Антонина Малышева

Подходит читателям от 10 лет.

– Здравствуйте, садитесь! Учебники убираем, достаем двойные листочки! – сказала, входя в класс, какая-то незнакомая женщина.

Пятиклассники глядели с недоумением.

– Я не поняла, что смотрим? Кого-то не предупреждали, что контрольная будет?

– А вы у нас сегодня урок ведете? – спросили с первой парты.

– Я веду, Гребенин. Сегодня, вчера и до конца года. Что, шутите? Вроде не первое апреля?

Дети беспокойно перешептывались.

– Может, вы дверью ошиблись? – заботливо спросила веснушчатая девочка.

Женщина оглядела класс, и на ее лице промелькнула неуверенность.

– Дети, бросьте меня разыгрывать, – сказала она, – я Ангелина Павловна.

– Мы не разыгрываем! – зашумели ученики.

На шум из коридора заглянула полная дама – завуч по воспитательной работе. Ангелина Павловна обрадовалась:

– Ну вот, полюбуйтесь, Нина Георгиевна! У нас контрольная четвертная, а они шутки шутят! Притворяются, что видят меня в первый раз.

Но Нина Георгиевна, помолчав, сказала:

– Девушка, а я вас тоже в первый раз вижу.

Наступила тишина. Молодая учительница что-то пробормотала, покраснела, побледнела, а потом выскочила в коридор. Завуч последовала за ней, велев детям посидеть тихо. Но все, конечно, принялись смеяться и болтать, как только дверь закрылась. А веснушчатая Инна с серьезным видом встала у окна и раскинула руки, словно надеялась заслонить метель.

– Только не выглядывайте в окно! – воскликнула она. – Это опасно! Там наверняка он! Белый кот… Мы из-за него забыли свою учительницу!

Пятиклассники закричали наперебой:

– Да никого мы не забывали! Откуда эта тетка взялась вообще? Ты что, в кота-забываку веришь? Может, в Деда Мороза еще?

– Что за кот-забывака? – спросил Гоша Смирнов. Гоша ходил в школу только две недели, а жил в местном санатории, и через неделю должен был уезжать к себе в город. Такая уж школа была в этом поселке: в классы постоянно добавлялись временные ученики – отдыхающие. Жители поселка всем санаторским ребятам охотно рассказывали легенду о Коте Забвения, объяснили и Гоше:

– Ну, в общем, это такой кот-призрак. Ходит тут уже пятнадцать лет. Особенно зимой, потому что он белый и на снегу маскируется. Если взглянешь ему в глаза – все про тебя забудут.

– И это – правда! – отчаянно воскликнула веснушчатая Инна. – Здесь в округе бродит много странных людей… Поговоришь с ними, а потом ничего не помнишь. И учительницу, которая приходила, мы наверняка из-за кота забыли! Он где-то близко!

– Неправда! Страшилки детские! – закричали все. А самый низенький мальчик спросил:

– Она про какую учительницу? Разве кто-то заходил, кроме Нины Георгиевны?

Ему попытались напомнить, но оказалось, что и остальные уже путаются и ничего не понимают в утреннем происшествии. Да и сам Гоша вдруг понял, что слова, лицо и имя этой женщины ускользают у него из памяти, как неясный сон. Тут прозвенел звонок с урока. Инна собиралась дольше всех. Гоша подошел к ней и сказал:

– А я тоже думаю, что это правда. Меня и директор санатория предупредил: не болтать с подозрительными людьми и особенно животными.

– Все правда, – вздохнула Инна, – только меня никто не слушает, и вообще надо мной давно смеются, потому что я плохо одеваюсь. А где деньги на одежду взять? Я ведь с бабушкой и дедушкой живу. А вот где мои родители?

– Где?

– Никто не помнит! – Инна многозначительно посмотрела на него. – Наверняка они тоже встретили этого проклятого кота!

Гоше стало страшно.

– А ведь я сегодня утром даже кого-то видел, – медленно сказал он, – белое животное под елками. Я думал – может, заяц…

Инна закивала:

– Это кот! Берегись.

– Я вообще-то люблю животных, – вздохнул Гоша. – Я бы хотел себе кота.

На уроке русского его не покидало беспокойство: казалось, что кто-то раскачивает кусты на улице и смотрит в упор на него – именно на него! Гоша повернулся к окну боком, почти спиной, и невольно встретился глазами с соседом по парте, Седых. Тот шепотом спросил:

– От чего тебя лечат в твоем санатории?

– Ни от чего. Я не болею, – зашептал Гоша, – просто маме дали путевку, и она меня отправила. Оздоравливаться в ее родных краях.

– А что вы там делаете целыми днями? С другими больными? – ухмылялся Седых.

– Да не больные мы. Мы в настолки, например, играем, а еще…

Тут им сделали замечание, и до конца урока Гоша больше не вспоминал о коте, потому что занялся упражнениями. Но после школы решил проверить: не показалось ли ему? Все равно идти было не с кем и торопиться некуда.

Гоша завернул за угол. Школьные окна почти все уже погасли. Спускались сумерки. Но в кустах около кабинета русского и литературы были отчетливо видны мелкие звериные следы, присыпанные снегом. Гоша вздрогнул и быстро пошел обратно к освещенному крыльцу, к людям. Но, взглянув себе под ноги, он ойкнул и остановился. На свежем пушистом снегу тянулась цепочка его собственных следов – а чуть в стороне петляли отпечатки круглых лапок. Здесь точно прошел кот. Причем только что. И совсем не случайно! Этот кот шел по пятам за ним, Гошей. И этот кот был сейчас где-то здесь.

«Только не оглядываться! – в ужасе подумал Гоша. – Наверняка он за спиной…»

Спину противно закололо. Он побежал. Возле входа в школу остановился, осторожно оглядываясь. Под фонарем красиво падали снежинки, по двору кучками шатались ученики. Никаких животных не было видно. Несколько пятиклассниц весело помахали ему, спускаясь с крыльца. Чуть в стороне от них шла Инна в старенькой пятнистой шубе, каких в городе давно не носят. Она внимательно смотрела на Гошу, и он поспешил как бы случайно поравняться с ней.

– Знаешь, я видел кошачьи следы, – торопливо сказал Гоша. Инна помолчала и предложила:

– Давай обменяемся чем-нибудь. Если кто-то из нас встретит кота, его насовсем не забудут, все-таки одна вещь на память останется. Сейчас, подожди.

Она сняла портфель и откопала в нем маленький зеленый клубок – у девочек по труду было в этот день вязание. Гоша пошарил в карманах и отдал Инне свою зажигалку, на всякий случай пояснив:

– Это мы дома с друзьями жгли костер.

И они повернули в разные стороны.

Ворота санатория были совсем рядом со школой, даже дорогу переходить не надо. Санаторий Гоше нравился: он был старый и величественный. Корпуса были похожи на обветшалые дворцы: всюду колонны, лепнина, хрустальные люстры, но так уютно, спокойно, потому что вокруг стеной стоят заснеженные сосны и ели. Даже статуи кое-где торчали из сугробов. Одна виднелась прямо посреди клумбы: женщина с недобрым лицом. Около нее на невысокой ограде сидели двое Гошиных соседей по комнате. И они весело провели там время, хрустя чипсами и играя в данетки. Гоша очень любил подобные игры.

После обеда был массаж и соляная пещера, потом ужин, а после ужина Гоша вместе с мальчиками вышел из столовой. Было уже темно, и снег валил сплошной стеной. Они шли, смеялись и болтали, а Гоша обернулся в конце еловой аллеи посмотреть, как красиво, по-новогоднему все заметает снег. И тут-то он и увидел на белой дороге белое существо. В первый момент он даже не понял, кто это, но отчего-то испугался. А потом вдруг все фонари погасли, и в темноте вспыхнули только два маленьких зеленых огонька.

Это были его глаза. Глаза кота. И смотрели они прямо на Гошу. А через секунду кот неслышной тенью метнулся под ближайшую ель.

Гоша в ужасе вдохнул холодный воздух и бросился догонять друзей, которые уже стояли на широком крыльце жилого корпуса. «Видели? Фонари погасли!» – сказал он, с трепетом вглядываясь в лица ребят: не забыли ли его? Увы… Все они вежливо улыбались ему, как незнакомцу.

– Вы же меня узнаете? – спросил Гоша, чувствуя, как подкатывают слезы. – Как меня зовут? Ну?

– Не знаем мы, как тебя зовут. Ты не из нашей палаты, – сказали мальчики и зашли в высокие двери корпуса, не обращая на Гошу больше никакого внимания.

Он достал дрожащими руками телефон: позвонить маме, написать друзьям вконтакте! Но связь пропала, и датчик не показывал ни одной полосочки, хотя еще вчера телефон ловил прекрасно. Гоша помчался в корпус, в свою комнату, и столкнулся в дверях с каким-то незнакомым типом. Он держал чашку с чайной заваркой, которая расплескалась во все стороны.

– Извини, – пробормотал незнакомый и уселся со своей кружкой прямо на Гошину кровать. Тут же по одеялу были разложены какие-то журналы со сканвордами, а в ногах стоял чемодан, который новенький, похоже, только-только стал распаковывать. Все соседи вежливо-удивленно смотрели на Гошу. Не говоря ни слова, он распахнул свою тумбочку. Ну конечно! Этот тип уже расположил там свои пакеты.

– Где мои вещи? Где игры настольные? – спросил Гоша.

– Что ты лезешь в мою тумбочку? – возмутился незнакомец. – Эй, куда ты?

Гоша бросился на пол и заглянул под кровать. Его сумки не было.

– Куда меня выселили? – крикнул он дрожащим голосом. Но мальчики молча таращились на него. – Эх! – Гоша махнул рукой и побежал к дежурному воспитателю.

Воспитатель оторвалась от книги и сдвинула очки:

– Тебе чего, мальчик?

Гоша почувствовал, как что-то кольнуло внутри: еще вчера она называла его по фамилии! Все, все забыли – значит, это правда!

– У меня вещи пропали… Меня, наверное, куда-то в другую комнату перевели, – сбивчиво пояснил он.

– Так, так, – воспитательница рассеянно покивала. – Ну, посиди здесь, я сейчас разберусь.

Она оставила Гошу одного, и он просидел целую вечность, разглядывая настенный календарь – как нарочно, с котятами. Но вот за дверью послышался смех, и хозяйка кабинета вернулась в компании двух медсестер. Они оживленно болтали и с удивлением уставились на Гошу.

– А ты что хотел, мальчик? – спросила воспитательница.

Гоша почувствовал холод.

– Ничего, извините, – прошептал он и выскользнул из кабинета.

Что было делать? «Директор! – вспомнил Гоша. – Он что-то говорил о подозрительных животных». Но директор, конечно, уже уехал домой, его кабинет был заперт. Гоша влез на подоконник в коридоре и снова попытался позвонить – маме, папе, брату. «Ну давай же», – уговаривал он свой телефон, чуть не плача, но все было бесполезно: связь пропала. Тут Гоша подумал про стационарный телефон на вахте. Он помчался вниз по широченной лестнице. Вахтер куда-то отлучился, но так было даже лучше. Гоша зашел в его стеклянную кабинку, поднял трубку и принялся крутить непослушный диск старого аппарата. Раздались долгожданные длинные гудки.

– Алло?

Мама! Она взяла трубку, не сбросила незнакомый номер! От ее голоса Гоше сразу стало спокойно, и он радостно закричал:

– Мама? Это я! Вы за мной можете срочно приехать?

– Борька, ты? – удивилась мама.

Гоша засмеялся: как можно было перепутать его со старшим братом Борей, который давно уже разговаривает басом!

– Это Гоша! У меня все вещи тут забрали.

– Ах, вот оно что! – мама тоже засмеялась, но как-то не по-доброму. – И деньги срочно нужно выслать, да?

– Какие деньги? – растерялся Гоша.

– Ну как же! Знаем, проходили. Звонят такие: «Мама, мама, я разбился на машине, пришли денег!» И не стыдно обманывать? Такой молодой телефонный мошенник!

– Не разбивался я на машине! – крикнул Гоша.

– А на чем? На самолете?

– Мам, это я, Гоша!

– Я вас не знаю, Гоша, он же Гога, он же Жора! – отрезала мама и бросила трубку. Короткие гудки больно отдавались в ухе. Гоша и не заметил, как подошла вахтерша. Крепко взяла за плечо:

– Молодой человек, почему звоним без разрешения?

Гоша сглотнул и набрал побольше воздуха. Надо было искать силы действовать дальше.

– А вы не видели где-нибудь мои вещи? – спросил он. – Сумка черная спортивная, и коробки еще в пакете.

– Вещи?… У Валентин Семенны спроси, уборщицы.

Гоша отправился на поиски Валентины Семенны, по пути пытаясь просить помощи то у одного, то у другого взрослого. Они пробегали мимо, обещая разобраться позже, просили подождать, но все, как один, забывали вернуться. Наконец уборщица указала Гоше на его сумку, брошенную, как мусор, у черного хода. «Поеду домой зайцем», – подумал он, взял сумку и пакет и вышел из здания. Никто не удерживал его и не спросил, куда собрался ребенок на ночь глядя. Чары Кота Забвения были сильны. Гоша побрел по той самой еловой аллее – свет на ней снова горел. Он обернулся на жилой корпус. Как весело светились окна, как хорошо было там теперь готовиться ко сну! И как страшно брести одному в снегопад…

На краю неработающего фонтана сидел парень в шапке торчком и жевал банан. Он был единственным, кто смотрел на Гошу в этот вечер с нескрываемым интересом, но у Гоши не было сил заговорить с ним: не хотелось опять разочаровываться. Он думал о маме: «А Борьку-то не забыла… Ну ничего, вот я приеду, живьем-то меня должны узнать!»

На остановке никого не было, и Гоша подумал с нахлынувшей тоской, что, может быть, автобусы уже не ходят. Но вот вдалеке показались огни. Он схватил свои пожитки и приготовился садиться. Автобус приближался, но, кажется, не собирался поворачивать к остановке. Гоша замахал руками. В ярком свете фар он разглядел равнодушное лицо водителя. Автобус не остановился.

