Я учусь в четвёртом КРО

Ксения Беленкова

Подходит читателям от 13 лет.

Сентябрь
Катя Романенко
Прыжок с парашюта
Я не сразу поняла, что упала. Мгновение назад лестница спускалась прямо из-под ног, а теперь росла вверх, выскальзывая из-под затылка. Она летела все выше и выше…
Много голосов и много слов, ставших вдруг непонятными, будто со мной говорили на иностранном языке, но разве это возможно? Тут же закружились-заплясали лица: очень смешные, как в кривом зеркале. Я вглядывалась, стараясь узнать их, но в голову лезло что-то совсем другое, как будто более важное и нужное. Вокруг были чужие жизни, а внутри билась моя собственная. Мне показалось, что я кувырком выпала из далеких придуманных историй в свою — настоящую. Впервые увидела себя так ясно: теперь только это зеркало и было правдивым. Я все смотрела, смотрела, смотрела в него и не могла наглядеться…

Из новой школы мы с мамой обычно возвращались через Покровско-Стрешневский парк. И каждый раз считали, кого встретим чаще – детей в колясках или хозяев с собаками. Еще в начале сентября, сразу после переезда, мы договорились: если встретим в этом парке больше колясок – мама родит мне братика или сестричку. А если увидим больше собак – купит щенка.
— Мам, парк похож на твою юбку! – сказала я.
— Это еще почему?
— Ты посмотри, он совсем такой же — серый с золотом.
Мама подняла голову к влажному голубиному небу, ветер рванул дубовые листья. Один из них, самый золотой, запутался в ее летящих волосах.
— Мама, ты же теперь кленовая королева! – засмеялась я. – Даже корону принесло.
Мама тоже заулыбалась и воткнула кленовую корону мне в косу. В тот день колясок мы встретили больше, чем собак. Я была такая счастливая и почти что забыла о новом классе…

Мне сказали, что я пойду в четвертый КРО, потому что почти весь третий класс проболела и плохо написала переводные контрольные. Ребята в коррекционном оказались странные: здесь было всего девять человек, но большая, как медведица, учительница еле с нами справлялась. Она вечно металась от парты к парте, распихивая всех по местам.
Один беленький мальчик с голубыми глазами все перемены напролет ползал по классу, а на уроке мог забраться под стол и начать визгливо лаять. Другой — тощий и изогнутый, как палка грибника, все время хулиганил и любил драться со всеми подряд, даже с кулером. Но чаще доставалось его соседу по парте, который непонятным образом перемещался внутри растянутой водолазки, так что из рукава запросто могла выскочить голова. На побои он почему-то никогда не жаловался, будто был достоин их. Кроме меня в классе училась всего одна девочка, зато рыжая и очень веселая. Стоило ей открыть рот, как он сразу начинал хохотать. И тогда просыпался всклокоченный молчаливый мальчик, который все время лежал на задней парте. Еще двое ребят сидели прямо перед учительским столом и постоянно кричали друг на друга. Один из них: пухловатый, с прозрачным бобриком на голове, невероятно размахивал слюнявым языком, так что брызги прилетали и ложились на мою парту. Второй в спорах зачем-то перебирал всех известных ему актеров. Глаза у него были навыкате, как у рыбы телескопа, и такой же ирокез, торчащий вверх плавником намыленных волос.
Но самым необыкновенным был девятый ученик: он почти никогда не ходил на уроки, все время ухитрялся прогуливать. Первые две недели я лишь слушала про него невероятные истории от одноклассников. И вот однажды мне все же удалось познакомиться с ним. Тогда я и не знала, что эта встреча перевернет мою жизнь…
— Он выпрыгнул в окно! – кричал, выкатывая рыбьи глаза, Сашка Воронков.
— С парашюта прыгал что ли? – умыл его слюной Вова Сяткин и высунулся наружу. – Второй этаж — высоко…
— Парашют не успел бы даже раскрыться, — из водолазки вынырнула голова Миши Гришина. – А еще, Сяткин, тебе пора бы знать, что с парашюта вообще никогда не прыгают! Это же глупость какая-то…
— Много понимаешь, да? – Сяткин окатил Гришина россыпью капель. – Это почему еще с парашюта не прыгают?
— Потому что прыгают с парашютОМ! Если с парашюта прыгнуть – сразу кранты.
Но Гришина уже никто не слышал, внизу появилась пляшущая фигурка, которая махала ребятам рукой.
— Крендель! – захлопала в ладоши Марта Кобылянская. – Жив! Живе-ха-ха-ха-нек!
Мне стало жутко любопытно, как же выглядит мой одноклассник, который умудрился убежать с урока прямо через окно. Я тихонечко пристроилась рядом с Мартой и смогла выглянуть во двор. На школьном участке, прямо по газону между желтеющими кустами, прыгал плечистый мальчик. Он строил смешные рожи в наше окно и показывал пальцами всякие знаки. В моей прошлой школе не было ни одного такого смелого ученика, даже слегка похожего не нашлось бы. Там почему-то ребята жутко боялись учителей, а здесь все было наоборот! Тут я увидела, как наша классная Анна Жановна тоже вышла из школы во двор, и поспешила в сторону Кренделя, смешно переваливаясь с боку на бок.
— Сейчас поймает, — прошептала я испуганно в оттопыренное ухо Марты Кобылянской. – И что тогда ему будет?..
— А ничего ему не будет, — сказал с задней парты Сеня Шпица, потом лениво повернулся на другую щеку и продолжил спать.
— Не поймает! – хлопнул длинной ладонью по стеклу Гоша Порочкин. – Спорим?
— Спорим! – тявкнул из-под парты Димка Пирухин. – Схватят, как миленького!
Тем временем Крендель пробежал за кустами, и пока Анна Жановна перелезала через бордюр на газон, мигом махнул к заборной решетке. А там уже и свобода за калиткой притаилась. Но нет, смотрю, в калитку предупредительно протиснулась наша огромная охранница, кажется, даже застряла в ней широкими боками. Крендель голову задрал, улыбается нам победоносно на бегу, а сам с размаху ей в живот и влетел. С одной стороны мне его очень жалко стало и обидно, что не сумел красиво смыться, но с другой стороны я радовалась – сейчас его наконец в класс приведут!..
— Эй, Катька, ты чего такая красная? – спросила Марта и захихикала.
— Романенко в Кренделя влюбилась! – ответил долговязый Порочкин, которого никто не спрашивал.
Я не стала с ним спорить, просто отошла от окна и села обратно за свою парту, а уже оттуда покрутила пальцем у виска. Чем громче буду возмущаться, тем сильнее прицепятся – я этих ребят уже раскусила. Лучше тихо отсидеться, тогда они через пять минут все забудут: памяти у них мышь наплакала. Как психолог вчера сказала: долговременной вовсе нет, а кратковременная – просто мгновенная. Пока я об этом думала, все обо мне и забыли. И вот в класс вернулась запыхавшаяся Анна Жановна вместе с отловленным Кренделем.
Впервые я видела его совсем рядом: странно, но вблизи он оказался меньше, чем смотрелся издалека, к тому же глаза у него разбегались в разные стороны.
— Садись! – устало скомандовала Анна Жановна.
Одним глазом Крендель посмотрел на ряд у окна, другим – на ряд у стены, а сел на мой — средний, совсем близко.
— Новенькая? – спросил, повернув голову.
Я закивала и снова почувствовала, как чешутся от красноты щеки. Ни у кого в моей прежней школе не было таких загадочных глаз – даже не угадаешь, каким из них он на тебя смотрит.
— Будешь давать списывать. – Утвердительно сообщил мне Крендель и снова отвернулся.
А я поняла, что напрочь забыла весь алфавит…

— У меня двойка за диктант! – Крендель тряс перед моим носом своей тетрадью.
— Угу… и у меня…
— Зачем ты написала «бросился на утюг»? – он тыкнул пальцем в краснючее исправление. – Видишь, как надо было «бросился наутек»!
— Вижу…
— Почему же ты разрешила мне списывать свой двоечный диктант?
Я пожала плечами, не зная, что и ответить. Мне было очень стыдно и жалко Кренделя: он так на меня надеялся и верил, а я подвела… Сама не знаю, как это получилось. Когда Крендель был рядом – со мной что-то непонятное творилось – сначала я очень боялась, что он до меня дотронется. А потом стала бояться, что он никогда до меня не дотронется…
— Не стану больше у тебя списывать! – сказал он и вышел из класса, хлопнув дверью.
Я начала запихивать учебники и тетради в портфель, а сверху капали пузатые слезы. И тут вдруг увидела катающуюся по дну шоколадку, которую мама дала мне этим утром, выхватила ее из рюкзака и побежала за Кренделем. Он успел уже пройти весь коридор, и был теперь у самой лестницы, басил с какими-то незнакомыми пятиклассниками.
— Извини, — я догнала его и протянула мировую шоколадку. – Я больше так не буду…
Взрослые мальчишки громко засмеялись, спускаясь вниз, но мне было все равно.
— Катись отсюда! – гаркнул Крендель и побежал за ними.
Нет. Он так и не дотронулся до меня. Не взял шоколадку. Но я почувствовала, что лестница сама собой уходит из-под ног. Мир вдруг перевернулся и уже не был прежним…

Я все лежала и смотрела вверх, где повис незнакомы мир, и вдруг из чужих лиц выпрыгнуло одно — необыкновенно знакомое, почти родное. Я попыталась вспомнить его имя… Как же тебя зовут?.. Почему-то в памяти завертелась крученая булка… Крендель… Да, конечно, это был сам Слава Кренделев! Он что-то очень громко говорил мне в лоб, и я счастливо улыбалась ему. Он дотронулся до меня и даже взял из руки шоколадку. Пальцы его оказались теплыми и сухими, даже шершавыми. Наверное, он забывал вытирать руки полотенцем после мытья. Моя мама всегда говорила насухо втирать руки, иначе они обветрятся и покроются цыпками. А сегодня утром она, кажется, впервые в жизни забыла проверить, почистила ли я зубы. Заплетая тугую косу, и чуть дергая волосы дрожащей рукой, мама тихонько сказала мне в шею, так что стало тепло:
— Катя, знаешь, а у тебя скоро будет братик!..

Октябрь
Вова Сяткин
Сяткин – 2!
До школы я понятия не имел, что бывают хорошие цифры, а бывают плохие. И гордая двойка с гнутой шеей нравилась мне даже больше пузатой пятерки. Но с возрастом вкусы меняются, и вчера на уроке английского все вдруг стало иным.
Училка, как обычно, вошла в класс и громко сказала:
— Хелоу, чилдрен!
Все закричали, и я закричал:
— Хелоу, чича!
Мы сели за парты. Англичанка сразу раздала всем листы с заданиями и сказала, что у нас будет контрольная работа. Я стал оглядываться – у кого же списать? Новенькой Романенко до сих пор не было на месте, Пирухин тупо пялился в окно, Шпица уже дремал, распластавшись по парте. Крендель взял листок двумя пальцами, будто это был использованный обрывок туалетной бумаги и присвистнул:
— Да ну вас-с! – глаза его разлетелись: один глянул в окно, а другой на дверь. — С-скукота с-смертная!
На этот раз дверь понравилась ему больше. Крендель снова собрал глаза в кучку, взял портфель и спокойно вышел из класса, для уверенности хлопнув так, что вздрогнули все, кроме англичанки. И через секунду под закрытой дверью к нам прополз листок с контрольными заданиями. Кобылянская, ухахатываясь, подобрала его и отдала училке.
— Приступайте, — сонно сказала англичанка, даже не взглянув на дверь и на подобранный Мартой листок. – Осталось сорок минут.
Все задания в листке были написаны на английском – никакого уважения к Российским ученикам! Потому ответы я решил писать на родном русском языке, не зря же меня этому научили. Пришло время применять знания. Неожиданно я так увлекся, что мне даже понравилось это дело. Буквы выходили красивые, ровные, я был просто в писательском ударе! Слово за слово, вскоре весь листок с контрольной оказался исписан. Я огляделся — все еще корпели над заданиями – вот дураки!
— Я все сделал, — гордо поднял руку. – Можно сдавать?
— За десять минут справился? – без удивления спросила англичанка.
— Ага, чича!
— Ну, иди сюда, чилдрен, тащи свой листок, — зевнула она, — поглЯ-Яжу.
Я сдал контрольную самым первым и возвращался на место досрочно освобожденный, под завистливые взгляды одноклассников. Сел себе за парту и стал тихонько следить, как англичанка читает мои ответы. На ее лице не было видно восторга, но это простительно, она всегда такая отмороженная – не помню, чтобы хоть однажды улыбнулась или разозлилась. Училка проверила все до конца – ни одного исправления! – а потом разом чирканула что-то и положила мой листок на край стола.
— Вы уже поставили оценку? – мне не терпелось похвастаться перед всеми, кто еще кряхтел мозгами над заданиями, своей заслуженной пятеркой.
— У-гу…
— Что? Что я заработал?
Англичанка ответила медленно и тягуче, пожевывая язык:
— Ся-яткин – два!
— Как два!? Не может быть! Покажите!
Я сорвался с места и подскочил к учительскому столу.
Англичанка протянула мне раненный, рассеченный поперек красным лист. Под перечеркнутой работой гордо выгибала шею, точно дразнилась, огромная двойка.
— Нет! Я не мог на двойку написать! У меня все было правильно!
— Сяткин, умей признавать свои ошибки, — тихо и спокойно сказала англичанка.
И тут же я завизжал противным тонким голосом, какого у меня с детства не было. Я не мог понять, откуда взялся этот звук, только он совершенно не хотел кончаться. Не в силах закрыть рот, я все тянул и тянул поросячье – и-и-и-и-и! А сам смотрел вокруг, будто мне кино ужасов показывают. Все стали затыкать уши. Димка Пирухин под парту залез и начал оттуда мне подвывать. Шпица за грудь схватился и по стулу сползает, а сам весь белый, как зефир. Лишь англичанка сидит спокойно, точно приклеенная, даже глазами не шевелит. И тут мне пришлось закрыть рот, лишь на секунду, чтобы носом воздуха набрать. Но я не потратил это время зря – схватил с учительского стола листок с контрольной и давай рвать его на мелкие кусочки. Пусть он никому не достанется, раз не заслужил пятерку! А потом стал рассыпать обрывки по классу, очень уж хотелось, чтобы англичанка сказала хоть слово. Да ладно, фиг с ней, пусть молчит, лишь пошевелилась бы! Но она не шелохнулась, даже не моргнула, сидела себе, точно пришлепнутая к стулу фотография. И опять у меня визг изнутри полез. Англичанка – ноль эмоций – не было у нее кнопки «вкл»! Кричал я, пока у меня опять воздух не закончился, но кнопку эту так и не нашел. Может быть, у англичанки кнопка «вкл» называется «on» и на русский громкий клик не реагирует?..
За это время к нам в класс, как на представление, стали сбегаться учителя из соседних кабинетов. Они на меня смотрят, потом – на англичанку, а она никуда не смотрит, совсем остекленела и, кажется, стала пылью покрываться. У меня в глазах слезы торчат, и я через них вижу, что англичанка просто светится изнутри, точно золотое курочкино яйцо. Круглая, довольная собой, будто питается моими воплями. Я воздух снова набрал, да как закричу:
— Мышка! Бежала!
Тут в классе и без меня визг поднялся. Даже те, кто уши руками зажимал, через них все про мышку услышали, с мест повскакивали и к двери рванули, а там толпа учителей их своими воплями встречает.
— Хвостиком махнула, — продолжаю я, но этого уже никто не слышит.
— Мышь! – кричат ребята.
— Мышь? – кричат учителя – Где она пробежала? Покажи немедленно!
И в этой суматохе никто кроме меня не видит, что англичанка давно уже упала и разбилась…

