кофе из своего обычного тазика – огромной кружки, которую больше никому не разрешалось брать.

– Ты чего не спишь? – спросила мама.

– В школу пора вставать.

– Сейчас пять утра, попей воды и иди поспи еще.

– Ага, – Даша прислонилась к двери.

– Что-то случилось? Или просто голова болит?

– Да так…. Вообще-то, он не звонит, не пишет, сообщения не читает, временно недоступен. Я весь день ждала, а он…. Я уже так больше не могу! – выдохнула Даша и закашлялась.

– Когда он должен был приехать?

– Вчера рано утром.

– Так ведь вчера все самолеты сели в соседних городах из-за тумана, моя коллега вообще приземлилась в Барнауле. Не переживай, найдется твой Дима, скоро позвонит, не надо себя накручивать из-за ерунды. Ты ему, главное, не пиши сто пятьдесят тысяч смс, а то вообразит, что ты без него умираешь. Пусть думает, что тебе все равно.

Мама спокойно пила кофе, будто ничего не происходило. Она даже не подняла глаз от телефона, будто лента в фейсбуке была важнее и интереснее Даши. Даже лайки ставила! И улыбалась тому, что там прочитала!

– Он бы написал, это совсем на него не похоже, он мне всегда пишет! Он телефон выключил, никогда такого раньше не было! Да что я тебе все это рассказываю! У тебя на все один ответ: «Не переживай, не накручивай!» Как будто я могу так просто взять и все свои чувства отключить! Я не робот, у меня есть причина переживать, настоящая причина, не детский сад! Мне не может быть все равно! А ты никогда не понимаешь, ничего не понимаешь!

– Ну да, конечно, ты права, ты одна у нас такая умная и тонкая. Будто мы с папой не любили никогда.

– Наверное, не любили, – из-за двери хрипло ответила Даша. – Иначе бы понимали.

Она снова достала телефон из-под подушки, одно за другим направила «Ты меня игноришь?» и «Раз тебе не надо, то и мне это все больше не надо» и выключила телефон, совсем.

Когда родители уехали на работу, она решительно достала из потайного кармана рюкзака три теста на беременность и через пятнадцать минут сидела на полу в ванной, скорчившись и глядя неверящими глазами на шесть четких красных полосок – по две на каждом тесте.

 

***

Сердце билось в горле, словно Даша долго бежала. Слюна во рту была горькой, уши заложило. С неба косо сыпалась мелкая колючая крупа, а под ногами был вязкий, грязный, рыхлый снег, и ноги быстро промокли.

Даша оказалась в школе к третьему уроку, привычным движением – руки помнят – стерла следы потекшей туши и поправила волосы перед зеркалом, из которого смотрела на нее самая обычная Даша, только чуть грустная. Кажется, за каникулы она еще сильнее похудела. Вокруг были люди, люди и люди, кто-то здоровался с ней, с кем-то – она, кто-то обнял ее за талию и коснулся щекой, кто-то спросил, где была, почему не писала. Ее торопили на следующий урок, и Даша в толпе побежала на третий этаж, не помня, в какой кабинет – просто все побежали и она тоже. Это было правильно и хорошо: в толпе она уже не была собой и могла хотя бы недолго не думать о своем. Она даже смеялась, когда смеялись все, и это тоже было правильно: смеяться, когда смешно. 

Когда историк вызвал ее к доске и начал гонять по датам, она почти все назвала правильно. Даже странно. Она не задумывалась над ответами, даты сами собой всплывали из памяти, будто Даша с ними родилась.

На большой перемене Лиза куда-то пропала и только перед самым звонком как из-под земли выросла, подхватила Дашу под руку, увлекла ее в закуток под лестницей и стала, смеясь, рассказывать, как ее поймала безумная женщина Бабаня и непонятно зачем долго объясняла про счастье материнства, совсем с ума сошла, и главное, чтобы она не додумалась донести свои фантазии до Лизиной мамы. Даша испугалась, невпопад поддакивала и толком ничего не успела сказать, потому что грянул звонок – редкий случай, когда вовремя, и они заторопились.

Даша села рядом с Лизой, уронила голову на руки и закрыла глаза. Вокруг шумели, кричали, и шум этот был ненастоящий, словно шел с экранов телефонов. На улице уже начало темнеть, в классе включили вечерний свет. Пахло сыростью, противными духами и яблоком – Пашот с громким хрустом поедал фрукт.

По расписанию была литература, но вместо нормального урока в класс пришла пожилая поэтесса и читала свои стихи, посвященные красоте родного края. Даше стихи не понравились, они были слишком правильные, гладкие, ни о чем, но ей было жаль поэтессу, которую никто не слушал, и она привычно сделала вид, что ей интересно, и машинально рисовала в конце тетради придуманных фантастических тварей.

Поэтесса раскачивалась у доски в такт стихам, по рядам прогуливалась Анна Ивановна и всякий раз, проходя мимо, гладила по плечу Дашу или Лизу. Родной край за окном был припылен сероватым шороховатым туманом – какой-то из заводов выпустил в воздух очередную гадость. Когда настанет время идти домой, дышать будет противно, в носу и в горле станет немного кисло, а если не кисло, то горько.

Даша жалела, что оставила телефон дома. Было странно, будто не хватало какой-то очень важной части тела.  На крайний случай на дне рюкзака валялась ее старая кнопочная звонилка, но ее номера Димка не знал, и Даша не могла проверить, появился ли он в зоне доступа. Наверное, по всем законам жанра, он звонил ей не один раз, прислал кучу сообщений с извинениями, цветами и котятами. Она могла бы позвонить сама, но это было бы уже слишком. Больше никогда она не позвонит ему сама, она ничего ему не расскажет, думала Даша и сглатывала горькую слюну.

В довершение всего сильно запахло ацетоном: Настя за соседним столом перекрашивала ногти. У Даши закружилась голова, даже слегка замутило. Стараясь не смотреть на Анну Ивановну, Даша взяла вещи и вышла из класса. Раздевалка, к счастью, оказалась открытой.

На улице практически не было ни людей, ни машин, и если сильно постараться, можно было представить, что Даша осталась в городе совершенно одна. Даже голубей не видать. И кошек тоже. Как будто все ушли, а её оставили, и если вернуться сейчас в школу, там тоже окажется пусто. Даше захотелось закричать, что она здесь — тогда наверняка кто-то подойдёт к окну или выйдет на балкон. Но тут из банка вышел человек, и из пекарни, и из аптеки, в которой работала Димкина мама, и вдруг оказалось, что на самом-то деле людей вокруг полно.  

Даша зашла в аптеку и разглядывала витамины. На некоторых упаковках было написано, что они для беременных, для таких, как Даша. Она обжигалась об это слово. Даша ничего не собиралась покупать, она хотела только посмотреть, работает сейчас Димкина мама или нет. Вначале за прилавком никого не было, а потом вышла женщина, но другая, не Тамара Ивановна. Хорошо, что так. Иначе Даша не выдержала бы и спросила. А это плохо. Димка решил бы, что Даша просто обижается, а не что ей все равно. Ей все равно, решила Даша, а раз так решила, то на самом деле ей станет все равно. Она вонзила ногти в ладонь и быстрым шагом пошла на набережную. Домой совсем не хотелось.  

На набережной Даша спустилась к воде, где мало кто гулял, и села на большой камень, надвинув капюшон на глаза. Они с Димкой часто приходили сюда, а ещё под мост. Здесь по-особенному молчалось, хотя каждый камень был неживым на ощупь, а река – холодной, мутной и мусорной.  

 

Льда ещё почти не было, река лежала грязной серой лентой. Однажды, когда Даша была маленькой, они с папой перешли реку по льду,  чтобы покататься на снегокате в бору на том берегу. Даше было страшно, особенно на середине переправы – они шли по реке, река текла прямо под их ногами. Хотя отец говорил, что лед толстый и что им ничего не грозит, Даша боялась сделать каждый шаг. На льду сидели виднелись рыбаки, издали похожие на черные шахматные фигуры, но из-за них было еще страшнее: проруби! От них по реке могли пойти трещины, думала Даша, крепко сжимая папину руку.  

«Аборт» – просто подумала Даша. Одним словом. А-борт. Слово перекатывалось на языке, как горькая таблетка. Думать его было неприятно, но ни о чем другом думать не моглось. Интересно, можно так, чтобы вообще никто не узнал, оставить в тайне? Нужно ли согласие от родителей? Надо ли ложиться в больницу? Будет больно или терпимо? Сколько надо денег? Даша не знала и не хотела гуглить. Как будто, когда начнёшь гуглить, узнавать, читать чужие истории, это слово из обыкновенного слова превратится в нечто осязаемое.  

Отчего-то слезы текут, когда все не очень страшно: допустим, упала с велосипеда, украли телефон, обиделась на Диму, получила несправедливую двойку. А если происходит то, что давит тяжестью на грудь, заплакать не получается. Когда бабушке неудачно сделали операцию на глазах и было непонятно, сможет ли она видеть одним глазом хоть немного или нет, Даша не плакала. Только воздух стал сухим и горячим и в горле будто застрял шерстяной клубок. И видеть никого не моглось. Как и сейчас.

Даша бросила в реку камень, и ещё один камень, и ещё, и снова спрятала руки в карманы. Она  непонятно где то ли забыла, то ли потеряла перчатки, и руки, даже втянутые в рукава куртки замёрзли так, что пальцы едва шевелились, и снова заложило нос. И вообще она замерзла вся, даже брови. Хорошо бы заболеть, посидеть дома ещё неделю. Надоела школа. В младших классах Даша любила школу, потому что была отличницей и все её хвалили – и мама, и Евгения Сергеевна, у Даши были самые аккуратные тетрадки, она никогда не баловалась на уроках. Тогда все было просто и понятно: существовало  правильное и неправильное, и если вдруг кто-то вёл себя неправильно, то ему должно быть стыдно, а если ты все делаешь правильно – ты лучше тех, кто что-то делает не так. Даша хотела бы снова стать прежней, знать не знающей, каково это – ощущать колючий холод по всему телу, думать про аборт, ждать, что Дима найдёт её, быть самой одинокой и самой напуганной девочкой на свете.

Вдоль набережной шли посторонние люди, плоские, похожие на тени, словно они не сами шли, а кто-то двигал их из-за невидимой ширмы. И еще собака – чёрный лабрадор. Он подбежал к Даше, обнюхал её и сунул голову ей под ладонь.  

– Конрад, фу, отстань! – закричал издалека хозяин, и лабрадор галопом бросился к нему. 

 

***

Дома Даша попросила отца: 

– Пап, давай заведём собаку.  

Они ужинали вдвоем, мама была на работе, и надо же было о чем-то говорить. К тому же Даша мечтала о собаке всю свою жизнь и время от времени на всякий случай закидывала удочку.  

– Какую ещё собаку?  

– Вообще-то я очень хочу корги. Но можно просто выбрать собаку в приюте, мы с Димиными друзьями недавно туда ездили. Там такие собаки хорошие, так всех жалко. Ты когда-нибудь там был?   

– Стоп. Кто с ней гулять будет?  

– Я буду.  

– Могу себе представить.  

– Правда, буду….  

– Ну хорошо, будешь. А куда мы денем собаку, когда поедем в отпуск? 

– Я не знаю, но люди ведь что-то придумывают.  

– Вот и я не знаю.  Будешь жить одна, заведешь хоть бегемота, хоть кашалота.

– Я не хочу бегемота или кашалота, я хочу собаку маленькую, с ушами.

На самом деле пятнадцать лет назад в доме была собака, подобрашка-двортерьер, бородатая Зося. Даша, конечно, не помнила её, а только видела на фотографиях. Мама говорила, что Даша училась ходить, держась за собаку. Зося съела отраву, разбросанную во дворе, и в этот же день умерла в машине, не доехав до врача, у папы на руках. После этого папа больше не хотел заводить собаку, и пузатого бело-рыжего щенка, принесенного Дашей со двора, без разговоров отвёз к друзьям в деревню.  

– Как там в школе? – спросил папа.  

– Всё нормально, – Даша скорчила рожу. – По истории пятерка.

– Понял, отстал, – он стал сметать ладонью крошки со стола. Даша чистила апельсин и думала, о чем бы еще поговорить.

– Мама поздно придет? – спросила она.

– Да, она собиралась вечером в тренажерку.

– Расскажи, как вы познакомились? – наливая себе заварки, неожиданно спросила Даша, хотя она прекрасно знала мамину версию.

– Ты же знаешь. У нее был двоюродный брат, мой одноклассник, я часто бывал у него дома и твоя мама тоже. Он учил ее играть на гитаре, ее подружки пытались собрать что-то вроде группы. Вот так все и получилось. Она была тогда такая хрупкая девочка с огромными глазами. Хотя почему была, она до сих пор такая и есть. К ней было страшно подойти, но я ее провожал, чтобы она не ходила одна по вечерам. У нас в районе было опасно, мне много раз приходилось драться. Нос ломали, ребро, три сотрясения. Девчонкам тем более не надо было ходить в одиночестве.