– Что, совсем уже? Пассажиры не нужны, да? – закричал Гоша ему вслед, хотя никто не мог его слышать.

Руки озябли. Он полез за варежками и нащупал в кармане теплый клубок. Инна! Инна должна была его вспомнить. Вдруг она чем-то поможет? Но где ее найти? Скорее всего, она живет где-то недалеко от школы.

Без особой надежды Гоша побродил в окрестностях школы. Вместо Инны ему встретился Седых – разгоряченный, с коньками и клюшкой в руках.

– Привет! – крикнул ему Гоша.

Его сосед по парте недоуменно похлопал глазами и завернул в магазин, на дверях которого мигала разноцветная гирлянда. «Хоть бы из вежливости кивнул!» – разозлился Гоша и вдруг понял, что за ним наблюдают. Как ни странно, напротив магазина стоял тот самый парень, которого он видел в санатории, в той же шапочке, но уже без банана. Он дружелюбно улыбнулся, но Гоша поспешно повернул в другую сторону. «Что они преследуют меня: сначала кот, теперь этот длинный», – думал он, с удивлением понимая, что совсем не боится. Ему даже захотелось заговорить с парнем: вдруг на него колдовство не действует, и он не потеряет память через минуту? Гоша оглянулся, но парень больше не смотрел в его сторону. Он пристально изучал что-то на другой стороне улицы. Кажется, там какая-то девушка стояла у ворот большого мрачного коттеджа.

Гоша потоптался на месте, вытряхнул снег из капюшона и пошел туда, где должна была быть трасса. Он примерно помнил, как ехали в санаторий. «Поймаю попутку в сторону города», – размышлял он, хотя плохо представлял себе, как это делается. Никогда еще он не казался самому себе таким маленьким. Брести по нечищеной обочине было все труднее, сумки становились все тяжелее, ноги давно промокли. А если просто лечь в сугроб и закрыть глаза? Может, это просто тяжелый сон, долгое-долгое утро воскресенья, скоро он проснется дома, и уже пахнет яичницей, варят кофе, включили радио… И папа заглянет в комнату: «Ну что, елку выбирать поедем сегодня?»

Нет, все то же: грязная обочина, пустынная дорога, снегопад. Надо заставлять себя идти. Поселок остался позади. Надо было преодолеть самое страшное: большой темный пустырь, а дальше мутно светилась трасса, глухо шумели машины. Гоша загребал ногами снежные комья и даже не вытирал слез, катящихся по лицу. «Если и на шоссе ни одна машина не возьмет меня, вернуться, наверное, сил не хватит… Так и замерзну на трассе… Может, хоть тогда меня вспомнят?».

Вдруг мимо с ревом пронесся большой белый джип. Фары ослепили Гошу, из-под колес полетело крошево. От неожиданности он упал. Слезы обиды нахлынули еще сильнее.

– Да что вы, слепые там все? – закричал мальчик в пустоту. – Чуть не сбили человека! Что я вам, пустое место, да? Чтоб вам самим кота встретить, поняли?!

Он швырнул кусок льда вслед машине, и вдруг ему показалось, что он ошибся: его заметили. Машина припарковалась на обочине, и кто-то бежал прямо к нему, приветливо размахивая руками. Гоша в страхе и радости прижал к себе сумку. Он понял, что сейчас сядет к незнакомым людям в автомобиль. И родители, и учитель ОБЖ много раз объясняли, как это опасно, но другого выхода нет. В конце концов, никто не учил его, что делать, если родным плевать, и единственные, кому есть до тебя дело в пустом мире – загадочные люди на крутой машине. Не все ли равно, кто они такие?

Тут Гоша узнал бегущего: это был, как ни странно, тот самый длинный паренек в торчащей шапке. Он бежал, смешно раскидывая острые локти и колени, и наконец остановился рядом. И улыбнулся:

– Ага! Игнорируют?

Гоша удивился такому приветствию.

– Сидеть на холодном снегу вредно, чревато переохлаждением, – продолжал парень. – Или ты закаляешься? Пикник на обочине? Вставай, Филипповна ждет!

Гоша поднялся и неловко отряхнулся:

– Здравствуйте, я… Хотел домой ехать, и если вы меня подвезете…

– Подвезем! – моментально ответил длинный. Он преспокойно взял у Гоши пакет и сумку и потащил к джипу. – Ты недалеко ушел. Мы уже снарядили поисковую экспедицию. Я тебя еще в санатории заметил. А остальные не замечают, так?

– Так, – согласился Гоша.

– Коля! Ну что там? – закричали из машины.

– Эталонный случай! – ответил Коля и потянул Гошу за руку. – Пошли. Хочешь банан? У меня в машине.

«Сколько же он бананов стащил в санатории?» – устало удивился Гоша. Но послушно пошел к машине. Какое удовольствие – развалиться на диване в теплом салоне! С водительского сиденья ему помахала добродушная тетка в телогрейке. Странно, что ей доверили водить такую машину. Джип мягко тронулся.

– Куда мы едем? – спросил Гоша. Но и сам уже понял, что шоферша повернула обратно к поселку.

– Остановите, пожалуйста, мне в город надо, – забормотал Гоша.

– А он точно наш, Коль? – спросила тетя.

– Безусловно, Филипповна, – сказал Коля, протягивая Гоше банан, – я ему просто еще не объяснил. – И он посмотрел на Гошу долгим грустным взглядом, а потом опять улыбнулся: – У тебя родители в городе, так? Ты не предпринимал попытки с ними связаться?

– Я позвонил, – сказал Гоша.

– И как? Полная амнезия? – спросил новый знакомый. Гоша грустно молчал, – Так бывает всегда. Личная встреча не поможет.

– Откуда вы знаете?

Коля поморщился:

– На «ты», пожалуйста!

– Откуда знаешь?

– Установлено экспериментально! У нас многие видятся с близкими. И никакого прогресса! Некоторые даже каждый день встречаются.

– Например, ты, Колька! – вставила Филипповна.

– Да, – Коля поскучнел, – вот и я вижусь с отцом… уже два года…

Шоферша повернулась к Гоше:

– Он ведь тебя в санатории первый раз увидел, так? Ходит там, фрукты клянчит, а ведь его отец – директор санатория! И ни разу даже не поздоровался, да, Колька?

– В некотором роде, – с неохотой признал Коля.

– И твои тебя не вспомнят, даже не надейся, – сказала она Гоше. – С нами лучше оставайся! Да у нас хорошо, ты не думай!

Они объясняли что-то еще, но Гоша слишком устал. В голове все путалось под шум мотора. Кто они такие, сколько их? Не те ли загадочные люди, о которых говорила Инна и директор, Колин отец? Машина легко покачивалась, кожаное сиденье грело, глаза слипались.

Когда Гоша наконец проснулся окончательно, был уже день, серый и тусклый. Он помнил, что несколько раз открывал глаза и снова проваливался в сон в таком вот утреннем полусвете. Постель на новом месте оказалась на редкость уютной: Гоша лежал в куче пледов и подушек под столом, а стол завесили одеялом – как будто он опять маленький и играет в домик. Как он здесь оказался? Ах да, вчера его разбудили и завели в большой и теплый дом… Там люди смотрели какую-то комедию, повернулись к ним, и Коля что-то объяснял, а потом, наверное, Гошу уложили спать.

Его вещи лежали рядом. Гоша проверил телефон и вздохнул: конечно, входящих не было. Зато ловил интернет. Он открыл «Вконтакте» и вздрогнул от изумления: ни одного сообщения в ленте! Все друзья от него отписались. Значит, колдовство не прошло.

Он выглянул из своего укрытия. Комната была очень странной.  Судя по высоким книжным шкафам и камину, когда-то она была гостиной. Но сейчас вдоль всех стен были сооружены спальные места: полки, трехъярусная кровать, гамаки, сдвинутые как попало кресла. Видно, жили в комнате очень разные люди, в основном дети: кто-то залепил стену над своей кроватью наклейками от жвачки, кто-то прибил много маленьких полочек и расставил на них комнатные цветы, на одной кровати в беспорядке валялись книги и одежда, зато на соседней идеально ровно лежало кружевное покрывало. На подоконнике было устроено гнездо из подушек, и даже на шкаф вела веревочная лестница. Громко тикали напольные часы. Вдруг в комнату вошли две девочки и остановились, глядя с сочувствием и интересном. Тут же со стола, под которым он сидел, свесился Коля. Оказывается, его место было наверху.

– О, ты проснулся. А твой аппетит? – спросил он.

– Я чего-нибудь поел бы, – смутился Гоша.

– Не вопрос, – Коля спрыгнул на пол. – Пошли на кухню, заодно проведу экскурсию по нашим апартаментам! Эти два экспоната – Ленка и Кира.

Девчонки захихикали.

– Я хотел спросить… – пробормотал Гоша. – Здесь живут те, кого, ну… Заколдовали, да?

– Точно! Мы все встретились с котом, – сразу помрачнев, сказала Кира.

– Дорогой экскурсант, вы в доме забытых! – объявил Коля. – Кормят тут великолепно – пошли!

– Но сперва нужно показаться Деду, – заметила Лена.

Гоша почувствовал, что речь идет о ком-то важном.

– А кто это?

Коля собрался ответить, но тут снизу донеслись крики.

– Опять Дулю трясут, – сказал Коля девочкам, и они помчались в коридор. Коля повлек Гошу следом. Мелькали лестницы, картины на стенах, залежи какого-то хлама и огромные окна от пола до потолка. Это явно был богатый дом, хотя ремонт бы ему не помешал. Наконец, перегнувшись через перила из темного дерева на галерее, они увидели внизу просторный холл.

– Нет, вы посмотрите на него! Подарили ему! – кричала толстая тетенька.

– Баб Валя, вот не надо так нервничать, а? – перебивал ее парень, у которого не хватало зубов. В холл сбегался народ. Вокруг ссорящихся собиралась довольно причудливая и пестрая толпа. Все посмеивались, наблюдая за спором, и чего-то ждали.

– Это Дуля, – объяснил Коля. – Дед его перевоспитывает. Он опять что-то склептоманил. То есть стащил. Ну, ты понимаешь: очень удобно воровать, когда тебя гарантированно не запомнят. Но у нас такое не приветствуется.

Внизу шумно обсуждали преступление Дули. Как понял Гоша, толстая тетя была поварихой, а Дуля носил ей тяжелые продукты из магазина и прихватил палку колбасы бесплатно.

– Если он хочет воровать, а вы ему мешаете, почему он не уйдет? Из этого вашего дома? – спросил Гоша.

Коля усмехнулся:

– Одному жить в нашем положении трудно. Ты ведь убедился? Наоборот, сейчас Дед ему запретит возвращаться, пока не отработает штраф. В прошлый раз заставили до вечера таскать сумки покупателям. О, а вот и он!

Все притихли, потому что появился солидный старик с залысинами и в толстых очках. Гоше показалось, что он, обводя глазами холл и галерею, остановил взгляд прямо на нем, а потом уже повернулся к поварихе.

– Евгений Дмитриевич, сил моих никаких нет! – возмущалась та.

Гоша шепотом спросил Колю:

– Он главный?

– Он нас всех собрал. Это его дом. И машина его, – ответил Коля, глядя куда-то в сторону.

– Его тоже забыли?

Но Коля не слушал. Он смотрел на девушку, которая тихо встала в углу у книжного шкафа. У нее все было круглым: и лицо, и носки туфель, плотно прижатых друг к другу, и свернутая на затылке коса. Девушка не участвовала в общей перепалке, в то время как остальные наперебой предлагали Деду способы наказания для несчастного Дули.

– Подождите! – наконец сказал он мягким и сильным голосом. И, действительно, посмотрел на Гошу. А следом к нему обратились взгляды всех остальных. Гоша невольно выпрямился. Чувство было таким, как будто стоишь у доски. Ему даже почудился голос учительницы:

– Гоша Смирнов!

Впрочем, нет, ему не почудилось.

– Здравствуйте, Ангелина Павловна!

Учительница, которую вчера забыли, тоже была здесь. А что за мужчина и женщина рядом с ней, почему кажутся знакомыми? У обоих яркие веснушки…

– У нас новенький, – объявил Дед. – Добро пожаловать!

Все закричали что-то приветливое.

– Я с ним еще не познакомился, – продолжал Дед. – Пошли, Гоша Смирнов! И ты иди в мой кабинет, – бросил он Дуле.

Гоша испуганно посмотрел на Колю, но тот быстро улыбнулся ему и опять уставился на круглую девушку. Мальчик спустился и пошел за Дедом, и все вокруг кивали ему, махали, говорили что-нибудь утешительное, а веснушчатая женщина даже потрепала по волосам. Вдруг Гоша догадался:

– Вы родители Инны?

– А Инна говорила про нас? – всполошились они.

– Потом обсудите, – остановил их Дед и подтолкнул Гошу в свой кабинет. Следом плелся Дуля.

Кабинет был роскошным, хотя и стареньким: все какое-то резное, тяжелое, бархатное. На полках – как в сувенирном магазине: клинки, ракушки, статуэтки и книги в дорогих переплетах. В углу стоял огромный сейф. Дуля сразу плюхнулся в кожаное кресло, а Гоша встал у стола, как вызванный к директору. Но Дед взял его за плечи и заглянул в глаза:

– Все будет хорошо, ясно? Мы здесь, чтобы помогать друг другу.

– И мы не секта, – хихикнул Дуля. Дед сурово посмотрел на него и продолжил:

– Мы друг друга не забываем. Дети у нас учатся. По дому нужно помогать. Все как в большой семье. У нас такие правила: раз уж мы вместе, делимся друг с другом, чем можем. Понятно?

– У меня ничего нет, – сказал Гоша.

– Ну что ты сразу так. А таланты? Найдем какой-нибудь талант. Что ты умеешь лучше всех?

Гоша подумал.

– Ничего… Только играть в настольные игры. И не только в настольные…

– Прекрасно! – обрадовался Дед. – Это очень пригодится всем нам. Ты нам нужен, Гоша.

