«П. Ушкин и пиксели». Ая эН

Ая эН

Подходит читателям 10+ лет.

 

Все эти истории приключились с Пашкой Ушкиным на самом деле.

Поэтому они абсолютно нереальные.

  1. Секрет П. Ушкина

Пашка Ушкин – самый маленький ученик в классе.

У него пухлые губы, кучерявые волосы, мокрые от волнения ладошки и странный, не такой как у всех остальных, взгляд на мир. Очень у него «фантазёрный» взгляд на мир. Просто чересчур просто.

Так получилось, что в прошлой жизни Пашка был маленькой морской черепашкой, а в следующей собирается стать великим сухопутным гипнотизёром. Сейчас жизнь у него промежуточная, обыкновенная, только Пашка об этом пока не подозревает. Он почему-то совершенно не помнит, что был черепашкой, и даже не догадывается, какая слава ждёт его всего через каких-нибудь двести лет. Пашка ещё не отвык смотреть на окружающих, прячась в панцирь, и ещё не привык к тому, что эти окружающие могут делать все, что он только пожелает.

Пашка Ушкин просто сидит на своей последней парте и живёт немножко не так, как все. Самую – самую капельку. Вот так примерно…

2.   Любимая картина П. Ушкина

Как-то раз Пашка Ушкин побывал в Третьяковской галерее и вернулся оттуда под большим впечатлением от увиденного. Особенно ему понравилась одна известная картина. Снять её на мобилку он не сообразил, так что попытался рассказать о ней своим одноклассникам словами. Одноклассников звали Вообщеговоря Ваня и Короче Вася.

– Это очень красивая картина, – сказал Пашка. – Она написана маслом. Внизу сидит мама, а над ней – три сына. Или дочки. Вернее, двое детей сидят над мамой, а один – сзади.

– Дети над мамой? – удивился Короче Вася. – Интересно, а что они делают? Что ли с горки катаются?

– Не, они по деревьям лазают.

– А мама что делает?

– Ничего не делает! Сидит себе, зубы скалит.

Ваня и Вася обалдели и многозначительно переглянулись.

– Как это «зубы скалит»? – спросил Вообщеговоря Ваня. – Почему?

– Откуда мне знать, почему? – пожал плечами Пашка Ушкин. – Может, ей жарко. Лето ведь вокруг, а она в шубе. Или просто покусать кого хочет…

– Мама?! Покусать?! А полиция куда смотрит? – не выдержал Вася.

– Да какая ещё полиция! – вскричал Пашка. – Откуда в сосновом лесу полиции взяться? Ну, вы прямо ничего в живописи не понимаете! Неучи!

Ушкин обиделся и ушел.

– Вообще говоря, чудной он всё-таки, – провожая Пашку долгим взглядом, вздохнул Вообщеговоря Ваня. – Разве может в картинной галерее висеть такая дичь?

– Конечно, нет! – полностью согласился с ним Короче Вася. – Ты, короче, не парься. Хочешь, я тебя лучше конфеткой угощу?

И Вася протянул Ване немного помятую шоколадную конфету, которая завалялась у него в кармане. На фантике были нарисованы три медведя как на картине Шишкина «Утро в сосновом бору».

 

3.   Папа П. Ушкина

Когда у Пашкиного папы ломается компьютер, он становится не человек. Пашка сразу же садится за уроки, мама уходит к подруге, а кот Тик-Ток забирается на шкаф и старается оттуда не высовываться.

Ушкин-старший прикладывает нечеловеческие усилия для починки компа, после чего хряпает со злости какой-нибудь деталью об пол и бежит покупать новую клавиатуру. Или новую мышь. Или ещё что-нибудь. Пашка тут же перестаёт делать уроки, мама возвращается от соседки, а кот Тик-Ток слезает со шкафа и начинает умываться.

Пашкина мама входит в комнату, видит нечеловеческий погром, учинённый папой, и тоже становится нечеловек. Она орёт пронзительным нечеловеческим голосом и хватается за пылесос, веник и тряпку. Пашка сразу же садится за уроки, Тик-Ток привычно заползает под диван, а вернувшийся папа, чувствуя ситуацию на расстоянии, идёт погулять с новой клавиатурой под мышкой.

Иногда Пашка Ушкин пытается брать пример со своих родителей. Пашка закрывает глаза и представляет себе, что он – не человек. Он нереален, виртуален, не-всам-деле-шен… Он вопит дурным синтезированным голосом и рассыпает на пиксели учебник по физике.

А дальше представляет себе Пашка, как мама от его ора привычно забирается на шкаф, кот Тик-Ток отправляется по магазинам к соседке, а папа пытается втиснуться в щель между диваном и полом. Щель можно увеличить, раздвинув пальцами, как на экране планшета. Или сжать. Или искривить. Или превратить в смайлик.

На этом месте Пашка начинает смеяться, и опять становится человек. Он открывает глаза и идёт смотреть, как папа возится с компьютером. Времени у Пашки не очень много. Потому, что если у папы и не сломается компьютер, то обязательно произойдёт ещё что-нибудь.

4.   Кузины П.Ушкина

У Пашки Ушкина есть две двоюродные сестрёнки – Лёлечка и Лялька. Очень разные. Лёля – высокая и стройная. Ляля – тощая и длинная, как каланча. Лёля – рыженькая, как солнышко. Ляля – конопатая, как неизвестно что.

Пашкины родители сестрёнку Лёлю балуют почем зря. То куртку ей новую купят, то кофточку, то смартфончик. А сестре Ляле с родителями не везёт. И в куртке ей приходится ходить в такой же, как у сестры, и мобилка у неё кринжовая[1], разряжается в момент… Вот собираются сестры гулять. Лёля залезет в любимую шкатулочку и как начнет заколочки с бантиками перебирать – просто одно лучше другого. А бедной Ляле волосы подобрать нечем, всё у неё поломанное.

Больше всех на свете Лёля любит свою бабушку. Ещё бы её не любить! Знаете, какая замечательная эта бабушка? И пирог вкусный испечот, и варежки внучке свяжет – ни у кого в городе таких красивых не сыщешь. А Ляле с бабушкой не повезло. Ужас, что у неё за бабушка! Пироги она, правда, тоже печот, но вы только представьте: вместо мороженого с конфетами на сладкое какой-то пирог с клюквой трескать! А варежки Лялина бабушка связала – так их же вообще не надеть: яркие, за версту видно. Ни у кого таких нет, сразу ясно, что доморощенные какие-то.

И с учителями тоже непонятно что. У Лёли учителя в школе – просто класс, с репетиторами заниматься не надо. Особенно математичка, самая сильная. Последнему двоечнику и то объяснит так, что ему всё понятно становится. А у Ляли математичка – хуже некуда. Такая строгая! Просто не отвяжется, пока своего не добьётся.

Эх, да что там говорить. Одно только общее у Пашкиных сестрёнок и есть: Лялька и Лёлечка – близняшки.

5.   Пашка Ушкин – оруженосец

Рыцарю Львиная Печень по имени сэр Джекобс Печенкин был совершенно необходим оруженосец. И конечно, им должен был стать Пашка Ушкин из класса, в котором вёл уроки технологии Львиная Печень. Пашка давно и прочно занял почотное место в сердце сэра Джекобса, и также давно догадался об этом. Пашка видел, что сэр Джекобс улыбается ему как-то особенно, не так, как всем. И здоровается с ним персонально, не так, как со всеми. А иногда во время урока Пашка ловил на себе внимательный, изучающий взгляд своего кумира.

Учитель Сан Саныч Печенкин работал преподавателем всего второй год, а если говорить точнее, то даже не работал, а так, подрабатывал. По вечерам он учился в каком-то институте, в свободное время увлекался спортом и девушками. Но оруженосец Пашка знал, что на самом деле всё это так, прикрытие. На самом деле Сан Саныч был рыцарем. Ему нужны были мечи, схватки, поединки, трудные дороги сквозь непроходимые леса, надушенный платочек прекрасной дамы в кармане у сердца и верный оруженосец, следующий за ним по пятам, куда бы они ни направлялись. Пашка не был уверен, но надеялся, что когда-нибудь это произойдёт: Львиная Печень подойдёт к нему на большой перемене и скажет:

– О, Пашка Ушкин! Стань моим оруженосцем. Мы будем ездить по стране и восстанавливать справедливость.

И тогда оруженосец Ушкин скажет:

– На чём же мы будем ездить, ведь у нас нет лошадей?

А рыцарь Львиная Печень ответит:

– О, это не беда. У дамы моего сердца есть прекрасный джип, и она его нам одолжит. Или поедет с нами за компанию, чтобы было, кому чинить этот джип, если он поломается. А то я в машинах ничего не понимаю.

 А оруженосец Майкл попросит:

– А можно мы возьмём с собой отличницу Лушу Всех, чтобы она занималась хозяйством и жарила шашлыки на привалах?

И рыцарь Львиная Печень немного подумает и ответит, что если шашлыки, то, пожалуй, можно. И Пашка обрадуется, и тотчас же позвонит Луше, а Луша такая замечательная девчонка, совсем не то, что остальные, и она скажет…

– Ушкин! Между прочим, через пять минут звонок. И я не могу понять, чем ты занимался целых два урока? У всех остальных уже табуретки готовые, а у тебя даже ножка не выточе… Что это?

И сэр Джекобс Печенкин решительно отобрал у оруженосца Пашки то деревянное нечто, чему полагалось стать ножкой от табурета. Это был небольшой меч. Или большой нож. Или что-то аналогичное. Разбираться в том, что это такое, у сэра Печонкина ни времени, ни желания не было. Через пять минут в дневнике оруженосца Пашки появилась запись: «Ваш сын занимался на уроках технологии изготовлением деталей для холодного оружия. Прошу принять меры». Но больше всего оруженосца Пашку Ушкина потрясла подпись под этим вопиюще несправедливым посланием. Вы думаете, там было написано «Рыцарь Львиная Печень»? Нет. Вы думаете, там было написано «Сэр Джекобс Младший» или что-то в таком духе? Тоже ошибаетесь. Твёрдой рукой в дневнике Пашки Ушкина было выведено: «Учитель технологии, Печонкин Александр Александрович».

И оруженосец Пашка с огорчением понял, что рыцарю Львиная Печень по имени сэр Джекобс Печонкин никакой оруженосец вовсе не нужен. Более того. Самого рыцаря с таким именем в природе, увы, не существует.

6.   Как Пашку обозвали джентльменом

У Пашки в портфеле лежало яблоко.

Джентльмен Пашка хотел угостить яблоком леди Лушу. Луша Всех была самой классной в классе девчонкой, невозможной отличницей и почти настоящей леди.

Но если бы Пашка просто так при всех угостил Лушу, то все бы стали обзывать его джентльменом, а потом всячески троллить и хейтить[2]. Пашка хотел быть джентльменом, но не хотел, чтобы его так обзывали и троллили.

Тогда он спрятал несъеденное яблоко, подошел и дернул Лушу за косичку.

  Луша хотела быть леди, но не хотела, чтобы её дергали за косичку. Лушины инстинкты взяли вверх. Луша схватила с парты тетрадку и со всей дури стукнула Пашу.

Паша взял портфель и треснул Лушу.

Тут откуда ни возьмись, вошла Марьиванна, покачала головой и обозвала Пашку джентльменом.

– Эх ты, джентльмен! – сказала она.

С тех пор из-за какого-то несъеденного яблока все обзывают джентльмена Пашку джентльменом. Хорошо хоть не троллят. Вот такая неприятная история.

7. Пашка Ушкин и старушка с проспекта Вернадского

После того, как из-за несчастного несъеденного яблока все в школе стали называть джентльмена Пашку джентльменом, его другу Вовочке Обалдуеву внезапно стало обидно, что он не джентльмен, и он тоже решил срочно стать джентльменом. Только он не знал, как это сделать. Это в какие-нибудь отличники выбиться – пара пустяков: учи уроки да тяни руку – вот ты через пару месяцев и отличник. А с джентльменами все намного сложнее. Джентльменом надо становиться потихонечку, ненавязчиво. Вот, например, взять школьные сумки. Казалось бы, чего проще: помог Луше эту тяжесть до дому донести – и ты уже джентльмен. Но попробуй просто так к этой Луше подойти: «Ну-ка, Луша, отдавай рюкзак!», а она тебе: «Фи, дурак!» И все. Приехали. Теперь на всю оставшуюся жизнь он, Пашка – джентльмен, а ты, Вовочка, – фидурак. Вот если бы Луша догадалась сама попросить его понести её рюкзак… Нет, если хочешь стать настоящим джентльменом, надо терпеливо ждать подходящего случая. Вовочка ждал.

  И вот в один из грустных мартовских дней, когда уже так хочется тепла и солнышка, а на дворе ещё тучи и гололед, перед самым международным женским днем, такой случай Обалдуеву подвернулся. Уроки наконец окончились. Луша привычно схватила свой рюкзачок и утопала домой совершенно самостоятельно, а Пашка с Вовочкой пошли сами по себе. Они шли по проспекту Вернадского и перекидывались теннисным мячиком. И как раз в тот самый момент, когда Вовочка уже окончательно решил, что сегодня выбиться в джентльмены ему опять не удастся, на их пути, откуда ни возьмись, возникла маленькая старушка с птичьим взглядом и толстыми очками и попросила мальчиков помочь ей перейти через улицу. Если уж говорить начистоту, взгляд был у неё не просто птичий, а куриный и глуповатый, вид довольно неряшливый, а характер упрямый. Короче говоря, особо приятного впечатления она не оставляла. Ну, что поделаешь, жизнь есть жизнь, и не все старушки в ней похожи на мисс Марпл[3].

Вовочка деловито оглядел старушку и решил, что за полным отсутствием более подходящих кандидатур она вполне может сойти за пожилую респектабельную леди. Вовочка приосанился, сглотнул слюну, вежливо наклонил голову в знак полнейшего совпадения его желаний с желаниями пожилой леди и приготовился к первому в своей жизни осознанному джентльменскому поступку. Боковым зрением джентльмен Вовочка засёк увлеченно снимающих на мобилку голубей леди Лушу и леди Дашу, и их присутствие развеяло его последние сомнения. «Они точно ща-а-аз с голубей на меня переключатся, и тут же видосик в Инстаграм выложат!» – понял Вовочка.

– Будьте добры, вцепитесь покрепче в мою руку, – сияя предусмотрительно начищенными с утра зубами, заворковал Вовочка, – и я перетащу вас через… Осторожно, тут бордюрчик… Левой ножкой сюда…

– Подождите! – вдруг перебил джентльмена Вовочку джентльмен Пашка. – Вы что, совсем рехнулись! Тут же нельзя переходить. Посмотрите, какое движение! Вон же подземный переход на следующем перекрёстке!

Вовочка остановился.

– Чегось? – спросила бабка.

– Нельзя тут переходить, – повторил Пашка Ушкин. – Под машину попасть можно. Вам в переход надо.

– В переход, в переход… – заворчала бабка. – В переход спускаться надо, почитай, полчаса. Потом подыматься час. Да ещё до перекрёстка ковылять. А мой дом вон, напротив. И камер тут нету!

– Все равно нельзя, – настаивал Пашка. – Камер нет, а машины есть.

– А ты меня не учи! Мал ещё учить. Я здесь ещё школьницей, можт, через дорогу бегала!

Пашка махнул рукой и повернулся к Вовочке:

– Вов, давай её в переход. Не дойдём мы тут с ней.

