Подходит читателям от 12 лет.

Глава первая

I
У него были крылья. Обычные крылья с жёсткими серыми перьями и коротким белым пухом. Пух легко впитывал запахи, и они, запутавшись в невесомых волосках, поселялись там надолго. Когда становилось совсем невмоготу, он утыкался носом в этот пух и вдыхал каждый запах по очереди. Горьковато-сладкий аромат прелых листьев и тронутых первым заморозком опавших яблок. Леденящий ноздри парок над чёрной прорубью. Полный горного воздуха и облетающей вишни запах поздней весны. Пряный, дурманящий многоголосьем дух цветущего луга, по которому утром прошлась остро наточенная коса.
Эти запахи уносили его из серого безвременья, в котором он жил теперь. Вернее, не жил, а доживал последние дни своего мучительного существования. Сколько их осталось – ему никто не сказал. Ни волны, ни камни, ни книги, ни пророчества из древних свитков. Ни серый стражник, приставленный к нему с того самого дня, когда крылья перестали быть фантомом, а прорвались, пластая пространство по швам, в реальность.
У него были крылья, а зрения, похоже, больше не было. Таким оказалось его проклятье – отдавать по частицам себя за каждую мелочь. За глоток тишины, за горсть светляков над озером, за радугу, пронзившую воздух над болотом.
Он понимал, что когда-нибудь, отдав последнее, просто перестанет существовать. Исчезнет, растворится в небытии, превратится в ничто. Единственное, что останется после него – это крылья. Обычные серые крылья с жёсткими перьями и коротким пухом.

II
У забора не было ни начала, ни конца. Жёлтые, заточенные сверху как карандаши доски пахли стружкой и сыростью. Неизвестные плотники прибили их внахлёст, и Ромка не обнаружил ни одной щели, чтобы посмотреть – что там, за забором. А прошёл он километра два, не меньше.
Странная это была прогулка. Солнце подползло к облакам у горизонта, блеснуло в последний раз простудной краснотой и исчезло в облачной пене. С каждой минутой темнота становилась гуще, и если бы не забор и не фонари, можно было бы заблудиться и прийти неизвестно куда. Но забор тянулся далеко-далеко, а фонарей было много, и яркий искусственный свет разливался по узкой дорожке, как разбавленное до прозрачности молоко. С неба летели ледяные капли, в ботинках хлюпало, пальцы сводило от холода.
Ромка шёл и смотрел по сторонам, готовый в каждую секунду сбежать с дорожки и спрятаться. Прятаться было особо негде, но Ромка знал, что это только на первый взгляд. Вот он и смотрел сначала первым, а потом вторым и третьим взглядами. Хотя третий чаще всего был уже не нужен. Укрытие находилось раньше: то в тени кривого дерева с огромными листьями, то под ржавым навесом автобусной остановки, то за остовом сгоревшего прошлым летом киоска.
Сначала Ромка казался себе похожим на сжатую пружину. Вернее, похожим на пружину ему казалось то, что находится у него внутри. Он вздрагивал от каждого нового звука, втягивал влажный воздух ртом, покрывался потом и пыхтел. Но время шло, и Ромка тоже шёл всё дальше, а ничего не происходило. И он успокоился. По крайней мере, почти.
В какой-то момент Ромка услышал шаги за спиной. Быстрые, тяжёлые. Будто кто-то гнался за ним, утаптывая дорожку мощными копытами. Ромка попытался представить этого торопливого обладателя копыт и передёрнулся. Но от него, кем бы он ни был, прятаться было не нужно. Ромка и не прятался. Он слегка замедлил шаги и почти незаметно повернул голову. Так, чтобы увидеть бегущего боковым зрением. На всякий случай.
Как Ромка и думал, ничего интересного он не увидел. Мальчишка. Рост чуть выше Ромкиного, плечи пошире, но и брюшко болталось на каждом шагу будьте-нате. У Ромки вот никакого брюшка сроду не было. Лица бегущего Ромка не разглядел. Зато разглядел островерхий капюшон и шарф на шее, намотанный щегольскими кольцами. Шарф в сочетании с подпрыгивающим брюшком Ромку рассмешил, и он едва не подавился простуженно-хриплым смехом.
Простуда прилипла к нему неделю назад и всё никак не отставала. Хорошо хоть температура не поднималась. Температуру Ромка не выносил. Потому что у него начинали слезиться глаза, и он не мог ни читать, ни возиться с планшетом, ни смотреть телевизор. Ничего он не мог. Только пялиться в потолок и ворчать.
Мальчишка с брюшком топал уже совсем близко. Ромка слышал за спиной его дыхание, шумное и неровное. Он непроизвольно замедлил шаг, чтобы мальчишка обогнал его поскорее. И чуть не проворонил самое главное.
Впереди, метрах в двадцати, мелькнул знакомый силуэт. Ромка на секунду замер, но тут же опомнился и рванул с дорожки. Прямо в колючие кусты. Ветки царапнули по щекам, с уцелевших листьев посыпались холодные капли, но Ромка не обратил на это внимания. Сердце стучало тревожно и громко, мысли исчезли разом, кроме одной. Он успел! Он всё сделал правильно.
Теперь нужно было дождаться, пока тот самый силуэт проплывёт мимо его кустов. А потом неслышно выбраться обратно на дорожку и идти следом. Ждать пришлось недолго. Ромка вылез из кустов, отряхнулся, поправил чёлку.
В Старом городе над ним часто смеялись из-за этой чёлки. А здесь всем было наплевать.
Краем сознания Ромка успел удивиться, что мальчишка с брюшком так и не пробежал мимо. Или он, лазая по кустам, не заметил? Но вообще-то, все его мысли были заняты совсем другим. Вернее – совсем другой. Девчонкой, которая шла вдоль забора. Невысокая, тоненькая. Она слегка прихрамывала, и белые помпоны на шапке подпрыгивали и падали, подпрыгивали и падали… Ромке хотелось подбежать сзади и подхватить их. А то вдруг оторвутся?
Но этого делать он не стал. А просто пошёл по девчонкиным следам, оставленным на дорожке. Следы были смешные – длинные и узкие, с круглыми солнышками посередине. Рассмотреть эти солнышки в расплывающейся грязи было почти нереально, но Ромка знал, что они есть. И поэтому видел.
Он шёл, отсчитывая шаги, и думал: обернётся или нет. В прошлый раз девчонка оглянулась только у самого дома. Оглянулась, но Ромку не заметила и нырнула в подъезд. А в позапрошлый раз Ромка отстал от неё слишком сильно.
Сегодня ему повезло. Девчонка прошла совсем немного и вдруг схватилась за шею, ойкнула. И остановилась. Это случилось так неожиданно, что Ромка чуть не врезался ей в спину. Нет, в самый последний момент он сумел затормозить – смешно пошатнувшись и взмахнув руками. А девчонка ничего не заметила. Она опустилась на корточки и медленно водила рукой под ногами. Будто ягоды собирала.
Ромка вздохнул и решил, что уж теперь-то молчать совсем глупо. Потому что исчезнуть незаметно не получится. А если так – лучше начать первым.
Он отбросил со лба чёлку, неслышно откашлялся и вытер вспотевшие ладони о штаны.
А потом заговорил. Так и оставшись у девчонки за спиной.
– Тут грязно вообще-то. Руки испачкаешь.
Голос прозвучал хрипло и неожиданно громко. Девчонка ещё раз ойкнула, дёрнулась и села в грязь.
– Ты чего? – растерялся Ромка.
Того, что девчонка испугается и вот так упадёт, он не ожидал. Ему было странно, что его, Ромку, можно испугаться. Он же свой. Из соседнего подъезда. И совсем нестрашный. Может, не похожий на других. Может, немножко смешной. Но не страшный – это совершенно точно.
Ромка обошёл девчонку и теперь топтался совсем рядом. Так, что даже чувствовал запах шерсти от помпонов на её шапке.
– Ничего! – сквозь зубы процедила девчонка и вдруг велела. – Дай руку!
Ромка зачем-то подул на пальцы и протянул девчонке. Она ухватилась крепко.
– Удержишь? – спросила с сомнением.
Ромка уверенно кивнул. И удержал. Хотя с трудом, конечно.
– Спасибо! – сказала девчонка, отряхиваясь одной рукой.
Вторую руку, сжатую в кулак, она прижимала к груди. Крепко так прижимала. Даже, когда Ромка её поднимал.
Ромка сразу понял, что отряхиваться глупо. Жидкая грязь – это вам не снег, от хлопков не отвалится. Только прилипнет сильнее и размажется.
– Зачем ты? – не выдержал он. – Хуже будет!
– Хуже некуда, – вздохнула девчонка. – И всё из-за…
– Из-за меня?
Девчонка посмотрела на него внимательно и вдруг улыбнулась.
– Ты тоже виноват. Выскочил, как сам знаешь кто из табакерки.
– Тоже? – не понял Ромка. – А кто ещё?
– Не кто, а что. У меня бусы рассыпались. Нитка порвалась, и всё.
– Подумаешь, бусы!
– Это тебе «подумаешь». А мне их подарили. Давным-давно. Если бы я хоть сразу заметила, может собрала бы. А так… Только пять бусинок нашла.
Девчонка протянула к Ромке руку и разжала пальцы. Он увидел пять молочно-белых кругляшей. Они были не совсем правильной формы, но всё-таки их хотелось назвать именно кругляшами. Ромка и назвал. Про себя, конечно.
Кругляши на ладони казались самыми обычными пластмассками. Вот только из-за искусственного освещения на их поверхности метались крохотные огоньки. Это было неожиданно красиво. Ромка даже залюбовался. Огоньки то загорались ярче, то почти гасли, но всё-таки не исчезали совсем, а просто сливались друг с другом и превращались в туманный блеск.
– Можно? – спросил Ромка.
Девчонка посмотрела, не понимая, а потом поняла и слегка кивнула.
Ромка взял бусину двумя пальцами и чуть не выронил. Она оказалась тяжёлой и очень холодной. Обжигающей, липко-льдистой. Ромка вздрогнул и глупо испугался, что пальцы могут приморозиться, и он сумеет избавиться от бусины, только содрав кожу.
– Правда, красивая? – спросила девчонка.
– Чего?
От звука её голоса Ромка будто проснулся. Осторожно положил бусину на девчонкину ладонь и неуверенно кивнул.
Девчонка тяжело вздохнула и закусила губу. Её лицо стало похожим на маску. Ромка подумал, что сейчас она заплачет. Он не хотел, чтобы она плакала. Совсем не хотел. Он хотел, чтобы она спросила, как его зовут. А потом слово за слово рассказала про то, ради чего Ромка выслеживал её каждый вечер. Плача, девчонка об этом рассказать не могла, Ромка не сомневался. В слезах можно хлюпать носом и причитать, а рассказывать длинные истории нельзя.
Ромка посмотрел на девчонку и решился.
– А хочешь, я тебе их соберу?
– Правда?
Её лицо сразу же изменилось. За одну секунду из плачущей маски оно превратилось в живое и почти счастливое. Вот как такое могло быть? Ромка не знал, но он же видел своими глазами!
– Конечно! А хочешь, вместе пойдём?
Девчонка почему-то испугалась и помотала головой.
– Я не могу! Мне домой нужно. Прямо сейчас.
Она выговорила это и умоляюще посмотрела на Ромку.
– Ну тогда я один, – согласился он. – Сколько этих бусин было?
– Восемь! – быстро сказала девчонка.
– Так мало? – удивился Ромка.
Он никак не мог представить себе бусы из восьми бусинок. Он думал, что бусин штук тридцать. И что искать их придётся до глубокой ночи.
– Там бисер ещё, – объяснила девчонка. – Но в бисере дырки маленькие, на узелках застряли. А бусинам эти узелки – ерунда.
– Понятно.
Разбираться, какие дырки в бисере, Ромка не собирался.
– А ты откуда идёшь? – спросил он строго.
Спрашивать о таком было неудобно, но как иначе-то? Ему же нужно знать, где искать.
Девчонка нахмурилась, но ответила:
– Из поликлиники. Только не от главного входа, а со двора.
Ромка знал, что со двора поликлиники попадают в травмпункт. Ну, и выходят из него, соответственно. Или выезжают на колясках. Кому как повезёт. Судя по тому, что девчонка шла сама и только прихрамывала, ей повезло нормально. А Ромка и не знал. Он заметил девчонкину хромоту, но как-то не придал ей значения. А теперь заволновался.
– Ты в травме была, да?
Она кивнула. Неохотно, но вполне однозначно.
– У тебя с ногой что-то?
– С головой, – пробормотала девчонка в сторону.
А Ромке улыбнулась уголками рта и снова кивнула.
До него наконец-то дошло, почему она так неловко села в грязь. И почему не хотела искать с ним бусины – тоже.
– Давай я провожу! – предложил он. – А потом пойду за бусинами.
Девчонка улыбнулась благодарно. Ну, или по крайней мере, Ромке так показалось.
– Держись! – велел он и протянул ей руку.
Девчонка помедлила, вздохнула, но всё-таки руку взяла. Ромка почувствовал, что пальцы у неё сухие и холодные. Почти как бусины.
Они шли, держась за руки, как будто им было по четыре года. Но Ромке не хотелось смеяться. Он чувствовал, что так правильно. И ему было хорошо и спокойно.
Только у подъезда Ромка подумал о том, как они выглядят со стороны, и оглянулся – не видит ли кто. Вдалеке, под фонарями у забора мелькнул чей-то островерхий капюшон. Мелькнул и растворился в сыром воздухе. То ли был, то ли померещился – Ромка бы не поручился.
– Спасибо! – сказала девчонка и выпустила Ромкины пальцы.
– Так я зайду? – спросил он и уточнил: – Когда бусины соберу?
– Я в шестнадцатой живу, – улыбнулась девчонка. – Позвони два раза. Спроси Роньку.
Дверь за ней захлопнулась, а Ромка стоял и шевелил губами, будто стараясь выучить незнакомое слово. Или распробовать его на вкус.

***
Ему было нужно не так уж много – найти три бусины в темноте. Крупные бусины-кругляши, с бегающими по поверхности искрами. В ненастоящей темноте.
Ромка шёл медленно, опустив голову. Под ногами хлюпала грязь. Ромка боялся, что бусины могли утонуть в ней, как в болоте. В руках он сжимал узкий длинный фонарик. Этот фонарик он носил с собой всегда. Его подарил отец. Ещё тогда, когда жизнь была простой и понятной. В те времена мама с папой по утрам уходили на работу, а по вечерам спорили у телевизора, какую программу включить. Ромке это всё казалось безумно скучным. Он ещё не знал, что скука – это хорошо. Потому что бывают ощущения гораздо хуже. Например, страх, что сегодня ты видел отца в последний раз. Или подозрение, что мама рассказывает тебе неправду и даже не слишком пытается это скрыть. Или ожидание. Ожидание чего-нибудь – хоть звонка, хоть письма по электронной почте, но только, чтобы от них. И чтобы они сказали, что всё самое страшное позади.
Свет от фонарика перемешивался со светом уличных фонарей и становился теплее и ярче. Большим плоским светляком он полз по дорожке, и Ромка старался не наступать на него.
Светляк метнулся по низу забора и замер. Ромка увидел бусину. Он присел, ухватил её, обтёр пальцами грязь, сунул в нагрудный карман. И уже хотел подняться, но рядом блеснула вторая бусина. Не веря своей удаче, Ромка сплюнул через левое плечо и подобрал её. Хранить бусины в кармане показалось ему ненадёжным, и он быстро открутил колпачок на фонарике. Там был самый настоящий тайник для мелочей. Ромка засунул туда две бусины и вернул колпачок на место.
Эх, если бы ещё поблизости оказалась третья!
Он даже прищурился, так старательно пытался рассмотреть то, чего под ногами не было. Даже взмахнул фонариком, описывая широкий подсвеченный круг.
И осветил-таки. Но никакую не бусину, а чью-то застывшую тень. С этой нежданной подсветкой тень показалась нереально чёткой и яркой. Будто и не тень на фоне забора, а вырезанный из чёрной бумаги силуэт, приклеенный к жёлтому картону.
От неожиданности Ромка чуть не выронил фонарик.
Тень ещё немного побыла неподвижной, а потом качнулась и поплыла по забору. К Ромке.
Он подумал, что надо бы повернуться к ней лицом. Потому что, когда нечто наплывает на тебя из-за спины, это страшно.
Он ещё успел удивиться, что тень кажется знакомой. Но понять почему, не успел. Тень рванулась, выросла за секунду так, что её голова исчезла где-то над верхом забора. А потом Ромка повернулся к ней лицом. И узнал. И поёжился от того, что хозяин тени уставился на него изумлённо-распахнутыми глазами. Как будто Ромка был привидением. Или ещё кем, пострашнее. Он стоял, выпятив нехилое брюшко, расставив ноги в ботинках с тяжёлыми подошвами, и заворожённо пялился на Ромку.
От этого взгляда между Ромкой и хозяином тени повисла напряжённая тишина. Ромка чувствовал её кожей, как чувствуют электрические щелчки от синтетической одежды, снятой в тёплой комнате после прогулки по морозу. Эта тишина становилась неожиданно вязкой, почти как грязь под ногами. А ещё она кололась мелкими иголками и бурлила невидимыми пузырьками, пощипывая щёки. Ромка подумал, что эту ненормальную тишину нужно разбавить. Хоть дождём, хоть воздухом, хоть просто словом. Иначе они оба увязнут в ней, как мухи в сиропе, и кто знает, смогут ли тогда выбраться.
– Привет! – выпалил он.
Хозяин тени сбросил на плечи островерхий капюшон, кашлянул и хрипло ответил:
– Добрый вечер! – и жалобно отдуваясь, добавил. – Что-то жарко сегодня!
Ромка ещё раз поёжился, только теперь от холода. Он замёрз ещё до того, как встретил Роньку. Замёрз безнадёжно, до ломоты в пальцах и влажной боли в горле. Но спорить с новым знакомым не стал.
– Ты наверное оделся того, слишком, – заявил он, задумчиво рассматривая его стёганую куртку.
Куртка выглядела, прямо скажем, основательно. Толстая, как ватное одеяло, и тяжёлая даже на вид, она плотно застёгивалась под горлом и прикрывала хозяина почти до колен.
– Может быть, – согласился тот самый хозяин и заискивающе улыбнулся. – Дай мне фонарик, а? Ты не думай, я не просто так прошу. Я бы тебе вот это отдал. Взамен.
Он расстегнул куртку и отцепил от ремня круглую коробку. Верх у коробки был прозрачным, а внутри неё горела подсветка, и Ромка рассмотрел циферблат, похожий на часовой, но всё-таки другой, размеченный не цифрами, а буквами, и дрожащую чёрную стрелку.
Ромка удивлённо открыл рот. Он слышал про такие штуки и даже видел однажды, но сам в руках не держал.
– Это же… – восхищённо начал он.
Но новый знакомый перебил:
– Компас. Морской. Ну что?
Ромка молча кивнул и протянул ему фонарик. А сам взял компас. Тот оказался тяжёлым, очень тяжёлым. И как мальчишка тащил его на ремешке? Сейчас Ромка сообразил, что никакого брюшка у мальчишки не было. Это компас прыгал под курткой. Морской компас, а вовсе не брюшко.
– Только не насовсем, – сказал Ромка, осторожно прижимая к груди тяжёлую коробочку. – Завтра вернёшь, хорошо? А я компас отдам.
– Завтра? – растерялся мальчишка. – Так меня тут уже не будет.
– Уезжаешь, что ли? – не понял Ромка. – А когда?
– Да я прямо сейчас хотел, – объяснил мальчишка.
– Сейчас? А фонарь зачем?
Мальчишка качнул головой в сторону забора.
– У меня там лодка, – объяснил он громким шёпотом и быстро огляделся.
Как будто боялся, что его кто-нибудь подслушает.
– Где? – изумился Ромка.
– Ну там, – снова качнул головой мальчишка. – В парке, на старом русле.
– А там парк? – растерялся Ромка.
Он, конечно, жил в Новом городе недавно. Но всё-таки уже не один месяц и не два. А про парк за забором слышал в первый раз.
– Ну да.
– И лодки напрокат дают? – уточнил Ромка. – Без взрослых? В такую холодрыгу?
Мальчишка смущённо запыхтел.
– Лодки дают. Только летом. И взрослым. Это я сам.
– Чего сам?
– Сам взял лодку. На спор, понимаешь? Что смогу пройти по старому руслу от Белой Мели до Мельницы. И без всего, только с компасом. Жиран любому, кто пройдёт, пять тысяч обещал.
Ромка отродясь ни про какую Белую Мель не слышал. И про Мельницу тоже. То есть про Мельницу где-то поблизости. Но ведь он и про парк не знал. А мальчишка вон, стащил там лодку и путешествует.
– Ну и чего? Прошёл? – спросил Ромка, чтобы не выглядеть совсем дураком.
– Не прошёл! – вспыхнул мальчишка. – Там, знаешь, какой туман был? Никто бы не прошёл! Я полдня дрейфовал. А теперь стемнело совсем.
– Ну и ладно. Ну, проспорил. Бывает. Иди домой.
– Да не могу я домой! Мне лодку надо вернуть. Я же её в дядькино дежурство взял. У меня дядька лодочник. А его за эту лодку с работы попрут. И платить заставят, знаешь сколько?
– В смысле?
– Да в прямом смысле! В его же смену она пропала!
В голосе у мальчишки зазвенели слёзы.
– А ты дорогу по реке знаешь? – задумчиво спросил Ромка.
– По реке просто, – объяснил мальчишка. – Вдоль берега, только чтоб на камни не сесть. Там камней много. Я из-за них и дрейфовал.
– А фонарь поможет?
– Ещё бы!
Ромка потоптался, уставившись себе под ноги, помолчал загадочно минуты три и решился.
– Пошли! – велел он мальчишке.
– Куда?
– Ну где там у тебя лодка?
– А ты что, со мной?
– С тобой, с тобой, – нетерпеливо проворчал Ромка. – Провожу тебя до Белой Мели и домой на трамвае. Трамваи-то у вас там ходят?
– До Белой Мели далеко, – возразил мальчишка. – Мне бы до пристани. Лодку вернуть и всё.
– Ну до пристани, – согласился Ромка.
Наверное, он не согласился бы провожать незнакомого мальчишку неизвестно куда, если бы тот попросил. Но мальчишка не просил. Он смотрел широко распахнутыми глазами и жалобно улыбался. А ещё был компас – тяжёлый, с чутко качающейся стрелкой и яркими буквами. Компас казался Ромке почти живым. И не просто живым, а другом. Будущим другом. Самым надёжным и самым верным. Если только Ромка от него не откажется.
И что ему оставалось? Отдать насовсем отцовский фонарик? Или стиснуть зубы и вернуть хозяину компас? И то, и другое было неправильным. Таким неправильным, что хотелось то ли выругаться, то ли зареветь.
Но реветь было стыдно, а ругаться, кроме себя, не на кого. И Ромка подумал: «А что такого?» Да, он вернётся домой поздно. Но разве кто-нибудь будет особенно волноваться? Да, он не нашёл третью бусину. Но ведь её можно поискать и завтра. А ещё он своими глазами увидит – что там, за забором. И узнает, как туда попасть. И прокатится на лодке. И возьмёт себе компас. Ну ладно, не насовсем. А может и насовсем, если придумает, что отдать взамен. Чтобы было по-честному.
– Ты про трамвай не ответил! – напомнил Ромка. – Ходит у вас? «Единичка» или «двойка»?
– Ходит, кажется, – кивнул мальчишка.
– Кажется? – переспросил Ромка.
– Я на них не езжу, – объяснил мальчишка.
– Почему?
– А куда мне? Школа рядом, секция в соседнем дворе. А с ребятами мы каждый вечер на пристани собираемся. Пять минут – и на месте.
– Ну ты даёшь, – качнул головой Ромка. – Мне вот тоже некуда ездить, а я же знаю. Ладно, разберёмся! Веди!
Мальчишка посмотрел на него нерешительно, как будто хотел что-то сказать.
– Ну что? – не выдержал Ромка.
– Ничего, – махнул рукой мальчишка. – Пошли!
Вдоль забора они прошли всего-ничего – до ближайшего фонаря. А там мальчишка опустился на колени и ухватился за одну из досок. Доска легко качнулась и перед ними появилась дыра. Нормальная такая дыра, ведущая с освещённой городской улицы в кромешную темноту.
– Пролезешь? – спросил мальчишка.
– Легко!
Ну, не так уж это было и легко. Ромке пришлось сунуть компас в карман, встать на четвереньки, а потом ещё и голову опустить так, что подбородок уткнулся в куртку. Куртка оказалась шершавой и влажной на ощупь, она царапала кожу, и кожа начала гореть и чесаться.
Лезть на четвереньках по грязи – то ещё удовольствие, а по мёрзлой грязи – умноженное на два. Ромка ободрал ладони и чуть не растянулся, как морская звезда.
Пока он собирал руки и ноги, пока тёр ладонью подбородок, пока щурился, привыкая к темноте, мальчишка тяжело дышал рядом и молчал. Почти незнакомый, невидимый, в двух шагах за спиной.
Ромка почувствовал противный холодок внутри. Не то, чтобы ему стало страшно. А может, и страшно – он так и не понял.
– Чего молчишь? – не выдержал Ромка, когда глаза почти привыкли и он сумел рассмотреть знакомый силуэт.
– А чего говорить-то? – спросил мальчишка и напомнил. – Фонарик зажги!
Ромка кивнул и вытащил фонарь из кармана. С фонарём ему сразу стало спокойней. Даже с выключенным. Он сжал привычную, чуть ребристую ручку и нажал на кнопку. Свет вспыхнул неожиданно ярко. Скользнул толстым лучом по Ромкиным ботинкам, по мальчишкиной куртке и приземлился широким кругом далеко впереди.
– Круто! – присвистнул мальчишка. – А батареек надолго хватит?
– Часов на десять, – ответил Ромка.
– Угу, – кивнул мальчишка и вдруг протянул руку. – Меня Толик зовут!
Ромка руку пожал.
– А меня – Ромка.
Толик кивнул и забрал у него фонарь.
– Ничего? – спросил он и уточнил. – Просто я знаю, куда светить.
Ромка пожал плечами, но возражать не стал. Нельзя сказать, что он пришёл в восторг от этой идеи, но логика в ней была, не поспоришь.

***
В лодке Ромка понял, что значит слово холодно. Всё, что он ощущал раньше, оказывается, было и не холодом вовсе, а так – лёгкой прохладой. Холод, теперь чувствовал он – это совсем другое. Тёмное, страшное, замедляющее не только движения, но и мысли. От холода хотелось свернуться в клубок, спрятать лицо в шарфе, затянуть капюшон, чтобы не осталось даже щели. От холода в ушах стоял непрерывный шум, глаза щипало, а в голове вяло раскачивался ледяной студень, впитавший мысли.
Ромка подумал, что если сейчас он не сделает хоть что-нибудь, то минут через пять превратится в настоящую сосульку. И он сделал то, что сумел – заговорил.
– Ты что, морж?
Голос прозвучал громко, Ромка даже не ожидал. Он подозревал, что губы у него покрылись инеем и склеились, и не пропустят наружу ни одного звука. Но оказалось – ничего, не склеились. Только стали не такими послушными, как раньше, и чтобы ими шевелить, нужно прилагать вдвое больше усилий.
Толик посмотрел на Ромку и фыркнул.
– Скажешь тоже!
– А почему тогда не мёрзнешь?
Толик расплылся в широкой улыбке и шмыгнул носом.
– Я же на вёслах!
– И чего? – не понял Ромка.
– Кто же на вёслах мёрзнет?
– И я согреюсь?
– А то!
– А я не умею.
– Ладно, научу!
Ромка с интересом поднял голову.
– Сиди! – велел Толик. – Не сейчас же!
Ромка вяло кивнул и приготовился превращаться в сосульку. Вообще-то он даже обрадовался, что не нужно двигаться.
Он подтянул колени к подбородку, обхватил их руками крепко-крепко и уставился на чёрную воду, качающуюся за бортом. Лодка скользила вдоль берега, но всё-таки до него было не так уж и близко. Рукой не дотянешься и не допрыгнешь.
– Там глубоко? – спросил Ромка и кивнул за борт.
– По-разному, – спокойно ответил Толик. – Где-то по пояс, а где-то метров десять.
Ромка поёжился. Десять метров ледяной чёрной воды и тонкое лодкино дно между ними и этой водой показались ему не слишком хорошей новостью.
– Всё! – выдохнул Толик.
Ромка уставился на него.
– Видишь огни?
Ромка посмотрел туда, куда показал Толик, и кивнул. Частая россыпь огней выплывала из темноты, росла, дробилась, подмигивала. Ромка удивился, что не заметил её раньше. Наверное, у него замёрзли не только мысли, но и глаза. Замёрзли и стали хуже видеть.
– Нам туда? – спросил Ромка.
– Ближе, – успокоил Толик.
Он вертел головой, высматривая что-то на берегу. И вдруг радостно вскрикнул и начал разворачивать лодку.
Лодка пошла совсем медленно, а потом клюнула носом и уткнулась в мягкое.
– В тину влезли! – проворчал Толик.
Он вытащил из воды весло, встряхнул его и деловито начал расталкивать что-то густое у носа лодки.
– Бери второе и отталкивайся! – велел он Ромке. – Ото дна. Как шестом.
Ромка подумал, что он не сможет не только отталкиваться ото дна веслом, он и встать-то вряд ли сумеет. Но спорить не стал, а попытался подняться на ноги.
Странное дело, но у него получилось. Ромка встал, потянулся, с трудом вытащил весло из уключины.
– Стой! – крикнул Толик.
Голос у него стал совсем другим, тонким и звенящим.
– Чего стой-то? – проворчал Ромка.
Он ворчал не потому что был не доволен. Просто от ворчания на душе становилось спокойней, только и всего.
– Это не водоросли! – прошептал Толик. – Это…
Он замолчал, наклонился, сунул руку в воду и вытащил что-то непонятное.
Оно скользнуло на дно лодки, мокрое, поблёскивающее серебром.
– Это – вот, – договорил Толик и вытер руку о куртку.
Всё это время Ромкин фонарь лежал на скамейке и, как мог, освещал лодкин нос. Ромка шагнул поближе и нагнулся над находкой, чтобы рассмотреть. И перестать бояться. Или уж заорать в голос от ужаса. Это как повезёт.
Орать было не от чего. На дне лодки лежал кусок серебристой рыболовной сети. Рваный, спутанный. Обвитый вокруг небольшой тёмной коробки.
– Ух ты! – присвистнул Ромка.
– Да! – кивнул Толик и взял фонарь, чтобы осветить коробку получше.
Они чуть не столкнулись лбами и одновременно поняли, что никакая это не коробка.
– Книга! – первым сказал Толик.
– Интересно, она совсем размокла?
Толик вытащил из кармана складной нож и довольно ловко освободил книгу от обрывков сети. Ромка бы так быстро не справился. Он даже чуть-чуть позавидовал Толику. И морской компас у него есть, и складной нож. А у Ромки только фонарик – и ничего больше.
– Посвети! – попросил Толик.
Ромка взял у него фонарь и направил жёлтую дорожку света прямо на обложку. Из темноты проступили выпуклые буквы. Совсем-совсем незнакомые. Толик осмотрел книгу, медленно поворачивая во все стороны, а потом попытался открыть. У него ничего не получилось. Он ещё раз внимательно осмотрел её и вздохнул.
– Это футляр. Закрыт на ключ. Так не откроем, если только ломать.
– Жалко ломать, – заметил Ромка.
Он же сразу понял, что книга непростая. Может, старинная. А может, просто подарочная, сделанная под старину, но всё равно. Стоила она ого-го-го! Один переплёт-футляр с выпуклыми буквами смотрелся как музейный экспонат. Ромка иногда, если уж совсем было тошно, уходил из дома и бродил по соседней улице. Длинной-длинной. А когда уставали ноги, заходил в магазинчики. Маленькие уютные магазинчики, в которых продавалась всякая всячина. Особенно ему нравился книжный. И вот там Ромка видел подарочные книги, сделанные под старину. И цены на них видел тоже.
Может, в этом и стыдно было признаваться, но в последнее время Ромка часто думал о деньгах. Даже неприлично часто. Он представлял, что произошло бы, если бы у них с родителями появились деньги. Нет, не зарплата у отца и не конвертики с парой тысяч за статьи и занятия с учениками у матери. А настоящие деньги. Те, которые не потратишь за неделю. И за месяц не потратишь. Зато на них можно купить билеты в тот единственный город, где лечат болезнь, которую обнаружили у отца. И оплатить курс лечения. Вернее, не один курс, а все необходимые курсы. И жить в гостинице рядом с больницей, и не думать, что деньги вот-вот закончатся, а другие ещё нужно заработать. Но таких денег у них не было. И взяться им было неоткуда. Проданной квартиры в Старом городе хватило на то, чтобы оплатить один-единственный курс лечения. И ещё совсем капельку на то, чтобы мама могла быть рядышком, снимая даже не комнату, а угол в огромном тёмном домище.
Поэтому Ромка уже несколько месяцев жил без родителей. В маленькой квартирке бабушки и её мужа Лыса Петровича. То есть, Луиса, конечно, а не Лыса. Но это в глаза. А за глаза он был и оставался Лысом.
Бабушка с Лысом Петровичем взяли к себе Ромку, чтобы мог учиться и чтобы мать не тратила на него последние копейки.
Ромка тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли.
– Что будем делать? – спросил он у Толика, забирая книгу.
Книга оказалась тяжёлой. Такой тяжёлой, что Ромка чуть не уронил её. А ещё она была мокрой. И холодной. Правда, холодным и влажным было всё вокруг. Ромка это чувствовал. Подсознанием, носом, кожей.
Он перехватил книгу поудобней и вдруг вспомнил о времени. Сколько сейчас? Девять? Десять? Не меньше.
По-хорошему ему было нужно вылезать из лодки и быстро топать на трамвай, чтобы успеть домой до того, как сегодня закончится. А не светить фонарём на мокрый книжный футляр.
– Я бы дядьке показал, – ответил Толик.
– Лодочнику?
– А он не только лодочник. Он в Гильдии секретарём работает. По вторникам и четвергам.
– Где?
– Говорю же: в Гильдии.
Ромка хмыкнул. Он знать не знал ни про какую Гильдию. А Толик смотрел на него, как на ненормального. Может, этот Толик был не в себе? За себя-то Ромка мог поручиться.
– Или у тебя свои планы? – спросил Толик спокойно, и Ромка смутился.
И чего он его подозревает? Нормальный же человек. Нормальнее многих, если присмотреться.
– Ну есть кое-что, – промямлил Ромка, чтобы не показаться кем не надо.
– Ладно, – кивнул Толик. – Тогда бери и…
Он не договорил. Ромка удивился, как за одну секунду изменилось его лицо. Эту самую секунду назад оно было спокойным и бледным, а теперь только слепой не заметил бы нервного румянца, пятнами выступившего на пухлых щеках. А Ромка слепым не был. Он даже капельки пота над верхней губой заметил и дрогнувший уголок рта.
– Дядька! – выдохнул Толик и добавил совсем тихо. – Мне конец.
Ромка оглянулся. Высокий человек в плаще вырос из темноты. Он был ещё далеко, но приближался стремительно. Как будто и не шёл по тёмному берегу, а скользил на коньках по ровному льду. От его скорости Ромке стало не по себе. Ему захотелось тоже так заскользить. В противоположном направлении. Но он взял себя в руки. По крайней мере, постарался, чтобы Толик ничего такого не заметил. Он даже улыбнулся и предложил:
– Может, я чем помогу?
Толик покачал головой.
– Я сам. Ты… Иди, наверное. А то он и тебе мозги вправит.
Пятна на его щеках расползлись, потеряли очертания, и теперь всё лицо полыхало алым.
Внезапно Ромка подумал, что происходит что-то странное. Потому что вокруг вроде бы было темно. Только карманный фонарик и осенний поздний вечер – откуда взяться свету? Но Ромка прекрасно видел и румянец на щеках Толика, и завитки на футляре, и даже складки на плаще Толикового дядьки. Это было неправильно. Но тем не менее, это было. Реально и ярко.
Толик пылал, дядька приближался, плащ развевался, перетекая из складки в складку.
– Беги, – как-то безнадёжно попросил Толик.
Ромка кивнул и бросился в соседние кусты. Как был – с фонарём в руке и книгой под мышкой.

Глава вторая

I
Он не всегда был таким – слепым, измученным и крылатым. Когда он родился, в семье поселилось спокойное счастье. Ребёнок не обманывал ожиданий и не приманивал болезни. Он рано пошёл, рано заговорил. Сосед-скрипач обнаружил у него абсолютный слух. Торговка-молочница удивлялась его способности вычитать и складывать в уме, не шевеля губами и не загибая пальцы. Дети из окрестных домов охотно брали его в свои игры, но он увлекался ими едва-едва, как будто лишь для того, чтобы не обидеть товарищей.
Мальчик рос, и с каждым днём становилось всё понятней: отцу не придётся ломать голову, чтобы найти сыну занятие по душе. С самых ранних лет его с неудержимой силой тянуло к печатному слову. Впрочем, и к рукописному тянуло тоже. Неважно, что это было: детская книга, с надорванными страницами и затёртыми картинками, старинный свиток, запрятанный в отцовском шкафу или утренняя газета, забытая кем-то на скамейке в парке. С горящими глазами и счастливой улыбкой он бросался к находке, и никакими уговорами невозможно было заставить его заняться хоть чем-нибудь, пока не прочитает всё, до последнего слова.
Отец удивлялся – в их роду не встречалось ещё ни писаря, ни летописца. Сословия тех, кто творил словом, были малочисленны, надменны и строго-настрого закрыты для чужаков. Неужели, природа подбросила ему на старости лет неразрешимую задачу?
Но однажды, когда сын изучал рассыпающиеся от старости и небрежного хранения рукописи с родословной семьи соседа, а отец с тем соседом на веранде допивали диковинно-крепкий, из неведомых стран привезённый кофе, решение пришло само собой.

II
На трамвайной остановке стояла одинокая скамейка – ржавые ножки и три доски. Ромка провёл по доскам рукой и сел. Ноги гудели, в ушах шумело, глаза слипались. Он потряс головой, пытаясь прогнать дремоту. Странное дело, сейчас ему было совсем тепло. И от этого хотелось спать. Или не от этого вовсе. Мысли ползли в голове лениво, цепляясь одна за другую. Ещё чуть-чуть, и сон накрыл бы его от головы до пяток. А потом превратился бы в плотный кокон, из которого не выскользнешь, не выпутаешься.
Ромка вовремя успел сообразить, что если поддастся, то уснёт прямо здесь. Сидя, на улице, в чужом районе. А когда сообразил, начал сопротивляться.
От его сопротивления сон неохотно, но отступил, и Ромка сумел сосредоточиться.
Ему было нужно добраться до дома, и чем быстрее – тем лучше. Он ещё немножко посидел, а потом поднялся и пошёл смотреть на табличку с номерами трамваев. Ромка знал, что в Новом городе трамваи ходят по четырём веткам. И что все ветки пересекаются в центре. А значит, на любом трамвае можно доехать до этого центра и уже там пересесть. На «двойку» или «единичку», которые останавливаются недалеко от дома бабушки и Лыса Петровича. «Единичка» поближе, «двойка» подальше. Остановки назывались смешно – Трёхсосновка первая и Трёхсосновка вторая.
На табличке никаких цифр не было. Зато была буква «А».
Ромка удивился. Он был уверен, что в Новом городе ходят трамваи только с цифровыми номерами. Да и их-то совсем немного. Четыре ветки, четыре номера. Зачем тут буквы?
Но «А» насмешливо целилась в небо своей острой вершинкой, а Ромка пытался сообразить, на какую окраину его занесла судьба.
Трамвай появился быстро. Красный с белыми полосками по бокам и синими стёклами над кабиной. Когда-то в Старом городе Ромка с отцом издалека по цвету таких же вот стёкол определяли, какой трамвай идёт. У идущего до их дома стёкла были разные: левое – зелёное, а правое – красное. «Трамвай-разноглазка» звали они его.
Но это было давно. Не здесь. И почти не с Ромкой, потому что теперь он стал другим. Вернее, ему пришлось стать другим.
А здесь синие стёкла над кабиной ни о чём Ромке не говорили. По крайней мере, пока.
Трамвай подкатился к остановке, громыхнул всеми железными частями и замер.
Ромка оказался напротив передних дверей. Они дёрнулись, издали жалобный стон и открылись. Ромка поднялся на первую ступеньку. Ступенька оказалась неожиданно высокой. Ромка покачнулся и ухватился за поручень. Вторая ступенька была намного ниже. Если бы Ромка не держался – клюнул бы носом то ли поручень, то ли резиновый коврик на полу. Этот коврик, длинный, аккуратный, тянущийся от кабины то хвоста, удивил его несказанно. В трамваях, которые он видел раньше, никаких ковриков в помине не было. Только грязный воняющий горелым пластиком пол. Или, в лучшем случае, не воняющий.
Ромка немного прошёл по салону и плюхнулся на сиденье. Плюхнулся вовремя, потому что двери захлопнулись, и трамвай, бодро рванув с места, покатил прочь от остановки.
Ромка засунул книгу под куртку, убрал фонарик в карман. А потом перевёл дух и огляделся.
В салоне было почти пусто: только какая-то тётка дремала на заднем сиденье, и наискосок от неё тыкался в газету дед с короткой белой бородой. Собственно, этой бородой и тыкался. Глаза у него были открыты, но Ромке показалось, что они не видят ровным счётом ничего. Или не хотят видеть. Через минуту глаза у деда закрылись, и он опустил голову низко-низко. А ещё через минуту захрапел. На Ромку ни тётка, ни дед не обратили ни малейшего внимания.
Лампочки под потолком сияли тёплым жёлтым светом. От батареи под сиденьем шёл горячий воздух. Такой горячий, что через несколько минут Ромка почувствовал настоящий жар. Он бы встал и пересел куда-нибудь, если бы не промёрз до костей в Толиковой лодке. А теперь просто не мог расстаться с дармовым теплом, пусть и обжигающим, пусть и лишним.
Ромка не знал, в каком районе города он находится. Зато знал, как выглядит центральный перекрёсток. Вот только – как долго будет ползти до него этот трамвай со странным номером «А»?
Он ехал и ехал в неизвестном направлении. Хотя направление-то как раз Ромка определить мог. По компасу.
Вспомнив про компас, он невольно улыбнулся. Вот ведь повезло! И компас пока у него, и книга. И даже отцовский фонарик. Нет, конечно, Ромка вовсе не собирался оставлять их себе навсегда. Это было бы нечестно или даже подло. Но подержать в своей комнате несколько дней – что в этом плохого? А потом… Потом как-нибудь договориться с Толиком, чтобы никто не остался обиженным.
Ромка подумал про Толика и охнул. Он даже телефона его не знает! Хотя… Толик сказал, что каждый вечер приходит на пристань. Значит, найти его можно. И запросто. Если, конечно, захотеть. А если нет? Эта нехорошая мысль промелькнула в Ромкиной голове, как водяная змея на поверхности озера. Ромка один раз видел такую змею. В другой жизни, когда отец взял его на рыбалку. Настоящую «взрослую» рыбалку с костром, палаткой и ночью на озёрном берегу. Змея показалась из воды на крохотный миг. Она была тонкая, гибкая и очень страшная. Как будто от неё во все стороны волнами расходился ужас, от которого вставали дыбом волосы на затылке и по шее ползли мурашки.
Ромка вздохнул и отмахнулся от всех мыслей сразу. И про змею, и про ночь на озере, и про то, что Толика можно и не найти, если не искать. Отмахнулся и начал думать с нуля. О другом.
Трамвай ехал быстро. Он гремел, качался, дёргал дверями, подмигивал мутными стёклами и грозил развалиться на каждом повороте. Но ничего, не разваливался.
Ромка проехал уже четыре поворота, а с трамваем всё было в порядке. Вернее, почти в порядке. Потому что за час пути он так и не добрался до центрального перекрёстка.
Это было странно. Ромка знал, что «единичка» проходит весь свой маршрут за полтора часа, а «двойка» – и того быстрее. И это весь путь от кольца до кольца, а не до центрального перекрёстка!
Или этот трамвай «А» особенный и идёт дольше остальных? Намного дольше?
Ромка шмыгнул носом и снова уставился в окно. Улицы за окном были незнакомыми, совсем. Высокие дома с острыми башенками на крышах сменялись двухэтажными коттеджами, потом снова появлялись высотки, но уже попроще, а потом снова особняки. По асфальту, обгоняя трамвай, проносились машины. Расплёскивали лужи, мигали фарами, сигналили что есть мочи пешеходам. Пешеходы шарахались и исчезали в темноте. Но их было мало, очень мало. Как будто в Новом городе объявили комендантский час для тех, кто ходит пешком. Как будто брести по вечерним дорогам смертельно опасно или запрещено.
Одни улицы перетекали в другие, и трамвай, разрывая темноту и тишину, обдавал их светом из окон и грохотом всех металлических частей.
Ромка подумал, что нет этим улицам ни конца, ни края. И маршруту трамвая – тоже.
В этот момент тётка, дремавшая на заднем сиденье, потянулась и встала.
– Скажите, – бухнул Ромка. – А скоро центр?
Тётка взглянула на Ромку и глаза у неё открылись широко-широко.
– Какой центр? – крикнула она. – Это же ашка! Круговой.
Тётка хотела ещё что-то сказать, но трамвай уже открыл двери, и она, секунду помедлив, скатилась по ступеням.
Ромка стоял и тупо смотрел, как тётка идёт по улице, прикрываясь синим зонтом. Он думал, что этого не может быть, потому что не может быть никогда. Или он, Ромка, сошёл с ума? Но вот как проверить? Как?
Мысли лихорадочно заметались в голове, и вдруг из хаоса выплыла одна, нужная. Чтобы удостовериться в собственной нормальности надо было всего ничего – залезть в потайной карман и вытащить календарик – подарок Лыса Петровича на прошлый Новый год. Полезный подарок, как и всё, что покупал ему Лыс Петрович. На календарике была нарисована схема движения трамваев – как в больших городах рисуют схемы метро. Трамвайные рельсы обозначались толстыми синими линиями. Четыре ветки сходились крестом. И никакой круговой линии. В помине.
Ромке стало жарко. Он не понимал ничего. И не мог найти ни одного объяснения тому, что происходило. Если бы они с Толиком плыли на лодке подольше, если бы река располагалась не в парке! Тогда можно было бы предположить, что Толик довёз его до другого города, соседнего. Но ведь они были в пути полчаса, не больше. И не покидали пределы парка. Пусть большого, пусть пустынного, но одного-единственного парка.
Ромка закусил губу и сжал кулаки. Думать о том, где он оказался и каким образом – это конечно правильно. Думать долго, основательно, просчитывая возможные варианты и перебирая в уме невозможные. Отбрасывать сразу одни и оставлять про запас другие. Вот только одна беда – ночь приближалась, а дом… Дом был всё так же далеко или ещё дальше. И от Ромкиных перепутавшихся в голове мыслей приблизиться не мог. Ну никак.
За трамвайным окном мелькнули чёрные деревья и где-то внизу блеснула вода. То есть самой воды было практически не видно, но зато различимые многоцветно и ярко качались на слабых волнах отражения уличных огней. Самых разных – фонарей, автомобильных фар и даже блёклых от смога осенних звёзд.
Ромка ткнулся в окно носом, чтобы рассмотреть эту огненную россыпь. Россыпь показалась ему знакомой. Трамвай проехал ещё чуть-чуть и остановился. Бородатый дед вскочил, как будто его ударили током, и закричал на весь вагон:
– Городской парк? Милок, это Городской парк?
Ромка пожал плечами.
– Не знаю, – признался он.
– Тьфу ты! – сплюнул дед и помчался к водителю.
Странное дело, он успел до того, как двери закроются. Водитель услышал вопрос и ответил через громкоговоритель.
– Городской парк. Следующая: Пристань. Конечная. Состав следует в депо.
Дед неторопливо поковылял к дверям. Водитель терпеливо ждал. Из распахнутых дверей несло ледяной сыростью, и Ромка передёрнул плечами. Дед спустился, помахал трамваю рукой и исчез в темноте. Ромка подумал, что сегодня все исчезают в темноте. Все, кроме Роньки. Она-то ушла в ярко освещённый подъезд. А ещё он удивился, что у кругового трамвая бывает конечная. Но удивился мимоходом, на секундочку. А сам начал соображать, что делать дальше.
Из трамвая, ясное дело, нужно выходить. А потом? Вот что потом? После того, как трамвай ашка привёз его на то же место, с которого подобрал? Наверное, идти к Пристани. Искать Толика и его непонятного дядьку. Если они ещё на Пристани, конечно. Хотя… Дядька, наверное, там. Он ведь лодочник и сегодня его дежурство. А Толик? Вряд ли. Наверное, Толик давно дома. Но ведь можно обратиться и к дядьке. Рассказать, что он – приятель Толика, показать компас в конце концов. А потом спросить, как добраться до Нового города. То есть, до Трёхсосновки, конечно. Потому что сейчас он ведь тоже в Новом городе. И дядька в Новом городе. И парк, и Пристань, и река. И трамвай со странным номером «А» катал его по окраинам Нового города. Просто Ромка не узнал ни одной улицы из-за темноты. В темноте всё кажется другим, таинственным и незнакомым. Вот если бы было светло, Ромка непременно сообразил бы, когда трамвай ехал мимо Трёхсосновки. Или нет? Или не ехал он мимо Трёхсосновки? Или вообще…
Трамвай открыл двери, и Ромка спустился по ступенькам. Трамвай мигнул фарами, качнулся и уехал. Ромка остался один. Совсем.

***
До Пристани Ромка добрался быстро. В тёмном парке только она и была освещена. Вернее, сама Пристань и маленький домик на берегу. Ромка перевёл дух и направился к домику. Вокруг было тихо. Так тихо, что Ромка слышал шорох камушков под ногами и скрип подошв. Даже собственное дыхание показалось ему непривычно шумным.
Ромка подошёл к двери и посветил фонариком, разыскивая звонок. Звонка видно не было, и Ромка решил, что нужно стучать. В такой тишине даже самый робкий стук прозвучит громко. Почти оглушительно.
В доме что-то звякнуло и сразу же распахнулось окно. Ромка отскочил и спрятался, где потемней.
– Я не виноват! – выкрикнули откуда-то из-за окна. – Я не хотел! Пожалуйста! Не надо!
Ромка замер. Голос был тонкий, звенящий от слёз. И совершенно точно знакомый. Толика. Голос Толика.
Ромка стоял в самой густой темноте, давился возмущением и страхом и слушал. Он не знал, сколько ещё выдержит, а если не выдержит – то что?
Крик то и дело прерывался глухими ударами и то ли всхлипами, то ли стонами.
От этих звуков у Ромки перед глазами поплыла белёсая хмарь, а во рту появился стойкий металлический вкус. Он помотал головой, чтобы не поддаваться, и вдруг придумал. Подскочил к открытому окну и широко размахнувшись, зашвырнул в комнату первое, что попалось под руку. А потом со всех ног помчался прочь.