Именно из-за этой незаслуженной двойки и мышиной возни мне досталось от мамы. Анна Жановна нажаловалась ей на меня. Сама бы классная не стала родителям звонить, но другие учителя надавили. Хотя, я считаю, это было непедагогично! Сам слышал, как англичанка сказала Анне Жановне, будто я такой из-за того, что меня в классе и дома распустили, и вот теперь я дошел до мышей! Но я такой сам по себе, нет тут ничьей заслуги…
Мама хотела готовить ужин, тут-то ей наша Анна и позвонила. И вместо ужина мы стали готовить мою домашку.
— Уж я за тебя возьмусь! – сказала мама, а рукава у нее уже были закатаны для того, чтобы лепить котлеты из фарша.
Впервые в жизни она влезла в электронный журнал. Как назло, нашла мой пароль! А может, это наша Анна по телефону его подсказала: она нам тоже часто подсказывает, если видит, что сами никак не справляемся. Так что теперь мама знала все задания, которые я по привычке не записал в дневник. И сказала, что проверит у меня все ДОСКОНАЛЬНО! Я понял, если буду сачковать, получу разделочной доской, по которой уже были рассыпаны панировочные сухари. Пришлось делать домашку по-честному.
На завтра задали три номера по математике, а еще какое-то издевательское упражнение по русскому, где нужно было отгадывать падежи существительных. Я просил маму включить под это дело «Шоу экстрасенсов», но она отказалась. Говорит, будто я должен знать это на зубок, как таблицу умножения. Я не стал спорить, иначе пришлось бы признаваться, что таблицу я ни в зуб ногой…
Мама сидела и следила, чтобы я не пропускал ни одного задания. Довольно скоро она поняла, что сам домашку я буду делать до утра и скорее всего не завтрашнего. Тогда мама решила схитрить, она тоже хотела есть, хоть и не признавалась. Пока я сидел с русским, мама написала для меня все примеры и задачки по математике с решениями прямо в тетради карандашом, а мне сказала лишь обводить.
Вот уже вернулся с работы папа и крикнул:
— Что на ужин?
— 32 коробки конфет по 9 кг! – крикнула в ответ мама.
— А еще 36 коробок вафель по 8 кг! – добавил я.
— Какие еще коробки? Вы издеваетесь? Мне их на работе хватает…
Папа заглянул на кухню и увидел маму с закатанными рукавами, разделочную доску, посыпанную сухарями, ноутбук с открытым электронным журналом, мои учебники и тетради… но никаких котлет!
— Ужин еще не готов? – вскричал оголодавший отец.
— А уроки с сыном кто будет делать? – мама повысила голос в ответ.
— Четыре года ты с ним уроки не делала, а тут вдруг сподобилась? – взревел папа. – Верно говорят, интернет – это зло! Без электронного журнала мы бы не знали, что Вовке задано, и ужинали сейчас спокойно!..
И тут мама решила обидеться. Она всегда обижалась, когда папа правду говорил. Наверное, все женщины так устроены. Потому им проще соврать, чтобы были спокойны. Вот я и врал всегда, будто мне ничего не задано. Или – что я все сам давно сделал.
— И правда, что это я? У ребенка же отец есть! — мама подняла на папу оскорбленные глаза. — Или ты просто мимо проходил и заглянул поужинать?
Папа горько усмехнулся, выдвигая вперед лохматый подбородок. Никто здесь не сомневался, что он собирается задержаться на ночь, тем самым признав отцовские права и обязанности.
Тогда мама продолжила:
— Мы уже почти все сделали, осталась только физкультура…
— Что? – удивился папа. – По физ-ре теперь тоже домашку задают? У-у-у, какие продвинутые все стали…
Мама развернула к нему электронный журнал, где в графе «физическая культура» было написано « утренняя зарядка, закаливание, силовые упражнения».
— Зарядку разрешаю сделать завтра утром, — смилостивилась мама. – Закаливание после ужина. Но силовые упражнения проверь у него немедленно! А я пока котлеты пожарю.
— Упал-отжался! – скомандовал мне папа.
— Но мы не отжимаемся, мы сейчас на турнике висим… А у нас дома турника нет…
— Отставить разговорчики! – папа кивнул маме, чтобы та уже жарила котлеты. – Зависать сейчас не время и не место.
Я послушно лег на живот и с помощью рук попытался оторвать его от пола. Сверху уже понеслись запахи фарша и подсолнечного масла, они укладывались толстым слоем на спину и не давали подняться.
— Ой, как все у нас запущено! – вздохнул папа. – Мышцы совсем слабые.
— Да какие мышцы, у него даже язык за зубами не держится…
— А чего ты хочешь при таком питании?..
Родители стали радостно ругаться и наконец забыли про меня. Я полежал спокойненько, отдохнул от домашки минут пять, пока не запахло жареным.
— Эй, я уже отжался! – соврал я, но добавил для истины. – Ма, а у тебя котлеты горят!..
Ужин получился с дымком, я пытался выскрести из черной зажаренной корки хоть немного мяса, но все без толку. Тогда отодвинул угольки на край тарелки, погнавшись вилкой за зеленым горошком.
— Будешь плохо есть, совсем ослабнешь, и с тобой произойдет то же, что с вашей новенькой, как там ее? – папа задумался, с аппетитом похрустывая котлетой. — Романец?
— Романенко, — подсказала мама, но тут лицо ее изменилось. – Что ты такое говоришь! – цыкнула она на папу. — Знаешь, что с ней теперь?
И тут случилось необыкновенное: папа поперхнулся, закашлялся, а потом виновато посмотрел на маму, будто извиняется. Слов таких он никогда в жизни не говорил, не попросил прощения даже, когда привел с прогулки вместо меня соседского мальчика Витеньку. Мама восстановила семью, сбегав во двор и выменяв меня обратно, а соседская няня все время трепалась по мобильнику на непонятном языке и вообще ничего не заметила. Но до самого позднего вечера папа смотрел на маму именно так – высшая степень раскаяния!
— А что теперь с Романенко? – испуганно переспросил я.
— Ешь, — сказал папа.
А мама промолчала и даже не посмотрела на меня, чтобы я не прочитал у нее в лице чего-нибудь лишнего, непозволительного. В такие минуты на лбу у нее словно загоралось табло «12+», а мне еще и одиннадцати не исполнилось. Внутри стало как-то пусто и тоскливо, я пронзил корку котлеты и отправил в рот, чтобы заполнить себя хоть чем-то и перестать бояться…

Ноябрь
Гоша Порочкин
Лампа отожгла!

Этим утром я проснулся и подумал, что должен стать Героем Дня! А то школа без меня от скуки сдохнет, честное слово…
И вот, захожу я к ребятам в класс посреди первого урока, а они сидят себе тихонечко, пишут что-то в тетрадях. Ну кому это, подскажите, нужно? Они бы еще на уроке наскальной живописью занялись, что за динозавристость? Какому дикарю в наше Новейшее время может пригодиться вся эта писанина от руки? Ладно бы еще школьникам поголовно ноуты раздавали – и печатай себе на здоровье! Это я понимаю. Но выводить каракули в бумажной тетради всего лишь за то, чтобы тебе учитель поставил пятерочку – это же настоящий цирк! А я не макака какая-нибудь, чтобы ради награды обезьянничать. Я же этот, как его… Гомо-сапи-енс – человек разумный. А любому разумному человеку ясно, что все эти бумажные тетради – прошлый век, в топку их!..
Так вот, захожу я, значит, в класс. Училка, понятное дело, давай ругать за опоздание.
Я говорю:
— Ну да, поздно я родился, чтобы бумагу марать…
Кобылянская, конечно, сразу заржала, как лошадь. С ней дело иметь скучно, никакого конфликта не возникает, смех да и только! Я огляделся: новенькой Романенко опять не было, а жаль, для нее, вероятно, еще не все потеряно. Шпица спал, Пирухин ныл над тетрадью – все какие-то вялые, скучные. Они просто еще не знали, что к ним на спасение пришел Герой Дня!
И вот я спокойненько, не слушая Анну Жановну, иду себе по проходу между парт. Прохожу мимо своего места, даже не притормаживая. А в самом конце класса стоит пузатый кулер – не дает прохода, точно меня дожидается, чтобы потолкаться. Ка-ак дам по нему ногой! Тут сзади сразу крик поднялся, но я успел второй раз кулеру врезать, чтобы не выпячивался. Вода захлестала, а я наутек. Когда Анна Жановна к кулеру подгребла, я давно уже смылся из класса.
Бегу по коридору и думаю – все, подвиг совершил, осталось только уйти от заслуженной награды. В тот миг я был самым счастливым школьником на свете, клянусь! Не знал еще, что лавры вовсе не мне достанутся. А все из-за какой-то лампы, но об этом позже…
Пока я в счастливом незнании несусь по этажу, кричу благим матом во все горло, точно дикарь, а что они хотели? Сами приучили – соответствую! Двери классов распахиваются, будто их специально для меня открывают. Я только рад: забегаю в один класс, делаю вираж и на вылет. Потом – в следующий, увеличивая скорость и мощность голосового воздействия. Новый вираж – соплеменников, готовых поддержать компанию, не обнаружено — я опять в коридоре. Уроки сорваны! Я все еще Герой Дня!
За мной уже хвост учителей увязался, выскакиваю на лестницу: все выше и выше взбираюсь. Впервые в жизни я так хочу, чтобы школа не кончалась…
И тут откуда ни возьмись на меня падает последний этаж. Бежать дальше некуда. Уткнулся в решетку перед дверью на чердак – что дальше делать? Неужели конец? Но я же Герой Дня, а герои так просто не сдаются.
Спокойствие. Вдох. И выдо-о-ох! Сузился и пролез между прутьями, хорошо, что позавтракать не успел. Дергаю дверь на крышу – заперто. А с другой стороны решетки учителя столпились, смотрю на них через прутья – ну точно дикие звери!
— Вылезай обратно! – кричит Анна Жановна.
— Ты в своем уме? – орет завуч.
— У ребенка приступ! – лезет между ними медсестра. – Он положительно нездоров!
Медсестра лицо к решетке придвинула, злющая, щеками трясет. И тут я, не медля, ее за волосы схватил! Анна Жановна давай мои пальцы разжимать, но я свободной рукой ее за бок успел ущипнуть. Они обе отпрыгнули, как мячики. Только хвост волос медсестры у меня в руке так и остался. Завуч ладонью рот прихлопнула от ужаса, а глаза сверху так и пучатся.
— Вызывайте этому психу скорую! – вопит медсестра, а у самой оставшиеся волосы, как пух одуванчика, во все стороны торчат. – Членовредительство! Он мне шиньон испортил! Дорогущий, из натуральных волос!
Тут я понял, что чьими-то незнакомыми живыми волосами размахиваю. Даже противно стало! Поскорее выбросил эту мочалку.
— Я всем расскажу, что у нас медсестра с подставными волосами! – кричу и ладонь о прутья вытираю.
— Сейчас он в клетке и нам не страшен, — сказала завуч, и вниз потопала. – Охраняйте его, пока скорая не приедет!
— Нам нанесен моральный и физический ущерб! – шмыгнула носом Анна Жановна, подбирая волосы медсестры с пола. – А скорую ему вызывают? Он-то отдохнет в больнице, а у меня еще целый класс вот таких вот…
Она кивнула в мою сторону, я приветливо помахал училке кулаком.
— Никуда не поеду! – заявил грозно. – Я здоров!
— Это точно, — Анна Жановна пыталась закрепить хвост на одуванчике медсестры, — такое не лечится…
Я присмотрелся, оказывается, чужой хвост был пришит к пластиковым зубьям. Анна Жановна клацала ими над пушистой макушкой медсестры, а я представил, что страшный мохнатый зверь пытается откусить ей голову. И захохотал.
— Это он от страха смеется, — сказала медсестра, хвост закрепился у нее над левым ухом и неестественно торчал в сторону, — рисуется!
От этого зрелища я загоготал еще сильнее, а потом представил, как меня вывозят из школы на скорой помощи! Под завывание сирены! И все ребята прилипнут к окнам, чтобы увидеть это – вот, смотрите, Героя Дня повезли!..
Мне казалось, что внутри все так и зудит от восторга, не знал я тогда про лампу, не знал, что она сорвет лучший день в моей школьной жизни… А пока внизу на лестнице послышались громкие голоса, потом – топот ног. Я выгнул шею и заглянул в дальнее окно на лестнице – у зеленого школьного забора под навесом из лысеющих рыжих ветвей красовалась такая же яркая, похожая на цыпленка скорая помощь. Точно как за Романенко приезжала.
— Кого забирать? – к нам поднялся полный, запыхавшийся мужик в голубой куртке. – Ее?
Он направился к медсестре, голова которой казалась свернутой на сторону из-за нелепого шиньона.
— Нет, этого! – Анна Жановна кивнула в мою сторону.
— Что у нас тут? Воспаление хитрости? – дядька, ухмыляясь, подошел ко мне. – На что жалуемся, молодой человек?
— На них! – взвыл я. – Гоняются! Грозят расправой! Пришлось вот… в клетку спрятаться… Спасите меня, дядя доктор!
— Что-о?! – разозлилась медсестра. – Да он же сам! Дрался!
— Вы дрались с учеником? – прищурился на нее дядька в куртке.
И тут я услышал на лестнице до дрожи знакомый голос, он отскакивал эхом от стен, множился и закладывал уши.
— Кто-о? Кто-о! Кто-о? – летело отовсюду. – Кто посмел трогать моего сына?!
— Мам? – икнул я из-за решетки.
И тут же увидел разъяренную мать, поднимающуюся по лестнице, точно кто-то сильный и невидимый нес ее на руках – она просто летела вверх.
— Что они с тобой сделали! – гаркнула мама, как она умеет, так что моя решетка заныла. – Доктор, скажите, что с моим мальчиком?
— Первичный осмотр показал, что парень здоров, как вол! Сущий зверюга!
— А зачем ему тогда скорую вызвали? – мама понизила голос и зашипела на завуча. – Упечь моего сына хотите? Не выйдет, граждане педагоги! Мальчик здоров! И если вы его еще… хоть пальцем!..
Мама продемонстрировала завучу и кривой медсестре нужный палец, а потом привычным жестом вытащила им меня из клетки. Я пустил на правый глаз тонкую слезу, на левом она никак не выжималась. Но маме хватило, тем более, я предусмотрительно пошел к ней с нужной стороны. Вот-вот случится триумф! Героя Дня поведут по школе в окружении свиты – мать, классный руководитель, медсестра, завуч, личный врач… Теперь уже можно было вести себя тихо и печально, все за меня сделает окружение. Моя мама умеет устроить скандал… Я приготовил себя к прекрасному, но тут снизу долетел визг, перекрывший мамин басок. А потом понеслось жутким эхом на разные голоса:
— Лампа! Лампа! Ла-ампааа…

Какая еще лампа? Не мог сообразить я. Причем тут лампа? Кто ее вызывал? Первой от меня отвернулась завуч, потом – медсестра. Они опустили головы, пытаясь разглядеть суету внизу на лестнице. Оттуда звали директора, завуча, медсестру и скорую…
— Лампа упала-а! А-а-а…
Вот после этих слов обо мне все забыли напрочь — будто и не было этого победоносного утра. Завуч понеслась вниз, медсестра за ней, роняя свои накладные волосы к ногам ошалевшего докторишки.
— Что там случилось? – предательски спросила у меня мама.
— Откуда я знаю…
С чердака мы спускались последними, всеми покинутые.
— Что произошло? – спрашивала мама у суетящихся внизу учителей.
— Как? Вы не знаете? – отмахивались они и убегали.
На нашем этаже я поймал Сяткина, он просто светился.
— Нашей англичанке на голову упала лампа! – радостно сообщил он, брызжа слюной. – Ты зря с уроков сбежал, такое пропустил!..
И тут где-то впереди, важно и неспешно пронесли англичанку. Она пробовала уползти с носилок, но все ее удерживали, охали и ахали. Сяткин тоже побежал вперед, чтобы не дать англичанке уйти от докторов. Даже мама отпустила мою руку и подалась туда, где ликовала толпа. Я плелся сзади одинокий и несчастный. Ну почему небесная кара постигла англичанку именно сегодня? Хотя, разве это небесная кара? Так, пустяки, всего лишь потолочная — это немного утешало. Но в тот день я решил для себя окончательно — больше никогда не хочу быть Героем Дня! А то вдруг какая-нибудь лампа снова совершенно незаслуженно вздумает упасть на голову какому-нибудь лентяю, и гори тогда все мои труды синим пламенем…