– Сколько вам было лет?

– Кажется, пятнадцать или около того. Потом мы какое-то время не встречались. Я ей признался, и вот смотрю в ее глаза и вижу такой дикий страх, и даже, знаешь, жалость ко мне, и тогда я развернулся и ушел, больше не хотел ее напрягать. Не стал даже слушать, что она скажет, избавил ее от этого. И себя заодно избавил от унижения. Если бы я тогда ее выслушал, я бы, наверное, больше не смог к ней подойти.

– Мама считала, что ты был странный. Она мне говорила. А через десять лет….

– Да, через десять лет. Ее брат разбился на мотоцикле, я жил в Томске, но приехал на похороны. Смотрю: она. А она не смотрит, меня не замечает, ходит, как в тумане. Это понятно, она очень любила брата. Через несколько дней я ей позвонил, а потом еще и еще. Так и звонил, наверное, полгода. Мы общались только по телефону. Я дня не мог провести без того, чтобы ей позвонить, кучу денег выговаривал. Мы даже фильмы смотрели по телефону: она у себя, я у себя, и обсуждали по ходу действия. 

Он подлил себе чаю и продолжил:

– Я только ради нее сюда вернулся. Это редкий случай, когда с девушкой можно разговаривать, как с другом, когда она не считает, что я должен за ней бегать и ей постоянно угождать. Есть, знаешь ли, такая противная порода девиц, которые мнят себя королевами, а она никогда такой не была.

– Вы жили в разных городах, и тебе никогда не хотелось дружить с какой-нибудь другой девушкой? Которая была бы ближе? 

– Не знаю, – он задумался, – вроде бы нет.

– Ты же говоришь так не из-за того, что я могу рассказать маме? То есть это возможно, да? Когда только один человек нужен?

– Даш, это же у всех по-разному. Кому-то только одного человека достаточно, а все остальное недопустимо. Кому-то нет. У каждого свои ценности, свои моральные принципы.

– А как понять, у кого какие?

– Смотреть на поступки, наверное. Словам не верить, сказать можно, что угодно.

– Обычно говорят, надо слушать свое сердце.

– Лично мое мнение, разум важнее сердца. Можно долго заблуждаться, игнорировать очевидное, а можно присмотреться с холодной головой и понять, что это жжжж неспроста.

– А я не согласна!

– Посмотрим, что ты скажешь через десять лет.

– Вот мне кажется, что через десять лет я по-прежнему буду с Димой, – сказала Даша, разглядывая ногти. Ей захотелось включить телефон и написать ему, что любит и волнуется, и чтобы он не читал те сообщения, которые она отправила раньше.

– Дашка ты Дашка. Какая же ты Дашка.

– Ты мне не веришь, а так оно и будет!

– Что ж, мне интересно будет на это посмотреть.

– Почему он тебе не нравится?

– Да не в этом-то дело. Нормальный он, бывают и хуже. Быть вместе, Дашунь, это труд. Люди в шестнадцать лет еще не умеют строить отношения. Вы еще невзрослые, импульсивные, нелогичные, сами не знаете, чего вам надо, придумываете себе идеалы и пытаетесь натянуть сову на глобус, ждете непонятно чего, раните друг друга с дури в самые болезненные места, не умеете идти навстречу, где-то уступить, где-то подстроиться. Прощать не умеете. Ответственность друг за друга нести не умеете. Я так долго могу продолжать. Это не вина ваша, а беда. Нужно время, опыт, нужно не раз удариться головой, чтобы повзрослеть. Есть люди, которые и в сорок лет еще подростки.

– Не все такие, – заспорила Даша. – Ты самого главного не понимаешь! Когда правда любовь, отношения не надо строить. Все получается само собой. Потому что ты рождаешься именно для этой любви, потому что в ней смысл всего…. И нельзя тогда разлюбить, никогда в жизни нельзя! Я не знаю, как с тобой об этом говорить! 

– Дашунь, про любовь можно говорить, когда с человеком прожил самое меньшее десять лет, а лучше двадцать. 

Он отпил из чашки и хотел продолжить, но Даша его перебила. 

– Перестань так на меня смотреть!

Отец всегда начинал улыбаться, когда Даша говорила о серьезных вещах. Смотрел на нее, опустив подбородок, и гонял улыбку туда-сюда, как будто она не замечала.

– Дашка ты Дашка.

– Ну чего еще? – Даша начала складывать посуду в машинку.

– Ты даже тарелки не можешь правильно загрузить, а рассуждаешь, как философ.

– Да какая разница, как их ставить! Если не нравится, делай сам.

Отец нахмурился.

– Ты все же загрузи, как полагается. Раз начала делать, надо сделать хорошо.

Любой разговор с родителями заканчивался посудой, уроками, беспорядком на столе, слишком ярким макияжем, зависанием в телефоне или чем-то подобным, но неизменно обидным. Дашу будто пытались поставить на место: вот вроде ты такая умная, а посудомойку загрузить не можешь. Выходило так, словно посуда важнее, чем мысли, которыми в кой-то веки хочет поделиться Даша. Хотя кто бы говорил: вон носки в углу валяются четырьмя вывернутыми комочками. Мама придет – не оценит. С тренировки она всегда возвращается злая и говорит, что от спорта из нее выделяются не эндорфины, а раздражение. 

 

Даша сказала, что много задали, и ушла в свою комнату, хотя сама мысль о том, что надо делать уроки, была дикой и неуместной. В горле сильно першило, глаза резало, будто в них попал песок. Телефон валялся в столе мертвым кирпичиком. Надо было срочно делать что-то, чтобы все снова стало, как раньше, выяснить, позвонить, записаться. Хотя бы записаться, можно в ту клинику, куда мама всегда водит Дашу к терапевту и лору: там есть и гинеколог, Даша видела кабинет. Надо поговорить с врачом, просто поговорить. Наверное, врачом окажется женщина, которая будет строго смотреть из-под очков и стыдить Дашу, хотя никогда не была на ее месте, и думать про нее разное. Можно сначала посмотреть на сайте, вдруг у них есть молодые женщины-врачи.

Даша положила руки на живот: там было тихо и почти пусто. Несколько лишних клеток, которые оказались в ее теле в неподходящее время, и все. Почти как опухоль. Даше  было жалко, очень себя жалко. Она включила музыку на ютюбе, легла лицом в акулу из Икеи и резко, до вкуса крови во рту, прикусила щеки. 

В дверь кто-то постучал. Даша сделала музыку тише и снова легла.

– К тебе пришли, – сказал отец из-за двери.

– Пусть подождут! – крикнула она.

К Даше никто и никогда не приходил без предупреждения. Она выключила музыку, спешно поменяла домашнюю майку на чистую и как попало собрала волосы в хвост.

– Можно, я зайду, – услышала Даша и хотела ответить, что нельзя, но Дима уже вошел в комнату и сел на край кровати.

– Наконец-то я тебя вижу, – улыбаясь, сказал он.

Даша выпрямила спину и отвернулась:

– У меня сейчас нет времени с тобой разговаривать.

Она очень старалась, чтобы ее голос был равнодушным.

– А когда появится?

– Я не знаю. Может быть, никогда.

– Тогда я пошел домой?

– Иди.

– Точно?

– Я же тебе все сказала.

Димка на самом деле пошел к двери, не оглядываясь. Он не стал с нею спорить, он так легко встал и ушел. Даша снова прикусила щеки, но этого было мало, она укусила себя за ладонь так сильно, что на глазах выступили слезы. Кажется, она всхлипнула, потому что Димка подлетел к ней и обхватил за талию, а потом осторожно взял ее лицо в руки, погладил виски, веки, щеки. Даша боялась открыть глаза.

– Я соскучилась так, что не могла уже, – зашептала Даша. – Ты куда пропал, ты не знаешь, что нельзя так с людьми поступать?

– Это долгая история, я опоздал на самолет, мы стояли в пробке, я там бежал по Внуково, как ненормальный, как в кино, мне сразу купили билет на другой рейс, мы с тетей поехали в Домодедово, стояли в пробке, думали, опять опоздаем, потом у вас тут туман, кружили-кружили, сели в итоге в Новосибирске, я телефон потерял непонятно где, наверное, в такси его обронил, не знаю, Дашкин, не знаю.

– Так ты когда приехал?

– Вчера.

– А почем сразу не позвонил?

– Потому что я спал. Я приехал, лег на часок и все, проснулся поздно вечером, поел пельменей и снова заснул. А утром я сразу достал твой старый телефон, сходил купил симку, я звонил тебе раз двадцать, а ты что подумала? Я приходил к твоей школе, видел твою Лизу, она сказала, ты давно ушла. 

– Я не знаю, у меня телефон умер, не включается, – сказала Даша.

– Давай я посмотрю.

– Я в ремонт его сдала.

– Видимо, ты написала мне все, что обо мне думаешь, и телефон не выдержал.

– А я правда ничего хорошего о тебе не думала, и не надо смеяться.

– Я не смеюсь, я радуюсь, что тебя вижу. Я привез тебе в подарок кружку с муми-троллями и разбил ее, представляешь, начал вещи разбирать, а там одни осколки в пакете, я тебе принес их показать.

– Зачем?

– Вдруг ты мне не поверишь, что привез, что разбил, подумаешь, что ничего тебе не купил, а я ведь помню, что обещал.

Даша дышала в его плечо, и ей становилось почти спокойно. Не отпускать бы его никогда. Тогда точно не случится ничего плохого. Она замерла, чтобы запомнить это чувство и вспоминать ночью, когда не уснуть.  

– Мне кажется, твой папа стоит под дверью и подглядывает, –  сказал Дима.  

– Нет, подглядывать он точно не будет, максимум – подслушивать. У нас тонкие стены. Пойдем, попьешь с нами чаю, я купила орешки со сгущёнкой и спрятала их от мамы, она опять худеет. А может быть, ты голодный, ты хочешь супа? Там борщ с фасолью, папа сварил.  

– Папа?  

– Да, он любит готовить, а маме почти всегда некогда.  

– Я совсем не голодный, я ничего не хочу.  

– Если это ты из-за моего папы…  

– Вообще-то да, мне его в школе хватает, я ему реферат не сдал, писать ещё не начал, даже тему не помню.  

– Тогда давай я еду в комнату принесу.  

– Лучше пойдём гулять. Мама тоже вечером дома. Если замерзнем, пойдём на фудкорт.  

– Ладно, ты только выйди, я переоденусь. А то папа меня убьёт.  

Даша спешно натянула джинсы, тёплый свитер, накрасила ресницы и выбежала в коридор. Дима, зажатый в угол, смотрел на её отца снизу вверх и говорил: 

– Я дома забыл, я завтра принесу.  

– Да уж сделайте мне одолжение, – отец звал учеников на «Вы». – А ты чтобы в десять дома была.  

Даша кивнула. 

– Что ж тебя девочка-то обошла, а? – напоследок спросил отец. Даша уже знала из интернета, что конкурс неожиданно для всех выиграла Кира, единственная девочка в десятке лучших.  

– Эта девочка почти всех обошла, – ответил Дима. – Хотя так волновалась, мы думали, она в обморок хлопнется.  

 

А потом они пошли гулять, но стало ещё холоднее, чем днём. Приходилось все время поворачиваться к ветру спиной, иначе мелкий снег хлестал в лицо. Димка, тем более, был без шапки, а капюшон слетал с головы. Они сделали кружок по парку и все же отправились на фудкорт.  

Дима заказал большую пиццу, две колы. Даша кое-как съела один кусок без бортика. Ей совершенно не хотелось есть.  

– Ну и в общем, я теперь точно знаю, что уеду. Не летом, так через год. Ни в каком другом месте я учиться не хочу и не буду. День и ночь буду готовиться, лишь бы все получилось.  

Даша сглотнула ком в горле.  

– Это же, наверное, очень дорого, – сказала она.  

– Я только на бюджет пойду, конечно. Иначе не вариант. Я нашёл адрес общежития для студентов, поехал туда и смотрел, как они стоят на крыльце, как к метро идут, и представлял, что я с ними, что все мои друзья там, да нет для меня больше никакой жизни! В жюри был один профессор, он как раз там преподаёт! Он подсел ко мне за стол в столовой, в перерыве, сам подсел, ко мне, и вопросы задавал! Как будто ему правда интересно! Там такая лаборатория, такая! Кира теперь тоже туда хочет, правда, её-то родители решили отправить в Канаду. Но она говорит, что будет выбирать сама.  

–  А я, Дим? Как же я? – спросила Даша.  

– Что ты? Ты приедешь через год, поступишь, куда захочешь, тоже будешь учиться, подрабатывать.  

– Ты-то все решил. Ты любишь химию. Мама вообще в десять лет решила, что хочет быть адвокатом. А я до сих пор не могу решить, куда пойти. Мне ничего не нравится так сильно, чтобы мечтать об этом. И как тогда выбрать?    