Потом он расспросил Гошу о времени и месте появления кота и поставил отметки на самодельной карте окрестностей. Спросил, есть ли у Гоши вопросы. Но вопросов было слишком много. Гоша долго думал и задал один, самый мучительный:

– А когда я смогу поехать к родителям?

Дед переглянулся с Дулей.

– Поехать! Отвезем-то хоть сейчас, да?… – медленно сказал тот, – Только потом назад вернешься. И пробудешь тут долгие, долгие годы! – Дуля пафосно воздел руки.

Дед почесал переносицу под очками и проговорил:

– Когда-нибудь это обязательно должно закончиться. Сроки нам неведомы.

– А может, и все пойдем за бабкой Тихоновой, – сказал Дуля каким-то зловещим тоном.

– Молчал бы лучше! – отрезал Дед. – Теперь тобой займемся. Сейчас уйдешь, отдашь деньги за колбасу и до вечера чисти снег вокруг магазина. Лично прослежу!

– Да я же… – начал Дуля.

– Без разговоров! А иначе не возвращайся.

– А что я такого сделал? – вскочил Дуля. – Я ваши же деньги, шеф, экономлю! Сами знаете, скоро по миру пойдем.

– Прекрати эти спекуляции, – возмутился дед. – Воровать не позволю. Или делаешь как я сказал, или…

– Да иду я, иду, – Дуля подскочил к двери, но обернулся с недобрым блеском в глазах:– «Не позволю»! А вот я все думаю, это вот все, – он обвел рукой вокруг, – вы, поди, честным трудом заработали, да?

Гоша испугался, что сейчас Дед закричит на него. Но он тяжело усмехнулся и сказал:

– А я давно живу на свете, и всякое бывало. Да. Всякое. Только это было давно, Дуля, понимаешь? Я забыт уже пятнадцать лет! И мне ничего не нужно. И знаешь, что мне теперь принадлежит? Только то, что я отдаю!

– Слышал, слышал! И поэтому мы устраиваем Дни Добра, – скривился Дуля.

– Да, поэтому! И если ты не согласен – можешь убираться! Мы никого не держим, сами ко мне прибегаете! – тут Дед посмотрел на Гошу и очнулся: – а ты что слушаешь?

– А куда пошла бабка Тихонова? – робко спросил Гоша.

– Иди на кухню, – вздохнул дед.

И Гоша пошел на кухню, и ел там все самое вкусное, что только знал: пирог с капустой, и яичницу, и жареные пельмени, и белый шоколад, но совсем не чувствовал вкуса.

 

– … Восемь, девять, десять – семья! Дядя Влад, говорите вторую букву! – крикнул Гоша под общий смех.

– Вторая буква – В!

Дети и взрослые на теплой кухне лепили вареники и заодно учились играть в «Контакт».

Гоша провел в доме Деда уже неделю и многое узнал. Он знал, что тут около пятидесяти человек. Кто-то родился и вырос в этом поселке, а кто-то приехал в здешние живописные края рыбачить, рисовать, встречать Новый год, лечиться – да так и остался. Фотограф Микешин снимал свадьбу на ступеньках санатория, когда его застиг взгляд волшебного кота. Ролевик Саня бегал по лесу с мечом в средневековом плаще, спортсмены Лисенко – родители и взрослая дочь – шли по лесу на лыжах, а Милолика ловила на природе какие-то энергии. Он узнал, что Илария – итальянка, а Зара – настоящая цыганка. Что некоторые дети попали сюда совсем несмышлеными младенцами – например, трехлетний Леня, который не помнил никакой другой семьи и оттого не тосковал. Что бабка Тихонова, наоборот, попала сюда слишком старой и умерла год назад, и ее похоронили забытой, и все старики здесь боятся повторить ее судьбу. Все жили здесь в печали, покое и согласии – кто-то несколько дней, а кто-то уже много долгих лет.

– Это когда ты можешь пойти куда угодно… Когда за тобой никто не следит и не держит!

– Свобода?

– Да, свобода. Но сначала надо говорить «Есть контакт»! – объяснил Гоша.

Гоша сумел найти в новой жизни немало приятного. Например, он полюбил крохотную комнату с креслом-качалкой под самой крышей, и пуфик у камина, и стеллажи со статуэтками в библиотеке, и эту светлую кухню. Ему нравилась большая карта мира в коридоре, которая давно уже стала картой дома: к ней прикалывали булавками объявления, а иногда и писали поперек Африки фломастером: «Кто потерял синий брелок?» – или: «Вторая лекция по генетике. Только сегодня! В 19:00 за шкафами в комнате с круглым окном».

Все домочадцы любили развлекать друг друга лекциями, уроками, мастер-классами: сначала Гоша удивлялся, как это простые деревенские бабули бегут слушать про генетику, а солидный менеджер Дядя Влад вместе с Колей берет уроки стрельбы из арбалета и фехтования у Сани – но потом и сам стал ходить с урока на урок. И это было совсем не скучно.

В Доме Забытых было десять детей: старшеклассник Марк, толстый Петя, Кира с Леной, двое второклашек и четверо детсадовцев. За малышней присматривали по очереди женщины и девчонки, но иногда поручали и Гоше. Малыши ему тоже нравились. Для школьников проводились уроки за большим столом в библиотеке. Учиться было вроде бы не обязательно, но прогульщиков не находилось. Каждый вечер сам Дед, бывшая директриса и Ангелина Павловна не торопясь проходили с ребятами школьную программу. А потом оставалось время послушать еще кого-то из взрослых: поучиться итальянскому у Иларии, узнать о первой помощи от медсестры Тани, не пропустить спор профессора и Милолики о целебных энергиях. Все это вдруг казалось таким важным и интересным, и Гоша часто думал: почему? Наверное, просто всегда приятно послушать людей, для которых ты не пустое место.

Кроме людей, попадали в дом Деда и животные, про которых забыли хозяева: три собаки, четыре кошки, несколько кур и даже лошадь.

На ужин все собирались вместе, обсуждали новости, а потом в гостиной смотрели кино – выбор фильма был за Дедом, и уже два раза он предлагал вместо фильма поиграть в Гошины игры. Гоша освоился, он знал, что Дуля хорош в «Мафии», а Коля и круглолицая Ульяна понимают друг друга с полуслова во время игры в «Шляпу» или вот сейчас, в «Контакте»:

– Это – солнце, сияние, а еще это – весь мир! – Ульяна возбужденно взмахивает руками, и поднимается мучное облако.

– Есть контакт! Раз, два, три… Свет!

Опять угадали! И с робкими улыбками отвернулись друг от друга. Гоша заметил с первых же дней, что его друг забывает все свои красивые слова в присутствии Ульяны. Как-то поздно ночью, после удачной «Шляпы», когда все в комнате спали, а Гоша с Колей переговаривались через щель между столом и стеной, он набрался смелости и намекнул:

– Вы хорошо играли в паре. Ну, с Ульяной.

Коля неопределенно хмыкнул.

– Я ей тоже это скажу, – осмелел Гоша. – Хочешь?

– Не вздумай! – зашептал Коля, резко свесившись со стола. – Заговаривать с ней обо мне запрещается, ясно?

Гоша задумчиво повертел под подушкой Иннин зеленый клубок. Конечно, он ничего не стал говорить Ульяне. Но было непонятно: почему? Почему Коля не поболтает с ней, не сводит на свидание, или как там еще в их возрасте принято? На следующий день он случайно услышал разгадку, когда помогал на кухне чистить картошку.

– Кто бы нам еще дров принес? – размышляла вслух самая шумная и смешливая из женщин, Филипповна. – Кольку, что ли послать? Где друг твой? – повернулась она к Гоше.

– Он за Улей побежал, – захихикала семиклассница Лена. И Гоша понял, что за Колей давно наблюдает множество внимательных глаз: его чувства не были тут секретом.

– У Ульянки есть жених, – сказала Филипповна, строго глядя на Гошу, словно это он был во всем виноват.

– Какой жених? Она же маленькая, – не поверил Гоша.

– Может, и маленькая, а 18 точно есть. Зато он не маленький: солидный товарищ, друг ее родителей. Конечно, не помнит ее, еще бы, – Филипповна помрачнела и вздохнула.

– Но она все ходит к нему под окна, да, теть Наташ? – сказала Лена, и у Гоши перед глазами встала картина: на заснеженной улице Коля провожает глазами девушку, а та не сводит взгляда с большого красного дома…

Они с Колей и правда подружились и часто перешептывались до глубокой ночи. Бывало, что и другие дети подолгу болтали перед сном, завернувшись в своих уютных углах. Вспоминали родных, рассказывали о прошлой жизни, старались говорить о том, что посмешнее, чтобы не заплакать. Потом засыпали: все равно вставать придется рано.

У детей было много обязанностей по дому. Каждое утро нужно было отыскать среди других бумажек на карте список дежурных. Узнать: что там тебе поручили сегодня? С мытьем полов, поливом цветов и чисткой овощей нужно было управиться утром, до уроков. У взрослых в это время были свои дела: кто-то был занят домашней работой, которая детям не под силу, кто-то дежурил по поселку: проверял, нет ли на улицах новых потерявшихся, а кто-то искал способы немного заработать.

Летом забытые выращивали овощи, ходили в лес за грибами и ягодами. Зимой некоторые мужчины охотились и рыбачили. Остальным приходилось наниматься к жителям поселка. Он ходили по дворам, стучались в магазины и предлагали свою помощь. Не так-то просто устроиться на работу, если тебя моментально забывают, а еще сложнее – добиться в тот же день оплаты. Поэтому работали только самые опытные и напористые. Некоторых еще посылали на базар: торговать разными безделушками. В основном это было имущество Деда: каждое воскресенье он выставлял в коридор коробку лишних вещей. За годы забвения его богатство иссякло, и последние драгоценности таяли на глазах. Правда, нетронутым оставался сейф в его кабинете. Гоша решил, что там-то Дед держит собственные запасы, которыми ни с кем не поделится.

На базар относили и личные вещи жильцов Дома. Кто мог, тайком проникал в свой старый дом и забирал ценности – потом хозяева гадали, куда делась, скажем, флешка или второй носок. Им было невдомек, что кто-то любимый, позабытый, невидимкой бродит тут. Приходит, чтобы выручить немного денег за свою же старую вещь, а может, забрать то, что дорого. Приходит еще раз – увидеть, услышать родных, оглядеться в дорогом месте. Каждый раз в глубине души забытые надеялись, что теперь-то их узнают, но все было тщетно, и они уныло возвращались к Деду – в свою новую семью. Гоша тоже мечтал однажды съездить в город и поговорить с мамой. Звонить родным он больше не решался. Он, конечно, не верил, что пробудет здесь долгие годы, и каждое утро просыпался с мыслью: «Может быть, сегодня я вернусь?»

С этой же мыслью он шел по улице на другой день после лепки вареников. Выходя за пределы Дедова участка, Гоша всегда направлялся в одно и то же место: к воротам санатория. Он искал, хотя и без особой надежды, не появится ли на стоянке для посетителей папина машина. Ведь если про него вспомнят, то приедут, конечно, сюда, в любое время дня и ночи. И в этот раз он надеялся. «Не дрожи!» – сердито велел себе Гоша. Он подошел, нарочно глядя под ноги, а потом резко поднял голову и быстро перечитал номера всех автомобилей. Чуда, конечно, не случилось. Папиной машины не было. Но Гошу удивило кое-что другое: по капоту старенькой волги тянулась цепочка свежих кошачьих следов. «Снова здесь! – подумал Гоша, – Теперь-то чего ему надо?» Он начал размышлять, не встретиться ли ему с котом лицом к морде и не поговорить ли начистоту, раз уж бояться больше, вроде бы, нечего. Но тут кто-то его окликнул. Ну конечно, Коля! Гоша смутился: надо было догадаться, что он сюда придет, к отцу, к директору. От Коли ничего не скроешь: он сразу понял, зачем Гоша здесь, и сказал хотя сочувственно, но без всяких намеков:

– Вряд ли за тобой приедут. Лучше не мечтай зря.

– Знаю, – вздохнул Гоша, – слушай, но я просто подумал: а фотографии? Могут же они найти мои фотографии и вспомнить.

Коля покачал головой:

– Документы, фотографии, артефакты. Все это уже досконально изучено. Им приходит в голову что-то вроде: «Ой, какое знакомое лицо! Кто бы это мог быть?» – а далее – фьить – фото отправляется в мусор. Ну, ладно, – сжалился вдруг Коля, – может, и не утилизируют, но отложат на самую дальнюю полку. Проходили мы это неоднократно.

– Понятно, – сказал Гоша. – Да я здесь, в общем, так просто. Вон, смотри, – он показал на следы.

Коля с любопытством потрогал снег на капоте.

– Думаешь, тот самый кот?

– По-моему, да. Он все время за мной ходит.

– Такого раньше не бывало, – нахмурился Коля. – Обычно он ни за кем не ходит. Заколдовал – и до свидания. Непременно расскажи об этом Деду. Ну, ты со мной? Нет? Тогда пока, – и он пролез в дыру в заборе.

Но Гоша решил пока не рассказывать Деду о коте.

Однажды во дворе он гладил лошадь, когда старшие, ничего не объясняя, потащили его в дом. Все собрались в холле и плотно задернули шторы.

– Из-за чего тревогу-то объявили? – спросил Гоша у папы Инны.

– Тсс! Белый кот… Его заметили на соседней улице! Надо переждать.

Гоша задумался:

– А мы разве его еще боимся? В смысле, нам-то уже можно на него смотреть, разве нас могут еще сильнее забыть?

Но Иннин папа уже умчался куда-то, а через минуту появился на верхней галерее вместе с Дедом, Дулей и дядей Владом: в руках у них были ружья («Вот что лежало в том сейфе!» – подумал Гоша).

– Они что, хотят его убить? Кота? – недоверчиво спросил он. Коля и все младшие теснились на диване у подоконника.

– Безусловно. Это уже не первая попытка, – пробурчал Коля, отодвигая край шторы и с тревогой глядя в окно.