***
Убежал он недалеко. До берега. А там остановился и попытался прийти в себя. Получалось не очень. Дышалось тяжело, смотрелось сквозь слёзы. Или сквозь туман, что ли? Продышавшись и вытерев ладонью глаза, Ромка понял, что швырнул в окно. Фонарик.
В груди тоскливо заныло. Как он теперь? Один, ночью, без фонаря. Звать некого, жаловаться некому. На берегу непонятной реки. Но ведь… Как будто что-то закоротило в голове, и Ромка догадался. Это же здорово, что на берегу реки! Потому что самый простой и верный путь обратно – путь по своим следам туда. Да, на воде не остаётся следов. Но они и не нужны! Ведь можно просто идти вдоль русла. Идти и идти. И рано или поздно оказаться у дыры в заборе. Той самой дыры, через которую Ромка влез в сегодняшние приключения.
Наверное, эти мысли пришли ему в голову, чтобы немножко уравновесить всё плохое, что случилось за последние часы.
Долго собираться ему было не нужно. Поправил книгу под курткой, чтобы не выпала, потрогал пальцами компас, поддёрнул рукава. И пошёл вдоль берега. Идти без фонаря оказалось не так уж и трудно. Ромка и сам не особо понимал почему, но он видел всё, что нужно. Видел траву под ногами, видел песок на берегу, видел ленивые низенькие волны. И даже деревья вдалеке. И даже холмы, заросшие ежевикой. Правда, холмы начинались у самого берега, а о кусты Ромка оцарапался, как только попытался ухватиться за них рукой. Чтобы не свалиться в воду, балансируя на узкой тропе между склоном холма и краем берега. Довольно скользким краем.
Царапина получилась короткая, но глубокая. До крови. Ромка охнул, слизнул кровь языком. И в этот самый момент заметил, что книга, спрятанная под курткой, скользнула вниз и вот-вот выпадет. Пришлось расстёгивать молнию и поправлять книгу.
А куст, за который Ромка ухватился, был усыпан крупными ягодами. В темноте они казались чёрными и блестящими.
Ромка спустился туда, где тропка стала пошире, и сорвал ягоду. На вкус ежевика была и кислой, и сладкой одновременно. А ещё от неё защипало язык, остро и терпко. Ромка нарвал целую горсть ежевичин и медленно, ягоду за ягодой, съел. И сразу же на душе потеплело. Ромка знал за собой эту странность. Знал, стеснялся её и никому не рассказывал. Но от себя-то что скрывать? Да, он совсем не умел терпеть голод. Да, без еды ему становилось совсем худо и не хотелось ни думать, ни шевелиться. И да, перед попавшейся на глаза ягодой устоять он не смог. А что такого? У каждого свои слабости.
После ежевики идти стало веселее. Ромка прикинул, что на лодке они с Толиком плыли около получаса. Причём плыли совсем не быстро. Значит, пешком он должен был добраться до дырки в заборе за час. Ну или около того. Ромка заметил время и теперь то и дело поглядывал на часы. Стрелки он видел неплохо. И даже числа на циферблате мог различить.
Раньше Ромка никогда так долго не ходил в темноте. И знать не знал, что его глаза могут привыкнуть и обходиться без света. Или раньше такого и не было? Он попытался вспомнить. Память услужливо подбросила картинку. Вот Ромка заходит в тёмную незнакомую комнату. Вот он пытается нащупать выключатель, водит пальцами по холодной шершавой стене. Водит, водит, но стена смыкается с другой, а никакого выключателя нет и в помине. Ромка идёт вслепую уже вдоль этой новой стены и там тоже не находит ничего. А потом раздаётся щелчок, и свет вспыхивает, такой ослепительно-яркий, что у Ромки текут слёзы. Правда, в тот день слёзы у него были где-то совсем близко, и чтобы политься им и нужно-то было всего-ничего.
Это был первый Ромкин день в доме бабушки и Лыса Петровича. Вернее, первый вечер. Одинокий вечер. Потом этих вечеров было считать-не пересчитать. Но тот – самый первый Ромке запомнился, а остальные стёрлись из памяти и превратились во что-то тоскливое и одинаковое.
Когда что-то повторяется из раза в раз, человек привыкает. Вот и Ромка привык. А потом решил, что вовсе не обязан сидеть по вечерам дома. И тоже стал уходить. Надолго.
Тропинка вела всё дальше и дальше. Ромка подумал, что раз тропа есть, значит, не он первый тут идёт. От этого стало спокойней. Он пробрался мимо поросших мхом валунов, обогнул кучу гнилых брёвен и палок, перешагнул через узенький ручеёк. И тропа закончилась. Вернее, может она и не закончилась, но узнать это было невозможно. Путь Ромке перегородил огромный камень. Один его край спускался к самой воде, другой – тянулся далеко-далеко вглубь берега и исчезал в темноте. Ромка усмехнулся – всё в духе сегодняшнего вечера. И нечего дёргаться. Нужно лечь около камня, свернуться клубком и потихоньку замерзать тут, превращаясь в продолжение камня. Нормальное такое продолжение, только ледяное. Ему снова стало холодно. Единственным местом, где ещё сохранилось тепло, было нутро куртки. То самое, в котором Ромка прятал книгу и морской компас. И себя. Компас в кармане он трогать не стал. А книгу поправил, чтобы не вывалилась, и не смог удержаться – осторожно погладил выпуклые завитки.
На какой-то миг его даже охватило отчаяние. Он вдруг почувствовал тяжесть, словно к рукам привязали невидимые гири, ощутил вкус, как будто во рту вместо леденца оказалась металлическая блямба. Но это тянулось недолго. Совсем недолго. Может, открылось второе дыхание? Ромка размял руки, сплюнул под ноги, чтобы избавиться от вязкой слюны, и пошёл обратно. Шёл недалеко – до кучи брёвен и палок. Из неё выбрал палку подлиннее и покрепче и снова развернулся на сто восемьдесят градусов.
Он действовал, не раздумывая и не медля, будто кто-то умный и сильный, кому он доверял на все сто, подсказывал, что нужно делать. А Ромка просто выполнял команды.
Он подошёл к камню, перегородившему тропу, разулся, закатал повыше штаны. Ботинки связал шнурками и на этих же шнурках повесил себе на шею. Носки спрятал в карманы. Стиснул зубы и, нащупав дно палкой, шагнул в воду. Вода обожгла. Это было похоже на электрический разряд, пробивший от пяток да макушки. Но под курткой этот разряд увяз и превратился в ничто. У Ромки заболела голова, защипало в глазах и нестерпимо захотелось пить.
И вдруг всё прошло. Через минуту Ромка перестал ощущать и холод, и боль, и жажду. Ему стало легко и почти спокойно. Он шёл по скользкому дну, проверяя глубину палкой, и напевал старую песенку. Про глупого капитана и жёлтого попугая.
Жёлтый-жёлтый, как лимон, попугай
С важным видом осмотрел берега,
А потом вскричал: «Беда!
Мы приплыли не туда!»
Дальше Ромка не помнил, но это его ни капельки не огорчало. Он повторял строчки, которые знал, и был вполне доволен. От озорной навязчивой мелодии захотелось притоптывать ногами и дирижировать палкой. Так захотелось, что Ромка еле сдержался.
Подул ветер. Порыв был сильный, у Ромки слетел капюшон, взлетевшей волной окатило ноги выше колен. Ромка запрокинул голову, отбрасывая чёлку. И увидел, что звёзды мигнули и погасли. Все одновременно. Ромка испуганно охнул. Протёр глаза и снова посмотрел на небо. Звёзды сияли, но стали заметно бледнее и свет их отдавал синевой. Наверное, виновато было какое-нибудь полупрозрачное облако. Или туман. Или воображение и уставшие от напряжения глаза.
Ромка сделал ещё десять шагов и увидел, что можно выбираться на берег. А с берега разглядел знакомый забор из заточенных, как карандаши, досок.

***
Уже у подъезда Ромка понял, что что-то произошло. Свет горел везде – на кухне, в большой комнате, в спальне бабушки и Лыса Петровича. И даже в его, Ромкином, закутке. Это было странно. Очень странно. Ни бабушка, ни Лыс Петрович яркий свет не любили. Они гасили лампочки при первой возможности, и от Ромки требовали того же.
– Ты ведь не оплачиваешь счета за электричество, верно? – спрашивал Лыс Петрович, заглядывая в Ромкин закуток поздним вечером. – И я ничего не говорю. Но зачем тебе три лампочки в люстре сейчас? Ты же читаешь в постели! Включи бра. Неужели недостаточно?
Ромка, чтобы не связываться, молча кивал и выключал верхний свет. Но на следующий день снова читал при ярком свете, заливавшем всю комнату. Всю, а не кусок кровати от подушки до середины простыни. Ему был нужен свет. Яркий электрический свет. Особенно осенью, когда дни становились совсем короткими. Если вечером Ромка оставался один, он зажигал все люстры, даже в ванной, даже в прихожей. А гасил, только услышав звонок домофона. Кто-нибудь мог бы подумать, что он боится темноты. Ну и пусть! Ромка бы даже спорить не стал. Зачем? Потому что на самом деле причина была вовсе не в страхе. Причина скрывалась в самом настоящем ужасе. Ужасе, пробиравшем до холодного пота и тошноты.
А вот сейчас Ромки дома не было, а свет почему-то горел.
Наверное, Ромка бы испугался. Ну, или хотя бы заволновался всерьёз. Но он так устал, что у него не осталось на это никаких сил. Раньше вот Ромка и не догадывался, что на испуг нужны силы. А оказалось – ещё как нужны.
Его хватило только на то, чтобы вздохнуть поглубже, вызвать лифт и подняться на четвёртый этаж.
Перед бабушкиной дверью силы закончились окончательно. Ромка сдулся, как воздушный шарик, и неожиданно для самого себя опустился на пол. Он ничего не чувствовал, ни о чём не думал, ни о ком не беспокоился. Просто сидел на бетонном полу и смотрел на полуоткрытую дверь квартиры.
Сколько Ромка так просидел, не знал никто. А сам он – в первую очередь. Наверное, он мог бы просидеть и до утра, и до завтрашнего вечера. Но внизу кто-то вызвал лифт. Лифт послушно спустился. А потом снова поднялся и снова на четвёртый этаж. Двери открылись и на лестничную площадку вышла девчонка в белой шапке. Шапка промокла от начавшегося дождя и сползла на глаза. Поэтому девчонка вышла почти на ощупь. И сразу же наткнулась на Ромку. Наверное, он был похож на мягкую горку или на кучу тряпья.
Девчонка вскрикнула, сдёрнула шапку и уставилась на него огромными фиолетовыми глазами. Что глаза у неё фиолетовые, он заметил только сейчас. А потом вспомнил имя.
– Ронька!
Ромка медленно выговорил одно-единственное слово, но наверное оно было волшебным. Потому что сразу же после этого к нему вернулась способность и двигаться, и соображать. И даже улыбаться.
– Ронька, – повторил он.
И пришёл в себя окончательно.
– Привет! – ответила Ронька. – А почему ты такой?
– Какой?
– Мокрый и на полу.
Ромка смутился и быстро осмотрел свою куртку и штаны. Куртка была влажной, очень влажной. А штаны так вообще – как после стирки, особенно ниже колен.
– Это я на реке, – непонятно объяснил Ромка.
Но Ронька как будто и не удивилась.
– Ясно, – кивнула она. – А я вот пришла.
– Ко мне? За бусинами?
– Ага. Я думала, что ты зайдёшь. А потом решила, что и сама могу. Мы же в одной школе. Значит можно. Да?
Ронька хотела сказать что-то ещё, но смутилась и покраснела.
– Конечно! – просиял Ромка.
Он вдруг понял, что дальше сидеть на полу глупо, и вскочил. Пересиженные ноги слегка согнулись, но Ромка устоял. Правда, пошатнулся. Довольно сильно. В этот момент под курткой что-то тяжёлое стукнуло его по рёбрам и скользнуло вниз.
– Ой! – сказал Ромка, глядя под ноги.
– Ой! – согласилась Ронька и наклонилась над упавшей книгой.
Она порассматривала её на расстоянии, как будто побаивалась, но потом всё-таки осмелела и подняла с пола.
– Тяжёлая!
Ромка кивнул.
– И горячая. Надо же!
– Это она под курткой согрелась. А сначала была… Как твои бусины.
Ронька провела рукой по футляру, погладила завитки и выпуклые буквы сначала наверху, потом внизу. И в самом конце тронула круглый цветок на корешке. Ромка его раньше и не замечал. А Ронька вот сразу обнаружила. Раздался щелчок и книга открылась.
– Ловко! – восхитился Ромка.
Ронька улыбнулась.
– А то!
Но сразу поморщилась и протянула книгу Ромке.
– Возьми! А то от неё тиной несёт. И вообще.
Ромка послушно забрал книгу. Никакого запаха тины он не почувствовал. Зато ощутил сильное тепло, волнами расходящееся от раскрытого футляра.
Больше всего на свете ему захотелось сесть прямо здесь, открыть книгу и чтобы никто его не отвлекал. Даже Ронька.
– Откуда это у тебя? – спросила она.
– Нашёл, – ответил Ромка.
– А мои бусины?
Ромка подумал, что было бы неплохо, если бы Ронька провалилась куда-нибудь вместе со своими бусинами. И не мешала ему. Но она почему-то не проваливалась, а наоборот подошла поближе и заглянула Ромке в глаза. Ромка раздражённо хмыкнул, закрыл книгу и сунул под мышку. Снова раздался щелчок. Наверное, замок на футляре защёлкнулся.
– Ты нашёл? – спросила Ронька.
– Только две. Третью завтра поищу.
Ронька засияла.
– Спасибо! Ты классный!
Ромка посмотрел на неё и почувствовал, что краснеет. А ещё вдруг понял, что ради Роньки готов не только бродить вдоль забора, выискивая бусины. А вообще – на многое. Вот ради этой её улыбки. И ради того, чтобы она пришла к нему в гости.
Чтобы Ронька не заметила его красного лица, Ромка отошёл в самый тёмный угол лестничной площадки и начал рыться в нагрудном кармане. Как на зло ему попадалось всё, что угодно, только не бусины. Он вытаскивал и укладывал на широких перилах расчёску, носовой платок, флешку, пуговицу с рукава рубашки. Карман опустел, а до бусин Ромка так и не добрался. Он раздражённо поскрёб ногтями дно кармана и вдруг вспомнил. От этого воспоминания ему стало тошно. Так тошно, что захотелось теперь уже самому провалиться сквозь землю.
– Слушай, – сказал он, лихорадочно соображая. – Я вот что думаю.
– Что? – переспросила Ронька, не чувствуя подвоха.
– Давай я тебе их завтра отдам?
– Почему завтра?
– Ну мне же нужно ещё одну найти. Так я эти две пока оставлю, чтобы было с чем сравнивать. А то подберу что-нибудь не то!
– Да? – удивилась Ронька.
– Ага! – яростно закивал Ромка. – У меня зрительная память – совсем никуда. Я вот сегодня что-то вижу, а завтра вспомнить не могу, как оно выглядело.
– Надо же! А я и не знала, что так бывает.
– Ещё как бывает!
Ронька вдруг подошла совсем близко, посмотрела Ромке в глаза и фыркнула. Если бы он мог, то покраснел бы ещё гуще. Но это было просто невозможно. Зато сердце вздрогнуло, подскочило вверх и глухо бухнуло где-то под горлом. Ну или по крайней мере Ромке так показалось. В голове билась одна мысль: «Ронька не поверила. Не поверила и смеётся».
– А меня, – спросила Ронька, – меня ты завтра узнаешь? Или тебе подарить фотографию?
В голосе прозвучали тревога и смешинки одновременно. Ромка выдохнул. Сердце вернулось на место, и он больше его не чувствовал. Значит, поверила что ли? Поверила и шутит? И что теперь ему – тоже шутить?
– А у тебя есть фотография? – осторожно поинтересовался он.
Ронька расхохоталась. Так, что из глаз хлынули слёзы. Ронька хохотала, слёзы катились по щекам на подбородок и исчезали под воротником. А мокрые блестящие дорожки оставались. Ромка схватил с перил выложенный из кармана носовой платок и протянул ей. Ронька взяла, но вытирать ничего не стала, а скомкала платок в руке и забыла про него.
– А почему нет? – спросила она, чуть-чуть успокоившись. – Или я, по-твоему, привидение?
– Нет, конечно! – поспешил Ромка и добавил: – А если привидение, то самое симпатичное привидение в мире.
Он выпалил эти слова и осёкся. Наверное, это было слишком. Но Роньке понравилось. Она улыбнулась и вытащила из кармана конверт. В конверте лежали фотографии Роньки – шесть штук, размером, как на ученический билет. Неразрезанные.
– Ножницы есть? – спросила Ронька.
– Сейчас принесу! – пообещал Ромка и зашёл в квартиру.
И только теперь вспомнил, как испугался того, что входная дверь не заперта, а свет горит во всех комнатах. Вернее, как испугался бы, если бы на это хватило сил.

***
Теперь-то силы у Ромки появились. То ли отдохнул, пока сидел на площадке, то ли после разговора с Ронькой. И он вовсю ощутил тревогу.
В коридоре никого не было. И ничего такого, что подсказало бы разгадку небывалой иллюминации, Ромка не обнаружил. На вешалке красовались бабушкино пальто и кожаный плащ Лыса Петровича. Под вешалкой – две пары ботинок. Ботинки стояли невычищенные, от них даже лужица натекла. Это было странно. Обычно бабушка первым делом обтирала обувь. Она и на Ромку ворчала, и на Лыса, чтобы не вздумали оставлять грязное. И они, чтобы её не расстраивать, не оставляли. По крайней мере, почти.
Ромка пошаркал подошвами о резиновый коврик и разулся. Искать тапочки в ящике не стал, а в носках потопал вглубь квартиры. Линолеум был холодным, очень холодным, но Ромка не обращал внимания. Подумаешь, пол! Он сегодня три раза мог замёрзнуть насмерть, и ничего – обошлось.
Дверь в бабушкину комнату была приоткрыта. Ромка заглянул – никого. Лампочки сияли и в люстре, и в прикроватной бра. Плоская рыба лениво покачивалась в заросшем водорослями аквариуме, пытаясь пробиться на чистое место. Ромка привычно её пожалел и шагнул дальше.
Следующая по коридору комната, Ромкина, тоже оказалась пустой. А свет горел. Почему-то сегодня он показался слишком ярким и раздражающим глаза. Ромка огляделся – всё осталась таким, как всегда, таким, каким было, когда он уходил. Даже домашние джинсы с вывернутой штаниной по-прежнему валялись в углу. Даже чашка с недопитым чаем белела на коричневом подоконнике. Эти подоконники, выкрашенные «под ольху» нежно любила бабушка и осмеивал Лыс Петрович. Ромка подозревал, что из ревности. Потому что сделал их не он, а первый бабушкин муж, проще говоря – Ромкин дедушка.
Ромка подошёл к подоконнику, переставил на стол чашку и нажал на маленький выступ на торце. После этого верх подоконника стало можно откинуть, как крышку. А в открывшееся нутро спрятать что-нибудь. Например, книгу в футляре с завитками и неизвестными буквами. Ромка и спрятал. А потом опустил крышку, и всё стало чинно-благородно. Обычное окно, обычный подоконник. И даже чашка с остатками чая Ромкиными стараниями вернулась. Зачем он переставил её – объяснить было трудно, но чувствовал, что так надёжней.
После этого Ромка выхватил ножницы из стаканчика для карандашей и остальной канцелярской дребедени и рванул обратно. Чтобы Ронька не успела заскучать.
Он решил, что со странностями в квартире разберётся потом. После её ухода. Потому что всерьёз испугался: а вдруг Роньке надоест ждать и она войдёт в квартиру. И столкнётся не с ним, а… Да мало ли с кем она столкнётся! Кто-то же зажёг свет во всех комнатах?
Ромка распахнул дверь, не глядя, и сразу же уткнулся во что-то мягкое, издающее острый медицинский запах.
Он отскочил и замер.
– Ромушка!
Из-за горы выглаженного белья появилась бабушкина голова.
– Что же ты так поздно?
Бабушка говорила непривычно тихо. И пахло от неё не горьковатыми духами, которыми она пользовалась с незапамятных времён, а валерьянкой и нашатырём.
Ромка никак не мог заставить себя посмотреть бабушке в лицо. Он перевёл взгляд с горы белья на бабушкины ноги в шерстяных носках, жёлтых с красными полосками. Эти носки когда-то связала мама. Она тогда решила, что каждая уважающая себя женщина должна хоть раз в жизни связать носки. И связала, потратив то ли месяц, то ли полтора. Ромка не знал, стала ли мама после этого себя уважать, но спицы и шерсть в мотках возненавидела точно. Носки получились кривоватые и на два размера больше предполагаемого. Хоть мама и считала петли вслух и вымеряла какие-то загадочные размеры папиной рулеткой. Папа посмеивался, но рулетку доставал из ящика по первому требованию. Осмотрев готовые носки, мама подумала-подумала и предложила их папе. Тот многозначительно сморщил нос и сообщил, что он бы с удовольствием их носил, если бы они были чёрными. Или хотя бы тёмно-синими. А вот жёлтые с красными полосками – надеть не сможет. Старомоден и не приучен. Мама хотела обидеться. Но потом передумала. Обижаться – утомительно. Нужно молчать у телевизора, не улыбаться по утрам, грохать тарелками о раковину – в общем, много всего. И тогда мама решила подарить носки бабушке. На Новый год, благо тот приближался стремительно и неотвратимо. Бабушка носки взяла, осмотрела, вздохнула. Выстирала, отпарила утюгом. И стала носить в холода.
И вот сейчас Ромка цеплялся взглядом за эти носки и не хотел думать, что это не может длиться вечно. И что уже совсем скоро придётся поднять голову и увидеть перепуганное бабушкино лицо, и слёзы на щеках, и новую морщину на лбу. Не хотел и всё.
– Иди ужинать, – вдруг сказала бабушка.
Буднично так, спокойно.
Ромка наконец-то оторвался от носков и изумлённо посмотрел на бабушку. Она и в самом деле была заплаканной. Но улыбалась.
– К-как ужинать? – заикаясь выговорил Ромка.
– Вилкой, – хмыкнула бабушка, – из тарелки.
Вот это было в её стиле, и Ромка почти обрадовался. Почти поверил, что всё нормально. Но потом вспомнил: свет повсюду, незакрытая дверь на лестницу. И тишина – ни радио, ни телевизора. Нет, не было никакого порядка сегодня. Зря он понадеялся. Лучше не тянуть время, а выяснить сразу.
– Бабушка, что случилось?
Она посмотрела на него, демонстративно вздёрнув брови.
– Я же вижу! С папой, да?
После этих слов голос сорвался, и Ромка закашлялся.
– Ну что ты! – бодро сфальшивила бабушка. – Разве с ним может что-нибудь случиться? Рядом мама и врачи. Между прочим, самые лучшие в стране.
С тем, что мама самая лучшая в стране Ромка бы не спорил. А вот про врачей… Видел он некоторых. Ага. И счета, которые они предлагали оплатить. И пожертвования, которые следовало передавать из рук в руки, на развитие, так сказать, клиники и медицины в целом. Правда, это было в Старом городе. Но разве в других городах по другому? Ромка сомневался.
Бабушка смотрела в упор и улыбалась. Заплаканными глазами.
– Всё хорошо, Ромушка. Всё хорошо. Пойдём ужинать!
Вот ведь знала, где у Ромки слабое место и чем его можно отвлечь. Но пока он держался. Ему и есть-то почти не хотелось.
– Это неправда!
– Правда. Зачем мне обманывать? И почему ты вообще это придумал?
Ромка дёрнул плечом. Зачем? Он бы нашёл миллион объяснений. Почему? Потому что открыта дверь, в коридоре несёт валерьянкой и свет повсюду. Но говорить об этом сейчас у него не было времени. Ронька ждала на лестнице, а Ромка и так застрял.
– Ладно, – сказал он, будто поверив. – Я сейчас.

***
Ронька стояла, облокотившись на перила, и рассматривала забытые Ромкой сокровища. Расчёску, флешку, смятый трамвайный билет.
– Принёс! – объявил Ромка и потряс ножницами.
Ронька взяла их и аккуратно вырезала одну фотографию.
– Держи! – сказала. – А то забудешь ещё, на самом деле.
– Спасибо, – кивнул Ромка, стараясь оставаться невозмутимым.
Стараться приходилось изо всех сил, потому что он сам не понимал, что с ним творится. Ему хотелось смеяться и плакать одновременно. И ещё чего-то хотелось, совсем уж невообразимого. Такого, в чём он даже себе не смел признаться, а уж показать Роньке – тем более.
– Ну всё, – улыбнулась Ронька и вздохнула, как будто с облегчением. – Тогда до завтра?
– Ага, – кивнул Ромка. – До завтра. Только я не рано приду, ладно? У меня утром дела. И днём тоже. Я только вечером смогу.
– Хорошо, – послушно согласилась Ронька и вызвала лифт.
Когда двери за ней закрылись, Ромка подумал, что он – свинья. Потому что на дворе почти ночь, а он даже не предложил Роньке проводить её. Хотя, если подумать, чего там провожать – до соседнего подъезда? Чисто символически если только.
Чтобы окончательно успокоиться, он решил проследить в окно, как Ронька пройдёт по улице. Для этого нужно было вернуться в комнату и погасить свет.
Ромка проскользнул в прихожую и закрыл дверь. Бабушка, похоже, разогревала ужин. Из кухни пахло котлетами. Хорошо так пахло, Ромка еле успел проглотить слюну. Вообще-то, в последний раз он ел… Э-хе-хе – страшно вспомнить – ежевику на берегу. Не очень-то сытно, кто же спорит? Поэтому котлет захотелось до умопомрачения. Ромка даже подумал, что может и не нужно ему заходить в комнату. И в окно на Роньку смотреть вовсе не обязательно. Ну что с ней может случиться? Но потом всё-таки решил глянуть. Для очистки совести. А ещё потому что, когда он смотрел на Роньку, ему каждый раз становилось… Вот даже слово не подобрать – как. Но это стоило ужина.
Ромка зашёл в комнату и только сейчас сообразил, что так и бродит в одних носках. Что по квартире, что по лестнице. Интересно, а Ронька это заметила? И если заметила, то решила, что он – ненормальный, или нет?
Ромка погасил свет и подошёл к окну. Чтобы увидеть хоть что-нибудь, пришлось откинуть занавеску и прижаться к стеклу носом.
Под козырьком подъезда горел фонарь. Не слишком ярко, но вполне достаточно, чтобы разглядеть пятачок асфальта и круглые клумбы.
Ромка увидел, как дверь распахнулась и на улицу вышли какие-то люди. Сначала он удивился – откуда их столько? А потом присмотрелся, и ему стало не по себе. Из подъезда вывалились на улицу трое мальчишек. Двоих Ромка не знал, а третьим был Кабан – самый страшный хулиган из их школы. Он учился в параллельном классе, но на самом деле был старше Ромки года на два. У него всегда водились деньги, причём не на жвачку или банку лимонада, а вполне себе увесистые стопки тысячных купюр. Ромка знал, что одноклассники, если уж совсем край, занимают у него тысячу-другую под проценты. Занимают, но с ужасом передают друг другу, что если долг вовремя не вернуть, лучше вообще не появляться ни в школе, ни на улице. И не факт ещё, что не найдут прямо в квартире за железной дверью с тремя замками. Далеко не факт. Говорят, в позапрошлом году один не отдал. А потом… Что случилось потом, толком не мог рассказать никто. Одно Ромка знал точно: тот мальчишка больше в их школе не учился. А вот Кабан, наоборот, учился по-прежнему. В третий раз в восьмом классе. Или всё-таки во второй? Сам Ромка был не в курсе, он приехал в Новый город всего несколько месяцев назад. А расспрашивать одноклассников не хотелось. Меньше знаешь – лучше спишь. Кто знает, о чём донесли бы Кабану его оруженосцы? Может, как раз, о нездоровом любопытстве новенького? А оруженосцы вокруг него вертелись постоянно. И из Ромкиного класса, и из параллельного, и даже из обоих девятых.
А вот сейчас Ромка увидел, как Кабан вышел из подъезда. И ещё он увидел, что почти сразу оттуда же вышла Ронька. И Кабан повернулся к ней и схватил за руку. А больше Ромка не увидел ничего, потому что один из оруженосцев размахнулся и швырнул чем-то в лампочку фонаря. И попал.
Ромку бросило в жар. Кровь застучала в висках, выбивая болезненный ритм. Нужно было что-то делать. Прямо сейчас, не раздумывая и ни с кем не советуясь. Или не делать ничего? Потихоньку отойти от окна, включить свет. А потом отправиться на кухню, где бабушка разогревает котлеты.
Ромка тряхнул головой, закусил губу и бросился вон из квартиры. На мгновенье у самого выхода задержался, высматривая хоть что-нибудь подходящее. Подходящего ничего не было, и он схватил чёрный зонт-трость, с которым иногда отправлялся на работу Лыс Петрович. Зонт скользнул в руку, тяжёлый и длинный. Блеснул острый наконечник, царапнула дверь гнутая ручка.
Лифт прогудел далеко наверху, и Ромка не стал его ждать. Помчался по лестнице, скользя рукой по перилам и притормаживая на поворотах.
Уже на первом этаже Ромка вспомнил, что у него больше нет фонарика. Хотя, если драться, никакой фонарь не нужен. Кто его будет держать и зачем? Смешно, честное слово. Правда, на самом деле, Ромке было не до смеха. Совсем.
У подъездной двери пришлось остановиться и на ощупь выискивать кнопку. Не найдёшь – не откроешь. С третьей попытки кнопка обнаружилась, раздался протяжный писк, и Ромка вывалился на улицу.
Он ещё в подъезде прислушивался, стараясь понять, что творится снаружи. Но до него не донеслось ни звука. И теперь стало ясно – почему.
У подъезда никого не было. Ни Роньки, ни Кабана, ни остальных. Ромка завертел головой. Не могли они уйти далеко – на это просто не хватило бы времени. И всё-таки Ромка их не увидел.
Он сжал кулаки и выругался. Он не понимал, что делать теперь. Не понимал и всё. Отправиться вдоль по улице в любом направлении – вдруг повезёт? А если не повезёт? Звонить в полицию и сообщать, что его знакомую украли? Кто поверит мальчишке, тем более, по телефону? Звать на помощь Лыса и бабушку? Они старые и валерьянку сегодня уже пили. Все идеи казались какими-то ненадёжными и глупыми.
За спиной у Ромки хлопнула дверь. На улицу вышли высокий мужик в кепке и маленькая девочка в красном комбинезоне.
– Папа, я поймала! – пропищала девочка и показала отцу что-то на раскрытой ладони.
Мужик наклонился так, что кепка чуть не слетела в грязь, и восхищённо зацокал языком:
– Вот молодец! А теперь давай так…
Ромка не дослушал, его наконец-то посетила разумная мысль. Нужно бежать к Роньке домой. У неё же есть отец! Ромка расскажет ему, и они вместе что-нибудь придумают.
Он припустил вдоль дома с такой скоростью, что девочка в комбинезоне изумлённо ахнула. А её отец – ничего, не заметил даже. Ромка услышал его весёлое бормотание:
– Божья коровка,
Улети на небо.
Дам тебе я хлеба,
Серого…
«И куда ей лететь в такую холодину? – успел подумать Ромка. – Она, наверное, в подъезде на зимовку устроилась. А её – цап! И лети на небо!»
На звонок шестнадцатой квартиры он нажал так, что чуть не вывихнул палец. Механическая трель полилась за дверью громко, настойчиво. Если кто плескался в душе – расслышал бы, спал – проснулся бы. Ромка потёр палец и прислушался. Шлёп-шлёп-шлёп донеслось из-за двери. Ромка подумал, что опять не повезло. Так шлёпать Ронькин отец точно не мог. А рассказывать про Кабана Ронькиной матери было выше его сил. Ромка начал лихорадочно соображать, как выкрутиться. Ничего путного в голову не приходило. В самый последний момент, когда зашуршал ключ в замке, Ромка решил просто спросить: есть ли в квартире мужчины.
Дверь распахнулась.
– Здрасьте! – выпалил Ромка и застыл.
– Привет! – ответила Ронька.
Она, собственной персоной, стояла на пороге и удивлённо хлопала ресницами. Если не считать удивления, лицо у неё было самым обычным. Ни синяков, ни ссадин, ни слёз, ни испуга – ничего такого.
– Ты дома? – глупо улыбнулся Ромка.
– Дома, – кивнула Ронька. – Ты же видишь!
– А как? – поинтересовался он и осёкся.
Из-за кухонной двери в коридор выглянула молодая женщина. Очень молодая. И очень красивая. У Ромки почему-то аж заныло под ложечкой. Где-то на заднем плане сознания пронеслась неясная мысль, что когда-нибудь такой же красивой станет Ронька. И тогда – беда. Ему и всем, кто на неё посмотрит.
Ронька женщину не заметила или сделала вид.
– Ногами, – объяснила она и усмехнулась. – Топ-топ!
Ромка подумал, что кое-что похожее он сегодня уже слышал. От бабушки. Ага-ага! И чего? Всё он понял: ужинают вилкой из тарелки, домой ходят ногами. Очень полезные знания. Для такого дурачка, как он, на сегодня, пожалуй, и хватит. Или даже перебор. Слишком много нового – в памяти не удержится.
– Ясно, – кивнул он. – Извини за беспокойство. Я пойду.
– А что случилось-то? – запоздало поинтересовалась Ронька.
– Это я тебя хотел спросить.
– Меня? – она демонстративно похлопала ресницами. – Меня не надо. У меня всё нормально. А вот у тебя…
– А у меня тоже, – перебил Ромка.
Женщина с интересом наблюдала за ними, прислонившись спиной к стене. После Ромкиных слов она едва заметно улыбнулась и заговорила. Голос у неё был низкий, чуть хрипловатый. Ромка и не подозревал, что у таких женщин бывают такие голоса.
– Это хорошо, когда всё нормально. А с зонтиком и в носках по улице ты ходишь всегда?
Ромка недоумённо посмотрел на ноги. Ну да, ботинки он так и не обул. И ничего, не почувствовал. Такого с ним ещё не бывало.
Ромка всерьёз испугался. Может, он сошёл с ума? Вот так – раз и всё. Утром был нормальный, а к ночи от этой нормальности следа не осталось. Тогда всё становилось вполне объяснимо. Не было на самом деле ни трамвая ашки, ни света по всей квартире, ни Кабана с оруженосцами у подъезда. Померещилось, всё померещилось. Хотя… А книжка тоже померещилась? И компас? И сам Толик? Ну допусти, книжку видел не только он. Ронька тоже. Она её не только видела, она её сумела открыть. Значит, всё-таки… Или ничего это не значит?
Ладно, сейчас всё равно нет времени на размышления. Сейчас нужно как-то отвечать на вопрос, потому что пауза и так затянулась до неприличия.
– Я торопился, – сказал Ромка, глядя то на Роньку, то на женщину. – Боялся, что не успею.
– Не успеешь что? – уточнила Ронька.
– Тебе помочь.
Ронька снова похлопала ресницами.
Ромка продолжил сам, не дожидаясь вопросов.
– Когда ты ушла, я посмотрел в окно. А там…
Он чуть-чуть помолчал, подбирая слова. Ронька терпеливо ждала. И женщина ждала. Только Ронька вдруг закусила губу, а женщина продолжала улыбаться.
– Мне показалось, что кто-то разбил фонарь у подъезда, – закончил Ромка.
– А-а, – протянула Ронька, – ты об этом! Это ерунда. Ничего страшного.
– Как скажешь, – пожал плечами Ромка.
Он уже порядочно разозлился. На себя, что стоит тут в одних носках. На Роньку, которая хлопает ресницами и напускает тумана. На женщину – ведь могла бы вернуться на кухню, может, тогда Ронька рассказала бы что-нибудь путёвое.
– Ладно, – сказал он грубо. – Не смею задерживать.
И не дожидаясь ответа, побежал по лестнице вниз.

Глава третья

I
– Посмотри, мой любезный друг! – указал сосед на мальчика, наклонившегося над рукописью и аккуратно делавшего заметки на отдельных листках серой бумаги. – Глазам своим не верю. Как будто вчера я видел его играющим с погремушкой, а сегодня он занят делом, достойным мудрейших из мужей. Посмотри, он же – настоящий Архивариус!
И пусть сосед был склонен к велеречию, особенно выпив две-три чашечки иноземного кофе, сдобренных иноземным же коньяком. В этот раз отцу не хотелось усмехаться в усы, выслушивая его слова. Он был благодарен соседу за подсказку. Архивариус! Вот кем станет сын, когда вырастет.
На эту должность не было очереди из желающих. И препон для устройства в городской Архив тоже не было. Архивариусом мог стать любой. Любой из семьи, принадлежащей Гильдии.
В свою семнадцатую осень он принял Архив у старого Архивариуса. Семнадцать лет – конечно, маловато, но что поделаешь, если должность освободилась раньше времени? Не подыскивать же нового претендента на год? Это было бы слишком непросто – почти невозможно. А если б и удалось – кто мог бы поручиться, что найденный согласится через год освободить своё место?
Старый Архивариус просился на покой, и едва ли кто-нибудь мог ему отказать. Слабое зрение, распухшие ноги, негнущиеся пальцы с воспалёнными суставами – всё это говорило, да нет же – кричало, о том, что продлевать его пребывание в должности – недальновидно и жестоко.
Семнадцатилетний юноша взял на себя ответственность за тонны старинной бумаги. А заодно – за кадки с карликовыми соснами по углам главного зала и огромного лимонно-жёлтого попугая в нелепой клетке. Сосны шевелили иглами от возмущения, а попугай забыл все разученные за долгие годы человеческие слова.
Но через месяц всё изменилось. И каждый одушевлённый, да и неодушевлённый обитатель Архива признал в этом юноше хозяина и повелителя. А кто не признал – сделал вид, что на признания не способен, ни сегодня, ни вообще.

II
Дома Ромка успокоился. Котлеты были вкусные. Бабушка с Лысом Петровичем мирно сидели у телевизора. Плоская рыба дремала в аквариуме. Ромка ушёл к себе в комнату, включил планшет и выключился из реальности.
Мама прислала письмо, что всё идёт своим чередом. И совсем не так плохо, как она боялась. А они с папой скучают. Но может быть, если ещё чуть-чуть повезёт, им удастся встретить Новый год всем вместе.
Ромка пересчитал, загибая пальцы для надёжности, сколько до Нового года осталось месяцев и вздохнул. Не, ну хорошо хоть пальцев на одной руке хватило.
На прошлый Новый год они ещё жили в Старом городе. За окном шёл снег, неправдоподобно белый и сияющий. Ромка то и дело прилипал к окну и наблюдал, как хлопья сыплются и сыплются, и нет им конца и края. От этого бесконечного падения немножко кружилась голова и становилось легко и весело. В полночь, подняв повыше бокал с виноградным соком, Ромка загадал глупое желание. Ну, то есть, это сейчас он понимал, что оно глупое и на самом деле было нужно загадывать совсем другое. По-настоящему важное. Например, чтобы они ещё долго-долго жили все вместе в Старом городе. Или чтобы отец не заболел. А если уж заболел, то сразу же поправился. Но это теперь. А тогда желание показалось ему – очень даже. Правда, всё равно ведь не сбылось. Значит, и расстраиваться нечего, что не то загадал.
Всё-таки Ромка сегодня устал. Очень устал. Поэтому и мысли лезли в голову совершенно дурацкие. Про загаданные желания. И про не загаданные тоже. Не поймёшь – что хуже.
Ромка выключил планшет и решил ложиться. Только напоследок посмотреть на компас. И убрать его понадёжней. Например, туда, где уже лежала книга. Он прошмыгнул в коридор, вытащил компас из кармана куртки и вернулся к себе.
Откинул подоконник, опустил в нишу компас и не удержался, погладил завитки и буквы на книжкином футляре. Сейчас он снова был холодным и чуть влажным. Ромка подумал, что по-хорошему книжку нужно вытащить и как следует просушить. Потому что иначе ведь она пропадёт – заплесневеет или того хуже. Шевелиться лишний раз было лень, но Ромка себя переборол и взял книгу в руки.
Он решил, что нужно открыть футляр, а книгу с раскрытыми веером страницами оставить на столе до утра. В комнате тепло, всё должно просохнуть. Вот только как заставить страницы стоять, не сваливаясь друг на друга? Может, переложить чем-нибудь? Но чем?
Рассуждая шёпотом, Ромка нажал на кнопку-цветок и дождался щелчка. Футляр открылся легко, и вдруг обнаружилось, что никакой это не футляр-обложка, а футляр отдельный и книга оттуда вынимается.
Сама по себе она оказалась не такой уж и тяжёлой. На тёмной кожаной обложке повторялся узор с футляра и буквы повторялись. Странные буквы – не латиница и не кириллица. И не иероглифы. Их бы Ромка опознал. А что-то такое среднее между одним, другим и третьим. Например, самая первая буква была похожа на букву М, выписанную в готическом стиле. Вторая – напоминала букву Ю с узорным столбцом. А под ними располагалось нечто вроде очень схематичного рисунка, изображающего пляшущего человечка.
Все эти буквы и рисунки были выпуклые. Краска на них потёрлась, но всё равно Ромке удалось различить и следы позолоты, и общий зелёный фон. Странное дело, но на страницах не было следов влаги. Никаких. Как будто книгу не из реки выловили, а достали с книжной полки.
Ромка пролистал несколько страниц. На ощупь они оказались гладкими и скользкими. Текста там было совсем мало. Только заголовки на каждой странице, по три-четыре строки под заголовками и надписи курсивом под иллюстрациями. Язык был всё тот же, что и на обложке. Или совсем другой – Ромка не понял. Смотри на эти надписи, не смотри – толку никакого. А вот иллюстрации стоили того, чтобы их изучить. Ромка начал разглядывать первую и замер от восхищения. Трудно объяснить почему, но на неё хотелось смотреть и смотреть. Сначала, отодвинув книгу подальше, чтобы видеть картинку целиком. Потом, приблизив к глазам, чтобы различить мельчайшие детали. Этих деталей могло бы хватить на целый вечер. А может быть, и ещё на полночи.
Ромка видел город с башнями и плоскими крышами, с горбатыми мостиками над извилистой речкой и узкими дорожками вдоль набережной. Между домами росли деревья с густыми кронами, под деревьями пестрели клумбы и каменные горки. В центре одного из дворов бил фонтан. Вода разлеталась в стороны мелкими брызгами. В чаше фонтана плавали рыбки. На излучине реки стояла на приколе маленькая лодка. По широкой улице тянулись рельсы. По рельсам катился круглобокий трамвай. А ещё в городе дул ветер. Раздувал флаги на домашних флагштоках, поднимал столбики пыли, выгонял к берегам волны.
Ромка подумал, что он хотел бы пожить в этом городе. Хоть неделю, хоть денёк.
Он прищурил глаза, пытаясь высмотреть какой-нибудь домик, похожий на гостиницу. Может, вот этот – с балконом на втором этаже и пожарной лестницей? Или вон тот – с широкой мансардой? Ромка бы поселился в любом из них, он не привередливый. А вот интересно, какие тут хозяева?
Только сейчас он обратил внимание, что не обнаружил на картинке ни одного человека. Это было странно. А может и страшно. Когда в городе среди белого дня никого нет на улицах, что-то это да значит. Ромка ещё раз пробежался глазами по картинке и вдруг нашёл. Из открытого окна дома с мансардой выглядывал человек. И как Ромка его сразу не заметил? Это был мужчина в плаще с капюшоном. Капюшон лежал на плечах, но всё равно был очень хорошо виден. Вот странно – мужчина находился в доме, но плащ не снял. Ромка пригляделся повнимательней. И вдруг открыл рот от удивления. Лицо нарисованного мужчины было один в один похоже на лицо Толикова дядьки. Дядьки-лодочника или дядьки-секретаря по вторникам и четвергам во всем известной Гильдии. Всем, кроме Ромки.