– Мы что-нибудь придумаем, – сказал он, словно все было проще простого. – Не оставаться же здесь.  

Даша больше не могла смотреть в его счастливое лицо. Она скомкала салфетку.  

– Пойдём тогда? Тебе реферат писать. Мне тоже уроки делать.  

Они снова вышли в холод. Даша взяла Димку под руку, но он шёл быстро, и она за ним не поспевала.  

– Ты что? – остановился Димка. – Всё это будет почти через год. Зачем тебе сейчас-то переживать?  

– Затем, – сказала Даша слишком тихо. Он не расслышал и ускорил шаг.  

Во дворе она уткнулась лбом в его куртку: 

– Ты меня до подъезда не провожай, давай тут попрощаемся.  

– Так что случилось-то, Дашкин? Ты весь вечер как чужая.  

– Ничего не случилось.  

– Ты на меня злишься? Я же объяснил. 

– Нет, не злюсь.  

– Точно?  

– Точно, – глядя в сторону, сказала Даша. – Только я беременная.  

Не собиралась она говорить здесь и сейчас, само вырвалось. И сразу зажмурилась, чтобы не смотреть на него. Даже не сообразила убежать. 

– Ты… Даша…. Ну ничего себе.  

Димка схватил её в охапку и сжал так сильно, что ей стало больно, вдавил её лицом куда-то себе в подмышку. У него тряслись руки.  

– Давно знаешь? – спросил он, и голос его, как и руки, дрожал.  

– Нет.  

– Не может быть ошибка?  

– Нет.  

– Это когда мы в сентябре на даче, да? Когда мы решили, что пронесёт? 

Даша кивнула. Он продолжал прижимать её так же сильно, и пальцы продолжали трястись, и в горле будто что-то клокотало. 

– Я не знаю, как так получилось, – зачем-то сказала Даша.  

– Ты кому-нибудь уже рассказывала?  

– Нет, только тебе, – прошептала Даша. – Я могу, в принципе, аборт сделать, ты только сходи со мной, я очень боюсь идти туда одна, я маме ни за что на свете не скажу.   

Димка встряхнул её за плечи: 

– Ты с ума сошла такое говорить!  

Она мотнула головой и пошла от него. Идти было сложно, словно к ногам привязали кирпичи. Даша дошла до детской площадки и села на спинку скамейки, Дима догнал её и сел с ней рядом. Ей показалось, что он вот-вот заплачет.  

– Ребёнок, – произнёс он. – Значит, ребёнок. Да?

У него снова затряслись руки. Даша сжалась в комочек и тоже вся дрожала, пряча лицо в ладонях. Он погладил её по спине.  

– Ребёнок, – повторил Дима и выдохнул. – Это же надо. Ты не бойся, главное. Не нервничай, тебе же нельзя. Я с тобой буду. Я никуда от тебя не денусь.

 

Глава пятая. Восемь недель

Даше снилось, что она плывёт глубоко под водой, так глубоко, что непонятно, есть ли наверху солнце. Вода была синей, тёплой и густой. Даша плыла без акваланга и без маски и дышала под водой, как рыба. Она гребла руками без малейшего усилия – вода сама ее несла, и сама Даша, кажется, становилась водой. 

Как только она проснулась, она почувствовала в горле странное ощущение, и не успела понять, что это, как побежала в туалет, и её вырвало и ещё раз вырвало.  

– Это что-то новое, – сказала мама из-за двери. – Чем вас кормили в школе?  

– По-моему, это какой-то вирус, – умыв лицо, ответила Даша. – У нас уже много кто переболел.  

Температура оказалась нормальной. Мама дала выпить порошок, растворенный в противной тёплой воде, и сказала не ходить сегодня в школу. Даша отказалась от завтрака и вернулась в кровать с планшетом, укутавшись в одеяло, как в кокон. Лиза вчера скинула ей ссылку на новую дораму с красивым актером, а ещё надо было наконец-то написать эссе на тему экологии. Внутренности крутило так, будто там все поменялось местами. Голову клонило к подушке.  

Даша написала Димке, что её тошнит, и он ответил грустным смайлом.  

«Ты же никому не рассказал?», – написала Даша. «Никому», – пришёл ответ.  

Даша два часа спала, потом маялась с эссе про сортировку мусора. В голове была жидкая каша, мешающая сосредоточиться. Или тот самый несортированный мусор.  

Внезапно написала Лиза и спросила, можно ли прийти после школы, есть разговор. Даша, как было принято дома, заварила чай и выставила печенье, хотя сама не могла смотреть на еду, а Лиза была на диете.  

– Помнишь, я говорила, что вконтакте с парнем познакомилась? – спросила Лиза. – Он позвал меня в кино. Я пошла.  

– Ты пошла встречаться с человеком, которого никогда в жизни не видела? Одна?  

– А что такого-то? Ты чего как мама? Мне уже расхотелось тебе рассказывать.  

– Да ладно, давай дальше.  

Даша рассасывала дольку лимона.  

– Мы уже месяц с ним переписываемся, он мне посоветовал кучу сериалов, ещё у нас общая книга любимая  – «Дом, в котором», и мы оба пишем по ней фанфики. Он писал, что из нашей школы и что боится ко мне подойти. Музыку мне слал романтичную. В общем, я пошла. А он… Короче, он не свою фотку поставил на аватарку, и если бы я знала, кто это, ни за что бы не пошла. Я ещё вырядилась, как дура, взяла у мамы её сумку за пятьдесят тысяч, ресницы наклеила. И угадай с трех попыток, кто это оказался.  

– Кто-то из учителей?  

– Нет, парень.  

– Тогда просто какой-нибудь урод.  

– Теплее, Дашенька, теплее. Даю подсказку: из нашего класса. 

– Сдаюсь.

– Ванюшин.  

– Ну ничего себе, – сказала Даша.  

– Я там чуть не упала, уже думала, развернусь и уйду. Нельзя же так врать живому человеку, это подло. Но не сбежала, потому что захотела фильм посмотреть. Так он взял меня за руку, своей мокрой плотной ладонью, вот за эту руку взял, до сих пор противно вспоминать.  

Даша из последних сил изобразила ехидную улыбку: 

– И вы теперь встречаетесь…. Лиза Самойлова полюбила Сашу Ванюшина! 

– Я тебя убью! – Лиза вскочила и забегала по комнате. – Нет, конечно! Зачем надо было мне врать? Я ведь понадеялась, я ведь думала, какой интересный парень пишет! В общем, я его заблокировала вконтакте и в школе сделала вид, что ничего не случилось! А он ушёл после второго урока. Ну скажи же, прикол!

– Прикол, Лиз. А я беременна. Тоже прикол, да?  

У Даши больше не дрожал голос, когда она об этом говорила, только там, где находится диафрагма, все холодело и сжималось. 

Лиза чуть не села мимо стула.  

– Ты только пока не говори никому, – попросила Даша. – Я ещё не решила, что буду делать.  

– Димка знает? – прошептала Лиза.  

– Знает.  

– Что говорит?  

– Чтобы рожала и ни о чем не волновалась. Но я ребёнка не хочу. И он тоже, я вижу, не хочет.  

– А мама знает?  

– Да ты что, она меня убьёт.  

– Моя бы точно меня убила, – сказала Лиза. – Я даже представить себе такое не могу. Но у тебя же адекватная мама. 

– Ты только не рассказывай никому. Никому-никому, поняла? Особенно Насте.  

– Она нормальная, Настя, зря ты на неё наговариваешь.  

– Никому, – повторила Даша. – Я иначе не знаю, что сделаю.  

 

На следующее утро к горлу снова поступала тошнота, но Даша пришла в школу. Она опоздала к первому уроку на десять минут. Была физика, все сидели тихо и что-то записывали, на физике с этим было строго. Даша вошла в класс: все оторвали головы от тетрадей и смотрели на неё. Все на неё смотрели. Смотрели на неё все. И даже те, кто старался не смотреть, все равно – боковым зрением – смотрели.  

Даша села на свое место и достала тетрадь. На неё продолжали смотреть. И маленький корявый Ванюшин, до её появления писавший на доске ряд корявых формул, тоненьким голосом попытался изобразить плач младенца: уа-уа. 

Дашу снова замутило. Она сглотнула и развернула плечи, стряхивая чужие взгляды. Потом достала тетрадь и начала переписывать то же, что Ванюшин писал на доске. Физик невозмутимо назвал номер следующей задачи и сказал Ванюшину, что он, физик, сам сейчас заплачет, как ребёнок, глядя на такое нестандартное (в плохом смысле слова) решение.  

Лиза сидела с Настей и отвернулась, чтобы Даша не могла встретиться с ней взглядом.  

Формулы расплывались перед глазами.  «Они же мне никто, пустое место, совсем никто, – думала Даша. – А я у себя одна, я себя люблю, плевать мне на них». Но что-то сдавливало горло, дышать было больно, спина словно вся была в занозах. Выйти из класса тоже было нельзя. Это означало бы, что им удалось ее довести. Весь бесконечный урок Даша сидела прямо и спокойно смотрела в учебник, и так же прямо и спокойно вышла после звонка, хотя её окликнул физик.  

Она не смогла вытерпеть больше одного урока и ушла, ни на кого не глядя, прямо в сменке. Только у Димкиного дома она поняла, что её ноги в дурацких чёрных туфлях промокли и замёрзли.  

Она позвонила в домофон, но ей никто не ответил. Димки, естественно, не было дома. Во дворе гуляла бабушка с пуделем Митей. Даша любила их встречать. Потому что прошлой зимой Митя потерялся, а Димка помогал соседке его искать, он разместил пост в городской группе вконтакте, которое случайно попалось на глаза Даше. На следующий день Даша увидела и самого Митю – ей в подъезде метнулся под ноги серый замерзший комок шерсти. Она позвонила по телефону из поста и до вечера ждала, когда его заберут. Митя за это время успел от волнения понаделать луж и погрызть папин ботинок, но папа не рассердился на Митю и даже гладил его. Вечером пришёл парень, Дима, они вместе отнесли Митю хозяйке, и тем же вечером Даша снова нашла Диму вконтакте и поставила ему четыре лайка. И он ей. И она ему. И он ей. Как все было просто. Казалось, что всегда все будет так же просто.

Даша все звонила и звонила Диме, а он все не брал трубку, но каждый раз перезванивала – и тогда уже Даша отчего-то не слышала звонка. Один раз позвонила Лиза, но Даша сбросила звонок. Ей было сейчас не до Лизы, слушать ее голосовое сообщение она не стала. Все и так ясно – растрепала, стыдно, прости. Это все потом. Сейчас ей было нужно как можно скорее услышать Димкин голос, зацепиться за него, не дать себе соскользнуть в отчаяние. Он обязательно сказал бы, что все хорошо. И хотя все было как угодно, только не хорошо, Даше удалось бы на время разговора ему поверить.  

Она не рассказывала ему, что неделю назад уже побывала в поликлинике. Она проходила  мимо и увидела на торце дома табличку со словами «Женская консультация». Стены внутри были выкрашены по-больничному в бело-зелёный, увешаны плакатами на детские темы. «Мама, оставь меня!» – было написано на одном, и Даша поспешила пройти мимо. Пахло лекарствами и уколами. Около кабинетов сидели беременные тётки, уставшие, бледные и толстые. Многие из них наверняка были не сильно старше Даши, но почему-то показались ей именно тетками. Даша подумала, что никогда не станет такой. Она шла по бледно-желтому линолеуму и думала, что если до регистратуры будет чётное число шагов, она подойдёт и спросит, как записаться к врачу. И шла, считая шаги, а навстречу ей шла низенькая, ниже Даши, и очень широкая, просто необъятная женщина в белом халате, и смотрела на Дашу так, словно все про неё знала: допрыгалась. Наверное, у этой тётки была дочь, как Даша, хорошая домашняя девочка, которая никогда не допрыгается. Ещё несколько назад Даша сама про себя могла бы сказать: она – никогда. Женщина подошла ближе и спросила: «Почему без бахил?», с таким взглядом, будто Даша воплощала мировое зло. Даша передернула плечами, как всегда, когда её начинали ругать, сбилась со счета и поскорее ушла на улицу.   

Даша снова позвонила Димке, но в телефоне внезапно отозвался чужой, женский голос, вроде как она попала не туда. «Дима», – от неожиданности начала Даша и услышала нервное, даже надрывное: «Его тут нет!». Это было очень странно. Через девять минут с того же номера пришло сообщение: «Перезвоню», и снова тишина. Скоро пришёл с работы папа и погнал Дашу в магазин за хлебом и молоком. По пути из магазина Даша завернула в Димкин двор и посмотрела на его окна – шторы были задернуты и, судя по всему, никого не было дома.  