Декабрь
Сеня Шпица
Неузбагоенные
Анна Жановна смеялась так, что на глазах у нее повисли слезы. В последний раз так весело ей было, когда во втором классе мы проходили род имен существительных.
— Ты понимаешь, что «стул» мужского рода? – говорила она, постукивая мелом по доске.
А я не соображал и все тут. Как тут разобраться? Но я очень старался, честное слово! Даже поднапрягся и встал с места, хотя, признаюсь, спать хотелось страшно. Но усилием воли я поднялся и начал осматривать свой деревянный стул со всех сторон. И все равно мне не было понятно, что стул – это мужик. Анна Жановна все еще мучилась, и выглядела очень жалко у бесполезно исписанной доски. Тогда я еще раз поднапрягся, из последних сил переворачивая свой стул вверх ножками, и внимательно уставился, разглядывая пространство между ними.
— Что ты делаешь? – удивилась Анна Жановна.
Я промолчал, потому что не умею одновременно думать и говорить. И продолжил изучать стул между ножками.
— Сеня, пусть ты не знаешь род стула, — махнула рукой Анна Жановна. – Но ломать-то его зачем?
К тому моменту я уже закончил думать и ответил:
— Я не ломал. Я искал у него половые признаки…
— Что-о? – пока Анна Жановна тянула «о», глаза у нее округлялись.
— Ну, вы же сами сказали, что я должен разобраться, какого он рода, — оправдывался я. – Но я не смог. Тут же пусто! Ничего нет…
Вот после этих слов Анна Жановна и начала хохотать до самых слез. Потом она стала спрашивать, откуда я такие слова знаю. И тут уже я объяснил без запинки.
Но понять, какого рода стул, если у него между ножек пустая деревяшка, я так и не смог. Хотя специально остался после урока и еще раз осмотрел и стул, и даже парту, потому как Анна Жановна намекнула, что та, на удивление, женского рода…

Не прошло и двух лет, как мне снова удалось устроить в классе настоящий цирк. А начиналось все очень скучно: сначала я даже чуть не заснул на уроке, и ведь мог бы запросто проспать всю эту историю. Кое-как сквозь сон я все же выполнял упражнение по Русскому, но Анна Жановна мне не поверила и спросила:
— Сеня, ты там пишешь или спишь?
— Пишу.
— А ну покажи мне быстро!
Я поплелся к учительскому столу и дотащил до него свою тетрадь.
— Ничего не разобрать, подарите мне лупу! – Анна Жановна сморщила лоб. – Накарябал, точно курица лапой, ты что, левой рукой писал?
— А я в год петуха родился! – с радостью подтвердил я и заодно похвастался. – И вы угадали, писал левой рукой. Я обеими руками умею писать: левой пишу не хуже, чем правой!
— Так не бывает! – встрял Сяткин. – Люди или левши, или правши. Правда, Анна Жановна?
— Еще есть амбидекстры, — ответила она.
— Что? – Кобылянская захохотала. – Арбидолы?
— Да причем тут Арбидол? Совсем детей ума лишили бесконечной рекламой! АМБИДЕКСТРЫ. Амбидекстр – это человек, у которого обе руки ведущие. От латинского «амби» — обе, «декстер» — правый. Эти люди одинаково владеют и правой, и левой рукой.
— Вот! Я он и есть! Амби-декстер! – выкрикнул я.
— Одинаково хорошо, Шпица, а не одинаково плохо, как ты, — понизила голос Анна Жановна и с тоскою посмотрела на меня.
Потом она вернула взгляд тетради и впервые за урок хихикнула. Еще тихо, как первый легкий ветер, который уже тащит за собой серьезный ураган, что снесет крыши всем хилым домам.
— Смотри-ка сюда, — сказала она. – Читай сам, что написал.
Анна Жановна, еще улыбаясь, ткнула пальцем в строчку, на которой мелко, но ясно было написано: «мама безбагоилась».
— И что? – наивно спросил я.
— Как что? – удивилась Анна Жановна. – Ребята, кто помнит правила приставок?
— Каких приставок? – выкрикнул с места Воронков. – Плейстейшен? Или Иксбокс?
Кобылянская захохотала, как ненормальная. Анна Жановна нахмурилась и ничего не ответила Воронкову. Хотя, мне тоже было интересно, о каких именно приставках она говорила.
И тут закричал Гришин:
— Если корень начинается со звонкой согласной, то и приставка заканчивается на звонкую согласную. А если корень начинается с глухой согласной, то и приставка…
Он что-то еще говорил, приводил какие-то примеры, меня же снова стало клонить в сон. Анна Жановна кивала Гришину, и я совсем уже начал дремать прямо стоя возле е стола, как лошадь. Но тут меня вывели из спячки.
— Эй, Шпица! – Анна Жановна трясла меня за плечо. – Ты все понял?
— Угу-у…
— Иди уже, исправляй!
Я вернулся на место и тихонько, пока Анна Жановна успокаивала Воронкова, которого понесло с игровыми приставками, подсунул тетрадь Гришину. Он что-то сделал с «безбагойной мамой» и той, надеюсь, сильно полегчало. Я написал еще два предложения совершенно самостоятельно. Теперь можно было передохнуть, и только я прилег на парту, как Анна Жановна снова окликнула меня:
— Сеня, пиши!
Но этого ей показалось мало, теперь она сама встала из-за стола и пошла на меня. Нависла сверху, пристраивая к носу толстые очки, и стала читать, что я тут пишу.
— Плохо, Шпица, плохо, — сказала она и снова вонзила палец в строку. — Читай!
Это правда, хорошего там было мало, с «безбагойной» мамой опять случился непорядок, я прочел, как она заболела и две недели пролежала «в больницы».
— Исправляй! – Анна Жановна все еще тыкала мне этой больницей.
А как я могу это исправить? Я же не доктор.
— Что исправлять?
— В больниц-Е, Шпица! Кто подскажет Сене, какое должно быть окончание слова первого склонения в Предложном падеже?
И тут Гришин снова подскочил, и начал что-то тарабанить о словах помощниках. Мол, если не знаешь, какое окончание писать, надо подставить слово «земля» и все сразу получится. Радостная Анна Жановна кивала, чуть в ладоши не хлопала.
— Ты все понял, Сеня? – спросила меня, и взгляд ее снова стал усталым и безразличным.
На этот раз исправлять ошибку пришлось самому, так как Анна Жановна решила не возвращаться за свой стол. Она все шаталась по проходу между мной и Гришиным, мешая сосредоточиться. Я очень постарался, даже переписал все предложение заново и пододвинул тетрадь училке. Тут-то с ней и случился настоящий смехо-приступ. Как только она опустила глаза в мою работу и прочла свежеисправленное предложение, хохот посыпался из нее, как песок из перевернутого ведра. Сухой и рассыпчатый. Она даже закашлялась. Схватила мою тетрадь и готова была утирать ею выступившие слезы. Ребята стали голосить со всех сторон:
— Что там написано?
— Прочтите!
Анна Жановна все еще захлебывалась смехом, но проворная Кобылянская совсем обнаглела и выхватила тетрадь прямо из рук училки. Вышла к доске и громко прочла мое исправленное предложение:
— Мама Володи заболела и две недели пролежала в земле.
Тогда Анна Жановна захрюкала, будто шутка, повторенная второй раз, стала вдвое смешней. А я не мог понять, что тут такого? Она же сама учила: чтобы узнать, какое писать окончание, нужно подставить слово-помощник «земля». Я и подставил…
— И что смешного? – возмущался я. – Нет же теперь никакой ошибки!
— Орфографической ошибки нет! – хохотала Анна Жановна. – Только ошибка природы!
И тут весь класс тоже начал хохотать, будто они что-то понимали в этих окончаниях. Только новенькая девочка не смеялась, потому что ни слова не понимала по-русски. Ее перевели к нам в класс на прошлой неделе. Думаю, мы бы могли подружиться. И я бы тоже никогда не стал над ней смеяться…

У новенькой смешное имя, как из сказки. Ее зовут Шахиризада, а сокращенно – Зада. Когда она сказала об этом на перемене Кобылянской – смеху было не меньше, чем на уроке русского. И я тоже захихикал вместе со всеми. Зада улыбалась, только глаза у нее блестели. А мне почему-то хотелось смотреть в них долго-долго. Уже прозвенел звонок на урок, он разнес громкий смех по классам. А я все стоял один в опустевшем коридоре и почему-то до сих пор видел перед собой блестящие глаза Шахиризады. Наверное, учителя правы, когда говорят, что я заторможенный и до меня поздно доходит. А еще психолог Дарья Дмитриевна сказала, что мне нужно работать над переключаемостью. Но я же не телевизор, чтобы по щелчку с одного канала на другой переходить! И пульт ко мне не прилагается, все самому делать приходится.
Я уже собрался возвращаться в класс, урок-то давно начался, но тут школа странно загудела. Необычным было то, что гудела она басом, и вот мимо меня прошагало несколько мужчин. Они тихо переговаривались: шепот их гремел, как сухие куски земли в железном ведре. За мужиками шли директор и завуч, ставшие вдруг вдвое ниже обычного.
— Почему не на уроке? – упал мне на голову тяжелый бас.
Пока я соображал, что ответить, завуч перехватила грозный бас, взяв ответственность на себя: она утверждала, будто я вышел в туалет. Спорить с завучем нельзя, потому я послушно потопал в тубзик. Там меня поджидал Крендель.
— Тс-с! – Он прикрыл дверь в коридор. – Это из прокуратуры, я их по шагам узнаю.
— За тобой? Из-за Романенко?
— Я Романенко не трогал, дурак! – скривился Крендель. — Они в кадетский класс пришли.
— Откуда знаешь?
— Все знают! – Крендель приподнялся на руках и сел на подоконник. – Сегодня после четвертого урока Ванька из седьмого кадетского в раздевалке Светку из шестого «Е» раздевал.
— И чего такого?
Крендель посмотрел сверху вниз и плюнул мне на сандалю. Но я все равно не понял, что плохого, если Ванька помогал Светке раздеться. Видел я эту Светку, она такая толстая, что сама себе, наверное, и сапоги не дотянется расстегнуть…
— Ладно, забудь, тебе о таком думать еще рано. — Крендель слез с окна, приоткрыл дверь и выглянул в коридор. – А я пойду посмотрю, как Выньку загребут.
— Куда?
— Светкины родители дело завели. Могут и в колонию. – Крендель оглянулся и махнул на меня рукой. – Но тебе это не светит. Забудь!
И выскочил в коридор. Я посмотрел в окно и увидел снег. Самый первый в этом году. Я вспомнил, что совсем скоро будет Новый год и каникулы! Пока снега не было, казалось, осень никогда не кончится: она расползлась по декабрю, как чайное пятно по скатерти. Снег лип к стеклу и мне захотелось позвать Заду, чтобы вместе смотреть, как по городу летит зима. Но тут я сообразил, что сейчас середина какого-то урока и я стою в мужском туалете, а по коридору ходят дядьки из прокуратуры и загребают за раздевание. Все эти мысли так меня утомили, что я заполз на широкий подоконник и лег на него, поджав колени к животу. Нос и язык прилепил к холодному стеклу, так что казалось, будто ловлю ртом снежинки. Глаза слипались, очень хотелось спа-а…

Январь
Марта Кобылянская
Как нас животным показывали

Автобус шел по городу, как ледокол. А вокруг все было белое и замерзшее. Мы лавировали между айсбергами-многоэтажками, двигаясь сонно и важно. Где-то на далекой земле будто бы завыл пес, но я знала – это всего лишь скулит в начале салона Пирухин, которого вечно укачивало в автобусах, даже если они ледоколы.
— Эй, Кобылянская, дай свой телефон поиграть, раз сама дрыхнешь! – больно дернул за рукав Воронков, перевесившись через проход.
— Отвали, Воронков!
— Ну и Форд с тобой!..
Воронков вечно выпендривался, не мог по-нормальному сказать «черт», а придумывал вместо ругательств имена всяких там актеров. По-моему, это глупо…
— Слышь, Кобылянская, а расскажи что-нибудь интересное, — навалился с другого бока Сяткин, лицо которого было таким же белым, как плывущие за окнами сугробы. – Нужно отвлечься, а то придется одолжить у Пирухина рвотные пакетики… И не надо так ржать…
— Я и не ржала, — вот честно, даже рот не успела нормально открыть.
— Нет, ржала! Все зубы пересчитать успел!
— Эй, Сяткин, не льсти себе, — снова встрял Воронков. – У Кобылянской всегда зубы нараспашку, рот просто не закрывается. А если кто-то ржет, так не обязательно над тобой. На тебя посмотришь, так плакать хочется…
— Вот! Сейчас тоже не ржала? – Поймал меня Сяткин.
— Отвали, Воронков! – я старалась процедить это сквозь зубы, почти не размыкая рта. – Слушай, Сяткин, тебе историю рассказать или будешь ныть, пока тебя не вырвет?
— Валяй!
— У меня много историй, тебе какую? Веселую? Грустную? Может, страшную?..
— Про животных давай, по теме экскурсии, — развернул с переднего сиденья тощую морду Порочкин, — и пострашнее!
Он скорчил ужасную рожу, хотя, чего было стараться, и без того кошмар ходячий.
— Не, лучше веселую! – вставил Гришин, сидевший рядом с Порочкиным.
Гришин натянул на макушку вязаный шарф-горлышко, напоминавший теперь кособокий поношенный цилиндр. Поля его лежали у Мишки на ушах, и выглядел Гришин, как всегда, обыкновенным идиотом. Я прокашлялась, размышляя, какую историю рассказать ребятам – выдуманную или настоящую?
В начале салона дышал в пакет Пирухин. Анна Жановна держала за руки Кренделя, который все время дергался, пытаясь высунуться в окно, чтобы ловить языком снежинки. У него ничего не получалось, так как за ноги его держала мама, без нее Кренделя на экскурсии просто не брали. Сзади, привалившись друг к другу, спали Сеня Шпица и новенькая Зада, которая пришла к нам в прошлом месяце. Наверное, ее взяли вместо несчастной Романенко, которая все еще лежала в больнице. Я решила не будить их, пусть спят спокойно, все равно новенькая совсем не понимает русского языка, а Шпица, если и понимает, то сказать об этом не может. Зрителей у меня и без них было предостаточно, ну что же – сами напросились!
— Хорошо, слушайте эту смешную, но очень стр-рашную историю! Называется она «Кладбище домашних животных».
— Это не история, а фильм такой есть, — встрял Мишка Гришин, вечно он лезет, когда не просят.
— Может, по моей истории и фильм уже сняли, я не удивлюсь… Так вот… Жила-была у нас дома рыбка, да не простая, а золотая…
— Что? Желания выполняла?
— Гришин, ты слушать будешь? – перебивают тут всякие. – Желания выполняла не рыбка, а моя мама. Я ей сказала, что хочу Золотую рыбку, мама мне ее и купила. Рыбке сразу понадобился аквариум и корм. Мама выполнила и это. Тут все три желания и закончились, а моя история только началась…
Рыбка спокойно себе жила-поживала в аквариуме три дня и три ночи, а потом наступили выходные, и к нам в гости приехала тетя Света с моей двоюродной сестрой Машулисом. На самом деле ее зовут Маша, а мы дома в шутку называем Машулис. Она очень смешная, слышишь, Гришин, все как ты просил! Мама и тетя Света заказали себе суши, я их тоже люблю, а Машулису всего лишь три с половиной года, и вкус у нее еще не развитый. Поэтому она любит только докторскую колбасу и рыбные палочки. Но ей зачем-то тоже дали тарелку и вилку вместо палочек. Пока мы все наперегонки уплетали суши и роллы, Машулис, вооружившись вилкой, с голодухи пошла на охоту. И тут случилось страшное! Порочкин, ты слушаешь, это как раз для тебя… Машулис влезла на диван, нависла над аквариумом, а потом разом – хлоп! – и насадила мою Золотую рыбку на свою вилку!..
— Да ладно! – засомневался Сяткин. – Такая меткая?
— А то! Моя порода! Слушайте дальше – это только завязка…
Машулис сама испугалась, что рыба на вилке еще трепыхается, и как завизжит. Мы с мамой и тетей Светой тоже ка-ак завизжим! Машулис рыбу на вилке на диван отбросила и под стол залезла, вопит там, а мы сверху ее поддерживаем заливистым визгом. Только наша кошка не визжит, она тихонько на диван – прыг — и рыбку с вилки – ням!..
— Слопала! – Сяткин выпучил глаза.
Было непонятно, он соболезнует заживо съеденной рыбке или восторгается проворностью нашей кошки.
— Точно! И тотчас отравилась! Она до этого ни разу нормальных рыб не ела, только сухой корм…
— Сдохла? – выдохнул Сяткин, обрызгав меня слюной.
— Не сразу, еще помучилась, — успокоила Сяткина я. – Но и это еще не конец, только кульминация. В то время у нас еще попугай жил. Говорить он не умел, но очень хорошо слушал. Звали его Сеня.
— В честь нашего Сени чтоль? – перевесился через проход Воронков и толкнул спящего сзади Шпицу. – Эй, Шпица, прикинь, Кобылянская в твою честь попугая назвала!
Сеня приоткрыл один глаз и прикинул, что ему лучше не просыпаться, тогда я продолжила.
— Итак, слушайте развязку. Иногда мы выпускали Сеню из клетки, чтобы он полетал по квартире, крылья там размял и все такое. Но всегда перед этим закрывали окна. И в этот раз тоже закрыли. Мама ходила грустная из-за кошки и все время хлопала дверями… или дверьми… В общем, чем попало хлопала. Вот и вышло, что Сеню она прихлопнула прямо своими голыми руками. Он полетел за ней в комнату и – шлеп! – его припечатало дверью к косяку…
Когда у Сени прошел первый шок от удара, мы поняли, что он умер. Мама зачем-то начала кричать и ругать его, но, к счастью, Сеня до этого не дожил. Потом мама потихоньку успокоилась, пока оттирала дверной косяк, и сказала – все! Больше никаких рыбок, попугаев и кошек! Ни-за-что! В тот же вечер мы поехали и купили собаку…
— Нет у тебя никакой собаки! – выкрикнул вдруг Сяткин, точно отморозившись. – Ты все наврала!
— А вот и есть!
— Тогда я бы видел, как ты с ней гуляешь!
— А мы с ней еще не гуляли… дома держали… после прививок…
— Да ладно врать-то!
Тут автобус затормозил, и Сяткин облизал мое ухо, так как от неожиданного толчка впечатался прямо в меня, а язык у него никогда не держался за зубами.
Мы приехали на место, начиналась экскурсия. Анна Жановна и мама Кренделя стали считать нас по головам и выпускать из ледокола в открытое плавание…