Девочки доснимали голубей и собирались расставаться: Даше было направо, а Луше – прямо.

– А ты боишься, так не примазывайся! – громко сказал Вовочка. – Тоже мне, джентльмен, – боится бабушку через дорогу перевести!

Девочки, кажется, услышали. И даже телефоны из карманов опять подоставали. Вовочка воодушевился:

– А ей, может, по ступенькам спускаться трудно! И идти вообще трудно!

– И подниматься, подниматься, милок – беда! – вставила бабка, с надеждой глядя снизу вверх на джентльмена Вовочку.

Джентльмен Вовочка осклабился. Джентльмен Пашка беспомощно оглянулся на с любопытством смотрящих на них одноклассниц.

– Вовка! – отчаянным шёпотом процедил Пашка. – Пошли по подземке.

– Ха! – таким же шёпотом ответил Вовочка. – Ни-за-что!

И он решительно взял старушку под локоть. Пашка обречённо махнул рукой и поплёлся к переходу, не глядя ни на Вовочку с бабкой, ни на девочек, особенно на Лушу Всех.

Леди Луша наблюдала с тротуара за тем, как джентльмен Вовочка и слабоумная старушка лавируют между потоками машин, спешащих в обе стороны огромного проспекта и ничегошеньки не снимала. А слушала леди Дашу, непринуждённо болтающую языком и рюкзаком одновременно.

Пашка шёл и с досадой думал о том, что поступил он неправильно, что надо было предотвратить… А может, наоборот, помочь? Как правильно-то?

А Вовочка с бабушкой благополучно перебрались через проспект Вернадского и ничего, ровным счетом ничего страшного с ними не случилось. Напрасно Пашка сеял панику – все обошлось.

На этот раз, к счастью, все обошлось.

8. Паша, Луша и спящая красавица из Приокского заповедника

Один раз, ещё в прошлом году, леди Луша заблудилась в заповеднике. Заповедник был Приокско-Террасный. Просто так получилось, что леди Луша Всех заболталась с джентльменом Пашкой Ушкиным во время экскурсии, и они сами не заметили, как отстали от коллектива. И все бы ничего, поскольку всегда можно выйти по навигатору или вызвать спасателей, но… Но вот только телефон Луши оказался полностью разряжен, а Пашка свой вообще дома забыл.

Как только леди Луша и джентльмен Пашка обнаружили, что заблудились, и связи с цивилизацией нет, они не стали переживать и нервничать, а слопали по шоколадке и решили выбираться из заповедника, куда глаза глядят.

Сказано – сделано. Джентльмен Паша мужественно взвалил на плечо промокшую сумку леди Луши, а леди Луша женственно улыбнулась и сделала вид, что она нисколько не натёрла левую ногу и вообще верит в то, что они отсюда когда-нибудь выберутся.

– Да-а… – сказала Луша. – Теперь я понимаю проблему героев Пушкина в рассказе «Метель»!

– Угу, – согласился Ушкин. – Нам хотя бы с погодой повезло, тепло…

Вот шли они, шли, и вдруг видят – стоит архитектурное сооружение конца XVII – начала XVIII века. Одним словом, типичный исторический памятник.

– Гляди-ка, музей! – обрадовался Пашка. – Может, тут и телефон есть. Илии зарядка. Или вахтер с билетами.

Но ни вахтера, ни телефона с билетами в замке почему-то не оказалось. Там было полно пыли, паутины и всякого мусора, а на самом верху, за ржавой, не желающей открываться дверью, они обнаружили маленькую, не больше Луши, девочку. Девочка была одета в карнавальный костюм средневековой принцессы. Она лежала на покрытой бархатом софе и вроде бы находилась в состоянии анабиоза. Рядом с ней почему-то валялось старое деревянное веретено.     

– Кажется, она спит! – прошептал Пашка Ушкин. – Может, не станем её будить?

Луша Всех грациозно приложила ухо к груди спящей девушки. (Как истинная леди, леди Луша ходила на курсы будущих медсестер и успела там кое-чему научиться.)

– Она не спит! – заявила леди Луша, окончив обследование. – Она находится в бессознательном состоянии, и мы должны ей помочь!

Джентльмен Пашка засучил рукава, глубоко вздохнул и стал делать девушке искусственное дыхание. (Как истинный джентльмен, джентльмен Паша тоже умел оказывать первую помощь пострадавшим.)

Спустя некоторое время девушка пришла в себя, сонно огляделась по сторонам, улыбнулась джентльмену Паше нечищеными двести с лишним лет зубами и недовольно уставилась на Лушу.

– А ты что тут делаешь? – спросила девушка.

– Мы заблудились! – объяснила Луша. – Потом нашли вас, и Паша сделал вам искусственное дыхание, потому что вы были в бессознательном состоянии. Меня зовут Луша Всех, но не потому, что я лучше всех, а потому, что…

            – Бэ-э-э! – ответила девушка Луше и повернулась к Пашке. Она внимательно осмотрела его с ног до головы и зевнула.

            – Значит, так, – сказала девушка. – Я – спящая принцесса и, наконец, просто красавица. Ты меня поцеловал и теперь должен на мне жениться. Вопросы будут?

            Пашка покраснел и искоса посмотрел на Лушу. Леди Луша с достоинством стояла в сторонке и вмешиваться не собиралась.

            – Больно нужно мне было тебя целовать! – пробормотал Пашка. – Я тебя в чувство приводил.

            – Но приводил же! – поймала его на слове принцесса.

            Пашка попятился. Тут дверь со скрипом отворилась, и в комнату вошел лесник дядя Мотя, вооруженный пышной бородой и настоящими охотничьими сапогами.

            – Что это вы тут делаете? – строго спросил дядя Мотя. – Это исторический памятник, он требует срочной реставрации и временно закрыт для посещений. Здесь посторонним нельзя находиться. Или вы браконьеры?

            – Мы не знали, что здесь нельзя находиться! – сказал Пашка. – Мы заблудились. Случайно. Честное слово. Мы думали, здесь телефон есть, а тут только принцессы какие-то…

            – Телефон-то у меня есть, – задумчиво проговорил дядя Мотя, как-то странно поглядывая на спящую красавицу, – а вот что касается принцесс… Уж не знаю, сколько этим принцессам повторять, что музейные экспонаты брать для игр категорически запрещается!

            Дядя Мотя подошел к принцессе и бережно снял с её головы корону.

            – Сейчас же положи все на место и иди делать уроки! – строго сказал дядя Мотя.

            Принцесса надулась и ушла домой делать уроки. А дядя Мотя проводил джентльмена Пашу и леди Лушу к их автобусу. И учительница Марьиванна очень обрадовалась, что Паша с Лушей живы и здоровы, и не надо вызывать службу спасения. А потом все поблагодарили дядю Мотю, нафотографировались на память и уехали в Москву к родителям, и джентльмен Паша на всякий случай проводил леди Лушу до самого подъезда, чтобы с ней опять случайно чего-нибудь не произошло.

            – Паш, а Паш! – спросила леди Луша джентльмена Пашу, когда они стали прощаться. – А если бы эта, ну… принцесса, действительно оказалась бы принцессой, ты бы на ней женился?

            Джентльмен Пашка презрительно хмыкнул.

            – Да ты что, Луша! – убежденно сказал джентльмен Пашка. – Я вообще никогда, никогда, никогда в жизни не женюсь…

            Луша разочарованно вздохнула.

            – …на принцессах! – добавил джентльмен Паша, когда леди Луша медленно растаяла за первым лестничным поворотом.

Пашка тоже пошел домой. А по дороге он решил на некоторое время перестать быть джентльменом. Например, до окончания школы. Или до следующего утра хотя бы.

9.   Ушкин, Пушкин и процесс обучения

Литературу в Пашкином классе ведёт замечательный педагог Анатолия Марьяновна. Анатолия Марьяновна ведет не только литературу. Ещё она ведёт здоровый образ жизни: не курит, не злоупотребляет пивом и каждое утро делает зарядку. Хоть и мысленно, но всё-таки делает.

Однажды на уроке литературы произошло вот что.

– Уважаемый Ваня! Не могли бы вы не в службу, а в дружбу провести вместо меня урок литературы, а я тут пока пойду, покурю, – безразличным голосом попросила Анатолия Марьяновна Вообщеговоря Ваню, едва войдя в класс.

 – Вы курите?!! – ахнул класс.

Возможная отличница Дашенька Машенькина схватилась за сердце и посмотрела на невозможную отличницу Лушеньку Всех. Луша Всех была близка к вертикальному полуобмороку, то есть восседала за партой, закатив глаза к потолку и вытянувшись стрункой в ту же сторону. Дашенька тут же закатила глаза и постаралась приобрести такое же положение в пространстве. Пространство немного искривилось, но выдержало.

 Анатолия Марьяновна покраснела для порядка и вздохнула:

 – Нет. Я не курю. Совсем не курю. Это у меня с детства…

 Класс облегчённо вздохнул. Дашенька подняла руку, возвращая пространство в первоначальное положение, и с укоризной спросила:

– А почему вы попросили Ваню провести вместо вас урок литературы?

– А сами курить собираетесь? – добавила Луша.

– А что делать? – вздохнула учительница. – Что мне ещё сделать, чтобы уговорить Ваню принять активное участие в процессе обучения? Я долго думала. Очень долго. Вчера я продумала всю триста четырнадцатую серию своего любимого сериала. Другого выхода нет. Ваня! Выходи к доске проводить урок. А я пошла …курить.

 Анатолия Марьяновна вздохнула ещё тяжелее и тихонько вышла из класса. Класс молчал. Вообщеговоря Ваня молчал сильнее всех.

 – Иди к доске! – набросились все на Ваню, – Из-за тебя человек своё здоровье губит, а ты …

 – Подумаешь! – пробурчал Ваня, – Мой папа, например, своё здоровье по пачке в день губит, я же вместо него на его работу не хожу…

Но всё-таки он вышел к доске и заглянул в рабочую тетрадку Анатолии Марьяновны.

 – А-а! – обрадовался он, – Про это я знаю! Это я вам сейчас расскажу! Я про это кино видел.

 – Валяй! – махнул рукой друг Вообщеговоря Вани Короче Вася, – только короче!

 – Словом, как бы жил-был один мужик…

 – Это сказка? – вежливо удивилась Луша Всех.

            – Да нет! – ответил Ваня, – В реале жил. Конкретный такой прикольный мужик… Сашей звали. Его ещё убили потом…

 – Надо же! Как жалко! – воскликнула Дашенька, – А убили из бластера?

 – Ты что?! Из пистолета. Это же сто лет назад было или даже двести.

 – А куда попали? – заинтересовался Вовочка.

 – Не помню, – признался Ваня.

 – А контрольный выстрел в голову был? – спросили близнецы Чугунькины.

 – Нет! – уверенно ответил Ваня, – Вообще говоря, он ещё потом некоторое время мучался. Недобили его.

 – Вот гады! – единогласно решили все.

 – А компания его кому перешла? – спросил Вовочка.

 – Не было у него никакой компании и никакого бизнеса. У него имение было. Только он всякими этими глупостями не занимался. Он сказки писал.

 – А-а! – закричал вдруг Короче Вася, – Так это же Андер-сон!

 – Сам ты Андер-сон! – презрительно сказала Луша. – Андерсена, между прочим, никто не убивал. Он жил долго и в меру сил счастливо. А кстати, какие сказки этот классный мужик писал?

 – Я, вообще говоря, только одну видел. И то переделанную на современный лад.

 – А-а-а! Про ворону! – воскликнула Даша. – Я этот мультик тоже видела! «Однажды раз вороне, а может, не вороне, а может быть, собаке…»

 – Да не про ворону! – заорал, выходя из себя и тут же возвращаясь обратно, Ваня. – И вообще, что вы меня перебиваете всё время? Так я никогда не закончу, а Анатолия Марьянна попадет в больницу.

 – Мы тебя перебиваем, потому что ты рассказываешь без подробностей! – объяснила Даша, – И торопишься.

 – И тянешь, – добавил Вася, – Короче надо, динамичнее…

 – И ближе к тексту, – сказала Луша, – вот чтоб как у автора, так и у тебя.

 – Ну и от себя маленько добавь, – попросил так и не ставший джентльменом Вовочка. – А то, как говорится, на автора надейся, а сам…

            Ваня глубоко вздохнул. Получилось у него это вполне профессионально – почти как у Анатолии Марьяновны. Подождал, пока все начнут его снимать. И начал рассказывать. Не торопясь, не затягивая, короче, динамичнее, ближе к тексту и со всеми подробностями. Вот так:

 – Жил-был лох со своею лохудрой у самого синего моря. Жили они в подземке и была у них одна лоханка. Лох увлекался рыбалкой и ловил неведомо как рыбу. Один раз лох поймал золотую рыбку, и синее море через какой-то период помутилось. Рыбка как такое увидела, так и заорёт нечеловеческим голосом: «Отпусти меня, кому говорят! Гляди, чо творится: в море нарушилось экологическое равновесие из-за пойманной меня!» Лох так и отпал оттого, что рыба разговаривает. Сначала он хотел говорящую рыбу продать, и купить своей лохудре новую стиральную машину. Потом он решил сделать на рыбке рекламу и построить коттедж с гаражом и сауной. Потом он сообразил, что выгоднее создать свое собственное рыбье шоу, а свою лохудру баллотировать в президентши, чтоб ходила она в дорогих побрякушках, и чтоб служили ей все на побегушках. А потом лох подумал: «А на кой ляд мне вся эта канитель?» И он отпустил золотую рыбку и, как зомби, пошёл в свою подземку. Пришёл, а там сидит его лохудра, а перед ней старая лоханка. Всё!

 Тут как раз прозвенел звонок, и все зааплодировали. В класс вбежала Анатолия Марьяновна, до слёз растроганная Ваниным участием в процессе обучения.

 – Вам, наверное, из-за меня плохо, – уже почти профессионально вздохнул Вообщеговоря Ваня.

 – Что ты! – воскликнула Анатолия Марьяновна. – Я же не курила! Я за дверью стояла и на диктофон записывала. Вообщеговоря! Я…

Тут кто-то всхлипнул. Это был Пашка.

– Ты чего, Клюшкин? – изумились его друзья.

Пашка ничего не ответил. Он отвернулся от всех и вытер нос пальцем.

– Ему Пушкина жалко! – догадалась за всех Анатолия Марьяновна. – И правильно, что жалко. Честно говоря, наш Ваня просто поиздевался над великим русским поэтом. Да и мы все…

– Мы же не со зла! – перебила её за всех отличница Луша. – Я, например, на все сто про за Пушкина. Писал бы себе да писал. Так нет же! Его – бах! – и всё тут. Вот вечно у нас всё не как у людей!

– Мне лично тоже Пушкина жалко, – вставила Дашенька Машенькина.

– А мне себя жалко! – выдал вдруг Пашка. – Мне никогда так не написать!

– Да, тебе не написать, – тихонько согласилась Луша.

– Как Пушкин не написать? Почему не написать? – возразила Анатолия Марьяновна. – Ещё как написать! У вас даже фамилии похожи – Ушкин и Пушкин. А если тебя взять с инициалами, так вообще получится П.Ушкин. И потом… Вон, к примеру, Ваня. Тоже не Пушкин, а как здорово нам его сказку рассказал!

– Здорово, – грустно ответил Пашка. – Но мне никогда так не рассказать!

– Не рассказать ему… – эхом отозвалась Луша, во все глаза глядя на Пашку.