***
Утром ему нужно было придумать, как отпроситься на весь день. Но придумывать не пришлось. Во время завтрака выяснилось, что бабушка с Лысом уезжают до понедельника.
– Борщ в синей кастрюльке, мясо в латке, овощи в мисочке, – перечисляла бабушка.
Ромка с умным видом кивал и думал, что всё равно не запомнит. Не запомнит, но найдёт в холодильнике всё, что ему нужно. Как будто они уезжали на все выходные в первый раз! Ромка привык. И прекрасно справлялся. Чего там не справиться, если еды наготовлено – хоть весь класс в гости зови?
Бабушка с Лысом так уезжали каждый месяц. А иногда и два раза – в первые выходные и в последние. Ромке они даже не считали нужным объяснять, куда уезжают. Ромка делал вид, что ему всё равно. Однажды, когда ещё жил у них совсем недавно, он спросил и получил такой ответ, что спрашивать ещё когда-нибудь расхотелось. Нет, ничего такого они не сообщили. Просто бабушка переглянулась с Лысом Петровичем, тяжело вздохнула и сказала:
– По делам, Рома. По делам.
А Лыс Петрович поморщился и пробормотал в усы:
– Эх, грехи наши тяжкие…
Ну, в усы – не в усы, а Ромка расслышал прекрасно. Только толку-то? Родители никогда от него так не уезжали. Но ведь это родители. А бабушка с Лысом Петровичем – совсем другие.
Сначала это всё выводило Ромку из себя. А потом ничего – привык. А сегодня так вообще обрадовался, что не придётся ничего придумывать. Врать Ромка не любил.
Собрались бабушка с Лысом быстро. Взяли по сумке, как будто на пикник, помахали Ромке, сели в старую Лысову «девятку» и уехали.
Ромка проводил «девятку», выглянув из окна, и решил, что ему тоже пора собираться.
Он достал свой школьный рюкзак, вытряхнул из него учебники и тетради. А вместо них уложил компас, книгу в футляре и четыре бутерброда, завёрнутых в фольгу. Бутерброды были сытные – два с ветчиной и два с копчёной колбасой. Это чтобы не пришлось обедать ежевикой.
Возвращать компас было жалко, а не возвращать – стыдно. Перед тем, как убрать в рюкзак, Ромка сфотографировал его со всех сторон. На память. И чтобы, когда будет время, рассмотреть до мельчайших подробностей. Сейчас этого времени не было. А жаль.
Кто бы знал, как ему не хотелось никуда идти! Но ничего другого Ромка придумать не мог. Хорошо хоть простуда, не смотря на вчерашние приключения, прошла окончательно.
На улице сияло солнце. Осеннее, низкое, холодное, но всё-таки солнце. Небо светилось прозрачной голубизной. Ромка задрал голову и постоял, всматриваясь в эту голубизну. Ветер скользнул по щекам, сдул со лба чёлку, выстудил губы.
Ромка посмотрел на разбитый фонарь. Осколки валялись на асфальте, пуская солнечных зайчиков. Рядом лежал гладкий камень размером с кулак. Ромка подумал, что орудие преступления – вот оно. Только ни один сыщик на свете не будет его искать.
Забор был всё таким же, только при свете дня казался чуть ниже. И щели в нём кое-где Ромка обнаружил. Он дошёл примерно до того места, где была дыра, и начал её искать.
Очередная доска при проверке скрипнула и подалась. Перед тем, как опуститься на четвереньки, Ромка повертел головой. Ему не хотелось лезть на огороженную территорию при свидетелях.
На секунду Ромка задумался о том, что где-то должен быть и нормальный вход в парк. Но поблизости его не было, он знал точно. А искать далеко отняло бы слишком много времени.
При свете дня парк выглядел пустым и заброшенным. На дорожке толстым слоем лежали опавшие листья. Кривые клёны тянулись друг к другу корявыми ветками, то и дело вздрагивая от ветра. Ромке пришли на ум старые бездомные псы, отряхивающиеся после дождя.
Наверное, парк был огромный. То есть, даже наверняка. В одном его конце кипела жизнь. Там брали напрокат лодки, там стоял домик смотрителя, там засыпали свежим песком дорожки, там каждый вечер собирались мальчишки. А тут не было ни души. Кроме Ромки, конечно. Одного-единственного посетителя, да и то спешащего в другой конец парка. Тот самый, обжитой и многолюдный.
Сегодня Ромка решил идти вдоль берега, заранее выбрав себе подходящую палку. Выходя из дома, он обул резиновые сапоги и холодной воды не боялся. Главное, нужно было не потерять брод и не соскользнуть на глубину. На глубине не спасут ни сапоги, ни туристские брюки из какого-то особого материала – это Ромка понимал. Хотя путешественник из него получился тот ещё. Ни опыта, ни знаний, ни особого желания.
На ветру вода в реке плескалась туда-сюда, обдавая мелкими брызгами брюки и куртку. Иногда отдельные капли долетали до лица и ползли по щекам ледяными слезами. Ромка вытирал их ладонями и беззвучно ругался.
Он шёл довольно быстро, но почему-то никак не мог дойти даже до камня, перегородившего проход по берегу.
В одном месте, где вода поднималась совсем близко к тропе, Ромка захлебнулся порывом ветра, поскользнулся и полетел носом вниз. Даже палка не спасла. Да и как она могла помочь, если он ещё нёс её под мышкой?
Падение получилось феерическое. Палка отлетела в одну сторону, рюкзак – в другую, левый сапог – в третью. А точнее – прямо в воду. Хорошо, что там было совсем мелко и течение не успело разыграться, а просто уткнуло нос сапога в песок. Но самое главное, Ромка сильно ударился головой. Нет, боли он не почувствовал, но перед глазами всё померкло, а когда снова появилось, стало отчётливей и ярче.
Ромка поднялся на четвереньки, ухватил палку и с третьего раза подцепил ею почти уплывший сапог. Ему, конечно, повезло, что сапог как сидел на ноге, так и собрался в плавание – подошвой вниз, голенищем вверх. Внутри него даже воды не было.
Ромка натянул сапог на ногу, причём ему явственно показалось, что сапог усох, а нога в носке, наоборот распухла.
Рюкзак нашёлся совсем близко, в песке. Хорошо хоть, застёжки не расстегнулись. Проверять, что там и как, Ромка не стал. Чего уж теперь?
Он отряхнул штаны, вытер руки об куртку, взял палку уже как посох и потихоньку пошёл дальше. Не прошло и пары минут, как перед ним выплыл из-за кустов тот самый камень, из-за которого часть пути приходилось преодолевать вброд. Если в первый раз Ромка, увидев его, пришёл в ужас, то теперь ужасно обрадовался. От камня до Пристани было не так и далеко. А значит – скоро он увидит деревянные мостки и крышу домика лодочника.
Правда, Ромка не знал: радоваться этому или наоборот. Потому что на душе у него было тревожно и мерзко. Стучаться в дверь, спрашивать дядьку-лодочника и у него выяснять что-нибудь о фонарике – было выше Ромкиных сил. Единственное, что он придумал – это просто побродить вокруг и посмотреть: а не валяется ли его фонарик где-нибудь поблизости. Как тот мог оказаться на берегу, Ромка не мог объяснить даже себе. Но всё равно ему очень-очень хотелось, чтобы всё оказалось именно так.
Можно было, конечно, дождаться вечера, явиться на Пристань и отыскать Толика. И пусть Толик придумывает, как вернуть Ромке фонарик. Потому что сам Ромка ему компас вернёт. А если уж понадобится, то и книгу тоже.
При мысли о книге в виске что-то щёлкнуло и запульсировало тёплой болью. Ромка поморщился, потёр висок пальцами. Через минуту боль ушла и Ромка продолжил думать о том, что будет. Нет, всё-таки книгу он Толику не отдаст. Даже за фонарик. Потому что… Потому что не отдаст, и всё. Ромке она нужнее. И вообще – Толик сам её ему предложил. И нечего теперь! Чего – нечего и почему именно теперь, он додумать не успел. В виске взорвался новый фонтанчик боли. Р-раз – и как ничего не было. Лёгкая голова, спокойное настроение и ясное понимание настоящего и будущего. Ни теперь, никогда вообще Ромка не расстанется с книгой, просто потому что она принадлежит ему.
Пристроив рюкзак на спине поудобней, Ромка пошёл дальше. Ему показалось, что даже через его ткань и через куртку он чувствует тепло. Словно там был спрятан портативный обогреватель. Ромке захотелось остановиться, открыть рюкзак и проверить, что это там такое тёплое на самом деле.
Останавливаться ему пришлось в любом случае. Потому что огромный камень по-прежнему перегораживал дорогу.
Ромка заправил штаны в сапоги. А рюкзак со спины так и не снял. Просто лень стало. Ну что это за удовольствие – со спины, на спину каждые пять минут?
Заходить в воду не хотелось, но что делать-то? Ромка тоскливо осмотрел камень, серые мелкие волны, сухие камыши на противоположном берегу. Нет, не было никакого обходного пути. Если только по воздуху. Но летать Ромка не умел. Он тянул время до тех пор, пока перед самим собой не стало неудобно.
Вдруг из-за поворота реки раздался странный звук. То ли скрип, то ли писк. Ромка вытянул шею, изо всех сил пытаясь разглядеть: что там. И разглядел.
По реке медленно плыла лодка. Она была совсем крохотная. Наверное, одноместная. Ну, или от силы – рассчитанная на двоих. Выкрашенная в весёлый голубой цвет, с белой полосой по борту, лодка выглядела почти игрушечной. Маленькая, яркая, нарядная. Вот только вёсла, поворачиваясь в уключинах, скрипели по-настоящему. И нос лодки рассекал взаправдашние волны.
Ромка позавидовал тому, кто в лодке. Не нужно ковылять по скользкому дну – плывёшь себе и плывёшь. И тут же в голову пришла мысль, простая и правильная.
Ромка шагнул к краю камня и замахал руками.
– Эй, на лодке!
Ему ответили:
– Эй, на берегу!
Голосок у гребца оказался тоненький, но с хрипотцой. Как у десятилетнего мальчишки. Или у простуженной девчонки. Правда, Ромка очень сомневался, что девчонка справилась бы с лодкой. Вот он сам и то бы не сумел. А он – парень всё-таки.
– Возьмёшь попутчика? – спросил Ромка.
– Тебя?
– Нет, Гарри Поттера!
– К-кого?
Пока они обменивались репликами, лодка плыла, пусть и медленно. Ромка испугался, что сейчас та окажется слишком далеко, а они так ни о чём и не договорятся.
– Меня, конечно! – прокричал он совершенно серьёзно.
– Тебя – ладно!
Лодка крутанулась и поползла к Ромкиному берегу. Это было тяжело, потому что ей пришлось справляться с течением и ветром. Ромка топтался на песке и жалел, что ничем не может помочь. Теперь-то он разглядел, что мальчишка на лодке был совсем маленький. Может, и не десятилетний, конечно, но не намного старше. И гнать лодку к берегу против ветра и поперёк течения ему было тяжело. Но он не жаловался. А медленно, но верно приближался.
Ромка подумал, что мальчишка настоящий. С таким можно и подружиться. Ничего страшного, что маленький. Вырастет. Вот он же, Ромка, вырос.
Мальчишка в несколько сильных гребков преодолел последние метры, и нос лодки ткнулся в песок.
– Садись! – велел мальчишка Ромке. – Только быстро. А то ветром снесёт.
Ромка спорить не стал. Шагнул в лодку. Та качнулась. Ромка схватился руками за борта.
– Давай на корму!
Ромка кивнул и осторожно перешагнул через ноги мальчишки.
– Там мокро вообще-то, – заметил он.
– А ты чего хотел? – удивился мальчишка. – Ветер-то западный.
Ромка не очень понял, как связано направление ветра с водой на сиденье, но переспрашивать не стал. Тем более, мальчишка протянул ему кусок серой ткани.
– На, вытри.
Ромка вытер. Ткань удивительно быстро впитала влагу. На скамейке не осталось ни капли, ни влажного следа.
Ромка сел, положил тряпку в ноги.
– Ты чего? Отдай! – сказал мальчишка.
Ромка пожал плечами, но тряпку вернул. Честно говоря, мальчишка начал его раздражать – больно много командует. Нет, Ромка понимал, что он – гость. И что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Но есть же какие-то рамки! Вежливости хотя бы.
Мальчишка убрал тряпку в ящик под своей скамьёй и взялся за вёсла.
– Я бы помог, – начал Ромка.
Он хотел объяснить, что грести не умеет, но если нужно сделать что-то ещё – он с удовольствием.
– Да ладно, – хмыкнул мальчишка. – Мой девиз: «Всё для клиента, всё на благо клиента!»
– Клиента? – озадаченно переспросил Ромка.
– Ну да! Я же – перевозчик. Ты что, не понял?
Ромка помотал головой. Он и знать не знал, что на реке водятся какие-то перевозчики. Он думал, что мальчишка просто катается.
– Ну ты даёшь! – фыркнул мальчишка. – А с чего бы мне тебя везти?
Ромка снова пожал плечами.
– Так может у тебя и денег нет? Я благотворительностью не занимаюсь. У меня такса чёткая.
В голосе мальчишки прозвучали странные нотки. То ли страх, то ли злость.
Ромка тоже почувствовал себя странно. Как будто его обманули.
– И сколько? – осторожно спросил он.
– Десять! – объявил мальчишка.
– Десять чего?
– Рублей, конечно!
Ромка выдохнул. Уж чего-чего, а десятирублёвых монеток у него в карманах хватало. Он-то испугался, что речь пойдёт о деньгах посерьёзней.
– Заплачу! – сказал Ромка. – Когда довезёшь.
– Ну и ладушки! – повеселел мальчишка. – А тебе до Мельницы или до Белой Мели?
– Мне до Пристани.
– О как! – удивился мальчишка. – А чего пешком-то?
– Так не пешком уже, – напомнил Ромка.
– Уже да, – согласился мальчишка. – Ладно, не хочешь – не говори.
– Да нечего мне говорить! – разозлился Ромка.
– Правда? А я вот люблю поболтать. Меня брат ругает. Говорит, сразу девчонку видно. А кто девчонку перевозчиком возьмёт? Хотя ты же вот взял.
– Я? – изумился Ромка. – Так ты что – девочка?
– А ты что, не понял?
Ромка помотал головой и засмеялся. Перевозчик-девчонка захохотала вместе с ним.
– Нет, ну надо же! – отсмеявшись, повторил Ромка. – Я бы и не подумал!
– Спасибо! – сказала девчонка.
– А как тебя зовут?
Она посмотрела на Ромку исподлобья.
– А тебе зачем?
Ромка слегка смутился. Как будто его уличили в чём-то неприличном. Вернее, в чём-то сомнительном.
– А как тебя называть? – спросил он грубовато. – Перевозчица?
– Ладно, не обижайся. Просто это же не принято. Ну, имя у перевозчика спрашивать. У меня вот ты первый спросил.
– Я не обижаюсь. Не хочешь – не говори. А ты давно тут? Перевозишь?
Девчонка покраснела.
– Ты не думай. Я с семи лет на вёслах. И реку знаю. Просто… Все же когда-то начинают. Правда? И это не значит, что от них нужно сразу отказываться. Может, они лучше остальных. Может, и везут быстрее и плату меньше требуют?
– Да кто – они-то? – поддразнил Ромка.
Не то чтобы ему хотелось её разозлить, но смотреть, как она вдруг начала смущаться и оправдываться, было забавно. Как будто она в чём-то виновата, а он и не знает – в чём.
– Они – в смысле мы! – объяснила девчонка. – Те, кто начал совсем недавно. Я вот неделю тут работаю. И что? Причаливать?
Она с вызовом посмотрела на Ромку и задержала оба весла над поверхностью воды.
– Зачем причаливать? – замахал руками Ромка. – Не доплыли ведь!
Девчонка серьёзно кивнула и снова опустила вёсла в воду. Вообще-то, она управлялась с лодкой очень ловко. Может, плыли они и совсем небыстро, но зато по-ученически аккуратно, без рывков и поворотов на одном месте.
Ромка откинулся на скамейке и посмотрел за борт. Рядом с лодкой крутился весёлый водоворот – воронка уходила в глубину, а круглые волны расходились и превращались в ничто. Ромка опустил пальцы в воду, в самую воронку. Вода оказалась ледяной, и пальцы сразу же заныли, как обожжённые. Ромка вытащил руку, вытер о куртку и спрятал в карман, чтобы отогрелась.
– Смешной ты! – заметила девчонка. – Над камнями колдуешь.
Ромка посмотрел по сторонам и не обнаружил ни одного камня.
– Ты о чём это?
– Да ладно, не прикидывайся! Я не слепая. Думаешь, если девчонка, можно обмануть? Король-камень даже Михрютка знает!
– А Михрютка – это кто? – оборвал её Ромка.
– Брат мой, младший. Ему на днях четыре исполнилось. Мы к Ратуше ходили, игрушки отнесли. Не веришь?
Ромка пожал плечами. Количество переходило в качество. В смысле, что от одной непонятности, сказанной девчонкой, он бы мог отмахнуться и сделать вид, что не заметил. Но от такого множества непонятностей – едва ли. Только ненормальный не заметил бы, что они с этой девчонкой как будто не из одного города. Или вообще – не из одной жизни. Может, это потому что Ромка дальше своего двора носа не высовывал?
– Да верю я, – тихо сказал он.
– Правда? – почему-то обрадовалась она.
И вдруг, набрав в лёгкие воздуха, выпалила:
– Меня Мира зовут. Только ты не рассказывай никому. Обещаешь?
– Да кому мне рассказывать-то? – усмехнулся Ромка.
– Мало ли. Король-камню, например.
Ромка решил, что про Король-камень узнает непременно. Но не у Миры. А у Толика. Мира всё равно ничего путного не расскажет. Подумает, что Ромка над ней шутит и заведёт свою непонятную ерунду. А Толик не такой обидчивый. Одно слово – парень.
– Обещаю! – торжественно заявил он и прижал ладонь к груди.
– Хорошо, – кивнула Мира. – А всё-таки ты странный. И я тебе не верю. Мне бабушка давным-давно говорила, что мальчишкам верить нельзя. Особенно тем, которым поверить хочется. Я думала, что это глупости. А на тебя посмотрела и поняла – не глупости вовсе. Я вон уже сколько лишнего рассказала. А всё ты виноват, колдун речной! Как посмотришь – не могу промолчать. Так язык и чешется.
– Это я колдун речной? – возмутился Ромка. – Сама ты – русалка бесхвостая! И вообще: больно надо на тебя смотреть. Вот ни разу больше не гляну. Я читать буду. Поняла?
Девчонка явно не ожидала от него такой бурной реакции и посмотрела испуганно.
– Ты греби, греби, – проворчал Ромка и полез в рюкзак.
Книга скользнула в руку сразу, гладкая и тёплая. Будто живая. Ромка привычно погладил пальцами выпуклые завитки и вытащил её на свет. Сейчас она показалась ему зелёной, а не непонятно-тёмной, как раньше. Наверное, всё дело было в освещении. Искусственное создавало иллюзию одного, естественное – другого. А может, и не было никаких иллюзий, а была только книга в футляре, меняющем цвет.
Ромка нащупал цветок на корешке и вынул книгу из футляра. Он старательно смотрел только на свои руки и на книгу. Чтобы ненароком не уткнуться взглядом в Миру-перевозчика. Или перевозчицу, что ли? А то начнёт опять выбалтывать свои никому не нужные тайны, а потом обижаться.
Книга открылась. От ветра страницы взлетели веером, но Ромка аккуратно прижал их пальцами и начал изучать. Ему не давала покоя картинка с первой страницы. Откуда там мог появиться Толиков дядька? Или это был вовсе не он, а сходство Ромке померещилось? Главное – ведь и спросить не у кого, похож или не похож. Или есть? Идея пришла мгновенно.
– Слушай, – начал Ромка, по-прежнему не отрывая взгляда от книги, – а ты знаешь лодочника? Который на Пристани лодки напрокат выдаёт?
Девчонка кашлянула, вёсла привычно скрипнули в уключинах.
– А зачем он мне? У меня лодка своя.
– Жалко, – вздохнул Ромка. – Я думал, ты на реке всех знаешь.
– На реке, может, и знаю. Но он-то на берегу.
– Ну да.
– А зачем он тебе? Лодки напрокат дорого. Лучше со мной. Я и отвезу, и возьму меньше.
– Да мне не из-за лодки. Я тут хотел показать одного… В смысле, похож на него или нет?
– А покажи! Я этих лодочников видела. Их двое вообще-то.
Ромка подвинулся поближе к Мире и протянул книгу.
– Нет, – помотала головой она. – Ты из рук покажи. А то лодку снесёт. Потом трудно будет на фарватер выходить.
Ромка выслушал её с невольным уважением. Он слово «фарватер», конечно, знал. Но так спокойно употребить в разговоре не сумел бы
Чтобы показать картинку из рук, Ромке пришлось двигаться ещё сильнее. Он уже практически соскользнул со скамьи и завис над Мирой в крайне неудобном положении, с согнутыми в коленях ногами.
Она посмотрела на страницу и почти сразу кивнула:
– Да, похож. На старшего.
– Вот и мне показалось, – вздохнул с облегчением Ромка. – Я уж думал – глюки.
– Нет. Не глюки. А откуда у тебя это?
– Из реки, – объяснил Ромка. – В сеть попалась.
– А я догадалась! От неё тиной пахнет.
Ромка подумал, что уже второй человек говорит ему об этом, а он не чувствует никакого запаха. Странно, раньше с носом у него всё было нормально. Может, после простуды нюх отшибло?
– Убери, – попросила Мира. – Прямо не могу.
Ромка пожал плечами, но книгу в рюкзак убрал.
– У тебя что, аллергия на тину? – спросил он ехидно.
Ему стало обидно за свою книгу.
– Да я не поэтому, – призналась Мира. – Ты так стоял, что чуть-чуть волна посильнее – и всё. Полетел бы за борт с книжкой вместе.
– Заботливая? – хмыкнул Ромка.
Обида не отпустила, а стала наоборот более жгучей.
Мира на миг замерла. А потом шлёпнула вёслами о воду сильнее обычного и сверкнула глазами.
– Я – перевозчик, – напомнила она. – А ты – клиент. Забыл?
Ромка посмотрел на неё и чуть не расхохотался. Такая она была возмущённая и встрёпанная. Как воробей на ветру.
– Ничего я не забыл, – махнул он рукой.
А сам подумал, что кое о чём всё-таки не вспомнил. Например, о том, что обещал себе на неё не смотреть.
Мира мгновенно успокоилась. Ромка заметил, что она вообще умела то вспыхивать как спичка, то за секунду становиться счастливой и умиротворённой. Он так не мог. Если уж выходил из себя, то успокаивался не сразу. Может, дело было в её имени?
– Скоро уже, – сказала Мира.
Ромка полез в карман, нащупал монетки.
– Погоди, – велела Мира, заметив и правильно истолковав его движение. – Причалим и отдашь. А то мало ли?
Ромка спорить не стал: потом так потом.
Берега вокруг стали выше. Днём огней над ними не было, и выглядели они совсем иначе, чем вчера в темноте. Ромка подумал, что один мог бы и не понять, где причаливали они с Толиком.
– Я до Пристани не поплыву, – тихо сказала Мира. – Там плохо. Я тебя метров за тридцать высажу, ладно? На отмели.
– Ладно, – согласился Ромка. – А чем плохо-то?
Мира нахмурилась.
– Плохо и всё. Я чувствую. И этот твой… Лодочник.
– А тебе-то чего лодочник? Ты же сказала, что его не знаешь даже.
– Не знаю. И знакомиться не хочу.
– Почему?
Мира вспыхнула:
– Потому что я – перевозчик. Ясно?
– Ничего мне не ясно, – проворчал Ромка.
– Ну и не надо! Ты то ли прикидываешься дурачком, то ли издеваешься. А я тебе ничего плохого не сделала.
– Да ты что? – возмутился Ромка. – Я правда не понимаю! На самом деле!
Мира даже грести перестала:
– Ты вообще откуда такой? Как будто не здесь всю жизнь жил!
– Конечно, не здесь! – кивнул Ромка. – А что такого?
– Ничего, – удивлённо согласилась Мира. – А ты откуда?
– Вообще-то из Старого города.
Вой сирены они услышали одновременно. Ромка оборвал сам себя на полуслове. Мира замерла на вёслах. Сирена визжала, взмывая почти до ультразвука и вдруг обрушивалась вниз, отталкиваясь от воды, и гудела, мощно и гулко. А потом снова взмывала и снова обрушивалась.
– Это кто? Пожарные? – спросил наконец Ромка.
– Вряд ли, – покачала головой Мира. – Скорее, кого-то в Ратушу везут. Ой, мамочки!
Она бросила вёсла, обхватила себя руками и закусила нижнюю губу.
Ромка подумал, что раньше он ничего ни про какую Ратушу не слышал. А Мира упоминает её второй раз. И оба раза странно так упоминает. Ромке совсем непонятно, что это за Ратуша. То туда игрушки младшего брата относят. То вот везут кого-то, громко везут, с сиреной.
– А ты чего испугалась-то? – спросил Ромка.
– Я не испугалась, – помотала головой Мира. – Ещё не хватало!
Она снова взялась за вёсла и в три сильных гребка повернула к берегу.
– Сейчас причалим. Поднимешься по тропке и всё увидишь. Тут близко. И деньги приготовь.
Лодка плавно скользнула носом на песок. Волны попытались вернуть её обратно в реку, но не смогли.
– Десять рублей! – сказала Мира чужим голосом.
Она вообще как-то резко изменилась. Не злилась и не улыбалась, не смотрела на Ромку и не рассказывала странностей.
Ромка кивнул и вытащил из кармана монетку. Монетка была новая, блестящая. И не просто обычная десятка, а с гербом Старого города. Отдавать такую было немного жалко, но Ромка решил не жадничать. Мира его довезла быстро, а взамен просила всего ничего. За такие деньги даже жвачку не купишь.
– Это что? – спросила Мира всё тем же чужим голосом.
– Десять рублей!
– Шутишь, что ли?
– Почему шучу? – оторопел Ромка.
– Где ты видел металлические десятки? Их не бывает!
Ромка выпучил глаза:
– Как не бывает? Я, наоборот, бумажных давным-давно не видел. Ты что, десять лет проспала?
Он захлебнулся воздухом и закашлялся.
Мира осторожно хлопнула его по спине. Застрявший воздух комом вылетел из горла.
– Это нормальная десятка! – сказала Ромка хрипло. – Ну новая. Этого года. Вон прочитай, что на ней написано.
Мира наконец взяла у него монету и поднесла к глазам.
– Надо же! – сказала она после долгого молчания.
И всё.
Монета исчезла в её кармане.
Ромка подхватил рюкзак, палку, которую почему-то не выбросил, а взял с собой в лодку, и выбрался на песок. На твёрдой суше его слегка качнуло, он ухватился за борт лодки.
– Это бывает, – сказала Мира. – Укачало с непривычки. Сейчас пройдёт.
– Уже прошло, – буркнул Ромка и отпустил лодку.
– Если будет куда-нибудь нужно, приходи сюда. Отвезу.
– А как тебя позвать?
Мира хмыкнула.
– Меня не надо звать. Я твой перевозчик.
Ромка дёрнул плечом. Его уже подташнивало от её загадочности.
– Ну не надо, так не надо. Спасибо, что отвезла, перевозчик!
– Пожалуйста!
Она махнула рукой и, не дожидаясь, пока он уйдёт, вёслами оттолкнулась от берега. Лодка дёрнулась раз, другой и медленно поплыла по течению.
Ромке вдруг захотелось крикнуть ей что-нибудь на прощание. Но он так и не смог придумать что.

Глава четвёртая

I
Юный Архивариус копался в рукописях и книгах, те отдавали ему свои сказки и были, из карликовых веток прорастали свежие иглы, попугай сочинял новую песенку про себя самого. Общее счастье дышало равновесием и покоем. Оно было полным, но не смогло быть долгим.
В год совершеннолетия каждый юноша, принадлежащий к Гильдии, должен был вступить на путь, уготованный ему при рождении. Нет, юному Архивариусу не пришлось бы навсегда стать моряком. Но его ожидало одно-единственное путешествие, неотвратимое как приход седьмого ветра вслед за шестым.
Оставив архив, он почувствовал боль, которая сродни безысходности сиротства.
И только одно согревало его в зыбкой тишине душевного озноба – осознание того, что он вернётся. Он вернётся и его встретят и карликовые сосны, и попугай, и рукописи, и книги.
Он попал в самое обычное путешествие, не слишком долгое, не чересчур опасное – рутинное плавание до Архипелага Тысячи Островов. И всё бы обошлось. Он бы сидел в каюте, листая захваченную с собой книгу, и не искал бы ни впечатлений, ни добычи. Но с давних времён юноша, впервые отправившийся в плавание, не мог вернуться, не привезя близким иноземных гостинцев. Ему повезло, быстроглазый сосед по каюте, узнав, что он может сочинить для его отца поздравление с пятидесятым днём рождения на пяти почтовых листах, обещал раздобыть чего-нибудь. И обещание сдержал. На третий день пребывания в Архипелаге принёс три горсти гладко-выточенных диковинных бусин. Молочно-белая бархатистая мгла плескалась в сердцевине каждой. А по поверхности, гладкой и скользкой, метались призраки светляков, и ночь приходила или длился день – не знали покоя. Стоило сжать бусину в руке, руку по локоть охватывал знобкий холод, стоило приблизить к глазам – на глаза набегали липкие слёзы. Но красота, которую бусины дарили девицам, была удивительной и неземной. Утомлённому в пути они приносили отдохновение и надежду. Атакованному врагом – силу и ловкость. Они помогали хранить честь, и их страшилась нечисть. Юный Архивариус слышал про такие с детства, но никогда раньше не держал в руках.
– Благодарю тебя! – поклонился он быстроглазому соседу. – Я напишу поздравление не на пяти, а на семи почтовых листах.
Быстроглазый сосед благосклонно кивнул, но вечером за кружкой пенного эля рассказывал каждому, кто готов был слушать.
– За три горсти молочных зубов морского змея я получу такое поздравление для отца, какое может позволить себе лишь шкипер большого корабля!
Юный Архивариус услышал это собственными ушами, когда вышел на палубу, устав от бессонницы и духоты.
Слова соседа странно отозвались в его голове. Неужели, молочные зубы морского змея так ничтожно мало ценятся? Это же настоящее сокровище! Тогда – почему?

II
Ромка поднялся по тропе на высокую часть берега и увидел, что до Пристани осталось совсем немного. Посмотрел на часы, стрелки подползали к двенадцати. До вечера далеко. Хотя осенью вечер начинается рано.
Ромка пошёл к Пристани. Песок под ногами кончился. Зато начались трава и лужи. Пару раз он нырнул сапогом глубже щиколотки. Подошвы сразу же начинало засасывать в вязкую жижу, и приходилось отрывать их с усилием и громким звуком «чпок».
А потом Ромка увидел лодки. Они стояли на специальных подставках, днищами вверх. Эти острые, выкрашенные в оранжевый цвет днища смотрелись странно. Как крылья гигантских жуков в момент, когда ещё не спрятаны в подкрылки, но уже сложены и вот-вот исчезнут.
Между лодками бродил какой-то человек. Ромка увидел его со спины – островерхий капюшон, толстая куртка, шарф щегольскими кольцами. Увидел и сразу же узнал.
Он прибавил шаг. Толик остановился около одной из лодок и начал что-то рисовать на ней. Что именно – Ромка рассмотреть не мог, заслоняли остальные лодки. Но Толик был поглощён своим занятием полностью.
Поэтому Ромка смог подойти к нему вплотную незамеченным. Подойти и с размаха хлопнуть по плечу.
От этого хлопка произошло много всякий нелепостей. Во-первых, ткань куртки издала оглушающий треск, у Ромки аж уши заложило. Во-вторых, Толик согнулся и застонал сквозь зубы, как будто ударили его не ладонью, а дубинкой. А в-третьих… В-третьих, Ромка понял, что он – дурак и что так нельзя.
– Ты чего? – спросил он, когда Толик выпрямился и посмотрел на него.
Во взгляде не было ни испуга, ни злости. Зато там плескалось что-то другое, Ромке непонятное. Удивление? Боль? Ожидание? Это непонятное грозило перелиться через край и затопить Ромку. За компанию, так сказать. Чтобы Толику одному не было скучно.
– Спина болит, – неохотно объяснил Толик и протянул руку. – Здорово! Какими судьбами?
Ромка руку пожал, но дёрнул плечом неопределённо.
– Так. Занесло вот.
– На трамвае?
Ромка покачал головой отрицательно.
– У вас тут трамвай непутёвый какой-то. По кругу ездит.
– А как тогда?
Ромка улыбнулся углом рта. Загадочно.
– С перевозчиком.
Глаза у Толика из обычных превратились в круглые-круглые.
– Шутишь?
Ромка подумал, что его сегодня слишком часто об этом спрашивают. А ещё вспомнил, что Мира просила никому не рассказывать. Вот только Ромка до конца не понял о чём именно: то ли как её зовут, то ли вообще об их встрече. На всякий случай он решил перестраховаться.
– Шучу! По берегу пришёл.
Глаза у Толика снова стали обычными. И он даже улыбнулся.
– Ну да. Ветер-то западный ещё.
Про западный ветер Ромка тоже слышал. Интересно, а если бы дуло с востока, то что – Ромку бы унесло порывом, и он сюда не добрался? Он хотел об этом спросить Толика, но передумал. Были дела поважнее. И самое главное из них – фонарик.
Ромка скинул рюкзак, открыл его и вынул компас.
– Держи! Возвращаю.
– Спасибо! – обрадовался Толик. – А то я уж с ним попрощался. Выходит – зря.
– А я вот с фонариком попрощался, – осторожно заметил Ромка. – Помнишь, с которым мы плыли?
– Ещё бы! Классный фонарь. А что – потерялся?
Ромка вздохнул. Раз Толик спрашивает, значит, ничего про фонарик не знает. Это плохо. Очень плохо. Если бы знал, можно было бы спросить напрямую, а так придётся что-то придумывать.
– Я его бросил, – осторожно начал Ромка. – Около домика.
– Бросил? – переспросил Толик.
Что-то в его лице изменилось. Может, понял, когда это произошло?
– Ага, – кивнул Ромка. – Глупо получилось. А мне этот фонарь позарез нужен.
– Ну давай поищем! – предложил Толик без энтузиазма.
Ромка подумал, что поискать вокруг домика, конечно, можно. А вот найти что-нибудь – вряд ли. Потому что он бросил фонарь в открытое окно. Но у него язык не поворачивался сказать об этом. Ведь тогда пришлось бы волей не волей вспомнить и о том, из-за чего он так поступил. А Ромке казалось немыслимым говорить о том, что происходило тогда. Его от одной мысли начинало трясти. А уж представить, как отреагирует на это Толик, он просто боялся.
А Толик посмотрел на него пристально и вздохнул:
– Ты зачем фонарь-то бросил? Проще было б камень какой. Тут их полно – любой выбирай. Результат был бы тот же.
Ромка пожал плечами. На самом деле, ему стало чуть легче. Раз Толик заговорил про то, что случилось тогда, то и ему можно.
– Думаешь, я выбирал? Что в руках было, то и бросил. А тебе это помогло?
– Скорее – да, – криво улыбнулся Толик. – Но ведь дядька его не отдаст, наверное.
– А как же быть? – растерялся Ромка. – Может, на книгу поменяем?
При этих его словах в рюкзаке что-то пошевелилось и ощутимо хлопнуло Ромку по спине.
Толик удивлённо поднял брови:
– Ты чего – книгу с собой таскаешь?
– А она не тяжёлая.
– На книгу, может, и поменяет. Только… Это нечестно. Книга наша, верно? И фонарь тоже наш.
Ромка подумал, что неверно. Потому что книга его и фонарь его, пусть Толик не примазывается и «наш» не говорит. Но вслух он об этом не сказал, потому что не хотел выяснять отношения с Толиком. А хотел наоборот – чтобы Толик ему помог вернуть фонарь.
– Я знаю, где у дядьки гостинцы лежат. А твой фонарь – чем не гостинец? Так что готовься. Я его отвлеку, а ты залезешь и заберёшь.
Ромка удивился, что его фонарь – гостинец, но промолчал. Кое-что другое тревожило его гораздо больше. Куда-то залезать и брать там что-то, пусть и своё, показалось ему не очень хорошей идеей. Это сильно напоминало воровство.
– А по-другому нельзя? – спросил Ромка.
Толик задумался. Думал он долго и очень выразительно. Морщил нос, чесал в затылке, хмыкал и хекал. Ромка начал подозревать, что он нарочно тянет время. Только зачем, было непонятно.
– Если бы дядька дом не закрыл, когда на обход отправится, – наконец нерешительно начал Толик, – можно было бы и по-другому. Но он закроет. Он мне не доверяет теперь.
– Из-за лодки? – спросил Ромка.
– Не только. Я у него на той неделе деньги взял.
– Чего? Ты совсем, что ли?
Толик шмыгнул носом:
– А что мне было делать? Пацаны в Ратушу собирали, а у меня ничего. А у дядьки всегда мелочь на столе валяется. Он её изучает, а потом – по коробочкам и в стол. Типа коллекционирует. Он бы и не заметил, если бы меня куры не выдали.
Ромка вспомнил, что про Ратушу уже слышал. От Миры – перевозчицы. И даже два раза. Судя по всему, место это было непростое и в городе известное. Но несмотря на всю его известность, раньше никто про Ратушу Ромке не говорил. Ни бабушка, ни Лыс Петрович, ни ребята из класса. Или что – в этом районе Ратуша у всех на устах, а в Трёхсосновке – до неё никому нет дела? Непонятностей в жизни Ромка не любил. Чем их меньше, тем лучше. Потому что где непонятности, там и неприятности, а кто предупреждён, тот и вооружён.
– Слушай, а что это за Ратуша такая? – спросил он.
Толик открыл рот от изумления и уставился на Ромку.
– Ты чего? С Луны свалился?
– Считай, что с Луны, – раздражённо бухнул Ромка.
Ему порядком надоели такие вопросы. Он и сам не знал почему так получается, но получалось это вполне определённо: Ромка не знал того, что Толик и Мира считали известным каждому, а они не знали того, что знал Ромка. Ну вот про фонарь с батарейками, который может светить по десять часов подряд, или про монеты-десятирублёвики.
– Ну если ты действительно не в курсе, – недоверчиво качнул головой Толик, – то в Ратушу отвозят тех, кто остался один. У кого родителей нет. Или от кого отказались.
– Детский дом? – уточнил Ромка, чтобы выяснить всё до конца.
– Ну… Туда не всех отправляют, а только…
Он не договорил. В домике смотрителя с треском распахнулась дверь и громовой бас пронёсся над берегом:
– Анатолий!
Толик охнул и передёрнулся.
– Мне пора! – шепнул он.
Ромка не понял, почему он вдруг перешёл на шёпот. Может, в противовес этому крику?
– Ты пока вон туда иди, – Толик махнул рукой на заросли ежевики. – А я позову. Или сам приду. Ладно? Только не мелькай тут. А то мало ли!
Ромка подумал, что мелькал он тут уже вполне достаточно. И для того, чтобы дядька его заметил, и для того, чтобы разглядел и даже запомнил. Но вслух ничего такого не сказал. Кивнул Толику, чтобы тот успокоился, и направился к кустам.
За кустами оказалось неплохое место. Во-первых, там лежало сухое бревно, на котором можно было сидеть. Во-вторых, они удачно закрывали дорогу ветру и Ромка почти согрелся. А в-третьих, на ветках темнели крупные, слегка перезревшие ягоды. Ромка набрал две горсти и теперь с удовольствием отправлял ежевичины по одной в рот. Они были сладкие, с еле заметной горчинкой и совсем не кислили. Кожа на пальцах покрылась фиолетовыми пятнами. Как будто Ромка писал чернилами и размазывал кляксы.
Доев последнюю ягоду, Ромка задумался. Сидеть ему тут ещё неизвестно сколько, а заняться совершенно нечем. Если только книгу почитать? То есть, почитать – это громко сказано, читать он на том языке не умеет. Но посмотреть-то можно!
Ромка в который уже раз за последние полчаса скинул с плеча рюкзак и вытащил книгу. И снова она показалась ему странно тёплой и послушной. Сама скользнула в руку, сама открылась на странице с первой картинкой. Той самой, с человеком, похожим на Толикова дядьку.
Ромка хотел её перелистнуть, потому что сколько же можно рассматривать одно и то же, но замер с поднятой рукой. На его глазах картинка из обычной превратилась в живую. Ромка отчётливо видел как ветки на деревьях качнулись от ветра. И как волны разошлись по воде – тоже. И лодку, подпрыгнувшую на тех волнах. И отдёрнутую занавеску на окне. А потом в окне мелькнула быстрая тень, дверь дома открылась и на ступеньки вышел мальчишка. Он был невысокий, тощий, с тёмной чёлкой, сползающей на левый глаз, и острыми скулами. На плечах у мальчишки болтался полупустой рюкзачок. Странно знакомый. Мальчишка привычным жестом отбросил со лба чёлку, поправил лямку рюкзака и шустро пошёл по узенькой улочке в сторону набережной. Туда, где подпрыгивала на волнах маленькая лодка.
Ромка смотрел, не отрываясь, как будто ему показывали самое интересное на свете кино.
Мальчишка исчез за углом высокого забора. Ромка скользнул взглядом по странице и обнаружил новое действующее лицо. Вернее, старое. То, которое он увидел впервые задолго до мальчишки – высокого мужчину в плаще с капюшоном. Ромка решил, что будет называть его лодочником. Из-за сходства с Толиковым дядькой. А ещё потому что надо же его как-то называть, хотя бы для себя.
Лодочник выбежал из дома, соскочил с крыльца и, взмахнув широким плащом, повернул в ту же сторону, что и мальчишка парой минут раньше. Передвигался он гораздо быстрее. Как будто не шёл, а катился на коньках или летел, не касаясь поверхности земли. От порыва ветра плащ распахнулся, и Ромка увидел, что на поясе у лодочника висит то ли сабля, то ли кинжал.
Ромке стало страшно. Он вспомнил, что настоящий Толиков дядька приближался к ним с Толиком так же. И что закончилось всё не очень хорошо. По крайней мере, для Толика.
И сейчас страшно ему было не за себя – за мальчишку, исчезнувшего за забором. За себя бояться ему казалось странным и стыдным.
Лодочник пролетел по улице, то ли касаясь, то ли не касаясь подошвами земли, и тоже пропал за забором.
А потом что-то произошло, и картинка снова стала обыкновенной книжной иллюстрацией. Неподвижной и скучной.
Ромка как будто очнулся. Он сидел на бревне с раскрытой книгой на коленях. Ветер шевелил страницы, и они шуршали, то взлетая, то опускаясь.
Ромка посмотрел на книгу с лёгким ужасом. Может, лучше оставить её вон в тех кустах? Или забросить в воду? Но ведь это же глупость! Самая настоящая глупость! Он просто сидел на бревне. Он рано проснулся, он устал, он перенервничал. И поэтому задремал. А во сне чего только не привидится?
Книга лежала на коленях, самая обычная. Вернее, не обычная, а очень красивая. И, скорее всего, страшно интересная и дорогая. А главное – она принадлежала Ромке. Зачем же он будет её выбрасывать? Фонарик Ромка уже бросил. Может быть, хватит? А то ведь и пробросаться можно.
Он бережно положил книгу в футляр и убрал в рюкзак. А сам подумал, что такой рюкзак он недавно видел. Вот только у кого? Наверное, их вообще было очень много. Наверное, они продавались на каждом углу.
От рюкзака волной прокатилось приятное тепло. Чудеса да и только! Но эти чудеса оказались кстати, потому что Ромка начал замерзать. Сколько можно сидеть и не шевелиться?
Ромка поднялся, помахал руками, пару раз подпрыгнул на полусогнутых ногах. Со стороны это, скорее всего, смотрелось смешно, но Ромке было всё равно. Он хотел размяться, а заодно и согреться. Рюкзак хоть и источал тепло, но грел только спину. А у Ромки было ещё много чего. И оно тоже мёрзло.
Лучше бы, конечно, было не заниматься странноватой гимнастикой, а зайти с тёплый дом и выпить горячего чая. Но Ромкин дом был далеко, а Толик в гости не приглашал. Поэтому выбирать не приходилось.
Через несколько минут Ромка согрелся. А заодно и соскучился окончательно. Заняться было совершенно нечем. От ежевики во рту остался противный привкус, и Ромка подумал, что наелся ею на всю жизнь. Вынимать из рюкзака книгу не хотелось. Нет, Ромка не думал, что и ею уже «наелся», но всё-таки лучше он будет рассматривать книгу в хорошо освещённой комнате, когда за стенкой смотрят телевизор бабушка и Лыс Петрович.
Сидеть и ждать неизвестно чего Ромка больше не мог. Надоело. И он решил пойти на разведку. Чего такого-то? Тем более, вопросов накопилось ой-ой-ой сколько, а ответы на них давать никто не спешил. Значит, выход оставался один – найти эти ответы самому, без посторонней помощи.
Ромка решил, что ничего опасного он делать точно не будет. По крайней мере пока. А займётся чем-нибудь совершенно невинным. Например, ему сейчас было интересно, сколько лодок спущено на воду. Если одна, то плохо. А если штук двадцать, то очень даже ничего. Потому что пропажу одной-единственной лодки сторож заметит сразу, а одной из двадцати – вряд ли. Ромке, чтобы сделать то, что он задумал, лодка была нужна ненадолго – на час или два. Правда, дело осложнялось тем, что он не умел грести и вообще управлять лодкой, но по этому поводу кое-какие мысли у него уже появились.
До Пристани было совсем недалеко. Ромка дошёл минут за пять. Он не прятался, только на всякий случай поглубже натянул капюшон.
Ни Толика, ни его дядьки Ромка не обнаружил. Зато обнаружил мостки и длинный пирс. Лодки, цепями пристёгнутые к его перекладинам (или как там это называют знающие люди?) покачивались на волнах, легонько стукались бортами, сходились и расходились. Ромка пересчитал их и удовлетворённо улыбнулся. Двадцать – не двадцать, но вполне хватит, чтобы стащить одну и остаться незамеченным. Хотя бы на первое время – пока не придёт сменщик и не пересчитает. Вдруг Ромка сообразил, что он не знает, в котором часу у лодочников пересменка. А если прямо сейчас? Или через полчаса?
Наверное, придётся посвятить Толика в свои планы. А не хочется.
Ромка спустился на мостки и пошёл вдоль самого края, осматривая цепи, которыми были пристёгнуты лодки. Цепи оказались ничего себе – свитые из железок толщиной в палец. Такие не сломаешь и перочинным ножиком не перепилишь. Правда, ножа у Ромки и не было. Но ведь Толик сумел стащить лодку – значит в принципе это возможно!
Ромка шёл и методично осматривал замки – один, второй, третий. И не зря. У очередной лодки замок оказался не застёгнут, а ключ доверчиво торчал и будто звал Ромку в путешествие.
Ромка быстро присел, повернул ключ. Замок защёлкнулся. Ромка, затаив дыхание, вытащил ключ, сунул в карман и вытер вспотевшие руки о куртку. Ему было немного не по себе. Никогда в жизни он не воровал. А то, что произошло сейчас, больше всего напоминало воровство. Вот если бы его застукал Толиков дядька! Но кажется обошлось. Нужно только было запомнить номер лодки, чтобы потом не перепутать. Ромка посмотрел на лодки и вздрогнул. Они все выглядели одинаково и отличались только номерами, выведенными на борту крупными белыми цифрами. Вот какую из них он сейчас пристегнул? Шестую? Или седьмую? Наверное, всё-таки седьмую. Ромка подумал, что лучше бы проверить, но не успел.
В доме лодочника открылась дверь. Ромка услышал скрип несмазанных петель и топот. Он вспомнил, что такой топот уже слышал и успокоился. Всё-таки у Толика была очень своеобразная походка! И очень удобная – так сказать, для опознания на слух. Чтобы понять, что это он, даже оборачиваться не обязательно. Но Ромка всё-таки обернулся.
И понятное дело, увидел Толика. Тот мчался прямо к нему.
– Ты чего, спятил? – выпалил Толик, остановившись у мостков.
Он запыхался и смешно раздувал ноздри.
– Чего это сразу – спятил? – возмутился Ромка.
Ему надоело то, что Толик вообразил себя главным и раскомандовался. А сам – даже не знает, какие трамваи поблизости ходят. И от Белой Мели до Мельницы пройти не смог. Вот Ромка, например, сумеет. И уже сегодня получит свои пять тысяч от кого там Толик говорил? Джейрана, что ли? Ну и прозвища у них тут!
– Я же просил подождать меня там! – пропыхтел Толик и махнул рукой на заросли ежевики.
– До вечера? – уточнил Ромка. – Сам бы попробовал!
– Я-то ещё не то пробовал, – мрачно признался Толик.
И Ромка ему почему-то сразу поверил.
– Ладно, – вздохнул он. – Ты герой-стоик, а я так… Погулять вышел.
– Кто я? – озадаченно переспросил Толик.
Объяснять про стоика Ромке было лень. Вернее, не лень, но всё равно не хотелось. И на то имелись свои причины.
– Ты молодец, – ответил он.
– Ага, – кивнул Толик и вдруг перешёл на шёпот. – Я всё устроил! Дядька сейчас в город поедет. А мы пока найдём твой фонарь. Только книгу отдай!
Ромка изумлённо уставился на Толика.
– Какую книгу?
– Ну ту! – сверкнул глазами Толик. – Которую мы в реке нашли.
– А причём она тут?
Толик возмущённо взмахнул руками.
– Ты глупый, что ли? Зачем дядька во время дежурства в город рванёт?
– Зачем?
Ромкин голос прозвучал ровно, без эмоций. Он даже сам себе удивился. По этому голосу никто и никогда бы не догадался, что Ромка скорее ударит Толика или прыгнет в реку, чем отдаст книгу.
– Он книгу повезёт, – объяснил ни о чём не подозревающий Толик. – Показать кому-то. В Гильдии. Похоже, она крутая. Дядька, как услышал про неё, аж по комнате забегал!
– Ты рассказал дядьке?
Ромка говорил всё тем же бесцветным голосом, но внутри у него раз за разом что-то взрывалось новогодними фейерверками, застилая глаза и заставляя сердце стучать с удвоенной скоростью. А может и с утроенной.
– Ясное дело, рассказал! – начал злиться Толик. – Тебе нужно или нет, чтобы дядька из дома уехал? А на книгу поменять фонарь ты сам предложил! Вот и считай, что это обмен.
Ему казалось, наверное, что Ромка соображает медленнее, чем сонная улитка. Хотя, кто знает на самом деле, как она соображает? Может, со скоростью света или звука?
В голове у Ромки взорвался очередной фейерверк. Неужели это правда? Неужели он сам мог предложить поменять книгу на какой-то дурацкий фонарь? Ради чего? Ради кого? Ему вдруг непреодолимо захотелось посмотреть на неё.
Ромка сбросил рюкзак и вынул книгу. Она была такой красивой! Такой восхитительно старинной и необыкновенной! Ни один нормальный человек ни за что не отдаст её по доброй воле – в этом Ромка не сомневался.
– Давай! – протянул руку Толик.
Ромка возмущённо посмотрел на него и попятился.
Толик ничего не понимал! Совсем ничего!
Он сделал два шага и оказался совсем рядом с Ромкой. Его пальцы почти коснулись книжкиного футляра. Ромка заметил, что пальцы не очень-то чистые, в пятнах синей краски и ещё в чём-то. Это его возмутило. Трогать чужую книгу грязными руками – это уже слишком! Ромка такого не допустит.
Он хотел оттолкнуть Толика, но тот стоял слишком близко, и Ромка сделал шаг назад. Нога не нашла опоры. Ромка хотел схватиться за Толика, но в руках была его книга! Книга, которую невозможно выпустить из рук по доброй воле.
И Ромка полетел спиной вниз. А книга, будто живая, вырвалась у него и полетела параллельным курсом.
– Стой! – хрипло заорал Толик.
Ромка успел подумать, что это глупо, а потом почувствовал обжигающую боль. В спине, в ногах, в затылке. Он тоже заорал, но без слов. И пока орал, понял, что боль не смертельная. И что упал он не в воду, а в «припаркованную» к пирсу лодку.
– Живой? – спросил Толик, когда Ромка замолчал.
– Вроде! – ответил Ромка.
– Кости целы?
Ромка пошевелил ногами и руками и кивнул. Ему вдруг стало стыдно за свои вопли.
– Чуть книгу не утопил! – проворчал Толик и нагнулся.
Только сейчас Ромка увидел, что книга лежит на нижней доске мостков, распластавшись над самой водой. Книга как книга. Может, и не старинная вовсе, а так – хорошая подделка. И чего он из-за неё так завёлся? Понятно же, что отцовский фонарь с Ронькиными бусинами в сто раз важнее!
– Ну не утопил же! – ответил он Толику и выбрался из лодки на мостки.
Тот уже поднял книгу и удивлённо переворачивал страницы.
– Вроде она в закрытом футляре была?
– Точно! Это я её смотрел и так положил. А футляр – вот.
Ромка залез в рюкзак и вынул футляр. На миг что-то горячее дёрнулось у него под горлом, но не успело превратиться ни в мысль, ни в чувство. Он отдал футляр Толику и странные ощущения исчезли.
– А как ты его открыл? – спросил Толик, засовывая книгу в футляр.
– Там на корешке цветок, – объяснил Ромка. – Нажимаешь – открывается.
– Здорово! Сам додумался?
– Нет, знакомая подсказала.
– Ну и знакомые у тебя! Одна – перевозчик, вторая – колдовские замки открывает.
– Почему колдовские?
– Ну а какой он? Если мы книгу аккурат под Король-камнем нашли?
Ромка почему-то был уверен, что Король-камень находится вовсе не там, но спорить не стал. И спрашивать больше ни о чём не стал. Слишком сильно его вопросы в последнее время всех удивляли. А он устал. И от этого их удивления, и от загадок, и от того, что приходилось вести какую-то странную жизнь, похожую на жизнь шпиона. Ну ладно-ладно – разведчика, но кому от этого легче?
– Я пойду отдам книгу, – сказал Толик. – А ты…
– А я найду, чем заняться, – оборвал его Ромка.
– Ну-ну…
Толик вздохнул, посмотрел на Ромку, как смотрят на маленького ребёнка, и махнул рукой.
– Ладно. Только, если что – я не виноват.
– А если ничего? – хмыкнул Ромка.
Толик пожал плечами и отправился обратно к домику.
Ромка подумал, что отсвечивать перед дядькой и впрямь не стоит. Он спустился с мостков на берег, но отошёл не к знакомому ежевичнику, а в другую сторону. Туда, где стоял сарай с распахнутой настежь дверью и бродили две рябые курицы. Раньше кур Ромка видел только по телевизору, вот и решил посмотреть на них поближе. Не то чтобы это было ему очень интересно, но всё же интересней, чем сидеть на бревне за кустами ежевики.
Странное дело – куры его совсем не испугались. Они, кажется, даже ничего не заметили. Бродили себе по реденькой траве около сарая и деловито раскапывали что-то лапами. Лапы у них были знатные – жёлтые, длинные, когтистые. Иногда, наверное, после удачных раскопок, курицы наклонялись и клевали найденное. Ромка полюбопытствовал что именно. И открыл рот от изумления. Прямо на его глазах одна из них обнаружила и слопала бусину, как две капли воды похожую на потерянные Ронькой.
Первое, что ему пришло в голову – отобрать бусину у курицы во что бы то ни стало. Но как ты отберёшь, если та уже проглочена? Если только перевернуть курицу вверх ногами и потрясти. Вдруг что вывалится? Но это было возможно лишь теоретически. На практике Ромка до такого бы не дошёл: и курицу жалко, и самому стрёмно.
Ему стало тошно. Наверное, Толиков дядька раскрутил фонарик, бусины выпали в траву, а он и не заметил. Или заметил, но ему было всё равно. А теперь вот их сожрали куры. По крайней мере, одну. Может, хоть вторая цела?
Ромка начал разгребать траву. Ему повезло не меньше, чем курице. Даже больше. Он почти сразу увидел не одну и не две бусины, а много. От удивления он замер на миг, а потом присел и начал их собирать. Куры почему-то его совсем не боялись, а ковырялись в траве рядом.
Ромка за минуту набрал целую горсть. Бусины мало того, что внешне были похожи на Ронькины, они ещё и холодили кожу точно так же, и огоньки по ним блуждали точно такие же.
Ромка почувствовал, что ещё чуть-чуть и рука у него совсем отмёрзнет. Он осторожно ссыпал бусины в карман куртки и осмотрел ладонь. Она и в самом деле стала очень белой, а кончики пальцев вообще казались голубоватыми. Ромка подышал на них, но это помогло не сильно, и он засунул руку поглубже в рукав. В рукаве было мягко и тепло. Пальцы начали как будто оттаивать. При этом почему-то защипало кожу, а сама рука заныла во всех суставах одновременно. У Ромки аж слёзы на глазах выступили.
А куры ничего – склёвывали себе бусины и вроде не мёрзли. Или, если мёрзнуть изнутри, то снаружи это незаметно?
Ромка услышал скрип двери. Он уже привык к нему и больше не дёргался. Но на всякий случай присел за чурбаком у сарая. Так Ромку от дома было не видно, а он сам видел всё.
Толиков дядька с книгой под мышкой спустился с крыльца. Он двигался в своей манере – то ли скользил, то ли вовсе не касался земли. Плащ метался у него за спиной. Ромка подумал, что ветер ещё недавно дул не так сильно, а вот теперь за минуту превратился в настоящий шторм.
Толик остался на крыльце. Он переминался с ноги на ногу и хмурил лоб, стараясь казаться серьёзным и благонадёжным. По крайней мере, так показалось Ромке со стороны. Выглядело это, кстати сказать, смешно и страшновато одновременно. В смысле, Толик казался смешным, а его дядька страшным.
Наконец, дядька махнул рукой и скрылся за углом домика. Похоже, что и он, и Толик перед тем, как уйти, махали рукой в обязательном порядке. Это Ромке тоже показалось смешным. Он фыркнул в воротник. От его фырканья безучастные ко всему, кроме еды, куры почему-то заволновались и забили крыльями.
– Тихо вы! – проворчал Ромка.
Но куры не послушались. С возмущённым клокотанием, одна за другой они покосились на Ромку красными глазами и скрылись внутри сарая.
В это время ветер подул с такой силой, что дверь с треском захлопнулась, а опилки вокруг чурбака разметало далеко-далеко. У Ромки перехватило дыхание. А ещё ему что-то попало в глаз, и пришлось зажмуриться.
Порыв утих. Ромка пытался проморгаться. Из глаза катились горячие слёзы. Их было много, они падали с подбородка на воротник и разбивались, превращаясь в тёмные кляксы. За этими кляксами Ромка наблюдал вторым глазом, не пострадавшим.
Он вдруг вспомнил, что нужно навести нижнее веко на верхнее, и тогда соринка должна из глаза вылезти.
Старый проверенный способ не подвёл, и Ромка снова стал зрячим на оба глаза.
Он вытер оставшиеся слёзы и осмотрелся.
Куры из сарая больше не вылезали. Наверное, испугались ветра. А может, им просто было не открыть захлопнувшуюся дверь. Опилки, разлетевшиеся во все стороны, белели как ранний снег.
Толик всё ещё стоял на крыльце. Он был таким же, как пять минут назад, и в то же время не таким. Сначала Ромка не понял: почему. А потом понял. От этого ему стало не по себе. Настолько, что по спине поползли мурашки, а руки, наоборот, вспотели.
Ромка смотрел на него и не мог оторваться. Это был новый Толик. Незнакомый Толик. Неизвестно что скрывающий Толик. Потому у что прежнего Толика была тень. А у этого – не было.
Ромка начал лихорадочно соображать. Почему исчезла тень? То есть не в принципе все тени исчезли. Например, у сарая тень была. И у чурбака тоже. И у крыльца. А у Толика – нет.
Из каких-то глубин памяти всплыло знание, что тени не бывает у вампиров. Ну хорошо – допустим, Толик вампир. Но ведь пять минут назад тень у него была. Значит, тогда он вампиром не был, а теперь вдруг стал? Ветром надуло?
Ромка тряхнул головой, отгоняя дурацкие мысли. И они отогнались, конечно. Но никаких новых, умных, на их месте не появилось.
Единственное, что пришло ему в голову и заслуживало внимания, это решение сделать вид, что ничего не произошло. И вести себя соответственно.
Новый Толик спустился с крыльца. Правда, топал при этом вполне по-старому.
– Ветер переменился, – озабоченно произнёс он.
– Ну и что? – равнодушно пожал плечами Ромка.
Он изо всех сил старался выглядеть спокойным. И вроде бы у него получалось.
– Это же юго-восточный! – вздохнул Толик. – Лучше бы от дома не отходить.
Ромка уже привык к местным странностям и почти не удивился.
– Ну дядька же твой отошёл? – напомнил он.
– То дядька, а то мы. Я вот лично ослепнуть не хочу.
– Да я тоже не хочу. Пошли в дом тогда?
Толик кивнул.
– Заходи во вторую комнату. Там письменный стол. Откроешь второй ящик. Скорее всего фонарь в нём. Держи ключ!
Он протянул Ромке металлический ключик с круглой головкой и хитро нарезанными бороздками.
– А ты? – спросил Ромка.
– А я на всякий случай посторожу.
– Лодки?
– Да нет! Хотя… Лодки тоже. Я тебя покараулю. Чтобы никто не помешал.
– А кто-то может? – дёрнулся Ромка.
– Ну мало ли!
Ромке вся эта история нравилась всё меньше. И Толик чего-то темнил, и в дом нужно было идти одному, и в столе рыться. Ну, и тень Толикова… Пожалуй, эта тень не нравилась Ромке больше всего. Вернее, то, что её не было.
Но фонарь оставлять Толикову дядьке не хотелось. И бусины.
Ронькины бусины по-прежнему лежали в фонарном тайнике. Правда, у Ромки теперь был целый карман похожих. Но ведь не тех! Вдруг Ронька сразу обнаружит подмену? И тогда всё будет зря…
Ромка покусал губы, подышал ртом, поморгал ещё чуть-чуть слезящимися глазами и решился.
– Ну карауль. Если что – свистнешь.
Толик кивнул. Лицо у него при этом было странное. Или у людей, не имеющих тени, всегда такие лица?
На крыльцо Ромка поднялся без приключений, только ступени скрипнули. Противно так, аж в ушах пискнуло. А доски самого крыльца уже не скрипели и под ногами не прогибались. Ромка постоял немного, приглядываясь к полумраку внутри дома, но ничего путного не рассмотрел. Больше делать было нечего. Только идти вперёд. Он и пошёл.
В прихожей пахло старой одеждой и тиной. Ромка увидел вешалку из оленьих рогов. Рога были огромные, широкие и ветвистые. С вешалки спускался плащ, сильно смахивающий на тот, в котором ушёл Толиков дядька. С улицы дохнуло ветром, и плащ взлетел и заструился тугими волнами, едва удерживаясь на крючке. Ромке показалось, что сейчас он оторвётся и унесётся в распахнутую дверь.
На всякий случай Ромка прикрыл дверь. Полумрак сразу же стал гуще. Теперь можно было различать лишь очертания предметов. Зато плащ успокоился на вешалке, и Ромка даже рискнул его потрогать. На ощупь он оказался похож на парашютный шёлк, только мягче. Парашютный шёлк Ромка трогал один раз и очень давно, можно сказать, в другой жизни. Но ощущения почему-то запомнились. Может быть, потому что тот день был самым счастливым в его жизни.
Сегодняшний день называть счастливым Ромка бы не стал. Но может, несчастливым он тоже не был?
Ромка плохо видел, мимо чего идёт. Мало того, что света не хватало, так ещё и глаза начали слезиться. И в горле что-то царапалось, как сухарные крошки. Хотелось откашляться, но Ромка опасался, что кашель прозвучит слишком громко. Он не мог бы себе объяснить, кого боится спугнуть в пустом доме, но всё-таки боялся.
Ромка сдерживался изо всех сил, но кашель прорвался. Резкий, лающий, разрывающий горло. Похоже, что отступившая простуда вернулась. Хотя вроде ничто не предвещало её возвращения. Правда, она и отступила тогда как-то странно – сама по себе, несмотря на то, что Ромка мёрз до костей и бродил под дождём.
Ромка стоял и кашлял. Из глаз текли крупные слёзы. Рубашка на спине вспотела и противно холодила кожу. Ему казалось, что ещё чуть-чуть и он подавится этим кашлем и не сможет дышать. Он не видел ничего вокруг и уже почти не понимал, где находится.
Но всё-таки кашель закончился. Ромка осторожно вздохнул. Воздух пощекотал ободранное горло, холодным сгустком скатился в лёгкие, и сразу же стало легче.
Ромка ещё немного подышал и пришёл в себя окончательно. Сколько он потерял времени? И сколько осталось на то, чтобы найти фонарик?
Он решил, что больше не потратит зря ни минуты. Не оглядываясь по сторонам и ни на что не обращая внимания, Ромка зашёл во вторую от входа комнату.
Там было светлее. Намного светлее. Ромка сразу же увидел огромный чёрный стол. Наверное, если бы не слишком большие размеры, его можно было бы назвать письменным. Но письменных столов с трёхметровой столешницей Ромка в жизни не видел. На ней хватило бы места не только чтобы писать, разворачивая в длину какой-нибудь древний свиток, на ней вполне могло бы поместиться футбольное поле для мышей. Если бы мыши, конечно, играли в футбол.
Ромка представил серую остроносую мордочку в миниатюрных воротах и фыркнул.
Хотя, если честно, ему было не до смеха.
Он подошёл к столу вплотную. И увидел ящики. Четыре самых обыкновенных ящика. Каждый из которых, судя по всему, был закрыт на ключ.
Ромка помнил, что ему нужно открыть второй. В голове мелькнул дурацкий вопрос: «Второй снизу или второй сверху?» Или никто снизу ящики не считает?
Выходить на улицу и спрашивать у Толика, было выше Ромкиных сил. И он решил вставить ключ и проверить,
Ключ в скважину вошёл легко. И повернулся легко. Три раза. А потом Ромка понял, что не может оторвать от него пальцы. Ключ приклеился. Намертво. Ромка несколько раз попытался освободиться – но зря. Тогда он плюнул, выругался сквозь зубы и открыл ящик прямо так.
Открыл и замер от леденящего ожидания: зря или не зря?
Фонарик лежал на самом верху. Под ним пестрел какой-то журнал. Ромка краем глаза успел разглядеть блестящую обложку, усыпанную надписями на иностранных языках. Причём именно не на одном языке, а на разных. Изучать журнал Ромка не стал. Он протянул свободную руку и вцепился в фонарик. Как будто тот мог вырваться или исчезнуть.
Фонарик лёг в руку привычно и удобно. Ромка нажал на кнопку и яркий свет ударил в стенку ящика. У Ромки отлегло от сердца. Почему-то он подумал, что раз фонарик работает, то всё будет хорошо. Подумал, перевёл дыхание, начал закрывать ящик. И в этот момент увидел в самом углу шкатулку. Даже странно, что он заметил её только теперь. Шкатулка была большая и такая, что не заглянуть в неё не смог бы никто. Или это потом Ромка так себя утешал, потому что он не смог.
Он выключил фонарик, сунул его в карман куртки и поднял крышку шкатулки. Она плавно скользнула наверх и замерла.
В шкатулке лежали украшения. Бусы, кольца, перстни. Их было много и они были очень разные. Ромка подумал, что если эти украшения продать, денег будет больше, чем он видел за всю свою жизнь. А ещё он подумал, что ничего не понимает в жизни. Если у Толикова дядьки есть такие сокровища, зачем он работает лодочником?
Ромка закрыл шкатулку, посмотрел на узоры на крышке. Где-то совсем недавно он видел похожие. Вот только где?
Ах да! На книге. Но там ещё были буквы, а тут никаких букв не было, только изогнутые лепестки вокруг выпуклых цветков, напоминавших ирисы. Эх… Если бы книга осталась у Ромки! Он не знал точно, что тогда произошло бы, но чувствовал – произошло бы непременно. И что-то очень важное, способное изменить Ромкину жизнь. А может, и не только Ромкину. Ладно, чего теперь об этом думать? Сам виноват, что книга ушла прямо из рук. Но шкатулку он не возьмёт – не вор.
Ромка задвинул ящик, вставил ключ, приклеившийся к пальцам, и два раза повернул. Замок щёлкнул, закрываясь.
А ещё через секунду Ромка понял, что спокойно может убрать пальцы с ключа. Ключ оставался сам по себе, а Ромкина рука – сама по себе. Он пристально осмотрел пальцы – ничего страшного с ними не случилось. Потом, прикасаясь через ткань рукава, вытащил ключ и осмотрел его. Ключ тоже ничуть не изменился.
Ромка подумал, что это ещё одна странность в копилку последних дней. Не самая интересная и не самая ужасная, а так – неприятная мелочь, не больше. Он решил о ней забыть, потому что понять – почему это произошло, вряд ли сумел бы при всём желании. Ну и зачем тратить время? Особенно теперь, когда его и так не особенно много.
Ромка торопился выйти на улицу, как будто в доме ему не хватало воздуха или тот воздух не годился, чтобы спокойно дышать. На обратном пути он снова закашлялся и не мог остановиться даже дольше, чем в первый раз.
Когда кашель прекратился, Ромка почувствовал себя вконец обессилевшим. Ему бы сейчас улечься в тёплой комнате, а не бродить на ветру. И тем более уж – не кататься на лодке.
Толик стоял на крыльце.
– Ну что? – спросил он.
– Нашёл, – ответил Ромка и протянул Толику ключ.
Он не стал рассказывать, что тот почему-то приклеился к пальцам. И про плащ пытавшийся сорваться с вешалки, тоже не стал. Он просто похлопал себя по карману куртки и фальшиво улыбнулся.
– Хорошо, – кивнул Толик, забирая ключ. – А теперь что? Домой?
Ещё полчаса назад у Ромки были совсем другие планы. Зря что ли он возился с лодочным замком? Но это было до того, как внезапно вернулась простуда. И до того, как Толик превратился в человека без тени.
– Домой! – подтвердил Ромка.
Он подумал, что на сегодня с него хватит. А если захочется заработать пять тысяч – можно вернуться как-нибудь потом. Когда утихнет ветер и кашель пройдёт.
– Слушай, – сказал Толик. – А ты там ничего не видел?
– Ну как – ничего? – переспросил Ромка. – Вешалку видел. И стол тоже. Хотя в комнате темно, конечно.
– Я не про вешалку. Я про книгу.
– Про какую? – не понял Ромка.
– Про нашу!
Ромка выпучил глаза.
– Так её же твой дядька в город повёз!
Толик хмыкнул:
– Да вот прямо сейчас! Он не её повёз. Он футляр повёз.
Ромка задумался и вдруг начал кое-что понимать.
– Ну конечно! Чтобы выяснить – что это та самая книга, Архивариусу и футляра хватит, – продолжил Толик. – Зачем рисковать?
– Что значит – та самая? – осторожно спросил Ромка.
Он бы выяснил и кто такой Архивариус, но потом. Про книгу было важнее.
– Да я толком не знаю! – признался Толик. – Но кажется, что дядька её давно искал. Представляешь?
Ромка неопределённо пожал плечами. Честно сказать, он не представлял. И даже больше – он очень сомневался, что это правда. Доверять Толику у него не было никаких причин. Особенно этому новому Толику, без тени.
– Ты хочешь сказать, что книга в доме?
– Ну да.
– А почему ты сразу не сказал?
– Ну мы же её отдали дядьке…
– А теперь что-то изменилось?
– А теперь, – Толик набрал побольше воздуха, выдохнул со свистом и выпалил. – А теперь я тебя увидел! Всё! Поздно! Ты без неё помрёшь…
Ромка почувствовал странный холодок в груди. Не очень-то он был и сильный, но подозрительно пульсировал, бился, будто пытаясь вырваться наружу. Вот как он мог бы это сделать? Пробив грудную клетку? От таких мыслей Ромка чуть не превратился в сгусток страха, но стоять тут и стучать зубами было глупо. Поэтому он насильно раздвинул пересохшие губы и улыбнулся. Улыбка получилась так себе – Ромка это даже сам понимал. Но всё-таки пусть даже и такая, она ему помогла.
– Смеёшься? – поразился Толик.
– Плачу! – съехидничал Ромка.
– Ну ты даёшь!
Толик переступил на месте, как лошадь, которой не терпится выйти из стойла. Ромка подумал, что он тоже готов то ли сплясать, то ли впасть в истерику, лишь бы повисшая пауза оборвалась. И Толик наконец объяснит ему, что значат его слова. Про книгу и про то, что без неё Ромка умрёт.
– И что? Неужели не пойдёшь? – спросил Толик через минуту.
– Куда?
– В дом, за книгой.
– А она там? Точно?
– Точно. Только я не знаю где. Ты сам почувствуешь.
Толик явно думал, что Ромка знает гораздо больше, чем он знал на самом деле. Он ничего не объяснял. Совсем ничего. И Ромка окончательно потерял надежду понять хоть что-нибудь. Но может, это было и к лучшему, потому что он смирился и решил: пусть всё идёт как идёт.
– За книгой – пойду! – сказал Ромка и повернулся к Толику спиной.
На миг ему показалось, что он это сделал зря. Он даже почувствовал какое-то движение воздуха, и оно было опасным. Ну, или по крайней мере померещилось Ромке таким. Он напрягся, ожидая то ли удара по затылку, то ли окрика. Но ничего не произошло. Толик громко вздохнул и пожелал Ромке в спину удачи.
В доме всё было не так, как в первый раз. Пахло уже не тиной, а плесенью. Плащ на вешалке не шевелился. В коридоре и в комнатах хватало света, чтобы рассмотреть всё до мельчайших подробностей. Это было ненормально, конечно. Но Ромка уже дал себе слово не обращать внимание на странности. По крайней мере, до тех пор, пока не появится кто-нибудь, кто сможет их объяснить. До сих пор Ромке здесь с такими людьми не везло. Толик для этого дела не подходил. И девчонка-перевозчик – тоже.