Когда мы вернулись, возле школы стояли полицейские машины. До сих пор разбирались, зачем Ванька в раздевалке Светку раздевал. А я и без полиции знаю зачем – она же его сама упросила. Она много кого упрашивала, но все отказывались, даже наш Крендель отказался. А Ванька не смог устоять, Светка его в раздевалке завалила и заставила ее раздевать. Но полиция в это не верила, она верила Светкиному папе. А Светкин папа верил Светке. Вот так всегда, верят тем, кто лучше врет. А скажи правду, решат, что выдумываешь…
Из-за полицейской машины выглянула моя мама и обрадовалась, что мы уже приехали.
— Ну как, понравилась экскурсия? – спросила, хватая меня за руку и утаскивая подальше от школьного двора. – Тебя в автобусе не укачало?
— Меня укачало! – заныл Сяткин, увязавшийся с нами.
— Не, в автобусе было хорошо, — сказала я. – А экскурсия – просто ужас! Мне было очень страшно…
— А что же ты тогда все время смеялась? – спросил глупый Сяткин.
— Когда смеешься, не так страшно становится. Ты сам попробуй.
— Не понимаю, что там могло быть страшного? – удивилась мама, провожая взглядом катившую мимо полицейскую машину.
Снег все еще сыпал, но видно его было лишь в размытых кругах света вокруг фонарей. Снежинки походили на крохотных насекомых, что вечно летят к огню. А чуть дальше, за этими кругами, снег таял в темноте.
— Там же везде были мертвые звери! – прошептала я. – И дохлые птицы. На палочках! Ни за что не поеду больше в зоопарк! Дома такого насмотрелась…
— Куда не поедешь? – мама вдруг остановилась, подняла меховой воротник пальто, закрывая им рот, и взглянула на меня как-то странно.
— Марта, ты думаешь, что была в зоопарке? – при маме Сяткин решил называть меня по имени. – Серьезно?
— Доченька, мне так тебя жаль! – сказала мама сквозь воротник, но я почему-то подумала, что и она тоже тихонько хихикает. – Оказывается, тебя принудительно отвезли в зоопарк, где показывали дохлых зверей на палочках? Бедная моя девочка!..
— Глупая ты, Кобыля… – Сяткин глянул на мою маму и осекся. – Марта, мы же были не в зоопарке, а в зоологическом музее!
— Ну ладно, пусть в музее, — вот они дотошные оказались. – Все равно там было страшно! Зачем, скажите, такие музеи нужны? Не понимаю. Зачем детей вообще животным показывать, а уж тем более, мертвым?
— Да лан, прикольно же, — подлизывался к маме Сяткин. – Мне понравилось. На животных можно было совсем близко посмотреть.
— Иди, в зеркало посмотри! – мне самой стало смешно от своей шутки. – Вон, твой подъезд уже…
Мы зашли в наш общий двор, где мой дом и дом Сяткина прижимались друг к другу плечами, точно приятели.
— Вова, а может, ты составишь Марте компанию, ей сейчас еще с собакой гулять, — предложила мама.
— Чо, серьезно? – Сяткин даже вздрогнул. – У вас разве собака есть?
— Теперь есть.
— Не-не-не, — Сяткин попятился к своему подъезду. – Еще одного трупа я сегодня не вынесу…
— О чем это он? – спросила мама, с удивлением наблюдая, как Сяткин трусливо семенит от нас.
Я отмахнулась. И сама могу с собакой погулять, нужен больно этот Сяткин! Когда он говорит, у него язык, вообще, между зубов полощется и слюни летят! Я смотрела, как Вовка бежит к своему подъезду, по-идиотски перестукивая коленками, и вдруг услышала его смех.
— И не надо так ржать! – крикнула я в отместку.
А он продолжал стучать копытами и заливаться, как конь – это очень неприятно, если человек смеется, когда тебе ва-аще не смешно…

Февраль
Дима Пирухин
Если бы хаски носили водолазки

За окном по облакам бежали белые собаки. Они тянули большие сани. Я следил за повозкой, смотрел, как упряжка медленно ползет вперед. Вот собаки побежали над школьной площадкой. Ребята гоняли на лыжах и не замечали упряжку. Даже училка по физ-ре не поднимала голову вверх, она кричала на ребят и размахивала руками. Собаки тоже не видели училку и не слышали ее крика, как и я за закрытым окном. Вот собаки подбежали к парку, теперь они волочили повозку по макушкам елок и каких-то других лысых деревьев. Кто их разберет, когда они лысые. Зато про собак я все знал точно – это были хаски! Я их отличу в любом виде, даже заоблачном. В прошлой жизни я был хаски. И теперь у меня все еще голубые глаза. Иногда мне хочется встать на четвереньки и лаять, а иногда – скулить. Я люблю, когда меня гладят по волосам. Бывает, подползу на переменке к Анне Жановне, положу ей голову на колени, и она меня гладит. Вздыхает. Она думает, будто я скучаю без мамы, у которой теперь другая семья. Но это не так, без мамы я вообще не скучаю! Она меня заставляла работать по хозяйству с утра и до вечера. Мы в деревне тогда жили, так я только и делал, что чистил крольчатник, обрезал курам крылья и доил козу Зину. А с папой я живу в городе, тут никаких забот кроме школы. Иногда я скучаю по Зине, но она померла еще до того, как мама меня в приют решила отдать. Тогда кто-то в городе нашел моего папу, и он меня к себе в Москву забрал. Я рад, что не попал в приют. Кобылянская целый год там жила. Еще до школы, только она все хорошо помнит. У нее маму лишили родительских прав за пьянство, а Марту в приют отправили. Кобылянская говорит, ей там очень не понравилось: все время хотелось домой и плакать. Мама тоже по дочке соскучилась и перестала пить. Тогда Марту опять домой отдали, с тех пор она все время смеется. Только животные у них дома почему-то мрут, как мухи. Недавно собаку завели, так и ей, чувствую, тоже недолго осталось…
А у нас с папой здесь, в Москве, одна на двоих комната и маленькая кухня, в которой я сплю на раскладушке, когда приходит тетя Настя. Зато никаких крольчатников и курятников! Я прошу папу завести хаски, но с ней некому будет гулять. Папа все время на работе, а я на уроках, на продленке или на раскладушке. Но по сравнению с приютом – это же настоящий крутяк!..

— Пирухин! Дима, ты пишешь? – окликнула Анна Жановна и продолжила свой диктант. – Воздух был чист…
«Воздух бычист» — послушно записал я.
— …и про-зра-чен.
«и просрачен» — вывел в тетради и снова выглянул в окно, чтобы немного передохнуть.

И тут увидел, что одна собака оторвалась от упряжки и мчит в мою сторону. Маленькая, пушистая, она была очень легкая и быстрая. Я приложил ладонь к стеклу и стал ждать. Вот она все ближе и ближе. Язык высунула и будто улыбается мне. Я тоже заулыбался, а потом испугался – что если хаски ударится в стекло и растает? Тут собака приблизилась, она лизнула мою ладонь, и стекло само растаяло! Теперь хаски была в классе, только никто кроме меня ее не видел. Не чувствовал запаха сырого меха, от которого язык становился соленым. Не слышал тихую музыку ветра, застрявшего между оконных рам. А еще колокольчик — тоненький, но звонкий. Он был у хаски на шее, и только Мишка Гришин начал крутить головой, когда собака прошлась по его парте. Только он услышал комариное треньканье и еще долго смотрел вслед белой хаски, протирая глаза. Я понял, Гришин тоже видит ее, только, как и я, никому не рассказывает. Его тут же засмеют или поколотят. Я-то под партой отсижусь, а Мишка неповоротливый, ему вечно достается от Кренделя или Воронкова. К ним на парты хаски даже не сунулась, обошла стороной. Зато Сяткина стала обнюхивать, точно нашла знакомого. Это все потому, что от него в последнее время часто пахло чем-то жареным. Потом хаски прыгнула на пустую парту, где в начале года сидела Романенко. Почему-то теперь никто не хотел садиться туда, будто место это было заразным – притягивало неудачи. Но хаски не боялась неудач, она растянулась поперек парты и легко постукивала по ней белым пушистым хвостом. Потом она зевнула, широко раскрыв пасть с маленькими белыми зубами, накрыла морду лапой и, кажется, заснула. Я следил за тем, как ее бок чуть вздымается, и шерсть на нем тогда вытарчивала вверх. А потом и вся собака стала чуть покачиваться, колыхаться, будто я смотрел на нее через кривое и пыльное стекло. От нее стал подниматься прозрачный пар, хаски спала и в то же время растворялась. Клубы потянулись ко мне, как след самолета, который помнит весь его путь. Я вылупил слезящиеся глаза, в классе стало бело-дымно…

— Ди-ма! Пирухин! Опять спишь? — Анна Жановна окрикнула меня, и собака совсем исчезла.
— Не, он же плачет, — сказал зачем-то Гришин.
— Почему ты плачешь? Не успел записать? Давай повторю…
— Нет, я просто вспомнил историю про одну собаку. Про пса Хатико. Он все ждал своего хозяина и никак не понимал, что тот давно умер…
— Но наш диктант вовсе не про собаку, — удивилась Анна Жановна.
— Пирухин говорит про ту собаку, которая только что спала на парте Романенко, — вставил Гришин. — Как будто она ждала хозяйку…
— Не поняла, — призналась Анна Жановна.
И никто не понял. А я взял и тут же предал Мишку, сказав, что не видел там никакой собаки. Что он все это выдумал! Первой над Гришиным засмеялась Кобылянская, потом и остальные. Воронков дал растерявшемуся Мишке ладонью по затылку. Тогда мне стало очень стыдно, я залез под парту и заскулил.
— Никогда такого не было, – вздохнула Анна Жановна, — и вот опять!..

Я протяжно выл, и снова все вокруг стало белым. В нашем классе наступила зима. Теперь я видел, что это вовсе не пар съедает воздух, а сыпет настоящий снег. Он укрыл парты, так что они превратились в невысокие домики. Сейчас я был уже не на уроке русского, а в снежной пустыне, выглядывал из своего иглу и видел вокруг бескрайнюю пустоту. Тонкий след собачьих лап бежал вдаль, а там исчезал насовсем. Хаски покинула меня, не стала дружить с предателем. Мне хотелось смотреть и смотреть туда, где бесследно гуляла сейчас моя собака. И вдруг что-то дрогнуло, колыхнулось и вышло из ничего. Маленький белый зверь двигался ко мне – неужели простила? Но вот я разглядел торчащие в стороны рога – это была не хаски, а всего лишь коза Зина. Она шла медленно, а снег за ее спиной превращался в молоко. Молока становилось все больше, вот уже оно накрыло саму Зину, захлестнуло волной. Теперь я видел, как по молоку кто-то плывет по-собачьи. Это снова была хаски! – почему-то в моей водолазке. Или в водолазке Воронкова, нам купили одинаковые на распродаже в «Детском мире». Только я свою сразу порвал на локте, когда ползал по полу.
— Дырка! Дырка! – дразнил меня Воронков.
Я расстраивался и плакал, будто дырка на локте делала меня идиотом. А потом Воронков сам взял и закапал свою водолазку кетчупом так, что капли на животе не отстирывались.
— Две капли! Две капли! – дразнил его я.
Но Воронков никогда не обижался, если его дразнили. Он только смеялся и отвечал:
— Это же не просто две капли, а Ди Каплио! Понял?
И я снова чувствовал себя полным идиотом, так как ничего не понимал.
Сейчас я пытался разглядеть, в чьей же водолазке плывет моя хаски. Есть ли там две капли или хоть одна дырка, но видел лишь горлышко. И вдруг хаски стала превращаться в человека, прямо на плаву. Вот я уже увидел рукава водолазки, знакомой дырки на локте не было. Руки потянулись к иглу, где я прятался, схватили меня за плечи и потащили…

