Юрий Нечипоренко

Путешествие с превращениями

I ПОГРЕМУШКА
II ЧУДЕСА ИЗ ИНТЕРПОЛА
III ЗОЛОТОЙ ПЕТУШОК
IV БАЛ
V ООО «МИР ИНОЙ”
VI Е
VII БИБЛИОТЕКА БОГОВ

Москва 2011

Вместо предисловия

Я пишу эти строки в Греции, в Международном центре писателей и переводчиков. Передо мной – Бозбурун, Средиземное море, – а я вспоминаю Крым, море Чёрное, события пятнадцатилетней давности. С тех пор многое изменилось. Я перестал видеть будущее — самое время вспомнить о прошлом. Тем более, что он живо: опять заговорили о торговцах оружием, скандалах с банкирами… Корни всех событий там, в 90-х годах. Каждый теперь может вспомнить их по-своему. Я восстановил по памяти свою версию, и если где-то ошибся, прошу покорно простить.
Посвящаю книгу своим друзьям и подругам, без которых мне не удалось бы выйти из этих передряг.

Часть I. ПОГРЕМУШКА

Глава 1. Коктебель
«Шесть пуль, кожа –– как решето, а видный был мужчина –– тут, буквально на вашем месте лежал еще вчера. Как вспомню, сердце кровью обливается». Толстая тётка на пляже рассказывала нам эту историю, не сводя глаз с моего отца. Верно, она из тех, кто питается переживаниями других людей –– такие «вампирят» понемножку: выводят вас из равновесия и получают от этого удовольствие.

Мы только что приехали в Коктебель, бросили вещи в пансионате, вышли к морю окунуться –– и попали на разговорчивую тётку. Хорошие новости: в пансионате кого-то прошлой ночью пришили! Мы решили поехать в Коктебель, а не в Ялту, чтобы отдохнуть от шума городского –– и на тебе!

Что касается шума, то мы этой же ночью смогли оценить его сполна. В нашем номере, который выходил окнами на море, можно было танцевать до пяти утра –– музыка играла так громко, что казалось, мы находимся на дискотеке. Заткнули уши ватой –– не помогло: резонировали стены, ходуном ходили стекла в балконных окнах, дрожали кровати. Чтобы уменьшить звук, я набросил три одеяла, потом снял, потом опять накрылся –– и вдруг почувствовал, что с этими одеялами пропадают какие-то кусочки моего «я» –– без одежды и без одеял я уже не совсем я: кто-то другой вместо меня барахтается в кровати, накрывается с головой, чтобы не слышать эту всепроникающую музыку.
Я почувствовал себя, как в палате номер шесть, словно это не комната пансионата, а приют для помешанных. Меня вдруг обуял жуткий страх –– как вырваться отсюда? Отец тоже не мог заснуть –– мы решили пройтись, посмотреть, кто же это так сильно озвучивает наш номер. Прямо под окнами на территории пансионата расположена закусочная «Фелисита», она соревновалась всю ночь за клиентов с другими кабаками. Выпившие отдыхающие, приехавшие тратить свои денежки по ночам, тянулись с побережья к этим очагам музыки: люди сползались на звук. Чем громче звук, тем больше кайфа и посетителей –– закон кабака.

«Фелисита» –– деревянная веранда: столики и стойка под навесом. Когда мы туда заглянули, от силы звука барабанные перепонки взбесились. Как посетители могут разговаривать и заказывать выпивку? Как их слышат официанты? Здоровая деваха скакала тут в ажиотаже, как баскетболистка под кольцом на Олимпиаде в последние минуты матча, когда решается судьба медалей. Она махала руками и ногами с мягкой грацией пантеры –– словно Багира из мультфильма про Маугли резвилась тут, среди людей. На миг смолкла музыка –– деваха тут же отворила пасть и завопила «Давай- давай!» так пронзительно, что все предыдущие звуки нам показались сродни шуму песочных часов. Её визг произвел впечатление: мы быстро ретировались. Мы-то думали попросить сделать музыку потише. Но что наши просьбы по сравнению с желаниями этой черноглазой пантеры… Мы проходили здесь по разряду «старики и дети» –– хотя мой отец не старик, он в пиковые минуты развивает колоссальную энергию. Но сейчас он выглядел потухшим –– мы ехали сутки и хотели отдохнуть, вместо чего имеем ночь диких воплей под окном.

Отец сказал: «Это не дискотека, а дико-тека какая-то. Завтра иду к директору пансионата. Такого позволять нельзя!» Отец –– боец за справедливость. И хотя проку обычно от его борьбы мало, но он борется не ради победы, а ради процесса –– как в спорте, ему дает радость само единоборство, поединок, схватка.