Глаза у Луши были огромные и прозрачные, лучше всех, и из этих глаз сейчас вдруг покатились такие же огромные и чистые слезы. Луша Всех и сама не знала, отчего она вдруг так расчувствовалась? Пашка вздохнул.

– Как я тебя понимаю! – одними губами сказала Луша.

– А мне никогда тебя так не понять! – уверенно сказал Пашка.

Класс молчал. Вообщеговоря Ваня сосредоточенно ковырял ногтем парту. Дашенька Машенькина старательно пыталась выдавить из себя хотя бы одну слезинку, раз Луша плачет. Чугунькины тихонько и срочно заливали только что отснятый ролик на Тик-Ток, чтобы всех опередить.

Анатолия Марьяновна бодро призывала своих учеников переключиться на урок, тщетно стараясь замять возникшую неловкость.

10. Марьиванна и золотой рыбёнок

Пашка Ушкин всё-таки решил попробовать придумать сказку. Такую, чтоб ва-а-ще. Чтобы круче, чем про лоха и рыбку. Ушкин решил не брать в главные герои придуманных персонажей, а взять настоящих людей. Из своего окружения. Например, учительницу Марьиванну. И её мужа Василия.

Итак, начали-полетели…

Муж учительницы Марьиванны, Василий, увлекался рыбалкой. Один раз муж Марьиванны пошел на охоту, то есть, тьфу, на рыбалку, и поймал золотого рыбёнка. Не ту самую золотую рыбку, а её детеныша, мальчика.

– Отпусти меня, старче, а я выполню любые твои три желания! – молвил рыбёнок практически человеческим голосом.

Но Василий его не понял, потому что хоть рыбёнок и говорил человеческим голосом, спикал он очень с перепугу тихо. Только то, что рот открывал. Факт тот, что мужчина отпустил его обратно в воду по причине мелкости, а про желания ничего не расслышал. Сел дальше удить. Сидит, удит себе, мечтает. А клёва практически нет. Через некоторое время говорит он:

– Эх, жизнь! На уху хоть бы отловить!

 Тут у него – раз! – клюнуло! Два – клюнуло! Три – клюнуло!

– Ух ты, класс! – радуется муж Марьиванны. – А вот принести бы жене полные вёдра! А то вечно она меня пилит!

Тут пошла рыба клевать, одна за другой. Не то, что вёдра – все имеющиеся ёмкости, включая пакеты и связанную за рукава собственную куртку, уловом заполнил. Еле до дому дотащил. Вывалил прямо в ванну, и говорит:

– Чтоб у тебя все желания, Маш, так сбывались, как я сегодня ловил!

Марьиванна вздохнула, надела фартук и взялась чистить ванну рыбы. Желаний у неё, как у любого нормального человека, было огромное количество. Но она не высказывала их обычно в форме желания. Она говорила: «Если бы ты, Вась, поменьше пил, то мы бы ремонт смогли сделать». Или: «Будь у меня много денег, я бы поехала на Шпицберген». Не так надо желания высказывать, чтобы они сбывались, совсем не так! Для начала надо точно сформулировать, чего именно ты хочешь. Например, сказать: «Я хочу заработать полторы тысячи евро и через год полететь на десять дней на Шпицберген». Тогда…

– Но, нет, – сказал сам себе Пашка Ушкин. – Мы сейчас отвлекаться на желания не будем, а то до конца рассказа не доберёмся.

И продолжил сочинять…

В общем Марьиванна целый день, как про́клятая, возилась с рыбой, тогда как ей достаточно было сказать: «Васенька, я хочу, чтобы ты мне помог, потому что иначе я не успею, и часть выловленной тобой замечательной рыбы, к сожалению, придётся выбросить». Но она ничего такого не говорила, поэтому Васенька спокойно валялся на диване с пультом от телевизора, а вечером, когда усталая Марьиванна доплелась до кровати, он уже как следует задавал сладкого храпака.

– Как я устала! – прошептала Марьиванна. – Как у меня гудит голова, и болят руки. А завтра на первом уроке Обалдуева спрашивать…

Так она с гудящей головой и заснула. А назавтра произошло событие.

– Все могут расслабиться, сегодня у нас в программе концертный номер под названием «Блестящий ответ Владимира Обалдуева» – объявила Марь-Иванна, как только вошла в класс.

Все дружно расслабились и загалдели.

– К доске, Обалдуев! А всех остальных я попросила бы расслабляться потише. У меня и так голова раскалывается.

Вовочка Обалдуев кряхтя, доплелся до доски и сделал страшное лицо. По классу прокатился смешок. Все бросили свои дела и, предвкушая веселье, уставились на Вовочку. Чугунькины даже начали стрим вести.

Вовочка важно откашлялся.

– Давай, Обалдуев, не тяни! – вздохнула Марьиванна. – Учил?

– А то! – изрёк Вовочка, тщательно морща лоб. – Вот слушайте. Однажды, в студёную зимнюю пору…

Класс лёг.

– У нас история, Обалдуев! – сказала Марьиванна.

– А то! – согласно кивнул Вовочка. – Вы, главное, не перебивайте. Однажды, в студёную зимнюю пору вышел Иван Грозный на крыльцо и думает: а не построить ли мне Питер?

– Санкт-Петербург строил Пётр Первый, и намного позже! – поправила его Марьиванна.

– А то! – опять согласился Вовочка. – Вот и я говорю. Вышел Иван Грозный и думает: не-ет, не буду я строить Петербург, а то, что тогда Петру Первому останется строить? И не стал его строить. Он решил для начала победить фашистов!

И Вовочка вскинул воображаемый автомат и начал палить в воображаемых фашистов. Часть класса сползла от смеха под парты, часть всего лишь сдержанно хихикала.

– Садись, Обалдуев, «два»! – сказала Марьиванна.

– За что «два», Марьиванна! – закричал Обалдуев, выронив из рук воображаемый автомат. – Я только начало параграфа не помню!

– Ладно, три. За актёрский талант. Садись.

– Эх, Марьиванна, Марьиванна! – посокрушался для видимости Вовочка, плетясь на место.

– Вот попал бы ты, Обалдуев, во времена Ивана Грозного, да снесли бы тебе за такое шутовство голову с плеч, – проговорила Мария Ивановна, выводя в журнале напротив фамилии Обалдуева тройку, – ты бы не так паясничал.

– Вы хотите, чтобы мне снесли голову с плеч? – картинно удивился Вовочка.

– Нет! – сказали Марьиванна. – Я хочу, чтобы ты стал гораздо серьёзнее, и относился с уважением не только к истории, но и к другим школьным предметам. Учил уроки и не носился по партам на переменах. Разве я хочу чего-нибудь особенного?

Все ожидали, что сейчас Обалдуев ответит Марьиванне очередной блестящей тирадой, но Вовочка как-то вдруг сник и тихо сел на своё место, не проронив ни слова.

И случилось страшное: желание Марии Ивановны сбылось по полной программе. С этого момента весельчака и балагура Вовочку Обалдуева словно подменили. Он стал ежедневно учить уроки, все до единого, сдувал с учебников пылинки и внимательно, с неподдельным обожанием на лице слушал учителей. По партам он теперь не носился, а в класс входил как-то бочком, прижимаясь к стенкам. Через месяц Владимир Обалдуев превратился в наикруглейшего отличника и вообще первого ученика в школе. Его ставили всем в пример, а конспекты и дневники ламинировали и передавали из рук в руки, как драгоценную реликвию. А сочинения даже решили издать отдельным сборником. Только последнее Вовочкино сочинение в сборник решили не вносить. Сочинение это было на вольную тему и называлось: «В чём я вижу смысл моей жизни». Оно было очень коротким. Вовочка написал: «Смысла я в моей жизни теперь не вижу никакого».

…Дальше у Пашки Ушкина придумалось сразу два варианта. Первый вариант был трагическим, но зато красивым:

Вовочка пошел на чердак и «убился апстену». Марьиванна переживала больше всех. К тому моменту она уже поняла, что все её желания сбываются, и считала, что вовремя должна была заметить, что происходит с Обалдуевым, и загадать новое желание. Или, на крайний случай, повести ребенка к психологу. В финале этого варианта рассказа Марьиванна долго кричала: «Я хочу, чтобы он стал опять живой! Пусть он оживёт!» и всякое такое. Но оживить умершего золотому рыбёнку оказалось не под силёнку. В итоге рыбёнок поплыл и со стыда утопился. А Марьиванна всё не унималась, и кричала: «Пусть тогда я тоже умру, раз я такая дура!». Но исполнять её желание было больше некому.

Второй Пашкин вариант был оптимистическим, но куцым:

Марьиванна прочла Вовочкино сочинение, всё поняла и загадала желание «чтобы все стали счастливыми». И все стали счастливыми.

Пашка Ушкин так и решил, на каком варианте ему остановиться: на первом как сделал бы Стивен Кинг, или на втором, как поступила бы Дарья Донцова. Тогда он решил взять пример с Николая Гоголя.

Пашка распечатал свой рассказ на принтере, и немедленно сжёг. А файл стёр. Так, чтобы ни одного пикселя от него не осталось.

11. Кем ты будешь, когда вырастешь

– Домашнее задание на завтра! – громко объявила учительница. – Сочинение на тему: «Кем я буду, когда вырасту».

Все открыли тетрадки и стали записывать тему сочинения. А Пашка ещё не решил, кем он станет. И ему вдруг стало так жалко себя, так жалко, так жалко, так жалко!

– А я не знаю пока, кем я буду! –  сказал Пашка. – Можно я лучше напишу сочинение на тему: «Как я буду тратить деньги, когда вырасту»?

– Нет! И хватит переживать из-за пустяков! – улыбнулась Анатолия Марьяновна, похлопывая самого маленького ученика в классе по худенькому плечику.

Как будто бы Пашка переживал из-за пустяков! Ну разве он или пусть даже не он сам, а кто-нибудь другой мог объяснить мудрой и всё на свете знающей Анатолии Марьяновне то, что когда прошлая, наполненная смыслом жизнь, у тебя уже прожита, а новая, которая будет наполнена ещё большим смыслом, ещё не начата, а настоящая, которая сейчас, почти бессмысленна, и её надо, обязательно надо ещё пережить – это совсем даже не пустяки?

И конечно, П. Ушкин, самый маленький ученик в классе, ничего никому объяснять не стал. Даже если бы смог. Он дождался окончания урока и отправился в кабинет профориентации.

Ориентироваться в профессиях вместе с Пашкой пошли и другие ученики. За компанию. Профориентаторша тут же раздала ребятам листики, на которых были нарисованы сложные схемы с вопросами. Нужно было отвечать на вопросы и двигаться по стрелочкам, выбирая один из ответов. А в жёлтых кругах стояли ответы – кем ты будешь. Выглядело это вот так: 

– Отвратительный тест! – сказал Ваня, который не нашёл линейку, чтобы измерить длину своего носа.

– Бред полный! – согласился с ним Ваня, который считал, что простуду нужно лечить конфетами. – Я что, Карлсон?

И Ваня с Васей дружно покинули кабинет профориентации.

– Очень даже нормальный тест! – пожала плечами Дашенька Машенькина. – По нему получается, что я буду детским врачом!

– Я стартапером!

– Я балериной!

– Я блогером, а там видно будет!

– А я математиком!

Все кричали, перебивая друг друга. И только один Пашка Ушкин молчал. Если верить тесту, Пашка мог стать маляром или художником. Быть маляром Пашке не хотелось. А рисовать он не умел. Вернее, умел, но очень плохо.

Пашка Ушкин умел только отчаянно фантазировать.

12.       Окно, висящее в воздухе

На уроке биологии Пашка увидел, как в класс втекла вечность. Произошло это так. Пашка сидел и глядел в окно, которое висело в воздухе. Окно почти висело: нижней частью рамы оно облокачивалось на подоконник, а с остальных боков его поддерживали старые школьные стены. Внутри от окна жил Пашкин класс. А снаружи от окна жила тощая апрельская трещина. Она валялась на асфальте целую вечность и сохла от тоски и скуки. Целая вечность невозмутимо текла рядом.

            Вообщеговоря Ваня тоже валялся, только на парте, и сох от скуки и тоски, глядя в окно, которое висело в воздухе. Рядом с Вообщеговоря Ваней зевал его дружок Короче Вася. Справа от Короче Васи потягивался Вовочка. Рядом с Вовочкой сидела невозможная аккуратистка Луша Всех и поддерживая закрывающиеся глаза руками, слушала учителя. Вокруг Луши чудом не падали с парт остальные ученики, находившиеся в ещё более расслабленном состоянии. Завершал эту душераздирающую картину тихонько икающий на последней парте лично Павлик Ушкин. Все ребята смотрели в окно.

Вообщеговоря Ваня смотрел в окно и видел футбольную площадку. И думал Ваня о футболе, о новом мячике и о том, как нечестно вчера двинул его локтем у самых ворот защитник противников из девятого класса, и если он только встретит его на улице…

Короче Вася смотрел в окно и видел перебегающую лужу бездомную собаку. Собака оставляла мокрые следы, а Вася думал о том, что если вместо воды налить краски, а собаке на лапы надеть какие-нибудь трафареты…

Луша Всех смотрела в окно и видела свое отражение. Отражение было солнечное, и Луша мечтала о том, как она вырастет, и сделает себе вертикальное мелирование – рыжее с золотистым на длинные волосы, а потом будет стоять на сцене…

Близнецы Чугунькины смотрели в окно и резались онлайн в морской бой, причем беленький худенький Гена отчаянно мухлевал, а его сестра Галя, рыжеволосая толстушка, несмотря на это, выигрывала.

Остальные ученики смотрели в окно и думали о перемене, о каникулах и о том, чем удалёнка лучше офлайна…

А Пашка смотрел в окно и думал о том, какая это странная штука – окно. Его словно нет, но если бы его не было, было бы совсем плохо сидеть в классе, как в бункере, не зная, что рядышком уже почти лето. Оно словно есть, но, если бы оно было, лето за окном не отличалось бы так сильно от не-лета внутри класса. Мысли Павлика были непросты и запутанны, в них нельзя было разобраться, можно было только сломать это проклятое окно, но Ушкин не был хулиганом.

            С той стороны от окна, где сохли, зевали, играли, засыпали и потягивались, вечности не было. Вместо вечности в классе шел урок биологии. Урок шёл себе вразвалочку от начала к концу, и никуда торопиться не спешил. «Интересно, кому интересно слушать, как устроены какие-то там скворечники?» – подумал Пашка, отворачиваясь от окна, висящего в воздухе. Всем же ясно, что в конечном счёте всё устроено или из атомов, если реальное, или из пикселов, если не вполне реальное. Главное – уметь отличать первое от второго.

– Мне не интересно! – ответил Ваня. – Что как устроено, из чего, почему. Пиксели, шмиксели… Да какая разница? Скукотень. Я бы в окно даже выпрыгнул, только оно закрыто!

– Ты это мне? – удивлённо спросил Ваню Вася, который сидел за ним.

– Пушкину! – буркнул Ваня. – Это же он меня спрашивал!

Вася оглянулся и посмотрел на Ушкина. Ушкин вытирал ладошки об обложку и задумчиво моргал глазами.

– Пушкин! Ты что-нибудь говорил? – строго спросил Короче Вася.

– Не-а! – испуганно покачал головой Пашка. – Я только подумал…

«Может, я громко подумал?» – подумал Пашка.