— Пирухин, слыш, вылезай по-хорошему! – сказал мне прямо в лицо Воронков.
Он рванул, и я покорно выехал на коленках из-под парты. Прямо к ногам усталой Анны Жановны. Огляделся – урок русского уже закончился, кажется, прошла и перемена. Меня выудили из укрытия ровненько к классному часу.
— Ну что, отдохнул? Угомонился? – спросила Анна Жановна, благодарно кивая Воронкову за оказанную услугу. – Я всех отпущу через пятнадцать минут, но сейчас послушайте внимательно! Пожалуйста…
— Я на классный час не останусь! – сказал Крендель. – С-скукота! С-сматываюс-сь!
Всегда удивляюсь, как это он умеет смотреть глазами в разные стороны, поди, может видеть свои собственные уши! Крендель вышел из кабинета до того, как Анна Жановна придумала, что ему ответить. Хотя, мне кажется, она так устала, что вообще ни о чем не думала, только завидовала Кренделю: тому, как он может встать и уйти из класса.
— Больше никто не хочет выйти, – спросила Анна Жановна, – чтобы провести остаток классного часа в компании с завучем?
Все отказались. Уж лучше посидеть в классе, чем выслушивать ругань завуча. Один только Крендель почему-то всегда рвался в ее лапы. Он просто жить не мог, когда начинал кому-то нравиться, и спешил все испортить.
— Ребята, уже через три месяца вы расстанетесь с начальной школой! Коррекционного класса не будет, и вас распределят по общеобразовательным. Быть может, кто-то уйдет в другую школу…
Все мы знали, что в следующем году началка закончится, Анна Жановна возьмет новых первачков, а мы рассыплемся по другим классам. Мы знали, но не верили в это. Так чаще всего и бывает. Это взрослые придумали, будто надо верить в то, чего не знаешь. А на самом деле мы попросту не верим в то, что знаем – от того и все проблемы.
— Нет! Я не хочу в другой класс! – заныл Гришин. – Я тут уже привык…
Я видел, что Воронков хотел уже по привычке огреть Мишку, но передумал, опустил руку. Анна Жановна подошла к нему и погладила по голове.
— Я тоже полюбила всех вас! Вы мне, как родные дети, — сказала она, приподнимая очки большими пальцами, чтобы протереть глаза. – Поэтому хочу, чтобы эти годы не забывались…
— Мы не забудем! – сипло выкрикнула Кобылянская, прикладывая руки к груди. – Мы тоже вас любим!
Она вскочила с места, подбежала к Анне Жановне и попыталась обхватить ее руками. Но у нее вышло обнять только половину учительницы. Тогда я тоже поднялся и прилип с другой стороны, теперь Анна Жановна целиком была заключена в наше крепкое объятие.
— Ребята, я хочу, чтобы вы написали памятные сочинения, — всхлипывала Анна Жановна и прижимала нас к себе, впечатывая в мягкие бока. — Все, что вы хотите запомнить о нашем классе…
— Это домашка? – спросил Воронков, стараясь выглядеть грубым. – По какому?
— Не по какому, — улыбнулась Анна Жановна, отпуская нас от себя. – И не домашка. Напишите эти сочинения к маю, в конце года мы устроим последний классный час и будем читать их… Будем вспоминать все доброе и злое, смешное и грустное… что вы сами захотите…
И я почему-то вспомнил, как предал сегодня Мишку Гришина и сказал:
— А собака все-таки была. Я ее тоже видел! Только не Хатико, а Хаски. Когда был урок русского, она спала на пустой парте Кати Романенко…

Март
Саша Воронков
Школьные страшилки
Во время войны в нашей школе была больница. И тут умирала целая тьма людей. Иногда эта тьма наступает…

Я вам вот что скажу, Романенко с лестницы толкнул вовсе не Крендель. Он тут совсем не виноват, просто рядом стоял! Я уж не знаю, почему школьные призраки ополчились на новенькую, кто теперь поймет? Например, Сяткин у них, точно, в любимчиках! Как они здорово на англичанку лампу рухнули! То еще было представление!..
Но еще круче случилось в другой раз, вот это была заваруха – сам уже запутался, что в ней настоящее, а что загробное. Анна Жановна просила сочинение о нашем классе написать, так из началки я это происшествие лучше всего и запомнил.
Случилось это в марте, солнца мы толком не видели с прошлого лета: всю зиму в небе висели облака, а когда началась весна, они потекли на землю. Наверное, призраки так привыкли к вечной темноте за окном, что совсем распоясались! Стали шастать по школе прямо посреди серых дней.
Опоздал я, значит, однажды на первый урок. Иду себе по лестнице на наш второй этаж, не спешу – чоуж теперь напрягаться! Глазею по сторонам, стены разглядываю, тишина вокруг. И никого, даже сквозняки куда-то спрятались. Вдруг смотрю, прямо сверху, раздвигая две ступени, выползает на меня какая-то мумия, а вместо глаз у нее две черные дырки. Ну я выдал сразу двухэтажно:
— Тьфу ты, Билан горелый, Форд побери!
А сам думаю: домой со страха бежать или к ребятам в класс? Раз перебинтованный сверху ползет, получается — мне вниз надо. Попятился, значит, я, и тут мумия шептать начала:
— Маленький мальчик, не иди на улицу! Там черная-черная женщина с черным-черным ножом несет черную-черную голову…
Тут мне совсем поплохело. Мало того, что между ступенями всякие призраки просачиваются, так они еще и говорящие.
— А вы, — спрашиваю, — давно померли-то? Может, на улице уже и нет никаких черных женщин?
— В сорок втором я сюда попал, — шепчет, — подлечиться…
— Ничо себе! А выглядите на сорок пятый, не раньше! – польстил я мумии.
А сам ступенькой ниже опускаюсь. Еще чуть-чуть, тогда я за поворот – и тикать из школы. Мне тут живых монстров хватает, чтобы еще мертвые приставали со всякими глупостями… И вдруг сзади слышу, шепчет кто-то:
— Не ходи на улицу, литл бой! Там черная-черная…
Обернулся, смотрю, тетка какая-то. Не забинтованная, только из головы торчит что-то стеклянное.
— А вы еще кто такая?
Тетка руки ко мне тянет, но сама на месте стоит, не шелохнется.
— Я, — шепчет протяжно, — учитель английского. Меня здесь в шестидесятые годы люстрой прибило. Это теперь тут лампочки, да пластиковые плафоны, неубиваемые…
Так вот кто нашу англичанку лампой припечатал Сяткину на радость! Какая злопамятная мертвая тетя! Я глянул вверх — никакой лампы над головой нет, значит – пока нахожусь в безопасности. Мумия тоже медлительная оказалась, так и застряла между ступеней, никак не может свои бинты наружу полностью вытянуть. Наверное этот нерасторопный дырчатый тип нашей Романенко под ноги и подвернулся…
И в тот момент, когда я почти что привык к новым знакомым, освоился, можно сказать, сверху какой-то странный скрип раздался. Словно железные прутья трутся друг о друга. Я еще шаг назад сделал, спиной угол стены почувствовал, а за ним лишь один поворот и все – спасительная раздевалка, вертушка и охранница у выхода.
Англичанка со стекляшкой в голове трясущиеся руки ко мне все тянет… Перебинтованный с лестницей сражается, но на меня дырками глаз все время позыркивает… И тут сверху прямо по мумии, вдавливая ее обратно в ступени, бежит мальчишка. Ничего себе такой парняга, только немного сплющенный, будто под каток попал.
— Не выходи из школы! – старую песенку заводит. – Там черная-черная тетя с черной-черной головой…
— А какая еще должны быть голова у черной тетки? – спрашиваю мальчишку смело, но голос почему-то пищит. – Что? Синяя? Желтая? Фиолетовая в крапинку?..
— Дурак! – злится плоский мальчик-призрак. – Она же голову кому-то черным-черным ножом отрезала и теперь вон – размахивает ею…
— Ладно придумывать. Понимаю еще, англичанка бредит: у нее, вон, стекляшка в голове застряла. Или мумия чушь несет, у той вообще мозгов нет, сплошная дырка через глаза светится. А ты с виду нормальный пацан, плоский немного, но с кем не бывает…
— А с тобой такое бывало, чтобы между прутьев решетки застрять? – рассердился призрачный мальчик. – Тут наверху, у чердачной двери.
И он кивает вверх, где у нас замурованный выход на крышу.
— Ну даешь! – я забыл бояться. — Мой одноклассник Гоша Порочкин там однажды от учителей прятался!
— Помню, — улыбается приплюснутый, — пришлось тогда поднапрячься, чтобы решетку раздвинуть и его впустить. Без моей помощи ни в жизни не пролез бы! – хвалится мальчик, сгибая в локте плоскую руку. – Гоше вашему спасибо, повеселил, просто Герой Дня! Такое мы с ним представление устроили!..
И тут мальчик злобно покосился на англичанку, видимо, у них какое-то свое внутри-призрачное противостояние было. Кто больше шуму в школе наделает. Я подумал, теперь призраки могут обойтись и без меня, поболтать по душам, устроить пикничок на повороте лестницы. Тогда я закрыл глаза, сделался сам для себя невидимым для храбрости, и нырнул за угол. И дальше без оглядки напрямик до школьного турникета…

— Куда собрался?..
— А ну стой!..
— Держите его!..
Застучало мне в уши. И я не мог понять, призрачные это голоса или настоящие. Пришлось открыть глаза. Меня обступили завуч, психолог и круглая, как бочка, охранница. Она-то и схватила меня за рукав, когда хотел под турникетом проскочить.
— Зачем такая резвость? — спросила завуч, разглядывая меня, как пришпиленное к стене редкое насекомое. – Без верхней одежды на улице замерзнешь.
— Как хорошо, что вы все не мертвые! – выкрикнул я и полез обниматься с охранницей, которая была сейчас мне ближе других.
— А почему мы должны быть мертвые? – насторожилась плоская, почти как мальчик-призрак, психолог и как-то странно посмотрела на завуча.
— Наверное, он уже знает про маньячку, — шепнула охранница, освобождаясь от объятий. – Ему кто-то с улицы позвонил…
И тут психолог вместе с завучем на нее шипеть стали, точно две змеи. А психолог даже плоской ладонью по плоскому лбу постучала: никогда она не была вежливой.
— Тебе кто-то из дома позвонил? – необычайно ласково спросила меня завуч. – Тебе что-то рассказали, и ты решил сбежать с уроков?
— Конечно, рассказали! – ответила за меня психолог. — Никто сейчас не умеет держать язык за зубами, как что-то увидят, сразу давай трезвонить…
Тут я понял, что городской телефон на охране все время трещит, не переставая. А теперь зачирикали еще и мобильники: сначала у завуча, потом у меня, а затем и у психолога.
— Никто мне не звонил! – я глянул на вызов – это был Крендель – и быстро сбросил, вдруг тот прогуливает, попадется еще. – А что случилось-то?
— Проводите его в класс! – гаркнула завуч, забыв о вежливости, и пошла что-то растерянно шептать в свой сотовый.
— В школу никого не впускать! – строго сказала психолог охраннице. – Из школы никого не выпускать!
Охранница закивала, достала из кармана смятую булку, откусила кусманище, и пошла на пост, не отвечая на бесконечный звонок телефона.
— Ты из четвертого КРО? – спросила психолог, подволакивая меня обратно к лестнице.
— Не, я из «Ж»…
— Ну а я о чем, — кивнула психолог, тряхнув бесцветными волосами. – Отведу тебя сейчас к Анне Жановне…
Психолог все тарахтела, но я ничего не слышал, только ждал, что будет за углом? Поджидают ли мои знакомые призраки?..
Первой на лестницу поднялась психолог, впечатывая в ступени свои лыжи в стоптанных ушастых лодочках. Я покрутил головой – все чисто! Видимо, ни один мертвый по доброй воле с психологом общаться не захочет. Им-то можно — повезло, ничего не скажешь — упрятались от нее в мире ином! Мы спокойно поднялись на один пролет, и тут снизу на нас закричала завуч:
— Все! Ее поймали! Отбой!
— Уже? – будто расстроилась психолог, навострив свои лыжи вниз.
— Кого поймали-то? – спросил я.
— Не твое дело, иди в класс…
Провожать меня больше никто не собирался, психолог повернула к завучу, а я как можно быстрее поскакал на свой второй — странно это было, а все непонятное пугает страшно. Тут звонок с урока заиграл какую-то нудную и длинную мелодию. Я на этаж выскакиваю, в коридоре еще никого, зато мой мобильник опять пиликает – это Крендель не унимается. Я в тубзик зарулил.
— Да, — говорю, — чо надо?
— Ворон, ты где?
— В школе, где ж мне еще быть? – отвечаю. — Ну ты и полный Олешко!
— Давай, гони быро к метро, на Народного ополчения…
— Нафига?
— Тут куча полиции, только что какую-то маньячку загребли! – задыхается Крендель. — Я те звонил, когда она еще непойманная ходила. Вся в черном! С головой!
— Ушам не верю! – И Крендель туда же. — Она что, без головы должна была ходить? Ну ты Ургант мысли!
— Да не со своей же головой, а с чужой. Отрезанной!
— Врешь! Не может такого быть, чтобы по Москве, прямо на Полях тетки с чужими головами гуляли…
— А вот и может! Это теперь во всех новостях будет! Вот увидишь, — выдохнул Крендель и будто иссяк, заговорил тихо. — Все, засадили ее уже. Повезли… Ты опоздал! Можешь дальше в школе отсиживаться. Учись, лох.
Крендель отключился, я услышал обрывки каких-то возгласов и вой полицейской сирены… Но, может быть, что показалось. В туалет зашло несколько мальчишек из «В», стали шептаться, глаза выпучивать. Потом Пирухин заглянул, сказал, что меня Анна Жановна обыскалась, даже маме позвонила. Мне, говорит, надо срочно в класс, отметиться, что жив-здоров. И тут сама мама звонит.
— Ты где? – спрашивает и, не дожидаясь ответа, давай сразу ругать.
— Да в школе я, в туалете сижу! – успокаиваю. – И не надо мне тут Ваенгу устраивать!
Мама будто не слышит, все вопит, ругается. Говорит, чуть не поседела, когда наша Анна ей сказала, что меня на уроке нет, а тут такое творится! Но это она врет, мама и так седая давным-давно, еще с третьего класса. Волосы просто красит, и думает, будто никто не замечает.
— Ма, а эт чо, правда, про черную-черную женщину? – спрашиваю сквозь ее вопли. – Или сказки?
Замолчала.
— Это реальная жизнь, деточка, — говорит уже тихо, спокойно. – Никакой Успенский такого не напишет, — а потом опять в крик. — И чтобы из школы сразу домой, а не то голову оторву!..

Апрель
Миша Гришин
Просить нельзя отказывать

Сегодня Анна Жановна сказала, что просить – это некрасиво. Всегда нужно ждать, когда люди сами предложат.
— А если они не предложат? Если никогда не предложат? – возмутился я.
— Значит, не предложат, — согласилась Анна Жановна. – Не все на свете принадлежит тебе. С этим надо смириться.
Я смотрел, как апрельское солнце без спроса точит щеку Анны Жановны, растворяя округлые очертания. Заскрежетали жалюзи, в классе повисли тени. Отходя от окна, Анна Жановна снова обрела наливные яблочные щеки.
— Не понимаю, зачем мириться? – настаивал я. – Вот, в прошлый раз я не попросил Сяткина поделиться со мной булкой, и чем это закончилось? – я глянул на Анну Жановну, та пожала плечами. — Он же попросту облопался, и у него сильно заболел живот! Выходит, я и себе сделал хуже, и ему.
— Это полное право Вовы Сяткина, — не сдавалась Анна Жановна. — Пусть себе лопает, если ему так хочется…
— Тогда мое худое право просить, если хочется! – не унимался я. — Почему нет? Скажите!
Анна Жановна вздохнула очень тяжело: она достала кучу воздуха откуда-то из пяток, медленно протолкнула ее вверх и выпустила сильным порывом изо рта. Но легче ей, кажется, не стало. Тогда она сняла очки и стала протирать их собственным свитером.
— А представь, если у человека последний кусок хлеба, — сказала она, просунув нос между затертыми стеклами. – И ему придется отдать его тебе…
— Это еще зачем? – удивился я. – Я же не отбираю, а только прошу. Откуда мне знать, последнее или нет.
— Вот именно! Ты этого не знаешь, — обрадовалась невесть чему Анна Жановна. – Ты просишь, а человек не может тебе отказать…
— А кто ему мешает? – я никак не мог взять в голову, о чем она толкует. – Пусть отказывает, на здоровье!
— Миша, но это же некрасиво! – совсем отчаялась Анна Жановна и снова сняла очки, наверное, чтобы больше меня не видеть. – Про человека тогда могут подумать, что он жадный.
— Ну вот, опять некрасиво! Просить – некрасиво, отказывать – некрасиво, — бурчал я. – Сами напридумывают некрасивого, а потом жалуются…
Удовлетворенная своей речью, Анна Жановна вернулась к проверке наших тетрадей. И кивнула мне, чтобы шел уже в коридор на перемену. Я вышел за дверь. В коридоре было очень шумно, тогда я зажал уши ладонями, отвернулся к стене и закрыл глаза. И все равно слова Анны Жановны не укладывались в голове, тогда я вернулся в класс.
— Если у меня попросят последний кусок, не отдам! – признался училке. – Мне плевать, путь это некрасиво, зато честно!
— Ну, не отдавай! – отмахнулась Анна Жановна. – Выходи из класса, я проветриваю.
— И это не жадность совсем! – я начал нервничать и всунул две руки из одного рукава. – Это инстинкт самосохранения! А вот Сяткин жадный, раз не давал мне однажды свою тысячную конфету! У него не сработал инстинкт самосохранения, и даже аллергия началась от переедания. Так я у него теперь всегда прошу завтраком поделиться, чтобы ему же лучше сделать, понимаете?..
Я видел, что Анна Жановна снова хочет отмахнуться от меня, она повернулась к окну и думала о чем-то своем. И зеленеющий апрель делал ее чуть моложе, чуть красивее… Я залюбовался и даже забыл про жадину Сяткина, но тут раздался звонок на урок, и ребята кинулись в класс, кто-то сбил меня с ног…
— Мог бы попросить, я бы отошел! – крикнул я из-под парты, пытаясь достать две руки из одного рукава, чтобы подняться.
— А просить некрасиво! – заржал надо мной Воронков.