В пансионате только и разговоров было, что про убийство отдыхающего. С утра за завтраком соседи рассказали подробности. Бедолагу обнаружили под утро –– он мок в ручье. Ручей обсажен кустами, раньше по его берегам прогуливались влюбленные парочки: слушали пение цикад и пыхтение ежиков. Сейчас ночные дискотеки привлекают такую прорву дикого народу, что кусты трещат от желающих справить нужду –– и пройти мимо ручья, не заткнув нос, невозможно.

Выстрелов никто не слышал, и это немудрено –– такая громкость не позволяет разобрать, стучит ли ударник или палят из пистолета. К тому же сейчас в моде петарды и китайские фейерверки –– мы и сами захватили с собой из Москвы ракеты, чтобы полюбоваться огненными иероглифами над ночным морем.

Поход к директору ничего не дал. Тот принял отца чуть не с объятьями, сказал, что сам борется с ночными дискотеками: арендаторы, которым он сдал землю под кафе, не хотят слушать ни его, ни милицию, ни указы муниципалитета. Они какие-то мафиози –– и милиция, видно, с ними в доле. Одна надежда — писать письма начальству в Симферополь, требовать комиссии. Директор дал отцу подписать пару писем и посетовал на то, что из Москвы уже год не переводят денег за отдых в «международном» пансионате –– платить зарплату сотрудникам нечем: вот и приходится сдавать территорию в аренду сомнительным лицам. Сам он, когда отдыхал в Абу-Даби, посещал не менее громкие дискотеки –– но весь гром кончался за дверью –– там права отдыхающих соблюдаются строго: иначе оскудеет поток клиентов.

–– Хитрый жук –– сказал отец после похода к директору –– сам себя высек: расписался в собственной беспомощности, неспособности обеспечить отдых в пансионате. Решает свои проблемы за счет отдыхающих, плачется про задержку зарплаты, а сам катает в Абу-Даби. Отдыхающие здесь делятся на «черных» и «белых» –– одни балдеют в тихой глубине территории в одноэтажных коттеджах, другие дергаются по ночам от грома мелодий в многокомнатных корпусах. Мы попали в «черные» –– ну что ж, попробуем танцевать в номере по ночам и спать днями: другого выхода нет.
–– Ты что, правда, будешь тут плясать?
–– Танцевать –– это фигуральное выражение. Здесь отличная библиотека, наберем книг, можем перемежать чтение с прогулками до утра. Потом пару часов сна, завтрак, пляж –– а после обеда вообще вредно выходить на жару –– тут-то мы и отоспимся.
–– «Если не можешь изменить обстоятельства –– измени свое отношение к ним».
–– Нам придется изменить не отношение, а образ жизни: это гораздо сложнее. Но говорят, спать днем очень полезно. Что поделаешь, если у дураков тут ночная жизнь? Знать бы раньше –– мы бы сюда не поехали: а раз уж приехали, надо отдохнуть с минимальными потерями. Это наш отдых и тратить его на борьбу с дураками мы не можем себе позволить.
–– А когда приедет Слава?
–– Мы его посвятим во все обстоятельства и примем решение.

Дядя Слава –– папин друг детства. Вот уже двадцать лет, с тех пор, как отец переехал в Москву, он отдыхает со Славой вместе. У Славы есть сын, мой ровесник –– Толя. Толик –– мой лучший друг, жаль только, что видимся мы раз в году. В этом году Слава с Толиком должны приехать в Коктебель с палаткой. Здесь очень просто можно поставить палатку на берегу моря, за турбазой и нудистским пляжем –– и жить в собственное удовольствие, купаясь в море и играя в пляжные игры: футбол и волейбол.

Играют вместе наши отцы с детства, выступали когда-то за школу и за город, потом отец играл за свой институт в Москве, Слава –– за свой в Донецке, так что опыт у них огромный. После завтрака мы пошли узнать, где можно поиграть в волейбол. Оказалось, пляжный волейбол здесь почти не развит, но зато на турбазе «Голубой залив» есть твердая площадка. Начинают играть на ней, когда спадает жара.

Играли там «навылет» –– и всякий раз побеждала команда, которая состояла из двух огромных дядек, я так и не понял, отдыхающие они или местные –– но по всему видно, профессионалы. Обоих звали Юрами, обоим было лет за сорок. Атлетическое сложение, четкий прием, точные и сильные удары –– как из пушки: на площадке им не было равных. Выглядели они очень заносчивыми и типами, ко всем относились свысока и даже позволяли себе шуточки над более слабыми игроками… Папу сразу оценили и брали во все команды, так что он не уходил с площадки –– но всё время проигрывал. Эти Юры играли вдвоем –– как в пляжном волейболе, и они побеждали команды по четыре, пять и шесть игроков. Сила команды определяется не лучшим, а худшим игроком. Если кто-то ошибается, команда противника на него начинает подавать и нападать –– и пиши пропало. Поэтому лучше двое сильных игроков, чем четверо сильных и один слабак –– «дыра».