Глава пятая

I
Промаявшись до утра, юный Архивариус на время забыл о своём вопросе. Слишком много забот навалилось, слишком много тревог. Трюмы корабля заполнились доверху. Наступила пора возвращаться к родным берегам. Но попутный ветер был слаб и неохотно раздувал паруса. Плавание затянулось.
Однако всё когда-нибудь кончается, даже то, что кажется бесконечным. Корабль причалил в знакомой гавани. Юный Архивариус обнял родителей и в тот же день отправился в свой Архив.
Радостным криком и новым куплетом песни встретил его лимонно-жёлтый попугай. Карликовые сосны замахали подросшими ветвями. Книги зашелестели страницами, а древние рукописные свитки, спрятанные в серебряных оправах, расправились и засияли.
Юный Архивариус, получивший звание младшего шкипера, решил, что никогда им не воспользуется. Пусть другие перемещаются из мира в мир, переплывают от архипелага к архипелагу в поисках неизведанных тайн и древних сокровищ. Ему это не нужно. Он хочет провести свою жизнь в счастливой тишине и покое, за стопкой книг.
Однажды, разбирая самый дальний угол Архива, он нашёл старинную рукопись. Желтоватый свиток был лишён даже простейшей оправы, его покрывали потёки и бурые пятна.

II
Ромка вошёл в первую комнату и сразу же увидел книгу. Она лежала на сундуке. Такой сундук мог бы стоять в музее. Этнографическом. Или ещё каком другом – Ромка особо не разбирался. Крышка сундука сверкала и переливалась разноцветным орнаментом. Ромбы, выложенные из прозрачных камушков, овалы, из зеленоватого мрамора, круги, заполненные синей крошкой – всё это выглядело удивительно ярко и красиво. Ромка бы не рискнул украшать что-то одно таким количеством разных цветов, но ведь он не был художником. А мастер, придумавший узор для крышки сундука, без сомнения был.
Книга лежала на самом краю. Лежала и звала Ромку. Беззвучно, но всё равно абсолютно ясно. Ромка сразу понял. Она звала выпуклыми завитками и круглым цветком на корешке, звала тёмной зеленью переплёта, звала голубоватой белизной страниц на срезе.
Даже если бы Ромка захотел, то вряд ли сумел бы сопротивляться этому зову. А он и не хотел. Он, наоборот, думал только о том, как взять книгу и больше никому и никогда не отдавать. Он как-то сразу понял, что только дотронется до неё и в самом деле, как сказал Толик, «не помрёт». Ни в ближайшее время, ни через много лет. А ещё почти наверняка он больше не вспомнит ни о кашле, ни о странном ощущении холода в груди.
Ромка подошёл к сундуку и остановился. Вот сейчас он протянет руку и всё закончится. Всё плохое.
Он и в самом деле протянул руку, и книга как будто скользнула навстречу. Она была такой, какой Ромка запомнил её. Запомнил глазами, руками и даже носом. Потому что у книги были совершенно особенные и цвет, и запах. И на ощупь она тоже была особенной.
Ромка прижал книгу к себе, вдохнул поглубже воздух, ставший вокруг неё свежим и прохладным, и быстро засунул её под куртку.
За спиной что-то громыхнуло. Свет в комнате мигнул и погас. И всё стало как в прошлый раз – почти не различимым в густом полумраке.
Теперь Ромка разрешил себе удивиться. Он вообще решил, что поставил себе слишком жёсткие рамки и надо бы их немного расширить. Например, удивляться, когда происходит что-то странное. Или злиться, когда рассказывают что-то непонятное, а объяснять и отвечать на вопросы не считают нужным. Или посылают куда-то зачем-то, а сами сидят в безопасности. Или стоят в безопасности. На крыльце, как Толик.
Пока Ромка думал обо всём этом, произошло ещё кое-что. Во-первых, скрипнула, открываясь, входная дверь. А во-вторых, по комнате пронёсся резкий запах тины. Он обжёг Ромке ноздри, нырнул вместе с воздухом в лёгкие, а потом почему-то оказался в желудке, вызвав лёгкую тошноту. Чтобы избавиться от неё, Ромка сглотнул и задержал дыхание.
Теперь заскрипели половицы. Ромка решил, что это Толик надумал составить ему компанию, и спокойно обернулся.
В прихожей около вешалки стоял и ухмылялся человек в плаще. Наверное, это был дядька-лодочник. Потому что – кто же ещё? Но его лица Ромка не видел – только ухмыляющийся рот и подбородок, поросший густой щетиной. Всё остальное было скрыто под капюшоном. Раньше Ромка думал, что так низко опускающиеся капюшоны бывают только в кино. А вот оказалось, что не только.
Интересно, Толик не предупредил его о дядькином приближении, потому что стал человеком без тени? Или просто потому что был крысой? По крайней мере, в старой Ромкиной школе трусов и предателей называли именно так. В новой школе всё было по-другому. Там старались не произносить резких слов. И даже не смотреть в глаза, если на кого-то обижались или злились. Но это была совсем другая история, и вспоминать о ней Ромка не собирался.
Человек в плаще перестал ухмыляться и пошёл по коридору. От его шагов звенели стёкла и скрипели половицы, и Ромке захотелось прикрыть руками уши.
Он шёл быстро, а приближался почему-то медленно. Ромка успел рассмотреть его капюшон до мельчайших подробностей. Например, он увидел, что отворот выцвел и даже протёрся кое-где на сгибе. А ещё, что верх капюшона усеян крупными каплями. Это было неинтересно. А вот два странных рисунка на внутренних сторонах капюшона показались очень даже интересными. Солнышко с лучами-палочками слева и узкий месяц с четырёхконечной звездой справа.
Ромка подумал, что не отказался бы от такого плаща. И от капюшона – особенно. Ведь это же очень здорово – когда можно спрятать лицо и подойти совсем близко неузнанным. Вот как сейчас подходит к нему дядька Толика. Ромка ни за что не понял бы, что это он, если встреча произошла бы в другом месте. Разве можно понять, кто перед тобой, если видишь только заросший щетиной подбородок? Особенно, если сегодня утром никакой щетины не было?
Он бы ещё поразмышлял об этом, но увидел, что человек в плаще уже в комнате.
– Здравствуйте! – сказал Ромка.
Это вырвалось у него невольно, он сам удивился.
– Здравствуй! – ответил человек в плаще.
Ромка замер. Голос был незнакомый. Совсем. Ромка никогда его не слышал. И в тот же момент он понял, что ведь и подбородок, обросший щетиной, едва ли может быть подбородком Толикова дядьки. Потому что щетина так быстро не растёт!
Ему стало легко и непонятно одновременно. Кто может войти в домик лодочника, как к себе домой? Кроме Толикова дядьки, ясное дело? Куда пропал сам Толик? Испарился вслед за своей тенью? И что делать ему – Ромке?
Впрочем, ответ на один из этих вопросов нашёлся сам собой. Входная дверь снова заскрипела и из прихожей раздался голос Толика.
– Ромка, ты закончил подметать?
Человек в плаще хмыкнул, а Ромка от изумления открыл рот.
Толик заглянул в комнату. Он уже успел снять куртку и ботинки и теперь стоял в одних носках. Из левого носка торчали нитки и кончик большого пальца. Выглядел он при этом как настоящий оборванец. А вот выражение лица у него было очень важное. Как у начальника.
– Или ты не начинал?
Он спросил это с таким возмущением, что Ромка чуть не расхохотался. А потом посмотрел на человека в плаще, на Толика и смеяться расхотелось. Как только человек в плаще отвернулся к окну, Толик начал яростно подмигивать Ромке. Он подмигивал, как будто у него дёргался глаз и сводило щеку судорогой. Причём всё это происходило одновременно и со страшной силой.
Такого заговорщика разоблачили бы в первую же минуту. Но человек в плаще Толиковых гримас не увидел, а Ромка как раз увидел и решил его игру поддержать. Для начала, пока ситуация не прояснилась. Ромка любил поддерживать предложенную игру, пока не понимал, в чём дело. Это давало время на размышления и на принятие решения. Разве плохо?
– Я хотел, – ответил он громко. – Хотел, но не нашёл веник.
– Веник в углу, в прихожей! – объяснил Толик. – Там же где всегда!
Человек в плаще отвернулся от окна и наконец сбросил капюшон. У него было бледное лицо, нос с горбинкой и очень тёмные глаза.
– Этот ветер, – пробормотал он сквозь зубы, – все планы перепутал.
– Да, – подтвердил Толик, – я тоже думал, что у нас ещё неделя как минимум.
– Неделя до чего? – поинтересовался Ромка.
Человек в плаще удивлённо приподнял бровь.
– Он ещё не понимает ничего, – сказал Толик, кивнув на Ромку. – Новенький. Вчера появился.
Человек в плаще задумчиво кивнул и вдруг уставился на Ромку, как будто у него внезапно выросли рога. Ну, или исчезла тень, как у Толика.
Впрочем, на счёт своей тени Ромка был спокоен, он её видел. И тень человека в плаще, кстати, тоже.
– Да не обращайте на него внимания! – сказал Толик.
Он стоял, перетаптываясь с ноги на ногу, и кусал губы. Щёки у него покраснели, лоб покрылся потом. Кажется, подумал Ромка, что-то пошло не по его сценарию. И теперь он изо всех сил придумывал, как дело исправить.
– А вы что-то хотели забрать? – спросил Толик. – До смены-то ещё полдня.
Человек в плаще кивнул.
– Я хотел лодку взять. До Мельницы скататься. Пока ветер западный. Но видишь – опоздал. А уходить уже нет смысла. Только туда-сюда и успею.
– Так… – замялся Толик, – вы до дядиного прихода останетесь?
Ромка сразу понял, что такой вариант развития событий ему очень не нравится. Если не сказать больше – кажется, он его пугает.
– Останусь, – подтвердил худшие опасения человек в плаще. – И не только до прихода Александра, а до начала смены.
– А как же уборка? – робко спросил Толик.
– В другой раз, – махнул рукой человек в плаще. – Я что-то устал. Хочу отдохнуть.
– Ладно, – кивнул Толик и повернулся к Ромке. – Слышишь? Сказали же: в другой раз. Значит, нечего тут отсвечивать!
– Хотя, – вдруг вмешался человек в плаще. – Пусть подметёт. А я посмотрю. Никогда не понимал Александра, как можно пускать в дом бродяжек. Ведь стащит что-нибудь и ищи ветра в поле. Я же по лицу вижу, что воришка!
Ромка вспыхнул. Ему ещё никто и никогда не говорил, что он похож на вора. Но ведь… Раньше он и не воровал ничего, и по чужим столам не лазал. А сегодня залез в первый раз. Неужели, от этого единственного раза у него изменилась внешность?
– Он не воришка, – вступился Толик. – Просто у него пока нет дома. Говорю же: новенький.
– Странно, странно, – проворчал человек в плаще. – Нормальные новенькие дом находят быстро.
– Ну не успел! – хлопнул себя по куртке Толик.
– А ты чего стоишь? – обернулся к Ромке человек в плаще. – Я же сказал: подметай.
Ромке от всего этого стало мерзко, но он решил не ввязываться ни в какие разговоры, а быстренько подмести и смыться.
Он метнулся в прихожую ухватил высокий жёлтый веник и вернулся в комнату.
– Чего смотришь? – прошептал Толик. – Мети!
Ромка кивнул, прошёл в дальний угол и начал мести выкрашенные коричневой краской половицы. Подметать было легко – мусора во всей комнате набралась одна маленькая горстка. Вообще-то, подметать Ромка умел можно сказать профессионально. Разделяя помещение на квадраты, аккуратно прижимая к полу веник и выметая сор к порогу, а не наоборот, как некоторые его одноклассники. Видел он, как они дежурят по классу – смех один, и не важно, что стараются. Результат-то – слёзы, а не результат.
Человек в плаще стоял в углу и смотрел на Ромку, прищурившись. Толик топтался рядом. Когда Ромка дошёл до того участка пола, где наблюдатели разместились, он остановился и попросил:
– Разрешите?
Человек в плаще разрешил и отошёл на чистое. Толик вслед за ним тоже. Они стояли и смотрели на Ромку: один снисходительно-иронично, другой испуганно. Ромке осталось совсем немного: подмести оставшийся квадрат и собрать мусор на совок. Он аккуратно вымел последнюю половицу и вспомнил, что видел совок в прихожей, там же где стоял веник.
– Как ты долго! – демонстративно закатил глаза Толик.
Ромка хотел обидеться, но вдруг понял, что тот торопит его не зря. Наверное, знает о чём-то, из-за чего спешить нужно очень-очень.
Он решил не испытывать судьбу и поскорее отправился за совком. Совок стоял в углу у входной двери – металлический, узкий, с высокой витой ручкой. Будто и не совок для мусора, а благородная вещица для высоких миссий.
Ромка схватил его, сжал покрепче и рванул обратно.
Рвануть-то он, конечно, рванул, но видно сил не хватило. Потому что Ромка остался стоять всё на том же месте. Он попробовал сдвинуться с места ещё раз, но неудачно. Что-то его не пускало. Тогда, не тратя времени на предположения, Ромка дёрнулся изо всех сил. Раздался треск ткани, потом характерный звук рассыпающихся по полу мелочей, а ещё через миг Ромка оказался у пока несобранной горки мусора. С оторванным карманом на куртке и пустым совком в руках. Он так торопился, что даже не стал смотреть, что там вывалилось у него из этого кармана.
– Ой! – вырвалось у Толика.
Ромка резво подталкивал веником горку к совку и лишь мельком глянул на него. Толик бледнел и краснел на глазах. То есть, подбородок и лоб у него бледнели, а щёки наоборот покрывались яркими пятнами. Ромка это увидел и начал ещё быстрее работать веником. «Ш-шур – ш-шур» – говорил веник, «ш-пык – ш-пык» – отвечал мусор, перетекая из горки в совок.
Ромке осталось подтолкнуть туда последние соринки, но человек в плаще почему-то шагнул к нему и крепко взял за плечо.
– Достаточно! – сказал он.
– Почему? – удивился Ромка. – Я сейчас закончу.
– Считай, что ты уже закончил мести дома. Навсегда.
Чужая рука сжала его плечо так больно, что он еле сдержался, чтобы не вскрикнуть.
– Отпустите! – попросил он.
И сам удивился, как тонко и жалобно звучит его голос.
– Ну уж нет! Теперь я тебя не отпущу, пока лично не сдам коменданту.
Толик горестно охнул в углу. Он вообще больше всего был похож на привидение с нарисованными злыми детьми помидорными щеками. К тому же, очень молчаливое привидение, как говорили в одной книжке.
Ромка ничего не понимал. Ничего не понимал и чувствовал себя дурак дураком.
– Давно он тут без присмотра? – спросил человек в плаще.
– Только вошёл! – пискнул Толик.
Сдавленно так пискнул, как будто его душили.
– Надо бы проверить, не стащил ли ещё чего. Кроме радужных бусин.
Ромка понял, почему его обозвали вором – из оторванного кармана высыпались собранные рядом с курами бусины. Так вот, оказывается, как их называют – радужные. Ну что ж – может, и правильно.
– Я их не крал! – спокойно сказал Ромка. – У меня на это не было времени.
Он вспомнил, что если говорить тихо и уверенно, то тебе скорее поверят. А если кричать и оправдываться, захлёбываясь возмущением и слюной, шансов гораздо меньше.
Спокойный голос и уверенный тон, похоже, сыграли свою роль. Человек в плаще ослабил хватку. Совсем чуть-чуть, но Ромка это почувствовал и понял, что всё делает правильно.
– И откуда они взялись в твоём кармане? – ехидно ухмыльнулся человек в плаще.
Ехидно-то ехидно, но и любопытство в его голосе прозвучало тоже. А там где есть любопытство, недалеко и до готовности поверить. Это Ромка тоже знал.
– Я их собрал у сарая, где куры, – честно признался он.
– Значит, их украли куры?
– Не знаю.
Ромка пожал плечами.
– Зато я знаю! – вмешался Толик.
Кажется, он наконец решился на что-то. Только вот Ромка пока не понимал, на что именно. То ли – помочь Ромке выкрутиться, то ли – наплевать на него и утопить окончательно.
– Дядя их хранит в мешке с пшеном. Вы же знаете – он много чего прячет. Ещё со старых времён, когда иначе нельзя было.
Человек в плаще задумчиво кивнул. Может, подтвердил, что знает. А может – что иначе нельзя.
– А я-то не знал, в каком! – продолжил Толик. – Позавчера кормил кур с утра, темно было. Насыпал и не заметил, что бусины. Потом-то разглядел, конечно. Что нашёл – собрал. Но видно не всё.
– Интересно, – снова кивнул человек в плаще. – Только если твой новенький такой честный, он бы эти бусины тебе отдал, а не в карман спрятал.
– Да я не успел просто! – объяснил Ромка.
– А ты сегодня ничего не успел – ни подмести, ни бусины отдать.
Человек в плаще вздохнул и перехватил Ромку за другое плечо. Наверное, первая рука устала. Ещё бы – с такой силой сжимать пальцы! У кого хочешь не то что устанет – отвалится.
– Ну и не успел, – не стал спорить Ромка. – Но это же не значит, что я вор.
– Это – не значит, – согласился человек в плаще.
И вдруг дёрнул Ромкину куртку за молнию. Молния расстегнулась, куртка распахнулась и из-под неё выпала книга. Прямо под ноги.
– А вот это – значит! – закончил человек в плаще.
Ромка почувствовал, что ещё чуть-чуть и у него разорвётся сердце. Или мозг взорвётся в черепе. Или парализует лёгкие и он задохнётся. Ему никогда не было так плохо. Никогда в жизни.
– Теперь тебе одна дорога, – сказал человек в плаще. – И я тебя провожу.
Он повернулся к Толику.
– Книгу подбери. И чтобы больше в дом никого не пускал! А с твоим дядей я ещё поговорю.
Толик молча кивнул, соглашаясь. Как будто он мог отказаться! Да и потом, это не его собирались отвести к какому-то коменданту. И не у него отняли книгу, без которой грозит не что-нибудь, а самая настоящая смерть.
Ромка посмотрел на валяющуюся под ногами книгу, на выпуклые завитки, на сияющие белизной страницы и вдруг ощутил странную волну. Эта волна исходила от книги, он точно понял. Она напоминала струю тёплого, пахнущего морем и грозой воздуха. А ещё в ней было что-то иное, непостижимое, от чего Ромка почувствовал себя сильным. Очень сильным. И знающим, как поступить правильно.
Он рванулся, почувствовал, что его никто и ничто больше не держит и закричал. Это был крик, полный торжества и свободы. Крик, человека, осознавшего свою силу. Крик ребёнка, внезапно ставшего взрослым. Крик приговорённого, сбежавшего от палача.
Человек в плаще отшатнулся и прикрыл уши руками. Толик сел прямо на пол и, не мигая, смотрел на Ромку. Рот у него был открыт, из уголка ползла капелька слюны.
Ромка схватил книгу, засунул её теперь уже под рубашку и, ощутив кожей живое пульсирующее тепло, крикнул ещё раз. Но теперь – осознанно. Стараясь продлить момент неподвижности своих врагов.
– Я – не вор! – прокричал он. – А вы…
Он на миг осёкся, выбирая подходящее слово. И вдруг нашёл и закричал с новой силой.
– Вы – нелюди! Видеть вас не хочу!
Лицо у Толика стало уж совсем бессмысленным, а человек в плаще замер и не шевелился. Ромка решил, что хватит. Пора уходить.
Он горстью собрал с пола несколько радужных бусин, ссыпал в карман рубашки и ногой открыл входную дверь.

***
Ему нужно было всего-ничего: спуститься с крыльца и исчезнуть в зарослях. Ну то есть, не совсем исчезнуть, а только для Толика и человека в плаще. И ещё для Толикова дядьки, конечно, если тот вдруг вздумает вернуться раньше времени. Или уже не раньше? Толик так и не успел рассказать, сколько дядька должен пробыть в городе. А может, и не собирался он ничего рассказывать, а наоборот – хотел, чтобы Ромку застукали на месте преступления. Иначе, почему он отказался сам лезть в дядькин стол? Всяко, ему это было проще, чем Ромке. Хотя бы потому, что он знал дом как свои пять пальцев. И про стол тоже, наверняка, много чего знал. Например, что ключ от ящика прилипает к пальцам, и что от него можно избавиться, только закрыв ящик. Если бы для Ромки это не было неожиданностью, он бы не испугался и сделал всё гораздо быстрее. И, может быть, успел бы забрать книгу и уйти до того, как в дом ворвётся дядькин сменщик.
Но если честно, по-настоящему злиться на Толика Ромка не мог. Если бы Толик не сказал ему, что он помрёт без книги, кто знает, сколько времени понадобилось бы Ромке, чтобы это понять самому? Да и сумел бы он вообще догадаться или нет? Скорее всего – вряд ли.
В общем, как бы там ни было, а Толик не такой уж плохой. Просто у него жуткий дядька. И дядькин сменщик. И нет тени.
Ромка думал об этом, пока спускался с крыльца. Чтобы занять голову и не думать о том, что он боится. Боится до ужаса. Например того, что сейчас перед домом появится Толиков дядька. Или что человек в плаще справится с собой и выскочит на крыльцо. Или произойдёт ещё что-нибудь ужасное.
С крыльца он спустился, но в этот момент подул ветер. Сначала Ромка не понял, почему у него перехватило дыхание и из-за чего он не может не только шагнуть по дорожке, но и просто пошевелиться. Неведомой силой его прижало к перилам. Так прижало, что стало больно. На глазах выступили слёзы.
Книга шевельнулась под курткой и вдруг замерла. Она больше не источала тепла и не пульсировала, словно что-то живое.
Это напугало Ромку больше всего.
Теперь он уже сообразил, что не может ни идти, ни спокойно дышать из-за очень сильного порыва ветра.
Но почему от ветра что-то произошло с книгой? Она ведь была защищена! Хотя бы Ромкиной одеждой и самим Ромкой.
Ему почти нестерпимо захотелось вытащить её на свет и осмотреть. Он был уверен, что стоит ему книгу увидеть, и сразу появится ясность, почему она… замерла.
Но от ветра он не мог даже засунуть руку себе под куртку. Руки были нужны, чтобы держаться за перила, иначе ветер подхватил бы Ромку и потащил за собой в неизвестное и страшное далеко.
Ромка держался изо всех сил и думал, что это какой-то неправильный ветер. Потому что у нормального ветра порывы прекращаются и можно сделать передышку. А этот ветер – как будто один сплошной порыв и ничего больше.
Хорошо ещё, что из дома не доносилось никаких звуков. А может, и плохо, что не доносилось. Если бы Ромка что-нибудь услышал, он, может быть, понял бы, чего ждать. А так – ни звуков, ни ожидания.
Да если честно, он вообще забыл про тех, кто в доме! Сейчас он думал только о книге и о том, чтобы утих ветер. Хотя бы на несколько минут.
И ветер утих. Только что он рвал низкие облака, поднимал столбы каменной крошки, которой были посыпаны дорожки, бросал её горсти в лицо и в окна, придавливал Ромку к крыльцу, а вот уже сила его иссякла, сдулась и превратилась в ничто.
Ромка перевёл дыхание, вытер слёзы и снова почувствовал книгу. В первые секунды она согрела его, а потом начала шевелиться, как будто тянула за собой. Куда тянула неизвестно, но точно, что прочь от крыльца.
Ромка уже привык к тому, что книга способна на странное. Но это его совсем-совсем не смущало, а наоборот. Он чувствовал в ней живое существо, родное и близкое. Он привязывался к этому существу всё сильнее. С каждой минутой привязывался, да что там – с каждой секундой. Он знал, что книга не обманет его и не предаст.
Сейчас Ромка сразу же поверил, что от дома нужно уходить и как можно скорее. Он ведь и сам собирался это сделать, и ушёл бы сразу же, если бы не проклятый ветер. «Это же юго-восточный», – сказал тогда Толик почти с ужасом. Ромка удивился, а теперь вот понял почему.
Книга под рубашкой рванулась особенно сильно. Ромка прижал её рукой.
– Тихо, тихо, – пробормотал он. – Уже уходим.
За спиной что-то скрипнуло. Ромка оглянулся. В дверях стоял человек в плаще. Он больше не зажимал уши руками. Он смотрел на Ромку и ухмылялся.
Ромка вздрогнул. Книга снова дёрнулась, да так, что он едва смог её удержать. Ромке стало не по себе. Ему показалось, что сейчас книга вовсе не зовёт его за собой. Она пытается выскользнуть из-под рубашки и освободиться! Наверное, эта мысль была совсем глупой, но в голове поселилась прочно и уходить не собиралась.
А ещё через минуту Ромка понял, что она вовсе не глупая. Потому что книга, оторвав пуговицы на рубашке и распахнув Ромкину куртку, вылетела наружу.
Ромка ахнул, прижимая к груди пустоту.
Он не отрываясь смотрел, как книга пролетела пару метров по прямой, а потом вдруг сделала неожиданный поворот и, всё ускоряясь, помчалась в другую сторону. Это было похоже на то, как железные вещи притягиваются мощным магнитом. Раз – и они ещё тут, два – и уже в магнитном гнезде.
Ромка стоял и не мог пошевелиться. Сначала он ничего не понял, а потом сообразил, вернее – увидел. Но от этого стало только хуже.
Вместо магнитного гнезда книгу притягивал футляр. Её родной футляр с выпуклыми завитками и буквами. Но это бы ещё ладно! Хуже было то, что этот футляр держал в руках Толиков дядька. Вот так вот вовремя вернувшийся из города.

***
Это было не так и страшно. Больно – да. Чего уж притворяться перед самим собой? И обидно до ужаса. Потому что теперь Ромка знал, что если бы они попытались его схватить всего на полчаса позже, ничего бы у них не получилось. Книга бы уже не послушалась. И даже собственный футляр не смог бы её оторвать от Ромки. Но на то, чтобы он стал её настоящим хозяином, не хватило времени. Совсем чуть-чуть, но не хватило.
Всё это Ромка услышал, когда сидел запертый в дальней комнате. Оказалось, что в доме их вовсе не две, а три. Просто третья совсем маленькая и в ней нет даже окон. Вот в ней его и заперли. До прибытия коменданта – так они сказали.
А сначала… Ромка не хотел вспоминать, что там произошло сначала. Хватит того, что он остался без книги. И что сейчас ему было больно даже лишний раз шевелиться. Когда-то ему казалось, что если с ним произойдёт что-то похожее, он умрёт. Или сделает всё что угодно, но не дастся. Ага… Что ты сделаешь, когда они сильнее? Гораздо сильнее. И уверены, что за воровство нужно наказывать именно так. А потом… Потом посылать за комендантом.
Собственно, даже не они, а Толиков дядька. Его сменщик ни во что особо не вмешивался. Хватит того, что он вызвал Толикова дядьку по какой-то своей спецсвязи. Вызвал и устранился.
А вот Толика Ромка увидел один раз и то мельком. Он сидел на кровати и с ужасом смотрел на Ромку, когда его тащили в третью комнату. Кажется, он даже что-то пропищал. Но Ромка не понял – что. Честно говоря, ему было не до этого. Совсем.
Он сидел и ждал неизвестно чего. То есть, известно – коменданта.
Время как будто остановилось.
Сначала Ромка слушал разговор за стеной, и это его отвлекало. От боли, от страха, от странной пустоты внутри и снаружи. Вот и узнал кое-что. Например, что они тут называют словом гостинец. Оказалось, что книга – гостинец. И радужные бусины – тоже гостинец. И ещё много чего, непонятного. Но разговор закончился и в доме повисла тишина. Похоже, что там остался один Ромка, а остальные ушли. Может, встречать коменданта, а может, просто заниматься своими обыденными делами. Это для Ромки произошло нечто, переломавшее всю его жизнь. А для них – пустяки. Поймали очередного воришку. Так сколько их в округе? Не пересчитать! Нашли книгу-талисман. Ну что же – неплохо, конечно. Но попадались гостинцы и поинтересней.
Всё это Ромка услышал до того, как остался один в полной тишине. Теперь же ему оставалось только сидеть и думать. Например, о том – кто такой комендант и что он с ним сделает? Отвезёт в тюрьму? И что? Его, мальчишку посадят туда без суда и следствия? Верилось с трудом. Как будто это всё происходило не в наше время и не в нашей стране. Хотя… Здесь многое было странным. Очень странным. Может, это место и находится где-то, совсем непонятно где? И люди тут живут по совсем другим законам?
В последнее время Ромка всё чаще задумывался об этом. Всё началось с трамвая ашки, а закончилось летающей книгой. Между прочим, Ромкиной! Хоть её у него и отобрали.
Ромка откашлялся. С тех пор, как у него не стало книги, он несколько раз давился этим ужасным кашлем. И в остальном чувствовал себя омерзительно. Особенно, когда вспоминал о словах Толика про то, что без книги умрёт. Может, всё-таки Толик немного преувеличил? Или нет? Правда, теперь это так и так выяснится. Книгу-то уже не вернёшь.
Голоса в соседней комнате заставили Ромку вскочить и прижаться ухом к двери. Может, это и ничего не давало, кроме ощущения, что так лучше слышно. Но ощущение появилось, и пока Ромке хватило. За одну секунду он весь превратился в слух и даже дышать старался потише.
– Он здесь, забирайте! – сказал Толиков дядька.
– Заберу, – ответил незнакомый голос.
Уверенный, звонкий и абсолютно точно – не мужской. Так мог бы говорить мальчишка, у которого он ещё не ломался, или слегка простуженная девчонка. Или совсем молодая женщина, живущая на берегу. Потому что близость воды придаёт голосам особую окраску и хрипотцу.
От этого голоса у Ромки по спине побежали мурашки. Как будто он ждал, что его столкнут в ледяной фонтан, и уже приготовился, а фонтан оказался тропически тёплым. И неизвестно, что это означает. То ли ему повезло, то ли – наоборот.
– Вы должны сообщить о местонахождении нарушителя и предоставить в моё распоряжение гостинец, от которого пострадали.
Фраза была длинной и по казённому вывернутой. Ромка даже не сразу уловил её смысл. Но потом понял, и у него появилась надежда. Надежда на то, что книгу отдадут коменданту, и что она уедет из этого дома вместе с Ромкой. А там – чего в жизни не бывает…
А вот Толиков дядька всё понял сразу. Наверное, привычный был к таким оборотам речи.
– Комендант, зачем вам гостинец? – спросил он с коротким смешком. – Я мог бы его показать, но это чревато. Вы же знаете, есть такие вещи, на которые не стоит смотреть. Для собственной безопасности.
– Пытаетесь меня напугать? – ответил звонкий голос. – Это смешно. Я – комендант Ратуши, при исполнении. Подобные разговоры считаю неуместными.
– Эх, девушка! Если бы вы знали, чем ваша просьба может обернуться!
Ромка понял, что в разговор вмешался дядькин сменщик. А ещё он понял, что за ним приехал комендант Ратуши. И что это – девушка.
– А я знаю! Невыполнение требования коменданта приравнивается к административному нарушению. Штраф в размере…
– Да бросьте вы – штраф! Давайте перестанем играть в дочки-матери и договоримся как взрослые люди.
– О чём? О том, что неизвестный гостинец останется у вас?
– Ну да! А у вас, напротив, останется вот это.
Рассмотреть, что именно Толиков дядька предложил коменданту, Ромка не смог. Щели в двери были слишком узкие. Он только подумал, что это не имеет особого значения. Какая разница за что он купит полноправное владение Ромкиной книгой? Может за серьги из шкатулки. Или за горсть радужных бусин, которые Ромка собрал с пола и которые у него отобрали. Ромке-то всё равно. Девушка-комендант сейчас возьмёт то, что ей предложили, и увезёт Ромку в свою Ратушу. А книга останется здесь.
– Это названный гостинец? – в голосе коменданта звенела насмешка. – В таком случае, я заношу описание в протокол и забираю его.
– Можете, конечно, и занести, – разрешил Толиков дядька.
Теперь в его голосе прозвучали бархатистые нотки. И даже Ромка почувствовал завораживающую силу.
– Но честное слово, лучше без занесения. Неужели такой красивой девушке не нужны драгоценности? Так сказать, для личного использования? Даже чистейшим бриллиантам требуется огранка!
– Хотите огранить мою красоту вот этим? – засмеялась девушка. – Не думаю, что у вас есть шанс. И да, мне не нужны ваши драгоценности. И дешёвые комплименты тоже не нужны. Я хочу получить гостинец, от которого вы пострадали по вине пойманного вами же нарушителя. Иначе у меня появятся все основания заподозрить вас в обмане, произведённом с неустановленной целью, должностного лица при исполнении.
Всё-таки говорила она так, что уловить смысл было ой как непросто. У Ромки от умственного напряжения даже заныл затылок. И всё же, всё же… Он боялся поверить, но выходило, что девушка никаких драгоценностей не взяла. Она требовала отдать ей книгу, уверенно и настойчиво. Ромка замер и ждал: получится это или нет. Почему-то он не сомневался, что если книга попадёт ей в руки, то ему будет гораздо лучше, чем если она останется здесь. Теперь – уже не сомневался.
– Хорошо, комендант! Я сейчас принесу гостинец. Но ответственность за последствия будьте любезны взять на себя.
Из голоса Толикова дядьки исчезла бархатистость. Теперь в нём звучала скрытая угроза.
– Буду, – коротко ответила девушка.
Разговор прервался. Ромка услышал звук шагов, неопределённые стуки и скрипы. Это тянулось довольно долго. Или просто Ромке показалось, что долго. Он не раз замечал, что когда чего-то ждёшь, время будто нарочно замедляется. И чем сильнее ждёшь, тем медленнее течёт время.
Наконец, снова прозвучали громкие шаги и загремел дядькин голос.
– Вот, получите. С занесением в протокол.
– Непременно.
Кажется, комендант тут же и устроилась писать тот самый протокол, потому что Ромка расслышал шелест бумаги. И снова повисла тишина.
На всякий случай Ромка отлип от двери и осторожно опустился на скамейку. Протокол ведь допишут и отправятся за ним. Не хватало ещё дверью по лбу получить!
Но он поторопился. Заходить в третью комнату никто не спешил. Какое-то время за дверью было тихо, а потом снова зашуршала бумага и девушка велела:
– Достаньте из футляра!
Она именно велела, а не попросила. Как будто окружающие обязаны были её слушаться и слушаться беспрекословно. Или они и были обязаны? Ромка не знал.
– Не стоит, поверьте мне! – снова вмешался дядькин сменщик.
В его голосе явно звучала паника.
– Достаньте из футляра и дайте мне! – повторила девушка громче.
– Просьба красивой девушки для меня – закон, – ответил Толиков дядька.
И вот его голос был абсолютно спокойным. Может, он просто хорошо держал себя в руках?
У Ромки радостно бухнуло сердце. Выманить книгу у него смогли только с помощью футляра. А если её вынуть оттуда? Может, она вспомнит про Ромку? Мысль, конечно, на первый взгляд казалась бредовой. Но почему тогда так испугался дядькин сменщик? Должна же быть какая-то причина!
Наверное, причина была. Но совсем не эта. Это Ромка понял минут через пять.
Судя по тому, что девушка ни о чём больше не спрашивала, а спокойно шуршала листами бумаги, её требование выполнили. И ничего не произошло. Книга к Ромке не вернулась.
От этого ему стало ещё тоскливей. Он сжал кулаки, до боли втыкая ногти в ладони. Чтобы не заплакать. Наверное, было бы совсем глупо, если бы он сейчас разрыдался. И он справился. Комок в горле удалось проглотить, слезинки – сморгнуть и даже хоть и кривовато, но улыбнуться.
И вот этой своей улыбкой Ромка встретил заглянувшую в комнату девушку-коменданта. Встретил и застыл.
Сказать, что она оказалась красивой, было всё равно, что не сказать ничего. Девушка-комендант оказалась удивительно, странно, неправдоподобно прекрасной. По крайней мере, Ромка, как только её увидел, подумал именно об этом. Её глаза, нос, рот, подбородок – всё это было самым обычным и в то же время самым необычным, потому что при взгляде на лицо девушки в голове у Ромки появились мысли о сказочной иллюстрации или старинной гравюре.
– Здравствуй! Это ты – нарушитель? – спросила девушка.
Ромка почувствовал, что в горле у него пересохло и что он забыл все нормальные слова.
Он смотрел на девушку-коменданта и хлопал глазами. Как последний дурак!
– Ты меня понимаешь? – снова спросила она.
– М-м-м! – промычал Ромка.
– Ты немой?
Он помотал головой и откашлялся. Кашель снова был мерзкий, но горло немного прочистилось и Ромка сумел просипеть:
– Нет!
– Он всё понимает! – заявил за спиной у девушки-коменданта Толиков дядька. – И разговаривать умеет прекрасно. Да и других способностей хватает. Если мы вдвоём едва сумели справиться с его, хм… гостинцем! Наверное, это о чём-то говорит?
– Не уверена, – качнула головой девушка-комендант и снова повернулась к Ромке. – Это твой гостинец?
У неё в руках была книга. Большая, тёмно-синяя, с золотыми буквами на корешке. Не имеющая ничего общего с Ромкиной книгой.
– Простите, что осмеливаюсь дать вам совет, – вкрадчиво сказал Толиков дядька. – Но может быть, не стоит задавать такие вопросы лжецу и вору? Или по крайней мере, ожидать от него правдивых ответов?
Ромка вспыхнул и возмущённо посмотрел на говорившего. Почему-то изображение перед глазами расплылось, и он увидел только бледное пятно вместо лица и огненные точки вокруг. Точки наливались яркостью и вдруг превратились в сплошную сияющую линию. Больше всего эта линия была похожа на молнию, прорезавшую тёмное небо. Ромка хотел испугаться, но не успел. Лицо вновь стало лицом, а молния исчезла. Возмущение шевельнулась в Ромке ещё раз, но уже едва ощутимо.
Его снова назвали так ужасно да ещё и при совершенно незнакомом человеке. Ещё сегодня утром он нашёл бы, что ответить. Но только не сейчас. Потому что он уже не был уверен, что все эти обвинения несправедливы. Ведь он в самом деле… совершил сегодня кое-что не совсем правильное. И не совсем честное. Он же вытащил ключ из лодочного замка и залез в чужой стол, пусть и за своим фонариком. А потом ещё забрал книгу…
Вот лучше бы он забыл про неё! Взял и выбросил бы из головы. И тогда ничего бы не было!
Теперь Ромка понял, кто виноват в том, что с ним произошло. Книга виновата! Гнусная, мерзкая, отвратительная книга. Ну и пусть она остаётся в этом доме! Ей же будет хуже! Пусть она остаётся в этом ужасном месте у этих мерзких людей. А они с девушкой-комендантом заберут с собой другую. Наверняка, она гораздо лучше.
– Да, это моя… Мой гостинец, – сказал Ромка, показав на синюю книгу.
Девушка-комендант кивнула, а Толиков дядька удовлетворённо хмыкнул.
«Хмыкай-хмыкай, – подумал Ромка. – Для тебя это тоже добром не кончится. Уж я постараюсь!» Он пока не знал, как именно отомстит. Но что сделает это – не сомневался.
Девушка-комендант подошла к Ромке и вытащила из кармана блестящие наручники.
– Надевай!
Ромку как будто облили ледяной водой. Он был уверен, что его враги – это Толиков дядька и его сменщик. Ну может быть, ещё Толик. А девушка-комендант – уж никак не враг и ничего плохого ему не сделает. Вот он посмотрит на неё, и она поймёт, что Ромка – нормальный человек. А потом, может быть, поможет ему разобраться во всех непонятностях и вернуться домой. Так он почему-то думал. А получалось что-то совсем другое.
– Не вздумай сопротивляться! – сказала девушка ледяным голосом. – Иначе придётся использовать не только наручники. Уж поверь, я умею справляться с такими, как ты.
Ромка подумал, что когда она вот так разговаривала с Толиковым дядькой, это было правильно. А когда она так же говорит с ним – это плохо. Очень плохо.
Он ничего не ответил, а просто молча протянул руки.
Девушка тряхнула волосами, наручники защёлкнулись. Ромка почувствовал себя заключённым. За окном белый день. Гуляют куры, дует ветер. Но для него это не имеет никакого значения. Потому что теперь он не может встать и выйти на улицу. И ничего не может. Только сидеть и слушать приказы этой странной девицы с вывернутой речью и, скорее всего, так же вывернутыми мозгами.
– Пойдём! – велела девица.
Ромка послушно встал и сделал несколько шагов к выходу. Половицы заскрипели под ногами громко и противно. Он поморщился. В этом доме всё было против него. Даже несчастные деревяшки!
Он не слушал, как комендант прощалась с Толиковым дядькой. Он стоял на крыльце и повторял про себя слова глупой песенки:
– Жёлтый-жёлтый, как лимон, попугай
Очень грозно посмотрел на врага,
А потом вскричал: «Чего?
Ты напал не на того…»
Комендант, наверное, уже была уверена, что Ромка не сбежит. Она оставила его на крыльце, а сама зачем-то вернулась в дом. Ромка бы может и попробовал удрать. Но во-первых, куда бы он делся в наручниках-то? А во-вторых, он ужасно устал. Так ужасно, что еле-еле хватало сил просто стоять. Вот он и стоял, опершись спиной на перила, и смотрел на собственные ботинки.
Открылась дверь, но Ромка не стал поворачивать голову. И даже не оторвал взгляд от ботинок. Поэтому он очень удивился, когда почувствовал, как ему что-то засовывают под куртку. И не просто под куртку, а в широкий внутренний карман.
– Вы чего? – спросил он, почти как попугай из песенки, и осёкся.
Перед ним стоял перепуганный Толик.
– Тише! – прошептал он еле слышно.
Ромка посмотрел на свой внутренний карман и ахнул. Толик засунул туда книгу. Не синюю, которую собиралась забрать комендант. А настоящую. В смысле – найденную Ромкой и Толиком в реке.
– Ещё полтора часа, – почти беззвучно зашептал Толик, – и тебя никто из них не остановит! Слышишь? Потерпи полтора часа! Книга отдаст тебе все силы.
– А футляр? – спросил Ромка.
Он слишком хорошо помнил, как книга покинула его в самый неподходящий момент.
– Футляр у дядьки остался. Я не смог взять. Он бы сразу заметил. А так, может, пока и не заметит.
– Спасибо! – кивнул Ромка.
Он вдруг сообразил, что Толик рискнул ради него очень многим.
– Ты мне вчера помог. Я добро не забываю, – словно читая мысли, объяснил Толик. – Когда всё случится, заходи. Или прилетай – как получится.
Ромка вздёрнул брови, но Толик ничего объяснять не стал. Он застегнул молнию на Ромкиной куртке, хлопнул его по плечу и на цыпочках отправился к реке. Вот на цыпочках-то на цыпочках, а двигался при этом очень быстро. Ромка глазом моргнуть не успел, а Толика и след простыл.
Правда, это было очень кстати. Потому что на крыльце появилась комендант.