Когда я вышел из школы, в кармане все еще лежал выпрошенный сегодня у Сяткина бутерброд. Совсем забыл его съесть с этими разговорами, даже живот разболелся от голода.
День был необыкновенный: серые облака на небе потрескались, как старая потолочная штукатурка, и осыпались вниз мелкими белыми хлопьями. А из трещин лезло яркое синее небо и солнечные лучи. Ветер нес легкий снег по сухому асфальту, который грелся и золотел на свету. Живот мой урчал, но я так и не мог откусить кусок от бутерброда – все стоял и стоял с открытым ртом.
— Гришин! – подошла ко мне англичанка. – А ну давай сюда свой бутерброд.
— Не дам, — очнулся я и тут же вспомнил Анну Жановну. – А просить некрасиво!
— Не тебе решать, — сонно сказала она, потирая ушибленную лампой голову. – Видишь собаку бездомную, она есть хочет…
— Я тоже хочу! – я спрятал бутерброд за спину.
Покосился на некрупного жилистого пса, лениво околачивающегося у забора – любимца охранницы и местных старух.
— Какой же ты черствый, жадный мальчик, — наступала англичанка. – Неужели тебе не жалко бездомного пса? Видишь, как он смотрит на твой бутерброд…
— Он ваще на него не смотрит, зачем обманываете?
— Что за дети пошли! Хуже зверей! – отмахнулась англичанка.
Она пошла впихивать в несчастную собаку какой-то заветренный кусок сыра. Собака отплевывалась. Я счастливо откусил кусок от бутерброда – Сяткину повезло! — а моя мама никогда колбасу не покупает, она вегитарианка. Не ест мяса совсем: ей тоже, как нашей англичанке, всех животных очень жалко, а меня — нет. И я, если бы не Сяткин, тоже вынужден был бы быть вегитарианцем. А такое не то, что человек, даже никакой пес не выдержит.
Счастливый, от мясного вкуса на языке, я вышел за ворота. Англичанка уже не смотрела на меня, она ласкала чихающего на нее пса: столько любви и сочувствия я ни разу не видел в ее глазах. Наверное, это был пес, который понимал по-английски, потому как у нас в классе этим никто так и не отличился…

В тот день мама вернулась позже обычного. Если бы я не съел бутерброд Сяткина – точно умер бы с голоду!
— Что-нибудь ел? – крикнула она из коридора.
— Неа, — соврал я.
— Ну, ничего, сейчас устроим пир! – сказала мама и грохнула на кухонный стол скрипящие пакеты.
Вид у нее был какой-то странный – глаза блестят, нервная немного и вместе с тем вроде радостная. Вот оно какое – весеннее обострение – подумал я. Так и знал, что у меня это наследственное! И тут же увидел небывалое – мама достала из пакета кусок буженины, который сразу захватил ароматом всю кухню. За ним показалась стройная палка копченой колбасы, а следом нежная розовая ветчина…
— Мама, ты больше не вегитарианка? – радостно завопил я и выскочил из водолазки, начав размахивать ею над головой, как флагом.
— Нет! – выдохнула мама.
Развернула буженину и, не позаботившись о ноже, схватила ее зубами за бок. Тогда я, недолго думая, вонзился в ветчину – вкусная она оказалась… как… как… как ВЕТЧИНА! И сама кухня будто внюхивалась в наш пир, питала запахами изголодавшиеся стены. Вот мама достала нож и булку – стала рубить толстенные аппетитные бутерброды один за другим.
— А почему ты решила начать есть мясо? – спросил я, хватая первый же из них. – Тебе что, больше не жалко животных?
— Жалко, — облизнулась мама. – Но это же просто кусок мяса, я его кусаю, и ему не больно. А с растениями все оказалось иначе…
Какой-то умник рассказал маме о последних исследованиях, которые показали, что растения – живее всех живых! И даже сорванный листок выделяет какие-то химические элементы для борьбы с вредителями – он продолжает защищать себя, пытаясь выжить.
— Воткни сорванное растение в землю, обеспечь ему уход, и оно снова оживет! – рассказывала мама, помахивая хлебным лаптем. – Я его ем, а оно все еще живое, оно борется за жизнь… Представляешь?
Я посмотрел на кусок копченой колбасы, который только что положил на хлеб – он не проявлял признаков борьбы. Тогда, чтобы мама уже никогда не передумала, я сказал:
— Мам, ты представляешь, сейчас я съем эту колбасу и какая-то корова или свинья станет мною! Она станет человеком, прикинь! Это же круто!
— Не, корова скорее всего не станет, — теперь мама пристально изучала этикетку, – видимо, даже не свинья, но курица, а то и вовсе рога и копыта… или бумага… Из чего только эту колбасу делают!?
И мы засмеялись вместе: так хорошо смеяться, когда ты сыт. Давно нам не было настолько весело. Я думаю, если бы этот умник со своим исследованием хоть немного поторопился, и если бы мама узнала о нем в прошлом году – папа бы не ушел из дома. И не стал жить с продавщицей из мясного отдела. Она же совсем некрасивая, и губы у нее широкие. А мама, хоть и была вегитарианкой, очень даже красивая, я бы ее ни на кого не променял! Без нее мне никакая колбаса не нужна! Подумал я и попросил еще один бутерброд…

Май
Крендель
Закон Благородства
Целых четыре года я ждал, когда закончится чертова началка! И только сейчас сообразил, что дальше будет только хуже. Это какой-то закон подлости: все плохое когда-нибудь заканчивается, и начинается ужасное. Давно пора изобрести закон Благородства! Он будет гласить – все хорошее когда-нибудь заканчивается, и начинается прекрасное. Тогда, пожалуй, мне надо еще подучиться: без среднего образования вряд ли разрешают законы устанавливать…
И так я этим законотворчеством загорелся, что решил поделиться своим секретом с Гришиным. Он, кончено, парень тронутый, но в нашем классе самый мыслящий – это факт. Затащил я Гришина в туалет, а всех, кто там был, без разницы — в штанах или без – выкинул в коридор.
— Я, — говорю, — закон хочу изобрести!
— Какой? – вздыхает Гришин. — Физический?
— Не, физику мы еще не проходили! — Все же он псих тронутый, конечно. – Я просто закон хочу, по жизни.
— Нравственный, чтоль? – умничает Гришин.
— Может и его, фиг знает, главное, чтобы работал!
И дальше все ему выкладываю, как придумалось. А сам чувствую, просто свечусь от собственного ума, будто лампочка в голове зажглась. Гришин все выслушал и говорит:
— Это ты велосипед изобрел.
— Причем тут велик? – не понимаю.
— Так говорят, когда человек придумывает то, что давно уже до него придумали.
— И кто же это до меня придумал Закон Благородства? – спрашиваю.
— Кто-то из древних, наверное…
И Гришин пожал плечами: так я и понял, что он сам ничего не знает, только выпендривается со своим велосипедом. И кто только меня дернул с ним советоваться?
— Вали, — говорю, — Гришин, ты в законах ваще не рубишь!
— Рубить не умею, — согласился Гришин. – А ты сам понаблюдай. Если ругаешь все подряд, жизнь только хуже становится. А когда радуешься, и жизнь тебя радовать не перестает. Такие, брат, дела!..
— Да ты гонишь!
— Так проверь…
Тут Гришин внезапно прошмыгнул у меня под рукой и выскочил в коридор, я даже опомниться не успел. Это как получается: чтобы что-то хорошее произошло, а потом стало прекрасным, сначала надо его увидеть? Это самое хорошее? Я огляделся. Кран капал в перепачканную чернилами раковину, зеркало — все в мелких серых брызгах, плитка облупленная, внизу – ведро с пеной белых салфеток. Да уж, тут явно тренировка потребуется. Не вижу ничего хорошего, хоть тресни. И тут мне захотелось кого-нибудь треснуть. Но разве с этого начинается что-то хорошее? Поди, кулаками-то закон Благородтва не выбить. Но попробовать, конечно, можно!..

Май упал на нас, как подброшенный блин на сковороду – жаркий и липкий. И мониторинги выстреливали один за другим, точно шпарящие брызги. Мама следила, чтобы я не пропускал школу: провожала до турникета и кивала нашей толстой охраннице. Та показывала мне мясистый кулак и закрывала распахнутое на проветривание окно. А меня мониторинги не пугали, все равно в пятый переведут, куда денутся. Это Анна Жановна пусть мучается: или я наберу проходной балл, или ей придется за меня отдуваться перед начальством – почему не выучила толком за четыре года? Вот что меня дико парило, так это сочинение о нашем классе. Оценку за него не поставят, а читать попросят. А мне и сказать-то нечего… Мы со школой параллельно существуем, даже если пересекаемся. И я еще не придумал такого закона, чтобы это подтвердить. Даже название в голову не приходит.
Сначала я думал классный час в туалете переждать, раз через охранницу из школы все равно не просочиться. Зашел в тубзик, посидел на подоконнике, подергал окно – намертво закрыто. Вымыл руки, почистил пальцем зубы, умылся… Поглядел на себя в зеркало, опустил затылок под кран – намылил от нечего делать самому себе шею… потом даже голову прополоскал. Сижу дальше, сохну, а время на месте стоит, не шелохнется. И тут мне до жути любопытно стало – что там другие в своих сочинениях понаписали? Вдруг про меня что-то плохое говорят? А я и не в курсе, кого из них прибить необходимо. Нет, распустил я одноклассников окончательно, так не пойдет – решил я и обратно в класс рванул.
Захожу, а у доски Сяткин распинается, слюной брызжет.
— Ты откуда такой мокрый? – спрашивает Анна Жановна, но сама рада, что я появился.
— Мимо Сяткина прошел, заодно умылся.
Анна Жановна на мою шутку внимания не обратила, только палец ко рту прижала, а другой рукой на мое место машет – мол, топай уже, садись, не мешай Сяткину дальше слюной исходить. Я сел и слушаю, вдруг Сяткин про меня что-то ляпнет? Но тот про англичанку заливает: как ей на башку лампа приземлилась. Кабылянская ржет, меня тоже смех разобрал. Повеселил, Сяткин, чоуж там! Я и забыл эту историю…
— Марта, потише! – шикает Анна Жановна. – Разве можно над чужой бедой смеяться?
— Я не над бедой смеюсь, — говорит Кобылянская. – Я разделяю радость Сяткина.
Тогда Анна Жановна к доске Кобылянскую вызвала со своим сочинением. Иначе Сяткин никак не унимался радовать нас мучениями англичанки, но тут ему пришлось сесть на место.
Кобылянская написала сочинение про Дарвиновский музей. Уверен, она наврала, что это ее лучшее воспоминание! Кабылянская слишком много притворяется и все время веселится. Ну не может нормальный человек быть таким довольным с утра до вечера. Это же скукота смертная, никакого разнообразия! Про меня Кобылянская сказала всего пару слов, мне даже спорить стало лень. Написала, будто в автобусе я ловил языком снежинки. А я не ловил, но дегустировал – разные же вещи, понимать надо! Зато Анна Жановна начала спорить, когда дело дошло до кормления белого медведя прямо с руки.
— Марта, в музее же были чучела, ты не могла их кормить.
Но Кобылянская сказала, что это ее сочинение и ей лучше знать, как дело было.
Потом распинался Порочкин, обо мне ни слова: все хвастался, как ловко от учителей в чердачной клетке прятался.
— Ты гонишь, что у медсестры волосы подставные! – крикнул ему Воронков.
— Хош принесу? – Порочкин даже обиделся.
Он готов был уже скакать за трофеем, но Анна Жановна крепко в него вцепилась, а Воронкова попросила выйти к доске со своим сочинением. И тут Сашка отжег!..
Сначала он задобрил Анну Жановну, рассказав историю нашей школы: что раньше тут госпиталь был. А потом давай шпарить про призраков. И такое началось – все давай спорить, существуют призраки или нет их ни в этом мире, ни в каком другом. Пирухин про собаку хаски подтявкивает, Анна Жановна за голову схватилась, только Шпица и Зада привалились друг к другу и дрыхнут спокойно.
И когда я еще в жизни такое увижу? Даже жалко стало, что началка закончилась, а я ее только-только перестал ненавидеть. Вдруг через крик и шум прорывается голосок нашего умника Гришина. Вроде тихий, но почему-то все до одного этот голос услышали. Даже Шпица и Зада вздрогнули, глаза пооткрывали и давай моргать, головами дергать, как совы. А что Мишка сказал-то? Всего-навсего:
— Знаете, я сочинение про Катю Романенко написал.
— И что же ты о ней написал? – осторожно спрашивает Анна Жановна, а сама для равновесия на стул присаживается.
— Написал, как будто она весь год с нами училась, – отвечает Гришин. – Очень захотел, чтобы она, как и мы, началку закончила.
Язык у меня почему-то стал горьким и липким, а еще за ушами потянуло. Анна Жановна на меня посмотрела – вот зачем она это сделала? – сама же подтверждала, что я не виноват тогда был. Следом за Анной Жановной на меня стали глазеть все ребята, но слова из них не вылезали, будто застряли где-то внутри все до одного. Так тихо вдруг стало, что уши чуть не лопнули.
— Я ее пальцем не трогал! – выкрикнул громко. – Она же сама… Вы же знаете…
И отвернулся к окну, не мог больше никого видеть. Хоть бы кто ругать меня стал, и то легче было бы, а то еще хуже – я почувствовал, будто меня жалеют. Сморю на улицу, а там, посреди пришкольного участка, прямо по газону, между раззеленевшимися кустами, ходит Катя Романенко. В том же клетчатом сарафане и с сентябрьским бантом на косе.
— Романенко школу прогуливает! – радостно завопил я и давай пальцем в стекло тыкать.
Катя будто услышала, голову подняла и прямо на меня смотрит.
— Не говори глупости, Кренделев! – крикнула Анна Жановна. – Не может она школу прогуливать.
— Еще как может, сами поглядите! – я даже удивился, что классная так разозлилась. – Где же она еще по-вашему?
— Нет больше Кати Романенко. Понимаете, ребята? Я все сказать не решалась. Из больницы звонили… Нет ее…
— Врете! – завопил я. – Это вы все врете!
И стал махать Катьке, чтобы прекратила газоны мять и к нам поднималась, но та даже не шелохнулась. Все стояла и смотрела на меня. Тогда я сам из класса рванул: мимо Анны Жановны, которая меня поймать хотела. Вниз по той самой лестнице: совсем быстрой, незаметной. Охранница бросилась наперерез – не успела.
Из школы выбежал, оглядываюсь.
Никого.
Кинулся разлапистые кусты обыскивать.
Пусто.
Тут Анна Жановна подоспела и давай меня хватать. А за ней ребята – весь наш класс из школы высыпал.
— Она же только что тут была! – кричал им я, вырываясь. – Я же сам видел!
— Не было тут никого. Слава, успокойся… Все будет хорошо…
Анна Жановна все же меня ухватила и давай к себе приминать. Ребята со всех сторон облепили, начали прямо душить.
— Мы знаем, ты не виноват! Так уж вышло…
— Крендель, Славик, мы тебя все равно любим.
Насилу вырвался и побежал куда подальше…
Я бежал. Внутри было очень противно. Будто в меня за раз влили литр кипятка – очень жгло и подступало к горлу. Она же несильно упала: все смотрела и улыбалась… Ее обязательно должны были вылечить! Должны! Что же они?.. Как могли?.. Как я мог?.. Хотелось врезать кому-нибудь да посильнее! Мне вдруг стало очень тесно внутри себя. Надо было срочно поделится этим. Пусть бы Пирухин научил меня скулить и плакать, а Кобылянская – ржать, как лошадь… Я почему-то не умел выражать эмоции лицом, только руками и ногами… Вот под ноги попалась дворовая собака. И тут же я чуть не снес какую-то тетку с коляской. Все бежал, бежал, бежал…
В нос и глаза лезла пыльца, потому все лицо зачесалось, и вдруг потекли густые непроглядные слезы. Прямо на бегу я полез в карман ветровки за платком: достаю, а к нему прилипла старая сморщенная шоколадка. С сентября в куртке так и валялась недоеденная, а теперь совсем размокла, испачкала руку коричневым, будто грязью. И от этого я начал хохотать, как полнейший псих. Мне хотелось уже добежать до конца, чтобы там отмыться, но я понятия не имел, куда несусь, и остановит ли меня кто-нибудь… когда-нибудь…