– Но ведь он призрак? – недоумевал Гоша. – Он же волшебный, как его убьешь? Да и потом, разве это нам поможет?

– Спорный тезис, – сказал Коля, – Возможно, дело вовсе не в коте… Кто знает? – Он вдруг повернулся с горящими глазами. – Может, дело в нас. М?

– Может, мы уже умерли, но не знаем об этом? – шепотом спросил толстый Петя.

– Хочешь сказать, теперь не кот, а мы сами – призраки? – повернулась Кира.

– А может, нас никогда и не существовало? – сказал Коля. – Просто приснились кому-то, придумали сами себе какую-то жизнь. Как тебе кажется, Гоша?

Гоше стало страшно от этих слов, тем более что и сам он по ночам думал похожее. Но кто-то тихо сказал за спиной:

– Мы существуем… Чтобы это доказать, Дед придумал день добра.

Это сказала Ульяна – она бесшумно стояла рядом. И Коля замолчал, покрываясь румянцем. А Гоша хотел спросить про день добра, но вздрогнул и бросился к окну: издалека донеся выстрел.

В тот раз мужчины вернулись ни с чем, мокрые и уставшие. Кто-то из них видел кота и стрелял, но, как и раньше, промазал. За ужином было тише обычного.

Вечером Гоша спустился в конюшню – хотелось еще раз потрогать теплый лошадиный нос. Но лошадь была не одна: на ворохе сена лежал местный пес, а рядом сидела и задумчиво гладила его Ульяна. Гоша смутился и хотел уйти, но она подняла голову:

– Ты к Тафи? Заходи, – а потом не спросила, а заявила: – Ты животных любишь.

– Люблю, – согласился Гоша, размышляя, куда бы деть руки. Гладить лошадь в ее присутствии было неловко.

– Я с тобой согласна, ни к чему убивать кота, – сказала Ульяна. – Мне его жаль… Он чем-то похож на всех нас.

Гоша подумал и сказал:

– Я сейчас на него почему-то не злюсь. И не боюсь. А вот когда он за мной гонялся…

– А он за тобой гонялся? – заинтересовалась Ульяна.

– Конечно. Чтобы заколдовать. А за тобой разве нет?

– Я за ним, можно сказать, гонялась сама.

– Как это? – удивился Гоша.

Ульяна пожала плечами, встала, вынула из волос заколку, потрясла освобожденной косой и начала опять закручивать ее в узел. И объяснила:

– Мне хотелось, чтобы меня забыли. Понимаешь? Я ему даже благодарна, этому коту. Нет, сейчас уже, конечно, пожалела, к родителям хочется. Но тогда был такой момент в жизни, – она вздохнула, – все пошло наперекосяк. И один человек там был… Я до сих пор рада, что он меня не узнает. Вот просто хожу вокруг его дома и радуюсь, что мы не знакомы. Это такое счастье! Свободна!

Гоша очень хотел сдержаться, но все-таки спросил:

– Это жених, что ли, твой?

– Откуда ты знаешь? – Ульяна сразу забыла про свои волосы. – Нет, откуда? Это что, это ведь Коля тебе сказал, да?

– Не-а, – улыбнулся Гоша и подумал: «Но я-то знаю, что я скажу Коле сегодня перед сном».

Накануне Дня добра вечер был шумным и полным ожидания, как перед чьим-то днем рожденья. Почти все обитатели дома собрались в гостиной, шуршали оберточной бумагой, сравнивали подарки и рассказывали Гоше, Ангелине Павловне и другим новеньким про прошлые такие Дни.

– Раз в месяц мы становимся для всего поселка ангелами, – назидательно объясняла старая директриса, с сомнением косясь на Дулю. – Каждый идет и делает хорошее – знакомому человеку или чужому. Бесплатно и бескорыстно!

– Помню, как-то мы с Лисенками, как Тимур и его команда, тайком поленницу кому-то сложили, – засмеялся папа Инны. – Вот думаем опять объединиться в бригаду.

– И не прогнали вас с чужой территории? – деловито спросил дядя Игорь, бывший охранник. – Меня вот на наш объект коллеги не пустили… Хотел по-дружески им телевизор починить.

– Ерунда это все, я считаю, – заявил взрослый брат Пети, почесывая живот.

– Ага, а сам-то? – подмигнула Филипповна. – Ребята, он в прошлый раз своей жене такой день добра устроил! Четыре раза за день с ней знакомился, дарил цветы и водил в кафе. Ну, сам же рассказывал!

– А мы с Леной договорились, – торопливо сказала Кира, – мы хотим пойти в детский сад, на прогулке узнать у всех детей, что они хотят в подарок, а потом игрушки купим и под дверь положим. Уже скопили денег!

– Целесообразно будет одеться Снегурочками, – посоветовал Коля.

Гоша сидел на подоконнике и думал: конечно, это правильный День. Во всех сказках злое колдовство примерно так и побеждают. Может быть, если сделать всем вместе одно большое доброе дело, что-то изменится? Но как его придумать? У него самого был готов пока только один подарок. Вчера Лена проводила урок плетения, и из зеленых шерстяных ниток он сплел браслет для Инны. Счастливая Инна: еще до Нового Года получит подарок и от родителей, и от него. Только никого опять не вспомнит, конечно.

Днем все, кроме малышей и больных, разошлись по поселку. В этот день самым разным людям на улице незнакомые чудаки задавали странные вопросы, чтобы к вечеру исполнить их мечты – а люди удивлялись и списывали все на счастливую случайность.

Гоша болтался по улицам, не зная, что еще придумать. Роль доброго ангела давалась ему плохо. С утра он хотел положить браслет в Иннин почтовый ящик. Адрес он давно узнал у ее родителей. Но неожиданно он встретил саму Инну у калитки и сунул подарок прямо в руку. Девочка недоверчиво подняла брови. Конечно, она не помнила ни его, ни свои нитки. Но оставшийся клубок Гоша на всякий случай продолжал носить в кармане.

«Вот если бы был День зла, – думал Гоша. – Сейчас бы разгромили что-нибудь – все равно полиция не найдет. Это куда проще! А кого тут радовать – непонятно». Вдруг он увидел у остановки худую собаку. Она выглядела несчастной. «Наверное, животным делать добро тоже считается», – решил Гоша и пошел домой – попросить на кухне ненужной каши или костей.

Собака ела с большим удовольствием, а потом подошла еще одна, Гоша решил найти всех голодных животных поселка. Это оказалось увлекательно. Радовать собак и кошек было проще, чем людей.

В подвале пятиэтажки было много кошек. Гоша шел вдоль стены и весело кис-кискал, как вдруг чуть не врезался в Ульяну.

– Ой, привет, – улыбнулся Гоша, задаваясь вопросом, что она тут делает.

У Ульяны, казалось, даже глаза стали круглыми.

– Ты его ищешь? Ты тоже? – зашептала она.

– К-кого?

– Ну, помнишь, мы говорили…. Я думала, ты решил порадовать сегодня кота-забываку.

– Да нет,– изумился Гоша. Мысль о том коте вообще сегодня не приходила ему в голову.

– А я вот его ищу, – Ульяна огляделась и схватила его за руку. – Гоша, помоги мне! Ты говорил, что кот именно за тобой ходит. Давай его найдем! И покормим. Может, в этом был смысл, может, это нам всем чем-то поможет?

– Ну хорошо, – согласился Гоша. И добавил, подумав: – Тогда пойдем к санаторию. Он чаще всего где-то там.

Но не успели они пройти и двух кварталов, как дорогу им преградили свои: дядя Игорь, Саня с тяжелым игровым мечом и фотограф Микешин. Вид у них был встревоженный и хмурый.

– Домой! – сказал дядя Игорь. – Объявлена тревога. Охота на кота! Все женщины и дети – в дом.

– Как, опять охота? В такой день? – ужаснулась Ульяна.

– Коту все равно, какой день, – мрачно сказал Микешин, а Саня добавил:

– Пора избавить людей от этой нежити! Ходит тут, новую жертву выбирает.

– Хорошо, – Ульяна взяла Гошу за руку, как маленького, и потащила в сторону дома, но потом, оглянувшись, резко свернула в переулок. Они посмотрели друг на друга и поняли, что думают одно: «Спасем!..» И помчались к санаторию.

Вот уже и тихая тропа вдоль ограды, неподвижные сосны, старые корпуса. Но кто-то еще бежал им навстречу – знакомый, нескладный, вооружен огромной палкой. Коля!

– Вот ты… Вы где, – сказал он, запыхавшись. – Я вас… Мы потеряли вас. Телефон дома оставил? – строго спросил он Гошу. – Объявлена мобилизация…

– Мы знаем, – перебила Ульяна. – И мы против! А ты? Ты же не убийца?

Гоша подхватил:

– Коль, мы хотим защитить кота. Поможешь?

Но он уже знал, видел, что Коля, их Коля, будет с ними во что бы то ни стало. Его глаза сияли, пока Ульяна излагала их план: то ли план понравился, то ли просто было радостно, что она рядом.

– Будем действовать парадоксально? Отплатим добром за зло. Да, это имеет смысл! – сказал Коля.

– Ой, смотрите, вот же он!

Гоша первым заметил белого кота на белом заборе. Он сидел неподвижно, как еще одна скульптура, и казался очень жалким, одиноким и совсем не страшным. Как будто поджидал его, Гошу.

– Тс-с, – мальчик жестом остановил друзей, достал заготовленную миску с кормом и двинулся в сторону кота.

– Кис-кис! – сказал Гоша. – Ну иди поешь, чучело ты колдовское… Не стыдно людей дома лишать?

И кот, как самый обычный кот, подошел и обнюхал миску. А потом поднял голову и сказал:

– Спасибо, но я не ем ничего уже двадцать лет!

– Ого! Что же вы… ты раньше не говорил по-человечески? – удивился Гоша.

– А почему со мной никто не разговаривал по-человечески? – насупился кот. – Ты один меня не боишься, и я ждал тебя, потому что, я чувствую, ты – мой настоящий хозяин.

– Нет, – сказал Гоша, – я боюсь. Это все она… – он кивнул на Ульяну, которая вместе с Колей слушала, замерев. – Ты зачем людей заколдовываешь? И еще. Как нам обратно вернуться?

– Если бы я знал, – вздохнул кот, – но ведь я и сам заколдован.

– Правда? А ведь мы что-то такое подозревали, – Гошу переполнило сочувствие. Как-то само вышло, что он протянул руку и погладил кота по мягкой шерсти, – киса. Расскажешь свою историю? А то ведь знаешь, тебя убить хотели.

Но тут сзади поднялся шум.

– Нет! Не подходите! – крикнул Коля. Гоша подхватил кота на руки и обернулся. Они опять были здесь – недобрые и вооруженные: Микешин, Саня, дядя Игорь. Трое охотников во все глаза смотрели на кота.

– Он здесь! – крикнул дядя Игорь, вытаскивая что-то из-за пазухи. – Брось-ка его, мальчик!

– Вот это прикол, – восхитился Саня. – Так вы с ним дружите? Что же ты молчал, новенький?

– Да подождите же! У нас новая концепция, – пытался объяснить Коля. – Кот не виноват!

– Виноват – не виноват, но точно опасен. Бросай его, кому говорю! – повторил дядя Игорь.

Гоша сунул нос в густую шерсть и хотел зажмуриться. Вдруг что-то сверкнуло и полетело в сугроб: это Коля своей нелепой палкой выбил оружие из рук дяди Игоря. Ульяна вскрикнула и спряталась у Коли за спиной.

– Что за бред? – рассердился дядя Игорь. А Саня поднял свой меч:

– Колян, давай-ка иди отсюда! Не шутки шутим!

– А если я хочу поупражняться в фехтовании? – сказал Коля, выставив палку. И крикнул: – Бегите!

– Гоша! Беги! – подхватила Ульяна. Но Гоша уже бежал: с котом на руках он помчался напролом через сугробы, так, как никогда не бегал. На дворе санатория он заполз под густую ель и узнал историю Кота Забвения. Оказывается, давным-давно его хозяйка хотела забыть своего возлюбленного, и для этого раздобыла у ведьмы волшебное зелье. Оно так приятно пахло валерьянкой, что кот не выдержал и выпил его. И с тех пор он стал орудием ведьмы, невольно насылающим чары одним своим взглядом. Девушка давно уже уехала в город к тому самому возлюбленному, которого так и не забыла. А кот не мог никуда уйти из этого поселка, где все боялись и проклинали его.

– Наверное, твоя ведьма знает, как нам расколдоваться? – спросил Гоша.

– Я бы выпытал у нее, если б умел хитрить, – сказал кот.

– Давай попробуем вместе! – предложил Гоша. Хотя при мысли о ведьме он содрогался.

– Приходи сюда вечером, как только стемнеет.

– Она появится здесь?

– Она и сейчас здесь – тс-с-с! – и кот указал лапой в сторону старой клумбы. К Гошиному удивлению, ведьмой оказалась та самая статуя с недобрым лицом. С наступлением темноты она оживала – по крайней мере, так уверял кот.

– Она не человек, – объяснил кот. – Злой дух этого места… Она жила здесь еще тогда, когда вокруг была непролазная чаща. А когда строился санаторий, зло прибавило ей сил.

– Почему это?

– Все потому, что его строили давным-давно невольники – или как у вас это называется? Невинные люди, попавшие в тюрьму, трудились тут и страдали. Это она мне рассказала.

– А вы с ней часто разговариваете? – спросил Гоша.

– Иногда. Ей больше поговорить не с кем: люди давно забыли про нее и не ходят за зельями. Но ей со мной не интересно. Она давно просила меня привести к ней человека – поболтать, развлечься. Если ты придешь, она обрадуется, и, наверное, выдаст свою тайну.

– Хорошо. Я приду. Мы придем! А ты пока прячься получше.

Гоша побежал через сугробы к тому месту, где оставил своих. На дорожке у забора уже никого не было. Тогда он опять пошел к воротам, но остановился в отдалении: у санатория стояла машина Деда, и сам он ходил рядом, о чем-то тревожно переговариваясь с фотографом Микешиным и другими мужчинами. «Меня ищут!» – понял Гоша, впервые в жизни желая, чтобы и эти люди его не заметили.