– Вань, у тебя глюки! – вынес свой вердикт Вася, поворачиваясь обратно. – Этот Ватрушкин ничего не говорил.

– Говорил, говорил! – возразил Ваня. – Ну, или хотел сказать…

Короче Вася повернулся к Луше и покрутил пальцем у виска.

– В чём дело? Что это там за болтовня? – строго и лениво постучал по журналу карандашом учитель биологии по кличке Лось.

– Вообще говоря, произошло вот что… – начал было Ваня, но учитель Лось поморщился и перебил его:

– Короче, пожалуйста!

Короче тут же вскочил.

– Отбрасывая версию о передаче мыслей на расстоянии, Вообщеговоря, кажется, перегрелся! – доложил Вася Короче.

 – Перегрелся? Ну что ж, у нас и впрямь жарковато! – сказал Лось. – Ваня, ты можешь открыть окно.

– Не надо его открывать! – вдруг в ужасе закричал Ушкин. – Там же вечность! А вечность, она… Она неизвестно из чего! Из молекул или из пикселей? А если неизве…

Но Вообщеговоря Ваня уже открыл это злополучное окно. И некоторым показалось, что в это окно кто-то тут же сиганул. «Может, у меня и впрямь глюки?» – подумал Ваня, провожая взглядом этого кого-то. «Это был сквознячок!» – подумала Луша, расправляя оборочки на платье. «Отличный повод сорвать урок!» – обрадовался Вовочка. «Это проскользнула вечность! – подумал Пашка и зажмурился от ужаса. – Неизвестно из чего состоящая вечность теперь в классе, а урок биологии где-то на улице! Что же теперь будет?»

Но ничего особенного не произошло. Просто Луша Всех подняла руку, встала и вежливо прощебетала, хлопая закрывающимися глазами:

– Петр Петрович! А у вас, кажется, крыша поехала!

И она показала на скворечник. Действительно, ветерок из открытого окна подул на крышу и скособочил её.

В этом не было бы ничего удивительного, если бы скворечник стоял на столе и был из дерева или хоть из картона. Но скворечник-то был на доске, на странице номер шесть из pdf-файла…

Но Лось не смотрел на скворечник. Он с ужасом смотрел на вылезающую из-за парты знаменитость Вовочку, не зная, какого нового анекдота от него ожидать.

– Да не бойтесь вы! – успокоил его Вовочка. – Я ничего не буду делать! Честное слово! Просто совершенно ничего не буду делать. Ни за что не буду.

Учитель биологии опешил.

– Ну почему, почему ты ничего не будешь делать? – удивился Лось. – У нас же урок. На уроке заниматься надо, трудиться, впитывать новое…

– Не-а, Пётр Петрович! – сказал Вовочка. – У нас теперь не урок. У нас теперь вечность. Вы разве не видели, как она в класс влетела? Если не верите, у Ушкина спросите!

Ушкин вскочил, судорожно кивая и вытирая о штаны потные ладошки.

– И я тоже видел, как что-то влетело! – громко заявил Ваня.

Ваня и так был второгодник, так что терять ему было нечего. Срывать урок – так срывать!

Отличнице Луше Всех было, что терять, но она никогда не была трусихой. Луша встала, уверенно сказала:

– Я тоже видела!

И села. Лось икнул. Двадцать четыре пары глаз смотрели на него с вызовом и нескрываемым любопытством.

– Так что времени у меня теперь – вагон! – продолжил Вовочка. – И трудиться я не хочу. Может, у меня и таланта такого нет – трудиться?

– И я не хочу! – сказал Вася. – Я бы выучил что-нибудь, но у меня всё равно не хватит терпения.

– И я не хочу! – сказал Ваня. – У меня и с терпением, и с талантом с колыбели сплошная напряжёнка. Я же, вообще говоря, двоечник…

– Ну а ты, Лушенька? – спросил Лось. – Может быть, ты? Ты же у нас такая талантливая и терпеливая…

– И я не хочу! – вздохнула Лушенька. – Я бы все на свете бы сделала, но вот не хочу. Не хочу трудиться. Да вы и сами, Пётр Петрович, не хотите!

Лось задумчиво посмотрел в открытое окно, которое висело в воздухе, почесал лоб и пожал плечами:

– Странно… Вроде и правда, не хочу… А почему? Урок ведь идёт!

– Да не идёт никакой урок! Разве вы не почувствовали? – сказал вдруг Пашка Ушкин, набравшись храбрости. – Он шёл-шёл и в окно выпрыгнул!

– И где же теперь наш урок? – заволновался Лось.

– А на улице. Вон, видите, трещина трудится?

Все высунулись в окно и стали смотреть на трещину. И действительно. Трещина вытянулась, наполнилась водой и выпустила на поверхность маленькую зелёную травинку, у которой были планы стать большой травинкой, а если хватит таланта и терпения, то кустиком, а то и целым баобабом. Жаль, что у них с трещиной не было вечности, – ведь за один урок в баобабы не вырасти…

– Ну ладно. Допустим, урок теперь у них. А у нас-то в таком случае что? – поинтересовался Лось.

– Да мы же говорим: у нас – вечность! – терпеливо повторил Вообщеговоря Ваня и вопросительно посмотрел на Ушкина.

С Ушкиным творилось что-то неладное. Ему было нехорошо. «Наверное, он боится, что нас всех потащат к директору!» – подумал Ваня. Вовочка тоже посмотрел на Ушкина.

– Она в окно втекла, – убежденно сказал Вовочка, – целая вечность. Понимаете?

– П-п-понимаю, – сказал Лось, – Теперь у нас впереди целая вечность! И что же нам теперь делать?

Все молчали. Галя Чугунькина утопила ещё один трёхпалубный корабль своего брата Генки и чувствовала себя заправским адмиралом. Пашка молчал, не вылезая из своей брони. Разглядеть за окном вечность – это Пашка мог, а вот принять решение, что теперь делать, он был не в состоянии.

– Да что угодно! Лично я как раз теперь буду делать что угодно, – сказал Короче Вася.

– Отлично! – обрадовался вдруг Пётр Петрович. – Молодец, Вася! Ребята, у меня важное объявление. Поскольку у нас теперь не урок, а вечность, каждый может заниматься тем, чем хочет. Вотсап, Тик-Ток, игры, здоровый сон, конфеты и жвачки – развлекайтесь! Я лично прямо умираю, как хочу поставить в журнал двойки тем, кто сию же минуту не откроет тетрадь и не начнёт… Так, Ваня – два!

И учитель биологии уверено вывел против Ваниной фамилии пару. Прямо в журнале. Потом вошел в электронный журнал и там продублировал. Кошмар!

– За что, Петр Петрович?! – возопил Вообщеговоря Ваня.

– Да какая тебе разница, за что? – подмигнул ему Петр Петрович. – Ты за целую вечность сто раз забудешь, что я тут тебе поставил. Так… Кто там ещё не успел за целую вечность тетрадку открыть? Чугунь…

– У нас вот! Всё открыто! Мы уже работаем! – дружно завопили близнецы Чугунькины, демонстрируя тетрадки.

– Я тоже сделаю что-нибудь по уроку, – пообещал Вася, проворно открывая тетрадку. – Чего б за целую вечность – и не сделать?

– Ну, придётся и мне сделать хоть что-то, – вздохнул Вовочка. – Не сидеть же, в самом деле, целую вечность, сложа руки?!

– А как же с терпением? –  поинтересовался Петр Петрович. – Ты ж только что говорил, что…

– Да куда оно денется?! Нарастёт! За целую-то вечность!

– А с талантом как?

– И он никуда не денется, тем более нарастёт за целую вечность.

– А ты, Лушенька? – картинно подавил зевок Петр Петрович. – А ты что будешь делать, пока тут у нас вечность?

– А что я? Ну что я? – ответила Луша Всех. – Я тем более сделаю всё на свете. Причём, лучше всех. Вот тетрадку уже открыла. И тему урока записала. И скворечник срисовываю…

– Так ты же не хочешь трудиться!

Шариковая ручка Лося по-прежнему угрожающе висела над журналом.

– Я не хочу?! Да кто вам это сказал?! Это я трудиться не хочу. А я теперь трудиться и не буду. Я буду… развлекаться. Делать что-то – и получать от этого удовольствие. Знаете, какое это удовольствие, когда стараешься-стараешься, делаешь-делаешь, а у тебя – раз! – и получается!

– А если не получится? – засомневался Лось, опуская ручку на журнал.

– Да как же не получится?! – заорали все. – За целую вечность?

И все тут же принялись за работу, не откладывая её на завтра.

Лось подумал, что это они потому, что двоек боятся.

А Пашка подумал – это они потому, что рядом с ними невозмутимо течёт вечность – целая и невредимая, неизвестно из чего состоящая, у которой не бывает никакого завтра. И не бывает никакого вчера. Ведь вечность – это одно бесконечное сейчас, – необыкновенное, неповторимое и восхитительное, которым обязательно нужно пользоваться, пока оно у нас есть! «В конце концов мы же не треснутые какие-нибудь, чтобы валяться на асфальте и сохнуть от скуки, когда рядышком целая вечность! – думал Пашка. – За целую вечность можно с огромным удовольствием, терпением и талантом сделать и что-то, и что-нибудь, и что угодно, и всё на свете. Для этого и вечности вообще говоря, никакой не нужно».

            – Так, Ушкин, а ты чего бездельничаешь? – с удивлением спросил Лось, заметив, что Пашка по-прежнему таращится в окно. – Тебе что, двойки захотелось?

– Мне все равно, Петр Петрович! – безмятежно улыбаясь, ответил Пашка. – Ставьте, если хотите. У меня впереди – вечность…

13. Как П. Ушкин придумывал

Лось поставил Пашке Ушкину единицу за хамство и продолжил свой рассказ о всяких глупостях: о скворечниках, цепях питания и прочей всякой биологии. Пашка слушал Лося вполуха и думал о вечности, достав планшет.

В планшетной вечности Пашка придумал речку. На берегу речки росло дерево. Речка была мокрая, а дерево зелёное. Совсем оно было зелёное. На дереве висело яблоко, в речке жила рыбка, около дерева в воздушном пространстве болталась птичка. А из-за дерева выглядывал пугливый рогатый лось. Вдруг из яблока начал вылезать нагловатый червяк.

– Эй! Ты чего?! Ты откуда?! Это нечестно! Я так не придумывал! – запротестовал Пашка.

– Ну и зря, – хмыкнул червяк, надкусывая яблоко. – Без нас из всей твоей придумки ничегошеньки не получится.

– Все равно пополз отсюда! – закричал Пашка.

И он зачеркнул и стёр всех червяков, какие только околачивались поблизости.

На крик «пополз отсюда» Лось психанул и стал писать в чат Пашкиным родителям. Но Пашке это было реально по барабану. У него были свои проблемы. 

Через некоторое время с придуманного дерева упало придуманное яблоко. Потом и листья вниз посыпались.

– Эй! Вы чего?! Вы отчего сыплетесь?! Это нечестно! Я так не придумывал! – чуть не расплакался от обиды Пашка.

Птичка стала собираться в дорогу.

– Эй! Ты чего?! Ты куда?! Это нечестно!

Рыбка тоже вильнула хвостиком.

– Эй! И ты тоже?! Да вы что?! Я же хотел, как лучше! – и Пашка Ушкин всё-таки расплакался.

Потом он огляделся. Перед ним текла речка. На берегу речки росло дерево. Речка была мокрая, а дерево сухое. Совсем оно было сухое. Ни одного листика на нём не было. В речке не было рыбки, над речкой не было птички. И лосей тоже нигде не было. Того Лося, который состоял из атомов, не было потому, что урок окончился. А тот лося, который был из пикселей, исчез из-за сбоя в программе.  

Пашка подумал – подумал и придумал червяка.

14. Ноги П. Ушкина

У Пашки Ушкина было две ноги. Одна хорошая, а левая так себе. Не то, чтобы она была хромая или кривая, – просто характер у неё был дурной. Если Пашке с утра приходилось вставать не с той ноги, – всё, кранты, ему на весь день было обеспечено отвратное настроение. Но даже если он вставал с той ноги, с которой нужно, очень часто ему всё равно приходилось делать не то, что надо, а то, что его левая нога захочет.

Ушкина как-то даже к врачу родители водили, думали, может, это нервное, может, синдром какой. Врач что-то там поделал молоточком, а потом заявил: «Это не тик, не кирдык, не синдром Туретта и не болезнь табурета. Это дурной характер! С возрастом пройдёт, ждите!» К сожалению, медицине было неизвестно, в каком возрасте пройдёт. «Может, ближе к пенсии…» – вздохнул папа. «Но лучше, если через неделю!» – добавила мама.

Пока не проходило.

Один раз Пашка тихо – мирно сочинял сочинение, а его левая нога в это время долбала стул, на котором сидел Вовочка и тоже писал сочинение. Вовочка терпел-терпел, терпел-терпел, терпел-терпел… Потом схватил стул и со всей дури шандарахнул им куда попало. Попало по ноге. Нога, по которой попало, сломалась.

– Мама, как больно-то! – завопила хозяйка сломанной ноги, Оленька Бледнолицева. – Я-то при чём, это тебя Ушкин долбал!!!

Вовочке стало стыдно, и он покраснел. Пашке тоже стало стыдно, причём, и за Вовочку, и за ногу. «Кажется, это называется испанский стыд!» – подумал Пашка и решил напрасно не краснеть, а действовать конструктивно. И побежал в медпункт за врачом.

Пашка бежал и думал о том, что было бы, если бы на свете не было врачей? Вот кто бы тогда помог Бледнолицевой? Правильно, тогда Бледнолицевой помог бы самый находчивый. А кто в их классе самый находчивый? Правильно, Пашка. Пашка подхватил бы Оленьку на руки и…

– Ушкин, тебе чего?

Медсестра оторвалась от каких-то бумажек и внимательно посмотрела на взъерошенного Ушкина, который нёс на руках Бледнолицеву, ему было не до медсестры, реально.

– Голова, что ли, болит? – попыталась угадать медсестра. – Температура? Коронавирус? Чума? Хочешь, чтобы тебя домой отпустили, что ли?

Ушкин тяжело дышал и ничего не отвечал – эта Бледнолицева, даром что пиксельная, оказалась такая тяжёлая! Куда он её несет? Зачем? И что с ней делать, гипс накладывать? А как?

Медсестра вылезла из-за стола, подошла к Ушкину и легонько потрясла Пашку за плечи. 

– Эй, Ушкин! Ты меня слышишь?

Ушкин опустил на пол тяжеленную Бледнолицеву и посмотрел на медсестру.

– Как хорошо, что на свете есть врачи! – сказал Ушкин и вышел из медпункта.

 

15. Самостоятельная

            На математике Пашка твёрдо решил стать великим художником. Чтобы стать великим художником, надо было достать планшет, не попасться на глаза учителю и как следует постараться. Пашка старался.

Особенно плохо у Пашки было с руками. Не со своими, конечно, а с Марьивановскими. Во-первых, они были разные, во-вторых – кривые, а в-третьих – совершенно нестираемые. Пашка Ушкин, единственный жилец последней парты, с которой кроме карикатуры Марьиванны также упорно не стирались ещё десятки самых разных портретов (идея выбиться в великие художники неоднократно посещала его и раньше), был ужасно расстроен. Мария Ивановна смотрела на Пашку, не вставая со своего учительского места, и видела, что он расстроен.

            – Не получается? – участливо спросила она.