 

***

Как только она открыла дверь, она услышала голоса. Говорили, перебивая друг друга, мама и ещё какая-то женщина. В животе у Даши снова заворочался, заурчал страх. Она заглянула в зал и увидела Тамару Ивановну, Димкину маму, почему-то в сапогах и в норковой шубе из тех, что нормальные люди, как говорила Дашина мама, уже давно не носят. Тамара Ивановна размахивала руками так, что занимала собой всю комнату. Под её сапогами по полу растекалась грязная лужа. Отца Даша не заметила.  

Она вынула из ушей наушники и немедленно услышала чётко сказанное слово, которое никак не могло к ней относиться. Её всю обдало жгучим холодом и стыдом. Дыхание перехватило. Даша, не закрывая дверь, выскочила из квартиры. 

Она оставила рюкзак с телефоном в коридоре и теперь не могла позвонить Димке. Его окна оставались тёмными, а домофон не отвечал, и было непонятно, куда он девался.  

Даша вернулась в свой двор и села на качели на детской площадке, поджидая, когда уйдёт Тамара Ивановна. Что делать дальше, она не знала. Белыми хлопьями с неба валилась зима. Все зашло в тупик, из которого не было выхода.  

Мама вышла из подъезда в накинутой отцовской куртке, с трудом пробралась через сугробы и встала рядом с качелями. Даша не смотрела на нее. 

– Все хорошо, не переживай. Все хорошо! Плохо только, что ты сама мне не рассказала.  

– Я хотела, – сказала Даша. – Я не знала, когда и как начать.  

– Эта женщина…. Я от неё узнала много нового и интересного и о тебе, и о себе. Она как с цепи сорвалась. Орала, как ненормальная, мне пришлось ей ответить. Ей это не понравилось.

Даша молчала.

– Давно ты забеременела?  

– Мы думаем, что в сентябре.  

– Как ты себя чувствуешь? Тошнит?  

– Несколько раз всего.  

– Живот не болит?  

– Болит почти все время.  

– Это плохо, так не должно быть. Я завтра же с утра позвоню врачу, тебе надо срочно на приём. Иначе это может паршиво закончиться.  

– Что папа говорит? – с трудом спросила Даша. 

– Он не верит, что ты так могла.  

– Как так? – Даша уже не могла сдерживать слезы.  

– Неосторожно и безответственно. Он и подумать не мог, что вы зашли так далеко.  

– Надо, наверное, аборт? – сквозь слезы спросила Даша. 

Мама задумалась.   

– Мы потом об этом поговорим. Когда тебя посмотрит врач, когда будет ясно, все ли в порядке. Я бы не советовала, но это все обсудим после. Всему свое время. Сейчас идем ужинать и отдыхать. Пойдем, – поторопила она, – не надо сидеть на холоде. Тем более, что я, посмотри, в тапках.

– Там папа, я не хочу, я боюсь!

– Во-первых, он закрылся и не хочет никого видеть. Во-вторых, рано или поздно вам все равно придется поговорить. Ты только с ним не спорь. Видишь же сама, как все обернулось. А сказала бы мне, я бы его заранее подготовила.

Даша вошла в квартиру, как будто она была здесь гостьей, и пока разувалась, вешала куртку на крючок и складывала на полку шарф, она прислушивалась, как там папа. Сразу стало понятно, что тут совсем недавно ругались. Комнату ещё не проветрили после прихода гостьи, в воздухе висел плотный шлейф ее ванильных духов. На полу остались грязные следы от сапог, которые никто не стал вытирать. Даша заперлась в своей комнате и сидела там до ночи. Дима звонил ей раз пять, она сбрасывал звонки, наконец написала ему, что спит, и выключила телефон. В квартире было тихо, не слышалось ни шагов, ни шепота, ни стука по клавишам.  

Уже за полночь Даша выскользнула на кухню и сделала себе бутерброд. Ей показалось, что кто-то стоит за спиной, и она не обернулась. Тот, кто стоял в дверях кухни, молча ушёл. По-прежнему пахло приторными духами Тамары Ивановны.

Утром Даша не услышала будильник. Мама разбудила её в начале девятого, когда отец уже ушёл на работу. Завтрак не лез в горло, снова подступала тошнота, а когда Даша выпила полчашки чая, ей стало по-настоящему плохо.  

– Так будет все девять месяцев?  

– Меня вообще не тошнило, – сказала мама. – Может быть, и у тебя скоро прекратится.  

Она доела кашу и повезла Дашу к своему врачу. Когда ехали мимо школы, Даша зажмурилась, чтобы даже случайно не увидеть никого из своего класса.  

Они приехали в маленькую клинику на несколько кабинетов. Мама рвалась зайти в кабинет с Дашей, но её попросили подождать за дверью. Даша так сильно боялась врача, что уже устала, и, глядя в окно, покорно отвечала на вопросы: шестнадцать лет, один партнёр. Окно выходило на детскую площадку, заметенную снегом. Врач была старенькая, как Анна Ивановна, она её не ругала, не стыдила и, что хорошо, не жалела, она работала: спрашивала о том, что творилось в Дашином организме, и говорить об этом было несложно, как о другом человеке, не о себе. Даше дали направление на УЗИ, и сказали, что его можно сделать прямо сейчас в соседнем кабинете, прописали лекарства и сказали, чтобы две недели сидела спокойно дома и никакой школы.  

– А если я не захочу оставить? – Даша задала вопрос, который репетировала все утро. 

Врач не стала ее отговаривать.

– На этом сроке остаётся только чистка. Про последствия почитайте в интернете. Дальше затягивать уже нельзя, надо решить в течение нескольких дней. 

– Ты пойдёшь со мной на УЗИ? – спросила Даша у мамы, выйдя из кабинета. – Тебя туда пустят?  

– Сейчас узнаем.  

Ее пустили. Мама сидела на стуле рядом с кушеткой и внимательно смотрела на монитор.  

– Как сейчас помню, – сказала она. 

Даша закрыла глаза, закусила щеки и медленно считала до ста. Датчик полз по её животу. Врач смотрела в экран и молчала. И мама тоже молчала. Плотность молчания в кабинете была такая, что Даше стало очень, очень страшно.  

– Плод двадцать миллиметров, – сказала врач.  

– Это мало? – встрепенулась мама.  

– Это как надо. Он у вас сейчас размером с фасолинку. Мамочка, посмотрите тоже.  

Даша не сразу поняла, что обращаются к ней. Она взглянула на монитор. В чёрном пространстве расплывались мутные пятна, ни одно из которых не было похоже на ребенка.  

– Где он? Куда смотреть? 

– Вот же, вот он. Как фасолинка или виноградинка.  

– Он живой? – спросила Даша.  

– Конечно. Посмотрите, он шевелится. Сейчас мы послушаем сердечко.  

Дашино собственное сердце забилось так, что едва не выскочило из горла. Она снова закрыла глаза. Быстро-быстро стучало второе сердечко в её теле. Непроизвольно выступили слезы. С ней происходило что-то, чему не было названия. Она словно падала с большой скоростью в безвоздушном пространстве.  

– Ничего, что так быстро бьётся? – спросила мама.  

– Ничего. Всё как положено: сто сорок ударов в минуту. Пока я никаких отклонений не вижу, через месяц надо прийти в следующий раз. Вам врач все расскажет – что, когда, какие анализы.

 

Они вышли на набережную. «Давай пройдёмся», – попросила Даша. Она думала, что маме надо срочно на работу, и надеялась, что она уедет, но мама согласилась. 

На набережной было безлюдно. Внизу текла мутная, тревожная река. Снег летел во все стороны сразу, даже вверх, и слепил глаза, и было сложно смотреть куда-то, кроме как себе под ноги. Даша не хотела разговаривать и оторвалась от мамы на несколько метров, но все время чувствовала, что мама идёт за спиной.  

 

***

Даша хотела позвонить Димке и рассказать ему про двадцать миллиметров и сто сорок ударов в минуту, но не знала, как теперь с ним разговаривать. Она сняла перчатки, приложила руки к щекам и не узнала своего же лица.  

– Отвези меня к Димке, – попросила она маму.  

– Я думаю, он в школе.  

И правда, он был на уроках, но они подъехали как раз к перемене. Димка стоял на крыльце и с кем-то разговаривал по телефону. 

– Даш, привет, – растерялся он и посмотрел по сторонам. – Ты что здесь….

Даша налетела и с размаха хлестнула его по лицу. В первый раз в жизни она ударила человека по мягкой тёплой щеке. 

– Ты зачем ей рассказал? – закричала Даша, захлебнувшись рыданием. Ей было все равно, что все на них смотрят.

– А как я мог ей не сказать?  

– Я же попросила не говорить! Я же попросила тебя, как ты мог меня не послушать? Ты знаешь, что было? Что из-за тебя было? Что она моим родителям сказала?  

– Она должна знать…  

– То есть ты специально ей сказал? Сам начал этот разговор, сам меня сдал…. Сдал меня, как будто так и надо! Да если бы я не захотела, и ты бы ничего не узнал! Ты должен был поступить, как мужчина, а ты побежал к своей мамочке жаловаться на меня!  

Он больше не пытался возражать. Стоял, краснея всем лицом, и смотрел себе под ноги. 

– Я не думала, что ты такой, – задыхаясь, сказала Даша и побежала от него прочь. Она надеялась, что он догонит её, поймает, схватит в охапку и попросит прощения, и она простит, она расскажет про сердцебиение, они вечером вместе придут к её родителям. Она забежала в первый попавшийся магазин и посмотрела в окно – Димки не было. Наверное, он вернулся в школу как ни в чем ни бывало.

 

В кармане звякнул телефон. «Прости, я тебя люблю», – прочитала Даша. У него даже не хватило смелости сказать это самому.  

 

Магазин, в который она забежала, оказался пекарней. У окна стояло несколько столиков и кресел, и можно было перекусить. Даша взяла какао в бумажном стаканчике и булку с корицей и села за свободный столик. За столиком в углу сидела девушка с ребёнком на коленях, у дверей стояла коляска. Даша не разбиралась в возрасте малышей, но этому было явно меньше года. Он жевал булку так, что все падало у него изо рта, размахивал руками, и девушка все время отодвигала от него чашку с кофе. 

Даша представила на её месте себя так ясно, будто увидела собственное будущее, и ей стало страшно. Врач сказала, что если все будет хорошо, ребёнок родится в июне. Близнецы или рак. Ребёнок, живой, настоящий, не кукла. Маленький человек. Что она будет с ним делать? Как его держать, такого шустрого? Как с ним играть, о чем разговаривать? Когда дети начинают понимать человеческую речь? Надо будет обо всем прочитать заранее. А если он заболеет? А вдруг она с ним упадет?

Врач назвала её сегодня «мамочка». Это она, Даша. Дыхание перехватило – такого не бывает. Мама – это мама. Это не она, не Даша. Пока она не услышала, как в ней бьется чужое сердечко, ей все еще казалось, что понарошку, что все можно вернуть назад. Закончить игру и вернуться на прежний уровень.  

Даша положила руку на стол. Стол был настоящим. Ее ладонь была настоящей. Стакан какао был настоящим. Браслет на руке был настоящим. 

– К этому сложно привыкнуть, – сказала сегодня мама, когда они ехали из клиники. – Мне было двадцать восемь, я была замужем,  все равно я чувствовала, что рано, чудовищно рано, что я ещё столько важного не успела сделать. Мне казалось, что моя жизнь с ребенком обязательно превратится в унылое существование.   

Ещё она сказала:

– Ты только замуж не выходи. 

И на молчаливый вопрос ответила:

– Потому что ребёнок – не причина. Выходить замуж надо, только когда выходишь за мужа. А если вы играете в семью, в дочки-матери за счёт родителей, то это не семья, это пародия на семью. Родить без мужа, Даш, не стыдно, стыдно выскочить замуж в шестнадцать лет за первого встречного. 

– Что в школе начнется, – одними губами проговорила Даша. У нее не было сил спорить про первого встречного. 

– Да какая разница, кто что скажет? У тебя есть ты. Твой ребенок. Твоя семья. Плевать нам на остальных. Дремучих людей много, Даш, из-за каждого из них переживать – никаких нервов не напасешься.

Когда ребёнку исполнится шестнадцать, мне будет целых тридцать два, сосчитала Даша. Она пыталась представить себе, что за жизнь у неё будет, и отчего-то видела себе кухню – родительскую, не Димкину, и как они вдвоём со светловолосой тоненькой девочкой, похожей на Лизу, пьют чай и смотрят «Танцы» на ТНТ.  

 

 ***

Даша вернулась домой к ужину и попыталась как можно незаметнее проскользнуть в свою комнату. Она не была голодна и больше всего на свете хотела ни с кем не говорить.  

Из-за стенки, из спальни родителей, доносились незнакомые звуки, словно кто-то безутешно плакал. Даша прислушалась: 

– Дура… Мозгов нет…. я-то думала, отстрелялась уже, все, можно жить для себя…. А тут эта… сюда принесёт… уже без вариантов.  