Ксения Беленкова
Москва 2016 год
Эта повесть – один год в коррекционном классе, где я работала учителем-логопедом. Записывала за своими учениками с любовью, стараясь, чтобы художественность открыла больше правды, но не превратилась в ложь. Здесь нет реальных имен и детей, все описанные герои – настоящие.
*КРО – коррекционно-развивающее обучение

Голосования и комментарии

Все финалисты: Короткий список

Комментарии

  1. Murinoka:

    Именно это произведение прочитала первым т.к. работаю в коррекционной школе 8 вида. И знаете, не поверила. Ну не говорят так наши дети, и не мыслят так, тем более в 4 классе. Даже если это не 8 вид (хотя по описываемому поведению некоторых детей именно он), всё о-о-очень неправдоподобно. Даже не могу оценить.

    • Sofiapt:

      Первый отзыв, который я решила написать – это отзыв на рассказ «Я учусь в 4 КРО». Самое замечательное в этом рассказе – это то, что этот рассказ можно давать как пример учителям и родителям. Учителя нам часто говорят: «Так нельзя себя вести! Хуже уже не придумаешь!» А теперь можно давать им рассказ про КРО и говорить: «Ха-ха! Ещё как придумаешь!»

      Жалко Катю Романенко. Я не верю в то, что она умерла от того что упала в школе. Я до самого конца верила, что она вернется в класс, или в этот ненормальный класс, или в другой, обычный. Я считаю, что таких детей как Крендель надо изолировать и держать отдельно от всех, пока он не излечится.

      Также жалко мальчика Диму Перухина, который считает себя собакой. Возможно эта болезнь излечивается гипнозом.

      Текст написан хорошо, но неубедительно. В нашей школе есть разные классы, но ничего подобного нет. Могу поставить 5 баллов (за фантазию) из 10.

  2. Suijsow_HopEyh:

    Хорошая книжка, чуть грустная.  smile  good Правда вот… Ну не верю я, что дети ( 4 класс, мать вашу!) пусть даже и в исправительном классе будут себя ТАК вести.  Я знакома с парой ребят из такого — вот класса коррекции… Абсолютно нормальные ребята! Правда, со своими тараканами, но во общем с ними все  ok .  А тут…

    В общем, за это — 8 из 10. Я добрая.

  3. Anastira:

    Хорошая история.

    Милые герои, у которых какие-то прибабахи, но при этом доброе сердце. Соглашусь с предыдущими комментаторами,  потому что так себя дети не могут вести,  особенно в 9-11 лет. Даже взрослые,  и то себя так не ведут. Но при этом произведение имеет хороший язык,  грустное,  но при этом его приятно читать,  оно шевелит эмоции и все чувства вместе взятые.

    В общем,  7 из 10.

  4. Татьяна Пантюхова:

    Автор комментария: Оксана Гладкова Нижегородская государственная областная детская библиотека Отзывы выставлены на блоге библиотеки http://ngodb.livejournal.com/2988.html

    Девять месяцев одного учебного года, девять учеников 4-го класса, девять историй от лица этих самых учеников…
    Интрига – со стартовых строчек повествования: «КРО» («коррекционно-развивающее обучение», для тех кто не в курсе). Уже интересно! Вроде как немножечко другой мир. Какие они, эти ребята из класса «коррекции»? Чем живут, чем дышат и в чем их особенность и непохожесть на «нормальных»?
    Но первая же история увлекает читателя совсем в другое русло. Первые чувства, посетившие Катю Романенко, и та чистота, с которой девочка описывает с ней происходящее, заставляют забыть о коррекционном классе: «Со мной что-то непонятное творилось – сначала я очень боялась, что он до меня дотронется, а потом стала бояться, что он никогда до меня не дотронется…». До последних строчек эта героиня сохранит интерес к своей особе, и до конца вас не покинет желание узнать, что же случилось с Катей, куда она пропала, когда появится на страницах вновь…
    Но надо возвратиться к ребятам из «КРО». А вот и они! Один на переменах вечно ползает по классу, а после – устраивается под столом «визгливо лаять». Другой – любит драться со всеми, даже с кулером, если никого не окажется под рукой. Третий – лежит на задней парте и все время спит, четвертого зовут «заторможенным»: до него все «поздно доходит». Пятый не умеет выражать эмоции лицом – только руками и ногами; одна девочка – все время смеется, другая – совсем не говорит по-русски…
    А начинаешь знакомиться с ними поближе и понимаешь, что дети – как дети: добрые, чуткие, внимательные, ласковые, любящие животных, ценящие красоту природы. Да, они не боятся учителей, зачастую проявляют агрессию, бывают порою просто неуправляемыми, но… лично мои симпатии на их стороне!
    Узнавая подробности их семейных историй, понимаешь, что плохих детей не бывает: бывают не совсем хорошие взрослые… У Марты маму лишили родительских прав из-за пристрастия к алкоголю. У Димы развелись родители, и каждый занят своей личной жизнью. Папа Вовы так занят работой, что ни разу не поинтересовался у сына, выполнил ли тот домашнее задание, а мама Миши «помешана» на вегетарианстве, отчего ее ребенок ходит вечно голодным и отбирает бутерброды у тех, кто послабее…
    Учителя тоже не вызывают симпатии. У «классной» – вечно уставший, но что еще хуже, – вечно безразличный взгляд. Совершенно лишенная эмоций «англичанка»: не разозлится, не улыбнется, не похвалит. О таких говорят: «Не было у нее кнопочки «вкл.». А чего стоит фраза завуча по поводу «разбунтовавшегося» четвероклассника: «Теперь он в клетке, и нам не страшен»!
    Вывод напрашивается сам собой: в «коррекции» нуждаются прежде всего родители и учителя. Таково мое субъективное мнение. Подростки, которые будут читать эту книгу, найдут и увидят в ней что-то свое: красивые сны Димки Пирухина о голубоглазой собаке хаски, его предательство и последующее раскаяние; угрызения совести Славки Кренделева, не простившего себе пренебрежительное отношение к влюбленной в него девочке; страшную беду, сплотившую классный коллектив…. И выводы сделают свои, соответствующие их возрасту и взглядам на жизнь.

    Оксана Константиновна Гладкова,
    главный библиотекарь отдела информационно-библиографического обслуживания и каталогизацииавлены на блоге библиотеки http://ngodb.livejournal.com/2988.html

  5. ArinaKryuchkova:

    Повесть «Я учусь в четвёртом КРО» очень не похожа на большинство из того, что я читала. Как и многие книги, она повествует о совершенно особенных детях, в какой-то мере обладающих супер-способностями: они видят призраков, живые облака; кто-то из них знает наизусть чуть ли не всех актёров на свете, по крайней мере, достаточно, чтобы заменить их именами ругательства и афоризмы; кто-то может находить бесконечно радостным всё вокруг, даже когда злишься или пугаешься; кто-то обладает чудесной способностью исчезать со всех уроков… о таких детях надо писать, потому что они часто кажутся окружающим глупыми, смешными, пустыми, на самом деле оказываясь интереснее, способнее других – просто в чём-то своём. И практически некому их понять, а понять друг друга они из-за своей уникальности тоже не могут.
    Книга невероятно интересная, хотя в ней слабо прослеживается связь между событиями. На каждый месяц – по крошечной истории, немного раскрывающей характеры персонажей, но повествующей лишь об одном событии – видимо, самом ярком для жизни класса в этот период. Было бы гораздо интереснее прочитать подробно хотя бы об одном из этих месяцев и рассмотреть его с позиций разных учеников.
    Не совсем понятен смысл истории с Катей Романенко. Её смерть не афишируется с сентября до мая, да и вообще наличие девочки в сюжете вспоминается лишь благодаря редким «новенькой снова не было в школе», «новенькая в школе так и не появилась». Зато история эта создаёт некую цикличность, ну и, конечно, прибавляет трагичности в финале. А слова «Катя, знаешь, а у тебя скоро будет братик!..» в конце первой главы и раскрытие её смерти в последней создают впечатление, что второй ребёнок был послан матери, чтобы она легче пережила смерть первого. «Закон Благородства»?
    Смутило, конечно, что произведение написано от лица четвероклашек (некоторые из которых вообще не умеют писать, как Сеня Швец, например) таким языком: красиво, глубоко, интересно, сильно; эмоции выражены хорошо, ласкает взгляд малое количество современной лексики и отсутсвие привычки к сокращениям. Невольно думаешь, что дети в 10 лет так не рассказали бы о себе и окружающих. Впрочем, это, конечно, гораздо лучше, чем читать книгу, в которой сделаны специальные ошибки, как в «Цветы Для Элджернона» – это неприятно, хоть и реалистично.
    Мне понравилось, что в «Я учусь в четвёртом КРО», несмотря на печальную историю Кати Романенко, на пугающие моменты вроде лампы на голову англичанки, на упоминание (хоть и запутавшееся во времени — случилось с опозданием на месяц) происшествие с няней, отрубившей ребёнку голову, на всю тему КРО, явно не смешную, сохраняется весёлое настроение – в некоторых моментах я просто не могла сдержать хохот, да и на протяжении всей истории улыбалась. Подать очень разные по характеру происшествия с одинаковым налётом лёгкости, светлости – это настоящий талант.
    В целом, впечатление у меня сложилось просто замечательное, и хотелось бы даже попросить написать подробнее, если бы не авторское послесловие: художественность не должна превратиться в ложь. Так что – большое спасибо за «Я учусь в четвёртом КРО»!

  6. dashabelyaeva2260:

    Хорошая история, мне очень понравилась! За свою интересность и познавательность.

    Ставлю —  10 из 10.

    yes good

  7. _jenya_:

    мне было интересно читать этот рассказ , он веселый и смешной.

  8. Vanya:

    Хорошая книжка,немного грустная.Когда я читал ее,я чувствовал тоже что и герои рассказа.Книга очень веселая,но и грустная ,главное интересная!

     

  9. Solnze:

    Алина, учащиеся 6 — го класса

    Хороший рассказ. Мне очень понравился сюжет. Весело и смешно, хотя есть возможность и погрустить. Всем рекомендую прочитать.

  10. Akade_tan:

    Как-то не верится в то, что у них все именно так бывает. Читала, и не могла в это поверить. Вот ни в какую. Да и с возрастом никак не вяжется. Хотя написано в целом довольно неплохо..

  11. Rusya Melikhova:

    Эта книга не похожа на многие другие , что доводилось мне читать. Она цепляет своей неповторимостью и удивительным сюжетом.

    Я люблю книги, насыщенные метафорами и красивыми сравнениями. Но иногда за ними скрывается холодное безразличие автора, а это не очень хорошо. Но эта книга имеет в себе все плюсы, перечисленный мною до этого, но зато не обладает минусами.

    Я впечатлена способностью автора передать различные мировоззрения детей так, что читателям видятся тексты, как монологи  разных людей.

    Мне кажется, многие узнали хотя бы частичку себя в одном из героев книги. Мне стал близок Дима Пирухин. Тронуло то, что он видит себя в прошлом собачкой хаски. Я часто задумываюсь о том, кем был тот или иной человек в прошлом, да и себя я тоже сравниваю с животными. Я редко встречаю людей, которые понимают мои мысли и возможно смотрят на мир так же как я, поэтому мне приятно читать о герое книги с похожими идеями и взглядами.

  12. Beka_agz:

    Рассказ   хорошы,отличны,супер класс, даже  смешной

  13. gulnar1964:

    надо прочитать, нравоучительно, полезно, подталкивает к размышлению, учит добру

  14. Ella_Soley:

    Мне понравилось. Для меня это произведение стало сказкой. Такой милой, жутко страшной, немного нереальной сказкой.

    Приятный слог. Читать Вашу книгу было одним удовольствием.

    С персонажами — да. Я почитала комментарии, согласна, не тянут они на четвертый класс, но разве это проблема? Я готова допустить, что это возможно где-то в другом месте. Я не видела коррекционных классов, даже не знала об их существовании, для меня это в новинку.

    Жуткая сказка.

    10 — 0.5 = 9.5 (за то, что первые три главы путалась в персонажах, потом решив просто не заморачиваться, как-то само пойдет. И пошло)
    9.5/10
    Книгуру не допускает половин, поэтому
    10/10

    Спасибо за удивительную историю!
    С уважением,
    Ella_Soley,
    14 лет.

  15. Епихин Антон:

    Грустная повесть о детях, которые для большинства из нас являются странными. Новенькая девочка видит их именно такими, когда случайно становится одноклассницей для детей, по различным причинам обучающихся в классе коррекции. Один визгливо лает, другой дерется с кулером, кто-то прячется в водолазке, кто-то дерется и ругается, единственная девочка  непрестанно хохочет, у того слюни текут с языка. А самым удивительным для нее оказался девятый ученик, прогульщик занятий, с косыми глазами.
    Когда мы, по воле автора, примериваем на себя жизни этих детей, то начинаем понимать: да, они странные для нас с вами, но у каждого из них в душе целый мир. Свой, особенный, не понятный для большинства, добрый и  грустный.  Автор дает нам право прожить один месяц жизнью одного из девяти учеников. Девять учеников -девять учебных месяцев -девять историй из детской жизни.
    Читая их, понимаешь, как мало радостного в жизни этих детей. Каждая история заставляет читателя под другим углом взглянуть на судьбы этих детей. Ведь, может быть, чтобы восполнить пробелы невнимания, нелюбви, неучастия в своей жизни со стороны взрослых, они придумывают каждый для себя тот мир, где им уютно, где они себя чувствуют героями, где о них заботятся, где их  любят.
    И сами они способны на любовь. Только они не всегда еще понимают, что же это такое. Чувство симпатии, возникшее между новенькой девочкой Катей и Кренделем тому подтверждение. Грустно, что эта история так и не получила развития, очень жалко Катю. Жалко Кренделя, которому чувство вины не дает покоя.

