Лариса Романовская

Подходит читателям 10+ лет.

Лариса РОМАНОВСКАЯ

НАУТИЛУС ОСТАНЕТСЯ

Повесть

НА ЗЕЛЁНОЙ ПЛОЩАДКЕ  

— Витюша, ты где? — спросила в мобильнике мама.

Витя растерялся. Срочно убрал громкую связь. Ответил не в тему.

— Ты можешь меня так больше не называть? Я же просил вроде. Можно меня уже по-человечески?

— Ладно. Виктор! Виктор, ты где?

Витя глянул на Лёху и Ярика. Они молчали. Лёха вдруг правой рукой шевельнул. Там указательный и средний пальцы так дёрнулись, будто от кого-то убегали. Это была подсказка.

— Ну…  мы на Зелёной площадке. Лазаем. В футбик гоняем, всё такое…

Ярик губы вытягивал, глазами хлопал, тоже подсказывал, непонятное. И уши у Ярика шевелились. Только неясно, уши просто так или тоже для подсказки?

— Очень хорошо, — у мамы где-то там заныла сигнализация чужой машины. — Витька, я сейчас на Зелёной площадке стою. Вас тут нет. 

— Да? 

— Скажи, что мы в прятки играем, — зашипел Лёха. 

Ярик замер,  стал смотреть в Лёхин планшет. Они сейчас строили новый круглый замок. Уже почти закончили. Сейчас самое интересное будет.

Витя помотал головой, хотя в телефоне не видно.

— Я тут, рядом. Честно. 

Там у мамы снова заныла сигнализация. Наконец, мама сказала:

— Витя, давай домой быстрее. У меня к тебе очень важное дело.

Разговор закончился. Надо было уходить. 

И непонятно, говорить маме теперь правду или она сама догадается, где он был?  Или ей не до того? Что там за дело? 

Витя глянул электронный дневник. Норм, ничего нового. Тогда чего случилось? Папа приезжает? А нельзя по телефону сказать или написать?

Лёха защёлкал мышью, Ярик посмотрел на экран и заорал, и подпрыгнул. Забыл, что Лёха просил тихо тут! 

— Лёх! Скелеты прут! Ты чего, факелы не выставил? Как нуб последний. 

Тот тоже заорал, хотя сам просил тихо.

— Сам знаю! Куда лезешь?  

И Ярик замолк.

Витина куртка валялась в коридоре, на Лёхиных ботинках. Витя её поднял, но не стал надевать — тепло уже. И до дома всего две минуты. 

— Всё, парни, я пошёл. 

Лёха и Ярик смотрели в экран. Скелеты, наверное, ещё не отступили. Надо было их атаковать, срочно…

 

— Мама, ты только никому не рассказывай. Хорошо? Понимаешь, Лёхины родители ему запрещают гостей приглашать. А он нас с Яриком позвал. Если ты проболтаешься, ему голову открутят. Он сам так сказал. Так что ты молчи! Поняла?

Мама кивнула. 

— Хорошо, не проболтаюсь. Только на всякий случай говори мне, где ты на самом деле. Я не буду ругаться. Мне так спокойнее.

— Обязательно, — Витя швырнул рюкзак в свою комнату. — Я тебе позвоню и скажу «Мамочка, ты не волнуйся, мы тут по крышам бегаем и на проводах качаемся». И ты сразу успокоишься, правда? Правда?

Витя смеялся. А мама нет. 

Она стояла на пороге Витиной комнаты, держала в руках его парадную рубашку — белую, для завтрашнего концерта. Мама молчала. Может, она всё-таки электронный дневник посмотрела? Но сегодня даже троек не было.

— Ну ты чего, из-за Лёхи так сердишься? 

Мама села на Витин диван. Рубашка свернулась на её коленях, будто кот. 

— Витька, такое дело. Мне сегодня папа написал… Ему новую работу предлагают, — мама погладила рубашку по рукаву.

— Ну и прекрасно, — на всякий случай сказал Витя. 

Сейчас окажется, что папа не сможет прилететь в отпуск. Так уже было. 

 

Папа в Америке давно работает, с Витиного первого класса. Некоторые думают, что у Вити родители разведены. Это потому, что папа домой не очень часто прилетает, они тут с мамой вдвоём. Ну, значит, этим летом они наконец к папе сами полетят, в отпуск и на каникулы. Вот и всё, наверное. Ничего страшного. Наверное.

 

— Когда у папы начнётся новый контракт, мы переедем к нему.

— Куда? — растерялся Витя.

— В Америку, — мама прижала рубашку к лицу. Чихнула в неё, потом посмотрела на Витю так, будто у него всё-таки тройка стоит в электронке. Или двойка.

— Ты об этом не говори никому, хорошо? Я про твоего Лёшу буду молчать, а ты…

— Он не Лёша, он Лёха.  Значит, Лёхе и Ярику про Америку тоже нельзя говорить?

— Да, им тоже. Рано пока. — Мама складывала рубашку. — Я не знаю, может, нам с тобой ещё визу не дадут…

— А когда узнаешь? — Витя включил планшет. 

— В середине мая. 

— А когда мы улетим? 

— В августе или в сентябре. Только это ещё не точно.

— А зачем тогда ты мне это рассказываешь? Если всё непонятно и будет не сейчас.

— Потому что ты вырос. Ты взрослый человек и…

— Мама, если бы я был взрослым человеком, я бы сам мог выбрать, поеду я к папе или тут останусь. 

Он это всё сказал, а потом выдохнул. Открыл игру. Пока грузилась, вспоминал, на чём они у Лёхи дома остановились, когда мама позвонила . 

Скелеты. Факелы. Новый круглый замок. Будто не сегодня играли, а на той неделе. Или в прошлом году. 

В личке были новые сообщения. От Лёхи и Ярика, с Лёхиного аккаунта. Витя прочёл, но не мог понять, что ему пишут. Атаки какие-то. Скелеты. Монеты.

Мама все ещё сидела рядом. Она тоже не знала, что будет дальше. И это было странно. Не страшно, а непонятно. Непривычно.  

Тогда Витя вдруг вырубил планшет.

— Мать, нам, случайно, не надо ничего купить? Хлеба, например?

— Если очень хочешь, можешь за молоком сходить. 

— А можно я схожу ещё за чипсами? 

Мама посмотрела. Витя понял. 

— Ну, ок, ладно. За молоком, так за молоком. Мать, а вот если мы в сентябре улетим, я ещё здесь в пятый класс пойду или уже сразу там? 

— Не знаю. Там, кажется, другие классы. Ты то ли опять в четвёртый, то ли уже сразу в шестой. Там разберёмся потом.

— А если мы улетим, мне здесь сегодня уроки делать надо или уже нет?

—  Даже не мечтай. Надо, конечно. — И мама наконец встала с дивана. Рубашку зачем-то развернула, встряхнула. 

А Витя тоже вдруг встал. Будто звонок с урока прозвенел, и дальше было срочно идти, пока перемена не кончилась… Хотя он сейчас дома был и никуда вроде не торопился.

Надо у папы потом спросить, что в американской школе будет с уроками. На каком языке? А каникулы какие и сколько. Больше? Короче? А ещё спросить, где они будут жить и какие там дети. По-русски там кто-нибудь вообще говорит?

— Вить, только в магазин и обратно. Никаких площадок! Ни Зелёных, ни вообще!

 

А Зелёную площадку они с папой сами так назвали. Когда Витя ещё даже в школу не ходил, тут главная лазилка была зелёного цвета. 

Такая простая совсем лазилка. Кольца, горка, турник и пластмассовая пальма наверху лесенки. Типа джунгли. Поэтому лазилку в зелёный покрасили и листьев разных нарисовали. И пока по кольцам лезешь, надо, наверное, думать, что ты в джунглях, по лианам… Но лианы такми холодными не бывают, про джунгли всегда плохо придумывалось. Зато про остальное хорошо и быстро, если вдвоём. 

В ту осень, когда папа первый раз уехал, на площадке всё поменяли. Но она всё равно была и будет Зелёная. Ну не называть же её Папиной?

Теперь на Зелёной площадке все лазилки вообще другие. Есть красная с горкой, есть синяя с башней, есть с кольцами на цепях, есть с круглыми качелями. Утром тут совсем малыши катаются, а днём приходит народ из школы. В основном класс первый-второй, но нормальные люди, из четвертого, тоже бывают. И даже из пятого! Те, кто помнит площадку ещё зелёной!

А вечером опять приходит малышня, это они из детсада возвращаются через их двор. На площадке сплошные люди, самокат нормально не припаркуешь! А на горке вообще не протолкнешься. А зря. Оттуда сверху видно Витин дом, дом Лёхи Черкашина и забор школьного стадиона. 

Но сейчас на Зелёной площадке было тихо и пусто. 

Витя поставил пакет из супермаркета возле лесенки, забрался на горку, сел, ноги свесил так, будто внизу обрыв скалы и океан, а не три метра до земли. Даже не до земли и не до асфальта, а до резины, типа той, из которой пол в школьном спортзале. Только эта резина в цветочек и очень яркая. Малышовая.

Вечер заканчивался, накрапывал дождь. Горка была мокрая и блестела белым металлом, отражала фонари. На школьном стадионе горели прожекторы и матерились взрослые футболисты, а над домом Лёхи Черкашина висел месяц. Крупный и очень острый. Как будто он своими краями облака порвал, чтобы посмотреть, как тут внизу, на Зелёной…

Если наклонить голову вправо, то покажется —  месяц зацепился за край антенны. А если влево — месяц спрячется за Лёхин дом. 

Если Витя  уедет из Москвы, он всё равно сможет играть с Лёхой и Яриком.  Они же все трое в Лёхиной команде записаны. Но вот на этой горке будет сидеть кто-то другой. И ещё неизвестно, сумеет ли этот другой зацепить острый месяц за край антенны. 

Надо узнать у папы: как там у них будет насчёт площадок? Может, есть такая же Зелёная? Или какая-нибудь Синяя хотя бы. И как там с месяцем? Над чьим домом он будет висеть? 

 

НАУТИЛУС ОСТАНЕТСЯ 

Мама опять открыла дверь в комнату.

— Витя, гулять пойдешь?

— Не-а. 

— Ну сколько можно в свой экран тупить? 

Витя ответил, не оборачиваясь от планшета:

— Во-первых, не тупить, а играть, во-вторых, сегодня суббота, дай отдохнуть нормально…

— Нормально — это на диване? 

— Ну чего ты сердишься, у нас весь класс так отдыхает. 

Мама что-то ответила. Витя не расслышал, в личку пришло сообщение от Лёхи. 

— Вить, я с тобой вообще-то разговариваю. 

— Ты не разговариваешь, а говоришь, что я тупой. Я это уже слышал. Потом ты ещё скажешь, что вы с папой все детство бегали во дворе. 

— В Дом пионеров мы бегали. И в библиотеку. А потом я тебе скажу, что сегодня в библиотеке новый квест. 

— А я тебе скажу, что мне на него влом ехать. 

— А я тебе скажу… — мама сменила нормальный сердитый голос на писклявый мультяшный. — «Витенька, а позови с собой ребят, вместе разнесёте библиотеку на кусочки. А я на вас посмотрю и тоже порадуюсь».

Раньше Вите нравилось, когда мама и папа говорили дурацкими будто злодейскими голосами. Сейчас ему это казалось не смешным, а глупым. Не хватало, чтобы мама так говорила при парнях. 

— Я, конечно, могу позвать, но Лёха не пойдёт. Он на выходные к своёму первому папе уезжает. А у Серого либо треня, либо он в Танчики рубится.

— А Ярик? 

— У Ярика, вообще-то, планшета нет. Может, пойдет. А чего за квест? Опять пираты?

— Исторический. Про дворцовые перевороты. Императрица и гвардейцы. Заговор против…

Почему-то теперь, когда мама начинала что-нибудь хвалить, Вите сразу становилось неинтересно. Ну, или почти сразу. А она ещё добавила:

— Витька, ну давай съездим? Это последний квест, в мае праздники, потом каникулы…

Что будет после каникул, не знали ни Витя, ни мама. 

Может, они из Москвы насовсем уедут. Может, на пять лет, пока у папы этот контракт будет длиться. И когда Витя вернется, ему будет пятнадцать. А может, они никуда не поедут и просто останутся здесь, как были. И сделают вид, будто и не собирались уезжать. Поэтому нельзя никому ничего говорить. 

Вот маму бы на Витино место… Вот как бы она дружила с Лёхой, Серым и Яриком и при этом молчала бы о тайне? Точно бы запалилась. 

 

Квест, конечно, был малышовый. Задания простенькие: найди подсказки, расшифруй послание, собери там чего-то… Хорошо, что в других командах тоже были взрослые парни, даже старше Ярика и Вити. Они тоже крались на цыпочках вдоль книжных стеллажей, пытались с завязанными глазами срезать с веревки нужный предмет и разгадывали ребус, совсем первоклашечный.

Витя вдруг понял: когда рядом с тобой серьёзные люди серьёзно занимаются такой же полной ерундой, ты себя сразу перестаешь чувствовать идиотом.  А потом тебе вообще становится интересно. И это можно не скрывать.

Один из этих взрослых парней учился в восьмом классе. Он сам сказал! Конечно же, в своёй команде он сразу стал капитаном. А зато команда, где были Ярик и Витя, почти победила!

Они на последнем квесте срезались, когда Витя думал, что победа у них в кармане. Там задание было как обычный «крокодил», только называлось иначе. Вытягиваешь бумажку, где написано, кого тебе надо изобразить. Ты молча показываешь, а остальные это угадывают.