Он не знал, что ему будет за выходку с котом, не знал, с какой целью Дед приехал к санаторию, а потому решил не показываться ему на глаза. Надо было найти Колю. Что с ним сделали за то, что помешал охоте?

Гоша помчался домой, но не рискнул открыть калитку. По старой рябине он забрался на крышу конюшни, барахтаясь в снегу, осторожно подполз к краю. Во дворе Деда все было как обычно, окна уже приветливо светились. Через двор с охапкой дров шел Петя в валенках. Гоша свистнул ему, и Петя завертел головой.

– Гоха! Ты что тут делаешь? Тебя искать поехали, думают, что ты погиб!

– Знаю, – тихо сказал Гоша. – А Коля где?

– Где-то тут был… Он пришел с мужиками, долго у Деда в кабинете спорили, кажется, ему запретили за ворота выходить! Сейчас позову!

– Только никому больше не говори, что меня видел, – предупредил Гоша.

Петя кивнул и скрылся в доме. А вскоре Гоша увидел их. Они бежали, на ходу натягивая пуховики, радостно махали ему и переглядывались, похожие на угольник с транспортиром: колючий Коля и круглая Ульяна.

Через полчаса они сидели втроем под заметенной елью. Короткий декабрьский день уже подходил к концу. Белый кот потерся о пьедестал, его злая хозяйка зашевелилась, потянулась, спрыгнула в сугроб и заговорила. У нее были мощные ноги и широкие плечи, она совсем не мерзла в легком платье. О чем она говорит с котом, слышно не было, но вот кот подошел к ели:

– Выходите! Она хочет поиграть с человеком, которого я привел.

– Странное желание, – поднял брови Коля. – Однако удовлетворю его.

– Ты хочешь пойти? – спросил Гоша. – Ты что, это я должен! Да я и играть умею лучше вас, – и он вылез из убежища, не слушая протестов.

Ведьма посмотрела на Гошу белесыми глазами и захохотала. «Это всего лишь игра», – сказал себе мальчик, но ноги все равно плохо слушались его от страха.

– Игра! – крикнула ведьма, – во что сыграем, дитя?

– В данетки, – почему-то сказал Гоша. И вдруг легко продолжил – ведь он так часто объяснял правила этой игры: – один загадывает ситуацию, а другой задает вопросы, на которые можно ответить только «да» или «нет».

– Знаю! – захохотала ведьма. Она закружилась по поляне, а потом нагнулась к самому лицу Гоши и заговорила чужим голосом: – Он спросил: «Ты меня любишь?» Она сказала: «Да!» – и умерла!

У Гоши на душе сразу полегчало: эту загадку он знал.

– Ну это просто, – сказал он, – она держалась за него зубами под куполом цирка!

– Да! – ведьма разозлилась: ее волосы вдруг растрепал холодный ветер, и жесткие снежинки полетели Гоше прямо в лицо. Но он сосредоточенно думал.

– А теперь моя загадка, – сказал он и медленно произнес: – Люди… Людей все забыли, но они расколдовались. Как они это сделали?

Ведьма вздрогнула и бросила на него косой взгляд. Гоша был уверен, что продолжать игру она не будет, но ведьма приняла правила.

– Они что-то зажгли? Зажигали, там был огонь?

– Д-да, – сказал Гоша, лихорадочно соображая.

– Главный фонарь?! Они его зажгли?

– Да, – кивнул Гоша.

– Выиграла! Я выиграла? – заплясала ведьма.

– Нет! – крикнул Гоша. – Этого мало! Нужно сказать: где, когда, как зажгли!

Не так-то просто было узнать все до конца. Игра затянулась. Метель бушевала, а кот старался, как мог, согреть мальчику ноги. Но Гоша не зря был мастером подобных игр. Вопрос за вопросом он вытянул у ведьмы все. Оказалось, что на главной площади поселка есть старинный фонарь. Его можно зажигать только волшебными спичками. Каждый человек может зажечь такую спичку только раз в жизни: чиркнешь второй – и упадешь замертво. Если продержать фонарь зажженным всю самую длинную ночь в году, то колдовство исчезнет. Но сделать это почти невозможно, потому что ведьма будет задувать его страшными ледяными ветрами.

– Ну что? Выиграла я? – спросила ведьма наконец.

– Пока да, – пробормотал Гоша.

Радостно завизжав, ведьма умчалась в лес, а Гоша прошептал:

– Самая длинная ночь в году… Это ведь уже завтра!

– Беги и расскажи своим, – сказал кот, – спички я выкраду: я знаю, где у ведьмы тайник. Остальное уже вам решать!

Зашумели ветки, и Коля с Ульяной выбрались из укрытия.

– Мы все слышали, – сказал Коля, а Ульяна поверх шарфа завязала Гоше свой платок.

Гоша спросил кота:

– А ты не пойдешь с нами? Тебе скорее поверят, чем нам. Дед будет рад с тобой познакомиться.

– Не могу, – сказал кот, – я заколдован. У меня не может быть дома – даже на одну ночь!

Как хорошо, что у Гоши, Ульяны и Коли был дом – как хорошо было вернуться в метель и темень к теплому камину, где собрались все-все, кроме уснувших малышей, и рассказывать снова и снова о коте и ведьме! Как все восхищались Гошиной хитростью, как уговаривали их есть побольше горячих пирожков, какое радостное возбуждение поднялось – освобождение так близко! Наконец Дед объявил отбой, но наутро жизнь снова закипела: в доме поднялась генеральная уборка. Старые и малые выгребали свой скарб из углов, решали, что из вещей, накопленных за годы забвения, пригодится им на старом месте. Все по очереди бегали на центральную площадь к фонарю. Во дворе Дед устроил урок для самых маленьких: нужно было во что бы то ни стало научить их пользоваться спичками. К карте был приколот только один, самый важный список: в каком порядке завтра будут зажигать потухший фонарь.

Гоше было велено поджидать кота на улице. Кот не обманул: он принес в зубах драгоценный коробок.

– Что ты грустный? Волнуешься? – спросил его Гоша, почесав его за ухом.

– Я? Нисколько, – ответил кот, – вот только под утро мы с ведьмой еще немного поиграли. Я у тебя научился. Разведал одну штуку… В общем, когда вас вспомнят родные – вы забудете друг друга.

– Как это? – не понял Гоша. – Что, и Иннины родители тоже?

– Нет, конечно, мужья и жены, братья и сестры друг друга не забудут. Только те, кто познакомился в этом доме.

И кот убежал, а Гоша стоял, пытаясь осознать услышанное. Разве можно забыть Колю, Деда, Филипповну?

Мальчик отнес Деду волшебные спички. «Ну забуду, так забуду, – думал он беспечно, пробегая по коридору, – какая разница, если я буду с мамой, папой, Борькой! Не буду никому говорить». Но тут он остановился, и на сердце сразу стало тяжело. В раскрытую дверь библиотеки он увидел Колю с Ульяной: они протирали бесконечные полки с книгами и обсуждали, кто что читал, и смеялись, и то и дело хватались за руки, и не отрывали друг от друга сияющих глаз. Они мечтали вернуться к прежней жизни вдвоем. Они должны были знать правду. «Но только не сейчас», – решил Гоша.

На поселок опустилась самая длинная ночь в году. Все обычные, незабытые жители спокойно сидели по домам, и никто не видел, как на центральную площадь пришли странные люди. Их была целая толпа: самых маленьких несли на руках, а стареньких вели под руки. У них была лестница и теплые одеяла. Рядом бежало несколько животных – даже конь, и в эту стайку тихо влился пушистый кот, белый, как сугробы на площади. Они приставили лестницу к фонарю. Сам Дед торжественно поднял коробок спичек и взялся за перекладину. Остальные затихли в стороне. Но вдруг кто-то выскочил из толпы и остановился, не решаясь начать говорить. Это был Гоша.

– Что такое? Ты забыл что-то нам рассказать? – встревожился Дед.

– Да, – Гоша посмотрел под ноги. – Если… Когда колдовство закончится, мы забудем друг про друга.

Люди удивленно загомонили, потом разом замолчали. Первым опомнился Дуля. Он хлопнул в ладоши и воскликнул:

– Ну, что теперь делать – прощайте, народ! А вам, Евген Дмитрич – спасибо за кров!

И все поспешили скорее сказать друг другу что-то на прощанье. Женщины гладили по головкам малышей, которым все эти годы заменяли матерей, друзья и подруги обнимались, и каждый особенно благодарил Деда. А Дед повторял:

– Время, мы теряем время! Прощайтесь скорее!

Гоша смотрел только на двоих в этой толпе. Не уйдут ли они вместе в метель? Не сорвут ли все, не испортят ли, чтобы остаться забытыми навсегда?… И он увидел, как Коля целует плачущую Ульяну – и он узнал, как целуют любимую женщину в последний раз.

А время шло. Дед взобрался по лестнице и зажег фонарь. Стало тихо, и фонарь горел ровно-ровно. Но вот раздался страшный вопль: это ведьма почувствовала, как приближается ее гибель. Сейчас же налетел страшный вихрь, и пламя погасло. Но на лестницу уже поднимался папа Инны – пришел его черед чиркнуть спичкой. Он долго боролся с ветрами и метелями, закрывая огонек изо всех сил, однако фонарь снова потух. И долго, много часов продолжалась эта страшная эстафета: то один, то другой человек поднимался по ступенькам, зажигал огонь и берег его – кто сколько мог. А вокруг носились все вихри, метели, все самые ледяные ураганы этой зимы, свистело в ушах, коченели руки, но внизу стояли остальные – большие, маленькие, мужчины и женщины, и кричали: давай! У тебя получится! И подхватывали, и отогревали спустившихся вниз.

Пришел и Гошин черед, но и у него погас огонек – он даже не понял, долго ли смог продержаться. Спускаясь без сил по ступенькам, он заметил, что Иннин клубок выпал у него из кармана брюк и куда-то покатился, а кот-забывака побежал за ним. Гоше протянули плед и термос с чаем. Следом поднялся еще кто-то, и еще… Но вот все люди, даже маленький Леня, отстояли свою вахту, а ночь все лежала над поселком – такая же черная, и ведьма с хохотом кружилась в верхушках сосен, обрушивая на них все новые и новые бураны.

– Что ж, у нас остались еще спички… – сказал Дед. – Гм… Если чиркнуть второй раз, то умрешь. Но, может быть, фонарь все же будет гореть до утра.

И он шагнул к лестнице во второй раз. Тут все закричали, чтобы он остановился и не жертвовал собой, но Дед только качал головой. Вдруг среди замерших в отчаянье людей вспыхнул еще один огонек, и кто-то крикнул:

– Я зажгу!

Это была Инна! Запыхавшаяся, в своей смешной шубке прямо поверх пижамы. На плече у нее сидел белый кот, в одной руке она сжимала свой клубочек, а в другой, высоко поднятой, горела Гошина зажигалка. Быстро и легко она взлетела по ступенькам и зажгла фонарь – обычной зажигалкой. И спокойный свет фонаря начал сразу же меркнуть, потому что небо посветлело, расчистилось, и первый луч декабрьского рассвета упал на площадь. Буря стихла, утро пришло, битва была выиграна!

Все кинулись обниматься, а Инна прыгнула с лестницы прямо в объятия своих родителей – но прежде она успела помахать рукой Гоше. Она была первой, кто обрел забытых родных в тот день. Но не последней! Не успело утро наступить как следует, как на площадь сбежались все жители поселка, и вот уже директор санатория в слезах прижал к себе Колю, а он, как завороженный, не сводил глаз с Ульяны, которую обступила родня. Муж Ангелины Павловны целовал ее без конца, цыганский табор с веселым пением увез свою сестру, матери подхватывали на руки малышей, хозяева – собак и кошек, а из большой машины выпрыгнули и побежали прямо по сугробам дети и внуки Деда. Где-то в лесу уже мчалась на лыжах младшая дочь Лисенко, и сын старухи Тихоновой расспрашивал про мать, и Седых неожиданно оказался внуком Филипповны, и подозрительная компания радостно звала Дулю из старой «Копейки». Гоша засмотрелся на общую радость и даже не сразу услышал, что в кармане звонит телефон.

Вот так все и закончилось: и статуя, и фонарь исчезли, уже к вечеру все забыли о годах разлуки, о жизни у Деда и о страшном ночном приключении. Только иногда безумная тоска охватывала их, все больше в дни снегопада, и они ни с того ни с сего крепко обнимали своих близких. Только иногда охранник дядя Игорь вдруг вспоминал итальянские слова, а Филипповна что-то рассказывала внуку про генетику, а Дуле все реже и реже хотелось идти к своим сомнительным дружкам. Только однажды в майский полдень двое встретились на улице, поняли, что давным-давно знакомы, что стояли рядом на самом краю и что будут вместе до конца жизни – улыбнулись и пошли дальше взявшись за руки, похожие на угольник и транспортир.

Один Гоша ничего не забыл, ведь у него остался на память об этих событиях кот. Он больше не умел разговаривать, но они и так понимали друг друга прекрасно. И даже мама не рассердилась, что он привез питомца из санатория, только сказала папе: «Посмотри, он точь-в-точь как Снежок, который потерялся у меня в поселке в тот день, когда я хотела тебя забыть».

 

 

 

ЛЕСНОЕ ОЗЕРО

Детдомовских иногда усыновляли. Только все больше младенцев, которые глупые совсем. Бывало, и постарше тоже забирали, да все равно дошкольников. Не нужны, видно, никому большие-то.

А эти родители пришли прямо к Веньке! Стоят, улыбаются. Венька думал сперва, это благотворительность, подарки опять принесли. Или из газеты. К ним приходили как-то из газеты. Потом заметку про них написали, Татьяна Федоровна показывала. Хорошая заметка! Там все ребята на маленькой фотографии, и Венька тоже. А на большой фотографии – их коридор детдомовский. Татьяна Федоровна на эту фотку ругалась: «Тьфу ты, на всю страну нашу грязь показали!» Зато потом ремонт в коридоре сделали и видик детдому подарили.