    Единственное, что мне кажется неправдоподобным в этой повести, –это то, какая речь у этих детей. Слишком она уж правильная с точки зрения грамматики.  Сомневаюсь, что ученики четвертого класса коррекции   могут строить такие высказывания и рассуждения.

  16. Dania:

    Очень грустная тяжелая книга. Странно, что все пишут, какая она смешная. Тут если есть смешные моменты, то от них еще тяжелее, ведь это дети-инвалиды.

  17. AnnaStorozhakova:

    Для начала хотелось бы отметить необычное и интригующее название, что является однозначно плюсом. Сразу хочется взяться за работу и прочитать данный сборник рассказов.
    За сюжет я ничего не берусь говорить, так как здесь его, по сути, нет, но этого никто и не ждёт, ведь как я сказала выше, это сборник рассказов про детей из четвёртого Лично для меня главное в рассказах — это оригинальность, юмор/драма и прописанность со всех сторон персонажей. И я искренне поздравляю автора! Здесь всё это есть, что немало радует.
    Большое количество описаний и диалогов (все в меру!) раскрывает чувства героев, их характер, мотивации и эмоции. Становятся понятными их поступки. Нет вопроса «Почему ты это делаешь?». Единственное, что смутило здесь – это само поведение. У меня нет знакомых из класса КРО, но мне кажется, что дети себя так вести не будут. Как-то малость это неправдоподобно вышло у вас.
    Оригинальностью здесь можно назвать хотя бы то, что это КРО, а не какой-то обычный класс в среднестатистической школе, в котором происходят различные события, хотя я не исключаю то, что читателям намного удобнее следить за героями, которые находятся в той же среде, что и они, а здесь немного иначе (если брать в расчет именно большую часть читателей, так как я видела выше, что есть рецензенты из КРО).
    Юмор… Часто он какой-то притянутый, но попадаются такие моменты, которые действительно могут быть в любом месте, что как говорится, жизненно. Вот тут и появляется на губах улыбка. А «Хелоу чича» так вообще пик искусства в произведении «Я учусь в четвертом КРО».

     

    Драма тоже присутствует. Хотя я сказала бы, что она здесь не прямая, а скорее косвенная, так как иногда сочувствуешь персонажам, что они оказались в подобной среде.
    В общем, произведение должно понравится тем, кто любит окунуться в школьную юмористическую среду на страницах книги.

  18. Kiryuha:

    Мне понравилась эта книга, потому что она непохожа на другие книги которые я читал ранее . Эта книга повествует о  девяти школьниках ,которые учатся в четвёртом коррекционно-развивающимся учреждении.Катя Романенко пришла учиться в четвёртый КРО, так как она почти весь третий класс проболела и плохо написала переводные контрольные .В этой повести все персонажи сильно отличаются друг от друга.Например в этой книге был персонаж Вова Сяткин, который был сильно самоуверен в своих знаниях и за это получил двойку по английскому языку . Также в этой повести был Крендель, который считал себя крутым и хулиганил в школе . Ну и был Гоша Порочкин ,который захотел стать героем дня и конечно же у него не получилось это сделать, так как лампа упала на его учителя по английскому языку.Я ещё раз хочу сказать ,что лично мне эта книга понравилась за ее сюжет . Я бы поставил этой повести семь из десяти баллов .

  19. Malechkina Polina:

    Рассказ о сумасшедших детях, которые учатся в самой обычной школе – это слишком странная фантазия для того, чтобы можно было подобрать оценку для «Я учусь в четвертом КРО». С чем сравнить это «КРО»? Недавно мы с папой смотрели фильм «Дом странных детей», но это не то, что нужно. Также не подойдет шикарный сериал «Гравити Фолз», и все другие знакомые мне книги и фильмы, кроме американской комедии про не управляемых детей, которые женят своих родителей (не помню название). Персонажи всех других произведение могут не слушаться старших или иметь сверхспособности, но это первая в мире книга про детей совершенно НЕ нормальных. За смелость идеи писателя следует похвалить!

    Теперь начнем рассуждать о том, что будет, если на самом деле такие дети станут учиться в обычной школе. Мальчик, который убил Катю Романенко, убьет еще много других девочек. Мальчик, который собака хаски, всех покусает. Девочка, которая все время смеется, может пойти в зоопарк и выпустить на свободу диких зверей. Эти дети опасны для окружающих! В конце не дан никакой итог.

    Книга написана талантливо, но я не знаю, какую оценку за нее поставить. Если только за литературу, то 10 баллов. Если за психологию, то 5 баллов. Если за то, что сумасшедшие дети пойдут в обычный пятый класс, то 1 балл.

  20. Koshka:

    Очень понравилось! Очень смешно, только жалко Катю, которая умерла. Дети пусть и психи,но это же для прикола написано! Кто ставит низкие баллы,тот не понимает,что это художественность, а не реализм!

    10 баллов!!!!!

  21. Vika 1:

    Дочитала! Что могу сказать? Если бы я позволила себе хоть что-то одно из того, что делают эти дети, меня бы уже убили на месте и правильно сделали. Как такое возможно? Прямо передо мной запись от «Косшки», которой смешно и которой прикольно. Как??? Это! Не! Прикольно!!! Это проблема! Детей надо лечить! Автор умница что подняла такую проблему. Но надо же было сказать, что их лечат, что что-то сделали! Нет, никаких 10 баллов не будет. 6 это потолок.

  22. njura:

    Дети пусть и психи,но это же для прикола написано

    Соглашусь с предыдущим читателем: написано для прикола. Всё ненастоящее — дети, учителя, родители. Но очень смешно, хотя и жалко девочку, которая умерла.

    Простите, Ксения, но я как и первый комментатор слегка в теме. Зря вы, не надо было от имени детей это всё излагать. Написали бы нормальный дневник логопеда и вам бы все поверили.

    А то вот юные заходят и прикольно им про психов.

  23. julia123:

    Эти истории тоже мне понравились. Я абсолютно не согласна с теми, кто пишет, что «это для прикола написано». Тут много и смешного, и грустного, а конец так вообще таким комом в горле застреет, я просто не ожидала. В общем, спасибо автору! Единственное только мне показалось, что это какие-то маленькие старички: они говорят и думают про себя, как учителя.

  24. alexandor2016:

    Я никогда не читал подобных книг. Книга отличается от других книг. В книге рассказывается о школьниках которые учатся в КРО- коррекционно-развивающемся-обучении. Сначала в книге описывается 2 класс этих ребят, но потом мы переносимся в 4 класс- выпускной класс. Как по мне книга очень захватывающая и жестокая. Когда Марта говорила другим ребятам о том, как у неё умерли 3 ее домашних животных, она рассказывала это так, как будто хвасталась этим, а другие одноклассники смеялись над этим, хотя ничего смешного и хорошего в этом нет. Очень понравился призрак собаки, которую увидел Дима. Возможно, собака обозначала дух Кати Романенко, если она легла на ее парту, на которую никто не когда не садился. Но, больше всего понравился конец. Когда  учитель рассказал детям про Катю, что ее больше нет в живых и как Кренделю было плохо, ведь все думали что это он столкнул ее, а он оправдывался и говорил что он просто стоял рядом, но ему никто не верил.

  25. Vilina:

    Эта книга по-моему очень важная. Она учит сочувствию к детям инвалидам, понимать их внутренний мир. Книга написана интересно, мне понравилось!

  26. Mz.sleepyhead_:

    Я считаю , что все рассказы , повести о коррекционных школах  довольно интересны и  «Я учусь в четвертом КРО» не исключение . Очень подробно описан каждый ученик класса коррекции и читая, мы полностью погружаемся в этот мир. Интересной была задумка показать внутренний мир героев , их воображение, мысли , мечты .  Честно говоря мне показалась неправдоподобной сцена , где мальчик схватил за волосы медсестру, но это лично мое мнение. В остальном повесть прекрасна , она содержит много смешных моментов, которые действительно заставляли улыбаться и немного хихикать. Спасибо автору за прекрасное произведение, которое позволило узнать о жизни детей коррекционного класса. Советую всем …

  27. Sofiapt:

    Первый отзыв, который я решила написать – это отзыв на рассказ «Я учусь в 4 КРО». Самое замечательное в этом рассказе – это то, что этот рассказ можно давать как пример учителям и родителям. Учителя нам часто говорят: «Так нельзя себя вести! Хуже уже не придумаешь!» А теперь можно давать им рассказ про КРО и говорить: «Ха-ха! Ещё как придумаешь!»

    Жалко Катю Романенко. Я не верю в то, что она умерла от того что упала в школе. Я до самого конца верила, что она вернется в класс, или в этот ненормальный класс, или в другой, обычный. Я считаю, что таких детей как Крендель надо изолировать и держать отдельно от всех, пока он не излечится.

    Также жалко мальчика Диму Перухина, который считает себя собакой. Возможно эта болезнь излечивается гипнозом.

    Текст написан хорошо, но неубедительно. В нашей школе есть разные классы, но ничего подобного нет. Могу поставить 5 баллов (за фантазию) из 10.

  28. .._Kathrin SD_..:

    4 класс коррекционно развивающее обучение. Самое необычное и по особенному душевное произведение , которое пробирает до костей своей трагичностью от осмысления , что это не просто очередные выдумки автора, а на самом деле важные проблемы нашего общества.

    Что можно говорить об этом произведении тому кто его не читал, всё это он должен почувствовать сам.

    Внутри у каждого школьника есть своя глубокая душевная рана, бездна которую уже не наполнить ни чем , если им кто-то не поможет. Каждый из них по-своему  индивидуален и не повторим . Жизнь , которая не похожа ни на какую другую.

    Очень тяжело описывать такие произведения, в которых глубокий смысл.Произведение заставляет задуматься .Читая его понимаешь как твои проблемы ничтожно мало по сравнению с учениками 4 КРО.Само произведение заслуживает 10/10. А Автору по больше вдохновения , и пишите подобные произведения у вас к этому определенно есть талант.

  29. Anutka_16:

    Четвертый класс. Четвертый КРО. КРО- коррекционно-развивающее обучение.  Все ребята в этом классе имеют свои странности. И у каждого эта странность индивидуальная. Девять ребят и девять непохожих друг на друга историй. Одна девочка постоянно смеется. Один из мальчиков  ползком передвигается по классу на переменках, представляет себя собакой хаски. Она даже однажды приснится ему во сне. Это будет красочный сон. Третий избивает кулер с водой, четвертый спит за партой. И у каждого из ребят на душе глубокая дыра, которая становится все шире и шире от насмешек и издевательств общества. Но все эти ребята ведь хорошие. Они не причиняют никому вреда. Просто живут своей, свойственной только им жизнью. Они не нужны своим родителям,  ведь те заняты своей личной жизнью. Мне кажется , это ранило бы любого нормального человека. Что уж говорить про ребят из четвертого КРО? Они душевно больны и очень чувствительны.

    Произведение заставляет серьезно задуматься и поразмышлять над жизнью. Моя оценка 8/10.

  30. niko.chuikov:

    С первого класса нам часто повторяли: будете плохо учиться — отправим во 2-ую школу. В нашем городе 2-ая школа — коррекционная, «для идиотов и дебилов» (не мои слова, так говорили нам учителя). Некоторые мои одноклассники туда и отправились. Оттуда обратно уже никто не возвращается. 8/10. Хорошее произведение. И опять про жизнь, которую не выдумали.

  31. Mari84:

    Увлеченно прочитала , понравилась доброта , с которой написано это произведение , но не поверила ни одному слову. Судя по тексту , дети имеют особенности в психологическом развитии и в книге описано то , как автор видит этих малышей , а не то , как их видят все остальные и даже их родители .  Почему не поверила ? Автор , таких детей сейчас нет , они так не мыслят и не разговаривают , этот текст , пишет ваш разум , разум человека взрослого , с хорошим образованием  , получившего становление лет 20 назад.  То , что творится в современных школах сейчас , я даже не говорю про школы коррекции — это трагедия …

    Проработала ( именно проработала ) 3 года от классного комитета своеобразным педагогом-организатором  , в классе , где учился мой сын . Школа самая-самая «крутая» ( не в плане образования ) в Крыму . Видела этих деток с 5 по 8 класс , почти каждый день.  Ну да , в 4-5 они лапочки , правда и мыслят и разговаривают коряво , но все же они открытые и до них можно достучаться  , общаются между собой  мало , много сидят в интернете и уже даже в этом возрасте обладают нетерпимостью и жестокостью к недостаткам друг друга.  На недостатки в поведении и учителя и родители просто «забивают». Родителям до своих детей нет дела , а у большинства учителей уже просто опускаются руки. В 8-9 классе детвора , которая еще совсем недавно бегала за тобой по коридорам школы и просила отвести в веревочный парк , превращается в маленьких монстров. Учиться ? Да они «этими вонючими уроками» класса со второго полноценно не занимались. Дети ничего не читают , как они могут мыслить и разговаривать , составляя длинные и цельные тексты ? Это просто нереально ! Общение сейчас такое : » Э , ну это , ты , ээ , мат, мат , мат , короче , типа , бро , небро » и мэмы , мэмы , бесконечные мэмы. Современная культура соцсетей , при полном попустительстве и наплевательскому отношению со стороны родителей , поглотила разум большинства подростков .  Родителям главное , что ребенок сытый , обутый , у него есть планшет и айфон , брендовый рюкзак и кроссовки , а то , что ни ума , ни мозгов , ни фантазии , что ребенок ничем не увлекается , так это не беда ! Ну мы же живем и ничего , и у моего ребенка все нормально будет . Только не будет  все нормально … Недавно была на родительском собрании в 9 классе , завуч спросила у родителей , сколько дети тратят времени на уроки . Боже , какой поднялся крик . Родители наперебой и с преогромной гордостью кричали : мой 10 минут , а мой 15 , а мой вообще всё успевает сделать минут за 7 . Про сочинения , диктанты вообще молчу , там полный мрак . А что вы хотели , дети книжки только в детстве видели и то , только тогда , когда им бабушка читала . В классах тотальное непонимание алгебры и геометрии , соответственно физики и химии. А деток у нас воспитывать нельзя , ставить 2 запрещено строго-настрого . За поведение не отчисляют , дети кроют матом и друг-друга и учителей прямо на уроке ( и это я пишу про очень хорошую школу ). Родителей в школу тоже не вызывают , проблем у учителя будет столько , что ему проще стерпеть унижения.

    А про учителей с кнопкой или без автор зря пишет . Учителя — это просто невозможно тяжелая профессия , мне кажется намного легче быть нейрохирургом или даже врачом-онкологом. Быть учителем — это обрекать себя на вечную войну : с детьми , родителями , начальством . Кто-то скажет , ну зачем воевать , надо просто учить , а вы попробуйте — поучите своего ребенка самостоятельно , на сколько вас хватит ? Многие учителя выгорают со временем , многие уже сразу идут с маской безразличия на лице , хорошо зная , что их ожидает , кто-то пытается быть непоколебимым до самого конца , только этот конец , как правило тяжелейший нервный срыв .

    Я не учитель — я просто мама , но на мой , как мне  кажется , опытный взгляд , а нам  пришлось из-за работы сменить аж 4 школы , плохих учителей — мало , есть ужасные родители , которым очень нужны школы коррекции . Не учителя , родители взращивают своих чад , родители могут из ребенка -инвалида сделать полноценного члена общества , а из нормально ребенка — инвалида.

    А автору этих строк спасибо за добрую сказку , может быть когда-нибудь , в реальной жизни будут такие же интеллектуально развитые дети , добрые , с глубоким самосознанием . Нет , конечно они и сейчас есть , просто их так мало , что можно считать их погрешностью и пренебречь их количеством ,  и за каждым стоят их родители , которые не прикрываются работой или тотальной занятостью , а действительно любят и воспитывают своих детей , а не просто занимаются их обеспечением.

     

     

//

Комментарии

Нужно войти, чтобы комментировать.