Вите досталось слово «карета». Он махал руками, показывал, что едет, изображал лошадь, кучера и как у кареты дверца открывается. 

А все кричали:

— Колесо!

— Ящерица!

— Автомобиль!

Ведущая говорит:

— Ребята! Ну какой автомобиль в елизаветинскую эпоху?

И тогда игроки Витиной команды начали кричать:

— Лошадь!

— Мельница!

— Рыцарь!

Витя не выдержал:

— А можно я подскажу,? Только одно слово? 

Ведущая не разрешила:

— Так не по правилам.

— Ну пожалуйста! — Витя не был капитаном, но понимал, что команду надо спасать: — Всего одно слово! И это не будет слово «карета»!

Короче, вот так они последнее задание и завалили. Но второе место тоже хорошо. Они всей командой это друг другу говорили.  А вообще в библиотечных квестах всегда неважно, кто какое место занял. Значки с гвардейцами раздали всем. И всем разрешили бумажные треуголки на память оставить. Сфотографироваться в них и прямо так уйти.

Ведущая сказала:

— Вы все молодцы. Приходите теперь в сентябре. У нас будет новый квест, шахматно-математический.

Все начали прощаться — до сентября, до сентября. Ярик и Витя тоже так сказали. Ярик обычно. А Витя врал.

Они спускались по лестнице в вестибюль, и Ярик спросил:

— А ты в сентябре правда сюда ещё придешь?

Ярик в такой квест первый раз играл, это Витю мама в эту библиотеку возит с до-школы. Иногда раньше даже папа возил. А теперь только мама. Больше, наверное, не будет…

Витя сказал:

— Да я не знаю. Мне чего-то как-то не очень понравилось.

И сразу стал хмурым, будто сегодня вправду был дурацкий  квест. 

Ярик молчал. Ну, может, его родители сюда привезут, потом, когда-нибудь. Витю же мама тоже привезёт, если они никуда не уедут. Витя вдруг понял, что запутался… Хочет он уехать? Нет? И у мамы не спросишь, тут же Ярик рядом. 

Как с этими тайнами всё сложно. По сравнению с ними дворцовые такая ерунда…

—  А мне понравилось. А давай я в сентябре твою маму попрошу, чтобы она нас снова сюда привезла? Давай?

 

Мама сидела в библиотечном вестибюле. Смотрела в зеркальный потолок, сразу их не заметила. Даже не спросила, как квест. А он уже слова приготовил. «Норм. Выжил». А она молчит. 

Витя по-быстрому отдал ей свою треуголку, чтобы не началось вот это всё.  «А давай я тебя сфотографирую, ой, а почему ты не хочешь, Витька, а можно ещё снимок…» Пусть селфи лучше сделает! Хоть десять! 

А пока они с Яриком побежали к питьевому автомату. Сбоку от него были книжные полки, с табличкой «Читатель дарит читателю». Там всегда стоят ненужные книги, обычно их не очень много. А сейчас… 

Витя пока в ту сторону бежал, ничего не заметил. Они с Яриком напились, и немного водой набрызгали, и им охранница замечание сделала, и обратно они возвращались уже медленнее, от охранницы специально отвернулись. Витя смотрел на обложки ничейных книг. Их сегодня было больше, чем обычно, не три, не пять, а десять или двадцать… 

Книги стояли так же, как раньше у них в коридоре. Самоучители и путеводители, учебники, по которым мама и папа учились в своих институтах, и Витины учебники тоже. Хрестоматии по литературе за первый класс, за второй и за третий. Они же подписанные! «Самойлов Витя,  3 «А», кабинет 212». 

Как будто это самого Витю — сюда! На бесплатную полку… на ничейную! У него в животе вдруг забулькала выпитая вода. 

— Мама! Ты зачем наши книги сюда принесла?

Мама смотрела в экран. Совсем  как Витя, когда его все доставало и не хотелось на вопросы отвечать.  Он тогда тоже губы так вытягивает или нет?

— Это мои книги! Ты почему без разрешения их выкинула?

И мама тоже закричала в ответ.

— Витя! Не кричи!

Конечно, она кричала не так громко, как Витя, но всё равно стало обидно. Мимо прошла охранница, сказала громким голосом:

— Ишь ты! Его книги! А ты на них заработал, что ли? 

Охранница была… ну не очень старая, примерно как школьные учителя. А голос писклявый и старушечий. Ненастоящий.

Витя ответил:

— Не лезьте не в своё дело. Пожалуйста.

Охранница обиделась. А мама почему-то рассказывала Ярику:

— У нас скоро будет ремонт, сейчас мы разбираем книжные шкафы.

Ярик ни о чем таком вообще не спрашивал. И никакого ремонта у них не будет. Они ремонт делали, когда Витя первый класс закончил. Зачем ремонт, если они уезжают? Но при Ярике говорить нельзя! Тайна! 

Настоящая, а не как эти дворцовые с переворотом! «С кувырком» они бы ещё сказали! Тайна с переворотами и двумя кувырками! И со шпагатом! И с прыжком через «козла»!

Ярик спросил, придут они сюда в сентябре на квест или нет. Мама сказала:

— Поживем — увидим. А тебе сегодняшний понравился?

Витя молчал. Про перевороты и кувырки дальше думать не хотелось. Но он всё равно думал, назло. Не смешно выходило. А Ярик за них двоих всё рассказывал. Чужой маме, между прочим. И не всегда правильно. 

Витя решил, что он вообще с мамой разговаривать не будет. До вечера. До конца поездки. Ну, хотя бы, пока они до метро не дойдут. А там он только скажет ей «Дай планшет» и всё. Хотя, конечно, про шарады Ярик вообще всё перепутал. И про «крокодила».

— Я слово «карета» изображал, а не «тыква».

Витя тоже начал рассказывать, на крыльце и дальше, пока к метро шли. Мама шла в Витиной бумажной треуголке, держала ее двумя руками, потому что ветер на улице.  Песок и мусор в глаза летят. 

В апреле всегда бывает такой ветер. В Москве — точно всегда. А каким бывает апрель в Америке, Витя не знал. 

 

В метро, на кольцевой, Ярик вдруг спросил у Витиной мамы.

— А вы знаете, что на следующей станции есть ракушка?   

Мама не знала. Витя тоже. 

— А хотите, я вам покажу? 

Витя думал, что ракушка где-нибудь на стене нарисована. Как шарада. Просто на стенку  смотришь — не видно. А если встать в нужном месте и правильно наклонить голову, тогда разглядишь, что тени и пятна похожи на ракушку. Или на оленя. Или на лицо. Ну или, может, ракушку нарисовали, например, маркером,  но где-нибудь сбоку, тайно, тоже для квеста, например…

Но Ярикова ракушка была совсем другой. Хоть и не очень ракушкой.

На «Таганской» Ярик подвел Витю с мамой к последней колонне, там, где переход с кольцевой на радиальную. У колонны стояла хмурая женщина. Ярик показал вбок. На тёмно-красном мраморе была чётко видна косая белая спираль. Тень улитки. Или отпечаток?

Ярик сказал: 

— Это ракушка улитки… Не совсем улитки. Это наутилус. Он ископаемое, очень древнее. Он здесь жил тридцать… ой, нет… триста миллионов лет назад. А потом стал мрамором.

Чужая женщина посмотрела мрачно и отошла к другой колонне. Будто боялась, что наутилус на неё напрыгнет. Ярик добавил: 

— Я его сам нашел.

— Прямо сам? Что, серьёзно?

— Я на ютьюбе ролики про палеонтологов смотрел, как они в метро такие ракушки ищут. Я тоже хотел поискать. И мы с дедушкой сюда… Он не хотел, потому что далеко от нашей станции. Но на нашей нет наутилусов. И аммонитов тоже, это такие круглые, спиральками, как макароны… Я дедушке этот ролик показал и тогда его уговорил… вот. И мы здесь искали. Мы не сразу нашли. Но я сам нашёл! Они сказали, на какой колонне смотреть, но она, видишь, какая! Видите! Сразу не найдёшь! 

Ярик говорил сейчас не как в школе, и не как у Лёхи дома, и не как на Зелёной площадке. А как будто до сих пор квест идёт, и можно вот так… И никто не скажет, что это всё фигня полная.

К станции подъезжал поезд, из тоннеля задул ветер. Мама уже сняла бумажную треуголку, а у Ярика треуголка вдруг улетела. Он за ней побежал по платформе. И Витя тоже побежал. 

Треуголку они нашли, но на нее уже кто-то наступил. Там был след от чужого ботинка. Совсем не похож на след улитки. Но если отряхнуть, след исчезнет. 

Ярик надел треуголку и сказал:

— Мы умрём, а наутилус в метро навсегда останется.

Витя подумал, что он из Москвы  раньше уедет. Но потом всё равно умрет, однажды. Со смертью, как с этим отъездом. Непонятно, когда случится и где. Но отъезда всё-таки может совсем не быть.

 

ВРАГ МОЕЙ МАТИЛЬДЫ   

 

В пятницу небо всегда другое, прямо с утра, как просыпаешься. Оно ярче. Даже когда ливень или метель. Или как сегодня, просто облака, но такие холодные, что от них листья скукоживаются обратно в почки. Даже в такую погоду небо всё равно светится, потому что сегодня пятница. 

В пятницу после уроков лучше всего сидеть у Лёхи Черкашина дома. Ему родители запрещают звать гостей, а он всё равно зовет Витю и Ярика. Серого тоже зовет, но у того по пятницам тренировка. А Витя и Ярик ходят. 

У Черкашина в гостях самое интересное — то, что к нему ходить нельзя. Поэтому Витя и Ярик — секретные агенты. Разговаривают на цыпочках и ходят шепотом. Или наоборот. Никто не должен знать про квартиру Черкашина, это тайна. А тайну всегда хочется рассказать, но так, чтобы другие не догадались. Любую тайну!

 

Сегодня пятница. Уроки кончились. Лёха Черкашин, Витя и Ярик сидят на Зелёной площадке, на скамейке возле лестниц-лазилок. К Лёхе в гости нельзя, у его мамы сегодня выходной. Она смотрит из окна на Лёху, а потом звонит ему на мобильник, кричит, чтобы он шапку надел обратно. 

Холодно сегодня. Без перчаток пальцы мерзнут, а в перчатках трудно играть. Витя в игре доделывает новую крепость, а Ярик просто смотрит, у него планшета нет. 

— Сейчас ещё одна ночь настанет, и можешь дальше, — говорит Витя Ярику. — Хоть за три дня играй, хоть за неделю.

— Я факелы сразу выставлю, чтобы скелеты не полезли.

— А ещё лучше, если оборону…

— Я знаю, — перебивает Ярик.

«Чего он там знает? Он же сам никогда не играл, только со мной и Лёхой», — думает Витя и срочно покупает новое оружие. 

У Лёхи оружие ещё мощнее, но его сейчас не применить.

— Мам! Да в шапке я! И в перчатках! — орет Лёха в свой мобильник.

У него от маминого звонка вся игра подвисла нафиг. 

У Вити тоже подвисло, планшет иногда глючит. Витя запустил перезагрузку и стал смотреть вправо, на школьный забор. Тот сейчас был нормального зелёного цвета. Когда в утром мимо него  в школу идешь, забор тоже зелёный, но цвет совсем другой, противный, а сейчас правильный. 

Ярик смотрел влево, на дорогу через двор. По ней шел высокий парень. Наверное, в магазин. Через их двор все в магазин ходят. А ещё в детсад и обратно.

Ярик напрягся:

— Вон дурак идет!

— Я его знаю, — быстро сказал Лёха. Он всегда так говорит. Даже когда на самом деле не знает никого и ничего. 

— А то, что он мой враг, ты знаешь? — спросил Ярик. 

— Чего?

— Он моей кошки враг! Нашей Матильды. Он в том подъезде живет, у них балкон с нашим соседний. Его мама моей в балкон стучит, когда моя там курит. 

— Ну и чего? — спросил Лёха. — А чего он дурак-то? 

Ярик ответил так, будто он что-то умное знал, будто раскрывал тайну!

— Потому что этот дурак учится в школе для дураков. А ещё он у нас вчера кошку украсть хотел.

Витя и Лёха спросили «Это как?». У них всё перезагрузилось. Они играли дальше и слушали. Лёха звук почти совсем убрал.

Ярик встал у Вити за спиной, чтобы его планшет было лучше видно. Вцепился в спинку скамейки, подпрыгивал и рассказывал:

— Моя мама вчера пошла на балкон курить, а дверь не закрыла, а Мотька пошла за ней. Мотька — это наша Матильда.

— Да поняли мы уже, — перебил Лёха.

— Мама покурила, вернулась и дверь заперла, чтобы Мотька на балкон не вылезла. Мама не знала, что она уже там.

— Да поняли мы уже! —  ещё громче закричал Лёха. 

— Потом мы с мамой начали Мотьку искать, а ее нигде нет. А мы из квартиры не выходили после того, как её последний раз видели… — Ярик всё отталкивался от спинки скамейки, подпрыгивал дальше.  — Потом мама вспомнила, что дверь на балкон не закрыла. 

— А у вас семнадцатый этаж! Я помню! — заорал Лёха. 

— У нас пятый! Мама взяла мешок для мусора и пошла вниз. А мне показалось, что за стеной у дурака кто-то мяукает. Мама вернулась и сказала, что внизу Матильды нет. А я сказал, что у дурака мяукает. Мы им в стенку балкона стучали, а там никто не ответил. Тогда мы пошли в тот подъезд и позвонили в их дверь. Там этот сказал…

Ярик показал на дорогу, по которой прошел дурак.