Отец что-то ей ответил, но слишком тихо, Даша не разобрала. Ей было достаточно того, что она уже услышала. Она надела наушники и вползла с планшетом под одеяло.  

Вдруг резко вспыхнул свет. Отец вошёл к ней в комнату, сдернул с Даши одеяло, забрал наушники вместе с планшетом и скинул с кровати акулу, которую обнимала Даша.

– Ну, рассказывай, – сказал он.  

– Что рассказывать? 

– Как дошла до жизни такой. Что будешь делать дальше. Где жить.  

– Ты меня прогоняешь?  

Даша такое раньше только в кино видела, про прошлый век или вообще про девятнадцатый. 

– Да никто тебя не прогоняет. Я тебя хочу послушать. Прежде чем с мальчиком ложиться, надо было думать головой, – брезгливо сказал отец. – Ну не реви. Как будто сама не знаешь, что я прав.  

– Мы любим друг друга.  

– С чем я вас и поздравляю. А дальше что? 

– Он сказал, что меня не оставит.  

Отец вздохнул.

– В общем, так, Даша. Тебя никто не гонит. Ребёнок не виноват в том, что у него такие безответственные и неумные родители. Это раз. Мы тебе поможем. Это два. Твой Дима нам тут не нужен ни живым, ни чучелом, ни тушкой. Это три.  

– Он не виноват!  

– А кто виноват? – отец прищурился. 

– Никто, так получилось.  

– Даша! Я всегда говорил и буду говорить, люди, у которых всегда «так получилось» – никчёмные существа.  Я не хочу, чтобы ты была такой. Это раз. Виновата ты, разумеется, потому что ты ему разрешила сделать с тобой вот это, – он показал на ее живот. – Это два. Хотя про меры предосторожности ты все прекрасно знаешь. И Дима, разумеется, виноват наравне с тобой. Это три. Раз он до сих пор не пришёл и не поговорил со мной, то может больше здесь не показываться. Он сегодня был у меня на уроке. Пытался слиться с рисунком на занавеске. Глаза отводил, как девочка-институтка. После урока сбежал так быстро, словно прошёл сквозь стену. Я не удивлюсь, если сейчас он мчится к монгольской границе, переодетый в женское платье. Я все сказал. Тебе все понятно? 

– Понятно, – буркнула Даша. 

– Что тебе понятно? 

– Я ухожу жить к Диме. 

– Что? – отец хлопнул руками по коленям и расхохотался. – Вера! Или сюда! Посмотри на неё, она замуж собралась! 

Даша схватила телефон, набрала Димку, и он, к счастью, сразу ответил. 

– Дима, забери меня отсюда, я здесь больше не могу! Приходи прямо сейчас! – закричала она. Потом вскочила с кровати, достала сумку, с которой обычно ездила на отдых, и принялась кидать туда джинсы, школьные рубашки, физкультурную форму, учебники, тетрадки, колготки, все, что попадалось ей под руку. 

– Я же сказала, мы друг друга любим! Если ему здесь нет места, то и мне тоже нет! 

Отец смотрел на неё с презрением:

– Прекрати истерику!

– Это ты прекрати!

– Пусть идёт, – сказала мама, глядя на них. – Это у неё гормоны, ты должен понимать. Пройдёт. Даша, тебя твой Дима встретит? Его мамаша не отправит тебя обратно?

– Трусы не забудь, – усмехнулся отец. 

Они внимательно смотрели, как она собирается, словно им было все равно, что она больше никогда, ни одного дня не будет с ними жить. В детстве она уходила из дома раз десять, самое дальнее – до остановки, потом её догоняли и возвращали. Теперь никто не собирался её останавливать, а раз так – она уйдёт отсюда как можно скорее. 

Дима прислал сообщение, что ждёт её внизу.

– Кишка тонка подняться, – сказал отец. – Если что, звони. 

– Не забывай пить таблетки, которые мы сегодня купили, это важно, – добавила мама.

Если бы отец не пошутил глупо, как пацан-недоросток, про трусы, Даша ещё могла бы остаться. Но он пошутил. Поэтому Даша подхватила сумку и вышла из квартиры, специально хлопнув дверью. Димка ждал её в подъезде этажом ниже. Даша прижалась к нему и перестала дышать. 

– Совсем плохо? 

– Скажи спасибо своей матушке. Она не выгонит меня? 

– Я сказал, что ты всего на одну ночь, чтобы не нервировать её, а дальше что-нибудь придумаем. 

Даша прерывисто вздохнула:

– Может быть, мне лучше прямо сейчас вернуться домой?

– Ну что ты опять начинаешь. 

Дома Димка повесил её куртку в шкаф и сразу повёл за руку в свою комнату. Тамара Ивановна закрылась на кухне, откуда что-то шкворчало, и Даша хотела было войти, поздороваться, как полагалось, но Дима мотнул головой и приложил палец к губам. Димке было виднее – это же была его мама. 

Даша кинула в угол сумку и поняла, что забыла пижаму. 

– Дай мне майку, чтобы в ней спать, – попросила она. Димка кинул ей свою старенькую домашнюю майку, и она, отвернувшись от него, переоделась. Футболка доходила Даше почти до колен. Она села на диван, скрестив по-турецки ноги. 

– Ты спать ложишься? – спросил Дима. 

– Нет, наверное, а ты что будешь делать?

– Вообще-то у меня ещё не все уроки сделаны. Но можно посмотреть одну серию, если хочешь. 

Даша не знала, хочет ли смотреть сериал, её занимали другие мысли. Они с Димой никогда раньше не ночевали вместе. Даша не могла понять, как ей завтра утром принять душ, не побеспокоив Тамару Ивановну, как высушить волосы без фена, что она будет есть с утра, где можно погладить блузку. Она не взяла зубную щётку и кучу других очень важных вещей. Уроки, кстати, она тоже не сделала. 

– Мы же вместе спим вот здесь? – она похлопала по дивану. 

– Если ты не забыла, он раскладывается.

– Тогда разложи. 

Дима разложил диван и достал постельное белье с незабудками. Даша легла под одеяло, подтянув ноги к груди и спрятав руку под подушкой. Было неуютно – она не любила ложиться спать, не приняв душ, но она боялась идти через комнату, в которой могла ложиться спать Тамара Ивановна. 

– Иди ко мне, – сказала она Димке. – Мне надо тебя почувствовать. 

Димка вздохнул и лег рядом. Они ткнулись подбородками и носами, и Даша положила голову ему на плечо. Ее по-прежнему трясло внутри, и она никак не могла успокоиться и отогреться. Дима снова начал говорить, что все будет хорошо и что в субботу, когда все успокоятся, надо встретиться двумя семьями и все обсудить. Все, что он говорил, было правильно, но Даша ждала от него совершенно других слов. Она не хотела думать о том, как все соберутся и будут думать, как с ними поступить. Будут решать за них, словно они маленькие дети. 

Дима погладил её по животу:

– Когда он начнёт шевелиться? 

– Через несколько месяцев. 

– Как ты думаешь, кто там? Мальчик или девочка? 

– Лучше бы девочка. 

– Будет такая же красивая, как ты, – Даша почувствовала, что он улыбается. 

Уткнувшись в него носом, Даша вспоминала, как в тёплый сентябрьский день они с Димкой ездили к нему на дачу. Они валялись на чердаке на груде старых матрасов и смотрели, как через щели в стенах ложатся на пол солнечные полосы, а Даша целиком, каждой клеточкой принадлежала Димке, и цепенела от счастья, и не верила, что когда-нибудь станет иначе. Потом они ели мед из банки, потому что Даша забыла в автобусе сумку с продуктами, а ничего другого съестного на даче не было, кроме этого засахаренного твердого вкуснейшего меда. Нашли книжку для молодых супругов пятидесятилетней давности и хохотали над ней, никак не могли прекратить смеяться. А потом Димка наступил на осу, и это было уже невесело, потому что у него была аллергия на укусы этих тварей, и пришлось срочно вызывать такси в город. Дима  говорил, что такое случалось уже не раз и надо только скорее принять лекарство, но Даша всю дорогу домой обмирала от страха и крепко сжимала Димкину руку. В тот день она впервые за шестнадцать лет почувствовала себя настолько, до последней клеточки, живой и настоящей.

 

Глава шестая

Соня голосила. Уже не просто плакала тоненько и жалобно, а, разошедшись, голосила во всю мощь своих лёгких. Даша ещё на втором этаже услышала её полный отчаяния крик и взбежала на пятый на одном дыхании. 

– Даша, ну наконец-то ты пришла, у меня уже голова болит, – выдохнула Тамара Ивановна. Она выглядела так, будто готова была тоже расплакаться. Сонино красное личико, сморщенное от плача, как изюм, выглядывало из чепчика, надетого бабушкой из-за сквозняков. 

– Давно она так? – крикнула Даша, торопливо переодеваясь в ванной. 

– Я не знаю, я на часы не смотрю. Ты её кормила перед уходом? 

– Я же вам говорила, что кормила, – Даша подхватила Соню на руки. 

– А она плачет так, будто голодная. Даша, может быть, ей не хватает твоего молока? Она плохо набирает вес. И сама ты вон какая худенькая. Может быть, тебе нужно её докармливать из бутылки? 

– Я поговорю с врачом, – с раздражением ответила Даша. 

– Ты же знаешь, врачи, они мало что понимают. Ох, Дашенька. Больше не уходи так надолго. Я не могу детский крик слышать, мне плохо делается.

Даша села на диван, задрала футболку и приложила Соню к груди. Соня ухватилась за неё так, словно её никогда в жизни не кормили. Тамара Ивановна все стояла в дверях и не хотела уходить. 

Соня пила молоко так жадно, что Даше было немного больно. Даша дала Соне палец, и дочка крепко его сжала. Дождалась ее. Крошечка, малышка. Даша погладила её по щеке. Такая нежная кожа, нежнее сложно вообразить. Тоньше, чем на веках. Еле заметные бровки. Длинные реснички. Тёмные волосы, торчащие во все стороны. Даша очень удивилась, когда дочка родилась лохматая. 

Она уткнулась в Сонину щёчку, чтобы хотя бы на минутку забыть сегодняшний день. 

– Даша, так нельзя. Ты её разбалуешь, – сказала Тамара Ивановна. – Посмотри, она тебя никуда не отпускает, без тебя практически не спит. Тебе ведь самой же тяжело. Дима в три месяца уже спал всю ночь в своей кроватке, я приучила его ночью не просыпаться. 

– Как?

– Пару ночей оставляла его прокричаться, он всегда был молодец, он быстро все понял. 

– И не жалко? 

– Жалко. А как ещё? Мы с ним были одни. Я хотя бы по ночам должна была отдыхать.

Соня ела и спала одновременно, не выпуская Дашин палец. Её чёлка была влажной и прилипла к лобику. Она была такая крохотная, такая беззащитная. Тамара Ивановна предлагала учинить над ней какое-то немыслимое зверство. 

– Поздравила подругу? – спросила Тамара Ивановна. 

– Её дома не было, – шёпотом ответила Даша. 

– Ты говорила, она же тебя пригласила.

– Я, наверное, что-нибудь перепутала. 

– Ясно, а ужинать будешь?

– Нет, не хочу. 

– Надо есть, чтобы приходило молоко. Странно, что ты не голодная. Когда я кормила Диму, я все время хотела есть. По ночам шла к холодильнику и ела жирную сметану ложкой из банки. Потому что все остальное уже было съедено. И при этом я не поправлялась, все уходило в молоко. 

– Я попозже поем. 

Тамара Ивановна неохотно ушла. Наверное, подумала Даша, у нее тоже бывают моменты, когда грустно и хочется поговорить с живым человеком. 

Соня спала, не отпуская Дашу. Если сейчас от неё отойти, снова будет много крика. Даша дотянулась до телефона и проверила страницы Лизы и тех одноклассниц, которые с ней дружили. Так и есть: все на даче. Уехали без неё, заранее не предупредили. Лиза, Настя, Мадина, незнакомая девочка. Мадина покрасила кончики в розовый. Какие-то парни жарят шашлыки. Кошка сидит неподалёку и глядит на мясо. На кошку было смотреть куда приятнее, чем на Лизу – лицо у кошки было куда выразительнее, и кошка не выпендривалась на камеру. 

Хотя была суббота, Димка ушел в универ. Даша впервые оставила Соню с Тамарой Ивановной. Она покормила Соню, та задремала, и Даша решила, что час-полтора у неё точно есть. Она накрасила ресницы и губы и через пятнадцать минут уже стояла около Лизиного подъезда. Она набрала номер квартиры, но никто не ответил, ни в первый раз, ни во второй, ни в третий. Наверное, её не услышали из-за громкой музыки, решила Даша. Когда из подъезда вышла Лизина соседка, Даша поднялась наверх. За дверью Лизиной квартиры было тихо, даже слишком тихо, словно никого не было дома. Она позвонила в дверь, но ей никто не открыл. 