После игры все пошли купаться. А мы побежали на ужин, чтобы получить с едой и порцию новостей о продырявленном отдыхающем. Эти новости нам заменили газеты и телевизор. Бедняга приехал отдыхать один, шатался по ресторанам и знакомился с барышнями –– его видели на пляже то с одной, то с другой. Может быть, из-за одной из них его и продырявили. А может быть, из-за денег –– он одевался как пижон, в ресторанах ни в чем себе не отказывал… У меня возникло ощущение, что этот несчастный тип уже превратился в нашего родственника –– так много мы о нем узнали за два дня.

Ну и что, что он жил в соседнем номере и сидел за нашим столом? Он был из тех, для кого играла эта дикая музыка, из-за кого Коктебель превратился в клоаку –– так сказал отец: раньше здесь можно было отдыхать, а сейчас это клоака, где нечего делать нормальному человеку –– всё устроено для «новых украинцев» и русских бандитов. Чего стоят одни объявления музыкантов: «Эту песню мы исполняем для ребят с Таганки». Или «Парни из Харькова дарят эту песню девчатам из Белгорода». И опять понеслась «Я убью тебя, лодочник…» Братва из Орехово заказала песню «Всё будет хорошо». Репертуар нам смертельно надоел. Уж ладно громко –– неимоверно пошло, за день узнаешь вкусы этих «быков» из Харькова и «тёлок» из Белгорода.

Утром приехали Слава с Толиком. Мы пошли в Тихую бухту, вдаль от шумного посёлка, и отдохнули, наконец, по-человечески. Там, у мыса Хамелеон, есть укромное место, где в море впадает ручей. Больше всего мне понравилась дорога туда через поле с такой высокой травой, что в ней можно скрыться всаднику! Словно мы оказались в каких-то джунглях и пампасах, на другом конце земли, в Америке, –– сразу вспоминаешь «Всадника без головы». Как я любил приключенческие романы –– проглотил всего Майн-Рида и Фенимора Купера! Реальность в книгах была ярче моей жизни. Но вот как раз настал момент, когда жизнь сравнялась с книгами по плотности событий. Я думал об этом, разглядывая мыс Хамелеон, который прозвали так за то, что он менял цвет в течении дня от голубого к золотому. Я поделился своими наблюдениями с Толиком и мы немного поспорили с ним. Он считал, что всё зависит от угла зрения, угла падения и отражения — никакой мистики, чистая физика…
На обратной дороге мы посетили могилу Волошина –– поэта-мистика, который жил тут еще до революции и проторил тропку отдыхающим в Коктебель. Когда-то здесь собирались лучшие поэты России, влюблялись и писали стихи. Теперь тут трещат кусты и «шумит камыш»… Что бы сказал Волошин, если бы узнал, во что превратилось его святилище!

Дядя Слава сообщил, что у него есть знакомые на Биостанции, расположенной по другую сторону горы Карадаг –– и мы можем в любой момент туда перебраться. Решили потерпеть еще пару дней –– а потом двинуть отсюда, если ситуация не изменится: папины идеи сна днем оказались нереальными –– мы просыпали завтрак и самое лучшее время для загара, утренние часы.

В тот вечер Слава с отцом дали первый волейбольный бой местным гигантам. Нашим удалось выиграть пару партий. На игру, как на представление, собралось поглазеть кучу народа. Волейбол в поселке пользуется популярностью. Большинство болело за наших: папа взял в команду пару пляжных красоток, которые отлично пасовали и принимали мяч –– за красоток пришли болеть их мужья, кавалеры и дети. Оказывается, уже месяц у этих Юр тут никто не мог ни разу выиграть, так что они чувствовали себя королями. Я смотрел на них и думал –– где они могут работать –– может, это офицеры спецназа или мастера спорта по скалолазанию? Физическая подготовка у них фантастическая: вдвоем они могли играть по три часа каждый день, ни разу не проигрывая!