— Он сказал, что у него никакой кошки нет. И мы пошли искать Матильду. А потом дома мне всё равно казалось, что Матильда мяукает. Что она по коридору ходит, сейчас ко мне придет и на тетради ляжет. 

— Как будто она призрак? — спросил Витя.

Лёха перебил:

— Я в одном фильме видел кота-зомби, у него из глаз кровь текла и он жрал…

— Дай дорассказать! — замахал на него Витя. 

Ярик посмотрел в Витин планшет и заторопился.

— Мама сказала, что Матильда, может, в подвал убежала. А я опять сказал, что за стенкой мяукают. Мама тоже тогда услышала!

— Он ее мучал, наверное! Вот гад! — Лёха сплюнул. Сперва попал себе на кроссовку, потом сплюнул ещё раз, нормально. 

Витя не плевался. Он не знал, может, у того дурака никакой Яриковой кошки не было. 

Ярик дорассказывал быстро, потому что в игре ночь заканчивалась. Скелеты отступали.

— Короче, мама сказала, что вечером ещё раз к дураку домой пойдет. А я сказал, что если они нам кошку назад не отдадут, чтобы она всё время им на балконе курила.

— А ещё им можно дверь измазать! — закричал Лёха. — И тухлые яйца под обшивку шприцом закачать. Я на ютьюбе ролики видел. 

— А, короче, потом нам в стенку балкона постучали, это была мама дурака. Она спросила, какого цвета наша кошка. Моя мама сказала, что серая в белых носочках. И мама дурака сказала, чтобы мы за Матильдой пришли. Она у них на шкафу шипит и плачет. Мама взяла переноску и пошла к дураку.

— А тебя чего не взяла? — нахмурился Лёха: — Я бы пошел. Я бы ему в морду бы дал! Он же соврал, что у него кошки нет! Он — вор! Дурак — вор! 

Лёха запрыгал по Зелёной площадке. 

— Ярь, там твой день уже начался, — Витя отдал Ярику планшет. 

Ярик начал играть стоя, потом, не глядя, обошел скамейку, сел на Лёхино место. 

А Лёха висел на лестнице-лазилке, цеплялся за зелёные трубки замерзшими руками. Шапка у Лёхи упала, куртка задралась. А рубашка выбивалась из штанов, висела мятым белым треугольником. 

Витя смотрел в холодное небо. По нему облака то плыли, то почти останавливались. Будто думали — может, им снег прямо здесь просыпать? Или не надо?

— Дурак обратно идет! — сказал Лёха. 

Из магазина возвращался тот высокий парень. Если бы Ярик не сказал, что это дурак, он был бы нормальным. А теперь казалось, что у парня куртка какая-то странная, и шапка странная, и шарф намотан по-особенному… На самом деле у него только пальцы были непонятные. Двигались все время, будто он играл на невидимом планшете. Пальцы левой руки.

В правой парень держал фольговый пакетик с кошачьим комом.

— Кошек воровать пошел! — заорал Лёха и закачался на турнике: — Дурак кошек ворует!

Ярик вздрогнул. Витя сидел рядом с ним и всё почувствовал. 

А парень свернул с дорожки на площадку и сказал им:

— Фивет!

Это был большой парень. Даже с усами немножко. Класса из девятого, наверное. Но он смотрел не как девятиклассники смотрят. Не мрачно. Наоборот. 

Парень сам боялся Лёхи, Ярика и Вити. Витя не знал — боялся его кто-нибудь до этого или нет. Вот сейчас первый раз было. И Витя первый раз видел такого рядом с собой. Этого… Которых называют дураками. 

Лёха спрыгнул с турника и закричал:

— Вали отсюда, кошкин вор!

А парень опять сказал:

— Фивет!

Ярик смотрел в Витин планшет. Если бы Ярик сказал «Ага, привет», Витя бы тоже сказал. И тогда парень, наверное, сел бы к ним на скамейку, тут ещё есть место. И пришлось бы ему что-то говорить или показывать. А это трудно, разговаривать с человеком, который слова произносит слюнями. У него изо рта брызги летят, когда он говорит. Слова в этих слюнях тонут.

—  А вафу кофку фофут Мафифа…

Лёха встал за спиной у парня и передразнил. Парень этого не видел. 

Ярик все ещё смотрел в планшет. Витя — на то, как Ярик рубится. Витя всегда так смотрит, когда Ярик в его аккаунте. 

— Эфо ей оф мефя фофафок!

Парень протянул пакетик кошачьего корма. Подарок. Его рука оказалась рядом с Витиным плечом. Парень смотрел на Ярика. А тот проверял новое оружие. То, которое Витя купил. 

Ярик просто кивнул и всё. Как Витя кивает, когда он сидит в игре, а мама ему кричит, чтобы шёл ужинать. Парень положил пакетик на край скамейки, на Витин рюкзак. Лёха стоял у парня за спиной и ждал.

Витя понял: если парень им сейчас что-то скажет, Лёха его сразу передразнит. Может, парень после этого наконец уйдет.

Вдруг пошел снег. Быстрый и редкий. Будто тучи так и не решили, сыпать или нет. 

Витя хотел высунуть язык и поймать снежинку, но не стал. Он с таким языком будет похож на дурака. Если Витя язык высунет — парень тоже высунет. И получится, что они играют вместе.

— Феня зофут Фима… Дфифий…

Может, он как-то не так сказал, может, там не столько этих «эф» было. Ну, понятно, что Дмитрий. Но всё равно. 

Витя сказал:

— Мы домой сейчас пойдем, погода портится.

И Ярик сразу поставил игру на паузу. 

Парень сказал:

— А… Ну я тофе пойфу… Уфифимся…

Лёха ответил:

— Да, конечно. Увидимся. Пока-пока… — Лёха сдерживал смех, и у него изо рта вместе со словами летели слюни. 

Взрослый парень дурак Дима пошел через двор. На пакетик с кормом падали снежинки. 

Ярик сказал:

— У нас Матильда такой не ест. Мы ей покупаем специальный, для пожилых кошек.

Витя сказал: 

— Мне реально домой пора.

Он расстегнул рюкзак, чтобы убрать планшет. Пакетик упал под скамейку.

Лёха хотел наступить на него, но тут телефон зазвонил. И Лёха заорал на весь двор:

— Ну чего сразу домой? Да не трогал я его! Я с ним вообще не разговаривал! В шапке я, блин! Иду уже. Всё, пора. Парни, мне мать сказала, чтобы мы к этому дураку вообще никогда не подходили. 

— Почему? — спросил Витя.

— Ты чего, не понимаешь? Он же дурак… — Лёха снова сплюнул. Попал точно на упавшую снежинку. 

Витя молчал. Не хотел понимать. И вообще думать про дурака. 

— Ну всё, пацаны! В игре увидимся!

Лёха ушел. Ему надо было к себе, а Ярику и Вите в другую сторону. Куда этот свернул… Дима. Ярик сказал:

— Мы когда Матильду искали, я узнал, где кошки живут. У них возле подвала миски, — и Ярик поднял подарок с земли. 

 

Там, где Ярик показывал, никаких кошек не было. Только водосточная труба и старые блюдца, с сухим кормом и объедками. Ярик разорвал пакетик, выдавил корм в блюдечко. Кошки не приходили. Ярик сказал:

— Они, наверное, нас боятся.

— Или они не голодные сейчас, — Вите не хотелось, чтобы его боялись кошки.

— Когда мы Мотьку на дачу привезли, она убежала гулять и не возвращалась. Дедушка сказал, когда проголодается, придет. И она пришла. Я летом опять на дачу поеду, с дедушкой.

— А мы летом с мамой в Америку уедем, к папе. Может, вообще навсегда.

Витя выдохнул — долго, долго. Будто у него вместе с тайной весь воздух вышел. 

— Ярь, ты пообещай, что забудешь, что я сейчас сказал. Мама не разрешает никому рассказывать. Говорит, это тайна. 

Ярик кивнул:

— А у нас тоже тайна есть. У нас у Мотьки на даче вечером котята родились, а утром пропали. Дедушка сказал, может, их тоже кто-то своровал.

Витя  почти догадался, кто. Но не знал, чего ответить. Потом придумал:

— Ну, может… Тоже дурак какой-нибудь. 

На кошачьи миски падали крупные апрельские снежники. Небо было ясным, но уже не светилось.   

 

ХОЛОДНАЯ ПАСХА  

Аля — мамина подруга. Оля — Алина дочка. Вот пусть мама сама с Олей и дружит, раз та — дочка её подруги!

— Я же тебя со своими парнями не заставляю дружить!

— Витя, это не дружба, а вежливость. Мы сто лет не виделись, Оля говорит, что по тебе соскучилась. Тебе трудно с ней пару часов побыть? Или тебе свои игрушки жалко?

— Да пусть играет. Пусть даже себе чего-нибудь заберет, если захочет. Пусть хоть всё заберёт, раз мы уедем. А я спокойно посижу у Лёхи.

— А может, ты возьмёшь Олю с…

— Нет, мать. Лёха её к себе точно не пригласит. Он девчонок никогда не приглашает, ты чего? А без приглашения, сама знаешь, в гости ходить невежливо.

Мама посмотрела. Она умела смотреть так, что мир сразу становился серым. А ещё мама умела кричать так, что после этого вообще ничего не хотелось. Но пока мама только смотрела. И спрашивала.

— Я не понимаю, почему тебе с ней не интересно? Вы раньше вместе играли нормально.

— Мать, ну это когда было? Я тогда, наверное, ещё в первый класс не ходил. А теперь я почти в пятом, а она только третий заканчивает. Ну скучно мне с ней, понимаешь? Скуч-но.

— И в планшет вместе — тоже скучно?

Мама не сказала «в планшет тупить». Просто «в планшет». Чтобы Витя согласился. Он разгадал. Стало обидно.

— Да, и в планшет тоже! И в мобильник! И вообще! Мать, ей девять лет, она покемонов до сих пор ловит. 

— Покемонов сейчас все ловят. 

— Мать, ты не понимаешь? Покемоны — это полный отстой. Ну совсем кабздец. 

— Что-что?

Мама смотрела. Кажется, она собиралась закричать.

— Витька, ты знаешь, что это за слово? Тебя кто ему научил? Этот твой Лёша… Лёха?

— Мать, успокойся. У нас в классе все его говорят. Прямо вот весь класс.

— И Юлия Юрьевна тоже, да?

Мама шутила, а сама не смеялась. Терла лоб и виски. И очки у нее то приподнимались над головой, то падали обратно на нос. 

— Витя, это даже не мат, это какая-то уголовщина уже. Я не знаю, где так говорят… В колонии, наверное. И не надо мне говорить, что это не Лёха… Я понимаю, что это он, кроме него некому! Витька, я, между прочим, твоего Лёху не очень люблю. Но заметь, я его пускаю к нам домой и вежливо с ним общаюсь.

Голос у мамы был ещё обычный, человеческий. А взгляд — уже нет.  Витя  сдался:

— Хорошо. К нам придут твоя Аля с твоей Олей, и я буду вежливо, вежливо играть. Могу с обеими!  Тебя это устраивает? Да? 

—  Да. Спасибо за одолжение!

 

—  Скорей бы мы уже в Америку уехали. Там можно будет нормально жить, без гостей твоих дурацких. 

—  И без Лёхи твоего. 

А вот это было нечестно. Но Витя не сказал, а то мама сможет потом его Лёхой доставать. Пусть мама думает, что Витя в Америку прямо рвётся. 

А он на самом деле не понимает, хочется ему ехать или нет. Минуту назад — хотелось. Утром хотелось, когда в школу шел по снегогрязи, и когда пробный проверочный тест по русскому сдавали, и когда на окружайке Юлия Юрьевна к доске вызвала. А когда на второй перемене с Серым и Яриком бежали в столовку по разным лестницам, кто быстрее, в Америку не хотелось. И сейчас не хочется. А как будет, когда  эта Оля в гости придёт, Витя ещё не знал.  

 

Мамины гости принесли с собой кулич. Снаружи белая глазурь, как на эклере. А внутри — ромовая баба. Витя куличи раньше видел, но как-то не пробовал. Сейчас вот пришлось есть. С газировкой.

— Ну, ничего особенного. Но вообще вкусно, спасибо. А можно, я уже к себе в комнату пойду?

Витина мама пожала плечами. Тогда Витя взял стакан с газировкой и сказал Оле:

— Ты, когда доешь, тоже приходи. 

Но Оля, конечно же, ответила, что она уже доела и больше не хочет. 

В Витиной комнате было тихо и очень чисто. Потому что сперва он убрал то, что не хотел Оле показывать, а потом всякий мусор. Стало так, будто Витя сейчас сам у себя в гостях. Даже не у себя, а у кого-то чужого и скучного. 

За окном опять падал снег. Крупный, некрасивый. Зима устала фигурные снежинки вырезать. Сыпала с неба всё подряд, а оно никак не заканчивалось. На Зелёной площадке никто в такую погоду не гуляет. Все в игрухах сидят, в мобилах, в планшетах. Замки строят, клады ищут,  со скелетами сражаются, монеты получают. Витя бы сейчас тоже…

— Ну вот, ты проходи. Это моя комната.

— Спасибо. Я уже вошла.

Оля запустила на своём мобильнике что-то някающее, с котятками и сердечками. Села на Витин диван и уставилась в экран. Не приглашала Витю с ней играть. Теперь Оле с ним тоже было не интересно. 