Даша подождала ещё. Она хотела позвонить Лизе на мобильный, но это было бы, наверное, тупо. Даша подумала, что сама что-то перепутала. Потом – что Лизе не разрешили родители. Весной Лизин отец увидел Дашу с животом, у него что-то перемкнуло в голове, и он запретил Лизе общаться с ней. Ещё ей пришло в голову, что  Лиза специально уехала из дома, а Дашу позвала ради смеха. Глупая мысль. Скорее всего, Лиза про неё просто забыла. 

Даша послала ей гифку с фейерверком. «Спс», – ответила Лиза. 

Даша хотела бы не обижаться, она уговаривала себя не обижаться, но злость и обида – не только на Лизу, но и на себя, а заодно и на Димку – зудили и надоедали ей всю обратную дорогу. 

Она наделась, что Дима уже пришел. В последнее время он часто возвращался поздно, и Даша страшно по нему скучала. В него можно было толкнуться лбом. В него можно поплакать, недолго. Если Тамары Ивановны нет дома, то на него можно наорать, не сдерживаясь – иногда от этого становится легче. С ним можно было поговорить, и он, в отличие от Сони, ответит. Можно сидеть рядом и смотреть, как он играет на компьютере в логические игры – это его способ перезагрузки. 

Когда Дима был дома, Даше на чуть-чуть казалось, что и она тоже дома, а не в чужой квартире, в которой обитает чужая мама, для которой Даша – досадная помеха. 

Но Димки дома не было, а Соня орала. Он вернулся поздно, когда Соня уже успела проснуться, заснуть и снова проснуться. Он принес ужин в комнату и включил компьютер.

– Тебе совсем неинтересно, как мы тут время проводим? – с обидой спросила Даша. 

– Я же вижу, что все у вас нормально, зачем лишний раз спрашивать?

Даша обняла его со спины, и ей показалось, что ему это не понравилось. Его спина напряглась. Он будто ждал, когда она уберет руки. По крайней мере, так показалось Даше.

– А у тебя? Все хорошо? Что ты сегодня делал? Ходил в бассейн? – Даша почувствовала запах хлорки.

– Ага, проплыл полтора километра.

– Когда поешь, побудь с Соней, ладно?

– А что я с ней буду делать?

– Да хоть на руках поноси по комнате, потом купать ее будем.

– Дашкин, солнце, давай сама, а? Мне надо отдохнуть.

– Мне тоже.

– Иди сюда.

Даша села к нему на колени, прижалась щекой к щеке и замерла. Ей хотелось, чтобы её пожалели, похвалили, покачали на ручках, ей надоело целый день быть взрослой. Дима её поцеловал и согнал с коленей на диван. Он стал рассказывать про бассейн, потом про концерт, который готовят на факультете, и что встретил бывшего одноклассника, Макса. Даша знать не знала никакого Макса. «А у тебя что нового?» – спросил он потом. Даша хотела сказать ему про Лизу, но не стала, потому что чувствовала себя дурой. Он наверняка предложит просто не обращать внимания. 

– Что у меня может быть нового? Мы покакали.

Она хотела пошутить, но шутка не удалась. Дима только брови поднял. 

– Тебе бы хорошо вернуться в школу, так, чтобы учиться дома, или пойти на какие-нибудь курсы. 

– А с Соней кто будет? Все работают. Ты учишься. 

– Скучно же все время дома сидеть. 

– Это не скучно, это…, – она не смогла подобрать слова. – Это больше чем скучно. 

– А ты как хотела? 

– Я хотела, чтобы хотя бы ты не спрашивал «А ты как хотела». 

Новая обида царапала, как ржавый гвоздь, пробуждая предыдущие. А ты как хотела? Это взрослая жизнь. Все так живут. Раньше надо было думать. Мы тебе говорили, мы тебя предупреждали. Быть матерью – тяжёлая работа. 

– Я это просто так сказал. 

Даша не поняла, как это случилось, но Димкина чашка грохнулась на пол и раскололась. Остывший кофе растекся по полу. Соня заворочалась, закряхтела, просыпаясь. 

– Ты что, с ума сошла? – шёпотом закричал Дима. 

– А ты думай, что говоришь! – тем же шёпотом ответила Даша. 

– Успокойся! – он вышел из комнаты. Даша услышала, как он говорит Тамаре Ивановне, что случайно локтем столкнул чашку. Вернулся с тряпкой, убрал осколки, вытер лужу. Даша молча кусала губы. Её жгли стыд, и обида на всех, и обида на себя – на себя, кажется сильнее, чем на всех остальных вместе взятых. Соня снова уснула. Даша отвернулась к стене и легла лицом в подушку. Она весь день ждала Диму, а теперь он дома, но все стало гораздо хуже. 

Димка ушёл ужинать с Тамарой Ивановной, на кухне они говорили, наверное, о Даше. Она поискала наушники, чтобы заткнуть уши музыкой – нездешней, жаркой, бразильской, под которую само собой представляется, как она, Даша, в ярком платье танцует босиком на песке. Раньше она думала, что обязательно поедет в Бразилию. И на Кубу. И в Аргентину. Теперь казалось, что это все равно что оказаться на другой планете. 

Наушники обнаружились на полу между диваном и шкафом. Какой-то проводок был повреждён, и поэтому музыку можно было слушать только одним ухом. Сегодня все было наперекосяк. И ещё Соня снова начала во сне поднывать. Даша покормила ее и перенесла спящую в кроватку, разложила диван и легла, укрывшись с головой. Она не успела уснуть, когда Дима снова сел за компьютер, но притворилась спящей. Проходя мимо, он нагнулся над ней и погладил по одеялу, но не стал будить.

Даша не понимала, как так можно: одновременно любить человека и раздражаться на него, ждать, когда он уйдет, и хотеть обнять его всем телом, чтобы чувствовать его запах. В одну и ту же минуту. 

 

***

На следующий день снова все пошло не так с самого утра. Даша просыпалась трижды за ночь, и наутро в голове была мутная подгоревшая каша. Она влила в себя две чашки кофе, не чувствуя его вкуса – нос был заложен наглухо. Складывая на день диван, Даша наступила на осколок вчерашней чашки, который Дима вчера не заметил, распорола большой палец на ноге и своим криком разбудила только что закемарившую Соню. Дима собирался утром смурной и в спешке, и Даша не помнила, то ли она на него обиделась, то ли он на неё. 

В инстаграме, как обычно, все у всех было хорошо, у всех были довольные лица. Даша бродила по популярным профилям мам с детьми и не понимала, что с ней не так. Почему у неё не такое лицо, а обычное, уставшее, человеческое, которое с любыми фильтрами остаётся обычным. Почему она не может строчить вдохновляющие посты, полные женского счастья. Почему она, в конце концов, в свободное время не занимается спортом, не печёт капкейки, не делает украшения и не учит иностранный язык, хотя раз она #мамочкавдекрете, она должна делать хотя бы что-то одно из этого. А она, Даша, даже в школе пропускает год и никак не может начать делать зарядку. Почему Соня плачет, плачет, постоянно плачет. Почему Димка ни разу не подарил ей нормальный букет из пары десятков бордовых роз и не говорил, что любит больше жизни. Почему она, целуя Соньку в пяточки и в животик, радуясь каждой её беззубой улыбке, все равно не чувствует себя неописуемо счастливой, как все нормальные мамы. Много всяких почему. 

– Тихо, тихо, – зашептала Даша, – Тихо, девочка моя хорошая, тихо, тихо.

Но Соня не умела тихо. Она изгибалась у Даши на руках, словно ее не узнавала, и кричала, кричала, и не хотела брать грудь, и не хотела, чтобы с ней ходили по комнате и прыгали на фитболе, и снова было невозможно понять, чего она хочет. Сегодня ночью на ее зов вставал взъерошенный Димка и брался ее укачать, но у него на руках Соня взвыла с новой силой, потом проснулась Тамара Ивановна и, подозревала Даша, весь подъезд. Тамара Ивановна выдала из своих запасов большую бутылку со святой водой и предложила умыть ею Соню, но это тоже не помогло. И вот опять.

– Почему ты не спишь? – спрашивала Даша Соню, таская её на руках из комнаты в комнату. – Почему ты плачешь, что ещё тебе надо? 

Она не могла ее понять, она не могла даже почувствовать, почему ей плохо, словно Соня была не её дочкой, а чужим ребёнком, с которым Даша осталась впервые. Соня захлебывалась криком и отталкивала от себя Дашу, и себя было жальче, куда жальче, чем её, и хотелось оставить её в кроватке, закрыть за собой входную дверь и уйти из дома хотя бы часа на два. Может быть, и правда, как советовала Тамара Ивановна, дать ей прокричаться? 

Даша встряхнула Соню и шлепнула её по ножке. 

– Прекрати надо мной издеваться, прекрати сейчас же! У меня скоро руки отвиснут! У меня голова болит от твоего крика! – выкрикнула Даша и замолчала. Она вдруг поняла – как удар под дых, что готова снова шлепнуть Соню и что очень этого боится. Себя боится. Потому что себя не знает. 

Она отнесла дочку в её кроватку.

– Не слушаешься меня, да? Тогда побудь одна, чтобы поняла, как себя вести! А то ты мне вовсе и не нужна такая, да, да! 

Даша поспешно вышла из комнаты, плотно закрыла дверь, вытерла злые слезы и на кухне с ногами села на стул, плотно зажав ладонями уши. 

– Прекрати орать! Орать прекрати! Ты меня слышишь там или нет? – закричала она. Слезы обжигали веки. Соня плакала за закрытой дверью, плакала все жалобнее, с такой горечью и отчаянием в голосе, каких Даша ещё никогда от неё не слышала. Потом она замолчала. 

Даша даже не сразу поняла, что стало тихо, и эта тишина её не обрадовала, а напугала. Она не знала, что происходит в комнате, и боялась туда заглянуть. В кончиках пальцев что-то заныло, живот скрутило от беспокойства и стыда, от нежелания быть такой, какой она сейчас была. Злосердечной. Запомнит ли Соня её такой? Могут ли такие маленькие дети что-нибудь помнить? Даша помнила себя с четырёх лет, но вдруг бывает и по-другому? 

Она приоткрыла дверь и заглянула туда. Соня спала в кроватке, где Даша её оставила, раскинув ручки с сжатыми кулаками. Её личико было одновременно сердитым и несчастным, и Дашу снова окатило волной стыда. Она чуть было не подхватила Соню на руки. Вместо этого она легла на их с Димкой диван, крепко обхватив себя руками. В левом виске пульсировала боль. Хотелось повторять только одно слово, острое и красное: никогда, никогда. И еще хотелось спать.

Чтобы отвлечься, Даша открыла инстаграм. У Лизы была новая стрижка. Даша машинально прошла по ссылке на салон красоты, отмеченный ею, и от неожиданности чуть не вскрикнула: в этом салоне работала Аня Николаева, та самая девушка из роддома, у которой ребенок родился раньше срока. Даша нырнула на личную страничку Ани, она оказалась закрытой, но Аня сразу приняла заявку, и Даша увидела фотку ее сына, Прохора. Тот был куда меньше Сонечки, но он был живой, живой!

Жалость к Сонечке вернулась с новой силой. Какая же она, Даша, мать, раз так обращается с ней. 

Даша написала Димке: «Приходи пораньше сегодня, я с ней больше не могу». Димка сразу же ответил: «Нет, очень занят». Даша позвонила ему, но он, наверное, был на паре, потому что сразу сбросил вызов.

В дверь позвонили. Даша сжалась у себя на диване и решила не открывать. Позвонили ещё раз, потом беспокойно завибрировал на подоконнике телефон. 

Даша подошла к двери и посмотрела в глазок. На лестничной площадке стоял её, Дашин, папа, и ждал. Только этого ещё не хватало. Даша насухо вытерла глаза, изобразила радость и открыла ему. 

У отца было пальто, которое Даша раньше не видела, и, кажется, очки тоже новые. 

***

– Привет, – сказал отец, будто они виделись пару дней назад. – Я шёл из школы и решил к вам заглянуть. Вы никуда не собираетесь? Гулять?

Он дал шанс вежливо его проводить. 

– Нет, – ответила Даша. 

– Я бы выпил чаю, – сказал папа и пошёл мыть руки. – Какое полотенце, Даш? 

– Зелёное, – крикнула она из кухни и включила чайник. Ей очень хотелось, чтобы ему все понравилось, и она достала листовой чай, и сахарницу, и печенье, и пирожки, которые вчера испекла Тамара Ивановна, и две одинаковые чашки. 

– Сонечка спит? Скоро проснётся? 

– Скоро, наверное, она никогда надолго не засыпает. 

– Это она в тебя пошла, ты до года, по-моему, вообще никогда не спала. 

– Не помню такого. 

– Зато я прекрасно помню. Я один раз заснул на работе. Пришёл, сел в кресло в углу учительской, проснулся от звонка на перемену. Звонка на урок, что примечательно, я не услышал, и никто из добрых коллег меня не разбудил. Мало того, завуч провела урок за меня, можешь себе такое представить? 