Но эти не были похожи ни на газетных, ни на благотворительных. А были похожи они на картинку в книжке «Русские сказки»: он – высокий, с бородой, она – с косой до пояса.

– Что, парень, как тебя звать?

У Веньки сердце подпрыгнуло.

– Веньямин, – бурчит.

Они улыбнулись, и мужчина говорит:

– А сколько тебе. Веньямин, лет?

– Девять.

Тот почему-то обрадовался, говорит жене:

– Вот видишь, девять!

А она и спрашивает:

– Веня, а тебе в детском доме нравится?

– Нравится, – соврал Венька.

Переглянулись они.

– А хочешь, Веньямин, – говорит бородатый, – жить в избушке посреди леса?

Венька посмотрел на него недоверчиво.

– Что, думаешь, шутки? Нет! Жена вот по дому, козу доит, а я по лесу брожу, слежу, чтобы люди природу не обижали. Не веришь? Лесники мы.

У Веньки так дух и захватило.

– У вас что, коза есть? Живая? – спросил ни к селу ни к городу.

– Что коза! – отвечает жена лесника. – У нас и куры, и пес с кошкой, и конь даже! Мы на телеге сюда и приехали.

В общем, что тут разговаривать? Долго ли, коротко ли, отправился Венька к новым родителям жить. Все своими глазами увидел: и козу, и коня и дом – самый лучший, родной дом на свете.

И началась в том доме у Веньки не жизнь – сказка. Отродясь не думал он, что такая жизнь расчудесная бывает! Проснется утром, когда петух на дворе запоет, побежит умываться. А у мамы уж завтрак готов. Козье молоко Венька не любил поначалу, а потом ничего – привык. После завтрака бегом в лес! Сперва он все больше с родителями гулял. Они ему места разные показывали, где грибы растут какие, где ягоды, где звериные норы. Научили ящериц ловить, компасом пользоваться. Аккурат в июне это было: яблони дикие цветут – красота! Скоро Венька всех птиц по именам выучил, кто как поет, растения различать научился. Стал он сам гулять на ближних полянах, там, куда отпускали. Весь день по деревьям лазит, в речке купается, шалаши строит. А бывало, родители придут – и давай с ним плескаться, хвалят, хохочут, в шалаш заползают! Сроду Венька таких взрослых не встречал. Он думал, они, взрослые-то, все, как воспитатели в детдоме: строгие – не подступишься! Благотворительные вот добрые были, и тех Венька побаивался. А с мамой и папой так запросто все, как с приятелями! Без детей только скучновато. Мечталось иногда: вот бы брата сюда, только непременно ровесника. Да сестру бы еще…

Перед сном Веньке книжки вслух читали, а потом он и сам приучился. Книжек в лесном домике много оказалось. У Веньки над кроватью на полке особенно интересные стояли: будто для него отобранные, детские, красивущие.

Как-то вечером, в дождь, мама гладила белье, а Венька валялся, скучал – отца дожидался. И задумался что-то, на свою полку глядя.

– Мам, а мам, – спрашивает, – а чьи это книжки?

– Твои, – отвечает мама.

– Да знаю я, что мои. А вот раньше, когда я еще в детдоме жил, это чьи книжки были?

Тут мама поставила утюг на дыбы, и глаза у нее стали грустные.

– Знаешь, Веня, не хотели мы говорить, да придется. Был у нас до тебя сынок. Кирюшкой его звали. Вот как стало ему, как тебе сейчас, девять лет, убежал он как-то в лес гулять и не пришел. Уж мы его искали-искали, ждали-ждали… Пять лет прождали! Нет его. А нам без сына грустно. Привели тебя, Веничка.

Венька молчал, а потом говорит:

– А у тебя его фото есть, этого Кирюшки?

– Есть, как не быть, – и мама достала из стола фотографию в рамке. Смотрит Венька: мальчишка в футболке, веселый, на него самого чем-то похож.

– Эта фотография у нас на стенке раньше висела, – говорит мама.

– Так что ж вы ее сняли?

– А мы, Венька, боялись, что ты, когда к нам жить придешь, смущаться будешь.

Венька подумал и говорит:

– Ты ее, мам, опять на стенку повесь. Я смущаться не буду.

Мама обрадовалась и повесила. А Венька, когда засыпал уже, посчитал, сколько сейчас этому Кирюшке лет. Четырнадцать вышло. И где ж он ходит?..

В том году земляника хорошо уродилась. Видимо-невидимо ее было. Два шага от забора пройдешь – и уже под ногами море. Правда, ближе к дому, там все деревенские собирали. Ну а уж если подальше, поглубже в лес зайти, куда они не добираются, так там и вовсе земляники – немерено!

Появилась такая мечта у Веньки: собрать полную корзину ягод. Как-то после обеда наделал себе бутербродов – неизвестно ведь, сколько там проходишь. Положил в пластиковую коробочку из-под мороженого, коробку – в рюкзак, рюкзак – за плечи, корзину – в руки. Попрощался с родителями и пошел в лес. Только не стал говорить, что далеко собирается.

Перво-наперво в сосняк отправился. В сосняке подстилка хвойная, что ковер – по ней ползти приятнее, чем в траве. И ягоды виднее. Свернешь на обочину сорвать одну, а рядом, глядишь, другая, третья… И еще, и еще! Опять же, комарья в сосняке меньше.

Очень нравилось Веньке землянику собирать. Наткнешься на полянку, полную спелых ягод – и будто клад нашел. Ползешь себе и не глядишь, далеко ли тропинка – только вперед, за добычей! А заблудиться не страшно: папа компас дал, да и лес Венька хорошо уже выучил.

Через часок остановился, бутербродами закусил. А потом – дальше, дальше. Вот кончился сосняк, стал он в березовом лесу собирать. Наконец, дело уже к вечеру шло, глянул Венька – корзина полная. Готово, значит!

Хотел уж было домой поворачивать, да вдруг взглянул на холмик, и показалось ему, будто там строение какое. Конечно, быть того не может: откуда в глухом лесу дома! Только Венька подошел и видит: как будто бы и впрямь стены.

Полез Венька на холмик, через кусты, в траве по пояс. Теперь уж сомненья никакого не было, что перед ним развалины древние. И вовсе даже это был не дом, а скорее уж – замок какой. Вот чудо! Замок средь леса! Смотрит Венька: стены потресканные, окна высокие, пустые, ни крыши, ни пола, видать, нет. Все мохом поросло, на выступах в стене трава пробивается и кустики, а внутри, раскинув ветки над стенами – здоровенные дубы. Совсем близко Венька подошел и вдруг понял: никакой это не замок. А церковь. Потому что там, среди листвы дубовой, разглядел он черный скелет луковичного купола.

«Видно, в революцию разрушили», – решил Венька и поднялся на заросшее разбитое крыльцо. Разбежались из-под ног коричневые ящерицы.

Пола, и верно, не было, только вдоль стен тянулась каменная приступочка. Пошел Венька по ней, держась за стену. Смотрит – а на стене видны остатки росписи. Совсем чуточка: только руку Венька разглядел с двумя поднятыми пальцами. И еще золотой круг, какой рисуют вокруг головы святого. А лица под ним не видно.

Спрыгнул Венька с приступочки на землю, чувствует – под ногами что-то твердое, ровное. Ковырнул кроссовком – открылась под тонким земляным слоем каменная плита. Присел он на корточки, расчистил. И проглянули тогда на плите выбитые буквы. Венька нагнулся, пытается прочитать – и ничего не понятно, буквы-то не такие. Так писали древние. Когда вместо тетрадок березовую кору использовали – вот когда так писали.

И понял Веня, что ни в какую не в революцию храм этот разломали. Революция-то что – меньше ста лет назад была. А тут не то, тут – по всему видать, старина огромная.

«И дуб этот… – думает Венька. – Как же я сразу-то не понял? Неужто за сто лет такой огромный бы вырос?»

И от всей этой древности у Веньки дух захватило и в животе закачалось что-то холодное.

Огляделся он по сторонам – мамочки, а земляники-то! Прямо тут, на полу и растет. Вот удивительно! Попробовал – а ведь вкусно. Еще повкусней и послаще, чем в лесу. Вынул Венька из рюкзака коробочку от мороженого, где бутерброды лежали, и стал в нее ягоды собирать. Корзина-то уже полная. «Я быстренько, – думает, – вот наберу коробочку, и бегом домой. Чтоб к ужину успеть. Эту, церковную, сегодня съедим. С молоком или так… А с остальной мама пирог испечет и варенье сделает».

Наполнил коробку, положил ее в рюкзак, взял корзину и взобрался на подоконник. С холмика чудесный вид открылся: леса, луга раскинулись до самого края. И вдруг – блеснуло что-то в закатных лучах совсем рядом. «Озеро?!» – думает Венька. И опять что-то холодное в животе шевельнулось. Вот так день – столько открытий! Никогда он про это озеро не слыхал. А может, он вообще его первый нашел? Вот родители удивятся! Прыгнул Венька со стены наружу, взглянул умоляюще на уходящее солнце – погоди минуточку, не закатывайся, я сейчас – туда и обратно только. А то как же можно уйти, не разведав, что за озеро?

Через кусты продираясь, в сырой траве по плечи, отгоняя мошку и стараясь не растерять ягоды, выбрался Венька на озерный берег. И замер. И озеро, и берега – все спало колдовским сном. Водная гладь темнеет в сумерках, черные стволы склонились. Ни листик не шелохнется, ни птичка не запоет, комары и те сгинули. Тихо, таинственно-то как… Ветерок не рябит озеро, лежит оно неподвижно и ровно, как ледяное. И только видно через прозрачные воды, как в глубине, на зеленом илистом дне, еле-еле колыхаются водоросли.

Жутко стало Веньке. Захотелось бежать прочь, захотелось эту тишину могильную развеять. Взял палку, кинул в озеро. Плюх! Эхом отозвались озерные берега, дрогнули лопухи, побежали по озеру круги. Один, другой, третий… Вот успокоилось все, и опять – жуткая, загадочная тишина.

Стоит Венька, и страшно ему, и хочется уйти, да что-то держит. Словно ждет, когда что-нибудь случится. Но вокруг пустота одна и сон, безмолвие колдовское… Могильное.

– Ты кто?

Венька аж подскочил от испуга. Оглянулся и видит: стоит в камышах девчонка его лет, улыбается. И какая девчонка-то! Вроде бы голая, но может и нет: не видно, потому что волосы у нее чуть не до коленей. Спутанные, распущенные волосы. Улитки, водоросли в них запутались. И показалось отчего-то Веньке, что волосы-то у нее зеленые. Сама бледная такая, словно на солнце никогда не бывала. А глаза голубые, большие, и словно бы светятся.

– Ты кто? – спрашивает.

– Я… Веня, – ответил он ошарашено. – А ты кто?

– А я – Акулька.

Вон как… Акулька. Ничего так имечко!

– Ты откуда взялась? Из деревни, да? – с надеждой спрашивает Венька.

– Из какой деревни! – смеется Акулька. – Не, я – отсюда.

– Откуда отсюда?

– Из озера.

Венька рот раскрыл, но потом сообразил, что эта дурочка, поди, купалась, вот и говорит – из озера вылезла.

– Да нет же, я тебя спрашиваю, где ты живешь?

– Здесь, – говорит, – здесь, в озере, и живу.

– Врешь ты все! Люди в озере жить не могут.

– Верно, не могут! – соглашается девчонка. – Никогда и не могли.

– Ну вот! – обрадовался Венька. – А сама говорила, что в озере живешь.

– И это правда. Живу.

Тьфу ты! Венька даже рассердился. Совсем запутала. А Акулька и говорит:

– Люди там жить не могут – верно. А я живу – и то верно. Кто тебе сказал, что я человек?

И хохочет.

Ох, не по себе стало Веньке!

– Кто же ты? – спрашивает, а сам в свои догадки поверить боится.

– Известно кто: русалка.

Венька опять засмеялся:

– Нет, все ты врешь! Русалки не такие.

– А какие же это?

– Ну какие? С рыбьим хвостом!

– Насмешил! С рыбьим хвостом! Да где же ты видал таких русалок? Такие, сказывают, живут в соленых морях, да кто знает, правда ли! Нет, с ногами мы. Что смотришь? У-у, не верит! Ну, знаю уж, как вас убедить. Смотри!

Побежала – и бултых в озеро. Нырнула и не всплывает. Нет ее и нет. А время идет. «Утопла!» – думает Венька в ужасе.

– Акулька-а-а! – нет ее. Что ж делать то? Позвать кого? Да где тут людей возьмешь-то? Самому, что ль, в озеро лезть? Эх, мама-папа, были бы вы рядом! Вдруг в тишине вода плеснула. Смотрит, а Акулька – вот она, живая, стоит по пояс в воде и смеется. Волосы за спину откинула, и видно, что рубаха на ней вроде ночнушки.

– Что? – говорит. – Убедился? Могут так люди?

– Не-е… – отвечает Венька и пятится, пятится.

Вылезла она из воды, машет ему:

– Не уходи, скажу тебе важное, – и вдруг как просияет: – Ой, что это? Что у тебя там в корзинке?

– Земляника.

Русалка обрадовалась, закричала:

– Ой, Венечка, дай мне, пожалуйста, попробовать!

Накинулась на ягоды и давай уплетать.

– Как вкусно-то! Лет шестьсот, наверное, не ела я земляники.

– Сколько же тебе лет? – удивился Венька.

– Да как же я тебе подсчитаю-то?

– Сейчас две тысячи четвертый год. А ты в каком родилась?

Задумалась Акулька:

– Кабы все упомнить… Две, говоришь, тысячи? Много мне лет, ох, много! Много сотен…

– А чего же ты маленькая такая? – спрашивает умный Венька.

– А мы вовсе не старимся! – хихикает русалка, – девять годочков была я человеком, а как стала русалкой, так девчонкой и осталась навеки.

– И столько времени сидишь в озере? – поразился Венька.