Глава шестая

I
Юный Архивариус развернул шуршащую бумагу и начал читать.
«В году этом ветер нёс шкипера Матвея донельзя долго. Знал Матвей, что долго нельзя – никто ещё не вернулся после недели попутного седьмого ветра. Разве что отец его, проигравшись в кости, шёл недели три, там на юг, а далее – никому неведомо. Задул ветер, и встретили Матвея с дарами богатыми, но головой пустой, как у кормчего Защёлыша, а его мать все знали.
Но привёз он товара разного и особо – шкур зверей неведомых. Кто взял их – тот живой, а кто не взял – в кольчуге стальной на щите возвращался после дня седьмого ветра.»
Юный Архивариус читал и не мог оторваться. В свитке была история о давнем путешествии. Путешествии к Архипелагу Тысячи Островов. Шкипер Матвей и его команда привезли множество сокровищ, но самым главным из них оказались шкуры неведомых зверей. Серые, грубые, вместо шерсти покрытые твердейшими чешуйками, каждая размером с ладонь. Они пахли морским жиром и водорослями так, что вышибали слёзы, у тех, кто держал их в руках, но кольчуги, из них сделанные, защищали хозяев от любого оружия и непогоды. Слух о чудесных шкурах за день разлетелся по всему городу и его окрестностям, а ещё через день горожане раскупили все шкуры по небывалой цене. Городской судья, человек небедный и уважаемый, был в то время в отъезде, а когда вернулся – захотел купить чешуйчатую шкуру. Но у кого из команды ни спрашивал и какую цену ни предлагал, все отвечали отказом. Потому что шкуры закончились. И тогда судья решил обратиться к кормчему Защёлышу. Этот кормчий славился своей пустой головой, жадностью и ещё кое-чем, к делу отношения не имеющим, но весьма любопытным. В ранней юности он, отведав нектара горной вишни с Острова Диких Деревьев, не умер, как все, кто отведал нектар до него, а впал в беспамятство и в беспамятстве произнёс пророчество. То пророчество слышал местный писарь и не просто слышал, а успел записать слово в слово. С тех пор Защёлыш не раз говорил, что главное его желание, за которое он отдал бы всё, чем владеет, это ещё один глоток нектара горной вишни. Судья послал к кормчему слугу с предложением купить у него серую шкуру за любую цену. Слуга вернулся с отказом – даже у Защёлыша не осталось ничего. Тогда судья отпустил слугу и собрался в дорогу сам. Взял кошель золотых монет, бутыль иноземного коньяка, который моряки хоть и возили, но сами пить не пили из-за высокой цены и малого количества. А потом, подумав, прихватил и крохотный пузырёк, пылившийся на верхней полке потайного шкафа. Судья предложил Защёлышу кошель с золотом, тот побледнел, но от сделки отказался. К кошелю с монетами прибавилась бутыль с коньяком. Защёлыш покрылся алыми пятнами, но помотал головой отрицательно. И тогда судья вынул из кармана крохотный пузырёк.

II
Автомобиль у коменданта был так себе. Марку Ромка не разглядел, но и без марки было понятно – консервная банка это, а не машина. По своей воле Ромка в такую, может быть, и не сел бы. У Лыса Петровича и то машина куда лучше. А здесь – на крыльях ржавчина, крыша помята, стёкла мутные какие-то. Даже лобовое – и то не очень. Как только комендант на дорогу смотрит через все эти разводы и потёки? Хоть помыла бы, что ли! Тоже ещё – девушка-красавица, а такая грязнуля. Ромка вот грязнуль не очень любит, если честно. Противно ему с ними.
Но Ромку никто не спрашивал. Комендант открыла заднюю дверь и кивнула ему:
– Залезай.
Если кто пробовал садиться в машину в наручниках и у него получилось, тот герой и может в цирке работать. У Ромки вот получилось только упасть на сиденье и при этом ещё головой обо что-то стукнуться. Причём так, что перед глазами замигали звёздочки. Хорошо хоть, недолго мигали – растворились в дневном свете, и Ромка снова увидел салон автомобиля и чуть-чуть ошалевшую девицу-коменданта.
– Ты чего головой бьёшься? – спросила она. – Думаешь, вдребезги разлетится?
Сейчас комендант говорила вполне нормально, не то что раньше. Может, испугалась за Ромкину голову?
– Я не акробат, – проворчал Ромка и показал руки.
– Извини, – неожиданно сказала комендант и расстегнула наручники.
Ромка потёр запястья. Он решил ничего пока коменданту не говорить. Потому что «спасибо» она не заслужила. Надевать наручники на человека, который ничего плохого не сделал – подлость и мерзость. По крайней мере, Ромка в этом не сомневался. А исправить свою же подлость и мерзость – поступок, конечно, правильный. Но рассыпаться за это в благодарностях – для Ромки чересчур.
Комендант посмотрела на Ромку и вздохнула.
– Да не обижайся ты! Так положено, понимаешь?
Ромка дёрнул плечом. Он уже давно понял, что находится неизвестно где. А раз так, то и законы тут неизвестно какие. И зачем зря ломать голову, пытаясь в них разобраться? Толку-то от этого!
– Понимаю, – выдавил он, уставившись на свои сапоги.
– Ну и хорошо! – мрачно ответила комендант и уселась на водительское место. – Пристегнись. А то мало ли…
Ромка послушно вытянул ремень и застегнул замок. Ремень тянулся на удивление плавно, и язычок сам собой скользнул в гнездо. У Лыса Петровича в машине, чтобы пристегнуться, нужно было раза три приниматься за это дело и то не всегда получалось. То ремень заклинит, то пряжку перекосит. Так и ездили иногда, не пристёгиваясь, хотя Лыс Петрович этого боялся до дрожи.
Комендант вставила ключи в замок зажигания. Машина тихонько заурчала. Ромке это урчание напомнило звуки, издаваемые довольной кошкой.
Тронулись с места плавно, медленно проехались вдоль обочины. А потом машина начала набирать скорость, и Ромку вдавило в сиденье.
Это было так здорово, что Ромка забыл обо всём. Машина летела по дороге со скоростью… Да кто его знает, с какой скоростью – спидометр Ромка не видел. Но деревья по сторонам слились в единую зелёную стену, а Ромка почти лежал, прижатый потоком воздуха, и не мог пошевелиться. Ну то есть мог, но с большим трудом.
У него возникло ощущение полёта. Как будто он уже оторвался от земли, и теперь его несёт неведомая сила, мощная и надёжная. И можно ничего не бояться, ни о чём не думать, а просто лететь. В пустоту, в невесомость, в космос.
В волшебную пустоту и невесомость ворвался противный звук. Сначала Ромка не понял, что это. А потом, когда комендант, резко сбросила скорость и заговорила, сообразил. Это пищало, звенело и завывало устройство связи. То ли рация, то ли мобильный телефон, то ли ещё что похожее.
Что говорили коменданту, Ромка за шумом помех разобрать не мог, а вот то, что отвечала она, слышал прекрасно. Кстати сказать, её речь снова стала казённой и по Ромкиному определению – вывернутой.
Коменданта куда-то вызывали и вызывали срочно. Она, кажется, хотела объяснить, что сначала должна доставить в Ратушу Ромку, а потом увязла в чужой сбивчивой речи и объяснять перестала.
– Ваш вызов первый на очереди. Ожидайте.
Ромка подумал, что «на очереди» неправильно, правильно – «в очереди», но ничего говорить не стал. Взрослые люди не любят, когда их поправляют – это Ромка знал. Он однажды поправил математичку, ага. Она ему с тех пор больше тройки не ставила.
Вот интересно всё-таки получается. Живёт себе человек самой обычной жизнью. Ходит в школу, из-за троек переживает. А потом происходит что-то. Иногда даже почти незаметное. Но из-за этого в его мир проникают странности и чудеса. И обычная жизнь не выдерживает, трескается по швам, а всё, что от неё осталось, летит кувырком.
У Ромки, например, так и произошло. Зато он обзавёлся новым другом. А может, и не одним – это как посмотреть. А ещё у него появилась книга. Правда, она его предала… Ну что же делать. Зато вот теперь вернулась.
Ромка через куртку потрогал внутренний карман. Книга была на месте, но вела себя на удивление тихо. Не подпрыгивала, не дёргалась, порываясь лететь неведомо куда, и волнами тепла Ромку не обдавала. То ли стеснялась недавнего предательства, то ли заново сживалась с Ромкой.
Он посмотрел на часы. С того момента, как Толик засунул книгу ему в карман, прошло двадцать минут. Всего двадцать минут, а Ромке казалось, что день уже превращается в вечер. Может, в этих местах дни, вообще, короче?
– У нас изменился маршрут, – сказала комендант.
Она стала грустной и какой-то жалобной, что ли. Вот только что смотрела уверенно и ничего на свете не боялась, а теперь и взгляд изменился, и выражение лица. И даже руки чуть-чуть задрожали.
– Ага, – ответил Ромка.
Он не знал, что сказать ещё. Может, пообещать ей, что всё будет хорошо? Ромкин отец всегда это обещал и ему, и маме. А они, хоть и понимали, что от него ничего не зависит, всё равно в глубине души верили и успокаивались. Но то они с мамой, а то девушка-комендант. Да и самому Ромке до отца было ой как далеко!
Поэтому ничего обещать он не стал, а только пожал плечами и снова уставился на свои сапоги.
– Нам нужно заехать на Болота, – сообщила комендант. – Там будет… Странное. Сиди в машине и не выходи ни в коем случае. Слышишь? Даже, если я позову. В машине ты в безопасности.
Ромка сглотнул ставшую вязкой слюну и кивнул. Вообще-то ему стало страшно. И даже под ложечкой противно засосало.
– А зачем нам туда? – спросил он, не рассчитывая на ответ.
Но комендант ответила.
– Скорее всего, там находится один мальчик. С гостинцем. Возможно, опасным. Нам нужно забрать его и доставить в Ратушу.
– Мальчика? Или гостинец? – уточнил Ромка.
– Лучше – обоих, – не заметила иронии комендант.
Она откинула волосы со лба, закусила нижнюю губу и нажала на газ.
Теперь машина ехала помедленнее и скоро Ромка понял почему. После поворота на пустом перекрёстке асфальт безобразно испортился. На нём появились ямы, бугры, трещины. И даже там, где ничего этого не было, асфальт вздымался, волнами перетекая из колеи в колею. На прежней скорости автомобиль просто выбросило бы с дороги. Удивительно, что и так-то их ни разу не занесло. Наверное, комендант умела управлять этой машиной. Как профессионал.
Ромка увидел, что за окном исчезли деревья. Вдоль обочины тянулись низенькие кусты пыльно-серого цвета. Дорога пошла под уклон. Комендант ещё сбросила скорость. Машину мотало и подбрасывало на колдобинах. Голова у Ромки безвольно качалась туда-сюда, словно он был ватной куклой. Книга в кармане задрожала мелкой дрожью и вдруг обдала Ромку ледяным холодом. Он успел удивиться, но почти сразу же забыл об этом.
Машина остановилась. Комендант распахнула свою дверь, высунулась наружу, но вскрикнула и плюхнулась обратно.
От её крика Ромке стало совсем уж не по себе.
– Что там? – спросил он.
– Ветер переменился, – ответила она хрипло. – На юго-западный. Крысы пошли.
Ромка привычно ничего не понял, но посмотрел за окно и остолбенел. По всей дороге широкой шевелящейся полосой двигались крысы. Их было так много, что они казались чем-то огромным и единым. Как будто на дорогу выплеснулась серая река. У Ромки похолодела спина. Он машинально подобрал повыше ноги и вцепился в ручку двери, как будто боялся, что иначе она откроется.
– Не бойся! – сказала комендант. – Сюда они не влезут.
Ромка неуверенно кивнул.
Комендант посмотрела на часы.
– Ещё минут десять, и пройдут. Ладно, я ждать не могу. А ты сиди и никуда!
Ромка кивнул увереннее. По своей воле он из машины не выйдет. Только под дулом пистолета.
Комендант вытащила из-под сиденья блестящие сапоги.
Наверное, сапоги были непростые, потому что стоило ей открыть дверь и выставить ногу, крысы с писком ринулись прочь, и перед машиной появился островок асфальта. Комендант вышла, закрыла дверь и направилась куда-то по узкой тропке, ответвлённой от дороги. Судя по тому, что Ромка мог рассмотреть, там крыс не было. Но он всё равно поглядел на коменданта с ужасом и восхищением. Он бы ни за что не вышел из машины! Пусть даже и в особенных сапогах. Книга легонько стукнула его в бок. Наверное, подтверждала, что он прав на все сто и вылезать на улицу незачем.
Комендант шла лёгкой походкой, как будто вокруг не шумел ветер, а по дороге не тянулись полчища крыс. Правда, этот ветер был не таким сильным, как пару часов назад. Он не пригибал к земле кусты, а только раскачивал их и обрывал последние листья.
Ромка увидел, как комендант остановилась и вынула из рюкзака какой-то предмет. Рюкзак у неё был знатный – аккуратный, блестящий, с серебряными молниями и кнопками. Вынутое из рюкзака оказалось складным посохом. Комендант взяла его в правую руку и дальше пошла медленно, опираясь и нащупывая что-то перед собой.
«Это же болото!» – сообразил Ромка.
Что на болоте нужен посох он понимал, а вот что там делает неизвестный мальчишка с гостинцем – даже не догадывался. И вообще – чем можно заниматься на болоте? Пугать лягушек? Собирать клюкву?
На минуту Ромка оторвался от болота и посмотрел на дорогу. Крыс стало заметно меньше. Если раньше они ползли сплошным потоком, то теперь – узкими ручейками. Это Ромку утешило, но не сильно. Честно говоря, ему бы и одной крысы хватило. В смысле, чтобы ёжиться от омерзения. А тут целые ручейки!
Он передёрнулся и снова нашёл глазами коменданта. Её узкая спина ещё была видна, но с каждым шагом становилась всё тоньше и бесплотней. Может, дело было в расстоянии, а может – в клубах полупрозрачного тумана, поднимавшегося от земли. В самом низу туман казался густым, как молочный кисель, но уже на высоте в полметра скорее напоминал разбавленную молоком воду.
Комендант исчезла, а туман остался и даже, кажется, потихоньку подкрадывался к машине. Ромка вспомнил, что внутри ему ничего не угрожает. Ну да – ничего, кроме клаустрофобии или попросту – боязни закрытого пространства. Потому что одинокое сидение в машине, окутанной туманным киселём – удовольствие для железных нервов. А у Ромки нервы железными не были, увы. Он и не претендовал.
Ромка решил пока может, панике не поддаваться. Книга лежала в кармане неподвижно, не излучая ни тепла, ни холода. Что-то она в последнее время стала спокойная, не то что сначала. Ромка нащупал её и начал вытаскивать. Лучше он посмотрит на картинки, чем за окно. И вот тут-то книга проснулась! Сперва Ромка подумал, что она просто зацепилась, но скоро понял, что ничего не просто. Книга цеплялась за карман всеми своими выпуклыми завитками, отчаянно сопротивлялась и явно не желала вылезать на свет. Ну не желала и не желала – Ромка не стал настаивать. Как только он её отпустил, книга разлилась благодарным теплом и даже, кажется, чуть слышно замурлыкала.
Больше делать было нечего, и Ромка снова прилип к стеклу. Комендант в поле зрения не появилась, зато появилась странная тень. Голова у тени была большая и круглая, руки напоминали крылья, а ног Ромка не увидел вообще. Всё, что находилось ниже рук, тонуло в бесформенном балахоне.
Ромка похлопал глазами, пытаясь разобраться: померещилось ему или нет то, что эта тень резво летит к машине. По всему выходило, что не померещилось. Ромке захотелось трижды плюнуть через левое плечо и зажмуриться. Но он не стал делать ни того, ни другого. Видел же он сегодня человека без тени. А теперь вот тень без человека. Чем хуже?
Когда тень оказалась у обочины, она уже шла по земле. Бодренько так, но слегка припадая на левую ногу. И ничего это была не тень, а мальчишка в круглой шляпе и широком плаще. Довольно обычный мальчишка, только в руке он почему-то держал метлу. И не на весу держал, а тянул за собой прямо по земле.
Ромка напрягся. Ему сказали, чтобы он не выходил из машины. А вот например, можно открыть дверь, если мальчишка постучит? Или нельзя?
Пока Ромка лихорадочно соображал, мальчишка подошёл к машине и остановился. У него был курносый нос, усыпанный крупными веснушками, круглые глаза и длинная тощая шея.
Мальчишка ткнулся носом в Ромкино окно. Ну почти ткнулся. Сквозь потёки и разводы Ромка разглядел, что круглые глаза блеснули зеленью. Как у кота, честное слово!
Увидев Ромку, мальчишка широко улыбнулся и сделал жест, смысл которого не понять было невозможно. Он просил открыть дверь. Или даже не просил, а требовал. Как требуют у младшего брата. Хотя вообще-то, он если и был старше Ромки, то совсем на чуть-чуть.
Ромка заметался. С одной стороны – нельзя выходить, с другой – он же не выходит, а наоборот – впускает в машину человека. Или впускать тем более нельзя? Но как он не откроет мальчишке, если тот просит? На улице, между прочим, ветер, туман и крысы!
Мальчишка улыбнулся ещё шире и поёжился, как от холода. Зубы у него были крупные и не слишком ровные. А два нижних передних, вообще, стояли домиком.
Ромка вздохнул и решился. Вспотевшей ладонью нажал на ручку, толкнул локтем дверь.
– Здорово, нарушитель! – заорал конопатый и хлопнул Ромку по плечу.
Он именно заорал, и у Ромки слегка заложило ухо, которое было ближе к мальчишке.
– Привет! – ответил он, потому что не отвечать было глупо, и поинтересовался. – А почему нарушитель?
Мальчишка подмигнул зелёным глазом и расхохотался.
– А кто ещё может сидеть в машине у Ксюни?
– У кого? – растерянно переспросил Ромка.
Он никак не мог представить, что коменданта можно назвать Ксюней. Наверное, конопатый его с кем-то перепутал. Перепутал, только и всего.
– У Ксюни Февральское Солнце, – мечтательно закатив глаза, ответил конопатый и чуть тише пояснил. – У коменданта нашего. А ты что не знал, как её зовут?
Ромка помотал головой.
– Ну ясно, – кивнул конопатый. – Новенький. В первый раз тут.
Он не спрашивал, а утверждал и Ромка не стал отвечать.
Но конопатый не обиделся, а протянул руку.
– Давай пять! Яшка Чёрный Медведь, если что.
Ромка вяло пожал горячие пальцы и пробормотал:
– Роман. Если что – Ромка.
– Клички нет? Ничего, появится! За мной не заржавеет.
– Почему нет? – нашёлся Ромка. – Очень даже есть. Ромка Летающая Книга.
Он сказал это, потому что было в тему и звучало неплохо. К тому же ему совсем не хотелось, чтобы прозвище придумывали другие. Вдруг оно будет обидное?
У мальчишки жадно сверкнули глаза:
– Так это выходит правда? – спросил он. – Ты книгу-талисман нашёл?
– А ты откуда знаешь? – удивился Ромка.
– Да прошёл слушок. От Толика с Пристани. Только я не поверил. Хотя он не врун. Я думаю, перепутал просто. Или правда?
Книга под курткой вздрогнула и замерла. Ромка прижал её ладонью и хитро улыбнулся:
– Думай, как хочешь.
Он почему-то понял, что лучше про книгу молчать. И уж тем более не показывать её конопатому Яшке. И почему он – Чёрный Медведь?
– Я-то как хочу? – засмеялся Яшка. – Ладно, договорились. Темнишь ты чего-то. Ну я не в обиде. Сам-то откуда?
– Из Нового города, – тихо ответил Ромка.
– Откуда? – удивился Яшка. – Это где такой?
– Там, – неопределённо махнул в строну реки Ромка.
Он уже понял, что про его город тут не слышали. Ну и зачем пытаться что-то объяснять? Толку-то? Всё равно не поверят.
Но Яшка загорелся.
– По реке пришёл?
– По реке, – кивнул Ромка.
– Давно?
– Утром.
– Пока западный дул?
– Ну да.
– Понятно, – кивнул Яшка и замолчал.
Ромке очень захотелось спросить, что ему понятно, но он сдержался. Захочет – сам объяснит. А нет – так и спрашивать без толку.
– Когда обратно пойдёшь, возьми меня, – попросил Яшка.
Ромка выпучил глаза:
– Да как обратно-то? Меня же вон… Арестовали. В Ратушу везут.
Яшка ткнул в него пальцем и расхохотался. У него даже слёзы из глаз посыпались.
– Арестовали, – стонал он сквозь приступы смеха. – В Ратушу… Ой не могу!
Ромка смотрел на него и ничего не понимал.
– Чего смешного? – спросил он наконец, когда Яшка чуть-чуть успокоился.
– Запомни, Ромка! Ксюня никого и никогда не забирает в Ратушу против воли. Только, если человеку некуда идти и он сам этого хочет. Это её первое и главное правило.
– А зачем её тогда вызывают?
– Чтобы оценить опасность. Ну и помочь, в случае чего. Только об этом не все знают. Ну вот я знаю. Теперь ты знаешь. И все ребята в Ратуше. А обыватели – нет. Им незачем. Пусть думают, что Ксюня как шериф. Приехала, забрала, за решётку посадила.
Ромка слушал очень внимательно.
– А обыватели – это кто?
– Горожане. Кстати, по-моему, и в Гильдии не знают. А то бы так всё это не оставили.
– Погоди! А к кому Ксю… К кому коменданта вызывают?
– Ты не понял, что ли? К ребятам, у которых что-то есть. В смысле, гостинцы какие-нибудь.
– Какие гостинцы?
– Разные. Вот у тебя книга-талисман, да? У одной девчонки, помню, клубочек-проводник был. Но это редкость, конечно. Обычно думают, гостинец, а на деле чепуха какая-нибудь. Или просто от страха мерещится.
– А откуда они берутся? Книги, клубочки?
– Если б я знал! Тут бы с тобой время не тратил. Ты вот книгу где взял?
Яшка посмотрел на Ромку очень внимательно. Его круглые глаза мерцали зеленью и будто бы гипнотизировали. Но Ромка не поддался.
– Нет у меня никакой книги!
– Ну нет, так нет! – легко согласился Яшка и вдруг посмотрел на небо. – Мама дорогая!
Никакой мамы там, конечно, не было. Но от самого горизонта до середины неба чернела низкая туча. Ромка таких никогда не видел.
– Это что? – спросил он, чувствуя противный холодок. – Гроза? Или снег?
Яшка помотал головой. Выглядел он, честно говоря, не очень. Побледнел так, что веснушки стали ещё ярче. А волосы под шляпой, кажется, встали дыбом. По крайней мере те, которые торчали наружу – точно.
– Это мыши, – сказал Яшка тихо и хрипло.
– Чего?!
Ромка бы решил, что он шутит. Но больно уж лицо у Яшки было серьёзное. Похоже, что он боялся и боялся всерьёз.
– Летучие мыши, – объяснил Яшка. – Ветер-то юго-западный. При нём так всегда, если сразу не утихнет. Сначала крысы, потом нетопыри.
Он вплотную прижался к Ромкиной двери и спросил жалобно-жалобно:
– Впустишь? Или мне тут… Пусть сожрут?
Ромка аж подскочил.
– Конечно впущу!
Он распахнул дверь и скользнул по сиденью, освобождая место рядом с собой. Но Яшка смотрел в небо как зачарованный и садиться не торопился.
– Вот это тьма! – бормотал он. – Силища. Я такого в жизни не видел.
Ромке от его бормотания захотелось заткнуть уши и поскорее запереться в машине.
– Садись уже! – попросил он Яшку.
Тот глянул на Ромку и помотал головой.
– Друг, спасибо! Но мне никак. У меня колено не сгибается.
Он кивнул на левую ногу. Ромка вспомнил, что сразу обратил внимание на его странную походку. Так вот в чём дело! И что теперь? Не может же Ромка оставить его на съедение нетопырям!
Пока Ромка изо всех сил пытался что-нибудь придумать, Яшка тоже времени зря не терял.
– Я знаешь чего? Я помещусь, если ногу на оба задних сиденья положу! Только ты тогда вперёд пересядь.
Ромка просиял. Ну надо же, как просто! А он и не сообразил.
– Сейчас!
Он уже поставил ногу на землю. У Яшки как-то странно блеснули глаза. Наверное, от радости, что не достанется нетопырям.
– Стой!
От крика, громкого и отчаянного, Ромка застыл.
А Яшка наоборот задёргался, как марионетка на верёвочках.
– Да вылезай же ты! – прошипел он.
Лоб у него покрылся мелкими каплями пота, левое веко задёргалось.
– Оба ни с места! Я – комендант, и я приказываю!
Теперь уже Ромка не сомневался, кого слушаться. Он быстро убрал ногу и захлопнул дверь.
Яшка зло сплюнул и выставил перед собой метлу. Как будто это была не метла, а какое-нибудь оружие.
Комендант подошла совсем близко.
– Ну здравствуй, Яшка Чёрный Медведь! Давно про тебя не слышала! – сказала она весело.
– Здравствуйте, комендант! – ответил Яшка, опустив глаза.
Ромка с каким-то даже злорадством подумал, что в глаза он не смеет называть коменданта Ксюней. Вот и нечего! А то за глаза мы все смелые!
– Говорят, шалишь? – спросила комендант, обходя Яшку со спины. – гостинцами балуешься?
Глаза у Яшки забегали, шляпа съехала на затылок.
– Да какие это гостинцы, комендант? Метла-заметайка? Детский сад, честное слово.
– В умелых руках и метла-заметайка – оружие, – усмехнулась комендант. – А твои руки дело знают.
Ромка перестал слушать их пикировку и с ужасом посмотрел на приближающуюся тучу. Она зависла уже совсем рядом. Для тучи низко, для стаи летучих мышей странно высоко. Наверное, ещё чуть-чуть и чудища с перепончатыми крыльями начнут их атаковать.
– Залезайте скорей! – позвал Ромка.
– Ничего, – помахала рукой комендант. – До дождя успеем.
– До чего? – удивлённо переспросил Ромка.
Неужели она не видит нетопырей? Хотя Ромка тоже не видит. Это ему Яшка
рассказал… В душе шевельнулось нехорошее подозрение.
– Думаю, снега не будет, – ответила комендант. – Всё-таки ветер юго-западный.
– А нетопыри? – осторожно спросил Ромка.
Яшка издал странный звук, как будто подавился.
– Какие нетопыри? – переспросила комендант и почти сразу впилась взглядом в Яшку. – Ты его чем тут пугаешь?
В её голосе послышались зловещие нотки.
– Да я так, шучу, – замахал руками Яшка. – Вы же видите. Я его даже из машины не звал!
Ромка хотел возразить, но быстро передумал. Что он – ябеда что ли?
– Ну из машины бы он, положим, и не вышел, – задумчиво протянула комендант. – Я ему это запретила под самым страшным страхом.
Яшка снова как будто подавился. И Ромка вдруг понял, что тот давится не чем-нибудь, а смехом.
Комендант подошла к машине и открыла заднюю дверь, но не Ромкину, а другую.
– Ладно, Чёрный Медведь! Садись!
Ромка хотел объяснить, что вдвоём они на заднем сиденье не поместятся из-за Яшкиной ноги, но не успел. Яшка проворно прижал к себе метлу и юркнул в машину. При этом его левая нога согнулась ничуть не хуже правой. Ромка выразительно посмотрел на него, но промолчал.
Комендант захлопнула дверь снаружи. Что-то пискнуло, и замки автоматически защёлкнулись. Ромка с Яшкой переглянулись. Как ни крути, а теперь они оба были заперты.
Комендант подняла лицо к небу. Ветер подхватил её длинные волосы, растрепал и с силой бросил обратно. Она на миг замерла, как будто не поверила. А потом подняла руку. Широкий рукав надулся как парус.
– Ничего себе! – прошептал Яшка. – Переменился! Ветер переменился. Третий раз за день!
Он смотрел на коменданта круглыми глазами и всё крепче сжимал ручку метлы.
Комендант села в машину. Ромке показалось, что лицо у неё стало старше – вот прямо за несколько минут.
– Это что, комендант? – истерично спросил Яшка. – Северный?
В его голосе отчётливо звенел ужас.
– Северный, – согласилась она. – Но это ещё ничего не значит!
– Ага, ничего! Я такого за всю жизнь не видел!
– У тебя не слишком длинная жизнь, – заметила комендант.
– Можно подумать, у вас такое было! – съехидничал Яшка.
Комендант невозмутимо кивнула.
– Было и даже несколько раз.
– Вот прямо четыре ветра за сутки? – недоверчиво переспросил Яшка.
– Прямо четыре.
– И когда?
Комендант вздохнула.
– Тебе хватит, если я скажу, что ничего непоправимого тогда не произошло?
Яшка недовольно запыхтел.
– А поправимого?
– А поправимое мы в состоянии исправить. Так что нечего тут панику разводить!
Эти её слова прозвучали как приказ. И странное дело, Ромке сразу же стало спокойнее.
Яшка замолчал, завозился, пристраивая метлу на коленях. Ручка у неё была длинная, но ничего – поместилась.
– Поехали! – сказала комендант.
И они поехали. Сначала машина набрала приличную скорость. Но из тучи, нависавшей всё ниже, повалил снег. Он падал и падал седыми разлапистыми хлопьями. Хлопья разваливались, не долетая до земли, и снежное крошево оседало в подмёрзшую грязь.
Дорога за минуты покрылась льдисто-снежной коркой, скользкой и неровной. На повороте машину занесло, не сильно, но всё равно даже Ромка отчётливо ощутил, что колёса на миг потеряли сцепление с землёй.
Комендант стиснула зубы и, выкрутив руль, сделала что-то такое, от чего машина вернулась на место.
– Пронесло, – констатировал Яшка. – Метров пять.
Комендант молча кивнула. А Ромка подумал, что сказано конечно верно, но пронесло и в другом смысле – и это важнее.
Теперь машина ползла в правой полосе, и Ромка мог наблюдать во всей красе, как заметает обочины и как кусты превращаются в сугробы. Сперва снег налипал на ветки, потом осыпался и налипал снова. Ромка решил, что ещё немножко и пространство вокруг превратится в снежную целину. Странно, что дорога ещё выделялась среди этих белых барханов, а не исчезла под ними.
– Прорвёмся? – спросил вдруг Яшка. – Или…
– Пока никаких «или», – сказала комендант, но в её голосе не было уверенности.
– Да вы не думайте, я смогу! – непонятно уверил Яшка.
Он не отрываясь смотрел на дорогу и всё крепче сжимал ручку метлы. Ромка с удивлением заметил, что его круглые глаза стали тёмными и похожими на щели, а губы беззвучно зашевелились. Как будто Яшка про себя читал стихи.
Машина, вихлявшаяся в колеях, вдруг выровнялась, взревела и понеслась легко и плавно.
Ромка подумал, что зря комендант прибавила скорость. Сейчас ведь опять занесёт и ещё не факт, что всё так легко обойдётся. Он прижался к стеклу, пытаясь рассмотреть: что там, под колёсами. Лёд, снег, грязь? И с ужасом и восторгом обнаружил, что под колёсами – ничего. Машина летела сантиметрах в пятидесяти над дорогой.
– Спасибо, Чёрный Медведь! – сказала комендант. – Но мы бы обошлись. Не трать зря силы. Мало ли, что впереди.
Яшка на миг оторвал взгляд от дороги и посмотрел на коменданта:
– Зато теперь я точно знаю, что это «впереди» у нас будет. А то бы ведь размазало где-нибудь на повороте!
Комендант пожала плечами и вцепилась в руль. Судя по всему, ей было непросто управлять летящей машиной. Как будто все гидроусилители перестали работать и чтобы сдвинуть с места хоть руль, хоть тормоз приходилось давить изо всех сил.
Ромка почувствовал, что книга под курткой зашевелилась. Кажется, ей понравился новый вид перемещения. Она даже слегка завибрировала. Ромка уже не в первый раз подумал, что книга становится похожей на кошку. Урчит, шипит, цепляется за всё подряд, если не хочет вылезать. Ромка посмотрел на часы. До полутора часов его воссоединения с книгой было ещё далеко. Прошло всего сорок минут. Ну ладно! Пока ему торопиться некуда – книгу никто не отбирает.
– Тебя на сколько ещё хватит? – спросила комендант.
Яшка пожал плечами.
– До конца, наверное.
Ромке захотелось уточнить, до чьего конца. Но делать этого он не стал. Снежный буран – не самое лучшее время для таких шуток.
– Смотри, – качнула головой комендант. – Я могу что-нибудь своё запустить.
– Да не надо своё, – отказался Яшка. – Тем более, она теперь тоже общая.
Ромка сначала не понял, о чём это он. Но Яшка тряхнул перед его носом метлой, и Ромка догадался.
– Она особенная, да? – осторожно спросил он.
– Прямо особенная! – проворчал Яшка, не отрываясь от дороги. – Обычная метла-заметайка.
– Заметает след, прокладывает тропы на пересечённой местности, поднимает в воздух на высоту до пяти метров, – продолжила за него комендант.
– Круто! – присвистнул Ромка.
– Не свисти! – взвился Яшка. – Пути не будет!
Он так яростно прожёг Ромку взглядом, что тот даже осмотрел куртку – не задымилась ли.
Пейзаж за окном изменился. Деревья и кусты появлялись реже, зато всё чаще мелькали дома. Сначала низенькие одноэтажные, потом повыше – в три и даже четыре этажа.
Они остановились около трёхэтажного особняка. Ромка подумал, что в таком вполне мог бы расположиться провинциальный музей или театр. Но похоже здесь было что-то совсем другое.
– Я не пойду, – громко сказал Яшка. – Я уже тут был. Хватит.
– Пойду я, – успокоила комендант и повернулась к Ромке. – Составишь компанию?
Ромка завертел головой, пытаясь по выражениям лиц своих спутников понять: идти или нет. Но ничего по этим самым лицам понять было невозможно. Яшка прикрыл глаза и тяжело дышал. Он вообще выглядел так, будто пробежал кросс и свалился под финишной ленточкой. Только вместо ленточки был ремень от сиденья. Комендант невесело улыбалась и смотрела мимо Ромки.
– Если хотите – составлю, – после неприлично длинной паузы решился Ромка.
– Хочу, – просто ответила комендант.
Они вышли из машины. Сначала комендант, потом Ромка. На свежем снегу у него заскользили ноги, и он чуть не растянулся прямо под колёсами.
Яшка наблюдал за ними через опущенное стекло. На Ромкины попытки свалиться он отреагировал бурно. Сначала хохотнул, потом начал отчитывать.
– Назвался груздем, – ворчал Яшка, – значит, не увиливай! А то ишь – умный какой. Спрячешься под машиной – вытаскивай тебя оттуда! Или ногу какую сломаешь. И что? Мне тогда вместо тебя идти?
Вроде бы он шутил, но шутил как-то совсем не весело. Ромке вот ни капельки не хотелось смеяться. Он наоборот даже разозлился.
– Не надо меня доставать! А то… Достал уже один такой!
Яшка не обиделся, а странно улыбнулся и сделал вид, что собирается подремать. Закрыл глаза, подставил ручку метлы под щеку.
– Заметайку давай! – вдруг сказала комендант.
Яшка будто не услышал. Не пошевелился, не ответил и даже еле слышно всхрапнул.
– Чёрный Медведь, ничего не получится! – вздохнула комендант. – Заметайку придётся отдать. Да чего ты – она ведь разряжена. После такого полёта…
Яшка открыл глаза и скривил рот, словно реветь собрался.
– Зарядить я бы её за неделю зарядил! Может, оставим, а?
– Не могу, – покачала головой комендант. – У меня тоже… Отчётность. Лучше мы отдадим это, чем каждую неделю будем принимать у себя контролёров. Мы подписали соглашение. А сейчас уже месяц ничего не сдавали. Так что сегодня и твою заметайку, и его книгу придётся сдать.
Яшка сверкнул глазами и снова стал похож на дикого кота.
– Всё-таки книга? Жаль, я тебя из машины не успел выманить. Это там ты весь из себя под защитой был, а на улице отдал бы её мне, как миленький!
– Не отдал бы, – возразила комендант. – Книга у меня.
– Ах вот как! – вскинулся Яшка и аж губами зашевелил, что-то прикидывая.
– Даже не думай! Да и незачем – книга слабенькая совсем.
– Слабенькая? – удивился Яшка. – А мне говорили, что такой ещё никто не находил.
– Кто говорил-то? – спросила комендант. – Мальчишки с Пристани? Сам знаешь, какие из них специалисты. А чуда-то хочется.
– А вы уверены? Ну что книга слабая?
– Ты сомневаешься? Посмотри сам.
Комендант открыла рюкзак и прямо через открытое окно протянула Яшке книгу. Понятное дело – синюю. Яшка провёл по обложке ладонью, понюхал корешок, перелистнул страницы. Глаза у него опять из кошачьих щёлок стали круглыми, а сам он поскучнел и как будто сдулся.
– Да, чепуха! Такой если только… Хорошие сны приманивать.
– Не думаю, что в Гильдии будут приманивать хорошие сны, – вздохнула комендант.
– Где? – переспросил молчавший до этого момента Ромка.
– В Гильдии, – ответила комендант. – Мы сейчас с тобой идём в Гильдию шкиперов. Регистрировать тебя как нового воспитанника Ратуши и сдавать гостинцы.

Глава седьмая

I
И Защёлыш сдался. Лишь просил никому о покупке не рассказывать. И принёс судье свёрток. Тот развернул его и ахнул от восхищения. Шкура была так хороша, что глядя на неё, хотелось зажмуриться. Не серая, а белая, покрытая упругими семиконечными чешуйками, она мерцала и искрилась в полутьме комнаты, издавая аромат свежескоженной травы и молока. Наверное, судья выполнил бы обещание и о белой шкуре никто бы не узнал, но пришло время сыну судьи собираться в первое плавание. Разве же мог отец не отдать ему чудесную кольчугу из белой чешуи? Моряки, когда увидели её, изменились в лице. «Откуда?» – спросил шкипер корабля и его тон не предвещал ничего хорошего. Даже самые прожжённые негодяя с морских судов, запросто отдавшие бы свою левую руку, если бы в правую им за это насыпали золота, не могли простить гибели детёныша морского змея, называемого так же драконом. Маленького белочешуйчатого, пахнущего сеном и молоком. Слишком крепким узлом был завязан мир мореходов с миром морских драконов, слишком ужасной болью прорвалась эта потеря в сердца взрослых драконов, слишком тяжёлой данью обернулась эта гибель для моряков. Сын судьи объяснил, что шкура для кольчуги куплена отцом у кормчего Защёлыша за неслыханную цену. Ничего не сказал в ответ шкипер, но с тех пор моряки стали сторониться кормчего. Да что там сторониться – ни один не хотел пройти с ним по одной улице! Защёлыш не сразу уразумел, что произошло. Он сначала сомневался, потом тревожился, затем бесновался, а после впал в глубокую тоску и топил свои дни в крепких напитках и неглубоких снах.
Время шло, но Защёлышу не становилось легче. Его списали на берег и никто не хотел поручать ему никакую другую работу. И однажды, когда даже ему стало ясно, что едва ли его простят хоть когда-нибудь, Защёлыш решился. Вышел к Белой Мели, подставил лицо бушевавшему седьмому ветру и выпил содержимое пузырька, полученного от судьи за ту самую, сломавшую всю его жизнь шкуру. Нектар горной вишни с Острова Диких Деревьев обжёг его горло блаженством и нестерпимой болью. Эти боль и блаженство разлились по всему его телу, от головы до кончиков пальцев, порождая беззвучные стоны и затмевая зрение. Защёлыш понял, что сегодня его прощальный день на земле. И кривя посеревшие губы, произнёс второе пророчество. Последнее.