            – Не-а, не получается, – с сожалением помотал головой Павлик и стал смотреть в окно пустыми глазами.

            – Что конкретно не получается? – устало спросила Марьиванна, незаметно, но выразительно глянув на часы.

            – Ку-ку! – издевательски сказали часы и улеглись спать дальше.

            – Ничего не получается! – честно признался Ушкин.

            Марьиванна вздохнула, отложила бутерброд и подошла к Пашке.

            – Ну, – произнесла она. – Показывай, что там у тебя не получается.

            Паша повернул к ней тетрадь с загнутыми краями. На чистом листе было написано: «Самостоятельная работа». Дальше Паша совершенно самостоятельно написал: «Задача». После слова «задача» вместо точки почему-то стояла запятая. Больше на листе ничего не было.

            – Видите?

Марьиванна закрыла тетрадку, отодвинула её в сторону и посмотрела на планшет (а каляки на парте она и раньше видела, они её не удивили).

            – Ушкин! – строго сказала Марьиванна. – Объясни, пожалуйста, мне и всему классу: для чего человеку голова?

            Ушкин встал, привычно шмыгнул носом и отвернулся.

            – Нет, Ушкин, ты не отворачивайся, – с укоризной сказала Марьиванна, постукивая пальцем по портрету. – Ты, Ушкин, сюда смотри. Ну, неужели голова человеку нужна для того, чтобы присобачивать её на туловище, игнорируя шею? Ну, разве это я?! Ну, разве у меня нет шеи?

            И обиженная Марьиванна повернулась к классу, демонстрируя свою шею. Шея у Марьиванны была. С этим не мог не согласиться даже… Никто не мог с этим не согласиться! Весь класс дружно посмотрел на Пашку.

            – А, по-моему, похоже, – робко сказала Дашенька, подходя к Пашиной парте и глядя на рисунок.

            – И, по-моему, похоже! – согласился с ней Вася.

            – Да, по-ихнему, точно похоже! – подтвердил Вовочка.

            Марьиванна что-то принялась говорить про неправильный оборот «по-ихнему», но её никто не слушал. Весь класс, кроме первой отличницы Луши Всех, сгрудился около Ушкинской парты. Отличница Луша сосредоточенно трудилась над самостоятельной, аккуратно дожёвывая бутерброд, неосмотрительно оставленный на столе голодной Марьивановной. В этот момент дверь отворилась, и в класс, прихрамывая, вошел директор. Луша встала. Остальные не обратили на директора никакого внимания.

            – Всем привет! – бодро сказал директор, окидывая взглядом пустые парты. – Почему все стоят?

            – Привет, папочка! – ответила за всех Луша Всех. – У нас самоСТОЯТЕЛЬНАЯ.

            – Надо будет отдать приказ и переделать все самостоятельные в самосидетельные, – пробормотал директор, подходя к Пашиной парте.

            Все расступились, давая ему дорогу.

            – Безобразие! – сказал директор, посмотрев на Пашины художества. – Чем у вас на уроке занимаются вместо самостоятельной! Это же форменное издевательство над педагогом!

Мария Ивановна жалобно всхлипнула.

– Шеи нет, руки кривые…

Мария Ивановна всхлипнула ещё громче. Директор достал из кармана пачку бумажных носовых платков и помог Марьиванне высморкаться.

– Только посмотри, до чего ты человека довел, Павлушкин! – сказал директор. – Завтра же родителей в школу!

            Паша низко опустил голову и кивнул. Директор ещё раз посмотрел на рисунок, покачал лысиной и поковылял из класса. Выходя, он заметил на столе Марьиванны подозрительные крошки. Опён Маслёнович (так звали директора, а фамилия у него была, как вы уже догадались, такая же, как у дочки – Всех) строго взглянул на Марьиванну поверх очков и спросил:

            – Вы сегодня не завтракали?

            – Не успела, – тихонько отозвалась Марьиванна, поднимая глаза на директора.

            – Срочно в буфет! Срочно! Недоедать с утра – это опасно для вашего здоровья! – мягко рявкнул директор.

Он вообще был решительным человеком и любил повышать голос, словно исполняет оперные арии без микрофона. За это его за глаза часто называли Вопён Масленович, а то и даже Арён Мухоморович.

            – А самостоятельная? – робко напомнила Марьиванна.

            Директор на мгновение задумался.

            – Самостоятельно спишут!

            – У кого? – с ужасом спросила Марьиванна.

            Директор опять задумался.

            – У меня, у меня пусть списывают! – закричала Луша. – Я уже все задачки решила, оба варианта.

            – Как оба? Опять оба? – схватилась за сердце Марьиванна. – Зачем оба?

            Луша покраснела. Ещё только вчера она дала Марьиванне честное слово, что будет решать на контрольных не больше одного варианта, и обязательно иногда с ошибками. «Иначе у остальных учеников в классе может развиться комплекс неполноценности!» – со всей категоричностью объяснила ей Мария Ивановна. И Луша с ней совершенно согласилась.

            – А ещё я ваш бутерброд съела, – сказала Луша. – Что теперь будет?

            – Срочно в туалет! Срочно! Переедать с утра – ещё хуже, чем недоедать! –  рявкнул Вовочка директорским голосом.

Все прыснули. Вовочка глянул на покрасневшего Опёна Маслёновича и скис. «Ну вот, опять будет президенту звонить!» – подумал Вовочка ещё до того, как директор успел открыть рот. Папа у Вовочки работал генеральным президентом собственной небольшой компании по производству ковриков для мышек. Думаете, нет такой должности – «генеральный президент»? Ха. Нигде нет, а в компании Вовочкиного папы есть.

16. Опён Маслёнович и третье измерение

«Обязательно уговорю родителей Ушкина купить ребёнку обычный альбом и нормальные фломастеры! И краски. И мольберт. И…» – думал Опён Маслёнович, хромая к буфету под ручку с заплаканной Марьивановной.

– А почему вы хромаете? – спросила Марьиванна.

Директор на мгновение отвлекся от мыслей, связанных с Ушкиным, и взглянул на свои ноги. Ему показалось, что одна его нога короче другой, как на рисунке Пашки. Быть этого, конечно, никак не могло.

– И ничего я не хромаю! – решительно сказал он. – У меня абсолютно одинаковой длины ноги, я даже бегать могу, да ещё как! Не верите? У меня даже сохранилась медаль за первое место по бегу.

Марьиванна верила.

– А какая медаль, золотая?

– Почему золотая? Шоколадная. Фабрики «Красный Октябрь». Опять не верите?

Марьиванна опять верила и даже улыбалась во весь рот обаятельной голодной улыбкой. Но Опён Маслёнович всё-таки решил продемонстрировать ей свои редкие способности.

– Командуйте! – приказал он, снимая пиджак и потирая руки.

– На старт… Внимание… Марш! – вполголоса скомандовала Марьиванна, смущённо оглядываясь по сторонам. Впрочем, вокруг не было ни души.

Как только прозвучало слово «Марш!», директор сорвался с места и, высоко подбрасывая располневшие с возрастом коленки, побежал по коридору. «Хватит, хватит!» – кричала Марьиванна, но директор её не слышал. Вскоре коридор повернул направо. Опен Масленович тоже повернул направо. Убедившись, что Мария Ивановна его больше не видит, он тут же перешёл на шаг, пытаясь отдышаться. Не так-то это легко – бегать по школьным коридорам во время уроков и в галстуке!

Марьиванна ждала директора, но он почему-то не появлялся. «Наверное, у него возникли неотложные дела!» – вздохнула Мария Ивановна и отправилась в буфет одна.

А Опён Маслёнович в это время шёл и шёл дальше, надеясь вырулить к своему кабинету. Но вскоре с ужасом понял, что заблудился. Заблудился, не выходя из стен собственной школы!

«У меня что-то не то не только с ногами, но и с головой!» – подумал Опён и озабоченно пощупал голову. Голова была какая-то не такая, как обычно. Но что конкретно изменилось, Опён Маслёнович понять не мог. Директор стал лихорадочно ощупывать себя с пяток до макушки.

На первый взгляд, вернее, на первый ощуп, всё было на месте: ноги, руки, спина, живот… Стоп! Как раз на ощупывании живота у Опёна Маслёновича вышла небольшая заминка. Дело в том, что живот у Опёна Масленовича давно уже был не живот, а кругленькое, средних размеров брюшко. Может, для конкурса красоты оно бы и не пригодилось, но в повседневной жизни солидности прибавляло. Опён Маслёнович любил его, холил и даже частенько нежно поглаживал. Особенно после обеда или завтрака. И вот вдруг оно исчезло. Живот у директора неожиданно стал абсолютно плоский! Опён зажмурился. Провел по животу ещё раз – никакой ошибки: живот исчез. Про то, что тренировки – вещь полезная, Опён, разумеется, знал. Но чтобы результат проявлялся вот так, сразу, после первой же пробежки – это было фантастикой! Так или иначе, живот исчез, и Опён Масленович с радостью обнаружил, что он этому ничуть не огорчился. Даже наоборот. Он приосанился, придал лицу серьёзное выражение и отправился дальше.

Коридор почему-то никак не кончался. Стены стали бежевыми и грязными, пол – в странных кляксах и царапинах… Потом – раз! – царапины исчезли, а все стало размыто, словно кто-то включил в фотошопе фильтр «стекло». Все было очень странно.

За очередным поворотом директор неожиданно увидел Марию Ивановну. Директор обрадовался появлению Марьиванны больше, чем исчезновению живота. Но что-то с ней было не так. Марьиванна стала… плоская?!

Да! Плоская учительница математики сидела на плоской лавочке и держала в руках тетрадку с большой жирной двойкой. Опён Масленович присмотрелся к ней (к учительнице, а не к двойке) повнимательней.

– Странно, – произнес он. – У вас действительно нет шеи.

– А что странного? – пожала плечами, которые у неё были, Марьиванна. – У гоголевского героя носа не было – и ничего!

– Да, действительно! – согласился директор. – Вы уж меня простите за бестактность. Собственно говоря, у меня у самого, к примеру, живота нет…

(Это он хотел похвастаться, но Марьиванна его, к сожалению, не поняла.)

– А почему вы не в классе? – спросил директор. Вообще-то он хотел спросить: «Почему вы не в буфете?», но растерялся и спросил, как привычнее.

Но Марьиванна тоже почему-то не вспомнила про буфет.

– Класс заперт, – буднично сказала она. – А у меня ключа нет.

Действительно, дверь в класс была заперта на огромный, в человеческий рост, навесной замок. Опён Маслёнович даже глаза протёр от изумления. Он был абсолютно уверен в том, что в его школе никогда не было таких замков! За дверью слышались детские голоса, смех и фальшивое мяуканье.

– Безобразие в лице кошки в стенах учебного заведения надо прекращать! – строго сказал директор. – Жаль, что я не могу попасть в класс!

– Почему не можете?

– Заперто.

– Так это для меня заперто. А вы, я думаю, обойти можете.

– Как это?!

– Сверху.

– Как-как?

Мария Ивановна встала и положила тетрадь с двойкой на скамейку. Это была Лушина тетрадь.

– Вы можете обойти дверь сверху, как всегда! – спокойно повторила она, глядя Опёну Масленовичу прямо в глаза.

Опён смутился.

– Да-да, конечно, – промямлил он. – А почему вы сами …э-э-э не входите в класс таким образом?

Мария Ивановна вытянулась, поправила на носу нелепые полосатые очки, которых у неё никогда не было, и очень строго сказала:

– Потому, что я считаю неэтичным входить в класс, который заперт! Но если вы настаиваете…

И она непринужденно обошла запертую дверь сверху и оказалась в классе, в чем директор смог убедиться лично, путём подглядывания в замочную скважину.

– Бред какой-то! – сказал директор и попытался тоже обойти дверь сверху. Надо сказать, что ему это вполне удалось. Может, не так лихо, как Марьиванне, но все же.

Лучше бы ему это не удавалось! Класса в классе не было. То есть не было в привычном понимании этого слова. Например, ученики были. Не все, но многие. Девочки все до единой страшно растрепались, у мальчиков уши топорщились в разные стороны, Галя и Генка Чугунькины срослись спинками, а родная дочка директора Луша Всех почему-то делала ласточку на бревне, которое валялось прямо посреди класса. Вообщеговоря Ваня сидел за кактусом вместо парты, корни кактуса тянулись за горизонт. Стены полностью отсутствовали, а старое школьное окно, как в шоу фокусников, висело прямо в воздухе. Первым делом Опён Масленович бросился к Луше. Он хотел схватить её и поскорей стащить с этого опасного бревна. Опён подбежал к дочке, протянул руки… В этот момент Луша повернулась.

– Папочка! – вскрикнула Луша и …

И Опён Масленович схватил руками пустое пространство! Повернувшись, Луша стала тоненькой, как лист бумаги, и даже ещё тоньше. Руки Опёна сомкнулись. Луша была в его руках, но в то же время её не было! Это было ужасно!

Директор Пашкиной школы был материалистом. В мистику-фантастику он не верил. И что делать в такой сложной ситуации, он реально не знал. Поэтому Опен Масленович просто потерял сознание.

17. О чём подумал директор

            – Ну, что будем делать? – спросил Вообщеговоря Ваня, когда все ученики Пашкиного класса сбежались на стук, а точнее, на шелест упавшего тела директора.

            – Приводить в чувство! – сказал Короче Вася. – Я знаю два способа искусственного дыхания и десять точек экстренной помощи по чжень-цзю медицине!

            – Это он про иглоукалывание, – пояснила Луша. – Но дело же не только в том, чтобы привести его в чувство. Как мы ему объясним?

            Что конкретно пришлось бы объяснять директору, Луше объяснять не пришлось. Все и так уже поняли.

            – Так и объясним, – пожал треугольными плечами Вася. – Мы скажем: «Дорогой директор! Вы – новая карикатура Пашки Ушкина-Пушкина-Кукушкина-Сочинюшкина. Находитесь частично на его планшете, а частично – на поверхности последней парты в классе…».

            – Между прочим, зачётная карикатура! – перебила его Галя.

            – Точно, – кивнул Гена.

            – Просто вылитый! Не то, что я! – вздохнула Дашенька и попыталась развернуть коленки. (Глупый Ушкин изобразил её коленками назад).

– Не может быть, чтобы Пашка мог рисовать так здорово! – едва ворочая языком, произнес Вовочка.

У Вовочки было несколько ртов, нарисованных прямо друг на друге, поэтому говорить ему было нелегко.

            Ребята присмотрелись к Опёну повнимательней.

            – Люди, да он вроде… настоящий! – догадалась вдруг Луша. – Не пиксельный! Не карандашный! Живой!

Она осторожно протянула к папе руку (ту, которая была подлиннее) и потрогала его.

            – Ну?

            – Настоящий! Во-первых, тёплый. Во-вторых, мягкий. Только живота почему-то нет. То есть живот есть, просто он плоский.

            – Раз живот плоский – значит, это вирт! Не может у нормального человека вообще живота не быть! – безапелляционно заявил Короче. – А раз он рисунок, будет жить с нами, и нечего с ним церемониться!

            – А если он – не рисунок? Как ему тогда с нами жить? Ему срочно обратно надо. Какая же школа – без директора?

– Без какого директора, нарисованного?

– Да он настоящий, из атомов!

– Из пикселей!

– Из атомов!

– Из пикселей!

– А ничего, что пиксели ТОЖЕ состоят из атомов?!

– Тогда в чем вообще разница?