– И сижу! Скучно, думаешь? А и верно: скучно! Только и есть у нас, что песни да хороводы, ил да коряги, да водоросли озерные. Царь с царицей есть еще, – погрустнела русалка. – Вашего ничего не видела… А охота мне посмотреть. Машины там, мультики.

– Откуда знаешь? – насторожился Венька.

– Да ведь я что сказать-то хотела, – спохватилась Акулька и испуганно оглянулась, – уходи-ка ты, мальчик, пока не поздно! А то, как наш Кирька, застрянешь.

Жутко стало Веньке.

– Кирюшка? – выдохнул, а сам думает: «Неужто тот самый?»

– Да… Недавно тут очутился. Годков пять назад, может.

– А где он?

Совсем сникла Акулька:

– Уходи, уходи, Венька. Некогда вам болтать, – и потянула его вдоль берега через камыши. – Как луна взойдет, русалки выйдут плясать – красотень, да все скука смертная. Кирюшка им надоел – тебя, глядишь, запрут.

Торопится Венька, а русалка от него не отстает. На ходу рассердился:

– Ничего я с тобой не понимаю! Скучно ей… Зачем было тогда русалкой становиться?

– Так нешто я по своей воле, Венечка? – грустно сказала Акулька. – Я бы и рада… Тут, знаешь, раньше, в мое время, деревня была. Большая. Да только беда людям: кто-то на их озеро проклятье наслал. С тех пор кто попадал в заколдованное озеро, тот в нем навек и оставался. Днем сидели русалки в озере, а ночами люди их песни слышали. И заслышав – убегали, по домам сидели с вечера, за ставнями. Потому как кто русалкам попадался, тот уж домой не приходил… Стали люди бояться, аж зубы стучали. Детишек неразумных русалками пугали, не пускали на озеро играть. Да вот я ослушалась матушку-то… Забегалась по берегу с подружками, в пряталки играла, оступилась и упала в озеро, – замолчала Акулька, остановилась, и Венька ждет: что-то дальше? Наконец продолжила тихо: – Уж как рвалась потом, просилась к матушке… Да озеро колдовское не пускает далеко от себя. Только по берегу ходить можем. Бывало, сяду я за кусточком, притаюсь и слушаю, что люди говорят. Слушала и плакать хотелось, да не выходило. Уж и подружки замуж повыходили, и батюшку с матушкой люди схоронили, и братья-сестры состарились, а я все девчонка! Тут, на озере, знаешь что? Тут времени нет. Оно вечное. Вот это все – навеки: и деревья, и мы, русалки, и мука вечная! И, знаешь, от зависти к людям такая-то злость меня взяла, что пожелала я гибели роду человечьему. И коли приходил после заката человек на берег, мы с подругами, как остервенелые, тащили его на дно, превращали в русалку. А потом и она с нами на разбой ходила… Совсем людям житья не стало от нас. И решили тогда они уйти отсюда. Давно ли? Да лет четыреста тому. Уж, верно, все избы сгнили, и поля лесом заросли – никто сюда не забредает. Но ведь и злоба моя прошла, Венька. Думаю теперь: что ж мы делали-то? Души ведь живые губили. Помни теперь и мучайся… А остальным русалкам хоть бы что. Забыли они родных, все позабыли давным-давно. Только и слышишь от них, как у нас в озере замечательно, будто и прекраснее ничего в целом мире нет. И смеются все: такая уж природа наша, русалочья. А я ведь помню: там, раньше, плакать можно было. Только я, я одна помню: было все по-другому. Солнце было. И сейчас оно есть – верно, ведь есть же? Да?

– Есть… – ответил Венька. – Знаешь, я сегодня на холме развалины храма видел. От твоей деревни осталось, да?

– Ой, – Акулька так и всплеснула руками, – а точно, это наш храм на холме! Неужто стоит до сих пор?

– Акулька! Ты что тут? – послышалось вдруг, и вышла из кустов другая русалка, побольше Акульки. Взрослая уже. И глаза по-другому светятся: пустые, ледяные.

– О-о! – говорит. – А это еще кто?

– Это Венька, – Акулька мальчика загородила, – ты его не тронь, Марфа. Пусть себе идет. Он мне земляники дал.

– Не трону, не трону, – смеется Марфа, и вдруг как крикнет на все озеро: – Девицы, гляньте, какого Акулина нашла!

И тут же высыпали русалки – видимо-невидимо. Все похожие: волосы распущены, руки голые, балахоны зеленые. Лезут из воды, из зарослей, окружили Веньку, хохочут, пристают.

– Пустите его! – кричит Акулька. Толкается, да куда там!

– Да, – говорит Венька, – пустите! Я вам землянику подарю.

– Земляника! – завизжали русалки и кинулись к его корзинке. Так и налетели, пихаются, хватают ягоды. Окружили Веньку. Холодные! Еле-еле выбрался из кучи, смотрит – а перед ним еще русалка стоит, да какая! Высокая, величавая, красоты несказанной, в волосах жемчуга, на шее самоцветы, а глазищи злые, как у Медузы Горгоны в книжке.

– И мне дай ягоды, – говорит ледяным голосом, с улыбкой жуткой. Венька, чтобы поскорей отделаться от нее, полез в рюкзак за коробочкой.

– Сейчас, сейчас.

А Акулька ему на ухо:

– Это ведь, Венька, царица наша, ты ей не перечь.

Венька протянул царице коробку с земляникой, а она взяла ягодку, и вдруг такой ужас у нее на лице сделался, словно это змея какая. Закричала, швырнула на землю ягоды и бросилась к подругам. Те подхватили ее, захлопотали: что, что такое? Оправилась царица и говорит дрожащим голосом:

– Ты где эти ягоды набрал?

– Там, в развалинах храма.

Тут все русалки хором ахнули и попятились.

– Выкинь… Выкинь ее!!!

– Как бы не так! – отвечал Венька, махом сгреб просыпавшуюся землянику, схватил коробку и пустился бежать прочь, прочь от проклятого озера! Ломится сквозь кусты, задыхается… Вдруг – что такое? Выскочил снова на берег. «Видно, не туда завернул», – думает Венька, а из воды лезет к нему русалка: «Ага!» – кричит. Схватил Венька пригоршню ягод, пульнул в нее. Русалка завизжала, бросилась в воду, а Венька – бежать. И чего они так боятся земляники этой? Снова мчится Венька, и опять – что за наважденье? Опять озеро перед ним! Выскочила Акулька из кустов, руками машет:

– Беги, мальчик Венька, беги отсюда!

Снова пустился, из последних сил несется Венька, и уже не удивился, когда опять увидел озеро перед собой.

Русалки выбежали, обступили его со всех сторон. Понял Венька: не уйти! Сел на землю и прижал глаза руками, чтобы не зареветь.

– Девицы, пустите вы его! На что он вам? – говорит Акулина.

– Да! Что нужно? – вскинулся Венька.

А королева отвечает:

– Выкинь эти ягоды, тогда мы тебя пустим.

Ладно, ладно. Подумаешь – ягоды, можно будет еще набрать потом. Размахнулся Венька, чтобы высыпать все из коробки в озеро, а русалки: «Ку-у-уда! Не смей в наше озеро! Неси их вон!»

Хорошо, отстаньте! Отбежал Венька подальше, за кусты, хотел швырнуть все на землю, да раздумал. А вдруг пригодится еще? Вон как они этой земляники боятся! Положил он коробку в самые заросли, лопухами закидал и бегом обратно.

– Ну? – спрашивает царица. – Что ты с ними сделал?

– Раскидал, растоптал, землей засыпал… Коробку и ту выкинул.

Русалки переглянулись, и говорит царица:

– Молодец! Я тебя за это награжу. Иди сюда! Иди, не бойся.

Венька шагнул, а царица цап его за руку – и надела браслет. Да какой! Красота ужасная: настоящие изумруды на нем сверкают.

– Нравится? – скалится царица. – Ну, ступай теперь.

Побежал Венька прочь, даже ягод своих из кустов доставать не стал. Вдруг – что еще такое? Не может идти дальше. Вот хоть лопни, а шагу не сделаешь! Словно встала перед Венькой невидимая стена какая… Может, в ней дыру поискать, в стене-то? Прошел же он через нее, когда сюда бежал. Венька вправо, влево – нет дыры. Только стена и все, и не уйти от озера.

Тут Акулька к нему:

– Потерял чего?

А как объяснил ей Венька, она запричитала:

– Ой, Веня, это все царица. Браслет-то тебе дала заговоренный! Мы ведь тоже дальше этого места уйти не можем.

Вцепился Венька в браслет, пытается снять его, да где уж! Прирос как будто, намертво. Попыталась Акулька ему помочь – не вышло. Бился Венька, бился с проклятым браслетом, и не заметил, как опять повыскакивали отовсюду русалки. Хихикают:

– И чем тебе браслет не угодил, а?

Тут Венька не выдержал, бухнулся в сырую траву и заплакал. Горько, без сил, без злобы, для себя одного. И та первая взрослая русалка, Марфа, присела с ним рядом и сказала тихо:

– Ты, Венька, не сердись. Мы с тобой поиграем-поиграем, а надоест – отпустим…

– Ага, через сто лет? – ревет Венька. – Мне домой нужно! Меня родители ждут!

А Акулька ему вторит:

– Ой, ждут же дома-то!

– Эка невидаль – дома! – отвечают им. – Пождут-пождут да и забудут. А вот у нас, Венька, такие чудеса есть – нигде таких не сыскать! Да мы покажем тебе – пойдем в озеро!

– Еще чего, – буркнул Веня, и решил, что уж чего-чего, а утопить себя не даст.

– Да ты не боись, – смеются русалки, – ты теперь, с браслетиком-то этим, как рыба плавать будешь! Нырнешь – и ничего тебе не сделается. Мы людей давно уж не топим.

Уж так они уговаривали, да и любопытство взяло Веньку, захотелось проверить: а ну как это правда? Все равно домой не уйдешь. Разделся он и полез с русалками в воду. Обожгло его озеро холодом. А потом ничего – поплыл под водой, и легко ему плывется, вынырнуть не хочется. Русалки вокруг подбадривают, улыбаются, волосы, словно водоросли, струятся. Опустились на самое дно, а там – целый город. Глазам не верит Венька: неужто из коряг озерных можно такое построить? Терема высоченные, причудливые, камнями да раковинами разукрашены, а вокруг заросли трав подводных.

Не успел все рассмотреть, как почувствовал, что больше не может, и – наверх. Выскочил Венька на воздух, вдохнул шумно и поплыл к берегу. А русалки гомонят:

– Каково? Понравилось? Это что еще! Сейчас мы петь да плясать станем, вот поглядишь!

– Не хочу глядеть, – говорит Венька, натягивая футболку на берегу, – я спать хочу. Где тут спать у вас?

Русалки зашушукались.

– А проводи его, Акулька, к тому первому мальчику, – говорят, – под корягу.

– Не хочу я под корягой! – кричит Венька.

Да Акулька шепнула ему:

– Не бойся!

Взяла за руку и отвела к норе. Сел Венька на корточки, заглянул: будто ход земляной. Тут не то Акулька подтолкнула сзади, не то сам упал, только покатился он под горку. Глаза закрыл, чтоб земля не летела. Прикатился вроде. Смотрит – комнатка, из стен корни торчат, под потолком светильник, печурка топится, а в углу постель, и на ней мальчишка. Во все глаза на Веньку смотрит:

– Что, и тебя поймали?

Венька сел, отряхнулся, а сам так и уставился на него. Это ж надо – точь-в-точь фотография!

– Ты Кирюшка? – спросил Венька.

– Да, – удивился тот.

– Правда? Лесника сын?

Тут мальчишка подскочил к Веньке, за плечи схватил:

– Ты от папы? За мной пришел? Говори!

– Подожди, – высвободился Венька, – да ведь я считал – тебе четырнадцать лет уже должно быть!

Кирилл говорит с досадой:

– Это там у вас должно быть. А на этом поганом озере время не идет. Каким попал сюда, таким и остаюсь. Девять мне!

«Так что ж, теперь обоим навеки девять? – подумалось Веньке. – Ну уж не бывать этому! Вдвоем-то удерем отсюда».

– Я твой брат… Наверное. Почти что, – говорит он и давай Кирюшке рассказывать, как его из детдома забрали. Только тот вдруг рассердился, не поверил:

– Мои мамка с папкой не стали бы нового сына брать!

Тогда Венька подумал и вынул из кармана компас отцовский:

– Узнаешь?

– Папин, – прошептал Кирюшка.

– Пусть у тебя будет, – решил внезапно Венька. Кирилл компас схватил обеими руками:

– Спасибо… – и смотрел не него долго-долго. Венька говорит осторожно:

– Они тебя не забудут никогда. И фотография твоя на стенке висит. Правда!

Посмотрел не него Кирюшка, и видит Веня: поверил.

– А как ты меня нашел? – спрашивает. – По компасу, да?

Тут пришлось признаться Веньке, что не по своей воле он на озере оказался. Рассказал Кирюшке о своих приключениях, даже почти заплакал снова. Как увидел это Кирюшка, укрыл его одеялом из водорослей, налил чаю травяного, лепешку дал. И долго лежали они рядышком, про все на свете шептались: и про пса, и про коня, про маму с папой, где что нынче в доме стоит, да про что нынче в новостях рассказывают. Так и проговорили они до утра примерно.

Остался Венька жить на озере. Ничего жилось, бывает и хуже. Друзья-то рядом – Акулька с Кирюшкой. Можно вместе по берегам гулять, купаться до одури, кораблики из коры делать. Рассказывали друг другу многое: Акулька – про древнюю жизнь, Кирилл – про зверей и птиц лесных, Венька – про детдом.