Витя пил газировку и вспоминал, куда он убрал наушники. Пусть Оля или звук вырубит, или в наушниках играет. На полную громкость своих котят включать — тоже невежливо, между прочим. 

Витя подошел к шкафу у той стены, за которой началась кухня. Из розетки было слышно, что там говорят. Можно к розетке пустой стакан приставить и слушать из него. Витя это проверял когда-то, вместе с папой. Давно. 

 

— Алечка, да я сама не понимаю, ехать или нет. Витька раньше спрашивал «где папа?», «когда приедет?», а теперь как-то не очень рвётся. Привык без Ромки… И я тоже привыкла.

— Витя, у тебя зарядник есть? — спросила Оля.

Витя молча сунул ей провод. Наушники тоже нашлись, они вместе с зарядником в шкафу лежали. Котята в Олином мобильнике теперь някали беззвучно, не мешали Вите слушать.

Олина мама спросила неразборчиво, а Витина мама ей ответила чётко, наверное, она сидела рядом с розеткой:

— Алька, я не жалуюсь, но я сама не понимаю, у меня с Ромой брак или что? Он четвертый год живет на две страны. Без него плохо, с ним — сама знаешь как… Да и не в нём дело. Я сейчас поеду, и что мне там делать? Профессии нет, языка нет. Кем я буду?

—  А сейчас ты кто? 

—  Бывший пресс-секретарь. Витькина мама. Твоя подруга… Не знаю… Москвичка в третьем поколении. Кто ещё, Аль?

—  Ну вот, съездишь, узнаешь, кто ты на самом деле. 

Мамы молчали. У них чайник кипел.

— Витя, а ты в покемонов играешь? 

Витя повернулся от розетки.  Он очень хотел сказать «Отвали, а?» Но у него стакан из рук выпал и грохнулся, ахнул на осколки. Оля отскочила, громко топнула каблуками. 

Из кухни никто не кричал, что случилось, не гнал их за веником и тряпкой. Витя и Оля смотрели друг на друга. Потом на осколки. Потом опять друг на друга — так, будто только что вот встретились, а не час назад.

Оля была в белых туфлях. Принесла с собой в гости праздничную сменку. А Витя вот новую толстовку надел, с Дедпулом. Такую в школу носить нельзя. 

Тут нельзя. В Америке можно будет, в школе, в которую он пойдёт, формы нет, папа специально проверил. Они вчера про это по скайпу разговаривали. 

— Витя, а ты знаешь, что у тебя рядом с домом сейчас есть очень редкий покемон? 

— Ну и что? Сходи поймай, я тут причём?

— Меня одну мама не пустит в чужой двор.

И Оля наступила каблуком на осколок стакана. Хорошо так им хрустнула. Витя сразу хрустнул другим осколком. В тапке вышло не очень громко. За стеной говорила мама: 

— Если бы ему восемнадцать было, я бы его просто к отцу отправила и всё. А ему десять… И он тут дружит непонятно с кем.  

Витя и Оля громко хрустели осколками стакана. Будто льдом в луже. Когда осколки кончились, Витя сказал:

— Ну ладно. Давай твоего покемона вместе ловить. Сиди здесь, я сам всё разрулю.

Витя пошел на кухню. Олина мама ела кулич, а его мама смотрела в окно. Она сидела на табуретке у стены. Совсем рядом с розеткой.

— Можно, мы гулять пойдём? 

Витина мама молчала. Олина мама поперхнулась, ответила за двоих.

— Вы далеко? Надолго?

— В соседний двор. Мы будем с мобильниками! Мы на Зелёную площадку пойдем, там очень редкие покемоны. Мать, можно? 

Витина мама смотрела на снег за окном:

— Там холодно. Не апрель, а февраль. Сплошной февраль, бесконечный. Всю жизнь.

Олина мама гладила её по руке:

— Ну вот уедете, и у вас другая весна будет, теплая, настоящая. 

— И другая Пасха. В другой день. Витюша, ты чего хотел?

Витина мама не повернулась. Значит, она опять плакала. Но так, чтобы он не увидел. Витя спросил у Олиной:

— Аля, можно я с твоей Олей гулять пойду? Я за ней присмотрю и её не брошу. Реально. Слово пацана.

 

ЧЁРНЫЙ СПИСОК  

За тумбочкой кошелька тоже не было. Только пыль, монетки и детали от «Лего». Витя детали забрал, а остальное не тронул. Молча придвинул тумбочку обратно. Мама даже не сказала, что он в пыли копается. 

Тогда Витя заговорил сам:

— Ну ты точно его не брала? Не перекладывала?

Мама покачала головой.

На кухне звякнула микроволновка. Пицца согрелась. Оказывается, всего пять минут прошло!

А казалось, что они с мамой включили эту микроволновку тысячу лет назад. В каменном веке! В прошлой жизни!

 

Когда они поставили пиццу подогреваться, Витя вспомнил, что завтра надо сдать деньги на экскурсию.

Мама сперва обрадовалась:

— Хорошо, что вообще не забыл! 

Потом расстроилась:

— Витька, а у меня налички нет. Ты можешь из своих карманных сдать, а я тебе завтра вечером верну?

Получалось, будто мама просила у Вити в долг. Или просто денег. Будто в игре, где он — взрослый, а мама — маленькая. 

Когда папа в Америке, такое бывает. А потом папа прилетает в отпуск и мама опять становится мамой, а Витя — младшим в семье. Когда Витя с мамой переедут к папе в Америку, так станет навсегда. Наверное. 

Но сейчас Витя с мамой жили вдвоем. Он — единственный мужчина в доме. 

Витя вздохнул и сказал строго:

— Конечно, мать. Какие разговоры. 

Он ещё хотел добавить «слово пацана», как Лёха всегда добавляет, но маме такое не нравится. Поэтому Витя просто напомнил, солидно и мужественно:

— Что бы ты вообще без меня делала?

— Я бы без тебя очень скучала.

И она попыталась Витю обнять. Хотя он просил, чтобы без этих ути-пути. Тогда мама стала заваривать чай, а Витя искать свой кошелёк. 

Нет, Витя, конечно, понимал, что прямо вот сразу кошелёк не найдется. После уборки-то! Но он уже поискал в шкафу, в столе, в рюкзаке, в двух куртках и в тумбочке. И просто на полу — тоже. 

— Это всё твои гости, — рассердился Витя.

— Почему? Ты с ума сошёл?

— Из-за них уборку делать пришлось. А после неё ничего нигде не лежит нормально. Только по порядку. 

— А, ты об этом…  Отодвинь тумбочку, наверняка он там валяется.

Витя сказал «Я тебе чего, грузчик?» и отодвинул. Но за тумбочкой кошелька тоже не было. Только пыль, монетки и детальки.

 

Теперь Витя крутил детальки от «Лего». Одна была простой жёлтой, вторая — голубой и прозрачной. Они от разных наборов, а всё равно складываются. 

— Витюша… Витя, я пока к банкомату схожу… 

Витя посмотрел на маму, а она — на детальки в его ладони.

— Может, сперва пиццу поедим?

— Нет, а то потом темно будет. Сам поужинай. И уроки…

— Да знаю я! Чего всё «уроки, уроки»!

Витя не хотел кричать на маму! На нее — нет! А вообще — очень хотел. Или сломать что-нибудь. Или чтобы мама ушла поскорее в банкомат и ничего ему больше не говорила, и не смотрела так, будто Витя сам виноват. 

А ещё сильнее он хотел снова открыть ящик тумбочки и увидеть там среди ключей, наушников, шнурков и перчаток свой кошелёк. Красно-чёрный, с Дэдпулом.

У Вити целый набор такой был: рюкзак, мешок для сменки, пенал, папка для тетрадей и кошелёк. Рисунок как на толстовке, только её отдельно покупали. Пенал ещё в октябре потерялся, а папка совсем недавно порвалась. А остальное такое потрепанное, что в Америку брать не надо. Но это Витины личные вещи. И деньги!

 

Пицца опять остыла и на вкус стала как пластилин. Витя сунул её обратно в микроволновку. Включил на кухне свет, притащил рюкзак и планшет. На всякий случай вытряхнул всё из рюкзака прямо на пол. 

Нашлось сегодняшнее яблоко, много фантиков, монетки. Колпачки от фломастеров и стержни от ручек. Очень мятая тетрадь по окружайке, про которую он думал, что потерял. А ещё тот листок с тестом по математике, который Витя хотел ещё в четверг выкинуть по дороге из школы, но забыл. Кошелька не было. 

За окном темнело. У них начинался вечер, а у папы в Америке — утро. Папе уже можно звонить, он всегда рано просыпается. 

Витя сел на пол, прямо на рюкзак. Стал вызывать папу по скайпу. Надо было посоветоваться. Как мужчина с мужчиной. 

 

— Вить, давай по порядку: вчера днём у тебя кошелёк был. Так?

Витя кивнул. Он уже вспомнил, когда кошелёк в последний раз видел. Витин папа — не полицейский, не следователь и не частный детектив. Но вопросы задает не хуже.

— А потом пришли Оля и Аля. Аля — мамина подруга, а Оля — ее дочка. Потом мы с Олей пошли гулять. Я купил чипсы, а кошелёк в карман сунул, я помню. Потом мы на Зелёной площадке встретили Лёху и Ярика. Потом Лёха сказал, чтобы я их к себе позвал. 

— А ты позвал? — папа спрашивал как-то не о том. 

— Ну холодно же было, пап. А у Лёхи — мать дома. Чего мы во дворе сидеть-то будем? 

— Понятно. И вы все пошли к нам домой?

— Ну да. Нам мама пиццу заказала. Если две заказать, то третья бесплатно. Вот, я эту третью ем сейчас. — Витя взял кусок пиццы и помахал перед экраном.

Пицца стала чёрствой, но Витя её ел, ему снова есть хотелось. Сейчас папа всё решит.

— Ну думай. Значит, у тебя в гостях были Лёха, Ярик и Оля… 

Витя молчал.

Получалось как в начале детектива. Пропала ценная вещь, полицейские приступили к расследованию… 

Папа по ту сторону экрана что-то печатал. Может — список подозреваемых. 

Витя и папа будто играли в следствие. Но кошелёк — настоящий. Деньги в нём тоже были настоящие. И тот, кто их взял — настоящий преступник. 

— Вы только в комнате играли? Никто в коридор не выходил?

Витя молчал ещё дальше. Сжимал губы изо всех сил. Так, что пришлось нажать на кнопку «видео», отключить своё изображение.

— Алло?

— Папа, тут связь плохая.

— Я перезвоню, — и папа отключился.

На экране почти сразу всплыла картинка вызова. Долго раздавался сигнал. Папа перезванивал.

Витя смотрел настройки скайпа — как папа учил. Нашел «чёрный список», вбил туда папин логин и сохранил изменения. Всё. Теперь он точно никуда не поедет! В ни в какую Америку, ни к какому папе.

 Надо было уроки… Но Витя сидел на полу и рубился в игру до прихода мамы. 

В личке было сообщение от Лёхи. Ярик ему голосовуху кинул. С Олей они вчера вместе топтали осколки стакана. А когда пацаны ушли, Витя с Олей ещё играли в «Уно», вдвоем. Пока такси не приехало. А про кошелёк Витя тогда ничего не знал. 

Оказывается, счастье — это иногда то, что уже кончилось, а ты об этом вдруг вспомнил.

 

— Мать, ну ведь дело не в том, сколько там денег было! Ты же понимаешь…

— Понимаю. У тебя тут слово какое-то дикое. «Мущина». Это что такое?

— А как правильно? «Муз-чина»? «Музсчш…»? Мама, ну зачем мне вообще этот русский, я всё равно в Америке его учить не буду!

— Ты сперва год закончи. И вообще, я же сказала, с отъездом пока не ясно.

Мама смотрела в Витину тетрадь. А он — на кусочки «Лего», желтый и голубой. Папа обещал сходить с Витей в Лего-парк. Наверное, уже в Америке сходит. Если там такие есть. И если они помирятся. Если Витя вообще к папе переедет. 

С этой Америкой тоже как детектив. Непонятно, чем закончится и кто виноват.

— Жалко, что нельзя время вперед прокрутить. Я бы хоть знал, что дальше будет.

— Витька, а может лучше не знать, что дальше будет?

Непонятно, о чем именно мама сейчас говорила. Она не знала, что он её разговор знает. И не знает, что у него в голове. А эти слова подходили ко всему.

— Ну не всегда. Ну смотри, вот если бы я точно знал, что Юлия Юрьевна мне по русскому трояк поставит, я бы вообще не стал заниматься. Никаких твоих нервов и месяц моей нормальной жизни. Я бы, знаешь, вообще промотал бы время до начала каникул! Чтобы из сейчас — сразу туда.

Витя положил детальки на край стола и щелчком сдвинул их в центр тетради. Туда, где мама карандашом исправляла ошибки. 

Мама так посмотрела, что Витя сразу захотел следующие пару минут тоже промотать. Ну, если мама сейчас кричать будет.

Но она стала вертеть детальки в пальцах. 

— Витюша, ты через месяц про свой кошелёк забудешь. Я обещаю.

Витя про него уже целую минуту не думал. А мама опять напомнила. Это было похоже на грипп. Пока лежишь — ничего. А потом мама спрашивает «Тебе очень плохо?». И сразу становится очень плохо. 

— Лучше бы этого кошелька вообще никогда на свете не было. Лучше бы его не сшили, не склеили и нам бы не продали!

Мама попробовала обнять Витю. А он забыл, что ему это не нравится. И поэтому потом разозлился, когда у мамы запищал скайп. Папа.