– Ой, всё!

            Спор собирался как раз перейти в драку, когда внимательная Дашенька закричала:

            – Смотрите!

            Над Опёном Масленовичем сгустилась синяя джинсовая туча, сжимающая потной ладошкой чёрную гелевую ручку. Все, как по команде, бросились по своим местам, чтобы Пашка не увидел, что его плоские человечки могут двигаться.

Кончик ручки коснулся лысины бездыханного директора, и его голова стала покрываться мелкими кучеряшками. Через несколько секунд почти вся голова Опёна Маслёновича скрылась в густых чернильных порослях.

            – Луша, спасай папу! – крикнул Вообщеговоря Ваня, сидящий за кактусом.

            – Я не могу! Я и так тут еле стою! – отчаянно крикнула Луша, балансируя на кривом бревне кривой ногой. Вторая нога у Луши была прямая, как палка, но она беспомощно болталась в воздухе позади спины и не приносила никакой пользы.

            Тем временем чёрные кудряшки появились у Опёна на подбородке в виде бороды. Борода выросла и поехала перелезать на спину. Ближе всех к Опёну Масленовичу находилась не успевшая обойти дверь Марьиванна.

            – Я спасу его! – самоотверженно решила она и упёрлась дневником с двойкой в спину директору, преграждая путь чёрным кучеряшкам.

            Увы! Это не помогло. Не обращая никакого внимания на руку Марии Ивановны, чёрная ручка продолжала делать свое чёрное дело. Ещё через минуту весь директор был покрыт кучеряшками с ног до головы. Потом ручка на мгновение оторвалась от директора, но тут же опустилась и пририсовала ему маленькие копытца, рожки и кожаный ошейник. В довершение всего перед мордой, простите, лицом изменённого до неузнаваемости директора нарисовалось небольшое облачко. В облачке написалось: “Бе-е-е!”, и ручка исчезла.

            – Ничего страшного, – успокаивал Вообщеговоря Ваня Лушу Всех, помогая ей слезть с бревна. – Мы что-нибудь придумаем!

            На слове «придумаем» видоизменённый Опён Маслёнович открыл глаза и сказал: «Бе-е-е!». Луша зарыдала.

            – Бе-е-е-зобразие! Бе-е-езобразие! – проблеял директор, приходя в себя и осматривая свои копытца. – Что со мной? Я страшно о-бе-е-е-спокоен!

            Все дружно молчали. Ни у кого не хватало духу сказать Опёну Маслёновичу правду. И тут из-за первой парты, нарисованной на самом почётном месте, во весь свой богатырский рост встал первый красавец в классе, круглый отличник и гордость школы Павел Ушкин и сказал:

            – Не беспокойтесь, господин директор! Ничего страшного! Это сон.

            – Как это сон? – удивились все.

            – Сон. Естественный процесс, периодически имеющий место в любом сложном биологическом организме. Если мы углубимся в историю изучения человечеством процесса сновидений…

            – Не будем углубе-е-ляться! – перебил его директор. – Хочу проснуться!

            Ушкин отвел глаза в сторону.

            – Нет, Ушкин, ты не отворачивайся, – привычно сказала Мария Ивановна, поворачиваясь к Ушкину всем телом, потому что у неё не было шеи. – Ты, Ушкин, объясни нам, пожалуйста, может ли директор проснуться?

            – Да как вам сказать, – замялся Ушкин.

            – Прямо говори!

            – Не может! – прямо вздохнул Ушкин. – Проснуться не может. Потому, что это не простой сон, а виртуальный.

            – Ты, вообще говоря, попроще объясняй, – попросил Вообщеговоря Ваня. – А то я же всё-таки, вообще говоря, двоечник.

            – Ну, сон у Опёна не настоящий. Придуманный у него сон. Нарисованный. Нельзя из такого сна проснуться. Из него только выйти можно.

            – А как?

            Пашка вздохнул:

            – Не знаю я. Честное слово, не знаю! Я из своих снов никогда не выхожу, мне в них уютнее.

            – Давайте мыслить логически, – предложила Луша Всех (наверное, она недаром была лучше всех). – Моему невиртуальному нарисованному папочке нужно выйти из виртуального сна. Во сне всё ненастоящее. Значит, ему нужно сделать что-то настоящее. Тогда это будет уже не сон. Значит, он выйдет из сна!

            Все зааплодировали. Ну, вернее, все, кто мог, потому что ладони были нарисованы далеко не у всех.

            – А где сделать? – спросил Ваня.

            – А что сделать? – спросил Вася.

            – Простите, а как сделать? – прошамкал Вовочка. – Сделать-то надо что-нибудь настоящее. А он спит. А во сне можно сделать только что-нибудь ненастоящее!

            Все скисли. Опён Маслёнович сказал: “Бе-е-е!”, посмотрел на кактус и облизнулся. А Луша опять не растерялась.

            – Если нельзя сделать что-нибудь настоящее, то можно подумать о чем-нибудь настоящем. Думать-то и во сне можно.

            С ней все согласились. Тогда Луша повернулась к папе. Папа стоял на четвереньках, вопросительно наклонив вбок кучерявую голову и внимательно смотрел на дочку.

            – Папочка! – торжественно сказала Луша. – Чтобы выйти из придуманного сна, надо подумать о чём-нибудь настоящем. Подумай о чём-нибудь!

            Опён Маслёнович перевёл взгляд на кактус и усиленно стал о чём-то думать. Все напряжённо ждали. Опён не исчезал.

            – По-моему, он окончательно обаранивается! – тихонько сказала Дашенька Машенькина. – Кошмар.

            – Он не о том думает! – догадался Вася. – Кактус-то ненастоящий!

            – Папочка! – отчаянно крикнула Луша. – Не думай о кактусе! Думай о чём-нибудь другом!

            Баран Маслёнович нехотя оторвался от кактуса и уставился на дверь. Он смотрел на неё, как баран на новые ворота и никуда не исчезал.

            – Папочка! Ну, подумай о чём-нибудь настоящем! – умоляла барана Луша, теребя его за ошейник. – Ну, ради меня! Пожалуйста! Ты меня любишь?

            – Бе-е-е! Бе-е-е! Бе-е-дная девочка! – проблеял баран и стал думать о Луше.

            Но та Луша, о которой он стал думать, тоже была не настоящая!

            – Ничего у нас не получится! – отчаянно прошептала ненастоящая Мария Ивановна. И хотя она тоже была ненастоящая, она по-настоящему огорчилась. От огорчения у неё из рук выпала тетрадь с Лушиной двойкой. Баран внимательно посмотрел на двойку.

            – Не может быть! – вдруг прошептал баран и исчез. Нет, нет, не то, чтобы он исчез полностью. Кучеряшки с копытами остались на месте. Но это было уже совершенно неважно!            

… «Обязательно заставлю родителей Ушкина купить ребенку нормальные фломастеры!» – думал Опён Маслёнович, подходя к буфету, около которого его заждалась голодная Марьиванна. Она отдала ему пиджак. Директор надел его и помассировал руками затылок.

– Здорово вы бегаете! – сказала Марьиванна. – Я даже вас потеряла на какое-то время.

            Опён Маслёнович самодовольно улыбнулся. Каждому приятно, когда его хвалят.

– А почему вы всё время шею трёте? – спросила Марьиванна.

            Директор на мгновение задумался, потом пожал плечами и сказал:

            – Вы знаете, только между нами, у меня такое дикое чувство, будто у меня на шее…

            Марьиванна послушно ждала. Но слова “ошейник” директор так и не произнес. На это смелой Пашкиной фантазии не хватило…

18. Кошмар Пашки Ушкина

Пока Пашка Ушкин возился с барашком, урок математики благополучно закончился. Под выразительную диктовку отличницы Луши весь класс в пять минут справился с заданиями самостоятельной, а Дашенька Машенькина собрала исписанные листики и сложила их стопочкой на учительском столе, предварительно понаставив всем, кроме Ушкина, пятёрок с плюсами, чтобы облегчить работу Марии Ивановне. Ушкину Машенькина после некоторых раздумий поставила четвёрку, но это потому, что за него, вообще говоря, писал Вообщеговоря Ваня. Ваня хотел было заступиться за друга, но тут как раз прозвенел звонок, и началась большая перемена. Перемена – дело святое. Пашкина несправедливая четвёрка тут же всеми забылась.

Все нормальные школьники чинно занимались тем, чем положено заниматься нормальным школьникам на переменах. Половина уткнулась в смартфоны. Вторая половина наплевала на гаджеты, предпочтя носиться по коридорам, орать, вопить и дёргать за уши тех девчонок, у которых не было косичек, предназначенных для дёрганья. Галя и Генка Чугунькины достали пряники и склонились над экранами, проверяя, сколько лайков получили.

А Ушкин не бегал за бутербродами с косичками. Он смотрел на барашка и ничего не мог понять. Буквально пятнадцать минут назад на месте барашка был нарисован директор. Буквально десять минут назад Пашка собственноручно пририсовал ему роскошную овечью шкуру. И вдруг директор из шкуры исчез! Пашка медленно перевёл взгляд на доску и икнул от удивления.

Около доски собственной персоной стоял исчезнувший с парты директор, Опён Маслёнович, в натуральной бараньей жилетке. Жилетка была не очень похожа на нарисованную Пашкой шкуру, но, в общем и целом, выглядела вполне правдоподобно. Рядом с директором стоял и пялился на Пашку мальчишка Пашкиного возраста и Пашкиной внешности: у него были такие же оттопыренные уши, кучерявые волосы и худенькие плечи. Только, в отличие от Пашки, он был одет в расклешённые джинсы с невообразимой расцветки бахромой по периметру и настоящее сомбреро. Пашка ещё раз икнул. Такого мальчика Пашка нарисовал примерно год назад. А потом даже придумал про него комикс. Правда, комикс Ушкин только придумал, но так не нарисовал, поскольку одновременно с комиксом начал сочинять мюзикл с тем же главным героем в главной роли. С мюзиклом идея также провалилась: и папа, и мама дружно просили сына «прекратить эту какофонию», едва Пашка садился за пианино. К тому же Пашка не мог определиться, с чего начинать: с до мажор или с ля минор. Так что мальчишка в расклешённых джинсах и сомбреро так и остался на паре картинок, засунутых в нижний ящик письменного стола.

Сейчас Пашка даже толком не помнил, как назвал своего героя. Ничас? Никас? Нучос? …Он тогда долго подбирал имя, аж измучался. И вот теперь этот типчик стоял у доски.

– Ой, какой хорошенький! – прошептала Оленька Бледнолицева.

Пашка перевёл взгляд на Оленьку. Оленька смотрела на новичка взглядом, полным обожания, и не обращала на Ушкина ровно никакого внимания. 

И вот тут Пашка Ушкин понял, что с фантазиями пора прощаться. Иначе реальность вокруг может превратиться просто неизвестно во что! Пашка усиленно принялся трясти головой. Потом крепко зажмурился и ущипнул себя за руку. Потом разожмурился и посмотрел вокруг. Одноклассники Пашки сидели, дружно раскрыв рты и уставившись на мальчика в сомбреро. Пашке Ушкину стремительно поплохело. Ещё никогда его фантазии не выглядели так реально!

Когда Пашка впустил в класс вечность вместо урока биологии, он знал, что это придумка.

Когда Пашка превратил директора в барана, он знал, что это – всего лишь рисунок.

Когда Пашка оживил спящую принцессу, он понял, что это – всего лишь дочь лесника.

Но теперь!

Но сейчас!

Самый что ни на есть настоящий мальчик мексиканского вида стоял в самом настоящем Пашкином классе рядом с самым что ни есть настоящим директором школы и спокойно улыбался. И Пашка понял, что он сошёл с ума. Просто сошёл с ума. 

Между тем самый что ни на есть настоящий директор спокойно сказал:

– Дорогие ребята! С сегодняшнего дня в вашем классе будет учиться новый ученик. Его зовут Нучо, фамилия – Мучас. Больше он о себе, к сожалению, ничего сказать не может. Прошу любить и жаловать.

– У него амнезия! – выкрикнул Ваня. – Он ничего не помнит. Ура-а!

– Улёт! – прошептал кто-то из девочек.

– А этот китаец по-русски спикает? – поинтересовался Вовочка.

– Спикаю, – кивнул головой Нучо, достал платок и вытер рот.

– А как он к нам попал? – спросила Луша.

– С дуба рухнул! – ответил директор. – Он сидел на дубе и, видимо, спал, когда один из учителей нашей школы как раз проходил рядом. Нучо, не просыпаясь, свалился прямо на учителя. Учитель пришёл в себя прямо на месте, а у Нучо…

– От удара отшибло память! – подсказал Ваня.  – Потому, что у него амнезия.

– Никакой амнезии у него нет! – строго сказал директор.  – Насмотрелись всяких глупостей по интернету и телевизору. Я лично в своей жизни ещё не встречал ни одного человека, у которого была бы эта самая амнезия.

– Вообще говоря, амнезия – диагноз известный, — начал Вообщеговоря Ваня. – Вот смотрите, что в Википедии написано…

– Короче! Не ударяйся в детали! – крикнул Корочеговоря Вася. – Какая разница?

– Какой хорошенький… — повторила Оленька.

– А почему его в наш класс привели? – спросила Луша.

– Тихо-о-о! – густым и строгим басом пропел директор в тональности до мажор. – Амнезии у Нучо, конечно же, нет. А также нет коронавируса, гриппа, и прочих холер. При падении у него, действительно, э-э-э… произошли некоторые э-э-э…Но он помнит, что учился в вашем классе. Мы проверили старую версию электронного журнала. Там есть такой ученик. Поэтому сначала мы решили, что он живёт где-то неподалеку. Но опрос местных жителей ничего не дал. Гугл с Яндексом нам не помогли. Судя по одежде, Нучо аргентинец или мексиканец. А может быть, он из Бразилии…

– Где в лесах много-много диких обезьян! – вставил Вовочка.

– Нучо говорит по-русски и почти всё понимает. Как только мы найдём его родителей…

– Ура! – дружно воскликнули близнецы Чугунькины. – Уже тридцать лайков, а мы только выложили видосик с новеньким. Оп-оп-оп-оп, залетаем в топ!

Пашка сидел за своей последней партой, сжавшись в комочек, и вытирал со лба липкий пот. Знаете, вам бы тоже стало не по себе, если бы вдруг вы увидели свою фантазию, как наяву, и поняли, что сошли с ума.

Между тем директор решительно отобрал у Чугунькиных смартфон и вышел. Ха! Можно подумать, у них один смарт на двоих! Генкин отобрал, Галин оставил. Ха.

Директор вышел, а Нучо сел рядом с Пашкой.

Нучо не был фантазией. Его можно было даже потрогать. Пашка был близок к обмороку. Это был настоящий кошмар.

Пашка помнил, как рисовал его. Рисовал и стирал. Рисовал и стирал. И всех остальных – рисовал и стирал. Помнил, как показал наброски комикса Даше Машенькиной. Как она раскритиковала его работу, заявила, что даже пузыри над головами неправильные, похожие на мыльные…

– Прив! – сказал Нучо, усаживаясь поудобнее и откидывая сомбреро за спину. – Дружим? Тебя как зовут?

– Ппппа… – промямлил Пашка.

Начался урок музыки.