– А когда стало легче? – спросила Даша. 

– Даже и не знаю, как тебе сказать. Лучше съем ещё один пирожок. Ты научилась готовить? 

– Это Тамара Ивановна, но я кое-что теперь умею. Так все-таки, когда мне будет легче? 

– Мне, Дашка, до сих пор легче не стало. 

– Я серьёзно! 

– А я тоже серьёзно. Не будет легче. Одно сложное сменяется другим сложным. Например, я и знать не знал, что ты можешь так меня удивить. Но я, вообще-то, о другом хотел спросить. Дмитрий тебя не обижает? 

– Нет. 

– Правда?

– Правда.

Он посмотрел на Дашу внимательно, словно проверял, можно ли ей верить, и продолжил: 

– Если что, ты мне скажи, я с него три шкуры спущу и чучело сделаю для краеведческого музея. Чтобы другим неповадно было. Следующий вопрос. Он тебе помогает? 

– Нет.

– А по дому что-нибудь делает? Полы помыть, посуду….

– Редко, почти никогда. Все делает Тамара Ивановна, ну и я тоже, если успеваю. 

– Воспитала матушка сыночка…, – вздохнул отец. 

– Она говорит, он должен учиться, а все остальное не так важно. И он правда очень много занимается. 

– Ладно, хотя бы с Сонечкой он водится?

– Только если вместе со мной, потому что он ее, по-моему, боится, – честно ответила Даша.

– Хорошо устроился твой Дима, сел матери на шею, ножки свесил, ещё и тебя в дом привёл. Ты ему говори, когда нужна помощь. Он сам никогда не предложит, имей в виду. Вот прямо ртом и говори, русским литературным языком. Иногда можно и нелитературным, если обнаглеет, поняла?

Даша кивнула. 

– А иначе нельзя, иначе ты себя загоняешь. Раз уж ты решила сюда переехать, я должен быть уверен, что тебе здесь помогают. Иначе иди домой. Хочешь домой? 

Даша едва удержалась, чтобы не кинуть. Она хотела домой больше всего на свете. Но только если всем вместе. Наверное.

Отец продолжал пить остывший чай, молча, будто он сказал все, ради чего приходил, и разговор был окончен.

Даша мыла посуду и думала, что бы сказать ещё. Она очень давно не говорила с ним, в последнее время – только через маму, и он с ней тоже через маму, даже когда они были в одной комнате. 

– Ты подожди, Соня скоро проснётся, – сказала Даша. 

– Да я пока и не собираюсь уходить. Наоборот. Дашка, угадай, в какой руке. 

– В правой, – сказала она, убирая чашки в шкаф. 

– Угадала.

Он протянул ей пятитысячную купюру. 

– Потрать на себя. Только не на то, что нужно, а на то, что давно хочется. Платье купи себе новое, помаду, не знаю, что-то из ваших женских штучек. Только чтобы на себя обязательно.

– Это от мамы? 

– Это от меня. Мама не знает, что я к тебе пошёл. В общем, Дашка, корми ребёнка, бери деньги и иди их профукай в своё удовольствие. Два часа тебе на все про все. С Сонечкой я побуду. 

– Она не останется с тобой, – предупредила Даша. – Она будет все время орать. 

– Вряд ли она будет орать громче, чем пятый Б на перемене. 

Даша не сомневалась, что Соня умеет кричать куда громче, но не стала этого говорить. Тем более что Соня уже начала  беспокойно ерзать, подхныкивать и подквакивать. Даша вытащила дочку из кровати, прижала её к себе. 

– Прости меня, – пробормотала Даша. Соня смотрела на неё серьёзно, словно понимала и знала намного больше, чем Даша, чем папа, чем любой другой взрослый. 

Даша кормила Соню, прислушивалась, что там делает папа, и боялась, что он передумает. 

Папа взял Сонечку на руки и кивнул Даше: иди. Даша торопливо оделась, даже ресницы красить не стала, и выскочила из дома. 

Ей хотелось купить сразу все, что было в торговом центре. В своём любимом магазине она заняла примерочную надолго, и во всем, что она надевала, она очень себе нравилась. Отведённое ей время пролетело стремительно. Она выбрала юбку, и помаду, и подводку, и новые наушники, выпила в кафе лавандовый раф, и уже надо было спешить домой. 

 

По первому этажу торгового центра шла компания старшеклассников или студентов. Их было человек восемь, и с ними – парень в смешной зелёной шапке, такой же, как у Димки. Даша узнала его и радостно ему замахала. Он прошёл мимо неё, не заметив. Разумеется, он не думал встретить её без ребёнка, в торговом центре, средь бела дня. Но прошёл все-таки, мимо прошёл. Даша чуть было не побежала за ним – ещё не поздно было посмеяться вместе, но вспомнила, что  вчера вечером он смотрел на неё, как на табуретку, и разговаривал с ней, будто исполнял неприятную обязанность. 

Обида развернулась во всю свою змеиную длину и больно её куснула. Спина между лопатками онемела и замёрзла. Даша почувствовала себя очень маленькой и ненужной. 

 

Дома она услышала, как папа поёт Соне «Шёл отряд по берегу, шёл издалека», а потом увидела их двоих и на секунду поразилась, как они похожи. 

– Можно, мы с Соней у вас поживем несколько дней? – зажмурившись, спросила Даша. – Мне надо подумать. 

– Нельзя, – сразу ответил папа. 

Даша сглотнула горькую слюну:

– Понятно. 

– Дашка ты Дашка. Нельзя – не потому что мы тебе не рады. А потому что это не дело: психанула – сбежала от нас, потом психанула – сбежала от Дмитрия. Это тебе не «весёлые старты» среди учеников начальных классов. 

– Я не собираюсь от него сбегать, – Даша взяла Сонечку и поцеловала её тёплую нежную щёчку. – Я хочу, чтобы он понял, что без нас ему плохо. 

– Какой ты ребёнок, Даш. Ты пойми. Ты выбрала человека, с которым решила провести жизнь или большую часть жизни, так? Если ты решишь, что сделала ошибку и быть с ним не хочешь – ты всегда можешь вернуться. Но капризы…. Нет. В этом я тебе не помощник. Мама, думаю, тоже, хотя знаешь, сколько раз мы чуть не развелись? 

Даша обиженно мотнула головой. 

– Трижды. Один раз отнесли заявление в суд. 

– А из-за чего вы так? 

– Представляешь, я не помню. Правда, не помню, без шуток.

 Когда они договорились вместе навестить в субботу бабушку и папа ушёл. Даша легла на диван и прижала к себе Соню. Крепко-крепко. Подняла Соню вверх на вытянутых руках, снова прижала её к себе и ткнулась носом в тёплый животик. И фыркнула, и поцеловала. Соня заулыбалась, взвизгнула. Даша почувствовала, как по телу разливалась теплота, а для обиды на Димку, наоборот, почти не оставалось места. Обида съежилась, скукожилась, и больше не было солоно в горле, даже когда вернулся Димка и стал рассказывать о том, как он был занят.

Даша слушала его и ощущала, будто папа стоит за спиной, держа руку у неё на плече. Она вдохнула побольше воздуха и заговорила спокойно, не швыряясь вещами и не срываясь на плач. Дима обнял её, с Соней, а Даша все говорила и говорила, не стараясь подобрать верные слова. Он ей ничего не отвечал, не спорил, только обнимал и гладил по спине, и это было, кажется, именно то, чего она от него ждала. 

Даша отстранилась и сказала:

– Я поживу у родителей на выходных. Сможешь от меня отдохнуть. 

Она ждала, что Димка начнет с ней спорить, но он промолчал, и она начала собирать сумку с Сониными вещами. Она собрала все быстро, словно ее подгоняли, и зашла к Димке на кухню. Он со спящей Соней на руках читал, причем не телефон, а настоящую толстую книгу. 

– Завтра у бабушки день рождения, – сказала Даша, – и вообще.

– Передай ей мои поздравления, – откликнулся Димка, не отрывая глаз от книги.

– Я приеду в воскресенье вечером.

Он должен был пообещать, что будет скучать, но вместо этого ответил:

– Я понял.  

 

***

Баба Валя жила в самом дальнем районе, куда надо было ехать через реку, через лес, через частный сектор, через какие-то заброшенные заводы, и казалось странным, что город никак не кончается. Когда Даша в детстве бывала здесь, ей нравилось представлять себе, что бабушкин дом, низкое вытянутое трехэтажное здание, это и не дом вовсе, а вагон поезда, который ненадолго остановился на этой станции, но скоро снова поедет через всю страну. Ощущения усиливались тем, что неподалеку лежали железнодорожные пути, и Даша слышала, как едут товарные поезда. Пассажирских поездов здесь не было никогда, сколько она себя помнила, а товарные ездили и днем, и ночью – напрямую через сны. 

Раньше Даша каждое лето на каникулах жила у бабы Вали целый месяц. Ей было здесь не то чтобы очень весело, но спокойно. И немного как в прошлом веке. Особенно когда плохо ловил интернет, то есть почти всегда. Баба Валя учила её готовить – это Даше нравилось, а ещё пыталась пристрастить ее к своему увлечению, к вышивке картин – на это Даше не хватало терпения. Здесь были узкие комнаты с низкими потолками, зелёные заросли на окнах, кухонная плита с весёлым огоньком газа, швейная машинка и постоянно работающий телевизор, который поначалу мешал своей вечной болтовней: родители смотрели фильмы на ноутбуках, и телевизора в доме не было. 

В заросшем высокой травой дворе прятался теннисный стол. Ксюша из третьего подъезда заходила за Дашей, и они подолгу играли в пинг-понг, пока Ксюше не удавалось выиграть хотя бы одну партию. Иногда они ходили смотреть поезда, но когда Даша сфотала Ксюшу, стоящую на рельсах, а её мама не вовремя залезла в телефон, Ксюше накрепко запретили выходить со двора и тем более приближаться к железной дороге.

Возвращаясь домой, Даша не сразу могла привыкнуть к тому, какие там высокие потолки и пустые стены. Баба Валя несколько раз дарила маме вышитые картины, но мама их складывала стопочкой в шкаф и иногда, разбирая вещи, порывалась выбросить. 

Последний раз Даша жила у бабы Вали в седьмом классе, целый месяц, пока мама лежала в больнице. Уже тогда баба Валя больше не могла читать сама. Даша скачивала для неё аудиокниги, которые баба Валя слушала вместо телевизора, и под вечер Даше мерещилось, будто она живёт не в маленькой квартире на краю города, а внутри книги. 

Год назад, когда баба Валя почти ослепла, к ней переехала жить Шура, дальняя родственница из соседнего города, которая дважды завалила экзамены в институт и теперь готовилась к очередной попытке. Своих детей у бабы Вали теперь уже не было – единственный сын разбился на мотоцикле много лет назад. Маленькая, юркая, смуглая Шура была мучительно застенчива, и когда кто-то приезжал в гости, старалась уйти на подольше по неотложным делам. Даже когда одна Даша, без родителей, навещала бабу Валю, Шура быстро и незаметно исчезала из квартиры. Мама отдавала Шуре вещи, которые ей самой надоели, и было странно видеть Шуру в маминой одежде. 

Баба Валя была Даше не родной, а двоюродной бабушкой. Её сестра, мамина мама, умерла много лет назад, и Даша её видела лишь на фотографиях. Она была очень красивой, хотя на старых черно-белых фотоснимках такими казались все женщины. Однажды Даша выложила в ряд три фотографии – бабушкину, мамину и свою, и после этого несколько дней считала себя очень хорошенькой.

Когда ехали к бабушке на день рождения, мама сказала, не отрывая взгляда от дороги:

– Даш, я сказала бабе Вале, что ты вышла замуж. Пожалуйста, говори ей то же самое. Вы решили обойтись без торжества, просто пошли и расписались, хорошо? 

– А кольцо? – опешила Даша. 

– Многие не носят кольца, как я, например. И она ведь все равно не увидит. 

Даша почувствовала, как в машине сгущается воздух. 

– Иначе бабушка расстроится, – терпеливо объяснила мама. – Она все воспринимает по-другому, и она уже в том возрасте, когда человека не переубедить. Тебе что, сложно её успокоить? 

Папа на заднем сиденье едва сдерживался, чтобы не высказаться, и Даша поспешно ответила: «Ладно». Хорошо, что Димка с ними не поехал, подумала она. 

 

Она не была у бабы Вали с июня и ещё не показывала ей Сонечку. Летом баба Валя долго лежала в больнице, потом вместе с Шурой уехала в санаторий, а потом Даше просто было не до этого. 

И поэтому при виде бабы Вали Даша, как и в прошлый раз, удивилась, какая она стала маленькая. Меньше Даши. Как будто она росла в обратную сторону. В остальном она выглядела обычно – Шура закрашивала ей седину и убирала волосы в аккуратный пучок, а затемненные очки скрывали больные глаза. Но когда Даша обняла бабу Валю, ей показалось, что она обнимает ребёнка. 