Мама сразу ушла разговаривать на кухню. Можно было в игре пару минут посидеть или мультик какой-нибудь начать… Или в шкаф спрятаться, как в первом классе. 

Витя лег щекой на тетрадку и гонял по столу детальки «Лего». Потом жёлтая упала на пол. Витя полез за ней. Подумал: вдруг он сейчас кошелёк найдет. Да, прямо там, где уже смотрел! И никто не будет виноват.

Но ничего не изменилось.

— Витька, папа до тебя дозвониться не может. У тебя что, планшет разрядился?

Витя сидел под столом, оттуда его лицо было не видно. 

— Мать, ты понимаешь, он так говорил… Про Ярика, про Лёху… Про типа список подозреваемых.

Мама присела к столу и протянула руку вниз:

— Давай, выбирайся. Вить, мы с папой подумали… Это, наверное, доставщик пиццы. Больше-то некому. У него сдачи не было, я пошла за сумкой, он один был в коридоре… Ну…

— Мать! Ну… Вот блин!

Витя не знал, что сказать. Воровать нельзя, за это в тюрьму сажают. И вообще доставщик будто не только кошелёк украл. Но хорошо, что это был он. Больше — точно некому.

— Мам, ты папе скажи, у меня там сбой был, в скайпе. Вообще, сбой такой. Я ему перезвоню.

Мама что-то ответила. Витя не расслышал — сидел под столом и печатал сообщение Лёхе. 

 

ФОТО НА ВИЗУ

— Ярослав! Если ты немедленно не задашь вопрос ветерану, я тебе два поставлю. По окружающему миру, — шепотом сказала Юлия Юрьевна.

Она нагнулась с того ряда, вытянула руку и очень сильно погладила Ярика по голове.

Тот вздрогнул, пнул коленом Витю:

— Чего у него спросить-то?

— Ну… Сколько ему было лет, когда война началась?

— Уже два раза спрашивали, — покачал головой Ярик.

— Тогда не знаю. Сам думай. 

Ярик больше не пинался. Наверное, придумывал вопрос. А Витя думал о скелетах в игре и о том, когда их из библиотеки домой отпустят. Это в школе классный час всегда сорок минут, до звонка на перемену. А тут просто сидишь. А за спиной — Юлия Юрьевна с тремя отобранными телефонами.

— И вот, что я вам скажу, дорогие ребята, — учитесь ценить жизнь.  Вот ты, Ярославик, спросил, сколько мне лет было, когда война началась? Я тебе отвечу так — в июне сорок первого мне было восемь. В августе исполнилось девять. А в сентябре в нашу деревню пришли немцы, и детство у меня сразу кончилось. 

— Сергей! Помнишь, что надо спросить у ветерана? Ну? Давай, Серёжечка, не подведи. Ярослав! Телефон мне дай сюда!

— Пока все живы, пока все здоровы, пока на нас с неба бомбы не падают — остальное такая ерунда, ребятки мои дорогие…

 

— Вить! Не разувайся! Сейчас фотографироваться пойдем! — мама встретила Витю на пороге квартиры. Хорошо, что он сразу пришел. Мог бы и с пацанами во дворе зависнуть.

— Опять фотографироваться? У меня вообще-то тест завтра! Юлия Юрьевна сказала всем сидеть и учить.

— Она вас на консультации задержала?

— Нет, это мы в библиотеку ходили. День Победы же… Мам, там ветеран был и ему надо было вопросы задавать. Вот ты бы чего у него спросила?

— Сколько ему лет было, когда война началась.

— Вот. Мы тоже спрашивали. Три раза. А Юлия Юрьевна потом ругалась. А чего у него ещё спрашивать?

Мама потерла лоб. Так сильно, что очки на нос съехали. 

— Витька, я же сказала — не разувайся!

 

— Мальчик, ты можешь серьёзно смотреть? — ещё раз попросил фотограф.

— Могу, — ответил Витя. 

Сжал плотно губы. И хрюкнул. 

Оно само так получилось. Когда просят «серьёзно», сильнее всего смеяться хочется. 

Фотограф поморщился:

— Девушка, скажите своему мальчику…

— Виктор! — мама произнесла Витино имя так, будто оно было ругательством. А мама — Юлией Юрьевной после пятого урока перед классным часом.

— Мать, ну чего ты злишься? Пока на нас бомбы с неба не падают, всё такая ерунда…

Мама молчала. А фотограф выглянул из-за камеры:

— Малой — а соображает. Эх, ты! Умные вещи говоришь, а сам рожи корчишь… Вот такое лицо сохрани. Чуть влево смотри… Выше! Ниже! На мой палец!

Витя посмотрел на фотографа, а потом вбок. За стеклянной стеной ателье начинался супермаркет. Витя хотел потом у мамы мороженого попросить, а лучше пиццы. Хотя в последнее время Вите она как-то не сильно нравится.

— Молоток! А теперь подбородок подними! Всё! Девушка, погуляйте пять минут, я картридж поменяю. Умный какой у вас ребенок!

Мама разозлилась опять. Она сегодня весь день злилась…

— Либо я девушка, либо у меня ребенок. Теперь меня, пожалуйста. Тоже на визу. Витя, стой снаружи! 

 

Лёхина мать откатила тележку от кассы. Витя подбежал поздороваться, думал, Лёха тоже тут, в магазине. Но Лёха дома остался, уроки делал. 

— Им задают-то столько! Не то, что у вас в началке! Это у вас лафа пока…

Витя кивнул. Хотел отойти. Но Лёхина мама сама за ним поехала со своей тележкой, до фотоателье. Увидела Витину маму, закричала радостно:

— Женюра! Сколько с вас за выпуской-то уже стрясли? Мы в том году по пять тысяч сдавали, они на лимузинах в Мытищи ездили, на пенную дискотеку. Господи, девочки все крашеные были! Женюра, им по десять лет, я не понимаю, чего там вообще красить!

Витина мама опять кивала. Про пиццу у нее сейчас было нереально спрашивать. 

— А тест-то твой нормально сдал?

— Завтра пишет, — Витина мама махнула рукой.

— А мы вот тоже завтра! Историю! Им, оказывается, ещё в феврале билеты выдали, а мой урод только сегодня их нашел. Я ему сказала: если на два напишешь, можешь вообще домой не приходить. И планшет твой дебильный в окно выкину, и в квартиру не пущу. Хочешь — под лестницей ночуй, хочешь — к отцу уматывай, мне придурки не нужны!

Лёхина мама кричала, глядя на фотоателье. Будто там Лёха прятался.

Витина мама опять потерла лоб и спросила таким голосом, будто хотела хрюкнуть:

— Ну и как, помогло? 

— А то! У меня не забалуешь. Сидит, трясётся, учит там чего-то. Урод! В отца, ей богу… Женюра, я не знаю, если он такой дебил в одинннадцать, в восемнадцать что с ним будет? 

— И я не знаю, — Витина мама помотала головой и повернулась к фотографу. — Готово? Можно забирать? 

— Девушка, минуту! Печатаем уже! Я забыл, вам на шенген или на американскую?

— Американскую! — подсказал Витя.

Жалко, что Лёхи сейчас рядом нет. Им бы, конечно, нормально пообщаться бы не дали. Когда рядом целых две мамы, это на прослушку похоже, на встречу двух шпионов на задании. Но вот у Лёхиной мамы в тележке, например, чипсы есть, четыре пачки. И ещё семечки. А может, Лёха его чем-нибудь другим бы угостил.

— А вы тоже чипсы с беконом любите? — очень вежливо спросил Витя.

Витина мама показала кулак. И хрюкнула. А Лёхина, кажется, не расслышала.

— Женюра, так ты со своим американцем в разводе или нет, я чего-то не поняла?

— Не знаю. В отпуск слетаем, разберёмся, — Витина мама забрала у мастера белый конверт и сдачу. 

— А тебе в Америку не страшно ехать? 

— Почему страшно? — не понял Витя.

— Так они все там нас ненавидят! По телевизору говорили…

— По телевизору и не такое скажут. Извини, Вите ещё готовиться сегодня…

Лёхина мама вдруг обхватила Витю за плечи — будто на фронт его провожала, как показывали в сегодняшней презентации про войну.

— Ну, с Богом, Витенька, с Богом. Яблочко вон возьми. Чтобы умным был. По телевизору вчера говорили, что в яблоках железа много… У меня их Лёха не жрёт, конечно. Но я ему говорю: хочешь чипсов, сперва яблоко съешь… 

Витя покосился, глянул в тележку. Жёлтые крупные яблоки лежали на дне, под майонезом и мочалками. 

— Будешь яблочко, Витюнь?

Он помотал головой, и Лёхина мама наконец разжала объятье. 

 

На крыльце торгового центра Витя сразу же спросил:

— А мы правда к папе только в отпуск и обратно?

Мама помотала головой. 

— Ну вот. У тебя всё так меняется быстро, я уже запутался. 

Мама опять помотала головой. Она до сих пор держала в руке конверт с фотографиями. 

— Нет. Но если будут спрашивать, говори, что в отпуск.

— То вообще не говори, то ври… Мать, ты меня чему вообще учишь?

— Жизни, — сказала мама не своим голосом.

У нее такой теперь часто бывал. Мама зачем-то отошла в сторону, к парковке. Встала на незанятое место. 

— Виктор! Вить! Послушай! У тебя завтра тест по русскому. Я завтра еду в посольство за визами. Могут их дать, могут не дать, никто не знает. На всякий случай постарайся написать как следует, чтобы можно было подать документы в лицейский класс. Ты меня понял?

Витя смотрел на асфальт. Там была лужа машинного масла.

— Мам, тут чья-то машина описалась!

— Господи, ты чем меня слушаешь вообще?

Мама дернула Витю за руку. Сильно. Будто он был маленьким, и они снова опаздывали в детский  сад. Он вырвался. Тут им бибикнули. Тот, кто хотел припарковаться на этом месте, высунулся в окно и закричал на Витину маму:

— Курица!

А мама вдруг заорала:

— Да, я курица! И я этим горжусь!

И очки поправила. И хрюкнула!

Витя тоже хрюкнул. Потом они отошли в сторону. 

— Вить, ну ты точно всё завтра сдашь?

— Да точно, точно. Ну что ты так переживаешь, будто нам на голову бомбы падают. Ты что, думаешь, от твоих переживаний что-нибудь изменится?

Витя хотел добавить, что надо к жизни относиться проще. Но тут мама спросила:

— Мороженого хочешь?

— А когда я его не хотел? Мы за ним туда пойдем? — Витя кивнул на торговый центр.

Мама пообещала:

— Ни за что в жизни.  Возле дома купим. Вить, ты какое мороженое будешь?

— Шоколадное.

— А я — клюквенное, — сказала мама.

Витя вспомнил:

— Нам сегодня ветеран рассказывал, что они однажды в войну только клюквой питались. У них фашисты сожгли все дома в их деревне. И они жили в лесу и собирали грибы и  клюкву. Я понял, чего надо было его спросить: а вы клюкву потом хоть раз ели или вы ее до сих пор ненавидите?

 

ЧИКА И ДУРАК 

Зелёная площадка была занята. На горку, лазилку и качели набилась мелкотня. На скамейках сидели мамы мелкотни. 

Лёха сказал:

— Пацаны, погнали в беседку.

И они ушли  на изнанку Лёхиного дома, в беседку за тем местом, где раньше стояли гаражи. В беседке стоит стол, за которым пиво пьют и в домино играют. Или в карты. А у них тоже были карты, Серый притащил. 

Обычно Серый не с ними, у него то сборы, то тренировки. Режим и мама строгая. Но сегодня Серый пришёл в школу с забинтованной рукой. Несколько раз объяснил:

— Вчера на треньке долбанулся. 

И все смотрели на Серого так, будто он рукопашкой занимается. А он вообще-то просто теннисист. Даже на физре не самый лучший. 

У Серого, Вити и Ярика физра была последним уроком, на стадионе. Они потом переодеваться не стали, прямо так на Зелёную пошли. А у Лёхи ещё два урока было, технология. Но он вышел из школы с ними. Охранница поверила, выпустила нормально. Наверное, она думает, что Лёха не в пятом учится, а в четвертом, вместе с ними. А про Ярика она, наверное, думает, что он класса из второго. Ярик самый мелкий у них. Когда на физре строятся сперва все парни по росту, а потом девочки, как раз за Яриком девчонки начинаются.  Обидное место.

Ярик спросил:

— Мужики, во что играть будем?

Лёха на него сразу покатил:

— А ты в карты-то умеешь вообще?

Тогда Ярик взял у Серого колоду и начал ее из одной ладони в другую перекидывать. Сперва красиво было, потом сбился. Лёха заржал. 

Серый сказал:

— У нас один пацан так умеет, что они вообще на лету переворачиваются.

Витя уточнил:

— В подкидного или в переводного?

Решили, что и так, и так сразу. 

Серый на стол рюкзак поставил, чтобы за ним свои карты прятать, а то ему одной рукой неудобно и держать, и бить. 

Но он нормально играл. Витя и Лёха тоже нормально. А Ярик все-таки не очень, он сперва короля с валетом спутал. Ярик сказал:

— Это потому, что я давно не тренировался. Я на даче дедушку всегда обыгрываю.

Лёха сразу вскинулся:

— Вот и играй с дедушкой.

Ярик ему спокойно ответил:

— Сегодня и начну. Мы сегодня на дачу поедем.

Серый сказал:

— А мы завтра с утра.

Тут Серый из своёго рюкзака как бы незаметно достал плеер, и начал на нем наушники распутывать. И Ярика локтем пихнул:

— Слышь, Седой, помоги?