19. Нучо Мучас и мюзикл в комиксах

Урок музыки был совсем не то, что урок биологии. Он никуда не тянулся, а разыгрывался, как по нотам несмотря на то, что класс был взбудоражен, как никогда. Ещё бы, такое событие – новичок из Мексики, да ещё с амнезией. Да уж…

Но урок есть урок, и в его начале, как обычно, проходила музыкальная разминка. Муза Фёдоровна, по прозвищу Муза Медузовна, нажимала разные ноты, а ученики должны были их угадывать и петь. Все по очереди.

– Трам! – нажала Муза Медузовна первую нотку.

– До-о-о-о! – хрипло пропел Ваня.

Муза удовлетворённо кивнула.

– Пам! – нажала Муза Медузовна.

– Ре-е-е! – изобразил Вася.

– Па-а-ам! – нажала ту же ноту Муза, глядя на Васю.

– Ну, ми-и-и! – исправился Вася.

Муза вздохнула:

– Па-ам-пам-пам-пам, Вася! Слышишь? Трам-пам-пам!

– О! Слышу! – обрадовался Вася. – Теперь слышу! Трюм-пурюм… Это ля. Точно. Это ля.

Муза промолчала.

– И не надо смотреть на меня, как на убогого! – нахохлившись, сказал Вася. – Между прочим, я, зато, жонглировать умею.

Но Муза Медузовна уже не смотрела на Васю. Она смотрела на Пашку. Пашка решил держаться до последнего: вести себя так, словно он вовсе и не сходил с ума.

– Пам!

– Это соль, – робко сказал Пашка, бочком вылезая из-за парты.

– Натрий хлор, – буркнул Вася, демонстративно свайпнул мизинцем по экрану своего телефона, вошел в тайный чат класса и принялся набирать текст.

– Это соль первой октавы! – немного твёрже сказал Пашка и покраснел.

– Правильно! – обрадовалась Муза. – Только её надо спеть.

Пашка быстро залез обратно за парту, и Муза поняла, что петь он не станет ни за какие блага на свете. Тогда она повернулась к Нучо. Нучо встал и наклонил голову. Муза Медузовна грациозно занесла руку над клавиатурой…

– Фа, – сказал Нучо.

– Но я ещё ничего не сыграла! – удивилась Муза.

Нучо промолчал. Муза посмотрела на клавиши и задумалась.

Весь класс дружно извлек мобилки и залез в чат.

В чате было от Васи: «Если Нучо помнит, как он учился в нашем классе, а мы – нет, то у кого амнезия?». 

И, тут же, от Луши Всех: «Обсудим после уроков!».

И подряд от разных учеников разные смайлики.

И от Вани ссылка на очередную статью из Вики.

И сердечко-гиффка от Оленьки Бледнолицевой.

– Вот возьму, и специально нажму другую ноту! – ни к кому конкретно не обращаясь, буркнула Муза.

Нучо молчал.

– Там!

Нучо молчал.

– Нучо!

– Чо?

– По-русски правильно говорить не «чо», а «что». Какая это нота?

– Фа, – уверенно и безнадежно скучно повторил Нучо и вытер рот.

– Ну…

– Чо «ну»?

– Спой!

Нучо с тоской посмотрел на учительницу.

– Понимаешь, Нучо, у нас сейчас такой урок… Мы учимся петь. Попробуй спеть эту нотку!

– Хорошо, – согласился Нучо. – Только пусть Даша Машенькина на этот раз помолчит.

– Я?! Я и так за весь урок ещё слова не сказала! – искренне возмутилась Дашенька, а Короче Вася закричал:

– Пусть лучше скажет, откуда он Дашу знает и что значит «на этот раз»?

– Тише! Что это ещё за базар?! – высоким, профессионально поставленным голосом, прозвенела Муза Медузовна. – Ничего Нучо никому объяснять не будет. Конечно же, он помнит Машенькину, раз учился в вашем классе. А «на этот раз» – значит, на этот раз, и всё! Сейчас Нучо споёт, а все будут молчать, и Машенькина тоже будет молчать, потому что на уроке вообще надо молчать, а кто не может молчать, тот пусть…

– Поёт! – подсказал Вовочка.

Муза громко захлопала в ладоши, чтобы отвлечь всеобщее внимание от находчивого Вовочки:

– Нучо!

– Чо?

– Подойди ко мне поближе, Нучо. Сейчас я сыграю несколько ноток подряд, а ты их нам постараешься спеть. Так! Все! Убрали! Мобилки!

– Я постараюсь, – пообещал Мучас. – А Даша молчать будет?

Даша со злостью посмотрела на мексиканского, а может, аргентинского или даже бразильского, выскочку и шумно развернулась на 180 градусов вместе со стулом. Муза Медузовна дипломатично смолчала.

В чате прилетело всем от Вани: «Мне кажется, что Нучо – шпион. Иначе как он заранее узнал про «фа»?».

«А что нужно шпиону в нашем классе?» – написала Луша.

Пашка Ушкин перевёл свой телефон в авиарежим. И себя тоже перевёл в авиарежим. Ах, если бы реальность тоже можно было перевести в авиарежим!

 «Жи-ли-у-ба-бу-си, два-ве-сё-лых-гу-ся!» – сыграла Муза Медузовна одним пальцем.

– Фа-ми-ре-до… Соль! Соль! Фа-ми-ре-до… Соль! Соль! – громко и выразительно спел Нучо.

– Умничка! – прослезилась Медузовна. – Просто как в мюзикле! Просто как в опере! Молодец!

– Ага! – прошептала Дашенька. – Точно, как в опере. В мыльной опере…

Нучо её не мог услышать, но он почему-то поморщился и подозрительно посмотрел на Машенькину. Потом прошёл на своё место и плюхнулся на стул.

Пашка тоже посмотрел на Дашу. Ему показалось… Что над её головой… Что её слова… Нет. Этого уж точно не могло быть. Показалось.

У половины класса тренькнули гаджеты.

– Все убрали мобилки! – взорвалась Муза. – Сейчас двоек всем понаставлю!

Многие решили не рисковать. Но невозможная отличница Луша угроз не боялась и опять влезла в чат.  

Новое сообщение было от Вовочки: «Нучо – это кликуха! Потому что типа ну, чо? – вот и получается Ну-чо.»

«А откуда взялось Мучас?» – спросила Луша.

«Даша, а что такое мыльная опера?» — написала Оленька.

Далее шли десять смайликов от разных учеников и ссылка на статью «Мыльная опера» от Вани.

– Нучо! – позвала Муза Медузовна.

– Ну, чо? – лениво отозвался развалившийся на задней парте шпион из комикса, мюзикла или мыльной оперы.

«Ну чо» взлетели под потолок прозрачным воздушным шариком.

Пашка вжался в парту.

И не успела учительница музыки сделать новенькому замечание по поводу столь неуважительного к ней отношения, как Нучо Мучас вдруг стремительно вскочил, схватил в охапку лежащее на парте сомбреро и, прикрывая им лицо, бросился вон из класса.

Сбежать Нучо Мучасу не удалось. Обладая недюжинным жизненным опытом и комплекцией, как у Монтсеррат Кабалье, в последний момент единственный проход к двери мощным броском собственного тела мужественно загородила находчивая Муза Медузовна. Они столкнулись и, не удержав равновесия, шмякнулись на пол.

– Не пущу! –  выдохнула Муза.

– А я в туалет! – в тон ей выдохнул Нучо, не отрывая ото рта шляпы.

– Только на перемене!

– Почему?

– Глядите! – взвизгнула Луша. – Что это?

Над головой Нучо медленно плыл в воздухе, переливаясь на весеннем солнце, небольшой, но самый настоящий мыльный пузырь. Он величественно поднялся вверх, под потолок и завис там, не опускаясь и не лопаясь. Все ученики класса провожали его внимательными взглядами.

– Ещё один! – крикнул Вовочка, тыча пальцем прямо в Нучо.

– Значит, мне не показалось! – отлегло от сердца у Пашки.

– Я же говорила – мыльная опера! – обрадовалась Даша и завизжала от радости.

Муза отодрала сомбреро от Нучо и с трудом поднялась с пола. Мучас больше не сопротивлялся.

– Так я и знал! – обречённо сказал Нучо, с укоризной глядя на Дашу. И все увидели, как при каждом слове у него изо рта вылетают мыльные пузыри.

Все увидели, а Чугунькины даже засняли: ведь Галин телефон директор у них не забрал.

– Безобразие! – возмутилась Муза. – А ещё будущий тенор! Натолкал в рот шампуня!

Нучо тяжко вздохнул. Луша Всех опять полезла в чат. На сей раз сообщение было от Даши: «Опера Верди из четырёх букв – это «Нучо»?»

И тут прозвенел звонок.

20. Классный час со скрытой камерой

Висело в воздухе окно. Почти висело: нижней частью рамы оно облокачивалось на подоконник, а с остальных боков его поддерживали школьные стены. Снаружи от окна жила заметно выросшая апрельская трещина. Урок у неё давно закончился, и она по-прежнему валялась на асфальте и сохла от тоски и скуки. А вместе с ней сохла и скучала тоненькая зелёная травинка, так и не ставшая баобабом.

По другую сторону от окна скуки не было. Едва Муза Медузовна величественно выплыла из класса, Луша схватила мел и размашисто написала на внешней стороне дверей: «Классный час. Просьба не беспокоить!», а с внутренней стороны – «Классный час. Просьба не уходить!» Обе надписи были излишни: внешняя потому, что уроки в этот день уже закончились, и напрягать учеников никто больше не собирался, а внутренняя потому, что нерешённых вопросов оставалось выше крыши, и расходиться по домам тоже никто не собирался.

Все, кроме Пашки, дружно столпились вокруг Нучо, который успел уже пересесть на парту и даже отряхнуться от мыльной пены. А Пашка сидел за своей партой и напряжённо размышлял. Что-то подсказывало Пашке, что с ним всё полный хоккей, что он вовсе не сошёл с ума. Просто что-то, что-то, что-то… Что-то тут не так, вот!

– Будем высказываться в порядке очереди! – заявила Луша.

В принципе с ней никто не спорил. Только все хотели быть первыми.

– Вообще говоря, потому, что он – шпион! – кричал Ваня.

– Тогда уж – инопланетянин! – возражал Вася.

– И тогда, значит, я должна молчать? – орала Дашенька.

– Такого не бывает!!! – вопили Чугунькины.

– Но если сам директор сказал, что Нучо с дуба рухнул! – доказывала Оленька.

Все орали. Только Нучо стоял почти спокойно. Да и Луша Всех держалась с достоинством. И тут Пашка стал догадываться, в чём дело.

Пашка Ушкин в задумчивости погрыз ноготь и стал потихоньку озираться по сторонам. Всё в классе было, как обычно, всё на своих местах: парты, стулья, учебные пособия… И только кактус стоял на круглой новой подставке с дырочками. Пашка облегчённо улыбнулся. Потом он выдрал из тетрадки листик и написал:

«Нас снимают скрытой камерой! Камера спрятана в кактусе! Не показывай вида, что знаешь об этом! Прочти и передай дальше!»

Пашка встал со своего места и потихоньку передал записку Луше Всех. Луша удивилась: зачем писать на бумаге, когда есть чат?! Она прочла, и ей стало ужасно досадно, что такая блестящая мысль пришла в голову не ей, а какому-то Пушкину. Она сунула записку Короче Васе и одернула платье.

– Ребята!  – торжественно объявила Луша, развернувшись к кактусу. – Мы должны провести собрание. В порядке очереди. Для начала каждый должен высказать своё собственное мнение по поводу появления в нашем классе нового ученика по имени Нучо Мучас. Первым будет Короче Вася. Покороче, Вася!

Вася потихоньку отдал Пашкину записку Дашеньке Машенькиной, деловито откашлялся…

– Исходя из психологических аспектов амнезии, возникает вопрос: почему Нучо нас помнит, а мы все его – нет? – Вася незаметно покосился в сторону кактуса. – У меня пока всё. Я потом ещё скажу.

– Вообщеговоря Ваня! – объявила Луша.

До Вани записка дойти пока не успела. Ваня вскочил и завопил:        

– Да шпион он! Инопланетный шпион. Потому он про нас и знает. Он не с дуба рухнул, а из НЛО вылез! Он не человек! У него миссия!

– А какая у него миссия, как ты думаешь? – поинтересовалась Луша, стараясь не смотреть в сторону кактуса и не ссутулиться.

– Он должен узнать, почему мы всю жизнь ничего не делаем, и при этом самые умные! – неожиданно даже для самого себя выпалил Ваня.

– А мы – самые умные? – усомнился Пашка.

– А то! Он и мыла в рот набрал, чтобы глупости зря не болтать! – и безнадёжный второгодник Вообщеговоря Ваня снисходительно посмотрел на несостоявшегося инопланетного шпиона с облегчённым чувством полного собственного превосходства.

– Теперь моя очередь! – заявила Дашенька Машенькина, которая всё это время расчёсывала под партой свою растрепавшуюся косичку.

Потихоньку расчёсывала, чтобы кактусу не было видно:

– Ребята, мы должны быть добры и гуманны к бедному мальчику. И толерантны! Никакой Нучо не шпион! Он – пропавший без вести в раннем детстве сын Музы Медузовны. Это романтическая история! Мыльная опера! Отсюда и пузыри! Много лет тому назад у Музы был сын. У него был голос. И родинка за ухом…

– Нет у него за ухом родинки! – перебил её Вовочка, тут же в срочном порядке обследовав уши Нучо.

– Ну, какая разница, где у него родинка!       

– Как какая?

Записка дошла до Вовочки. Вовочка прочитал, нахмурился, снял с себя жилетку и набросил на кактус. Половина класса ничего не поняла, а вторая половина вздохнула с облегчением.

А ещё через минуту в класс вошли директор, куча учителей и главный режиссёр с телевидения. Директор снял Вовочкину жилетку с кактуса и сказал:

– Дорогие ребята! Разрешите мне представить вам двух замечательных мальчиков, которых ждёт большое будущее. Один из них – начинающий великий актер Коля Иванов. Сегодня он блестяще сыграл роль потерявшего память Нучо Мучаса.

Коля Иванов снял с головы сомбреро и смущённо поклонился. Все дружно зааплодировали, а директор продолжил:

– Второй замечательный мальчик, будущий великий писатель-фантаст Павел Ушкин, ученик вашего класса. В прошлом году он сочинял комикс-мюзикл про Нучо Мучаса. К сожалению, Павел не закончил свою работу, и даже стёр почти всё. Но его мама и папа сохранили наброски, восстановили, что могли, до точки, до пикселя…

«Мои мама и папа? – удивился Пашка. – Которые вопили про какофонию? Которые психуют по любому поводу?».

– …Работу, которую мы отдали телевизионщикам, и они… 

«Восстановили мои каляки до точки? До пикселя?» – продолжал недоумевать Пашка.

–  И теперь у нас первый в мире комикс-мюзикл! – возопил директор. – Слава Павлу Ушкину! Ура!

Последние слова директора потонули в овациях. Главный режиссёр поднял упирающегося от смущения и неожиданности Пашку и подтащил его поближе к кактусу.

– Сейчас Паша расскажет нам, понравилась ли ему наша задумка.

Все затихли. Пашка косился на кактус и молчал.

– Психи вы все больные! – сказал, наконец, Пашка. – Я же чуть с ума от ужаса не сошёл, когда этого Мучаса увидел…

Все дружно зааплодировали.