– Дашенька, – сказала баба Валя. 

– Да, я приехала. С днем рождения, ба! 

– А где же Сонечка? 

– Она у папы на руках.

– Дай же мне её сюда, – попросила баба Валя. 

Даша проводила её к дивану, принесла Соню и положила ее бабе Вале на колени. Бабушка кончиками пальцев бережно провела по Сонечкиным щечкам, носику, подержала её за ручки и перечитала пальчики. Соня не плакала, смотрела с любопытством. 

– Да ты ж моя крошечка, моя красавица. 

– Вот такая она у нас получилась, – с гордостью сказала Даша. 

– А твой муж? Где он? Он приехал с тобой? 

– Нет, он не смог. Мы в другой раз приедем вместе. 

Бабушка ещё раз погладила Соню по щечке.

– Дашенька, да ведь она же копия ты, верно? 

– Да, все говорят, что она похожа на меня. 

– Какая девочка чудесная, как я рада. Ты молодец, Дашенька, такое чудо мне подарила. Иди сюда, присядь рядышком. 

Даша присела на краешек дивана и тоже погладила Соню по щечке. Со стороны могло показаться, что они с бабой Валей смотрят на неё вместе. 

– Какого цвета у неё глаза? – спросила баба Валя. 

– Серые, это в Диму. 

– Сероглазочка ты, значит…. Подожди, Даша, не успеешь и глазом моргнуть, как вырастет вот такущая высоченная девица, будет вас учить жизни. А где Шурочка? Позовите Шуру, она должна посидеть с нами, она ведь тоже наша. 

Началась суета и толкотня, все одновременно заговорили, застучали стульями. Хотя их было всего пятеро, не считая Сони, Даше казалось, что в комнате в два раза больше людей. Всё они были взрослые – мама с папой, Шура, баба Валя, а Даша по-прежнему чувствовала себя ребёнком, которому хотелось съесть кусок торта и уйти в другую комнату, чтобы не мешать взрослым разговорам. Но её горло жгла тайна, и Даша знала, что если рассказать все, как есть, ругать не будут. 

Она и баба Валя с Сонечкой по-прежнему сидели на диване, отдельно от остальных. Даша тихо заговорила:

– На самом деле мы ещё не поженились, и я не знаю, как там будет дальше, мы пробуем жить вместе, но мне чаще плохо, чем хорошо, я не понимаю, почему он так с нами, и я его вроде и не люблю больше, хотя очень хочу любить. Всё не так, как я себе представляла, совсем-совсем не так. 

Баба Валя погладила её по руке. 

– Если ему не нужны такие замечательные девочки, то и он вам не нужен. 

Это было последнее, что Даша ожидала от нее услышать. 

– Только ты помни, – продолжила баба Валя, – что хвост собаке надо рубить сразу, а не по частям.

– А мама говорила, что ты расстроишься. 

– Твоя мама — врушка. Можешь ей это передать.

Когда их позвали к столу, баба Валя наотрез отказалась отдать Сонечку Даше и сидела за столом, прижав её к себе. 

– Налить тебе вина? – спросил отец у Даши. 

–Ты что, ей ещё рано, – сразу возразила мама, и все засмеялись, будто она сказала что-то невероятно смешное. 

 

***

Даша съела три ложки салата, бутерброд, сделала глоток морса и встала из-за стола. Она набросила куртку и вышла на балкон. Ей хотелось побыть одной. 

Бабушкин балкон был не застеклен и не захламлен ненужными вещами. На нем стояли только тумбочка и облезлый стул, на который и присела Даша. К дому льнула береза, забрасывала ветви на балкон, касалась соседнего окна. Папа каждый раз собирался их подрезать, но баба Валя не разрешала.

Даша, прикрыв глаза, замерла. Сентябрьское солнце проникало под веки и гладило её по лицу. Даше было одновременно очень тепло и очень грустно. И ещё беззащитно. 

Издалека донесся шум поезда, бесконечно долгий перестук, похожий на музыку – это был длинный поезд. 

Даше казалось, что она сидит в поезде, который отошёл от перрона и теперь набирает скорость, что в купе её ждут родители и баба Валя, а Димка, проводив ее, остался на перроне и смотрит поезду вслед.

Голосования и комментарии

Все финалисты: Короткий список

Комментарии

  1. AnnAnnAnn:

    По названию книги и описанию, я подумала что у Сони будет какая-нибудь болезнь. Сама книга меня очень заинтересовала с первых строк. Также хотелось бы узнать побольше о протекании беременности главной героини. Меня удивило то, что родители Даши не были против ребёнка. Есть вопросы:

    1. Сколько лет Даше было когда она забеременела?

    2. Кто дал имя Соне?

    3. Даша рассталась с Димкой в конце?

    Мне показалось что книга резко закончилась, может быть это потому что я зачиталась и хотела чтобы она длилась бесконечно.

  2. Anya Gav:

    Повесть «140 ударов в минуту» кому – то покажется неинтересной. Возможно, «проблема», описанная в этом произведении, сейчас актуальна, но автор описывает беременность и жизнь с ребёнком, как «унылое существование». А ведь дети – цветы жизни, и всё, с ними связанное, прекрасно.

    После прочтения этой повести моё отношение к детям изменилось. Раньше я их не очень любила, считала, что от них только проблемы и шум, но, когда увидела практически такое же отношение главной героини к маленьким, полюбила детей.

    Главная героиня устала от жизни с ребёнком, она хочет вернуть те беззаботные времена, когда всё было хорошо. Её отношения с парнем стали натянутыми и неинтересными. Понять её позицию возможно, но она неверная. Шестнадцать лет – не подходящее время для отношений, а уж тем более не время для рождения детей. На носу сдача экзаменов и поступление, но этому Даша, главная героиня, предпочла отношения с парнем. И теперь она сидит дома со своим новорождённым ребёнком, не сдав экзамены и никуда не поступив.

    Это ненормально, так как девушка ещё не совершеннолетняя, и сама не в состоянии содержать ребёнка.

    Книга не затягивает и не вызвала ощущения радости или других положительных эмоций. Не рекомендую.

  3. ekaterina01:

    Книга «140 ударов в минуту» Татьяны Ильдимировой западает в душу.В книге повествуется о шестнадцатилетней девушке Даше, которая забеременела от своего парня Димы. Сначала она хотела сделать аборт, но ее отговорили. Также она поделилась с этой новостью со своей подругой Лизой и просит никому не говорить, но на следующий день о Дашиной беременности знала уже вся школа. Здесь, в этом произведении затрагиваются две важные темы — ранняя беременность и предательство друзей. В период беременности она очень много об этом думала. Удивляет то, как точно автор смог передать чувства, которые ощущала Даша. То, как трепетно все относились к ее дочке. Автор, вставляя слова из разговорной речи, придала разговору такую обстановку, которую мы можем услышать практически везде, и из-за этого читать становиться проще и понятней. В заключении, хочу сказать что в конце произведение как-то резко оборвалось, и не очень понятно что будет дальше. Надеюсь, что в будущем главной героини раз решаться все ее проблемы и все будет хорошо.

  4. dilara:

     

    Книга «140 ударов в минуту» западает в душу.

    В книге рассказв
    ывается о шестнадцатилетней девушке Даше, которая забеременела от своего парня Димы. Сначала она хотела сделать аборт, но ее отговорили. Также она поделилась с этой новостью со своей подругой и просит никому не говорить. Но на следующий день о Дашиной беременности знала уже вся школа.

    Здесь, в этом произведении затрагиваются две важные темы — ранняя беременность и предательство друзей. В период беременности она очень много об этом думала. Удивляет то, как точно автор смог передать чувства, которые ощущала Даша. То, как трепетно все относились к ее дочке.

    Автор, вставляя слова из разговорной речи, придала разговору такую обстановку, которую мы можем услышать практически везде, и из-за этого читать становиться проще и понятней.

    В заключении, хочу сказать что в конце произведение как-то резко оборвалось, и не очень понятно что будет дальше. Надеюсь, что в будущем главной героини раз решаться все ее проблемы и все будет хорошо.

  5. Ramazan Shamiunov:

    Произведение Татьяны Ильдимировой «140 ударов в минуту» повествует нам о молодой девушке Даше и её молодого человека Димы, которые полюбили друг друга,но любовь зашла слишком далеко. Плюсы произведения: интересно построенный сюжет, необычная идея сюжета, атмосфера произведения. Недостатки: слишком ранний финал произведения.По моему мнению произведение заставляет задуматься многим подросткам о своей любви и не торопиться с этим.Однозначно рекомендую кто хочет чего-то нового.

  6. Vladimir Lifantyev:

    Прочитав повесть «140 ударов в минуту» понимаю, что тема актуальна в нашем современном мире, отношения, и их неожиданные последствия между мальчиком и девочкой, да, именно девочкой! Беременность в 16 считаю это ненормально. Очень удивили родители своим поведением, которые не были против ребёнка. Дети это конечно хорошо, но повторюсь, не в таком возрасте. Ещё хотелось бы упомянуть и о предательстве, которое присутствует не только в жизни Даши, но и вокруг да около. Это огорчает.

    Я думаю автор отлично донёс до нас, подростков, что мы обязаны задумываться о том, что не должны совершать необдуманных поступков.

  7. amina02:

    Книга действительно заинтересовала,особенно название. Однако содержание произведения примерно уже было понятно в описании, то есть про беременность в юном возрасте, предательство… Но меня это не остановило, и я решила начать читать.

    Книга заставляет задуматься и иначе взглянуть на мир. Она может послужить примером многим подросткам. Ранние отношения, любовь, беременность, возможно, сейчас весьма актуальная тема.

    Пусть книга после прочтения мне не особо «зашла», но искренне надеюсь, что у главной героини все в будущем будет хорошо)

  8. gulina:

    Прочитав произведение Татьяны Ильдимировой «140 ударов в минуту» я окончательно поняла , что в школах нужно ввести урок полового воспитания. Ведь беременность в таком раннем возрасте это ненормально. Во первых ребенок требует большого количества внимания и любви со стороны родителей , а во вторых дать хорошее воспитание ребенку может не каждый взрослый , что не говоря уже о 16 летней девочки.

    Сюжет провести очень скучный и однообразный . Можно сказать что я не читала книгу , а смотрела обычный русский сериал о ранней беременности и о предательстве друзей. Ещё мне совершенно не понравился конец книги , он не законченный и после прочтения остаётся много вопросов.

    Сам сюжет книги меня не как не впечатлил , но проблемы раскрывающиеся в произведении актуальны по сей день.

  9. Falin:

    Эта повесть очень грустное произведение. Читая её ты становишься очень печальным, как будто сжимает сердце. Произведение постоянно держит в напряжении из-за чего нельзя легко отвлекаться или успокоиться. Мы почти постоянно сочувствуем главной героине, но чувствуем себя беспомощными из-за неспособности помочь или как-то повлиять. Она сама выбрала такой путь, но её выбор всем кажется неправильным из-за чего она постоянно винит себя или близких. В действительности её даже не кому толком было поддержать, ни родным, ни близким людям. Я не говорю что понимаю её боль, просто хочу показать трудности с которыми ей пришлось столкнуться и из-за чего она стала такой несчастной. Люди вокруг неё постоянно врут друг другу о своих настоящих чувствах, что путает её и она не понимает что должна сделать в этой жизни чтобы на неё перестали смотреть странными взглядами.

    Сюжета в произведении мало, но больше написано о чувствах. Персонажи иногда кажутся очень непонятными и противоречивыми из-за своих поступках. Эта больше похоже на поучительную историю для подрастающих подростков, которые должны задуматься о себе и о своём будущем.Тема произведения хорошо подходит под ограничительный возраст прочтении книги, так как детям помладше и людям в возрасте эта книга даже не приглянётся.Также хочется добавить про неожиданный конец, который не в полной мере заканчивает историю и оставляет историю на твою фантазию.

    Я считаю эту книгу исключительно поучительную и только для подростков, но даже так она подойдёт немногим из-за слишком жестоких реалий современности, поэтому книгу не советую если вам не понравилась содержание книги по моему комментарию ибо самому мне не понравилась.

  10. Eurgees2.0:

    Произведение 140 ударов в минуту оставляет чувство не окончености, ведь книга обрывается без смыслового заключения.В книге рассказывается о несовершеннолетней девочке Даше, которая забеременела от своей первой любви Димы и собиралась сделать аборт, но ее отговорили. Но такую новость о беременности сложно утоить

    в себе, и поэтому Даша рассказывает о беременности подруге и просит никому не рассказывать, но для основной темы текста, то есть о беременности узнаëт вся школа. И так автор повествует о двух волнительных темах-предательстве друзей и о ранней беременности. . В заключении, хочу пожелать вам эту книгу к прочтению, ведь она является довольно поучительным для современных поколения.

     

//

Комментарии

Нужно войти, чтобы комментировать.