«Седой» — потому что у Ярика теперь фамилия Седаков. До второго класса он Кузьмичёвым был, Кузей. А потом у него мама развелась и Ярику зачем-то фамилию поменяла. 

Значит, Ярик теперь Седой. Лёху вон Чика зовут, потому что он Черкашин. Серого — естественно, Серым. Витю дома раньше звали…

Тут Лёха у Серого спросил про плеер:

— Ну и чего это за фигня?

А Серый ответил просто-просто, небрежно так…

— Да выиграл в субботу…

— У кого?

— Да на соревновании. В субботу играл, а вчера дали кубок, грамоту и это вот…

Лёха даже не сразу дальше спросил:

— За какое место? 

— За второе.

— А за первое чего? Мобильный? 

Серый криво пожал плечами, у него там повязка мешала.

— Не помню, может и мобильный. 

Лёха ожил:

— Эх ты, лошара. Не мог первое место занять.

Серый посмотрел в свои карты и молча перевёл на Витю три десятки. А у Вити тоже была десятка, козырная. Он дальше перевёл, на Лёху. 

Лёхе крыть было нечем, он все забрал. Сидел с веером. Смотрел, как Ярик ходит под Серого, и гнал всякую фигню. Если хочется смеяться, тогда она смешная.

Витя не смеялся. Вспоминал, как они с папой в карты играли зимой. 

 

Папа прилетел на американское рождество и на русский новый год. Он сразу простудился, потому что климат другой. Когда папа не спал, Витя приходил к нему на диван, и они играли в карты. Однажды прямо до утра доиграли, потому что папа до этого весь день проспал и ему больше спать не хотелось. Вите хотелось. Поэтому Витя зевал, но играл дальше. Прямо до рассвета. А они зимой поздние. А потом каникулы кончились. Очень быстро.

 

— Ты чего, задрых, что ли?

Оказывается, Серый на Витю опять перевёл. Пришлось отбиваться. Не смог.

Лёха сразу обрадовался.  Он, оказывается, чужой беде радуется больше, чем своей победе. Витя раньше не замечал. Он раньше вообще почти ничего не замечал, просто жил. 

А теперь знает, что скоро уедет, и поэтому всё само запоминается. Вот неизвестно, будет ли Витя ещё с пацанами в этой беседке в карты играть или сегодня вот в последний раз.

— Седой, а ты чего из колоды джокера не вытащил? Джокер сейчас не в игре. 

— А мне дедушка говорил, что есть какая-то игра, где джокер — самая крутая карта, ей любую можно побить. 

— А у нас один парень на сборах…

Витя молчал. Они говорили без него — так, будто он уже уехал. Тогда Витя спросил хрипло:

— Валет есть у кого?

Лёха, конечно, скривился: 

— На тебя ещё валета тратить… Седой! Глянь, к тебе друг припёрся.

Глянули все, не только Ярик. 

Возле беседки стоял взрослый дурак Дима. Смотрел на них и некрасиво улыбался.

Серый не знал, что Дима — дурак. Сказал ему «Привет». Ярик и Витя молчали. А Лёха стал катить на дурака:

— Чего, кошек воровать пришел? У нас кошек нет, вали отсюда. 

Дурак подошел к столу и посмотрел на Лёху так, будто Лёха тоже был дураком. Сказал строго и неразборчиво:

— Кафты эфо феф.

Какое слово было третьим — непонятно. Лёха повторил:

— Вали отсюда, — и сделал вид, что встает из-за стола.

Дурак пошел от беседки — сперва даже спиной вперед. Потом сообразил развернуться.  Дошел до того места, где раньше были гаражи, крикнул опять:

— Кафты — феф!

Серый шепотом спросил:

— «Феф» — это чего такое? «Бег»?

— Сам ты «бег». «Бред» это, — Лёха шлепнул на стол червового туза.

— Это он хотел сказать «грех», — догадался Ярик. 

Лёха, конечно, завёлся. Типа сам этот дурак — ходячий грех, он кошек ворует. Серый спросил, чего вообще за кошки. Ему рассказали про Ярикову похищенную Матильду. Лёха и Ярик рассказывали, а Витя молчал и думал: хочет он запомнить, как они сегодня в карты играли, или нет. Вообще, хотел, только не всё.

— Черкашин! А ты чего здесь сидишь? 

На том месте, откуда ушел дурак, теперь стояла девчонка. Наверное, из Лёхиного класса, раз она Лёху по фамилии звала. У неё за спиной рюкзак, в одной руке мешок для сменки, а в другой — какая-то булочка в салфетке.

— С технологии свалил, — Лёха опять шлёпнул карту на стол.

— А мы на технологии кекс пекли, — и девчонка откусила чего-то там из своей салфетки. Сразу проглотила и спросила дальше:  — Так ты чего не на той площадке, а тут?

— Там народу дофига, — Лёха заглянул в свои карты и подкинул Ярику ещё одну. У Вити такой масти не было. 

Девчонка сунула в карман куртки салфетку и голову наклонила, будто Лёху в микроскоп разглядывала.

— Ты тут сидишь, потому что тут Даша домой ходит.

— Делать мне больше нечего, — сказал Лёха.

Ярик за него повторил:

— Делать ему больше нечего. 

Девчонка добавила:

— Ну и зря сидишь. Даша с технологии домой ушла, у неё живот заболел, её Софья Семёновна отпустила.

Лёха сказал:

— Вот балда.

И было непонятно, про кого.  

Девчонка обиделась — может, за себя, а может за эту Дашу.

— А ты — дурак. Ты, Чика, с мелкими сидишь, потому что больше никому не нужен.

Лёха повторил:

— Балда.

Но из-за стола не встал. Смотрел в карты, скинул ещё одну. Серый ему сказал:

— Чика, ты чего? У нас бубны — козыри. Ты на фига Седому туза отдал?

Ярик забрал туза и сидел гордый. Девчонка на них все ещё смотрела. Тут Вите позвонила мама. Спросила, когда он домой придет.

Витя ответил:

— Дай догулять нормально.

Все, конечно, подумали, что это Витя про сегодняшний день говорит. А он про вообще до отъезда, на самом деле. Мама вздохнула и отключилась. Пока они говорили, та девчонка ушла.

Ярик спросил:

— Чего, домой гонят? Я тоже пойду, а то на дачу скоро ехать. 

— А я останусь, — сказал Витя. 

Лёха удивился:

— Седой, а доиграть?

Ярик пожал плечами:

— У тебя две карты, ты выиграл.

Лёха тоже пожал плечами, вытащил мобильный — самый простой, без интернета, только чтобы звонить. У Лёхи мать всё нормальное отобрала до конца учебного года, чтобы Лёха тесты сдал нормально. Лёха, конечно, выпросит обратно, но не сразу.  Хорошо, что у Серого колода была с этих его сборов. Серый карты убрал в карман и вдруг спросил:

— Пацаны, никто мой плеер не видел?

И все дёрнулись. Он же тут лежал, на столе. Посмотрели на скамейках, потом под столом. Но там только скелеты от воблы, окурки и фантики. И ещё крышки от пивных  бутылок, которые в землю вбились намертво. А плеера не было. 

Серый молчал. Ярик спросил:

— А он дорогой?

Серый пожал плечами. Лёха разъяснил:

— Откуда он знает. Он же его не купил, а выиграл. 

Серый тёр бинт на руке. Витя хотел сказать «Ты ещё сто таких выиграешь». Но получилось бы, что он этими словами вора защищает. Преступника. Как того доставщика, который украл кошелёк. Да и вообще, как играть в теннис больной рукой? Не то, что в нём выигрывать.

Серый сказал:

— Тут этот дурак крутился. Который кошку спёр.

Лёха словил намёк:

— Типа карты ему грех. А воровать — типа не грех, что ли?

Ярик добавил:

— Есть такая болезнь — клептомания. Это когда человек не хочет воровать, а всё равно ворует. 

Серый сказал:

— Так этот дурак уже больной, по жизни. В дурку бы его засадить, в палату для психов. Пусть у них таблетки тырит. 

Витя думал про кошелёк. Может, правда совпадения. Тогда доставщик, сейчас — дурак. Если не в жизни, а, например, в аниме или в сериале, такие совпадения часто бывают. Запросто. И там всегда можно пропустить кусок эпизода. 

Лёха, Серый и Ярик быстро встали из-за стола. Будто сейчас был звонок с урока, и им надо за перемену всё успеть. Серый сменку и рюкзак взял в одну, здоровую, руку, и пошёл, скособоченный. Лёха пообещал ему в спину:

— Серый, не кисни. Я этому уроду устрою райскую жизнь.

Витя сидел на своём месте. Как будто, если бы он встал, плеер вывалился бы, например, у него из кармана. Но Витя не брал. И не хотел думать, кто взял. 

Он смотрел в землю, на крышки от пивных бутылок. Они блестели как монетки в фонтане.

Витя вспомнил:

— Я однажды видел радугу в фонтане.  Я в неё руку просунул, а она — никакая.

Ярик тоже вспомнил:

— А у нас однажды радуга началась прямо на даче, у сарая. Будто она из смородины росла. 

Лёха сказал:

— Ну чего, пацаны, погнали домой, что ли?

Витя не хотел.  

 

У него дома — эмиграция. Как мамина болезнь. Им три дня назад дали визу в Америку. И теперь мама то улыбается,  то плачет, то кричит на Витю, то опять плачет. Он вчера не выдержал, спросил:

«Ну ты же сама решила ехать. Чего ты теперь рыдаешь?».

«Вот поэтому. Раз я сама решила, значит, вся ответственность на мне».

Витя вчера не понял. 

 

— Вы идите, я потом. 

Лёха и Ярик ушли вместе, хотя им было в разные стороны. 

Витя смотрел на втоптанные пивные ппробки. Потом на царапины на столе. Одни были просто так, а другие — буквами в ругательствах. 

В Витиной папке для технологии лежали ножницы. Тупые, но ничего. Они по кромке стола нормально резали. 

 

«ВИТЯ»

«МОСКВА» 

«ВИКТОР С»

Он резал вторую букву в своёй фамилии, когда позвонила мама.

 

— Алло?

— Вить, ты где? На Зелёной площадке? У Лёхи?

— А чего? 

— Ты можешь скорее домой?

Он бежал и думал: вдруг мама сейчас скажет: «Витя, я договорилась с папой. Мы никуда не поедем». 

Ну вдруг?

 

ДВА БИЛЕТА В ОДНУ СТОРОНУ  

 

Они лежали на полу. На том самом месте, куда Витя вчера их бросил. Он мог встать с дивана и выкинуть билеты в форточку. Или порвать их на мелкие клочки. Это бы ничего не изменило.  

Потому что настоящие билеты — не бумажные, а электронные. Они в мамином ноутбуке, в компьютерах аэропорта, в мобильнике. Их не отменить. Витя улетит из Москвы через пять дней. Не через три месяца, как ему обещали, а прямо почти сейчас. Он даже последнюю четверть не доучится. Мама сказала, что оценки и так поставят. И вообще, какая разница, что там за оценки. Маме стало всё равно. 

Вот из-за этого они вчера и поругались. Сильно.   

Витя не хотел вспоминать. И просыпаться тоже не хотел. 

— Да? — сказала за дверью мама: —Приезжайте, конечно. А она не очень большая? У нас только два чемодана.

И стало ещё хуже. 

Витя смотрел теперь не на потолок, а в стену. Сбоку, за письменным столом, стояли его ящики с игрушками. Лего, биониклы, черепашки-ниндзя, шарики от киндеров, детальки и фигурки всякие…

Мама сказала, что игрушки приедут потом, в контейнере. Или не приедут. Витя теперь не понимал, когда ему врут, а когда говорят правду. И когда он сам врёт.  

 

У Лёхи тридцать первого мая день рождения. Он Витю позвал. Витя пообещал прийти. И соврал. А двадцать четвертого выпускной. У Витиного класса, не у него самого.

«Все пойдут, а я — нет. Мам, ты знаешь, как мне обидно?».

Мама, наверное, не знала. Витя ей вчера несколько раз и про выпускной повторил, и про Лёхин день рождения. Когда вслух говоришь, ещё обиднее, но при этом легче. 

«Мам, ты слышишь? У Лёхи — день рождения, а у нашего класса — выпускной. Ну?»

А мама вдруг ладонью по столу.

«Да отстань ты от меня! Я же в Штатах никем буду! Я же из-за тебя еду!»

Билеты тогда лежали на столе. От маминого удара они вздрогнули. 

 

Потом он играл в планшет, до скольки хотел. Они с мамой не разговаривали. Она только сказала, что котлеты в микроволновке, и чтобы он игрушки разобрал. Немного игрушек можно взять в самолёт. Они поедут в ручной клади. В школьном рюкзаке. 

Витя ничего не сказал. Вот совсем ничего. 

С папой он тоже не разговаривал. 

Папа ему написал: 

«Я тебе дрон купил».  И прислал фото коробки.

Папа этот дрон обещал привезти в Москву. И чтобы запускать всем вместе — с Лёхой, с Яриком, с Серым. У них в парке, на Яузе. Не в Америке! 

Витя поставил дохлый смайл, который в петле повесился. 

 

— Дом пять, корпус «два». У нас во дворе три дома номер пять. Наш, первый и третий. Они одинаковые. Наш подъезд — напротив помойки. Вы на помойку ориентируйтесь!

Мама говорила по телефону очень громко. Специально стояла под Витиной дверью и говорила. 

А потом попрощалась с кем-то и к нему стукнулась:

— Вить! Ты встаёшь или дальше спать будешь? Нам сейчас посылку привезут. 