На озере не шибко поймешь, ночь ли, утро ли: серый туман солнце не пропускает, низко-низко нависают черные ветви. А по ночам выплывала луна, расчищалось небо, ложился холодный свет на воду, на берега. Ее тише становилось, хотя и так тишина все уши, казалось, выест. Все замрет, все застынет, дышать боишься, чтобы жутковатой тишины не разрушить. Вот тут и выйдет из воды русалка Лукерья и пойдет не спеша по лунной дорожке. Идет в белом свете, не мигая, длинный балахон колышется – раз увидав, вовек не забудешь. А в руках у нее инструмент вроде лиры на обложке Пушкина: русалки такие умели делать из веточек да трав. Возьмет Лукерья лиру эту и заиграет потихоньку. А какая мелодия чудная! Нигде Венька такой музыки не слыхивал. И вот под эти-то звуки вылезают из воды русалки, кругом встают и начинают свои хороводы. Сперва медленно, медленно и молча все, а потом запевают хрустальными своими, серебряными голосами. Слова в тех песнях старинные: вроде как по-русски поют, да не разберешь ничего. Только грустно, тоскливо от их пения Веньке.

А после Луша как брякнет задорно струнами, как заиграет что-то совсем веселое! Подхватят русалки звонкую песенку, запляшут. Заполонили берега, кружатся, вертятся, хохочут. Выползет из озера водяной: борода косматая, рожа страшная, одет в лохмотья, глаза – как донца стаканов в столовке. Жуть! Сидит в камышах, щурится – улыбается на русалок.

Так вот оно и шло: то играешь на берегах, то смотришь на пляски русалочьи, порой задумаешься: много ли, мало ли времениминуло? Может, годы…

Как-то раз болтали ребята, влезши на большую иву. Говорит Акулька:

– А нынче Купальская ночь.

– Откуда ты знаешь?

– Да уж знаю, – отвечает. – Иван Купала – наш праздник. Ох, и повеселимся! Царица подарочки раздавать станет. А ну-ка, расскажите, что у вас в этот день делают?

Любила Акулька слушать мальчиковы рассказы о наших временах.

– Водой у нас обливаются! – смеется Венька.

Удивилась Акулька:

– Это еще зачем? У нас не обливались, – говорит. – Цветок папоротника, помню, искали.

– Это и сейчас еще ищут, – вспомнил Кирюшка.

– Ищут, да не найдут, – говорит Акулька. – Он цветет-то на сотое лето только, и всегда – возле нашего озера. Мы и не глядим, наскучил давно.

Тут Венька чуть с ветки не скатился.

– Да ну? – кричит. – Здесь? У вас?

– А где ж еще? Да вот, кажись, как раз сто лет назад и цвел. Нынче, стало быть, опять его увидим. Показать вам, что ли? Может, появился уже.

Конечно, показать! Слезли они с дерева, пробрались сквозь лопухи и осоку в папоротниковые заросли. Раздвинула Акулька листья руками, а там – цветет. Маленький, белый с голубым цветочек, вроде лилии. Красивый какой – загляденье. Любуются мальчики. Вдруг Венька говорит:

– Так ведь он желания исполняет?

– Исполняет, говорят.

– Так отчего же вы его раньше не сорвали, не загадали ничего?

– Не можем, Венечка. Не дается он. Вот сам попробуй.

Венька протянул руку к цветку, а тот как давай вертеться, извиваться. Да Веньку с Кирюшкой не зря родители учили ящериц ловить. Накинулись они вдвоем на цветок, изловчились, ухватили да как дернут! И тут вот какое чудо случилось: будто хлопнуло что-то, и пропал цветок… Не успел Венька и рта разинуть, как загремел откуда-то голос:

– Тайна озера в медальоне заключена, в том, который носит на шее царица русалочья. Коли открыть тот медальон, снимется проклятие и освободятся несчастные души, что томятся здесь, и отпустятся на волю, и упокоятся навеки. А коли есть у озера в плену живые люди, то вернутся домой невредимыми. Тот же, кто не пожелает участь подобных себе разделить, должен сделать то, что никто из подобных ему сделать не может.

Три раза все это повторил голос, и когда замолчал, долго еще ребята в тишине стояли, друг на друга смотрели. Наконец Венька говорит:

– Странно как-то… Мы и желание загадать не успели!

– Чего же нам еще желать? – говорит Кирюшка. – Мы домой вернуться хотим? Хотим! Вот и получается: раздобудем царицын медальон, и расколдуемся! Мы домой вернемся, а русалки перестанут быть русалками – упокоятся, умрут то есть, понимаешь? Они же ни живые, ни мертвые сейчас. Хм… – смутился Кирюшка, покосился на Акульку. А она и впрямь стоит ни жива ни мертва.

– А я как же? – спрашивает с печальным смешком. – Не хочу я упокоиться. Рано мне еще! Хочу вырасти – с вами, на земле! Солнышко увидать хочу. Возьмете меня с собой, а? Что для этого делать нужно?

А мальчики молчат – не знают. Тут вспомнил Венька:

– «Тот же, кто не пожелает участь подобных себе разделить, должен сделать то, что никто из подобных ему сделать не может». Это про тебя! Не хочешь с русалками идти? Так сделай то, чего они не умеют! Тогда пойдешь с нами… Поди, и тебя возьмут родители.

– Ну-ка, чего вы не можете? – спрашивает Кирюшка.

Пожала плечами Акулька:

– Да мы все умеем. Не умеем только с озера уйти. Плакать еще не можем.

– А я знаю! – закричал Кирюшка. – Земляника. Помнишь, Венька, твою землянику из храма? Они ее есть боятся.

– Точно! – отвечает Венька. – Тебе, Акулька, надо земляники наесться. Тогда с нами останешься… Наверное.

Побледнела бы Акулина от страха, да бледнеть ей некуда было. Затряслась она вся и говорит:

– Ой, нет, нет! Что угодно, не землянику только!

– Ты смотри, и она боится! – удивился Венька. – Ну чего ты? Это же ягода.

А Акулька свое:

– Нет, не стану! Давайте другое что!

– Что с ней разговаривать, – махнул рукой Кирилл. – Тащи, Венька, землянику, и все тут!

Венька сбегал за коробочкой. Земляника даже не испортилась ни капельки. Акулька глядит на нее, шарахается в сторону, кричит истошно:

– Уберите, уберите! А-а, не буду!

– Это надо, понимаешь? – говорит Венька и ягоду ей сует. Но она трясется вся и орет:

– Ой, сил моих нет, ой, не знаю, отчего, только не могу я это есть, хоть режьте!

– А на земле с нами жить хочешь?

– Хочу-у!

Кое-как удалось ей в рот одну ягодку затолкать. Закашлялась Акулька, сморщилась, словно лягушку проглотила:

– Батюшки, что за дрянь!

– Съела! – радуется Венька. – Давай-ка еще одну для верности.

– Пожалей ты ее, – говорит Кирюшка, – поди, и одной хватит.

Наступил вечер. Собрались на берегу русалки, все до одной. Музыка играет, смех звенит. Ребята втроем на кочке притихли, волнуются. Вот расступились русалки, и выполз из озера, пыхтя, водяной под ручку с красавицей царицей. Улыбнулась она – как лед сверкнул, да и говорит:

– Что, народ озерный, вот и праздник наш пришел. Пора мне одаривать вас. Просите, девицы, что душе угодно.

И стали девицы просить по очереди. Какая тонкой ткани из водорослей попросит, какая камушек самоцветный, кто гребень, кто дудочку. Царица взмахнет руками – раз – и появляется подарок. Колдует! Вот наконец дошла и до Акульки очередь.

– Ну, – говорит царица, – проси, Акулина, чего хочешь.

– Позволь, государыня, – робко говорит Акулька, – твой медальон хоть в руках подержать.

– На что тебе? – удивилась царица. Акулька молчит, голову опустила. – Ну нет, не дам. – говорит царица, – это мое. Проси другое.

Но Акульке ничего не надо больше. Тогда царица спрашивает Кирюшку:

– А ты, человече, чего желаешь?

– И я, – говорит Кирюшка, – тоже медальон.

– Вот ведь прицепились, – усмехается царица, – сказано: не отдам! Может, и тебе медальон надобен? – Веньку спрашивает.

– Мне не насовсем, – просит тот, – в руках подержать только.

Тут уж все русалки смеются, смеется и царица. Сдернула с шеи медальон, подняла над головой:

– Ну-ка, позабавимся, сестрицы! – да как бросит его! Не упал медальон – недаром он волшебный. Взвился в небо, полетел, на середине озера плюхнулся.

– Ловите, коли надо! – кричит царица, а все визжат, хохочут.

Венька со слезами к друзьям повернулся:

– Ну и как мы его теперь найдем?!

А у Кирюшки губы плотно сжаты – и что-то держит в кулаке. Смотрит Венька: компас отцовский! Стрелочка качнулась и будто зовет, дорогу указывает. Кирюшка компас Акулине протянул и шепчет:

– Ищи! Он тебе дорогу укажет, вот увидишь.

Акулька сразу все поняла. Схватила компас, нырнула в озеро. Не успели русалки отсмеяться, как снова она показалась: в одной руке компас зажат, в другой – медальон. Выскочила мокрая на берег, а мальчики руки к медальону тянут. Как же раскрыть его? Сзади русалки напирают:

– Что они? Что делают там?

А царица издалека:

– И не трудитесь: не открывается он!

Только Веньке один камушек на крышке подозрительным показался: очень уж на ягодку-землянику похож. Ковырнул его ногтем – и вот оно чудо-то: раскрылся!

И в тот же миг налетел ужасный ветер, стал медальон из рук вырывать. Уцепились за него ребята втроем. А ветер все сильнее! Валит визжащих русалок на траву, ветки ломает, волнует озеро так, что брызги летят. Венька, Акулька и Кирилл лежат на земле, вихри одежду рвут, волосы треплют. И вдруг поднялась царица на ноги, воздела руки вверх и закричала:

– Девицы! Глядите – солнце!

И точно, куда ночь делась? Где луна? По синему летнему небу несутся облака, и солнце припекает, и светит вовсю! И упала царица на колени, да вдруг зарыдала:

– Девицы! – причитает, – Да что ж это? Да как же мы забыли-то? Ах, вставайте скорее! Вот оно небо, рядом! Кончилась тоска наша, мука кончилась. Плачете? Ну так плачьте, хорошие! Ведь вы – люди! Вспомнили?

И русалки заплакали… Да какие русалки? Это и впрямь люди, живые девушки стоят да девчонки. Живые, румяные, взволнованные. И волосы по ветру вьются – белые, черные, рыжие. Начала Лукерья, и все подхватили самую чудесную, самую странную песню, подобной которой никто вовеки не слыхал. Слова не разобрать, только ясно, что все в них: и холодные воды, и тоска вековечная, и свобода, чистая, как солнце.

Смотрит Венька: да ведь уже и девушки – не девушки. Птицы это поют, большие белые птицы кружат над озером и поют человеческими голосами! Потом уже Веньке вспомнится: может, показалось? Может, ангелы то были? Теперь не узнать… Остались в памяти только прекрасные белые крылья. Пролетая над ребятами, кричат:

– Акулька! Летим с нами! Радость-то какая!

Но Акулька, закусив губу, мотала головой.

И взмыли птицы эти в самое небо, и потонули в ярком солнечном сиянии. А гадкий водяной метался, метался по берегу, силился ухватить хоть одну. Раздувался от бессильной злобы, и, когда скрылась в вышине последняя птица, лопнул – ба-бах – с жутким грохотом.

И все стихло…

Венька медленно, медленно поднял голову. Не было больше в руке медальона. Делся куда-то. А Кирилл и Акулька лежали рядом, на траве, среди ромашек. Толкнул Венька Кирюшку, тот поднялся:

– А? – сел осторожно и на Акульку кивает: – Чего это она?

Лежит Акулька без движения, как неживая. И стала она другая: волосы русые, кожа человечья. Обычная девчонка. Венька давай ее трясти, а Кирюшка сунул зачем-то в рот земляничину.

Тут вздохнула Акулька и открыла глаза:

– Господи, красота-то какая …

И только тогда огляделись они по сторонам и увидели… Озеро не узнать! Зазеленели, зашумели кругом деревья, вместо лопухов да осоки стелется по берегам мягкая травка, шмели на цветы налетели. В ветвях, вон, белка скачет, а уж птицы звенят на все голоса! Кукушку всех слышнее. Вода чистая, голубая, и колышет ее теплый ветерок. Так радостно о берег плещется – вот бы искупаться в такое утро! А земляника-то, матушки! До чего же много ее кругом! И небо яркое – аж глазам больно, и до каждой ягодки, до каждой капли росы дотянулось доброе летнее солнышко.

Долго сидели ребята, молчали да на красоту эту глядели, наконец сказал Кирюшка:

– Пора нам с вами домой.

Пора… Ох, пора. Заждались вас дома, все слезы выплакали в уютном домике на краю леса. Поднялись они тихо, и Венька сказал, глядя в небо:

– Вот, Акулька, если б ты земляники моей тогда не поела, была бы сейчас с ними… Улетела бы раньше срока.

А Акулька засмеялась и говорит:

– Не в ягодах тут дело!

– А в чем же?

– Да ведь русалки – мне, то есть, подобные… Они знаете, чего не умели? Не могли вот, а я – смогла?

– Чего?

Улыбнулась Акулька:

– Да любить же. Солнце вот любить. Вас. Жизнь любить! Э-э-эх!

И, раскинув руки, с громким хохотом пустилась она бежать по траве в гору, дальше, дальше от озера. И, переглянувшись, бросились за ней Кирюшка с Венькой. Бегом домой через летний звенящий лес!

 

Что еще сказать? Тем же летом написал лесник в институт письмо, что, дескать, найден среди леса старинный храм. Шуму было! Опять Венька в газету попал. Мы, археологи, приехали и раскопки там начали. И уже много, скажу я вам, интересного откопали! Дочка лесникова, Акулька, помогала нам. Вот здесь, говорит, кладбище было, а тут изба стояла. И ведь не ошибалась, такая молодец! А в озере мы ничего не нашли. Пусто там. Даже рыбы нет. Зато купаться – одно удовольствие! И земляника по берегам растет крупная, сладкая, прямо как та, что Венька в храме нашел.

Насчет цветка папоротника вот только не знаем: зацветет ли еще когда? Условились мы – если кто доживет, через сто лет приехать к озеру и поискать. Вот тогда и увидим.