II
Про Гильдию шкиперов Ромка уже слышал, а что шкипер — это капитан торгового судна знал давно. Он только не понимал, причём тут регистрация и гостинцы?
– А гостинцы что – повезут по морю продавать? – спросил он. – И меня?
– Особенно тебя, – хмыкнул Яшка.
– Никто ничего продавать не будет, – вмешалась комендант. – Просто вся власть города сосредоточена в Гильдии шкиперов. Так… исторически сложилось. Только и всего.
Она посмотрела на Яшку и потёрла лоб.
– Силён ты, Чёрный Медведь! Я тебя бояться начинаю.
– Да вы что? – замахал руками Яшка. – Последний гостинец отбираете!
Он вздохнул, чуть помедлил и протянул коменданту метлу.
Она взяла, протянула Ромке.
– Подержи!
Ромка подхватил гладкую деревянную ручку. Ручка была тёплой и терпко пахла полынью. Ромка вдохнул запах поглубже, и перед глазами у него поплыло. Еле на ногах удержался.
– Дыши в сторону! – велела комендант и снова повернулась к Яшке. – Ну давай!
– Чего? – округлил и без того круглые глаза Яшка.
– Последний гостинец, как сказал.
– Так вы же уже забрали!
– Ты кому врёшь? – вздохнула комендант. – Зеркало давай. Которым ты нам чуть глаза не отвёл. Ладно Ромке, он неопытный. Но ведь и мне! Идти нужно, а я всё стою, болтаю. Хорошее, да?
– Да не зеркало это! – помотал головой Яшка. – Ведьмина пудреница.
– Ого! – восхитилась комендант. – Я же говорю: силён ты стал!
– Может, хоть её оставим?
– Не могу. Опасно. Давай!
Яшка вздохнул и вытянул из кармана плоскую серебристую коробочку.
– Прямо закрытая работает? – удивилась комендант.
– Ещё бы! – гордо хмыкнул Яшка. – Чего же мне – пудру по карманам рассыпать?
– Такую пудру я бы даже в пудренице носить не рискнула.
– Да не! Нормально. Там замочек хороший, заговорённый.
– Заговор проверенный? – начала было комендант и осеклась. – Всё! Хватит!
Она молча взяла пудреницу и пошла к особняку. Ромка поплёлся за ней с метлой в руках.
Яшка ничего не сказал. Упал лицом в спинку переднего сиденья и затих.
Ромка поднялся по высоким каменным ступеням вслед за комендантом. Он вообще шёл за ней как телохранитель. Хотя нет, телохранителем он мог стать через полчаса, не раньше. А пока он шёл за ней как хвостик.
Сразу же за тяжёлыми дверями Ромка увидел стеклянную кабину и турникет-вертушку, перегораживающий вход. За стеклом вместо вполне ожидаемой старушки-вахтёрши маячил совсем нестарый дядька. Голова у него была лысая и блестящая.
– Благоденствия и здоровья! – поприветствовал дядька в громкоговоритель и замер, ожидая ответа.
– Здоровья и благоденствия! – согласно кивнула комендант. – Комендант Ратуши с новым воспитанником. Требуется регистрация и оформление неучтённых гостинцев.
Дядька выдвинул из своей кабины стеклянную полочку. Ромка подумал, что похожие конструкции бывают в банковских кассах. Ты кладёшь на неё деньги, а тебе из-за стенки передают чек.
Никаких денег комендант на полочку класть не стала. Она вынула из кармана и положила заламинированный прямоугольник. Ромка рассмотрел цветную фотографию и круглую синюю печать.
Дядька внимательно поглядел на прямоугольник и вернул его, добавив какую-то узкую белую бумажку.
– Всё в порядке. У вас десять минут. Проходите.
Турникет повернулся, открывая проход. Комендант подтолкнула Ромку перед собой и он оказался первым в ярко-освещённом холле. В холл выходили три белые двери с позолоченными табличками наверху. Вдоль стен, обшитых гобеленовыми картинками, стояли кадки с какими-то хвойными деревцами. Между кадками – кожаные диванчики с рассыпанными на них цветными журналами. Ромка увидел на обложке диковинно-длинную гоночную машину с неизвестной эмблемой на капоте. На такой машине было бы неплохо подъехать к Ронькиному подъезду или к школе. Сразу бы решились сто и одна проблема.
Ромка хотел было плюхнуться на диван, чтобы рассмотреть журнал как следует, но комендант крепко взяла его за плечо и не пустила.
– Нет времени, – сказала она.
Ромка посмотрел на неё удивлённо. Он был уверен, что в подобных местах приёма ждать и ждать, не хуже, чем у кабинета участкового врача. Но, похоже, он ошибся.
Над дверью, рядом с которой они стояли, зажглась лампочка. Глядя на неё, Ромка снова вспомнил про поликлинику. Комендант открыла дверь и подтолкнула Ромку. Он вошёл и остановился, оглядываясь. Перед ними была приёмная. Классическая такая со столом секретарши и кофемашиной в углу. И даже пахло в ней вполне предсказуемо: кофе, духами и освежителем воздуха. Ничего особенного. Необычным было только то, что вместо симпатичной девушки за столом сидел ещё один дядька с лысиной. Правда, у этого волосы всё-таки имелись. Короткие, чёрные, торчащие как иголки у ежа. Но их было совсем немного – чуть-чуть на лбу и ещё меньше на затылке.
– Сначала вы, – сказал дядька вместо приветствия, кивнув коменданту, – потом он. Вещи оставьте.
– Конечно, – ответила комендант и сунула рюкзак Ромке.
Она вся подобралась и стала похожа на уставшую охотничью собаку. То ли борзую, то ли гончую.
Ромка подумал, что один никуда идти не хочет. Но кто его спрашивал? Он встал в углу, опираясь на метлу. Рюкзак поставил в ногах, потому что держать его в руках не получилось – слишком тяжёлый оказался.
Дядька за столом на него не смотрел. Он сосредоточенно листал потрёпанную тетрадь и периодически делал в ней какие-то пометки. Ромка решил на дядьку тоже особо не пялиться. А то мало ли?
Комендант появилась в приёмной быстро и бесшумно. Только что не было и вот уже стоит рядом с Ромкой.
– Теперь ты, – сказала она, поправляя растрепавшиеся волосы. – Зайдёшь в кабинку. Там сканер, который подтвердит, что у тебя нет неучтённых гостинцев. После подтверждения автоматическая камера сфотографирует твоё истинное лицо и принтер распечатает документ. Останется только приклеить фотографию и поставить печать. Но это внизу. У вахтёра.
У Ромки нехорошо дёрнулось сердце. Подтвердит отсутствие неучтённых гостинцев? Так она сказала? А если не подтвердит – что тогда? Он изо всех сил пытался придумать, что сейчас делать. Отдать книгу сразу? Коменданту? Или там, в кабинете? Или…
Ничего придумать он не успел.
– Иди! – велела комендант и открыла перед Ромкой дверь. – Можем опоздать.
Ромке было наплевать, опоздают они куда-то или нет. В этот момент его волновало только одно – книга.
Сразу же при входе Ромка понял, что в кабинете никому её не отдаст. Просто потому что некому. Не было там людей. Кабинка со сканером была, и какой-то аппарат мигающий разноцветными огнями, и большой серый принтер с заправленными в лоток картонными прямоугольниками – были. А из людей – никого.
Сканер замигал синими огоньками, приглашая, и дверца кабинки открылась.
Ромка прижал книгу к себе. Через куртку он почувствовал, как она исходит жаром и нервно дёргается. Будто чьё-то сердце – тук, тук, тук. Нет, не пойдёт он с ней в эту проклятую кабинку!
Сканер протяжно запищал, зажёг зелёную лампочку. А потом раздался щелчок затвора и мигнула ослепительная вспышка. Из щели, которую Ромка не заметил сразу, выполз лоток с фотографией. Ромка осторожно протянул руку, взял глянцевую карточку и с глупой надеждой посмотрел на неё. Ну конечно не было там никакого лица! Одна только белая блестящая пустота. Вот вам и истинное Ромкино лицо, так сказать, для предъявления при регистрации! Интересно, кто его такого зарегистрирует?
А должна была получиться самая обычная фотография. Как для ученического билета. Для билета? Где-то он совсем недавно… В голове шевельнулось воспоминание: Ронька отрезает маленькую фотографию и протягивает ему. А ведь она у него с собой!
Ромка не знал, что хуже – предъявить пустую карточку или с лицом девчонки. Но ведь ему сказали, что на фотографии будет его «истинное лицо». Вдруг оно у него именно такое? Кто проверит? Или проверят и запросто?
Серый принтер застонал и неохотно, застревая на каждой строке, распечатал что-то на заправленной в него картонке. Картонка зависла между столом и полом.
Ромка подхватил её, краем глаза прочитал слова «воспитанник старшей группы городского интерната «Ратуша».
И тут всё закончилось. Потому что погас свет и стало абсолютно темно.
Ромка ахнул и на ощупь рванул к двери. Хорошо, что двигаться пришлось по прямой и никаких особых препятствий не было.
В приёмной оказалось не намного лучше. Свечка в витом подсвечнике на секретарском столе горела неровно. Язычок пламени метался, как от сквозняка, и то вырастал до опасных размеров, то превращался в точку-светляка.
Секретарь отчаянно стучал по каким-то клавишам, а комендант застыла у самого выхода.
– Сейчас, – повторял секретарь, – сейчас всё разъяснится!
Судя по тому, что смотрел он на клавиши под своими пальцами, эти слова были обращены вовсе не к коменданту и уж тем более не к Ромке.
– Успел? – спросила комендант Ромку, тревожно поглядывая на часы.
Ромка молча кивнул и помахал картонным прямоугольником, отловленным около принтера.
– Пойдём!
Не обращая внимания на секретаря, комендант буквально потащила Ромку из приёмной. Хоть он и не думал сопротивляться!
В коридоре было посветлее. Через окна сочился слабый дневной свет. Хвойные деревца в кадках нахохлились и остро запахли лесом.
– Быстрее! – велела комендант.
Ромка прибавил шаг. Теперь он почти бежал. При каждом шаге книга толкала его под рёбра, будто подгоняя.
У вахтёра за стеклом горела свечка побольше. Огонь у неё был высокий и ровный, хотя наверняка вокруг гуляли сквозняки. Сам вахтёр тоже щёлкал по каким-то клавишам и почему-то казался постаревшим и серым.
– Давай, что получил! – протянула руку комендант.
Ромка сунул ей прямоугольник из принтера и, окончательно решившись, достал фотографию Роньки. Сердце тревожно стукнуло под горлом, но комендант на фотографию даже не посмотрела. Она сложила бумаги на лоток-передатчик и щелчком отправила их на сторону вахтёра.
Тот вздрогнул, оторвался от своих клавиш. Ромка снова почувствовал острый страх. Вот сейчас… Но вахтёр ничего рассматривать не стал. Мазнул по карточке клеем, прижал к картонке и будто для прочности склейки опустил на неё тяжёлую круглую печать. Обошлось!
Ромка облизнул пересохшие губы и потянулся к лотку.
– Поздравляю нового воспитанника! – вахтёр дежурно улыбнулся. – Не извольте терять!
При этом глаза у него остались холодными и тревожными. Стоило Ромке забрать документ, он снова прилип к клавишам.
Комендант распахнула тяжёлую дверь, и Ромка первым выкатился на улицу.
За то короткое время, которое они пробыли в Гильдии, на улице многое изменилось. Во-первых, прекратился снегопад. Теперь небо казалось высоким и ледяным, как стальной лист, накрывший пространство от горизонта до горизонта. Во-вторых, на всех окрестных домах загорелись туманные огни аварийного освещения. И в-третьих, машина коменданта темнела закрытыми наглухо окнами и была похожа на подводную лодку перед погружением.
Комендант нашла её глазами и улыбнулась.
– Дождался! Аккуратист.
Ромка не понял, почему Яшка – аккуратист, но спрашивать не стал. Он вспомнил, что когда уходил в комнату со сканером, метла-заметайка и комендантов рюкзак остались в приёмной, а когда вернулся – ничего уже не было. Или он не заметил в темноте?
– А где ваш рюкзак? – поинтересовался он, потому что про метлу спросить постеснялся.
Комендант хлопнула себя по карману.
– Здесь. Он теперь пустой и маленький. А ты – молодец! Зря время не тратил. Мы успели.
– Куда успели? – не понял Ромка.
– Нам дали на всё-про всё десять минут. Если бы мы пробыли в Гильдии хоть на минуту дольше, пришлось бы оплачивать штраф. Не деньгами, но… В общем, ничего хорошего.
– Не деньгами, а чем?
Комендант сделала вид, что не расслышала вопрос и побежала к машине. Ромке осталось только догонять.
Яшка дремал всё в той же позе. Когда Ромка опустился рядом, он вздрогнул и поднял голову. Посмотрел на Ромку, посмотрел за окно. Громко и отчётливо выругался. А на немой Ромкин вопрос ответил коротко.
– Пятый! Северо-восточный.
– Ну, не совсем! – весело сфальшивила комендант. – До северо-восточного не хватает полградуса.
Яшка открыл окно, послюнил палец и выставил на улицу.
– Уже хватает, – сказал он почти сразу. – Поехали?
Комендант кивнула и завела машину.
– А что будет? – спросил Ромка. – От этого… Северо-восточного?
– Электричество отрубилось по всему городу, – ответил Яшка. – Тебе мало?
– Откуда ты знаешь, что по всему?
– Если хоть одна подстанция работает, в Гильдии свет не погаснет. Ясно тебе?
Ромка кивнул, хотя не было ему ясно. Ни это, ни многое другое.
Машина медленно катилась по узким улицам. Ромка подумал, что наверное их прокладывали тут, когда ездили на лошадях, а то и вовсе – ходили пешком. Тогда и ширины такой хватало. А теперь вон – движение одностороннее и то легковушка еле вписывается. С мопедом не разъехаться!
Этот мопед выскочил из переулка и, если бы вовремя не затормозил, влетел бы прямо в переднюю дверь.
Комендант зашипела и рывком остановила машину. У Ромки даже зубы стукнулись друг об друга и ремень, которым он был пристёгнут, натянулся и прижал его к спинке. А Яшка ничего, только хмыкнул.
Комендант вылетела из машины. Тот, кто сидел на мопеде, бросил его на дорогу и помчался. Он был маленький и тощий, но бежал ничего себе. Правда, не от коменданта, как думал Ромка, а навстречу. Хотя чего там было бежать? Три шага туда, три шага сюда, и он угодил прямо в её объятья.
Комендант схватила его за плечи и встряхнула. Не то чтобы сильно, но голова в шлеме отчаянно закачалась. Ромка смотрел с изумлением, а потом понял, что никакая встряска тут ни при чём, а это водитель мопеда так пытается снять шлем.
Потому что руки у него были заняты. Руками он вцепился в рукава коменданта и, судя по всему, отпускать не собирался.
Комендант осторожно ухватилась за шлем и сняла его. По плечам рассыпались белые кудряшки.
Пока Ромка пялился в окно, Яшка успел выйти из машины и, слегка припадая на левую ногу, подойти к коменданту.
Он что-то сказал, улыбнулся, девчонка с кудряшками отпустила коменданта и улыбнулась в ответ. Робко, едва заметно, но всё-таки. И тоже что-то сказала.
Яшка покраснел. Ромка никогда бы не подумал, что Чёрный Медведь может вот так краснеть, заливаясь пунцовой краской ото лба до шеи. Интересно, что же он такое услышал?
Сидеть в машине и гадать было глупо. И Ромка решился. Отстегнул ремень, распахнул дверь и вылез на улицу. Под ногами захлюпала вода. Недавний снег отчаянно таял, перемешивался с землёй, на глазах превращался в жидкую грязь. Ромка переступил, чтобы не стоять в луже, и сделал вид, что рассматривает колёса. Подходить к остальным ему было неудобно. Кажется, они все сто лет знали друг друга, а он им никто и звать никак. Поэтому он рассматривал колёса и слушал чужой разговор. Говорила в основном белобрысая девчонка, а комендант и Яшка иногда вставляли короткие вопросы.
– Свет погас, наши все на первом этаже собрались. Ну как обычно. У Лёльки пряничный домик со свечкой был. У Алекса – волшебный фонарь. Нормально так сидели.
При этих словах комендант поморщилась, а Яшка ехидно хмыкнул.
– А говорили: всё сдаём, у нас соглашение. Или это не гостинцы?
– Гостинцы, – согласно кивнула белобрысая. – Но они такие… Безвредные, слабенькие. Сам знаешь, Чёрный Медведь!
– Я-то знаю, – проворчал Яшка. – А контролёры?
– А контролёры их не найдут! Мы что – идиоты?
– Вы-то нет, но и они нет.
– Ни разу ещё не нашли! – гордо заявила белобрысая.
– Всё бывает в первый раз.
– Да, ладно, – отмахнулась белобрысая и продолжила. – Значит, сидим. И тут слышим: тук-тук-тук. Аж стёкла зазвенели. Мы даже не поняли сначала. А потом поняли – звонок-то не работает без электричества. Вот кто-то за дверной молоток и взялся! Подошли, открыли. А там Толик и ещё один, длинный такой. Жиран, кажется. Тоже с Пристани.
Услышав про Толика, Ромка напрягся. Где этот товарищ, там Ромкины неприятности, хоть он и не виноват ни в чём. Что там ещё случилось?
– Жиран – парень серьёзный, – задумчиво заметил Яшка. – Из-за ерунды беспокоить не будет.
– Так вот! – кивнула белобрысая. – Они на великах приехали. Представляете, под снегом? На обычных велосипедах, только что шины заговорённые, а то бы и не добрались. Сказали: на реке что-то страшное творится. Волны метровые, всё бурлит. Как в котле. А главное течение взбесилось. То в одну строну несёт, то в другую. Никогда такого не было! Если, говорят, кто из ваших на реке – нужно спасать. Они же знают, что наши там крутятся.
Комендант гневно сверкнула глазами.
– Иногда, если очень прижмёт, – поправилась белобрысая и замолчала.
Но комендант уже всё поняла. И Яшка понял. Они переглянулись и Ромка увидел, что у Яшки в глазах ужас, а у коменданта тоже что-то такое… Нехорошее.
– Сегодня кого прижало? – ледяным голосом спросила комендант.
Белобрысая молча ковыряла ботинком грязь.
– Ну! – встряхнула её комендант. – Быстро!
– Миру, – ответила белобрысая и разрыдалась.
Ромка похолодел. А ведь точно она на реке. Девчонка-перевозчик на маленькой аккуратной лодочке. Посреди метровых волн, камней и взбесившегося течения.
– В машину! – велела комендант.
Послушались все, разом. Даже рыдающая белобрысая метнулась на сиденье со скоростью сквозняка. Мопед сложили и устроили в багажнике.
– Я взяла мопед, – сквозь слёзы выдавила белобрысая, – и в город, вас искать! Так и думала, что вы в Гильдии. Толик сказал, что они бы сами на реку вышли, но им не на чем!
– Это Толику-то не на чем? – не поверил Яшка и ехидно уточнил. – А куда же делись пятнадцать лодок с Пристани? Ветром сдуло?
– Ты бы про ветер помолчал, – вмешалась комендант. – А то скажешь в благую минуту!
Яшка запыхтел, но кивнул. А белобрысая ответила.
– У Толика дядька катер отвязал и уехал. Вместе с напарником. И ключи от лодок с собой увёз. А там замки не взломаешь и цепи не перекусишь. Заговорённые. Сам знаешь, кто заговаривал. Вот и не на чем.
Комендант судорожно вздохнула.
– Я не знаю, – сказала она изменившимся голосом, – смогу или нет отстегнуть такую лодку. Чёрный Медведь, у тебя точно ничего не осталось?
Яшка вздохнул, засунул руку под куртку.
– Осталось. Только вряд ли поможет.
Он вытащил очки-хамелеоны.
– Это что? – спросил Ромка. – Очки, застилающие зрение?
– Чего? – не понял Яшка. – А, нет. Обычные. Продать можно на барахолке. Рублей сто дадут. Лодку напрокат взять хватит. Только лодочников-то всё равно нет. У кого брать?
Ромка почувствовал, как книга снова зашевелилась. Что это с ней? Вроде ничего такого опасного поблизости? Он потрогал её под курткой и тут же нащупал в кармане что-то металлическое. Ключ! Ключ от лодки номер то ли семь, то ли шесть.
– Я смогу отстегнуть лодку! – закричал Ромка.
– Силён! – удивился Яшка. – А точно сможешь?
Вместо ответа Ромка вынул из кармана и поднял над головой ключ.
– С Пристани? – спросила комендант. – Ты что – в самом деле воришка?
– Думайте, что хотите! – выпалил Ромка и положил ключ на сиденье.
– Да ладно тебе! – хлопнул его по плечу Яшка. – Стащил и стащил. Чего теперь? Может, у тебя были такие причины, что иначе никак!
– Может, и были, – согласился Ромка.
– Я хочу думать, – вмешалась комендант, – что ты – честный человек. А ключ взял, поддавшись минутной слабости. Что тебе стыдно и что такое никогда не повторится.
Ромка почувствовал, что краснеет.
– В принципе, – просипел он, потому что голос вдруг куда-то делся, – так и есть.
– Отлично! – кивнула комендант.
– А я бы на твоём месте не раскаивался, – признался Яшка. – Я бы радовался, что ключ есть. Вот честно!
Ему никто не ответил. Комендант не отрывалась от руля, белобрысая вытерла слёзы и осматривала себя в маленькое зеркальце. Увиденное ей явно не понравилось, и она начала прихорашиваться. Причём очень странными способами: кусала губы, тёрла рукавами щёки и приглаживала пальцами чёлку. А Ромка ответил бы, конечно, но постеснялся.
Они ехали по узким улочкам, спускаясь всё ниже и ниже. Дорога теперь уже была не скользкой, а мокрой. Весь выпавший снег растаял и его унесло в канализационные сливы. Или ещё куда – Ромка не особенно разбирался. Ключ от лодки забрал Яшка. Держал его около рта и что-то беззвучно шептал.
– Заговариваешь? – спросила комендант.
– Куда мне? – сокрушённо поморщился Яшка. – Проверяю просто – есть на нём что-нибудь или нет.
– Ну и?
– Вроде нету. Хотя… У этих лодочников такая силища! Эх!
Яшка вздохнул и безнадёжно махнул рукой.
– А вот откуда у них силища? – спросил Ромка.
Этот вопрос волновал его давно. Подумаешь, должность! Лодочник. Ерунда, а не должность. Но почему-то даже ему было понятно, что это не так. И что в Толиковом дядьке кроется нечто настолько непростое, что даже докапываться до правды боязно.
– Насмешил! – невесело усмехнулся Яшка. – Правда, что ли, не знаешь?
– Чёрный Медведь, он – новенький! – вмешалась комендант. – На самом деле, а не как ты.
– Да я что? – пожал плечами Яшка. – Я объясню. Во-первых, они оба из Гильдии. Один – сменный секретарь, второй – Архивариус. А во-вторых, сидят на реке. А река – самый верный путь. И за гостинцами, и… Да за чем угодно! Знаешь, сколько у них там всего в руках перебывало? Было б смешно силу не накопить!
Ромка кивнул. Не то, чтобы ему всё стало ясно, но по крайней мере хоть что-то начало вырисовываться. Никакие они, выходит, не лодочники. Они – люди из Гильдии и этим всё сказано.
– С ними вряд ли кто в городе справится, – задумчиво протянула белобрысая.
Ромка посмотрел на часы. Если Толик не обманул, то осталось десять минут. Десять минут до того времени, как с Ромкой тоже никто не справится. Он осторожно погладил книгу. Книга отозвалась мягким теплом. А потом… Потом ударила будто током и выпуклый цветок на корешке провалился под пальцем как кнопка. Ромка ахнул. Яшка повернулся к нему и уставился выжидающе. Белобрысая тоже повернулась и вытаращилась во все глаза. От такого внимания Ромке захотелось провалиться. Но ещё сильнее захотелось вынуть книгу и посмотреть, что с ней произошло. Здесь и сейчас, ни на кого не обращая внимания. Он нутром чувствовал, что это очень важно. И что нельзя медлить тоже чувствовал.
Ромка уже сжал книгу и начал вытаскивать из кармана, как в голове буквально взорвался чей-то приказ: «Не смей! Не при них!» Ромке подумалось, что это сама книга ворвалась в его мысли и теперь диктует свою волю. А он не смеет ослушаться. Ему это не понравилось. То есть, гораздо хуже – его это просто взбесило. И в то же время он не смог не согласиться, что доставать книгу при всех – опасно и глупо.
– Мне выйти нужно! – выпалил Ромка.
– Начинается! – возмутилась белобрысая.
– Мне правда нужно! На три минуты.
– Прямо здесь? – ехидно спросил Яшка.
Вдоль дороги стояли дома. Плотненько так. И ни кустов, ни деревьев. Если бы Ромке было нужно то, о чём подумал Яшка, место и вправду показалось бы неподходящим. Но ему-то требовалось выйти совсем из-за другого! К тому же он умел искать укрытия, которые никто с первого взгляда обнаружить не мог.
И сейчас уже присмотрел узенький переулочек между кирпичным особняком и одноэтажным магазином. Вход в магазин располагался с противоположной стороны, поэтому покупатели Ромке не помешают. А грузчиков или кого другого из магазинных сотрудников вряд ли понесёт на улицу в такую погоду.
– Здесь! – выкрикнул Ромка. – Пожалуйста.
– Ну… ладно, – как-то совсем растерянно согласилась комендант. – Только пять минут, не больше.
Ромка не думал, что она так легко согласится и отпустит его одного. Но она отпустила.
– Пять минут, хорошо? – повторила комендант, когда Ромка вылез на обочину.
Ромка кивнул и помчался в переулок.
Переулок оказался ещё уже, чем он думал.
Ромка шёл по оттаявшей земле и боялся, что заденет плечом мокрую стену магазина. До особняка было чуть дальше, но тоже – протяни руку и дотронешься.
Ромка прошёл метров десять и увидел, что впереди река. Ему стало интересно: неужели там правда метровые волны? Верилось в это с трудом, потому что на берегу ветер, если и ощущался, то совсем слабенький. Волосы на лбу растрепал, а сдуть капюшон не смог.
Книга под курткой пошевелила страницами. Ромка успокаивающе погладил обложку.
– Подожди капельку! – попросил он, передвигаясь почти вприпрыжку. – Я только на реку гляну.
И понял, что в первый раз разговаривает с книгой вслух. Книга не ответила, а тревожно задёргалась.
– Ладно, сейчас! – пообещал Ромка и остановился.
До реки оставалось всего ничего. Ромка почувствовал её запах – мокрого песка, тины, прелого дерева и чего-то ещё, от чего хотелось дышать поглубже.
Ромка уставился на воду. Вода была серая, спокойная, в мелкой ряби и крошечных водоворотиках. Ничего особенного! Ничего на такой воде с Мирой не случится.
Ромка успокоенно выдохнул и посмотрел на часы. Ему, вернее им с книгой, осталось пять минут. Пять минут и Ромка станет сильным, очень сильным. Ему этого нестерпимо хотелось и в тоже время было страшно. Как будто через пять минут в него вселится чужая сила, и кто его знает, что при этом будет с самим Ромкой? Вдруг от него и не останется ничего? Вдруг он просто перестанет быть собой? И что тогда?
Ромка тряхнул головой – да ну их, такие мысли!
Река шумела рядом. Звук у неё был ни с чем не сравнимый – шум воды, шелест ветра, чьё-то далёкое чириканье. И громкие равномерные всплески. Как будто что-то большое и тяжёлое падало плоским брюхом на воду, раз за разом. Ромка удивлённо уставился вдаль. Сначала он увидел облако брызг, потом – белый силуэт катера, а ещё через полминуты – застеклённую рубку и человека в плаще.
Ромка умом не успел ничего понять, но в душе что-то вздрогнуло и заныло. Как будто плохое ещё не произошло, но уже все обстоятельства сложились так, что произойдёт непременно. И ни Ромка, ни кто другой не сумеют это исправить.
Катер вырулил на середину реки. Он почти глиссировал. И всё-таки то ли мощности двигателя не хватало, то ли загрузка была слишком полной, но вместо скольжения по воде с высоко задранным носом, у катера получалось какое-то прыганье. Раз – нос поднялся, два – днище плюхнулось на воду. Раз – нос поднялся, два – днище плюхнулось.
Но несмотря на почти лягушачьи прыжки, двигался катер легко и стремительно. Неправильно, решил Ромка. Не по законам физики.
Кто стоял в рубке за штурвалом, было не видно, а вот человека на корме Ромка рассмотрел во всей красе. Да и что там было рассматривать? Дядька Толика стоял, широко расставив ноги, чёрный плащ бился за спиной. За прошедшие полтора часа он ничуть не изменился. Вот только плащ… Плащ стал совсем уж огромным. Он развевался метра на три в длину, не меньше. Одной рукой дядька держался за металлический леер, а другой… А в другой руке у него был знакомый до боли зелёный футляр.
Ромка решил, что прежних ошибок не повторит. Он изо всех сил вцепился в книгу и побежал прочь от берега.
Но было поздно. Книга уже почувствовала. И заметалась, раздирая карман. Ткань трещала, нитки рвались, выпуклые завитки царапали пальцы. Ромка ещё пытался её удержать, но книга уже выскальзывала из рук, окончательно и бесповоротно.
Когда она вырвалась, Ромка почувствовал самую настоящую боль. Боль повсюду – в ободранных пальцах, в слишком сильно согнутых локтях, в прикушенной до крови губе. Он подумал, что сам становится этой болью.
Если в первый раз книга летела стрелой, то сейчас приближалась к футляру больше похожая на раненую ворону. Кажется, ей тоже нелегко дался этот полёт. Полёт за две минуты до того, как… Но чего не случилось, того не случилось, и Ромка уже не видел, как она встретилась с футляром. Катер плыл слишком быстро.
Он разогнул пальцы, посмотрел на оторванный карман и сквозь зубы выдохнул. Книги больше не было. С Ромкой не было. И теперь уже навсегда. Он не мог в это поверить. Но знал, что это правда. Один раз чудо произошло. Во второй раз такого не будет. От того, что пять минут назад книга была у него и что это он сам во всём виноват, Ромка чуть не завыл. Да и завыл бы, если б не наткнулся взглядом на ошеломлённое Яшкино лицо.
Яшка стоял совсем рядом. Как его Ромка раньше не заметил? Яшка посмотрел на Ромку и за одно мгновенье изменился. Глаза у него превратились в зелёные щёлки, на лбу появилась острая морщинка.
– Всё-таки была! – сказал он с каким-то странным выражением.
В его голосе боролись ужас и восторг. Восторг побеждал.
– Была, – кивнул Ромка. – И нет.
– Сила! – восхищённо признал Яшка. – Я таких не видел. Да и никто, наверное. Значит, правда всё?
– Что – всё? – не понял Ромка.
– Да что Толик рассказал! Сколько тебе ещё нужно было? Ну чтоб стать её истинным хозяином? Полчаса?
– Две минуты, – признался Ромка и еле сдержался, чтобы не всхлипнуть.
У Яшки сверкнули глаза.
– Точно две?
– Мне Толик сказал.
– Ага!
Яшка кивнул. Лицо у него стало сосредоточенным и отрешённым. Он прикрыл глаза и беззвучно зашевелил губами.
– Ты чего? – испугался Ромка.
– Есть одна штука, – открыл глаза Яшка. – Можем попробовать. Только сначала к Мире съездим. А то пропадёт.
Ромка кивнул и они пошли к машине. Яшка впереди, Ромка следом.
Наверное, Ромка выглядел совсем паршиво, потому что даже белобрысая тревожно стрельнула в него глазами. А комендант посмотрела пристально, словно рентгеном просветила.
– Всё в порядке? – спросила белобрысая.
Как-то безнадёжно спросила, Ромке даже стало немного смешно.
– В порядке, – мелко закивал Яшка. – В полном боевом.
– В каком? – растерялась белобрысая.
– Да нормально всё, – успокоил Яшка. – Мы тут разведали. Выход к реке есть. По берегу до Пристани полкилометра. А на машине крюк делать – ого-го!
– Думаешь, быстрее пешком? – спросила комендант.
Серьёзно так спросила, как будто Яшка не мальчишка с сомнительными наклонностями, а старший товарищ.
– Конечно, – не менее серьёзно кивнул он.
– Может оставим их тут?
Ромка понял, что речь про него и белобрысую, но даже обидеться не успел.
Яшка выглянул из открытой двери и тут же качнулся обратно в машину.
Лицо у него побледнело.
– Шестой! – сказал он без всякого выражения. – Северо-западный.
– Ну и шестой, – улыбнулась комендант. – Зато потеплеет.
Улыбка получилась так себе.
– Потеплеет – это да! – нехорошо усмехнулся Яшка.
Ромка не выдержал.
– А зачем вы их считаете? – спросил он.
– Ты и этого не знаешь? – уточнил Яшка.
– Ну не знаю! И что?
– Да ладно, не злись! Нам теперь что злиться, что не злиться – один конец.
– Чего?
Ромка прямо ощутил, как глаза у него лезут на лоб. Что ему конец без книги – это понятно. Толик об этом рассказал и, судя по самочувствию, так и есть. Но остальным-то почему?
– В общем, так, – начал Яшка. – Чтобы покороче. Наш город – город Семи Ветров. Название старое, может даже древнее. Вот они тут и дуют. То один, то другой… То седьмой. При каждом ветре что-то происходит. Да ты кое-что сам видел. Например, при юго-западном крысы мигрируют. При северном – снег валит. Но к этому привыкли. И всё нормально. Только есть одно пророчество. Его каждый школьник знает. Оно у нас почти как гимн города. Я прочитаю, хорошо?
– Читай! – кивнула комендант.
Яшка перевёл дыхание и начал читать.
Сначала Ромка подумал, что это стихотворение. Но потом понял – нет. Если только верлибр. Яшка читал монотонно, подчёркивая одному ему понятный ритм.
– Семь ветров хранят наш город.
Семь ветров, сменяя друг друга,
Раздувают огонь в очагах,
Уносят болезни,
Наполняют упругой силой паруса,
Срывают маски с чужаков,
Приносят с собой то снежные тучи,
То воздух грозы и полыни,
То рассыпают на улицах соль
Из белой пустыни.
Но сойдутся времена
И ложь станет разменной монетой,
И сильные будут смеяться над слабыми,
И чужие дети не найдут приюта, кроме казённого,
И ветры сойдут с ума.
Будут дуть день и ночь, без счёта сменяя друг друга,
А потом смешаются и иссякнут.
И тогда придёт восьмой ветер. Последний.
Яшка закончил. Комендант кивнула, как будто соглашаясь с тем, что прозвучало. Белобрысая совсем притихла и не подавала признаков жизни, только беззвучно дышала и иногда часто-часто моргала.
– Хотите сказать, – спросил Ромка, обмирая, – что вот это всё произошло? И что скоро подует восьмой ветер?
– Ну, – пожал плечами Яшка, – похоже. Раньше никогда ветер не менял направление шесть раз за сутки.
– А когда он подует – то что?
– А этого никто не знает, – вмешалась комендант.
– Этот ветер ещё никогда не дул, – объяснил Яшка. – Но ты же понимаешь. В пророчестве сказано: последний.
– Конец света? – уточнил Ромка.
Ему показалось, что он сейчас спит и ему просто снится длинный жутковатый сон. Но если напрячься, можно проснуться. Дома, у бабушки и Лыса Петровича.
– Скорее, конец города, – поправил Яшка. – Хотя для нас это, наверное, одно и то же.
За окном что-то громыхнуло.
Ромка и белобрысая ахнули. В один голос.
– Это просто гром, – успокоил Яшка. – При северо-западном ветре всегда гроза.
Ромка кивнул и почувствовал, как рот наполняется горечью. Будто он пожевал листья полыни.
– Ладно, пошли! – скомандовала комендант.
– Все вместе? – с сомнением уточнил Яшка.
– На Пристань все, а там посмотрим.
Пристань показалась Ромке незнакомой и заброшенной. В окнах домика не горел свет. У сарая не бродили куры. На входной двери висел тяжёлый замок.
– Никого! – объявил Яшка. – Кто бы сомневался?
– А где Толик? – спросил Ромка.
Ему очень хотелось лишний раз убедиться, что с Толиком всё в порядке.
– Так я же сказала, – подала голос белобрысая. – Они с Жираном в Ратушу приехали!
– Ну приехали, а потом?
– Остались, конечно! Чего им в такую погоду по улицам шастать?
– А там вот так запросто можно остаться? – удивился Ромка.
– Нашим – можно! – улыбнулся Яшка.
– А Толик – тоже… наш?
– Конечно!
– Так у него же дядька есть.
– Это потом выяснилось, что есть. А сначала его, как тебя, в Ратушу оформили.
– А он что – тоже неместный?
– Конечно! Года два назад появился. Да по нему видно! Особенно, когда ветер юго-восточный.
– Почему особенно?
– Потому что. При юго-восточном люди чуток меняются. Если они… Ну, если особенные, то это становится видно. Помнишь: «Срывают маски с чужаков»? Вот у Толика, например, тень исчезает.
– А из-за чего?
– Да если б я знал!

Глава восьмая

I
Если первое пророчество Защёлыша знали даже ученики городской школы, то о втором юный Архивариус раньше не слышал. Он прочитал его раз – и что-то дрогнуло в душе, дрогнуло и изменилось. Прочитал два – и ему стало страшно. Прочитал три – и пришло понимание, что ни уютный Архив, ни любимые книги и свитки, ни отказ от волшебных гостинцев из дальних миров не поможет ему оставаться собой и жить, не зная тревоги близкого конца.
Он прожил с этим пониманием ещё долго, изо всех сил заталкивая его на задворки сознания и не давая прорваться наружу. За это время он успел полюбить и потерять любимую, отрастить бороду и обрести первую седину. Он перестал быть юным и даже молодым. У него появился ученик – жадный до чудес и чужого богатства. Он думал, что справился с этим пониманием, но оно лишь притихло на время и копило силу, чтобы однажды объять его нестерпимым огнём.
Может быть, раньше, когда моряки из города уходили к другим мирам, они вели честную торговлю. В каждом мире жила своя сказка. И они обменивали часть одной сказки на другую. Но в последние годы люди из Гильдии шкиперов стали сильны и скупы. Они грабили чужие миры, увозя их чудесные гостинцы и пряча их в личных подвалах, но больше всего – в бездонном хранилище, расположенном в подвале городской Ратуши. Однако то, что было чудом и мечтой в другом мире, вырванное из обескровленных рук прежних хозяев, ждало лишь благой минуты, чтобы обернуться кошмаром этого мира. Зло могло породить лишь большее зло. Посеявшие ветер пожинают бурю.
Городу осталось совсем недолго ждать эту бурю. Если только кто-нибудь… Если кто-нибудь не попытается вернуть награбленное соседним мирам. Может быть, их гостинцы, вернувшись в свои миры в невинных руках, сумеют принести радость, надежду и мечту, украденные когда-то. Может быть, удастся восстановить зыбкое равновесие добра и зла, пронзивших насквозь всё множество времён и миров.

II
Пока они разговаривали, комендант забрала ключ от лодки и спустилась на причал.
– Вроде подошёл! – объявила она, повозившись с одним из лодочных замков.
– Поплыли? – подбежала к ней белобрысая.
– Ох, не стала бы я вас брать, – пробормотала комендант, поглядывая в чёрное от туч небо. – Но ведь и одних не оставить! Ладно, поехали!
Четыре человека в лодке – не так это и много, как оказалось. Тем более, что белобрысая заняла места не больше, чем кошка. Она устроилась на низенькой скамейке у кормы и вытащила из кармана зеркальце.
– Зайчиков будешь пускать? – пошутил Яшка.
А может, и не пошутил. Уж больно лицо у него было серьёзное.
– Попробую, – не менее серьёзно кивнула белобрысая. – Если получится.
– Конечно, получится! – пообещал Яшка. – Если что, я помогу.
Ромка не понимал, как можно пускать солнечных зайчиков, если на небе нет солнца. Да и зачем они нужны?
– Спасибо! – расплылась в улыбке белобрысая и уставилась опять в своё зеркальце.
Яшка кивнул ей и покраснел. Ромка подумал, что он слишком легко краснеет. И каждый раз после разговора с белобрысой. С Ромкой вот или с комендантом Яшка общается нормально, румянцем не заливается. Что-то это значит! А вот интересно… Ромка тоже краснел, когда говорил с Ронькой? Или нет? Как же это было давно! Как будто в другой жизни.
Комендант принесла откуда-то две пары вёсел.
– Где сядешь? – спросила у Яшки.
Он показал на место, расположенное ближе к корме. Ромка и не сомневался, что он сядет там. К белобрысой поближе.
А Ромку никто ни о чём не спрашивал. Ему осталось одно место – на носу.
– Смотри вперёд, – велела комендант. – Если что – предупреждай!
Ромка хотел уточнить, о чём именно следует предупреждать, но потом решил, что сам разберётся. А то и так держат его тут за какого-то… Не дурачка, но вроде того. На берегу хотели бросить с белобрысой вместе. Но даже оставить без присмотра не рискнули!
Он сел на скамью, стараясь прикрыться курткой как можно сильнее. Правда, на улице потеплело и сильно, но всё-таки осень – не лето. К тому же Ромка слишком хорошо помнил, как замёрз в лодке в прошлый раз.
Тучи опускались всё ниже, и на реке стало совсем темно. Гром раздавался откуда-то сбоку. Не слишком громкий, но и не слишком тихий. Иногда вспыхивали молнии, заливая воду голубоватым светом. Ромка посчитал, что гроза в тридцати километрах.
– Может, сюда не дойдёт? – спросила белобрысая, словно прочитав его мысли.
– Может, – кивнул Яшка. – Но вряд ли.
– И как мы будем? – поинтересовался Ромка.
Яшка дёрнул плечом:
– Причалим, переждём.
Белобрысая доверчиво посмотрела на него и кивнула. Яшка, кажется, опять собирался покраснеть, но потом передумал. Наверное, даже он не мог краснеть так часто. Или уже привык к тому, что белобрысая рядом и с ней можно разговаривать.
Яшка взялся за вёсла привычно и уверенно. Как будто он это делал каждый день. Или по крайней мере, раз в неделю.
Комендант устроилась на передней скамье с уключинами, Яшка – на задней. Осторожно отталкиваясь, они вывели лодку на течение. А потом начали грести, синхронно опуская и поднимая вёсла.
Ромку как будто придавило к лодке. То ли тучами, то ли страхом, то ли чем-то ещё – непонятным и неотвратимым. Он смотрел на серые волны и пытался понять, какой они высоты. Что не метр – это точно. Но и с рябью на спокойной воде не перепутаешь, конечно. Когда лодка налетала на очередную волну, её ощутимо подбрасывало вверх. В этот момент у Ромки остро, но всего на миг, появлялось ощущение полёта. А потом лодка будто зависала в воздухе и с силой скатывалась вниз. Волна летела дальше, и лодка – тоже. Каждая своим путём.
Ромка смотрел вперёд, но не видел ничего особенного. Берега, заросшие камышами, волны, водовороты и чёрные макушки камней. О каждом показавшемся над водой камне Ромка предупреждал взмахом руки.
Он мог бы и говорить, но в шуме воды, ветра и приближающейся грозы его голос терялся и становился почти неслышным.
Они плыли довольно долго. Сначала ещё были видны городские дома, а потом берега стали совсем пустынными. Ромка подумал, что здесь они плыли с Мирой. И с Толиком тоже. У него даже появилась крохотная надежда, что вот сейчас они ещё немного поплавают и окажутся в заброшенном парке. В том самом месте, из которого через дырку в заборе можно выбраться в Новый город. Но эта надежда исчезла очень скоро. Потому что лодка из главного русла ушла в боковое и Ромка увидел совсем незнакомые места.
Лодка вошла в узкую протоку. Камыши почти сомкнулись над ней. Чтобы пройти, пришлось раздвигать руками высокие жёсткие стебли. А они качались, шуршали и отчаянно не хотели никого пропускать. Ромка решил, что они застрянут и останутся тут. Но через несколько метров лодка пошла легче, а потом заскользила как по свободной воде.
– Сейчас начнётся! – сказал вдруг Яшка.
– Держитесь! – велела комендант.
Ромка не понял, о чём они, но на всякий случай вцепился в борта лодки.
Наверное, если бы он этого не сделал, то оказался бы в воде сразу же. Сразу же после того, как лодка толкнула последние камыши и выскользнула в огромное озеро.
От неожиданности Ромка ахнул. После заросшей протоки открывшаяся перед ними большая вода показалась ослепительной и бескрайней. Ромка не понял, почему от взгляда на волны, глаза начали слезиться и сами собой закрываться. Как будто от воды исходило странное, опасное для зрения сияние.
– Мне глаза не открыть! – пожаловался Ромка.
– Сейчас привыкнешь, – успокоил Яшка. – Главное – держись.
Ромка кивнул и крепче вцепился в борта. Пока он не видел никакой опасности, но раз Яшка сказал… Волна налетела неизвестно откуда. Огромная, пенная, ледяная. Лодка взмыла к небесам, стремительно и невесомо. Ромка почувствовал на лице обжигающие брызги и услышал оглушительный визг.
Визжала белобрысая. Её чуть не выбросило за борт. Хорошо, что Яшка успел схватить за куртку.
Волна протащила лодку за собой, но потом не справилась – бросила. И унеслась одна, чтобы разбиться о берег.
– Сильно! – усмехнулся Яшка. – И это здесь, у входа. А что дальше?
– Дальше выход в море. Волны будут выше, – объяснила комендант. – И чаще. Нельзя нам туда. Смоет. Особенно некоторых.
Ромка понял, что камушек и в его огород тоже. Но возражать не стал. Не был уверен, что и вправду не смоет.
– А куда можно? – спросил он.
– Вам – на берег. Нам – на дальний плёс, – рассказал Яшка.
– Думаешь, Мира там?
– А где ей ещё быть? – вопросом на вопрос ответил Яшка.
– Не знаю.
– Там Король-камень, там все течения сходятся.
– Разве Король-камень не на главном русле?
Яшка усмехнулся.
– Сегодня вряд ли.
– Он что – мигрирует?
– Ну… почти. Появляется то тут, то там. В зависимости от настроения.
– У него ещё и настроение есть? – опешил Ромка.
– А как же? – нахмурился Яшка. – Он живой вообще-то.
– Ну раз так… А откуда ты знаешь, что он на дальнем плёсе?
– У меня есть кое-что.
– Что?
Яшка покосился на коменданта, будто сомневался: говорить, не говорить. Комендант едва заметно кивнула, и Яшка решился: вытащил из кармана каменный осколок, размером с орех, показал.
– Это от Король-камня. Если в кулаке сжать и к уху приложить, он шепнёт: где искать.
Наверное, лицо у Ромки стало совсем уж изумлённым, потому что Яшка не выдержал, рассмеялся.
– Ты так-то глаза не таращи, а то из орбит вылезут!
Ромка не знал: издевается Яшка или на самом деле здесь такое может произойти. Он теперь ничего не знал. Поэтому просто опустил веки и какое-то время постоял с закрытыми глазами.
Под этот разговор лодка подошла к берегу и ткнулась носом в песок. Песок тут был сырой, мелкий, серый.
– Вылезай! – велел Яшка.
Ромка вылез, утонул сапогами по щиколотку и начал подтягивать лодку дальше на берег.
Яшка перебрался на нос и тоже спрыгнул в песок. Вдвоём они вытащили лодку так, что она перестала качаться, и белобрысая смогла перелезть через борт.
– Ну что? – сипло спросил Яшка. – Не пропадёте?
Ромка дёрнул плечом: понимай, как знаешь. А белобрысая серьёзно кивнула.
– Ты меня, Чёрный Медведь, знаешь. Я хоть раз пропадала?
Ромка удивился, что она назвала Яшку прозвищем. А ещё больше удивился, как на неё посмотрел Яшка. Вот как будто навсегда прощался, честное слово! Даже глаза подозрительно заблестели.
– Знаю. На, на всякий случай.
И протянул ей спичечный коробок.
Белобрысая взяла, осторожно положила в карман.
– Спасибо. Я верну.
– Конечно, – кивнул Яшка.
А потом подошёл и уткнулся носом в её растрёпанные волосы. Прямо в макушку. И плевать ему было на коменданта и на Ромку. Белобрысая замерла. То ли от счастья, то ли от смущения – не поймёшь. А когда Яшка отстранился ухватила его за руку и сжала пальцы.
Интересное дело, но сейчас Яшка не покраснел. Он вообще стал каким-то взрослым и растерянным.
– Ты вернёшься? – спросила белобрысая и посмотрела на Яшку.
Ромка бы дорого дал, чтобы на него так смотрела Ронька.
– Не обещай, если не уверен, – подсказала комендант.
Про неё все забыли, а она сидела в лодке, сгорбившись, и изучала содержимое своего рюкзака.
Где-то мигнула молния, на секунду осветила низкий далёкий берег. Ромка начал считать, сколько пройдёт времени между вспышкой и громом, но сбился.
Яшка потёр лоб и улыбнулся.
– Я попробую! – ответил он.
То ли коменданту, то ли белобрысой. Ромка не понял – кому. Ему стало не по себе. Он был уверен, что комендант и Яшка уплывут на часок и вернутся вместе с Мирой. А получалось… Получалось, что даже комендант не была ни в чём уверена.
Яшка осторожно освободил руку и полез в лодку.
– Ждите не больше часа! – сказала комендант. – А потом возвращайтесь. Вдоль берега.
– Я найду дорогу, – ответила белобрысая и показала серый клубок.
– Ну да, – кивнула комендант. – Может, так и лучше. И если что, передайте там…
Она замолчала, подбирая слова. И видно, не подобрала.
– Да ничего! Мы сами всё скажем. Правда, Чёрный Медведь?
– Ага, – кивнул Яшка и отвернулся.
Ромке показалось, что он опять изменился. И глаза у него уже не круглые и не щёлки, а самые обыкновенные, чуть покрасневшие от ветра. Или от слёз.
– Подтолкни! – попросил Яшка.
Ромка упёрся руками в корму и лодка поползла. Сначала тяжело, а потом легко и стремительно. Ещё мгновение – и она уже скользила по воде, разбивая волны.
Белобрысая стояла и смотрела, пока лодка не превратилась в тёмное пятно. Правда, это случилось быстро. Без лишних-то пассажиров и под ветер.
– Что будем делать? – спросил Ромка, когда белобрысая повернулась к нему.
– Ждать.
– Это понятно. Но что – вот просто сидеть? Или костёр разведём?
– Какой костёр? – возмутилась белобрысая.
– Обычный, – пожал плечами Ромка. – Тебе же спички дали.
– Ты что! Это не те спички!
– В каком смысле – не те? Не горят?
– Горят! Но их не тратят просто так. И вообще! Я их обещала вернуть.
– Подумаешь, одну сожжём!
– Не подумаешь!
Белобрысая стояла напротив Ромки, уперев руки в боки, и была похожа на маленькую торговку теми самыми спичками. Хорошо хоть на улице не зима!
Она посмотрела на Ромку, как будто хотела испепелить его взглядом. Но потом передумала. Наверное, решила, что объяснить будет проще.
– Этими спичками можно зажечь свечку. Или лучину. И тот, кого ты ждёшь, увидит твой огонёк, где бы он ни был.
– И придёт?
– Если захочет. И если сможет. Или хотя бы отзовётся, и ты его услышишь.
– Ну ладно тогда, – согласился Ромка. – Без костра обойдёмся.
Гром ударил где-то совсем далеко. Зато в лицо подул ветер, сильный и почти горячий.
– А гроза стороной прошла! – сказал Ромка.
– Ещё бы! – кивнула белобрысая. – Ветер-то уже…
И вдруг испуганно сморщилась, сообразив.
– Седьмой! Седьмой ветер!
Может, ветер был и седьмой, Ромка в этом не особо разбирался. Но что он оказался по-летнему тёплым, Ромка почувствовал сразу.
Ему стало жарко, и он сначала расстегнул молнию, а потом снял куртку и обвязался рукавами вокруг пояса. Белобрысая тоже расстегнулась, но снимать куртку не стала. Может, стеснялась Ромку? Из-под распахнутой куртки у неё выглядывала какая-то серая рубаха со штампом. Не самая красивая одежда для девчонки.
– Прямо лето! – заметил Ромка, вытирая со лба пот. – Только солнца не хватает!
Странное дело, несмотря на тепло, небо по-прежнему было низким и серым. Откуда вот это тепло взялось, если не было солнца? Ромка не понимал.
– У нас очень редко бывает солнце, – ответила белобрысая. – А тепло – из пустыни. Ветер принёс. Южный.
– Он всегда так?
– Он ещё соль приносит. Погоди, может, увидишь.
– Чего? – не понял Ромка.
– Это соляная пустыня. А ветер гонит соль как позёмку. В смерчики закручивает. Даже красиво.
Ромка подумал, что ну её – такую красоту. Без неё лучше.
Белобрысая уселась верхом на бревно. Откуда оно тут взялось? Наверное, река принесла. Никаких деревьев поблизости Ромка не видел. Издалека, наверное, принесла.
Ему захотелось тоже где-нибудь посидеть. Плюхнуться рядом с белобрысой. Ноги гудели, плечи ныли. Даже глаза глядели с трудом.
Ромка решил – ничего. Просто отдохнуть нужно. И он опустился на другой конец бревна. Бревно подозрительно качнулось, но устояло. Белобрысая нехорошо посмотрела на Ромку.
– Вот если бы я сейчас свалилась, кто-то…
– Ты бы меня заколдовала, да? – не дал ей договорить Ромка. – И превратила в червяка! А лучше в рыбу-щуку. Потому что её можно сварить и съесть.
Только сейчас он понял, что умирает с голода. Поэтому на щуку и переключился. С колдовства-то.
Белобрысая глянула на него с интересом и осторожно хихикнула.
– Тоже, наверное, есть хочешь? – спросил Ромка.
– Хочу, – призналась белобрысая. – А толку-то?
– А у меня есть кое-что!
Он скинул рюкзак, порылся в нём и вытащил завёрнутые в фольгу бутерброды. Два с ветчиной, два с копчёной колбасой.
– Будешь?
Белобрысая сверкнула глазами и схватила бутерброд.
Ромке показалось, что он только рот открыл, а белобрысая уже слизывала с пальцев последние крошки.
– Ну ты даёшь! – покачал головой Ромка.
– Ну, – покраснела она. – Знаешь, когда я в последний раз колбасу видела?
– Не знаю.
– На прошлый Новый год. В витрине у колбасника.
– Ох ты! – возмутился от такой жизненной несправедливости Ромка. – Ну хочешь, съешь три?
Ему, честно сказать, после первого куска есть расхотелось. Совершенно.
– Хочу, – кивнула белобрысая. – Но стыдно!
– Да брось ты! – махнул рукой Ромка и протянул ей всё, что осталось на фольге.
Белобрысая шмыгнула носом, Ромка отвернулся к реке. Когда он снова посмотрел, фольга была пустой. Белобрысая аккуратно разглаживала её на колене и складывала гармошкой.
– Спасибо! – сказала она.
– Да не за что, – вздохнул Ромка.
И снова повернулся к воде. Там поднялись волны. Настоящие, высокие, частые. С пенными гребешками, брызгами и шумным ударами о берег.
– Волны только сейчас появились, – начал рассуждать Ромка. – А Толик к вам ещё когда приехал! Может, он наврал всё? Может, ему просто нас нужно было к реке выманить? Чтобы книга вернулась к дядьке?
– Какая книга? – насторожилась белобрысая.
– Книга-талисман. Говорят, что очень сильная. Её Толиков дядька у меня футляром выманил.
У белобрысой взлетели к чёлке брови.
– Та самая, что ли? – восхищённо спросила она.
– Ну я не знаю точно. Но наверное – да. Если бы она у меня ещё две минуты пробыла – стала бы моей. Совсем.
– Две минуты? Ты уверен?
– Уверен, – кивнул Ромка.
– Тогда её можно вернуть. Только нужна…
Договорить белобрысая не успела. С реки донёсся оглушительный гул.
Они вскочили одновременно. Белобрысая споткнулась и чуть не упала. Ромка еле притормозил у кромки воды.
Он ещё никогда не видел такого. Пять катеров шли, один за другим, образуя косую линию. Вода бурлила и разлеталась пенными клочьями. Воздух запах бензином и чем-то ещё, незнакомым и резким.
Белобрысая ахнула и ухватила Ромку за рукав.
– Бежим! Быстро!
Но они опоздали. Громовой бас, усиленный мегафоном, чуть не разорвал барабанные перепонки.
– Внимание! Люди на берегу!
Наверное, это было сказано для тех, кто сидел на дальних катерах и ещё не видел берега. Но Ромка с белобрысой услышали тоже. И как-то в одно мгновенье поняли, что бежать бессмысленно.
Первый катер выписал дугу, сбрасывая скорость.
Ромка только сейчас обратил внимание, что все катера тёмно-зелёного цвета и что у каждого поднят флаг. Незнакомый Ромке.
– Это кто? – спросил он у белобрысой.
– Военные, – шепнула она.
– А чего им от нас надо?
Белобрысая дёрнула плечом. Откуда, мол, я знаю?
Первый катер прокатился вдоль берега и аккуратно выехал носом на песок. Остальные заглушили двигатели, но причаливать не стали. Остались дрейфовать на глубине.
Ромка с белобрысой стояли и смотрели.
Из причалившего катера на берег выбрались четверо. Высокие, бородатые, в одинаковой пятнистой форме. Двое остались у катера, двое пошли к ним.
– Здоровья и благоденствия! – пискнула метнувшаяся навстречу белобрысая. – Дяденьки, а вы к нам?
Ромка удивился. Он-то думал, что она будет молчать. Раз уж не удалось спрятаться.
– Благоденствия и здоровья! – гаркнул бородатый и козырнул. – Спецотряд «Ветер». Предъявите документики!
Белобрысая быстро вытащила из кармана картонный прямоугольник с фотографией. Такой же, как Ромка получил в Гильдии сегодня.
Бородатый взял его и вслух прочитал:
– Алина Белоснежка, воспитанница интерната «Ратуша». Год рождения…
Дальше ему, похоже, было неинтересно, и он вернул удостоверение белобрысой.
«Ишь ты, – подумал Ромка. – Белоснежка!»
Бородатый повернулся к Ромке. У него был очень холодный взгляд. Как будто на улице плюс десять, а у него внутри минус двадцать пять.
Ромка наткнулся на этот взгляд и подавился воздухом. Белобрысая заметила опасную паузу и начала отчаянно подмигивать Ромке. Ромка откашлялся и выдавил из себя:
– Здоровья и этого… благоденствия!
– Благоденствия и здоровья! – кивнул бородатый и подошёл совсем близко.
Ромка лихорадочно начал шарить в карманах. Под руку попался фонарик. Его он даже не стал вынимать.
– Отсутствуют документы? – догадался бородатый. – Придётся…
– Да нет! – замотал головой Ромка. – В смысле, есть!
Он, наконец, нащупал картонный прямоугольник. Вот только фотография… Повяжут его сейчас как миленького! Лучше, наверное, вообще без документов, чем с Ронькиным портретом.
Но решать, что лучше, нужно было раньше. Бородатый уже увидел документ в Ромкиных руках. Пришлось вынимать и протягивать бородатому.
Когда тот уставился на фотографию, у Ромки внутри всё похолодело. Вот сейчас всё и закончится. Его повяжут, посадят на катер…
Додумать Ромка не успел. Бородатый вернул ему документ и козырнул:
– Всё в порядке, воспитанник интерната «Ратуша»!
Ромка глянул на него недоверчиво: издевается что ли? Но бородатый и не думал издеваться. Он посмотрел на Ромку и белобрысую совсем по-другому.
– Бегите отсюда, ребятишки! – тихо посоветовал его товарищ.
Тот, который отошёл от катера, но до этого стоял молча.
– Ноги в руки – и в свой интернат! Худо тут. Совсем худо. Ветер стих. Пространство схлопывается.
– Что? – изумлённо переспросил Ромка.
– Что слышал, парень! Что слышал. Вон сейчас видели. Шла лодка по дальнему плёсу. Шла и вдруг как дымок над водой. А лодки нет.
Ромка помертвел.
– Какая лодка? – чужим голосом спросила белобрысая.
– Да какая? – пожал плечами бородатый. – Обыкновенная. С Пристани. Вроде двое там сидели. Сидели и нет. Дымок один.
– Нет! – прошептала белобрысая. – Нет!
Она побледнела и даже губы у неё потеряли всякую краску. Остались только глаза – глубоко запавшие, сияющие лихорадочным блеском.
– Мы бы вас отвезли, ребятишки! – вздохнул бородатый. – Но не можем. При исполнении. Ловим тут одного. Кого неизвестно.
– А зачем ловите? – машинально поинтересовался Ромка.
После известия о пропавшей лодке, его охватило оцепенение. По крайней мере, в мыслях.
– Сила хлещет! Чужая сила! Вот и ищем.
– В этом что – один человек виноват?
– Не человек, парень! – усмехнулся бородатый. – Не человек – гостинец. Небывалый. В недобрую минуту найденный.
Он договорил и снова превратился в бесстрастного военного с ледяным взглядом.
– Рекомендую вернуться в интернат. Чем скорее, тем лучше.
Ромка подумал, что знает: кого они ищут. И что это за гостинец. Но вместо того, чтобы сказать, молча помахал уходящим.
Катера один за другим завели двигатели и ровным строем помчались прочь. Вода схлынула, потом налетела на песок длинной плоской волной, зализывая свежие следы.
Белобрысая сидела на корточках, обхватив себя руками, и часто-часто качала головой. Ромка стоял рядом. Ему тоже было больно. Но наверное, ей больнее. Намного.
– Это не они! – вдруг сказала белобрысая и поднялась.
Щёки у неё чуть порозовели, глаза смотрели на Ромку, но видели не его, а что-то своё.
– Если бы Чёрный Медведь погиб, я бы почувствовала. А я ничего… Совсем ничего!
– Значит, не они! – быстро согласился Ромка.
Он на всё бы согласился, лишь бы белобрысая не сидела неподвижно на берегу и не качала головой как болванчик.
– А кстати, почему он – Чёрный Медведь? Оборотень, что ли?
– Ты что? – возмутилась белобрысая. – Скажешь тоже!
– А почему тогда?
Белобрысая улыбнулась. Не Ромке – чему-то своему. Тому, что видела вместо него.
– Он в Ратушу совсем маленький попал. Такое редко бывает. У него и не было ничего. Только чёрный медвежонок – игольница. Ну вот его привезли. Он пошёл по коридору, медвежонка к себе прижимает. А из глаз слёзы катятся. Прозрачные, огромные. И ни звука! Его ребята увидели, решили отвлечь. «Это кто? – спрашивают. – Мишка?» А он головой мотает. «Ну как же, – говорят. – Разве это не медведь?» «Медведь», – отвечает. «Значит, мишка!» «Нет, не мишка! Яшка!» Вот его и прозвали Яшка – Чёрный Медведь.
– Ты что, всё это видела? – удивился Ромка. – И помнишь?
– Да нет, конечно, – покачала головой белобрысая. – Это мне комендант рассказала. Просто она знала, что я его… Ну ты понял.
Голос у неё стал низкий-низкий, а потом и вовсе сорвался.
Она постояла, подышала, громко втягивая воздух, и справилась.
– Возвращаться надо! Нечего тут сидеть. Нам сказали ждать не больше часа. А прошло уже полтора.
– А Мира? – спросил Ромка и осторожно добавил. – Если её не забрали.
– Мира, – повторила белобрысая и вдруг зло сверкнула глазами. – Маленькая ведьма! Вообразила себя перевозчиком и катается по реке. Да не бывает женщин-перевозчиков! А девчонок тем более. Если бы не она…
Ромка не стал дослушивать.
– Почему не бывает? – спросил он.
– Потому что! Перевозчики – люди особые. И между прочим, только из тех, кто в Гильдии. Потому что остальные грань не перейдут! И тем более других не перевезут. Так всегда было! И никаких исключений!
Теперь Ромка не стал спрашивать почему. Он понял. Потому что так было всегда. Что же? Весомый аргумент. Очень многое происходит именно потому, что так было всегда.
И Ромка спросил про другое. Про то, что не давало ему покоя. С того самого момента, когда он понял, что находится… Не в Новом городе.
– Какую грань?
Белобрысая пожала плечами.
– Её по-разному называют. Между мирами, наверное. Или временами. Или пространствами. Понимаешь, есть наш мир. Есть твой, да? Есть ещё один, откуда к нам гостинцы попадают. Или не один вовсе, а сотни. Я-то откуда знаю? Я не в Гильдии. А они знают. И тайну хранят, и других не пускают.
– Как же не пускают? Я же попал.
– Ты – мальчишка. Тем, кому нет шестнадцати, могут. В первый раз, если ветер западный. Потом в мир, где уже был – без разницы с каким ветром. А взрослые – нет. Только с перевозчиком. Но это дорого. Очень. Многим за всю жизнь не заработать.
Ромка пытался осознать всё то, о чём рассказала белобрысая. В голове это укладывалось с трудом. И верилось в это едва-едва. Зато, если поверить, многое становилось понятным.
– Ну ладно, – кивнул Ромка. – Мира – маленькая ведьма и всё такое. Но мы будем её спасать?
– Будем! – подтвердила белобрысая. – Только я не знаю как. У нас даже лодки нет.
– А я знаю! – подскочил Ромка. – Как я сразу-то не вспомнил! Она же мне место на реке показала и сказала: приходи сюда и позови, я услышу, я – твой перевозчик.
– И ты поверил?
– Ну… Она же меня перевезла.
– Тебя бы кто хочешь перевёз. Тебе сколько? Четырнадцать? Ну вот.
– А что мы теряем? Попробовать-то можно?
– Можно, – неохотно согласилась белобрысая. – Ладно, пошли!
Она вынула из кармана серый клубок, что-то пошептала и бросила его на землю, оставив в руке кончик нитки.