Витя не знал, чего за посылка. Зачем папа сейчас что-то шлёт, если они к нему сами прилетят скоро?

Дверь приоткрылась:

— Ну, ты встаёшь? 

Витя посмотрел на ящики с игрушками. Там было вперемешку важное, не очень и то, из чего он вырос. Наверное, из всего.

— Мать! Где у нас пакеты для мусора?

 

Он вынес на кухню чёрный мешок. Там были кубики, куски мозаики, обломки фигурок и деталек, остатки картонного замка, недоделанная модель яхты, старые тетрадки, фантики и тряпичный зверь с глазами из пуговиц. Витя и мама сшили его в первом классе для проекта «Экологическая игрушка из мусора». Зверя звали Тяпа, раньше он был папиной перчаткой. Папа тогда улетел в Америку первый раз.

— Вот, — громко сказал Витя. — Это всё надо выкинуть. А остальное — отправляй, пожалуйста, своим контейнером.

Мама поправила очки и сказала очень тихо:

— Хорошо. Я выкину. 

Взяла мешок и пошла в коридор переобуваться.   

Кубик съехал. Тяпины лапы прижались к черному полиэтилену, сплющились.

Мама медленно, медленно искала вторую босоножку. Витя отвернулся, стал смотреть на часы микроволновки. Вчера было пять дней и четырнадцать часов. А сейчас — четыре дня и двадцать часов.  Суббота, воскресенье, понедельник, вторник и среда.

Вдруг заорал домофон. Мама сразу в него сказала:

— От лифта налево до упора. Красная дверь.

Она потащила мешок с мусором обратно на кухню. Запихала под раковину. 

— Кто там? — спросил Витя. Просто так, как раньше. 

И мама, тоже как раньше, ответила:

— Друзья папиного коллеги. Они нам тоже возили, надо взять.

— Я тогда к себе.

Витя вытащил из холодильника йогурт, взял ложку и пошёл прятаться. И мама, как обычно, спросила:

— Тебе чаю принести?

Витя ответил:

— Ага, с бутербродом.

Он вошел в свою комнату. А там на полу — билеты. 

Витя знал, что они будто не настоящие. Но всё равно их порвал. Как будто он ещё мог всё изменить.

 

ДРУГОЙ ГЛОБУС  

Они пришли в школу к середине второго урока. 

Витя был без формы, будто у него начались каникулы. Раньше всех в школе.

Охранница удивилась, но Витя вытащил свой пропуск, прошел через турникет. У мамы в кармане сразу смска звякнула. Мама ее не стала читать. Достала паспорт. Показала охраннице, та записала маму в журнал. Так бывает перед родительским собранием. Обычное дело. Но Витя и мама пришли забирать документы. Поэтому обычное стало странным. 

Будто они не в школу входили, а в другую страну. Пересекали границу. 

В коридорах было тихо. Витя слышал, как за его спиной скрипит рюкзак. Там лежали все учебники по всем предметам, их надо было сдать. Они с мамой поэтому задержались, не могли найти вторую часть «Окружающего мира». Мама зачем-то нервничала. Когда Витя просто так в школу опаздывал, в обычные утра, мама бывала спокойнее. А сейчас она всё время спешила, будто уже на самолёт.

— Я к завучу, подожди в коридоре, — мама вздохнула, а только потом постучала в дверь. 

Кабинет завуча был на чужом этаже, у старшеклассников. Витя ждал до перемены, потом всю перемену, а потом ещё чуть-чуть. 

На этаже все были чужие. Только физкультурник мимо прошел, но ему было некогда, он даже не здоровался. 

Кто-то удивился, что Витя не в форме. А Витя смотрел на серо-синий линолеум. У них на этаже другой немного. Такой же, но другой. Линолеум запоминать не хотелось, но он как-то сам так. 

На чужом этаже на стенах тоже были рисунки к Девятому мая, гимн и герб. И трехцветная рамочка — как длинный флаг. Витя не знал, этот флаг ещё его или уже не очень. И не мог вспомнить, какие в Америке герб и гимн. 

Рюкзак был слишком тяжёлый. Витя сперва его на пол уронил, а потом сам сверху сел. 

И как раз в этот момент мама и завуч вышли из кабинета. И мама зачем-то рявкнула «Виктор». А завуч просто посмотрела, как всегда, — насквозь. 

— Значит, учебники сдать в библиотеку. Пропуск — классному руководителю, — неуверенно сказала мама.

Завуч так поморщилась, будто Витина мама чего-то не выучила, опоздала и сменку ещё забыла взять. 

— А вашу карту заберёте у медсестры. Всё.

— Всё?

Завуч поморщилась по-другому:

— Ну а что? Что я вам должна сказать? Вы сами всё решили, вы взрослый человек… Это ему в чужой стране расти, не вам.  

Мама смотрела на линолеум. На Витины кроссовки, в которых по школе ходить запрещёно.

— Вить, иди в библиотеку?

Витя знал, что во время уроков библиотека закрыта. Потому что Софья Семёновна только на переменах библиотекарь, на уроках она у девчонок технологию ведет.  Витя про эту школу всё знает, про все уроки и про всех учителей. А в Америке заново придётся привыкать. 

Но он всё равно пошел. Просто по другой лестнице  и через третий этаж, ему надо было проверить, вдруг Лёха с уроков свинтил и теперь в туалете болтается. 

— Витя, ты куда? — мама нагнала его на лестнице. 

Он объяснил про библиотекаршу-технологичку. Мама пожала плечами:

— Пойдем проверим. Может, у вашей Софьи Семёновны сейчас «окно».

На другом этаже хлопнула дверь. И мама вздрогнула первой. Будто это она сейчас прогуливала урок и боялась завуча.

 

Из окна библиотеки видна Зелёная площадка. На ней сейчас вообще никто не гулял, даже мелкотня. Когда во время урока из школы на площадку смотришь, туда сильнее всего хочется.  Даже если у тебя уроков больше нет и здесь уже никогда не будет. Как будто ты вырос и школу закончил. 

Вите было странно. Серый и Ярик эту школу закончат через семь лет. Лёха — через шесть. А он — прямо сегодня. 

Витя опять ждал. Мама и Софья Семёновна куда-то ушли, а он тут сидел. На подоконнике стояли стопки учебников. И за первый класс, и за одиннадцатый, и за остальные. По разным предметам. Вот по такому учебнику Витя занимался в третьем классе, а вот такой он не пройдёт, наверное, уже никогда.

Мам ушла давно и надолго. А у него в рюкзак кроме учебников и конфет больше ничего не влезло, ни мобильник, ни планшет. Оставалось только окно. 

На Зелёной площадке были качели в виде самолётика.  По-английски такие называются «a see-saw». Витя это на уроке проходил, а папа вообще не знал. Качельный самолёт не был похож на настоящий. Но раньше он нравился.

 

По коридору приближались каблуки.

Сперва голос Софьи Семёновны:

— Ну значит после обеда придёте и заберёте, ничего страшного. Вы же не сегодня улетаете?

Витя услышал, как мама вздыхает:

— Послезавтра. 

— Тогда тем более не надо волноваться, у вас времени вагон. — Софья Семёновна вошла в библиотеку, мама — за ней. 

— Мам! Ну можно я уже к своим пойду! — Витя знал, что третий урок тоже скоро кончится. Сейчас математика. А четвёртым — окружайка. Вите расписание больше не было нужно, а он всё равно помнил. 

— Мать?

Мама смотрела на библиотекаршу. Та махнула рукой:

— Пусть идёт. Что мы, без него не справимся? 

Витя пошел к двери. За его спиной библиотекарша говорила маме, совсем не по-школьному:

— Я вообще не понимаю, зачем вам так переживать. У вас есть интернет, есть скайп, вы можете ездить туда-сюда. Границы открыты! Вы просто не знаете, как раньше люди уезжали. Как на тот свет.

Мама отвечала тихо:

— Я помню. У меня одноклассники так. Я же в Союзе родилась, я помню.

— Ну тогда тем более. Знаете, как у меня брат уезжал в восемьдесят девятом? В никуда, навсегда, с тремя детьми и ста долларами. А у вас, вы говорите, муж там давно и получает нормально. Хватит себя жалеть и ребенка дергать… Запомните уже: дети любят нас железными. 

— Он всё слышит, — мама всхлипнула. 

— Ну и хорошо. Пусть слышит. Ему полезно и вам полезно. Витя, ты слышишь? Это не конец света. 

Витя обернулся. Библиотекарша смотрела на него и держалась за очки — по-маминому. И сказала, тоже как мама:

— Всё, беги к своим.  

 

Витя вошел в свой класс на следующей перемене. Витя был без сменки, без рюкзака и без домашки. И с большим пакетом конфет. Как будто у него сегодня был ещё один день рождения. Витя помнил, что Юлия Юрьевна двойки никому в день рождения не ставит. Но всё равно было неправильно.

Юлия Юрьевна сидела за столом, с тетрадями. Вокруг толпились девчонки, не протолкнёшься. 

Витя хотел сесть на своё место, рядом с Асей. А она положила ногу на его стул:

— А ты с нами больше не учишься. 

Они уже все знали, оказывается. И Юлия Юрьевна тоже. Сказала добрым голосом:

— Вить, ну иди сюда, прощаться будем. 

Он пошел обратно к доске, а тут как раз звонок. Но никто на место не сел. Все Витю дергали, расспрашивали. Кто-то заорал: 

— А мы думали, ты тоже в больнице!

— Как Ярик!

Оказывается, Ярик в больницу попал. Ещё в пятницу. Он с дедушкой вдвоём поехал на дачу. Дедушке в пробке стало плохо, он прямо в машине умер. Машина не разбилась, но Ярика всё равно забрали в больницу, потому что он сильно испугался.  

Витя про это не знал. И не понимал, как с Яриком теперь попрощаться, тот же в сети почти не бывает, у него никаких аккаунтов нет. 

Юлия Юрьевна сказала:

— Мы ему всё передадим. Особенно конфеты!

Всем стало смешно. Вите первый раз за сегодня, за вчера, за поза… Короче, первый раз с середины пятницы. 

Он шел по рядам и раздавал конфеты. Как на дне рождения. Только ему желали не «расти-большой, не будь лапшой», а «счастливого пути» и «удачи». Серый пожал Вите руку и потом остальные пацаны тоже стали жать. Серый сказал:

— Я когда приеду в Америку чемпионат играть, я тебе напишу, пересечёмся. 

Ася спросила:

— А ты в Москву ещё вернешься?

— Папа обещал, что однажды на каникулах. Посмотрим.

Он сердился за занятый стул.

Юлия Юрьевна попросила писать ей на электронную почту. Написала Вите свой адрес  на липком желтом листочке. Той красной ручкой, которой  в тетрадях замечания делала: «Плохо стараешься» или «Почти молодец». А сейчас просто адрес, даже не школьный.

Витя убрал листочек в тот карман рюкзака, в котором всегда пенал носил. 

Юлия Юрьевна Витю обняла ещё раз, а потом зачем-то перекрестила.

— Ну, с Богом…

Витя смотрел на линолеум. Он был серым и солнечным.    

Все шелестели фантиками. У Вити в пакете ещё оставалось немного конфет, но ему не хотелось больше. 

Он отдал пакет Юлие Юрьевне:

— Это вам и Ярику. Вы с ним поделитесь, ладно?

— Да. Ну всё, Вить. У тебя теперь своя жизнь, а у нас по расписанию окружающий мир. 

Все завыли. Витя обернулся. Ася теперь сидела одна за их партой. 

— Витя яйцо забыл!

Кажется, это Ася сказала. А может — одна из Сонь. Не важно, кто именно. Хорошо, что напомнили.

Расписные деревянные яйца стояли в шкафу, где учебники. Это был такой проект на Пасху. Старшеклассники на технологии наточили заготовок, а младшие классы расписывали, кто чего хочет. Витя не помнил, что он на своём нарисовал. Он даже не помнил, какое там — его. Хорошо, что Юлия Юрьевна к каждому записку сделала.

Оказалось, что Витино — глобус. Он хотел земной сделать, такой, где с одной стороны Россия, а на обороте — Америка. Но краски растеклись и оказалось, что материки на себя не похожи. С одной стороны яйца как будто сплошной океан. А с другой — всего один континент. В завитушках, как раковина улитки.  Витя сунул яйцо в рюкзак, решил, что увезёт его в самолёте.

Он  шел от шкафа к выходу из класса. А ему вдруг начали хлопать. Кажется, это Серый придумал. А Юлия Юрьевна опять сказала:

— Ну всё, с Богом.

Он спускался по лестнице, а пустое яйцо каталось внутри рюкзака.

 

ПРОПУЩЕННЫЙ ДЕНЬ

Будильник зазвенел в семь, как в школу. Они забыли отключить будильники на обоих телефонах, у Вити и у мамы. 

Всё вчера сдали, всё забрали, попрощалась… А будильники оставили. И теперь непонятно, что делать в такую рань. Смотреть в окно, как через двор люди идут. Мелкотня в сад, мимо Зелёной площадки, старшие в школу, вдоль зелёного забора.

Вот ему сегодня в школу не надо, а у забора всё равно неправильный цвет. Тревожный, унылый. И мама на кухне тоже такая же. И… Вещи они уже собрали. Игра в планшете виснет, там ни Ярика сейчас, ни Лёхи. Лёха вчера на сообщение не ответил. На три. Ярик в больнице. Игра тоже какая-то… Как их квартира, где всё вроде на месте, но уже решили, что вот это  и то с собой не возьмём, оно ненужное теперь. И кажется, что день тоже таким будет.