21. Классный час без скрытой камеры

А потом взрослые все ушли. А Пашкины одноклассники принялись читать восстановленный по точкам и пикселям Пашкин комикс-мюзикл дальше. Он был не очень длинным. Нучо Мучас действительно оказывался пропавшим сыном учительницы музыки. Он был сыном, великим певцом и, по совместительству, инопланетным шпионом. А потом он вдруг пропадал. Из-за Дашеньки.

Пашке Ушкину всё ещё было не по себе. Чтобы успокоиться, он открыл тетрадку и принялся калякать.

– У Музы Медузовны сын, между прочим, никуда не пропадал! – сказала Луша. – Это голос у него пропал. В переходном возрасте. Поэтому из него не получилось великого певца, и ему пришлось стать обыкновенным банкиром. Я точно знаю.

– А я тоже банкиром стану, когда вырасту! – сказал Вовочка.

– А я…

– А я…

– А я никем не стану! – равнодушно сказал Нучо, ровной струйкой выпуская изо рта мыльные пузыри различного размера. – Даже актёром.

– Почему? Потому, что ты тест не профориентацию не проходил?

– Нет. Потому, что я не хочу быть никем, даже инопланетным шпионом. Я не вижу себя в будущем. И в прошлом. И в настоящем. Меня, может, нет и не было никогда. И даже мыла я, может, в рот не набирал…

– Ну, вот насчет мыла не надо, а! – скривился Вася, рассматривая один из пузырей, который прилип к его рукаву.

– Не набирал, – упрямо повторил Нучо.

– А откуда пузыри? – насел на него Вовочка. – Мыло, шампунь… Набирал ты! Ща-а-аз как дам, сразу признаешься!

– Я всё объясню! – взмолился Нучо. – Всё-всё. Только пусть Даша Машенькина молчит!

– Ни за что! Ни за что не буду молчать! Хоть режьте! –  категорически заявила Машенькина. – Мало ли что этот Пашка Ушкин там придумал? Что ж мне теперь, всю жизнь не разговаривать? А-а-а-а!

Вовочка быстренько снял с себя многострадальную жилетку и попытался заглушить ею Дашеньку.

– Хорошо, хорошо, пусть она болтает, что хочет, только пусть не произносит фразу «А после этого Нучо исчезнет»! – попросил Нучо.

– Даша! – строго сказала Луша Всех.

– Ладно, ладно! – отплёвываясь от жилетки, согласилась Дашенька. – Только почему именно я?

– Этого я не знаю! – честно признался Нучо, отмахиваясь от пузырей, исправно продолжающих вылетать у него изо рта. – Просто у Ушкина так с самого начала было задумано. Сначала я должен был упасть с дуба. Я упал. Потом я должен был попасть к вам в класс. Я попал. Как только Даша Машенькина произнесла фразу про мыльную оперу, я должен был начать выпускать изо рта мыльные пузыри. А если она скажет, что я исчезну, то я исчезну. А потом и вы все по очереди исчезнете. Но я не хочу исчезать!

– Ну и не исчезай!

– Как будто это от меня зависит!  Да от меня вообще в этой жизни ничего не зависит! И от вас, кстати, тоже. Все давным-давно предопределено…

– Ты, вообще говоря, попроще объясняй, – попросил Вообщеговоря Ваня. – Я, между прочим, умный-то умный, но всё-таки, вообще говоря, двоечник.

– Хорошо! – согласился Нучо. – Я объясню попроще. С одной стороны, всё, что с нами происходит, уже заранее определено и известно. А от тебя ничего не зависит. Вообще ничего.

Ваня почесал репу и задумчиво уставился в окно. Народ молчал, не желая ни одним неверным движением нарушить мучительный мыслительный процесс, происходящий в умной и бестолковой Ваниной репе.

– Это точно, – вздохнул наконец Ваня. – От меня ничего не зависит. Вызовут, не вызовут… Всё заранее предопределено. Садись, Ваня, два!

И Ваня сел.

– Глупости!  – уверенно заявила Луша, глядя на Ваню, как на маленького. – Как раз наоборот! Всё, абсолютно всё зависит только от нас самих. Разве не так?

– Вы же мне договорить не дали! – обиделся Нучо. – Я это как раз и собирался сказать. Я собирался сказать, что, во-первых, все без нас уже предопределено, а во-вторых, все только от нас и зависит. Вот возьмём меня. Я должен исчезнуть. А как только я исчезну, то вы тоже все друг за дружкой поисчезаете. Это предопределено. Ушкиным или не Ушкиным – это и не так важно. Но если Даша Машенькина не скажет, что я после этого исчезну…

– Да не скажу я, что ты после этого исчезнешь! – в сердцах воскликнула Дашенька. – Ну, чего ж ты ко мне прицепился!

Нучо охнул. А может, он не успел охнуть, а охнула Луша или ещё кто-то.

– Мамочка! – прошептал Вася.

Даже Пашка, до этого усердно строчивший что-то на своем листике, отложил ручку в сторону.

– Луша, – осторожно спросил Вася, косясь туда, где только что находился рухнувший с дуба Нучо. – Что он там про нас говорил?

– Он говорил, что мы тоже… Но мы же здесь! – ответила Луша, медленно поворачиваясь к Короче Васе.

Но Васи на месте уже не было. Дашенька заплакала:

– Это всё из-за меня! Из-за меня! – всхлипывала она, вытираясь вновь растрепавшейся косичкой. Присутствие кактуса Дашеньку больше не волновало. – Лучше бы это я исчезла!

– А знаете, – горько сказал Ваня, – я ещё сегодня в футбол поиграть собирался… Даже мяч с собой притащил. Вот.

И Вообщеговоря Ваня вытащил из-под парты видавший виды кожаный мяч с двумя коричневыми заплатками.

– Даш, хочешь, я его тебе подарю? – Ваня погладил мяч и протянул его Дашеньке.

Но Дашеньки Машенькиной уже тоже не было. Не было ни Луши, ни Вовочки, ни близнецов, ни всех остальных… Только за последней в правом ряду партой, испуганно втянув кучерявую голову в худенькие плечики, сидел самый маленький ученик в классе Павлик Ушкин. Павлик смотрел на приближающегося к нему Ваню и видел, как он медленно растворяется в солнечном апрельском пространстве вместе со своим любимым латаным мячиком.

– Я не исчезну! – прошептал Пашка, лихорадочно вытирая о парту потные ладошки. – Я не могу исчезнуть, просто не могу – и всё!

Но Пашка Ушкин тоже исчез. Теперь в классе с окном, висящим в воздухе, не осталось совсем никого. И ничего. Ни точки. Ни атома. Ни пикселя.

На этом неоконченный комикс-мюзикл Пашки Ушкина оканчивался.

22. Мечта Пашки Ушкина

Ближе к вечеру в опустевший класс вошла уборщица. Это была жизнерадостная здравомыслящая женщина тётя Маня, у которой было два сына, огород, собака и любимый сериал. У неё не было прозвищ, прошлых жизней, потных ладошек и вечности за окном. У неё была заранее определенная для неё кем-то жизнь, в которой все полностью зависело только от её, тёти Маниных, поступков, и это её вполне устраивало. Тётя Маня бодро надела резиновые перчатки, закрыла окно, и, не забивая себе голову всякими глупостями, выбросила в мусор исписанный листочек, который сиротливо лежал на изрисованной гелевой ручкой задней парте. На листике было написано: «Кем я буду, когда вырасту. Сочинение П. Ушкина».

«Когда я вырасту, – написал Пашка Ушкин, – у меня будет много денег. Очень много. Ну, то есть вот совсем много. Сколько можно, и ещё больше. У меня будет целая куча денег. И я их буду тратить. У меня будет большой дом. Только не здесь, а на другой планете. Когда я буду улетать по делам, дом будет сворачиваться в шарик. А может, у меня никогда в жизни не будет такого дома и меня самого тоже не будет. Или мой дом будет ненастоящим, и я тоже буду ненастоящим. А вообще-то я сначала буду великим художником, а потом президентом. А между президентом и художником я, наверное, буду, ещё не знаю кем. Кем угодно. Но писателем-фантастом я не стану ни за что, и никаких комиксов и мюзиклов сочинять и не подумаю!».

Больше на листике ничего написано не было.

Тётя Маня шумно выжала тряпку в красное пластиковое ведерко и принялась оттирать нарисованные на последней парте чёрные каракули. Когда тёти Манина тряпка добралась до послушно стоящей на кривом бревне Луши, дверь отворилась и в класс собственной персоной вошёл Пашка.

– Я вам мешать не буду! – икая и отводя взгляд в сторону, произнёс Пашка. – Я за своим листиком. Может, вы видели? Он как раз на этой парте лежал.

– Ой! – всплеснула руками тётя Маня. – А я его в корзинку выбросила. А он тебе очень нужен?

– Да ладно, – сказал Пашка, – ничего страшного. Может, оно даже и к лучшему.

– Нет уж, нет уж! – строго сказала тётя Маня. – Раз твой, то и забирай.

Пашка вздохнул и заглянул в мусорное ведро. Какой-то смятый листик сиротливо лежал в ведре один-одинёшенек. Он был цветной и мало походил на Пашкино сочинение. Пашка Ушкин выудил листик из мусорного ведра и развернул его. Это была реклама дома, который умеет сворачиваться в шарик. 

– Ну что, твой листик? – спросила уборщица.

Ответить Пашка не успел. Едва он открыл рот, как в закрытое окно, естественно, разбив его вдребезги, с силой влетел потрёпанный футбольный мяч с двумя коричневыми заплатками. Тётя Маня бросила тряпку и бросилась к окну. Под окном стоял второгодник и со всех сторон второсортник Вообщеговоря Ваня и обречённо смотрел на размахивающую кулаками уборщицу.

– Каждый день одно и то же! – кричала жизнерадостная уборщица, которая не умела исчезать, и у которой не было в запасе вечности. – Каждый день! Господи, кем же вы будете, когда вырастете?

Пашка Ушкин незаметно стоял где-то сзади, держа в одной руке мячик, а в другой – рекламу, и улыбался. Не вслух улыбался, а про себя.

У Павлика были пухлые губы, кучерявые волосы, мокрые от волнения ладошки и странный, не такой, как у всех остальных, взгляд на мир. Так получилось, что в прошлой жизни Павлик был маленькой морской черепашкой, а в следующей собирался стать великим сухопутным гипнотизёром. Сейчас жизнь у него была промежуточная, обыкновенная, но она была. Была! И это было так здорово!

Пашка молча положил мяч с заплатками на парту и вышел в весну.


[1] Кринжовый – то же самое, что стрёмный или зашкварный. Ничего хорошего, короче.

[2] Троллить и хейтить – это дразнить и травить. Только ещё обиднее! Никогда так не делайте с другими.

[3] Мисс Марпл – знаменитая героиня многих детективов Агаты Кристи. Кто не читал, обязательно прочтите, не пожалеете!

Голосования и комментарии

Все финалисты: Короткий список

Комментарии

  1. Anna Chernobrovkina:

    Что-то здесь не так со словами «печет» и «почетный». Думаю, что они написаны неправильно. Почему-то это мешает получать удовольствие от чтения. 

  2. Anna Chernobrovkina:

    Как здорово, когда читая книжку можно хохотать во все горло! И не думать ни о каких проблемах: о детских домах, буллинге, разводе родителей, алкоголизме и т.д., без чего уже сложно представить детскую книжку. А она должна быть веселой, абсурдной, фантастической. Такой, чтобы сразу же захотелось придумать продолжение. Но для полноты картины, я бы добавила несколько рассказов от имени Пашкиных одноклассников, чтобы не казалось, что он один такой необыкновенный. Или чтобы немножечко разбавить интонацию: в рассказах о Пашке напряжение все время идет вверх, а потом бабах- и неожиданный финал. Получается, что музыкальная тема рассказов не совсем развивается. А если вставить рассказ о ком-то из одноклассников Пашки, то как раз появится вторая тема, как в сонате, и рассказы будут звучать по-другому. Не будет ощущения этюда. 

    • Masha_Kaneva:

      Ты просто читаешь это, как выдуманную сказку, поэтому видишь что-то неправильное. А ты попробуй представить, что всё это было на самом деле. Ведь жизнь такая непростая и запутанная! Знаешь, я привыкла повторять, что в таких ситуациях можно применить «презумпцию невиновности»: если ты не можешь доказать, что этого не было, оно было. Даже, если не в нашем мире. Ты, наверное, заметила, что нигде не указывается место пребывания героев? Просто поверь в сказку; вернись на минуту в детство.
      А этюда тут нет: этюд — это упражнение, какое же здесь упражнение? Это скорей как пьеса, весёлая и беспечная. Ведь соната — серьёзное произведение, а ты сама признала, что ничего серьёзного в этой повести нет.

      • Anna Chernobrovkina:

        Привет, Маша!
        Наверное, я не очень хорошо выразила вою мысль, но ничего неправильного в книге «П.Ушкин и пиксели» я не вижу. Я согласна с тобой ( а еще и  Дамблдором), что все, что происходит на свете, в первую очередь происходит у нас в голове. Кстати, и история про кузин П.Ушкина тому подтверждение. Не буду спорить и с тем, что чудеса происходят почему-то не со всеми, а только с теми, кто к ним как-то особенно расположен, но очень сильно сомневаюсь в том, что кто-то будет читать Хармса так, как будто все это происходит на самом деле. Наверное, даже сам Хармс.
         

        • Anna Chernobrovkina:

          Опять только написала, и пришла новая мысль. Ведь в книгах «фантазерным» взглядом на мир больше всего увлекает игра между реальностью и фантазией. Я, как читатель, никогда не забываю, с какой стороны я нахожусь, я понимаю, где реальность, а где вымысел, и эта балансировка между реальностью и фантазией меня смешит и восхищает.

  3. Aliya:

    Книга мне показалась немного странной. Главные герои читают «Метель», у них есть физика- значит, это 6-7класс. Но в тоже время их поведение , на мой взгляд, несколько ненормально для школьников такого возраста.
    Возможно, юмор смешной и оригинальный, но лично мне хотелось плакать оттого, что дети в этом возрасте даже не подозревают о существовании такой картины, как «Утро в сосновом бору» Ивана Ивановича Шишкина,кстати, моего земляка. 
    Может быть, я так восприняла эту книгу, потому что мне больше десяти лет, но ведь рассказы Виктора Драгунского интересны в любом возрасте… 
    5 баллов

    • Anna Chernobrovkina:

      А я не согласна с Алией. Дело не в том, что Пашкины одноклассники не знают картину И.И.Шишкина, а в том, как ее описать. Есть ведь даже такие специальные головоломки, где какое-то известное произведение зашифровывается так, что не сразу догадаешься, о чем идет речь. А изучение физики ничуть дурачиться не мешает. У моей старшей сестры есть любимая книга » Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман». Ее написал не кто-нибудь, а нобелевский лауреат Ричард Фейнман. Он там описывает разные смешные ситуации, которые он сам большей частью и провоцировал. Мы с сестрой слушали эту аудиокнигу перед сном, а потом моя сестра решила повторить тот же трюк, который Фейнман устроил при прохождении медицинской комиссии. Врач попросил его вытянуть перед собой руки, он вытянул руки, одну ладонь поднял вверх, а другую вниз. Врач шутку не понял и отправил Фейнмана дообследоваться к психиатру. Моей сестре повезло больше, врач только посмеялся и написал, что она может учиться в универе. Портрет Фейнмана висит у нее в общежитии на стене. Рядом с портретом Эрдеша.

//

Комментарии

Нужно войти, чтобы комментировать.