***
Клубок катился впереди всё быстрее. Белобрысая с ниткой в руке мчалась вприпрыжку. Ромка топал за ней, стараясь не отставать. Это было не просто. Особенно – не останавливаться и не озираться по сторонам.
Ромке казалось, что вокруг происходит что-то странное. Ветер стих. Воздух застыл, густой и неподвижный. Над землёй висела мутная сырость. Туман – не туман, а так дымка-невидимка. Дышать этой сыростью становилось всё труднее. Честно сказать, Ромке любое движение теперь давалось с трудом. Сделать шаг, взмахнуть рукой, вытереть заслезившиеся глаза – раньше казалось настоящей ерундой, а теперь требовало нешуточных усилий. Ромка пока справлялся, но чувствовал, что сил остаётся меньше и меньше. Будто они вытекали через подошвы и впитывались в грязную землю под ногами.
Ромка понимал, что дальше будет хуже. Чего уж там от себя скрывать? Ему же объяснили, что без книги он того… Короче, не будет его без книги. Вот он и ждал. Конечно, ему было страшно. А кому бы не было?
Правда, сначала Яшка, а потом и белобрысая сказали, что книгу можно вернуть. По крайней мере, попытаться. Но… Где теперь Яшка? А белобрысой Ромка не больно-то доверял. Не в смысле, что она врёт, а в смысле, что едва ли справится с тем, с чем вполне мог бы справиться Яшка.
И всё-таки какая-то надежда у Ромки осталась. Зря что ли он не рассказал военным, у кого тот самый гостинец небывалой силы? Вот если бы они узнали, никакой надежды вернуть книгу не было бы. Или всё это ерунда, а Ромка сам для себя сочиняет сказки? Чтобы утешиться и чтобы не бояться.
Вот так они и шли. Клубок катился, вязкая сырость над берегом становилась всё гуще. Белобрысая бежала за клубком, не оглядываясь. А Ромка изо всех сил старался не отстать.
Идти за белобрысой и прокручивать в голове мысли о том, что скоро всё может закончиться – весёлое занятие. Отвлекающее от всего остального уж точно.
Ромка даже по сторонам не смотрел.
Белобрысая остановилась неожиданно. Замерла на секунду, присела, подняла клубок. Ромка чуть ей в спину не врезался. И сразу же вспомнил про Роньку. Если бы вместо белобрысой тут была Ронька, Ромка бы ни о чём не жалел. Он ловил бы каждое мгновенье и даже, может быть, успел бы почувствовать себя так, как не чувствовал никогда в жизни. Но Роньки не было. Зато белобрысая очень даже была.
– Ну что? – спросила она. – Спускайся. Но по-моему это ерунда!
Ромка заглянул туда, куда она показала. Впереди за кустами поблёскивала вода.
– А где Пристань? – спросил Ромка.
Это место он не узнал. Или забыл просто.
У него и память становилась всё хуже. И зрение. Вот прямо ощутимо хуже.
– Да там Пристань, там! – махнула рукой белобрысая. – Зови давай!
Ромка спустился к воде. Медленно, осторожно, хватаясь руками за стебли какой-то жёсткой травы.
Река почему-то бурлила. Пузыри и водовороты, водовороты и пузыри. И никакого течения. Глядя на это, Ромка поёжился. Похоже, не только его конец приближался. Судя по всему, у него будет неплохая компания. Большая уж точно.
Он подошёл совсем близко к воде. Следы от сапог мигом наполнились грязью. Тень косо упала на мокрый песок. Ромкина тень, родная.
Ромка не знал, как звать перевозчика. Поэтому сделал то, что придумал.
Остановился, закрыл глаза, подставил лицо ветру и сказал:
– Мира, это я! Мира, я зову тебя!
Его голос прозвучал неожиданно громко. Как будто река подхватила его и усилила. А потом ещё рассыпала вокруг отголосками эха.
На миг ему стало холодно. Ветер ударил в лицо, разгоняя висевшую в воздухе морось. Самый настоящий ветер! Он даже, кажется, пах морем.
А потом вода с плеском ударила у самых ног, и Ромка открыл глаза.
Совсем рядом качалась маленькая лодка. А в ней… В ней спиной к нему, сгорбившись, сидела Мира. Единственная в мире девочка-перевозчик.

***
Они, конечно, не подрались. Но обниматься тоже не стали. Белобрысая даже не захотела с Мирой разговаривать. Посмотрела, как лодка причаливает. Отошла, чтоб не мешать. И снова бросила свой клубок.
– Я – в «Ратушу»! – крикнула неизвестно кому.
– Так и мы! – напомнил Ромка.
Белобрысая дёрнула плечом:
– Тогда догоняйте!
И рванула вверх по тропинке.
Мира привязала лодку к корню высокого куста. Вытерла руки, погладила лодкин борт, прощаясь.
– Я ждать не буду! – бросила белобрысая уже сверху.
Ромка схватил Миру за руку.
– Пошли!
Она не сопротивлялась, но посмотрела удивлённо.
– Что это с ней? Я решила: вы меня спасаете.
– Спасаем! – кивнул Ромка. – Только… Понимаешь, я забыл, что тебя можно просто позвать. А они никто не подсказал, потому что не верили. Ну что ты – настоящий перевозчик и придёшь.
Мира грустно усмехнулась и кивнула.
А Ромка продолжил:
– И мы поплыли на лодке. С нами комендант была. И Яшка Чёрный Медведь тоже. Мы в озеро вышли. А там такая волна налетела! Нас высадили, чтоб в следующий раз не смыло. А они поплыли на дальний плёс. За тобой.
– И что?
Глаза у Миры стали огромными и прозрачными. Наверное, от слёз, которые ещё не капали, но уже застилали зрение.
– Не знаю, – признался Ромка. – К нам военные причалили. Сказали, что видели, как лодка пропала. Вот была и нету. То ли пространство схлопнулось, то ли ещё что…
Ромка замолчал. Мира облизнула обветренные губы.
– А это точно та лодка? – спросила еле слышно.
– Да кто ж знает? Но они не вернулись.
Мира встряхнула головой. По щекам проползли две слезинки.
– Из-за меня, да? – спросила она.
– Из-за тебя! – прокричала сверху белобрысая.
Она обманула. Сказала, что ждать не будет, а сама молча стояла, прижавшись спиной к дереву.
– Я не виновата! Я не просила меня спасать! Я не знала, что тут у вас… Ветер с ума сойдёт!
Мира всхлипнула.
А ветер, как будто услышал, и ударил в лицо. Холодный, резкий. У Ромки сразу сбилось дыхание и защипало щёки.
– Слушайте, – сказал он, когда порыв иссяк. – А ведь опять ветер! Их же семь было? И стихли. А это какой?
– Западный! – отозвалась белобрысая. – По второму кругу пошли! Ну правильно. Там же было: «без счёта сменяя друг друга».
– Но пока-то можно сосчитать!
– Пока можно.
– Значит, ещё есть время!
– Ну наверное, есть. Только для чего?
Ромка вздохнул поглубже и решился:
– Чтобы вернуть книгу!
– А-а, – кивнула белобрысая, – вон ты о чём!
– Какую книгу? – спросила Мира.
– Ту, из-за которой это всё началось! – ответил Ромка.
Белобрысая посмотрела на него, всхлипнула и вдруг захохотала. Громко, с переливами и завываниями. Ромка сначала подумал, что она плачет. А потом понял: нет, смеётся. С ума сошла что ли?
– Ты чего? – осторожно спросил он, когда белобрысая чуть-чуть успокоилась.
– Ты решил, что это всё происходит из-за книги?
– Это не я решил. Это военные сказали.
– Они сказали вовсе не это. Они просто хотели её найти. Потому что у них приказ. Вот и всё.
– Так это не из-за неё?
– Да нет, конечно!
– А из-за чего тогда?
Белобрысая закатила глаза и монотонно прочитала:
– Но однажды, сойдутся времена
И ложь станет разменной монетой,
И сильные будут смеяться над слабыми,
И чужие дети не найдут приюта, кроме казённого,
Ветры сойдут с ума.
Будут дуть день и ночь, без счёта сменяя друг друга,
А потом смешаются и иссякнут.
И тогда придёт восьмой ветер. Последний.
– Это я слышал, – ответил Ромка.
– А зачем тогда спрашиваешь? Если сам всё знаешь?
– Что-то я запутался! – признался Ромка.
У него совсем не осталось сил. Хотелось лечь прямо здесь и закрыть глаза. Белобрысая посмотрела на него и ахнула.
– Книгу нужно вернуть! – заявила она. – Иначе ты… До восьмого ветра не дотянешь.
Мира вытерла глаза.
– Ты сможешь идти?
– Смогу, наверное, – пожал плечами Ромка.
Хотя, если честно, он совсем не был в этом уверен.
– Ему с каждой минутой хуже становится! – заметила белобрысая. – Как же я забыла?
– О чём забыла? – вмешалась Мира.
Белобрысая оценивающе посмотрела на неё, будто решая: стоит ей отвечать или нет. Но всё-таки ответила:
– О том, что у него отобрали книгу-талисман. А ему с ней до полного единения оставалось две минуты.
– Две минуты? – ахнула Мира и повернулась к Ромке. – Да как ты держишься до сих пор?
– Нормально, – качнул головой Ромка.
Хотя на самом деле ничего нормального не было. Голова казалась тяжёлой как будто её наполнили жидким металлом. Ноги не гнулись в коленях, пальцы на руках, наоборот, не хотели разгибаться.
– Он сейчас упадёт! – вскрикнула Мира и подхватила Ромку под руку.
Ромка хотел помотать головой, чтобы её успокоить, но не смог. Голова не поворачивалась.
Белобрысая бегом спустилась на берег и подхватила Ромку под другую руку.
– Попробуй шагнуть! – попросила белобрысая.
Ромка осторожно поднял ногу и сделал шаг. Ему показалось, что мир вокруг подозрительно качнулся. Может быть, он бы и упал, но девчонки держали крепко.
– Хорошо! – похвалила белобрысая. – А теперь ещё. Потихонечку.
Ромка сделал ещё шаг и ещё.
Медленно-медленно они начали подниматься от берега.
– Тут недалеко! – утешала белобрысая. – Сейчас раз-два и дойдём!
– Да куда мы дойдём? – вяло спросил Ромка.
Он помнил, что до Ратуши ещё идти и идти! И это в нормальном состоянии. А так он до вечера не доберётся.
– До машины коменданта! – успокоила белобрысая.
– А кто поведёт? – не поверил Ромка.
– Я! – ответила Мира. – Я же перевозчик. Забыл?
– Я думал, ты только на лодке можешь! – признался Ромка.
– Я могу на любом транспортном средстве! Кроме космического корабля, наверное. А может, и на нём! Просто не пробовала.
Ромка слабо улыбнулся её шутке. Сил не было даже на нормальную улыбку.
– Ещё чуть-чуть! – подбодрила белобрысая.
Они с Мирой почти тащили Ромку на себе. Он только дышал и потихоньку переставлял ноги. И всё.
Пологий подъём отнял у него все силы. А раньше Ромка его бы и не заметил.
– Всё! – выдохнула белобрысая. – Вон машина!
Ромка посмотрел и подумал, что ещё вовсе не всё. А очень даже десять шагов!
Но девчонки вцепились в него ещё крепче и дотащили.
– А как открыть? – прошептал Ромка.
Белобрысая отмахнулась, щёлкнула пальцами и у машины распахнулись сразу три двери.
– Залезайте! – пригласила она.
И сама начала устраивать Ромку в салоне. Мира глянула на неё неодобрительно. Но промолчала и уселась за руль.
– Поехали!
Как Мира завела машину и медленно вывела её на середину дороги, Ромка уже не видел. Вокруг него сгущалась липкая темнота. В голове всё путалось, сознание мутилось, глаза застилала густая пелена. На минуту он приходил в себя, слышал шум двигателя и голоса девчонок, а потом опять куда-то проваливался.
– Подъезжай к дверям! – кричала белобрысая. – Ну шлагбаум. Да вижу, что не поднимается! Но это машина коменданта. Забыла? Снесёшь его к друзьям собачьим!
– А если… – возмутилась в ответ Мира.
Но что «если» – Ромка так и не узнал. Машина с силой ударилась обо что-то, дёрнулась, и скорость упала почти до нуля. Оглушительно заскрежетал металл, зашипела резина. И всё-таки… Всё-таки они не застряли. Кажется. Но Ромка опять полетел в свою липкую темноту.
Очнувшись в следующий раз, он понял, что лежит на носилках и его куда-то несут по лестнице.
– Осторожно, кошки-матрёшки! – командовала белобрысая. – Голову выше поднимите! Ещё выше! Поворачивайте, пустоглазые! Да нет же – тут угол!
Ромка подумал, что из неё получился бы неплохой командир в артели грузчиков. Кричала она громко, управляла толково, ругалась затейливо.
Он и не подозревал, что у неё такой талант. Почему-то от мыслей об этом Ромке стало смешно, и он чуть слышно хмыкнул, раздвинув запёкшиеся губы.
– Что? – прямо в ухо ему закричала Мира.
Оказывается она поднималась, вцепившись в передний угол носилок.
– Белоснежка смешная, ругается, – прохрипел Ромка.
Он в первый раз назвал белобрысую как-то иначе и сам себе удивился.
– Я тоже сейчас начну! – пообещала Мира. – Если они ещё раз ударят тебя об стену.
Ромка хотел сказать, что пусть она не беспокоится – ему всё равно, но язык не послушался. Он будто прилип к пересохшему нёбу и не хотел шевелиться.
– Открываем! – скомандовала белобрысая.
Заскрипели двери, и Ромка вместе с Мирой, носилками и всеми остальными, кого не видел и не знал, оказался в зале с высоким потолком.
– Опускайте! – велела белобрысая.
Носилки плавно скользнули вниз и замерли, утвердившись на ровном полу.
– Часы! – потребовала белобрысая.
Ромка почувствовал движение воздуха, а через минуту кто-то с силой засунул ему в руку что-то гладкое и холодное.
– Это часы Арлекина, – громко зашептала ему в ухо белобрысая. – Они могут вернуть тебя в прошлое. На три минуты. Слышишь? Я выставила нужное время. Ты вернёшься и просто не отдашь книгу! Понял? Не отдашь! Придумай – как. Другого шанса не будет!
Ромка хотел сказать, что вряд ли сумеет что-нибудь придумать. Он и пошевелиться-то вряд ли сможет. Хоть в прошлом, хоть в настоящем. Но белобрысая не стала ждать. Она сжала Ромкины пальцы вокруг гладкой луковицы часов и нараспев прочитала какую-то околесицу. Из всех её слов Ромка понял только два – благая минута. Наверное, белобрысая её звала. А может, она пришла сама по себе, потому что всегда приходила, когда кто-нибудь заводил часы Арлекина.

Глава девятая

I
Не так уж и трудно было Архивариусу проникнуть в Ратушу. Не так уж и невозможно – спуститься в хранилище. Ведь туда не впускали людей, не принадлежащих Гильдии шкиперов, а Архивариус был своим. И в хранилище у него вполне могли появиться дела – уж чего-чего, а бумаг там хватало. Поэтому никто не встревожился, никто не заподозрил дурное.
Может быть, стража на входе удивил широкий плащ до пола, надетый на Архивариуса, но кто он был такой, чтобы задавать вопросы? Рядовой наёмник перед представителем городской знати. И он проглотил своё сомнение вместе с глотком воздуха, пахнущего бумагой и пылью.
Архивариус выбрал для визита день городского праздника. Пока горожане, знатные и не очень, веселились на площади и дегустировали привезённые из далёких стран ром и пиво, он спустился в хранилище и собрал всё самое странное, небывалое и удивительное, вырванное из иных миров силой и выманенное обманом. Собрал, спрятал под плащом и вынес из Ратуши. А потом спустился к реке, сел в лодку и начал выбрасывать в воду. Он не зря так долго был Архивариусом и знал не меньше сотни древних заклинаний. И сейчас, опуская в воду гостинцы из дальних миров, прочитал одно. То, которое не позволило бы найти брошенное им в воду никому. Никому, кроме детей, пришедших из других миров.

II
Река шумела рядом. Звук у неё был ни с чем не сравнимый – шум воды, шелест ветра, чьё-то далёкое чириканье. И громкие равномерные всплески. Как будто что-то большое и тяжёлое падало плоским брюхом на воду, раз за разом. Ромка удивлённо уставился вдаль. Сначала он увидел облако брызг, потом – белый силуэт катера, а ещё через полминуты – застеклённую рубку и человека в плаще.
Ромка умом не успел ничего понять, но в душе что-то вздрогнуло и заныло. Как будто плохое ещё не произошло, но уже все обстоятельства сложились так, что произойдёт непременно. И ни Ромка, ни кто другой не сумеют это исправить.
Он почти поддался этому предчувствию, почти опустил руки. Но в голове зазвенел уверенный девчачий голос:
– Ты вернёшься и просто не отдашь книгу! Понял? Не отдашь!
Ромка даже не был уверен, что голос звучит именно в голове. Может быть, он раздавался с реки. Или доносился до Ромкиных ушей с неба. Он не предлагал и не просил. Он требовал. Или даже – просто рассказывал, как всё будет. И Ромка поверил и повиновался.
Он не стал дожидаться, пока катер окажется рядом. Он вообще не стал ждать. А бегом бросился прочь от реки. Река шумела, плескалась и бурлила, а Ромка мчался так, что кровь стучала в ушах. И он уже не понимал: где шум воды, а где – крови.
Короткая дорога показалась ему сейчас бесконечной. Он бежал, задевая то локтем, то плечом мокрую стену. Это было больно. И это не давало разогнаться как следует.
Но Ромка старался изо всех сил, не обращая внимания на скользкую грязь под ногами.
Он мчался, захлёбываясь холодным речным воздухом и собственным страхом. Ему показалось, что в ушах стучит вовсе не биение крови – это раздаются тяжёлые шаги того, кто бежит за ним.
Ромка захотел оглянуться, чтобы понять: успеет он или нет. Но в тот же момент зазвенел знакомый девчачий голос:
– Ты вернёшься и просто не отдашь книгу! Понял? Придумай как! Другого шанса не будет!
И Ромка придумал. Он не будет терять ни секунды. Даже на то, чтобы оглянуться. Он добежит по узкому переулку до машины и с разгону плюхнется на заднее сиденье.
Машина была уже совсем рядом. Комендант сидела за рулём. Белобрысая прихорашивалась на соседнем месте. Яшка с интересом наблюдал за Ромкой. Когда Ромка добежал, он рывком открыл перед ним дверь. Ромка упал на сиденье и выдохнул.
И тогда что-то произошло. Книга ударила Ромку под курткой нестерпимым теплом. Через мгновенье это тепло разлилось, окутывая его целиком. Ромка никогда в жизни не чувствовал себя так легко и странно. Перед глазами мелькнули и погасли радужные огни. Нос на миг ощутил острый речной запах. В ушах прозвенели серебряные колокольчики. А потом всё это закончилось. Но Ромка вдруг понял, что стал другим. Совсем другим. И осталось ли в нём что-то от прежнего Ромки – неизвестно.
Для начала он пошевелил пальцами и только сейчас ощутил, что всё это время правая рука у него была сжата в кулак. А в кулаке стучало и билось нечто. Он хотел посмотреть – что это, но не успел. Зрение пропало. Как будто кто-то выключил свет. А вслед за ним пропали слух, осязание и весь Ромка целиком.

***
Ромка очнулся. Над ним белел потолок, украшенный лепниной. Ромка подумал, что до этого потолка метров пять – не меньше. От такой высоты у него появилось странное ощущение: как будто можно совсем чуть-чуть напрячься и полететь. Туда, к рельефным виноградным листьям и пухлощёким яблокам. Правда, ему не больно-то хотелось к ним. Всё равно, они пыльные, холодные и несъедобные. От этой мысли у него отчаянно засосало под ложечкой, а рот наполнился слюной. Есть! Ему безумно хотелось есть! Хоть что-нибудь. Но пока он будет тут валяться и пялиться в потолок, вряд ли ему перепадёт хоть какая-то еда. Откуда ей тут взяться?
Ромка проглотил то, что накопилось во рту, и рывком сел. Голова не закружилась, глаза увидели мир отчётливо и ярко. И вообще, сил у Ромки было хоть отбавляй. Он это сразу почувствовал. Вот только есть хотелось очень-очень.
Ромка осмотрелся и выяснил, что сидит он на высокой кушетке. Сама кушетка узкая, а покрывало на ней колючее. Это было не очень-то приятно, и Ромка соскочил на пол.
И сразу почувствовал, насколько он холодный. Даже через подошвы сапог холод пробирался, ослабленный и неторопливый, но всё-таки вполне ощутимый.
Ромка осмотрел каменные плитки под ногами. Ярко-синие, блёкло-зелёные и белые, они были выложены геометрическим орнаментом, вмещающим в себя самые неожиданные фигуры. Кажется, похожие узоры он видел на сундуке в доме лодочников. Или совсем не похожие? Ромка попытался вспомнить и сразу же перед глазами возникла крышка сундука. Ромбы из прозрачных камушков, овалы из зеленоватого мрамора, круги, заполненные синей каменной крошкой. Никогда ещё воспоминания не всплывали так быстро и не ощущались так ярко.
Орнамент из плитки и тот, который украшал крышку сундука, безусловно были похожи. Более того, они повторяли друг друга, просто в разном масштабе.
Ромка глянул на свою кушетку. Рядом с тем местом, где остался на покрывале след от его руки, лежал какой-то предмет. По размеру и форме он напоминал луковицу, по цвету – наряд Арлекина. Ромка наклонился, чтобы рассмотреть его получше, и услышал негромкое тиканье. Он протянул руку и почувствовал лёгкий холодок.
За спиной скрипнула дверь. Ромка оглянулся.
В дверях стояла белобрысая. Ромка улыбнулся ей и снова потянулся к часам.
– Стой! – крикнула она. – Не трогай!
– Почему? – удивился Ромка.
– Потому что, – ответила белобрысая почти спокойно, – к ним теперь нельзя прикасаться, пока завод не кончится. А то забросят куда-нибудь. Оно тебе надо?
– Куда забросят?
– А куда захотят. Вот такие вот они – часы Арлекина. Опасные. Сначала, возвращают, куда тебе нужно. А дальше, куда сами решат. Хорошо хоть, что только на три минуты. Но ведь и за три минуты можно… необратимо измениться.
– Можно, – кивнул Ромкой и вдруг признался. – Я, кажется, уже.
– Вижу, – подтвердила белобрысая. – Книгу-то покажи.
Ромка ахнул. С того момента, как он очнулся в этом помещении, ведь ни разу про книгу не вспомнил! И где она?
На секунду его охватил жуткий страх, что книга осталась где-то там, в прошлом. Но как охватил, так и растаял. Потому что она лежала прямо перед ним. На полу, рядом с кушеткой.
Ромка наклонился, поднял её. Книга открылась на первой странице. Там, где раньше он абсолютно точно видел картинку с городским пейзажем, теперь был портрет. Ромка вгляделся и ахнул ещё раз. Со страницы загадочно и счастливо ему улыбался он сам.
Белобрысая это тоже увидела. Но совсем не удивилась, а довольно кивнула.
– Ну вот, теперь всё!
– Что – всё? – осторожно спросил Ромка.
Не любил он это слово. Уж больно оно было… категорическое.
Белобрысая подошла и пальцем потрогала переплёт.
– Ты стал её истинным хозяином. Она отдала тебе свою силу.
– И что теперь?
Белобрысая пожала плечами.
– По крайней мере, ты теперь не умрёшь. А вообще-то, таких сильных книг-талисманов ещё никто не находил.
– Не умру никогда? – восхитился Ромка.
Правда, рядом с восхищением плескался ужас.
– Вряд ли, – хмыкнула белобрысая. – Я имела в виду, что без книги не умрёшь. Потому что она теперь твоя.
– А если отберут?
Белобрысая посмотрела на Ромку в упор, как будто раздумывая: стоит ему это говорить или не стоит. А потом махнула рукой – решилась.
– Я не думаю, что хоть кто-то в городе сможет это сделать.
– Почему?
– Потому что вряд ли тут есть хоть кто-то сильнее тебя.
Ромка иронично усмехнулся. Он один раз уже почувствовал себя сильным. Ага! А потом появился Толиков дядька с футляром и сделал такое… В общем, напоминание останется на всю жизнь.
Он ничего не сказал белобрысой, но сам для себя решил верить только в то, что уже произошло и что он увидел своими глазами.
Сказать по правде, новую силу, живущую в нём, Ромка уже чувствовал. Но пока она проявлялась почти незаметно, как гость, который осторожно осматривается перед… А собственно перед чем? Ромка не знал.
– Пойдём! – позвала белобрысая. – Там ребята. Познакомлю.
Она уже стояла у дверей и нетерпеливо притоптывала ногой. Ромке показалось, что она выстукивает ритм старой дурацкой песенки:
Жёлтый-жёлтый, как лимон, попугай
Облетел снега, стога и луга.
А потом вскричал: Кошмар!
Укуси меня комар…
Дальше Ромка не помнил, да это было и не важно.
– Минутку! – попросил он, хмыкнув.
Вряд ли белобрысая знала эту песенку. Вряд ли они вообще могли знать хоть одну общую песню. В разных мирах песни разные. Ромка хмыкнул ещё раз. В первый раз признался себе, что попал в чужой мир, и ему сразу стало легче.
Он попросил отсрочку у белобрысой не зря. Ему нужно было ещё раз посмотреть по сторонам. Чтобы окончательно убедиться: он видит каждый, даже самый крохотный, завиток лепнины на потолке. Да что завитки – пылинки и капли на запотевшем центральном окне, из которого в помещение лился серый осенний день. А до окна было метров двадцать, а то и больше.
Нет, Ромка и раньше видел неплохо. Но не настолько же!
Белобрысая вышла, дверь заскрипела, пытаясь закрыться. Ромка придержал её и проскользнул вслед за белобрысой. На вид дверь казалась тяжёлой, но он не почувствовал этой тяжести.
Там, где они оказались, было совсем темно.
– Дай руку! – попросила белобрысая.
Ромка послушно протянул руку и нащупал её ледяные пальцы. Белобрысая сжала его ладонь.
– Иди за мной, тут недалеко.
Ромка кивнул, но белобрысая этого, конечно, не увидела.
Они прошли совсем немного, но Ромка почти сразу привык к темноте. Он видел узкий коридор с низким потолком и каменными стенами. И ещё какие-то совсем тёмные окна-бойницы. Ромка подумал, что из нормальных окон струится свет , а из этих, наоборот, темнота.
Идти с белобрысой за руку было неудобно, и Ромка осторожно освободился.
– Не упадёшь? – поинтересовалась белобрысая с сомнением.
– А чего падать? – не понял Ромка. – Я под ноги смотрю.
– И много ты там видишь? В кромешной тьме?
Голос белобрысой прозвучал с откровенной иронией.
– Да я всё вижу, – честно ответил Ромка.
Белобрысая от неожиданности остановилась.
– Правда, что ли?
У неё даже голос изменился.
– Я тебе врал когда-нибудь? – вопросом на вопрос ответил Ромка.
– Вроде не успел, – вздохнула белобрысая. – Значит и это тоже? А что ещё?
– В смысле?
– Что тебе ещё книга дала? Ночное зрение – это я поняла. Но ведь не только, наверное.
– Я отсюда слышу, как тикают часы Арлекина, – сказал Ромка после паузы.
Он и в самом деле слышал тиканье, только не знал – странно это или так и должно быть.
– Ага, – кивнула белобрысая.
Как будто так и надо.
– А ещё… – начал было Ромка и осёкся.
Неизвестно откуда перед ними возникла светящаяся решётка. Вот так – раз и появилась, без шума, без колебания воздуха.
– Начинается! – сквозь зубы процедила белобрысая.
Ромка подумал, что она разозлилась. Но и испугалась тоже. И кажется, испугалась сильнее.
– Что начинается? – спросил Ромка.
– Чудеса на виражах! Запрёт нас тут Ратуша, и всё.
– Как это?
Белобрысая посмотрела туда, откуда они пришли, и с шумом выдохнула.
– Да вот так!
Между ними и дверью в зал с лепным потолком светилась вторая решётка.
Ромка растерялся.
– Ратуша тоже с ума сходит, – сказала белобрысая. – Если ветру можно, почему ей нельзя?
– А что там с ветром? – спросил Ромка.
После того, как он выпал из реальности, прошло… Да кто его знает – сколько?
– За час сменил направление три раза. Или четыре. Мы считали, но сбились. Не до того было. Сначала тебя тащили, потом… Потом эти пришли. Из Гильдии.
– Кто? – похолодел Ромка и прижал книгу крепко-крепко.
– Сменный секретарь и Архивариус. Да какая разница?
Ромка почувствовал, что ещё чуть-чуть и белобрысая заплачет.
– Они хотят нас отсюда выкинуть! Прямо сегодня. На улицу. Всех. И малышей, и… А коменданта нет и Чёрного Медведя нет.
Всё-таки она заревела. Горько, взахлёб, без слов и причитаний.
Ромка понимал, что надо её как-то отвлечь. Но как – придумать не мог. От безысходности он подошёл к решётке. Она сияла странным синим светом. Ромка протянул руку и дотронулся. Ничего не произошло. Тогда он ухватился за прутья обеими руками. Прутья на ощупь оказались шершавыми и холодными. Они почти царапали кожу.
– Всё равно ты ничего не сделаешь! – сквозь всхлипы бухнула белобрысая.
Ромка почему-то разозлился. Конечно, подумал он. Вот Чёрный Медведь придумал бы что-нибудь. Достал бы из-за пазухи очередной гостинец: пилу-перепилку или ещё что. А от него ждать нечего.
От злости даже мускулы заныли, и Ромка изо всех сил рванул прутья решётки. Прутья хрустнули и сломались, легко как печенье-соломка. Белобрысая ахнула и перестала всхлипывать.
– А дальше? – спросила она.
Ромка ухватил соседние прутья. За несколько минут он выломал в решётке такую дыру, что даже взрослый мог бы пройти, не наклоняясь.
– Пошли! – позвал он.
Белобрысая отмерла и юркнула в дыру. Решётка как будто растерялась, у неё даже цвет поменялся. Из синей она стала красновато-коричневой. Особенно ярко светились прутья на сломах. Ромка решил не задумываться над этим, а рванул за белобрысой. Почти сразу же за спиной раздался треск и что-то вспыхнуло. Ромка оглянулся. Вот и не хотел, а не удержался. Старая решётка так и стояла, а рядом с ней сияла новая, уже не синяя, а зеленоватая.
– Они тут всех цветов радуги, что ли? – пробормотал Ромка.
– Не знаю, – пискнула белобрысая и вцепилась в Ромкину руку.
Теперь он не стал вырываться. Чего там – страшно же девчонке! Ему и самому было не очень.
Они шли рядом. Зеленоватое свечение решётки становилось всё слабее. Белобрысая два раза споткнулась, но Ромка её удержал. Она показалась ему неправдоподобно лёгкой. Как будто вместо тела у неё была раскрашенная тень, а вес давали только платье и туфли.
Дверь Ромка увидел издалека. Высокую, узкую, запертую на висячий замок. Изнутри запертую.
– Это ты закрылась? – спросил Ромка.
Белобрысая помотала головой.
– А кто?
Она пожала плечами.
– Понятно, – кивнул Ромка. – Само выросло.
Он уже почти не сомневался и не раздумывал. Отпустил белобрысую, разбежался и боком налетел на дверь. Кажется, так делали в фильмах. А может, и вовсе не так. Но дверь вылетела как картонная, а Ромка рухнул вместе с ней и покатился с разгона по скользкому полу. И ещё успел представить, что было бы, если дверь открывалась бы в другую сторону.
– Стой! – заорала белобрысая и помчалась за ним.
Она догнала и даже схватила его за ногу, и чуть не стащила сапог.
Ромка лежал на выбитой двери и меланхолично думал, что вообще-то должен был переломать кости. Или хоть вывихнуть что-нибудь. Но тогда, наверное, это что-нибудь болело бы? А боли он не чувствовал. Он вообще ничего не чувствовал кроме странной лёгкости и желания мчаться как можно дальше отсюда.
– Всё! – сказала белобрысая. – Вышли.
Ромка поднялся, отряхнул с себя пушистую пыль. Белобрысая порывалась ему помочь, но он не позволил. Ещё не хватало!
– Пошли к ребятам! Они все внизу.
Ромка почувствовал странный холодок. Ему совсем не хотелось попасть на лестницу, а в лифт – тем более.
А белобрысая не боялась. Она первая вышла на лестничную площадку и начала спускаться. Ромка посмотрел на ступеньки – обычные, каменные, со сглаженными от времени углами. Почти такие же были у них в доме в Старом городе. От этого воспоминания холодок защипал сильнее. Почти до слёз. Ромка даже глаза закрыл. И поэтому сначала не увидел, а услышал. Негромкий гул откуда-то снизу, а потом шлепок и короткий крик белобрысой.
Ромка смотрел и не верил сам себе. Ступеньки у лестницы двигались, становясь то шире, то уже. Как будто это была гармошка, а не лестница. Белобрысая застряла на этих ступеньках и её то подбрасывало, то роняло вниз. Это было так страшно, что Ромка вскрикнул.
– Держись! – заорал он секундой позже. – За перила!
Белобрысая рванулась и изо всех сил вцепилась в перила.
Ромка с ужасом подумал, что перила могут тоже начать творить неизвестно что и решил не дожидаться.
– Лезь на них! Верхом.
Белобрысая попыталась, но ступеньки подбросили её с новой силой, и она едва не сорвалась вниз.
– Сейчас! – пообещал Ромка.
Он оседлал перила и съехал до того места, где застряла белобрысая. А потом схватил её за шиворот и рывком усадил перед собой, привычно удивляясь её лёгкости.
– Ох! – выдохнула белобрысая.
– Угу! – хмыкнул Ромка.
Он ещё никогда не съезжал по перилам вдвоём с девчонкой. Сказать по правде, с третьего этажа до первого, как сейчас, он и один не съезжал. На последнем пролёте джинсы подозрительно затрещали. Ромка подумал, что вот это будет самое оно – появиться перед незнакомой компанией с дырой вместо заднего кармана.
Лестница вела себя мирно. Только негромко гудела и исходила влажным теплом.
На первом этаже они по очереди слезли на пол.
– Я думала: всё, титры! – призналась белобрысая и криво усмехнулась. – Хорошая у тебя рекация!
Ромка подумал, что у него хорошая книга. А реакция – это так, временное. Пока книга рядом. Или нет?
– Слушай, – спросил он, стараясь, чтобы голос не задрожал. – А если я книгу потеряю? То что будет? Умру?
– Умрёшь? – переспросила белобрысая. – Да нет, вряд ли. Я о таком не слышала. Это если б её у тебя отобрали, пока вы сживались, тогда возможно. Очень уж это дело тонкое. А теперь нет. Просто станешь таким, как был, и всё. Только ты её не потеряешь. Если только сам отдашь.
Белобрысая посмотрела на Ромку и невесело хохотнула. Наверное, оценив нелепость ситуации.
Ромка кивнул и тоже засмеялся.
Белобрысая нырнула в дверной проём и исчезла.
– Эй! – позвал Ромка. – Ты где?
– Здесь!
Голос прозвучал глухо, как из погреба. Ромка осторожно выглянул с лестничной площадки. Белобрысая бодро топала по тёмному коридорчику. Ни окон, ни дверей в нём не было, наверное поэтому и звук становился таким странным. Ромка неохотно побрёл за ней. Его уже мутило от замкнутого пространства и низких потолков. Да и от высоких тоже.
Он шёл и гадал, что произойдёт здесь. Пол разойдётся под ногами? Потолок опустится?
Странное дело, они дошли до конца коридора, а так ничего и не случилось. Даже последняя дверь открылась, легко и бесшумно.
В глаза ударил свет. Ромка зажмурился.
– Привет! – кому-то сказала белобрысая. – Мы вернулись!
– Получилось? – спросили в ответ.
Это был очень знакомый голос. Вот только Ромка не мог понять, где его слышал. Он поморгал и понял, что глаза уже видят и не слезятся.
Белобрысая привела его в большой квадратный зал, напоминающий холл гостиницы. В углу Ромка заметил даже стойку администратора. Правда, никакого администратора там не было. Зато в креслицах, в шахматном порядке расставленных у ближней стены, сидели ребята. Их было человек двадцать. А может, и больше – Ромка не понял. Встрёпанные мальчишки, девчонки с покрасневшими глазами, малыши, тихие и серьёзные. Пожалуй, эти малыши напугали Ромку больше всего. Они выглядели так, будто началась война, и они ещё не поняли, что это значит, но уже почувствовали.
– Получилось, – ответила белобрысая и дёрнула Ромку за рукав. – Вот он!
– Опаньки! – восхитился знакомый голос.
Ромка повернул голову и замер. В углу, спрятавшись за передним креслом, прямо на полу сидел знаменитый на всю Ромкину школу второгодник Кабан.
– Круто же! – закричал выскочивший из-за портьеры Толик. – Скажи, Жиран?
Кабан кивнул.
– Подтверждаю.
И поднялся навстречу Ромке.
– Ну здорово!
Ромка осторожно кивнул. В присутствии Кабана-Жирана ему стало неуютно и тревожно. Как раньше, когда его видел.
– Чего руку не даёшь? – осклабился Кабан. – Брезгуешь? Или зазнался?
Ромка небрежно улыбнулся. Кто бы знал, чего ему это стоило! Страх перед Кабаном, появившийся давным-давно, исчезать не хотел. Ромка понимал, что школа в Новом городе – это одно, а интернат Ратуша – совсем другое, но легче ему от этого не становилось. Кабан-то был и есть всё тот же. Хоть и зовут его тут Жиран. У него всё те же мутные глаза, в которых плещется ленивое превосходство. И тонкие губы, перекошенные насмешкой. И весь он выглядит так, что хочется отойти в другой конец зала и сидеть там тихо-тихо. Чтобы не заметил. Только вот сейчас на Ромку смотрели двадцать пар глаз, и затаиться в углу не получилось бы при всём желании.
– Почему не даю? – переспросил Ромка и протянул руку.
– Вот и я спрашиваю: почему?
Он пожал Ромкину руку. Сначала легонько, а потом всё крепче и крепче. Ромке показалось, что ладонь попала в тиски. Он стоял как дурак и хлопал глазами, а Кабан, наверное, уже ломал его пальцы. Если бы Кабан и Ромка были здесь одни, Ромка, наверное, закричал бы. Или попросил бы отпустить его руку. Но под всеми теми взглядами незнакомых ребят он не смог этого сделать. И его накрыло бешенство. Волной, от пяток до макушки. Он изо всех сил напрягся и вдруг почувствовал, что это не его руку стискивают. Это он сжимает чужие безвольные пальцы.
– Хорош! – хрипло буркнул Кабан.
А когда Ромка его отпустил, восторженно заорал:
– Правда, получилось! Чуть пальцы не переломал!
И в знак подтверждения затряс правой рукой. Ромка удивлённо отступил. Он и представить себе не мог, что флегматично-грозный Кабан может так орать.
– Я когда-нибудь врала? – угрожающе спросила белобрысая.
Она стояла, уперев руки в боки, и была похожа то ли на амазонку, то ли на торговку сезонным товаром, у которой спёрли весы. Правда, красивую торговку. Не в Ромкином вкусе, но всё равно очень даже. Чёрному Медведю понравиться – это, знаете, о многом говорит.
– Ты могла перепутать, – спокойно ответил Кабан. – На радостях. У тебя, извини, мозги девчачьи.
– А у тебя свинячьи! – огрызнулась белобрысая. – Только не мозги, а повадки.
Кабан лениво прикрыл глаза. А потом открыл, и они блеснули тёмным огнём.
– Повадки, девочка, – процедил он, – у меня вепря. Как положено.
Он отвернулся, сделал что-то неуловимое и вернулся в прежнюю позицию, только вместо лица на всех уставилось страшенное кабанье рыло. Оно было таким живым, таким первобытно-диким, что Ромка еле сдержал крик.
– Ой, ну хватит! – громко сказала Мира.
Похоже, её кабанье рыло не впечатлило.
Она вылезла из-за той же портьеры, что и Толик несколько минут назад. Что они там делали? И сколько там ещё народу поместилось?
– Вы тут собачитесь и свинячитесь, маскарадными масками трясёте, а там, – она махнула рукой в сторону портьеры. – Там ветер ещё раз сто поменялся. Я считать не успеваю.
Ромка понял, что за портьерой вполне логично расположено окно. И что у окна ребята не просто так стоят. Они считают, сколько раз изменит направление ветер. Вот их переклинило! Толку-то от этого?
– Сменяя друг друга без счёта, – бесцветным голосом произнесла белобрысая.
– Ну да, – кивнула Мира.
Кабанье рыло утробно рыкнуло и воинственно задрало пятачок. Вернее, исходя из величины, не пятачок, а настоящую пятачину.
– Это, правда, маска? – спросил Ромка у белобрысой.
Он говорил тихо, еле шевеля губами, но всё равно пятачина повернулась в его сторону.
– Ну как? – дёрнула плечом белобрысая. – Гостинец это. Маска оборотня. Надел и обернулся. Правда, только мордой.
Кабан отвернулся за какой-то своей кабаньей надобностью. Ромка кивнул белобрысой, переваривая информацию. В принципе, он уже привык и ничего такого не почувствовал. Ну маска, ну оборотня – бывает. Ему даже захотелось найти такую же. А чего? Идёшь вечером по тёмной улице, выскакивают на тебя гопники какие-нибудь, а ты маску – р-раз! И сушите штаны, дорогие гопники!
Единственное, что резануло Ромке слух, и причём не в первый раз, это слово гостинец. Раньше он не особо над ним задумывался, а теперь вдруг понял мгновенно и остро, что именно его зацепило.
– Гос-ти-нец, – повторил Ромка по слогам. – А чей?
– В смысле? – не поняла белобрысая.
– Ну гостинец – это же подарок, так? – объяснил Ромка. – Вот я и спрашиваю: кто подарил?
Белобрысая понимающе улыбнулась:
– Ты вот тоже задумался. И мы. Эти гостинцы на реке в последние сто лет стали находить. И только те, кому нет шестнадцати. А кто их оставил – мы не знаем. Хороший, наверное, человек был. Щедрый.
Кабан издал странный звук и снял маску. Лицо у него было белое-белое, как будто его присыпали сахарной пудрой.
– Почему – был? – воинственно спросил он. – Этот человек есть! Понятно вам?
– Жиран, – вмешался Толик. – Это же сказка для малышей.
– Вот именно, что для малышей! Поэтому они самое ценное находят. А мы так – по мелочи. Только никакая это не сказка!
Толик хотел возразить. А белобрысая даже открыла рот. Но одновременно охнули и застыли, кто где был. От входных дверей донеслись громкие ритмичные удары.
– Опять! – выдохнула Мира.
Щёки у неё стали красными, а лоб и подбородок, наоборот, побелели.
Кабан медленно пошёл к дверям. Белобрысая поманила Ромку и направилась следом.
– Кто там? – хрипло спросил Кабан.
– Чёрный мастер! – невнятно ответили басом.
– Никого нет дома, – шёпотом подсказал Ромка.
Кто-то из малышей обречённо пискнул. Какая-то девчонка всхлипнула. Кто-то ещё пробормотал: «Мамочки!» и лихорадочно заметался между креслиц. Ромка не рассматривал особо – кто именно. Он стоял плечом к плечу с белобрысой и Кабаном и чувствовал нервную дрожь одного и ледяную кожу другой.
Никто не хотел открывать. Стук повторился. Стучали так, что массивная дверь ходила ходуном.
– Открывайте! Не бойтесь. Это чёрный мастер! Я от коменданта.
Кабан обменялся взглядами с белобрысой и отодвинул засов.
На пороге стоял маленький старичок. На нём были серый плащ и серая шляпа, мятая, усыпанная крупными каплями воды. Из-под шляпы свисали слипшиеся седые прядки. Старичок улыбался беззубым ртом и молчал выжидающе.
– Вы – чёрный мастер? – спросил Кабан.
Ромка нервно хихикнул. Белобрысая в ответ то ли всхлипнула, то ли фыркнула.
– Чёрный? – перекосился старичок, отчаянно шепелявя и присвистывая. – Как вы смеете! В такое время шутить с такими вещами! Смеяться над старым человеком, обманывать! Молодые, здоровые! Вот. Вот почему ветры сошли с ума! Вот почему сошлись времена! Ложь стала разменной монетой! Сильные смеются над слабыми! А чужие дети…
Старичок махнул рукой в широченном рукаве, и Ромка почувствовал движение воздуха у себя на лице. Мерзкого воздуха, пахнущего кладбищенской плесенью.
– Простите, – залепетала белобрысая, – но нам в самом деле послышалось, что вы – чёр…
– Не повторяй! – оборвал её старичок. – Я – у-чеб-ный мастер. Я знал вашего коменданта ещё девочкой. И скорблю с вами, что её больше нет.
– Комендант вернётся! – пискнул кто-то сзади.
– Было б куда возвращаться! – проворчал себе под нос учебный мастер и продолжил громко, чтобы слышали все. – Теперь я – ваш руководитель. Сейчас мы составим список присутствующих и в строгом соответствии с ним покинем Ратушу.
– То есть как – покинем? – медленно переспросил Кабан.
– Я же сказал: в строгом соответствии со списком. Приближается не слишком хорошее время.
– Зачем нам уходить? Ратуша – самое надёжное место в городе.
Старичок нахмурился:
– С сегодняшнего дня в интернате устанавливаются новые правила. Воспитанники должны беспрекословно выполнять распоряжения руководителя. Без вопросов и обсуждений. Неповиновение наказывается заключением в карцер. В городской карцер – в подвале Гильдии. Всем ясно? Я тут не шутки шучу. В городе объявлено чрезвычайное положение.
Кто-то у Ромки за спиной задышал часто-часто.
– И всё-таки, – Кабан побледнел до синевы, – объясните: зачем нам уходить?
– Я предупредил, – процедил учебный мастер и нажал какую-то кнопку на своём браслете от часов.
Через секунду за его спиной появились двое, одетые в странную серую форму. Плащи по колено, широкие штаны, массивные шлемы, прикрытые масками лица.
– Нарушителя – в карцер! – коротко приказал учебный мастер.
Его слова, искажённые беззубым ртом, прозвучали почти смешно. А сам приказ показался Ромке вычурным и нелепым.
Ромка подумал, что сейчас самое время Кабану примерить маску оборотня. Но тот то ли растерялся, то ли не успел.
Его подхватили с двух сторон и, жёстко выкрутив руки, потащили по улице.
– Серые стражники! – прошептал кто-то у Ромки за спиной, а остальные подхватили, как эхо. – Серые стражники! Серые страж…
Белобрысая хватала воздух ртом. Толик с перекошенным от ужаса лицом отступал к стене. Кто-то заплакал. Кто-то просто громко и часто дышал.
Наверное, они все знали, кто такие серые стражники. И знали, что с ними невозможно справиться. А Ромка не знал. К тому же, у Ромки была книга, а у остальных не было.
Втянув побольше воздуха, будто нырять собрался, Ромка подскочил к двери, легко оттолкнул перегородившего ему дорогу учебного мастера и в три прыжка нагнал стражников.
Учебный мастер рухнул на пол и вдруг изменился. Лицо покрылось узорчатой чёрно-жёлтой чешуёй, плечи втянулись, сливаясь с шеей, изо рта показался тонкий раздвоенный на конце язык. Извиваясь всем телом, изменившийся мастер подполз к двери и грозно зашипел. Да и никакой это был не мастер, а гигантская змея, приготовившаяся к атаке. Всё это Ромка скорее почувствовал, чем разглядел. Всё-таки на спине глаз у него не было. А обострённое до немыслимого предела чутьё – было.
Он ощутил укол ужаса, но выбор уже был сделан, и Ромка не стал терять время на сомнения и всё остальное. Он обогнал стражников и встал у них на пути, выставив вперёд руки. Он не раздумывал, как будто кто-то подсказывал ему, как следует поступить.
Стражники замедлили шаг. Один из них отпустил Кабана и потянулся к Ромке. Ромка почувствовал холод нежити. Наверное, нужно было бы хлопнуться в обморок. Но Ромкино тело на провокацию на поддалось. Руки легко и уверенно подхватили ближнего стражника, оторвали от земли, как будто он был тряпичной игрушкой, и с размаху отбросили на землю. Кабана отпустили окончательно. Второй стражник потянулся к длинному ножу на поясе. Но сделал это, как показалось Ромке, словно заторможенный. Пока он тянулся, Ромка успел с размаху налететь на него и бросить вслед товарищу.
А потом подхватить под мышки Кабана и, оттолкнув ногой змею-мастера, ввалиться в Ратушу.
Дверь захлопнулась за спиной. Ромка обернулся. Мира с белобрысой до упора задвинули засов. Толик топтался рядом, порываясь помочь, но его помощь не требовалась. Кабан повозился на полу и встал.
– Ты как? – спросила белобрысая.
– Руки вывихнули, – коротко пожаловался он и предупредил её следующий вопрос. – Мозги не успели. Спасибо нашему книжнику!
И повернулся к Ромке.
– Да чего там! – замахал руками Ромка. – Ты бы тоже…
– Я бы, – медленно и громко ответил Кабан, – даже с такой книгой тысячу раз бы подумал, прежде, чем связаться с серыми стражниками. Я – шкипер, а не герой, если что. А пока думал бы – стало бы поздно. Они же гипнотизируют, как удавы кроликов. Чем дольше с ними пробудешь, тем сильнее сдвинешься. Хорошо, что ты их взгляды не словил.
Ромка подумал, что пялиться на стражников и ловить их взгляды ему было некогда – только и всего.
– Слушайте, а он – кто? – спросил Ромка. – Змея-оборотень?
– Да кто его знает? – ответил Кабан. – Я таких раньше не видел. Ну из Гильдии, наверное. Они там много чего могут. Когда захотят.
Ромка хотел бы посмотреть, чем сейчас занят этот «кто его знает». Но дверь была не стеклянная, а ближайшего окно находилось совсем не тут.
– А ты кто? – спросил Ромка.
Он мог бы уточнить, что любой нормальный человек, по крайней мере из того мира, в котором родился Ромка и где Кабан был Кабаном, а не Жираном, после такого бы тронулся. А Кабан – ничего, даже вон объяснялки объясняет.
Кабан прищурился:
– Я – шкипер, капитан торговой лодки! Моё дело – здесь купил, там продал. Думаешь, откуда у меня деньги?
– А чего тогда ты не в Гильдии?
– Восемнадцать исполнится – буду! – с какой-то даже гордостью объявил Кабан.
– Если доживёшь! – зловеще уточнила белобрысая и попросила жалобно. – Вы в окно посмотрели бы, а?
Ромка медленно убрал со лба чёлку и вздохнул. Ему совсем не хотелось смотреть в окно.
– А что там? – спросил Кабан.
Белобрысая не ответила, а посмотрела как-то так, что и Ромка, и Кабан, не сговариваясь, рванули за портьеру.
Ромка добрался до окна первый и наткнулся на прислонившуюся лбом к стеклу Миру. Вроде бы она только что закрывала засов, а теперь уже стояла у окна и выглядело это так, будто всю жизнь она была здесь. Грустная, неподвижная, загадочная. Заоконная статуя, да и только!
Ромка цеплялся глазами за Миру, потому что боялся смотреть на улицу. Вот и тянул время до последнего. Правда, уже через минуту это стало неприличным. Тем более, что Кабан, охая и неуклюже шевеля руками, пробрался за портьеру.
– Ну что? – спросил он тихо.
Ему не ответили. Мира даже голову не повернула. Наверное, она не могла оторваться от окна. Даже на секунду не могла. А Ромка смотрел и думал, что ничего такого особенно страшного. Чёрный мастер сбросил змеиную шкуру и снова превратился в суетливого старичка. При этом шкура валялась на ступенях, а он и не думал её подбирать. Наверное, дело, которым он занимался, было поважнее. А занимался он тем, что ковырялся в своём браслете от часов – тыкал в него карандашом, тёр, тряс, прижимал к уху. Ромка знал, что браслет не простой, а с устройством связи, и ехидно подумал, что связь прервалась.
Серых стражников поблизости не было. Наверное, поднялись и убрели по своим делам. Интересно, какие дела бывают у серых стражников?
Зря он об этом подумал! Дела у них были самые немудрёные – сгонять к друзьям-товарищам, привести к Ратуше отрядец человек из тридцати. Или не человек, а нежитей.
Этот отряд шёл по дороге бравым маршем, и чёрный мастер уже не ковырялся в браслете, а трусцой мчался навстречу. Наверное, хотел принять командование.
– Кабан! – позвал Ромка. – Это всё мне?
– Не, – качнул головой Кабан, – ты не справишься. У меня тут есть одна штука.
Он сунул руку под куртку и вытащил здоровую рогатку. Ромке показалось, что сделана она из обычной толстой проволоки, в нужных местах обмотанной синей изолентой. Но может, это только показалось?
Кабан оттянул резинку и отпустил, будто тренировался. Она щёлкнула с нормальной такой силой. Вот только пульки не было. Кабан снова сунул руку под куртку и долго рылся в карманах. Лицо у него помрачнело и даже слегка осунулось.
– Стрелять нечем! – объяснил он наконец.
И показал раскрытую ладонь. На ладони мерцали и подмигивали бегающими огоньками три радужные бусины.
– Всё вчера отдал, – снова объяснил он и наклонился к Ромке. – Ржать будешь, если узнаешь кому.
Ромка подумал, что ржать он сегодня вряд ли будет. Если только его кто в лошадь превратит. Тогда видимо придётся. А так вряд ли.
– Ими стрелять? – удивился Ромка.
Он живенько представил себе, как на штурм Ратуши идут серые стражники, а Кабан высовывается из окна и пытается подстрелить их из рогатки радужной бусиной. Сначала одной, потом второй, третьей. Бусины скользят, срываются с резинки, падают. Кабан ругается сквозь зубы. А серые стражники в это время вышибают дверь и вламываются в вестибюль. Представлять, что они будут делать дальше Ромка не стал. Слишком тошно было.
– Ты чего? – заметил Ромкино настроение Кабан. – Это же радужные бусины! С Архипелага Тысячи Островов, между прочим. Их нежить боится хуже серебра! Если бы у меня хоть десятка три осталось, я бы им показал!
Ромка подумал, что у него в фонарике спрятаны две Ронькины бусины. Что в итоге? Три у Кабана, две у него – можно пятерых стражников того… Если без промахов.
А ещё он подумал, что кажется догадался, откуда у Роньки такие бусы. Вот только совсем не понял, что это значит. Что Кабан дома в Новом городе станет ему врагом номер один? Или дело совсем в другом? Или ни он, ни Кабан никогда не попадут в Новый город?
За окном в это время крутилось немое кино. Серые стражники ровным строем проследовали к Ратуше и остановились в двух шагах от парадной лестницы, рассредоточившись полукругом. Чёрный мастер подобрал змеиную шкуру, пристроил её на плече и теперь опять исступлённо ковырялся в браслете.
Дождь прекратился, деревья странно гнули ветки то в одну сторону, то в другую. В лужах дыбилась вода, переливалась через край и вяло сползала обратно. Облака, подкрашенные золотым и красным, не плыли к горизонту, а поворачивались вокруг невидимой оси.
Ромка сморгнул выступившую от напряжения слезу.
Рядом с ним тоже крутилось кино и тоже немое.
Кабан осматривал оконную раму. Наверное, прикидывал, можно ли её открыть. А Мира медленно расстёгивала рубашку. У неё странно блестели глаза, губы беззвучно шевелились.
– Ты чего? – осторожно спросил Ромка.
Смотреть на такую Миру ему было страшнее, чем на серых стражников. Она молча улыбнулась, расстегнула последнюю пуговицу и вынула левую руку из рукава. Ромка закусил губу, Кабан хрюкнул. Только зря они так распереживались. Под рубашкой у Миры оказалась зелёная футболка с длинными рукавами. А вот сама рубаха, брошенная на пол, стала меняться на глазах.
Она шевелилась, шипела, исходила паром и отчаянно пахла свежескошенной травой. И через пару минут превратилась во что-то непонятное, собранное из семиконечных белых чешуек. А после этого шипеть и двигаться перестала. И пар исчез. Остался только запах травы.
Мира наклонилась и подняла эту новую рубашку. Вернее, никакую уже не рубашку, а кольчугу из белой чешуи.
– Откуда?! – восхищённым шёпотом спросил Кабан.
У него был такой вид, как будто только что на его глазах сбылась сказка, которую он знал с детства.
– С Архипелага Тысячи Островов, – спокойно ответила Мира. – Я же перевозчик. Забыл? Надень! Если уж решил стрелять…
Она протянула Кабану кольчугу, и та тихо зазвенела. Звон был тоненький, чистый, почти серебряный.
Ромка почувствовал, что ему это не нравится. То, что Мира отдала кольчугу не ему, а Кабану. Она же – его перевозчик! Она думает: если Ромка высунется в открытое окно, ему пули не страшны? Или что там в них полетит после того, как Кабан выпустит первую же бусину? А вот Ромка очень сомневался.
– Я видел кольчуги с Архипелага Тысячи Островов! – помотал головой Кабан. – Они грубые, серые, морским жиром пахнут! И чешуя у них – с ладонь! А эта вон – белоснежная, меленькая! И пахнет сеном.
Мира криво усмехнулась:
– Ну значит, эта особенная. Она у нас в семье по наследству передаётся. Тому, кто решился стать перевозчиком. Вот я решилась.
– Так она, – догадался Кабан, – не только защищает? Она помогает пройти через…
– Ну да, да! – оборвала Мира. – Надевай быстрее!
Кабан осторожно взял у неё кольчугу и отвернулся, чтобы надеть.
– Ты что, – спросил Ромка, – первый начнёшь?
Кабан расправил звенящие чешуйки.
За окном раздался громкий удар и стекло покрылось густой сетью трещин. Будто гигантский паук за мгновенье свил паутину.
– Мамочки! – всхлипнула Мира.
Второй удар оказался ещё громче, может быть, потому что треснувшее стекло сильней пропускало звук. У Ромки заложило уши, а во рту появился кислый привкус.
Стекло издало то ли вздох, то ли стон и осыпалось крупными осколками. Впрочем, и мелкими, наверное, тоже, просто их никто не заметил.
Ромку сразу же окатило холодной струёй воздуха, ворвавшегося в зал. Струя была такой мощной, что чуть не сбила его с ног. Он устоял только потому, что схватился за подоконник.
Чуть-чуть отдышавшись, Ромка огляделся. Мира лежала на полу лицом вниз. Кабан поднял рогатку и целился в кого-то первой радужной бусиной. Где-то далеко, в глубине зала звенели тревожные голоса и двигалось что-то тяжёлое.
– Мира! – позвал Ромка.
Она не пошевелилась.
Ромка бросился перед ней на колени, не обращая внимания на раскрошившееся стекло.
– Мира!
Она подняла голову и усмехнулась:
– А ничего, приятно!
– Что приятно? – ошалело переспросил Ромка.
Впрочем, ему сейчас было важно только одно – то, что она живая.
– Когда мальчишки перед тобой на колени падают! – объяснила Мира и глухо засмеялась.
– Дура! – заорал Ромка. – Ты что – нарочно?
– Почти, – ответила Мира и протянула ему руку. – Помоги. Шатает.
Ромка легко поднял её и поставил рядом.
– Уходи к остальным! Скажи там.
Что именно сказать Ромка не придумал, но Мира кивнула и, осторожно переставляя ноги, побрела за портьеру.
Ромка проводил её до края окна и вернулся. Кабан целился второй бусиной. Глаза у него были прищурены, кончик языка торчал наружу, как будто помогал рукам.
– Первой попал! – сказал он Ромке.
Ромка посмотрел вниз. Серые стражники больше не стояли полукругом. Они толкались на крыльце и, судя по всему, пытались выбить дверь. Только почему-то делали это совершенно беззвучно.
– А где? – спросил Ромка. – Тот, в которого попал?
Кабан опустил рогатку и ткнул пальцем куда-то вниз. Ромка посмотрел. В полуметре от земли курилось серое облачко.
– Это всё? – ошалело спросил Ромка.
– Сейчас и этого не будет, – подтвердил Кабан.
Он снова поднял рогатку и прицелился. И снова попал. Ромка увидел, как радужная бусина вошла в серого стражника. Вернее, не увидел, а понял, потому что стражник, орудовавший у самой двери, дёрнулся, замер и, даже не успев свалиться на землю, превратился в серое облачко.
– Второй! – выдохнул Кабан и взял третью бусину.
Ромка, не глядя на него, вытащил фонарик и открутил колпачок. На ладонь выскользнули две радужные бусины. Ронькины. Те, из-за которых он оказался в этом городе Семи Ветров. Они льдисто обжигали руку и переливались блуждающими огнями. Сердце тоскливо сжалось. Отдать их сейчас Кабану – значит, никогда-никогда не выполнить обещания, данного Роньке. И тогда уж точно не получить взамен того, ради чего он был готов… Ну ладно – не на всё. Но на очень и очень многое. Не отдать – всё равно, что предать тех, кто сейчас в Ратуше. И пусть бусин мало, пусть они не помогут – всё равно! Почему, за что, для чего Ромке выпал такой выбор? Неужели нельзя прожить так, чтобы не нужно было принимать вот таких решений, из которых каждое принесёт неизбежную боль?
Ромка потряс головой, прогоняя все мысли разом и протянул ладонь с бусинами Кабану:
– Держи!
Кабан изумлённо вздёрнул брови и подхватил бусины.
– Ещё двух! – пробормотал он.
От двери уже отдирали какие-то доски и тонкие металлические листы. Кажется, серые стражники не смогли её выбить и решили выламывать по чуть-чуть.
Кабан не обманул – обе бусины попали в цель, и ещё два серых облачка растаяли у дверей Ратуши.
– Больше нет? – спросил Кабан.
Ромка покачал головой.
– Ну всё, титры! – прошептала за спиной белобрысая.
Только сейчас Ромка обнаружил, что она стоит за портьерой в двух шагах от него.
С улицы снова дохнуло ветром, только теперь горячим. Ромка почувствовал кожей сухую взвесь пыли и соли. Над землёй закрутилась странная бледно-голубая позёмка.
– Южный подул! – сообщила белобрысая. – С соляной пустыни.
Ветер то закручивал белые смерчики, то швырял принесённую соль крупными горстями – о землю, об стены, на серые плащи стражников. И вот это было важнее всего!
Осыпанные солью стражники заметались. Казалось, что они ослепли и не видят ни дороги, ни стен. А потом прилипшая к плащам соль зашипела, как масло на раскалённой сковороде, и стражники, толкая друг друга, ринулись прочь от Ратуши.