— А поехали куда-нибудь? Витька, хочешь? Куда угодно. Сегодня наш день.

Мама стояла на пороге. На том месте, где раньше был ящик с игрушками. Не плакала, улыбалась. Как ее в школьной библиотеке научили. 

— Виктор! Алло, просыпайся! У нас до вечера два вагона времени.

— А потом? 

— А потом я в кино хочу сходить. На Миядзаки. 

В школу не надо. Уроки не надо. Совсем никакие. А надо гулять и в кино. Вдвоём. Нет, не надо, а можно! 

 

Получалось, будто они сейчас в Москве совсем одни. Будто это новый город, они в него только приехали и совсем никого тут не знают. Гуляют вот, фотографируются на Красной площади. Туристы.

И мама будто экскурсовод. Про Москву рассказывает.

— Вот тут мы с твоим папой встречались, после лекций. Вот тут клуб был, мы туда на концерты ходили, а днём просто встречались, когда холодно. Витька, мы там пожениться решили, в клубе. А вот тут ты толкнулся.

— Чего?

— Ну, я бежала в институт, опаздывала на экзамен. А ты меня в живот тырк!

И мама прикрыла ладонью карман куртки, показала место.

— А как я туда дотянулся? Я что, на цыпочках стоял?

— Ты внутри лежал! Я…

— Мать! Я уже понял, спасибо. Дальше не объясняй.

— А вот тут ты Санта-Клауса испугался. Мы в гости поехали, к Але и Оле. И в вагоне был мужик, в костюме. Ты так испугался, что мы из метро вышли, я тут тебя успокаивала!

— И чего я испугался? Мне чего, годик был?

— Нет. Пять, кажется. Просто это в марте было. Ты решил, что опять зима начнётся. Раз Санта ходит.

— Ну офигеть теперь. Ты же могла это не помнить, а ты…

— Витька! А вот тут мы с твоим папой на параде святого Патрика ходили… И нас в метро из-за костюмов остановили, думали, что мы…

— А мы можем в метро? К Наутилусу? Помнишь, как Ярик нам его показал? Как мы вместе на квест ездили? 

Мама кивнула. Медленно, будто вспоминала то, что очень давно случилось.

 

У колонны стояли двое. Парень высокий, как взрослый дурак Дима. Девушка ему до плеча была. Лицом в плечо. 

— Извините, пожалуйста. Вы не могли бы отодвинуться? Тут след улитки. 

— Нам надо посмотреть на Наутилуса. 

Девушка повернулась. У неё лицо было очень розовым, пухлым и мокрым. Она повернулась и побежала. Парень закричал:

— Вы что, не видите? У человека проблемы, а вы тут со своими улитками! Надо хоть иногда о других людях думать!

И выругался. Как Лёха.

Лицо у него тоже стало розовым. Он побежал за девушкой. 

А Наутилус оставался на месте. Там, где его Ярик и дедушка нашли. Этого дедушки больше не было. Всё как Ярик говорил. А сам Ярик был в больнице.

— Мать, когда мы с Серым, Яриком и Лёхой во дворе играли, ну в карты, ну не важно… И вот, короче, у Серого пропал плеер. Как у меня тогда кошелёк. С нами взрослый дурак был. Он подошёл перед этим. До пропажи. Но дома у нас дурака не было. А Лёха сказал… Что это он, раз он кошку Ярькину своровал. Мама, я ничего не понимаю.  Там либо Лёха, либо Ярик… Оно само как-то, я не хочу вычислять, кто это. Но оно само. И я не знаю, про кого я больше хочу думать. Ни про кого. Ты меня слышишь вообще?

Мама на Наутилуса смотрела. Так, будто он что-то знал про них всех.

 

Они шли домой. Мимо Зелёной площадки, мимо забора, мимо Лёхиного дома. Привычно так шли, будто как всегда. А мама всё время останавливалась, фотографировала, так, будто они тут идут в первый раз. На самом деле — в последний. Ну, или вернутся очень не скоро.

Из будущего станет понятно, в последний или нет.

За поворотом возле трубы стоял взрослый парень Дима. В руках у него были маленькие блестящие фиолетовые пакетики. Он из одного выдавливал корм в кошачью миску. А другие у него из рук падали. А он их поднимал.

Из миски уже ели две кошки, одна грязно-белая, а вторая почище, но очень лохматая, серая, с белыми кончиками лап. «В носочках», как Ярикова…

— Фивет! — взрослый Дима помахал им рукой.

И пакетик опять выпал.

— Давайте, мы вам поможем? — Витькина мама убрала мобильник в карман и подошла к трубе. — Вить! Витюша, помоги! Вот тут надорвать надо.

У Витьки в кармане телефон вздрогнул. Лёха в личку сообщение прислал: «Ну и вали, лошара». А потом убрал Витю из своей команды. Вот прямо сразу. Не стал прощаться. Или попрощался?

Витя перешагнул через ограду, подошёл к ду… Ко взрослому Диме. Поднял с земли пакетик, там надо было по сгибу надрывать дальше, но сгиб плохо отпечатался.

Возле миски уже четыре кошки паслись. Витя выдавил корм в другую. А мама её в сторону подальше отставила, чтобы кошки не толкались.

— Фы не фойтесь, они фофрые офень. Эфу фофут Фафка! А эфу Фифка! Это фот. А у Фафки фкофо фудут котята.

Дима последнее слово очёнь понятно произнёс.

— Я фрифу иф формить. Фы тофе фрифофите!

— Обязательно придём, — пообещала мама. 

И Витя тоже сказал «обязательно». Трудное слово, его чётко произнести не каждый может.

 

ВЫХОД ИЗМЕНЁН  

Очень хотелось спать. Их самолёт улетал рано утром, а Витя с мамой собирались ехать в аэропорт в середине ночи. 

Они вообще не ложились. Их в аэропорт провожали Аля и Оля. Они явились вечером с каким-то чемоданом. Оказывается, Аля и Оля немного поживут в Витиной квартире. 

Оля хотела в «свинтуса» или в «Уно» сыграть, но, оказалось, что Витя их уже упаковал. Мама сказала:

— Давайте в карты. 

У них в книжном шкафу была нераспечатанная колода, которую папа привез, там вместо королей, дам и валетов фотографии какие-то: Статуя Свободы, небоскрёбы, мосты, стадионы, каменные президенты… Вите хотелось рассмотреть все картинки, но потом началась игра в подкидного с переводным и стало без разницы. Витя с папой до этого много раз в карты играл, а с мамой почти никогда. А мама вдруг два раза выиграла. 

Витя ей не поддавался. Она сама.

Мама всего один раз терла лицо ладонями. И то сказала сразу:

— Спать хочу, глаза слезятся.

Вите тоже захотелось спать. Но скоро надо было ехать в аэропорт.

Он пошел на кухню налить чаю. В соседнем доме светилось только четыре окна и все бледные лампы в подъездах. А на Зелёной площадке не горели фонари. Витя вспомнил: с площадки видно месяц на краю антенны. Хотел сказать об этом Оле, потом передумал. Напомнил про другое.

— Вон в том доме живет Дима. Он взрослый, но как маленький. Он кошек кормит. Если тебе котята так нравятся, можешь ему помочь. Он добрый. Не бойся.

Оля сказала:

— А мы здесь долго жить не будем. Мы вашу квартиру потом сдадим. 

Вите теперь ещё больше захотелось спать, он лег щекой на кухонный стол.

Когда зазвенел будильник и надо было собираться, Аля велела:

— Присядем на дорожку.

Витя сел на табуретку и сразу с неё свалился — он за секунду успел опять уснуть. 

Мама сказала:

— На улицу выйдешь, замёрзнешь, спать расхочется. 

Витя поверил. А потом они сели в машину и его опять вырубило. 

Приснилось, что он в игре строит станции метро. И пока все не построит — из Москвы не уедет. Строить надо так, чтобы на кольцевой линии на колонне остался след улитки. Ископаемого… Наутилус этот должен остаться. Московскому метро от Вити на память. Вообще, его Ярик там первым нашёл, Наутилуса. Но во сне получалось, что Витя…

А потом Аля затормозила на светофоре и Витя проснулся. За окном все было чёрное, незнакомое…

— Аэропорт?

— Нет ещё, спи, — мама зевнула. Не всхлипнула. 

Потом он опять проснулся, потому что за окном грохнуло. 

— Это чего?

Аля сказала:

— Это салют.

А мама добавила:

— Это с тобой Москва прощается.

Витя не помнил, что такое «салют». Сквозь сон слово не вспоминалось. Закрыл глаза обратно. Мама укрыла его своей курткой и рассказывала дальше:

— Алька, я на этого мальчика смотрю, и говорю: «Ярик, ты, кажется, случайно взял Витин телефон. Пожалуйста, положи на место». Он при мне положил, а назавтра оказалось, что у Витьки кошелёк пропал… Вот с концами. А потом плеер у кого-то, мне Витька вчера рассказал. А потом авария эта. В родительском чате писали. Я не понимаю, бог его, что ли, наказал? 

Витя не понимал, о чём мама сейчас говорит. Машину тряхнуло. Будто сон сбился, а потом встал на место. 

Витю будили, а он спал. Даже стоя. Как по утрам, когда надо было в ванную на ощупь идти. А сейчас он на ощупь из машины вылезал. 

А Оля вообще не проснулась. Аля сказала:

— Мы вам по скайпу позвоним. 

Мама сказала:

— Я всё в твиттере запощу. 

Витя вспомнил про игру. «Ну и вали, лошара». 

Наверное, Витя вздохнул. Потому что Аля его погладила по голове, сказала так, будто это она виновата, что Лёха вот такой. И что это он, наверное, тогда с кошельком… И с плеером. Или не он?

— Витюх, не грусти. Мир маленький.

А мама зачем-то добавила:

— И имеет форму чемодана.

Витя сказал:

— Аля, а можно без ути-пути?

Аля засмеялась:

— Взрослый какой! В следующий раз приедешь — вообще не узнаю, усатым станешь. 

Тут мама опять всхлипнула. Хотя обещала, что больше не будет. 

Им сигналили другие водители. Витя помог вынуть чемоданы из багажника. Оля спала в машине. 

Он ей потом из Америки напишет. Ей и Ярику. И ещё кому-то… Он обещал. Выспится — и вспомнит. Аля посигналила фарами и отъехала. В темноте все машины были одинаковые, чужие.  Витя сразу запутался, кому махать.

 

В аэропорту было душно и очень ярко. 

Они сдавали чемоданы. Потом шли по лестнице, стояли в очереди, надо было снимать куртку, разуваться. Витя все время зевал и просыпался. И никак не мог понять, когда он снова успел уснуть, где реальность, а где он спит дальше. Они потом сели на какую-то скамейку. Витя положил голову маме на колени, а она сверху поставила ноутбук, прямо ему на спину. Дно у ноута было теплым. 

Вите что-то снилось про школу. Как будто в неё можно попасть через аэропорт, и что он сейчас на урок опоздает.  

А потом мама трясла его за плечо. 

— Витя! Ну скорее! Посадку объявили! Гейт изменён. Витя, рюкзак не забудь. Ну вставай же! У нас выход изменили, надо идти. Витя!

Витя встал. Чуть не упал, а потом встал нормально. Пошел за мамой — мимо скамеек, витрин и огромных стекол, в которых были видны самолёты и рассвет. У него был рюкзак. А у мамы — две самолётные подушки-подковы, тоже рюкзак, ноутбук, куртки и сумка. 

Витя зевнул, сказал:

— Мать! Давай сюда чего-нибудь. 

Забрал обе куртки и одну подушку. Мама сопротивлялась. 

—Ну и чего ты? Вот прилетим, там у тебя папа будет главным. А сейчас главный — я.

Потом они шли по гибкому самолётному коридору — будто внутри шланга от пылесоса. 

В кресле Витя надел на шею подушку-подкову, укрылся пледом и ещё курткой… И мама его больше не трогала. 

 

Когда он проснулся, за иллюминатором было утро. Прямо под крылом самолёта — плотные розовые облака. 

На откидном столике стоял самолётный обед в коробке. А ещё в спинке кресла был экран, как в планшете. Во всех креслах. И в мамином, и в тех, которые были впереди, сбоку, и, наверное, сзади. Витя вертелся, просыпался. Мама сидела в наушниках, смотрела фильм с субтитрами. На ее столике была коробка от обеда, стакан из-под сока и старый тряпичный зверь с глазами-пуговицами.

— Мама, ты чего, Тяпу с собой взяла?

Витя говорил громко, а в ушах всё равно гудело. Мама поправила наушник, переспросила.

— Мать, я говорю, это чего, Тяпа? Я же её выкинул! 

— Ты её выкинул, а я нашла. Она теперь со мной будет жить. А то ей обидно.

— Ну ты как маленькая.

Мама кивнула и прижала Тяпу к себе. Пластмассовый Тяпин нос был измазан в томатном соке. 

Витя  улыбнулся  и тоже взял наушники. Включил свой экран. Там можно было следить за полетом. Смотреть, где самолёт пролетел, сколько ему впереди. Увеличивать масштаб, уменьшать, изменять угол, переворачивать глобус. Знать, сколько ещё осталось до Северного полюса.

Витя скользил пальцами по экрану, картинка наклонялась. Витя представил: он сейчас управляет Землей. Целой планетой со всеми континентами. Её будущим и даже прошлым. Собой, самолётом, Тяпой, Лёхой и Яриком, старой школой, солнцем и облаками. 

 

КОНЕЦ

Москва. 2017, 2020 гг.