Глава десятая

I
Конечно, мятежному Архивариусу оставалось ощущать себя свободным считанные часы. Конечно, сильные мира сего нашли его, лишили имени и заточили в одиночную камеру. Не так уж и надолго, а лишь до тех пор, пока не придумали настоящее наказание.
– Ты хотел быть ангелом? – сказали ему. – Что ж. У тебя вырастут крылья. Но взамен за каждое, даже самое крохотное удовольствие, полученное от нашего мира, ты будешь отдавать частицу себя. Посмотрим, на сколько тебя хватит.
Он нашёл в себе силы выслушать эти слова, не дрогнув и не опустив глаза. Он даже сумел повиновать себе пересохшие губы и ответить:
– Пусть я отдам себя. Но уже никогда награбленные вами частицы мечты соседних миров не будут лежать, словно мёртвые птицы, в вашей Ратуше!
– Ошибаешься, будут! Пусть вместе с теми, чьи невинные руки сумеют выловить из реки, но будут! Будут. Будут…

II
Когда Ромка снова смог соображать, он подумал, что всё равно от них не отвяжутся. За его спиной возбуждённо обсуждали уход серых стражников. Звенел голос белобрысой, фыркала Мира, пищали малыши. Это было болезненное оживление – смех на грани слёз, веселье, начинённое усталостью от страха, торжество с горечью в сердцевине. И всё-таки им всем хотелось смеяться и благодарить южный ветер. Кто-то из малышей даже спел о нём песенку. Забавную такую – Ромке понравилась. Только последний куплет у неё был серьёзный.
Южный ветер, южный ветер,
Ты подул, и солнце светит!
Погости, не обмани.
Тьму и нечисть прогони!
Ромка дослушал и вдруг подумал, что не видел солнца уже давным-давно.
Белобрысая подошла к нему сзади и потрогала за плечо.
– Ты, наверное, есть хочешь? – спросила она.
– Хочу, – честно признался Ромка.
Он как-то забыл об этом, а сейчас белобрысая напомнила, и есть захотелось нестерпимо.
– Пойдём! – позвала белобрысая.
Ромке не очень хотелось куда-то идти. Он слишком хорошо помнил об их последнем, так сказать, путешествии по Ратуше. Падающие решётки и прыгающая лестница его не особо порадовали, вот честно!
Но он не ел с раннего утра и отказываться теперь было для него чересчур.
Белобрысая взяла его за рукав и потащила куда-то мимо разбитого окна. Ромка думал, что там стена, и почти не ошибся. Стена действительно была, но в ней обнаружилась маленькая дверца. Белобрысая открыла её, коснувшись ладонью, и вошла первой. Ей пришлось чуть-чуть наклониться, чтобы не задеть головой притолоку. Ромка вздохнул и отправился за белобрысой.
Комната, в которой они оказались, больше всего напоминала кладовку. Ромка увидел деревянные ящики, ровненько поставленные один на другой, мешки, перевязанные коричневыми верёвочками, эмалированные бачки, плотно закрытые крышками.
– Садись! – велела белобрысая и кивнула на низкий ящик.
Около него стоял ящик повыше, и при желании можно было один считать стулом, а второй столом.
Ромка сел. Белобрысая шмыгнула куда-то и вернулась буквально через секунду. В одной руке у неё был чайник, в другой тарелка с длинным пирогом. Она поставила перед Ромкой тарелку, а из чайника налила пахнущий мятой чай в неизвестно откуда взявшуюся кружку.
– Ешь! – сказала белобрысая и плюхнулась на соседний ящик.
– А ты? – спросил Ромка.
– Я не хочу.
Ромка кивнул и схватил пирог. Умом он понимал, что можно не хотеть есть – бывает такое, но сам ни о чём другом, кроме этого вот пирога, думать не мог.
Не такой уж, кстати, он оказался и длинный. Можно было бы и подлиннее. Ромка бы справился. Но всё-таки пирога хватило, чтобы желание поесть перестало затмевать всё на свете.
– Спасибо, – сказал Ромка, дожёвывая последний кусок.
Белобрысая не ответила. Она смотрела на дверь и будто чего-то ждала. Ну и дождалась, конечно. Дверь взвизгнула и распахнулась с такой силой, словно её пнули ногой.
– Начинается! – простонала белобрысая.
Но пока ничего такого уж страшного не произошло. В кладовку ввалился не чёрный мастер и не серый стражник, а всего-навсего Кабан с рогаткой в руке.
– Лопаете? – спросил Кабан укоризненно.
– Я – нет, – покачала головой белобрысая. – И он уже нет.
– Ну ясно, – грустно кивнул Кабан. – Уже всё слопали.
– Ты же знаешь, у нас еды…
– Да знаю! И что – мне даже как пострадавшему от серых стражников ничего не полагается? Плечи, между прочим, до сих пор болят!
Ромка подумал, что Кабан мог бы спросить и по-другому. Всё-таки он единственный всерьёз сражался с серыми стражниками. Он был воин, а никакой не пострадавший.
Белобрысая, кажется, подумала о том же.
– Ладно, – кивнула она. – Сейчас принесу что-нибудь. Только придётся подождать. Я в подвал пойду, в хранилище.
– Ага, подожду! – осклабился Кабан.
Вот что ни говори, а улыбка у него была жутковатая, будто позаимствованная у настоящего вепря.
– Тебя проводить? – предложил Ромка.
– Ты что? – замахал руками Кабан. – Если ты в хранилище со своей книгой попадёшь, тебя Ратуша уже не выпустит. И Белоснежку заодно.
– Почему?
– Потому! Ратуша – она такая. В ней же когда-то Гильдия шкиперов была. Это уж потом её таким, как мы, отдали. Тут столько всякого наворочено! Я удивляюсь, как она вас с верхнего этажа отпустила! Там тоже помещеньице то ещё. Но хранилищу не чета. Хранилище точно не отпустит.
– А я-то думала! – хлопнула себя по лбу белобрысая. – Так это из-за книги всё было!
– Что? – живо поинтересовался Кабан.
– Да ерунда разная! – отмахнулась повеселевшая белобрысая.
Похоже, теперь идти в подвал она не боялась.
– Я для всех еды принесу. На ужин, наверное, ещё хватит. И может, на завтрак.
А дальше…
– А дальше видно будет, – мрачно пообещал Кабан.
По его интонации было ясно, что ничего хорошего он не ждёт и никого обмануть не пытается.
Белобрысая дёрнула плечом и ушла.
– Там ветер с двух сторон дует, – ровным голосом сказал Кабан. – Одновременно.
– И чего теперь? – спросил Ромка.
– Не знаю. Снег опять повалил. И крысы бегут.
Ромка вспомнил серое шевелящееся дурными волнами полчище и поёжился.
– Ну и крыс тут!
– Да уж, хватало. Только они теперь, похоже, совсем уходят. Раньше я столько не видел.
Ромка посмотрел на осунувшегося Кабана. Вот кто он – друг или враг? Но вместо того, чтобы спросить о самом главном, задал вопрос совсем о другом.
– Слушай, а почему ты деньги обещал тому, кто пройдёт от Белой Мели до Мельницы?
Кабан усмехнулся:
– И ты в курсе? Да просто всё. Я же говорил: я – шкипер. Я товары вожу. Оттуда сюда, отсюда туда. У меня каналы налажены. А мне шестнадцать скоро. Меня больше город не впустит и не выпустит. Он только мальков выпускает. И то не всех. Ну вот я и хотел посмотреть: у кого получится, а у кого нет.
– Так ты на своё место шкипера ищешь?
– Ну да, – кивнул Кабан. – Искал.
Это слово, в прошедшем времени, прозвучало как приговор. Или Ромке так показалось?
Книга, дремавшая под курткой, вдруг начала излучать тепло. Оно исходило от неё не ровно, а волнами. Ромка сразу же очень сильно согрелся. А книга стала пульсировать, будто второе сердце. Ромка вспомнил, что похожее уже было. Когда книга чувствовала приближение своего футляра. Тогда это закончилось не то, чтобы хорошо.
– Тихо-тихо, – зачем-то сказал Ромка, погладив книгу.
Он понимал, что успокаивает не её, а себя, но сдержаться не смог.
Кабан тревожно посмотрел на него и сейчас же вскочил.
– Пошли!
– Куда?
– Обратно, к нашим. Там гости.
Он так и остался в кольчуге из белых семиконечных чешуек. Раньше они лежали, ровненько и почти не топорщились, а теперь стояли дыбом. То ещё зрелище. Ромка даже глаза отвёл.
– А ты откуда знаешь? – спросил он, просто чтобы потянуть время.
– Чувствую. И книга твоя чувствует.
Вот и всё. Ромка спросил, Кабан ответил. Больше здесь делать нечего. Кто бы знал, как Ромке не хотелось выходить! Он посмотрел на Кабана. Неужели ему хочется? Неужели у него совсем нет страха? Или просто Ромка – трус?
Он бы ещё подумал об этом, если бы хватило времени. Но времени не оказалось совсем.
Сначала Ромка решил, что из зала все куда-то ушли. Креслица стояли пустые, а два так даже и не стояли, а валялись, целясь в потолок чёрными ножками. По залу гулял ветер. Непонятно какой, пахнущий гнилой водой и плесенью. Портьера, прикрывавшая разбитое окно билась об стену и извивалась. Как будто она была живая. Как будто ей было больно. Ромка не мог оторваться от этого танца, дёрганого, с ломаным ритмом, но всё равно завораживающего. В какой-то момент ветер рванул портьеру особенно сильно, и она взлетела до потолка.
И Ромка понял, куда подевались все. И Мира, отдавшая белочешуйчатую кольчугу Кабану, и беззвучно шевелившие губами девчонки, и растрёпанные как после драки мальчишки, и перепуганные малыши. Они были тут, у разбитого окна. Выстроились – старшие впереди, младшие у них за спиной. Как на параде. Или перед расстрелом.
Никто не оглядывался, но и Ромку, и Кабана сразу же пропустили в первый ряд. Ромка цеплялся взглядом за осколки стекла, выступающие из рамы острыми вершинами, и не хотел смотреть вниз. Книга пульсировала, почти билась, но вырваться не пыталась. Ромка подумал, что сейчас она чувствует свой футляр и он зовёт её в третий раз. В смысле – из Ромкиных рук в третий. Всем известный сказочный третий раз – тот, который последний. Правда, второй раз Ромке удалось переиграть. Считается это или не считается?
И всё-таки вниз посмотреть пришлось. Туда, где стояла, мигая аварийными всполохами, нелепая машина, больше похожая на танк. И туда, где в неверной тени этой машины стояли трое в плащах.
Ромка уже видел каждого из этих троих. Одного – в приёмной Гильдии, второго и третьего – в сторожке у Пристани. К первому он не испытывал никаких особенных чувств, со вторым лучше бы никогда не встречался, а третьего боялся и ненавидел. Потому что секретарь в приёмной не сделал ему ничего, Архивариус обвинил в воровстве, а Толиков дядька, он же – лодочник Александр, заставил почувствовать себя так мерзко, как никогда в жизни.
Это было больно, это было стыдно, это было унизительно. Только и всего.
Они стояли под тающими хлопьями грязного снега. Плащи развевались, напоминая гигантские чёрные флаги. Лица казались неестественно-белыми, то ли нарисованными на папиросной бумаге, то ли вылепленными из алебастра. Под мышкой у Александра Ромка заметил прямоугольный свёрток. Он даже не сомневался, что в этом свёртке. И книга не сомневалась. Она чувствовала, что футляр совсем близко, и исходила теплом и болью.
Трое из Гильдии шкиперов постояли ещё немного, о чём-то совещаясь, и направились к Ратуше. Они шли молча, не глядя друг на друга, не оборачиваясь по сторонам. Под ногами у них бурлила перемешанная со снегом и грязью вода. Ветер заставлял их отворачивать лица и не давал выпрямить спины. Он легко побеждал даже их – взрослых, сильных, обладающих тайнами Гильдии. Ромка подумал, что было бы неплохо, если бы он совсем их одолел. Опрокинул, не дал подняться. Или и вовсе – унёс бы куда-нибудь далеко-далеко.
Но они, конечно, дошли. Поднялись по ступеням, стряхнули с плащей снег и капли воды.
– Здоровья и благоденствия!
Голос секретаря из приёмной прозвучал так, будто этот секретарь стоял рядом, а не на улице, где валит снег и мечется ветер.
– Благоденствия и здоровья, – немного хрипло ответил Кабан.
И как-то само собой стало ясно, что кроме него вести переговоры некому.
Но и Кабан, это было заметно, чувствовал себя достаточно гнусно в этой роли. Ведь он ничего не мог сделать, чтобы защитить своих. Только стоять и слушать. С каменным лицом, с потухшими глазами и неотступной тревогой, пожирающей душу изнутри.
Им предложили ни много ни мало – освободить Ратушу за двадцать четыре часа. Потому что интернату она была не подарена, а отдана во временное пользование. И это время закончилось.
Прочные стены, глубокое подземелье, охранные заклинания, которые теперь не повторить – неплохая защита в смутные времена. В канун грядущего восьмого ветра люди из Гильдии шкиперов сами найдут здесь убежище. А остальные – пусть ищут, где хотят. В конце концов каждый за себя, не так ли?
– Не так, – по-детски замотал головой Кабан. – Совсем не так! И мы не уйдём. Мы… Мы будем сражаться!
Он оглянулся на Ромку, как будто ища поддержки. Ромка глаза не отвёл. Хотя кто бы знал, чего ему это стоило!
– Попробуйте, – усмехнулся Александр. – У вас есть пластмассовые автоматы?
– У нас есть книга, – напомнил Кабан и показал на Ромку. – Его книга.
– Это, конечно, меняет дело, – кивнул Александр. – Раз так, вы даже, наверное, можете победить. А можете и проиграть. Я лично за исход не поручусь.
– Уже неплохо, – пробормотал Кабан.
– У вас двадцать четыре часа. Решайте. А тебе, – Александр посмотрел на Ромку, – я хочу кое-что подарить. Мне оно всё равно без надобности. Если, конечно, не побоишься спуститься.
Он развернул обёрточную бумагу и поднял над головой книжный футляр.
Ромка застонал. Книга щедро плеснула в него щемящей болью. Как будто самое родное существо было рядом, но в любую секунду могло исчезнуть навсегда.
А ещё Ромка почувствовал острую ненависть. Его никто и никогда не заставлял так бояться. Даже теперь страх никуда не делся, а бился где-то поблизости, готовый прорваться наружу в любую минуту. Да что же это такое? Книга отдала ему свою силу. С ним не справится никто во всём городе. Почему он боится этого лодочника? Ромка решительно отбросил со лба чёлку и сделал равнодушное лицо.
– Чего мне бояться? – ответил он почти спокойно. – Сейчас спущусь.
И ни на кого не глядя быстро пошёл к выходу.
На улице он даже не почувствовал, что идёт снег. И что под ногами склизкая сырость и вода – не заметил. Ему не было ни тепло, ни холодно. Его не согнул ветер. Не было сейчас ветра, утих.
Александр смотрел на него со странным выражением лица. То ли с насмешкой, то ли с любопытством, то ли с завистью.
– Держи! – сказал, когда Ромка подошёл совсем близко, и протянул футляр.
– Спасибо! – выдавил из себя Ромка.
– Хорошая у тебя книга. Вижу, силу отдала? А с остальным не торопишься?
Ромка понимал, что нельзя продолжать этот разговор. Понимал, но не смог удержаться.
– С чем – остальным? – тихо спросил он.
Александр вскинул брови. Весь его вид выражал изумление. Даже не так. Он сам превратился в это изумление.
– Ты не знаешь? Твои друзья не рассказали?
Ромка покачал головой. Александр превратился в понимание.
– Ну да. Если бы ты знал, то вряд ли бы охранял горстку малолетних колдунов-неудачников. Ты бы вернулся в свой мир и сейчас бы сидел и ждал. А может уже и дождался бы.
Книга перестала пульсировать болью, от неё теперь исходило счастливое тепло и покой. Ну да, она же встретилась со своим домом. А вот Ромка почти успел забыть, что такое – настоящий дом.
– Чего дождался? – спросил Ромка.
Он хотел промолчать, но язык двигался сам собой. Александр усмехнулся и прищурил глаза. Как будто прикидывал: стоит Ромке об этом знать или не стоит. Ромка уже решил, что ответа не дождётся. Но Александр всё-таки ответил.
– Того, чего хочешь сильнее всего. Эта книга может многое. Правда, всего один раз, но можно ведь не разбрасываться по пустякам, а пожелать то, что тебе на самом деле необходимо. Думаю, она не способна исправить только действительно непоправимое. Смерть, например. Человека или города – неважно.
Ромка почувствовал, что ещё немного и закричит. Но всё-таки сдержался и просто спросил:
– Вот так вот взять и попросить её?
– Вот так просто, – кивнул Александр. – Вечером сесть в своём мире, открыть последнюю страницу, положить ладонь на розу ветров. И попросить. А утром проснуться и понять, что всё уже случилось.
– Один раз? – замирая уточнил Ромка.
– Один. Но разве этого мало? Мне бы хватило.
– А потом что будет с книгой?
– Ничего плохого. Рано или поздно окажется у нового хозяина и всё повторится.
– А моя сила?
– Пока книга у тебя, останется с тобой.
Александр говорил, как учитель на уроке: спокойно, понятно, отвечая на каждый вопрос. А Ромка слушал его как глуповатый ученик, который вроде и понимает объяснённое, а вроде и не совсем. Например, он отказывался понимать, что рано или поздно книга перестанет быть его книгой. Как это может быть? Почему? Ведь никто не в силах отнять её у Ромки!
Он ещё топтался и придумывал, как половчее об этом спросить, а Александр уже махнул рукой и пошёл к машине, напоминающей танк. Его спутники сидели внутри, и как только Александр опустился на сиденье и захлопнул дверь, машина-танк низко заурчала и тронулась с места.
Ромка остался один. Растерянный, жалкий, с книжным футляром в руках. Снег сыпался хлопьями и таял у него на волосах. Ветер снова проснулся, и лицо обожгло ледяным порывом. А Ромка стоял и смотрел на дорогу, ведущую прочь из города.
Он бы стоял так неизвестно сколько, если бы Кабан не высунулся из окна и не закричал:
– Эй, Книжник! Ты живой?
От этого крика Ромка очнулся и даже немного пришёл в себя.
– Живой! – ответил он и побежал к Ратуше.

***
Вечер превращался в ночь. Ужин закончился, так толком и не начавшись. Что для двадцати человек два пакета сухарей и четыре яблока? Смех и слёзы. А больше белобрысая не принесла ничего. То ли никакой другой еды и не было, то ли она решила поберечь её на завтра – Ромка не понял. Малыши под присмотром Миры испуганным табунком утопали в общую спальню. А остальные разбрелись по Ратуше кто куда.
В зале с разбитым окном остались только Ромка, Толик, Кабан и белобрысая.
– Зачем мы тут сидим? – спросил Ромка. – Если это ваше пророчество сбывается и городу конец? Давайте соберём всех и уйдём по реке в наш мир. А, Кабан?
– Ты думаешь, я не пробовал? – огрызнулся Кабан. – Мы с Толиком ещё днём пытались. Не выпускает город! Не пройти. Может, если бы западный подул! А теперь ни западного, никакого. Все перемешались.
– Совсем-совсем не пройти? Никому? – переспросил Ромка.
– Да откуда я знаю? – взвился Кабан. – У нас не получилось! А тебя может книга и провела бы. Ты же у нас особенный.
В его голосе было такое раздражение и злость, что Ромка замолчал и отвернулся. Как будто это он виноват!
– Ты извини меня! – просипел Толик.
– За что? – не понял Ромка.
– Ну, ты же из-за меня во всё это вляпался.
– Да ладно! Я сам решил тебя проводить, ты не просил.
Толик покраснел.
– Я не просил, я хуже сделал. Я тебе компас дал, помнишь?
– Помню, – кивнул Ромка.
Компас был знатный, разве о таком забудешь?
– Так это не просто компас, – признался Толик. – Это гостинец – компас капитана. Всегда приводит человека, к которому попал в руки, домой. В смысле, к себе домой. А у него дом в сторожке у Пристани. Так что ты не сам решил, это он за тебя решил.
– Тьфу ты! – сплюнул Ромка. – Как мне надоели эти ваши чудеса!
– Так простишь?
– Угу, – промычал Ромка, а сам подумал, что за такое вообще-то морду бьют.
Но теперь что толку от этого?
– Какие же вы все! – вскочила белобрысая. – Нас завтра выгонят на улицу. И всё – титры! От нас клочка не останется! А вы вместо того, чтобы двери баррикадировать и придумывать, чем сражаться, о такой ерунде болтаете! Детский сад, ясельная группа! Особенно ты, Книжник! Был бы Чёрный Медведь…
Голос у неё сорвался, она громко всхлипнула и побежала к двери. Ромка не стал её останавливать, и никто не стал. Детский сад значит детский сад. Чего уже теперь?
Ромка не заметил, как остался один. Он сидел, обхватив себя руками, и думал. Думал мучительно, потому что мыслям приходилось продираться через усталость, тревогу и ещё непонятно что, пеленой зависшее в мозгу. В своём мире он может попросить книгу о чём-то самом важном. Он не может спасти этот город, и вывести из него ребят тоже вряд ли получится. Да и не пойдут они с ним. Он для них (сказала же белобрысая) – детский сад, ясельная группа. Его обманом и волшебством заманили сюда. Он ни перед кем ни в чём не виноват. Он никому ничего не должен. Он может взять книгу, встать и уйти. И рискуя только собой, попытаться пробиться в свой мир. С книгой. И самым главным желанием.
В конце концов из-за этого самого главного желания Ромка и оказался здесь. Потому что Толик ошибся: всё началось не с компаса. Всё началось с того, как соседка по парте, лупоглазая Ликася, рассказала Ромке, что бывают на свете особенные вещицы. Не талисманы, нет. Эти штуки куда более надёжны и действенны. Они дарят красоту, не дают ошибаться, а самое главное – хранят здоровье того, кому принадлежат. Вот, например, такая вещица есть у девчонки из параллельного класса. Посмотришь – бусики и бусики, а на самом деле – ого-го! Жаль, что их украсть нельзя – перестанут действовать. А вот если кто подарит – тогда здорово. Ромка, конечно, не поверил. И тогда Ликася предложила: спорим? Ромка кивнул. И подумал, что если бы это оказалось правдой, он бы сделал что угодно, но раздобыл бы такие бусы. Для отца.
«Подойди к ней и спроси! – велела Ликася. – Она тебе расскажет, ты ей давно нравишься». Ромка мгновенно покраснел. Та самая девчонка ему тоже «давно нравилась». Но он с ней ни разу не разговаривал. Он даже не знал, как её зовут. Вот с этого разговора всё и началось, а вовсе не с компаса.
Ладно, он отдал Ронькины бусины! И новые, собранные под ногами у голодных кур, тоже не сумел сохранить. Но зато у него теперь есть книга. А это всяко уж понадёжнее! Если она может всё, кроме непоправимого…
Значит, нужно спешить! Чтобы успеть, успеть до той минуты пока это непоправимое не случилось.
Ромка вскочил, застегнул куртку, натянул капюшон. Книга в футляре надёжно лежала во внутреннем кармане. Сильная, спокойная, своя.
Ромка не стал никого искать, ни с кем прощаться. Просто открыл двери и вышел в прошитую мокрым снегом и солью из соляной пустыни раннюю ночь.

***
Ромка видел всё, хотя на улице была самая настоящая темнота. Но он не удивлялся – привык. Книга согревала его под курткой, как грелка.
Город без огней казался вырезанным из чёрной бумаги. В небе клубились тучи – мохнатые сердцевины, рваные края. Ветер то дул с отчаянной силой, заставляя наклоняться и прикрывать лицо, то еле-еле холодил кожу. Это был неправильный ветер. Даже Ромка понимал, что он меняет направление слишком часто. Снег больше не сыпался, теперь он хлюпал под ногами, перемешанный с землёй и солью.
Ромка шёл быстро, не оглядываясь и не размышляя. Он был уверен, что идёт правильно и придёт туда, куда нужно.
Пристань казалась такой же тёмной, как всё вокруг. Тёмной и заброшенной. Ромка спустился к воде, подобрал сломанное весло и пошёл по краю берега. С рекой творилось что-то невообразимое. Она бурлила, свистела, пенилась гигантскими пузырями и билась о камни, с грохотом стаскивая их за собой. Ромка боялся, что какая-нибудь шальная волна подхватит и его. Но на это сил у реки пока не хватило. У неё получилось разве только обдать крупными брызгами Ромкины сапоги и куртку.
Он шёл знакомой дорогой и, если бы не взбесившаяся вода и замирающий ветер, мог бы поверить, что ничего не происходит. Берег тянулся вдаль, в небесах появилась россыпь голубоватых звёзд.
Ромка подумал, что сейчас он доберётся до камня и тогда придётся спускаться в эту взбесившуюся воду. Поможет ему книга? Или город не отпустит и его?
Город отпустил и даже как будто подтолкнул в спину едва ощутимым порывом ветра. Вода отползла от Ромкиных ног, открывая песчаное дно. Мигнули и побледнели звёзды. И Ромка увидел зарево освещённых вечерней иллюминацией высоток.
Сердце сжалось, кровь прилила к щекам. Ромка на миг задержал дыхание, тряхнул головой и будто нырнул в пропахший бензином и прелой листвой воздух Нового города. И сразу же его охватило неудержимое ликование. Он вырвался! Он дома!
Он мчался по ночной улице, разбрызгивая грязь, и не чувствовал ничего – ни боли, ни страха, ни странного холодка внутри, который сковывает мышцы и расползается по коже мурашками. Он забыл о них за одно мгновенье и не хотел вспоминать никогда-никогда.
У бабушкиного дома Ромка притормозил. Посмотрел на тёмные окна Ронькиной квартиры. Вздохнул и сам не понял, чего в этом вздохе было больше – грусти или облегчения. Повернул голову, обнаружил «девятку» Лыса Петровича, криво припаркованную у бордюра. Это было странно, обычно Лыс Петрович отводил её в гараж. И вернуться они с бабушкой собирались только в воскресенье. Но сейчас думать о странностях Ромка не хотел.
Он глянул на залитые светом бабушкины окна и вошёл в подъезд.
Сегодня квартира была заперта, всё как положено. Ромка позвонил. Дверь открылась мгновенно. Он даже отступил от неожиданности. И бабушка, стоявшая на пороге, тоже отступила. Может хотела удостовериться, что это её внук, а не кто – непонятно? Они помолчали минутку, уставившись друг на друга, и бабушку прорвало.
– Ромушка! – запричитала она. – Почему так поздно? Хоть бы позвонил! Мы матери насочиняли, что ты у одноклассника. Не хватало ей из-за тебя с ума сходить!
– Маме? – замирая переспросил Ромка. – Она что – звонила?
– Она здесь. Еле уговорили лечь. Три ночи не спала!
Ромке захотелось влететь в квартиру и… Да мало ли, что захотелось? Раз мама спит – нечего мешать.
– А папа? – спросил Ромка и начал пристраивать куртку на вешалке, чтобы спрятать лицо.
Бабушка издала странный звук – то ли вздохнула, то ли всхлипнула.
– Папа тоже скоро будет с нами, – забормотала она безо всякой интонации. – Нужно только немножко подождать.
Раньше Ромка бы разозлился, а теперь подумал, что ведь это правда. Даже пусть бабушка и не знает, но он-то уверен. Побыстрее бы остаться одному!
– Я ужинать не буду! Я ел.
Бабушка хотела возразить, но Ромка чмокнул её в щёку, чего сроду не бывало, и прошмыгнул в свою комнату.
Там всё было по-прежнему: подоконник «под ольху» прятался за занавеской, пыль пушилась на столе.
Ромка посидел, дождался, пока бабушка протопает в свою комнату, и вернулся к вешалке.
Книга скользнула в руки. С футляром она стала потяжелее, но это была приятная тяжесть.
В комнате Ромка уселся на кровать, открыл футляр и вынул книгу. Он не собирался ни рассматривать картинки, ни изучать надписи. Он начал листать страницы с конца. И почти сразу же нашёл то, о чём сказал Александр. Розу ветров трудно с чем-нибудь перепутать. Ромка облизнул пересохшие губы, отбросил со лба чёлку и положил правую ладонь на розу ветров.
– Книга, пожалуйста, верни нам папу здоровым!
Он прошептал это еле слышно, но книга мгновенно отозвалась, обдав и ладонь, и лицо тёплым ветром. И сразу же в комнате остро запахло цветущим садом и грозой.
– Ты сможешь?
Книга не ответила. Её тепло улетучилось, смешавшись с окружающим воздухом. Запах грозы и сада становился слабее с каждой секундой. А Ромка упал головой на открытые страницы и последним наяву почувствовал страх, что понял неправильно самое важное.
Ему снился Яшка Чёрный Медведь. Яшка стоял на ступенях каких-то развалин, вертел головой и яростно принюхивался, как собака потерявшая след. Шляпа съезжала ему на глаза, мокрый плащ облепил тело. Ромка хотел его спросить, где комендант, но почему-то не сумел издать ни звука. Стоял и смотрел, и даже пошевелиться не мог. А Яшка вдруг начал говорить сам. Он говорил торопливо, захлёбываясь, как будто могло не хватить времени и, если бы он не успел сказать, его бы оборвали, безжалостно и безнадёжно. Но он успел. Договорил, сдвинул на затылок шляпу, перевёл дыхание. А потом хлопнул себя по лбу, потому что чуть не забыл о важном. Хоть и не таком, как то, о чём рассказал только что.
– Скажи Белоснежке, пусть спичку зажжёт! – попросил Яшка. – А то не видно, куда идти.
Ромка хотел кивнуть, но и это не получилось. Он скользнул взглядом по Яшкиному лицу, чуть-чуть растерянному, но абсолютно реальному и живому, по развалинам за его спиной, каменным, серым, неизвестно чьим домом бывшим, по чахлым кустикам, торчащим над зелёной болотной водой и упёрся в дорогу.
А по дороге, задрав розовые хвосты, лошадиным галопом мчались крысы. Прочь, прочь, прочь! Время пришло – крысам пора. Крысы знают, крысы первые.
Ромка проснулся и несколько минут лежал неподвижно. Лежал и прислушивался. Утренний свет казался жидким и серым. В окно стучал дождь. В ванной шумела вода. На кухне бубнило радио и звенела посуда. А больше никаких звуков не было. Ни шагов, ни разговоров.
Ромка посмотрел на часы. Десять часов – позднее утро. Когда-то давно по воскресеньям он просыпался всегда ровно в десять. Будто по будильнику. Тогда была совсем другая жизнь, и Ромка был другой, и комната, в которой он жил, и город за окном. Если бы знать тогда, что эта жизнь и есть настоящее счастье! Самая обычная жизнь, когда рядом родители, и в воскресенье они идут с тобой в городской парк или в кино. И папа учит тебя кататься на роликах, а потом ведёт к парашютной вышке и прыгает с парашютом. А ты рассматриваешь парашют и решаешь для себя, что непременно тоже научишься прыгать. Вот именно такой день и есть самый счастливый в жизни, а вовсе не тот, в котором происходят невозможные чудеса.
Ромка ещё немножко полежал и поднялся. Первым делом подошёл к вешалке – вдруг там уже висит отцовская куртка? Нет, куртки не было. И ботинок под вешалкой – тоже.
Перед тем, как отправиться на разведку по квартире, Ромка решил спрятать книгу. Нечего ей лежать на виду. Интересно, что подумает бабушка, если её обнаружит? А Лыс Петрович? Наверняка испугаются, что Ромка книгу украл. Зачем ему это?
Надёжное место в комнате было одно – дедушкин подоконник. О нём, кроме Ромки и мамы, кажется, и не знал никто. Ну и прекрасно!
Ромка подошёл к окну, отодвинул занавеску и нажал выступ на торце. Ниша в подоконнике открылась. И Ромка застыл.
В нише лежали отцовские часы. Они были большие, плоские, с серебристым мягким браслетом и выпуклыми цифрами.
Ромка дрожащими руками прикоснулся к стеклу на циферблате. Пальцы тронуло гладким холодом. Ромка взял часы и перевернул тыльной стороной наверх. Он надеялся на невозможное и, конечно, зря. На тыльной стороне была царапина уголком. Та самая, из-за которой дорогущие часы стоили в два раза дешевле, и у них с мамой хватило денег, чтобы купить их отцу на день рождения. Это было четыре года назад. С тех пор отец ни разу не уходил из дома без этих часов.
Ромку как будто сунули головой в огонь. А потом – в январскую прорубь с острыми ледяшками по краям.
Он всё понял сразу. Утро давно наступило. Отец не вернулся. Книга не может исправить непоправимое. Вот и всё.
Сколько он просидел неподвижно, обхватив себя руками, ничего не слыша, ничего не видя, пытаясь сделать одно – выдохнуть ставший густым и горьким воздух?
А потом перед ним почему-то всплыл давешний сон: крысы с задранными хвостами, убегающие полк за полком.
Крысы. Крысы бегут. Крысы бегут с корабля. С тонущего корабля. И из погибающего города. Как он, Ромка. Он тоже крыса. Он сбежал. Он мог бы помочь, но вместо этого предал всех: Миру, Толика, белобрысую, Кабана, малышей с испуганными глазами. У них рушится мир, миру остались считанные дни. Но их уже сегодня выгонят из единственного убежища. Без Ромки и его книги у них нет шансов. Значит, даже те считанные дни им не светят. Город, семь сбесившихся ветров и ещё неизвестно кто или что быстро приготовят им свои смертельные сюрпризы.
Ромка стиснул зубы и сжал кулаки. Ну ничего. Ничего! Он тоже приготовит свой сюрприз. И ещё посмотрим: кто кого.
Ромка оделся почти неслышно и так же неслышно вышел из квартиры. Никто не выглянул в коридор, никто не спросил его, куда он уходит. Наверное… Наверное, сейчас им было не до Ромки. И правильно. Потом. Он всё услышит от них потом. Он будет кричать, захлёбываться слезами, бить кулаком о стену. Всё это будет, будет. Просто сейчас ему нужна маленькая отсрочка. Не для себя. Или не только для себя. Ему нужно спасти тех, кого ещё можно спасти. Потому что здесь что-то менять уже поздно, а там – может быть, он ещё успеет. Только и всего.
Дорога вдоль забора и дальше стала для него чем-то вроде дороги в школу. Теперь он ходил по ней каждый день и уже привык. А когда привыкаешь, перестаёшь бояться. А может, дело было вовсе не в привычке, а в нестерпимой горечи, прорвавшейся непонятно откуда и захлестнувшей его почти целиком. То есть, понятно откуда. Понятно и от этого ещё больнее.
Ромка шёл и не смотрел по сторонам. Ему было неинтересно. Ему хотелось скорее узнать одно: впустит его город Семи Ветров сегодня или нет. Потому что если нет, то он навсегда останется крысой, сбежавшей с тонушего корабля.
Город впустил. Только сегодня в нём совсем не было ветра. Неподвижный воздух туманными комьями висел над рекой. Чем дальше от воды – тем прозрачней комья. Небо блестело, словно намазанное обувным воском. Серое, пасмурное, в красноватых прожилках по краям. Ромка не знал, откуда взялись эти прожилки и не хотел об этом думать. Мало ли каким бывает небо за несколько дней до конца мира?
Ромка прошёл по пустым улицам и повернул к Гильдии шкиперов. Он не раздумывал. Он уже не сомневался, что всё решил правильно.
Когда он вышел из Гильдии, куртка на нём была расстёгнута, а к лицу будто приклеилась странная улыбка. Он шёл, напевая себе под нос и широко размахивал руками. Одна рука была пустая, а в другой он сжимал скрученный в трубочку лист бумаги. Плотной, шершавой, усеянной выпуклыми узорами и водяными знаками.
Когда он подходил к Ратуше, его заметили издалека.
– Книжник, вернулся! – радостно заорал Кабан, по пояс высунувшись из разбитого окна.
Ромка помахал в ответ. А когда Кабан распахнул входную дверь, зашёл и на пороге остановился.
– Вернулся, – сказал он. – Только я уже не книжник.
И улыбнулся шире.
– То есть как? – растерялся Кабан.
– Я продал книгу. Самому главному шкиперу. Вот за это.
Ромка развернул скрученный в трубку листок.
– Это что? – спросил Кабан, близоруко прищурившись.
– Это дарственная на Ратушу. Она больше не принадлежит Гильдии шкиперов. Она теперь не казённый дом. Она ваша.
Он увидел, как расширились глаза у Кабана. А потом увидел открывшую рот белобрысую.
– Кстати, Белоснежка! Я не знаю, может, это был просто сон. Но мне приснился Яшка Чёрный Медведь. Он просил тебя, чтобы ты спичку зажгла, а то ему не видно куда идти.
– Не просто! – выкрикнула белобрысая. – Не просто! У него золотая пыльца была, чтобы сниться!
Она вытащила из кармана коробок спичек и потрясла им перед Ромкиным лицом.
– Прости, я пойду! Надо зажечь! Скорее!
И убежала, отчаянно топая каблуками.
Она убежала, а Мира вышла из-за портьеры. Увидела Ромку, вспыхнула, а потом улыбнулась. Нерешительно так, словно боялась чему-то поверить и всё-таки верила.
– Привет! – улыбнулся в ответ Ромка.
Он теперь мог улыбаться только одними губами. Ни глаза, ни душа не имели к этим улыбкам никакого отношения.
– Там ветер, – сказала Мира. – Уже двадцать минут дует юго-восточный ветер.
Ромка кивнул. Кабан вытаращил глаза и двумя руками взъерошил себе волосы. Ромка подумал, что эти волосы сейчас и в самом деле похожи на кабанью щетину.
– Че-чего? – переспросил прятавшийся у Кабана за спиной Толик.
Он даже заикаться начал, чего Ромка раньше за ним не замечал. Вот тени у него при юго-восточном ветре не было – это да. А заикаться не заикался.
– Ветер на улице, – ответил Ромка. – Отменяется ваш конец мира.
– Почему? – глупо спросил Толик.
– Не время ещё. Пророчество не сбылось.
– Как не сбылось?
– Ну помнишь: «Но сойдутся времена
И ложь станет разменной монетой,
И сильные будут смеяться над слабыми,
И чужие дети не найдут приюта, кроме казённого,
И ветры сойдут с ума»?
– П-помню, – кивнул Толик неуверенно.
– Понял! – заорал Кабан. – Чужие дети – это мы! А у нас теперь есть приют! Неказённый! Ясно тебе, человек без тени?
Он хлопнул в ладоши и бросился к Ромке обниматься. Сказать по правде, Ромке захотелось его оттолкнуть. Потому что в другом мире Кабан превратится в его самого злого врага. Сильного и очень опасного. Но он не оттолкнул – сил не хватило. Он же не был теперь самым сильным человеком в городе. Он был самим собой – тощим, невысоким, не умеющим драться.
– Ничего себе! – выдохнула Мира. – Это какую нужно голову, чтобы догадаться? И какое сердце, чтобы отдать свою книгу?
У неё на глазах блеснули слёзы.
Ромка сам чуть не разревелся.
– Сердце – ерунда, – пробормотал он. – И вообще, я же не сам это придумал. Мне Яшка Чёрный Медведь рассказал. Во сне. Приснился сегодня ночью и рассказал. Да и он не сам придумал. Ему тоже…
Ромка не договорил.
В зал вбежала белобрысая.
– Яшка ответил! – крикнула она. – Представляете? Ответил! Они с комендантом нашли Архивариуса! Пространство сместилось, и они попали прямо к нему. Не к тому, который теперь в Архиве сидит, а к старому. К человеку, лишённому имени. Тому, который когда-то гостинцы по реке разбросал. Его заточили на Развалинах Времён, приговорили к постепенному развоплощению. Но он ещё жив. И его можно спасти – он знает как. Только им самим не выбраться. У них даже лодки нет – разбилась. Их спасать надо!
– Спасать надо! – серьёзно кивнул Кабан. – Я с тобой. Если бы не они и не Ромка, нас бы тут в песок размазало с городом вместе.
– Спасибо! – ответила белобрысая.
– И я с вами! – поддержал Толик. – Мне хоть куда, лишь бы не домой. Чтобы я к дядьке вернулся? Да ни за что!
– И я поеду! – вмешалась Мира. – Всё-таки я – перевозчик! А они и Ромка нас всех спасли. Даже Михрютку.
Ромка облизал пересохшие губы и вдруг решился:
– И я тоже. Схожу домой и поеду.
– Вместе сходим! – заявил Кабан. – Это дело серьёзное. Подготовиться нужно. Взять кое-что, чего здесь не бывает.
– Я вас отвезу! – пообещала Мира и скромно опустила глаза. – Бесплатно.
– Ты на Ромку не смотри! – хмыкнул Кабан. – Он с моей сестрой дружит!
– С какой сестрой? – изумлённо переспросил Ромка.
– Не отмазывайся! Я тебя с Ронькой застукал тогда. Так что нечего!
– Ронька – твоя сестра?
– Ну да, двоюродная. Почему же я по-твоему ей радужные бусины носил? За красивые глаза, что ли?
Ромка хотел ответить, что именно так он и думал и что уже считал Кабана личным врагом, но язык не повернулся. Поэтому он просто пожал плечами и промолчал.
– Да ни на кого я не смотрю! – вспылила Мира. – Мания величия у вас, товарищи! Не хотите со мной, топайте сами.
– Хотим, Мира, с тобой, – успокоил Ромка. – Поехали?
Мира дёрнула плечом и направилась к выходу.

***
Ромка сразу увидел, что на скамейке у бабушкиного подъезда сидят двое. Жаль, что сейчас у него было самое обычное зрение и чтобы удостовериться и знать точно – кто эти люди, ему пришлось подойти совсем близко. Пока он подходил, сердце сжималось и разжималось, обдавая всё внутри шипучим то холодом, то теплом. Ромка шёл и думал, что ещё чуть-чуть, и он не выдержит этой пульсации – и разорвётся на части с сердцем вместе.
Но ничего – и дошёл, и выдержал. И даже не заорал изо всех сил, когда понял, что на скамейке, поджав под себя ноги в чёрных джинсах, сидит Ронька, а рядом с ней, пристроив на скамейкину спинку правую руку – Ромкин отец. Живой, здоровый, с сияющими на солнце наручными часами. Теми самыми – с мягким серебристым браслетом и выпуклыми цифрами.
– Привет! – помахала рукой Ронька. – А мы тебя ждём!
– Привет! – кивнул головой отец. – Где это ты потерялся?
– Привет! – тихо ответил Ромка. – Я уже нашёлся. А бусины – нет.
– Да ладно, – улыбнулась Ронька. – Ты важнее.