Вдруг среди болельщиков я заметил знакомую –– пантеру Багиру, которая пронзительно орала «Давай-давай!» в кабаке «Фелисита». Она выглядела ещё эффектней, чем ночью: настоящая красотка из модного журнала… но и что-то дикое проглядывало в ней… Пантера прогуливалась тут гибкой походкой –– и обратила внимание на людские игры и забавы. В этот момент наши выиграли очко: отец пробил поверх блока. Он бил хитро –– удар был несильный, такой называют «плевком» –– но взять его очень трудно. Блок закрывает половину площадки, другую половину защищает второй игрок. Слабый удар выше блока в пустую зону, где никого нет, опаснее, чем пушечный удар в руки игрока. Этот мяч очень обидно проигрывать… Два Юры невзлюбили моего папу –– он не давал им выступить во всей красе приемов и мощных ударов, а навязывал свой стиль игры –– шутовской, дурашливый. Наши атлетические противники терялись –– злились, нервничали, бесились, а нервы –– худший враг спортсмена.

После проигранного мяча тот из Юр, что постарше, зыркнул злобно по сторонам, заметил Багиру –– и тут лицо его исказилось. Словно дракон на минуту проглянул сквозь черты человека –– и я не поверил своим глазам, своим ушам –– он зашипел, прямо как Змей Горыныч какой-то. Разве что огнем из ноздрей не пыхнул… Багиру как ветром сдуло. Я схватил Толика за руку и бросился к набережной, куда она могла пойти. Все встречаются в Коктебеле на набережной, это одна дорога, ведущая мимо ларьков и закусочных вдоль пляжа. Мы проталкивались между гуляющими, мимо торгашей и художников –– никаких результатов: Багира словно растворилась.

–– Ты куда? –– спросил запыхавшийся Толик.
–– Хотел тебе показать девушку моей мечты –– отшутился я –– и тут же натолкнулся в толпе на светловолосую Лерку-дылду из нашей школы. Лерка классно играет в теннис –– мы вместе как-то играли в большой теннис на стадионе «Динамо». Оказалось, она отдыхает здесь с бабушкой «на частном секторе» уже не первый год. Лерка прекрасно знает таких же старых постояльцев и фанатов Коктебеля –– но с каждым годом их становиться всё меньше: громкая музыка и пьяная публика привлекают одних и отталкивают других.
–– Вы были в чайном домике? –– спросила Лерка.
–– Нет.
–– Это единственное место, где собираются приличные люди.
–– Пойдем на них полюбуемся!

«Приличными людьми» оказались Леркина бабушка с подругой и несколько скучающих дамочек, которые слушали романсы какого-то лысого хмыря, который бряцал на фортепьяно и что-то жалобно голосил. Остальная часть публики смотрела американский боевик по НТВ. Боевик шел без звука –– всё забивал хмырь своим воем. Телевизор стоял на пианино –– и нас забавляло соединение драк на экране и тоскливого аккомпанемента. Мы заказали по чашке чаю и куску торта и стали обмениваться с Лерой последними новостями. Лерина бабушка и её подруга –– огрызок местной знати –– вступили в разговор:
–– Мы живем на отшибе –– и то слышим ночные вопли –– парочки после танцулек взяли за привычку визжать и орать, по ночам машины шастают к «Проклятой слободке».
–– «Проклятая слободка»?
–– Это несколько дворов, которые стоят на краю поселка, под горой –– у автостанции. Раньше там жила одна большая семья, пьяницы и хулиганы –– но по крайней мере свои, можно было на них найти управу: кто-то учился с их детьми в одной школе, с кем-то они вместе работали. Однажды вся семья куда-то снялась: собралась и пропала, соседи надеялись вздохнуть свободно –– но на их место наехали люди новые –– из обслуживающих эти закусочные на набережной –– тут и началась ночная жизнь, закрутилась карусель: что-то к ним привозят, увозят. То ли там бандитская малина, то ли подпольная фабрика –– в общем, творятся там нехорошие дела –– в поселке про это знают, но не хотят связываться.
–– А милиция?
–– Милиция занята рэкетом –– она «берет» только тех, на кого её науськивают и прикрывает тех, кто ей платит. Старается «стричь» отдыхающих –– и не обидеть киевского ОМОНА, которого здесь все боятся.
–– Что за ОМОН такой?
Словоохотливая тётка показала глазами на четырех угрюмых парней в защитной форме, которые зашли в чайную. На пятнистой форме черные нашивки –– череп с костями и надпись «Беркут». Но вели себя мрачные типы тихо: заказали чай с тортом и присели в углу, поглядывая то на пианиста, то на телевизор.

Нам не терпелось переварить новости. Мы спросили разрешения пойти погулять с Лерой. Нам велели доставить её домой не позднее десяти вечера. Мы вышли на набережную. Стемнело. Художники расставили свои картины, разложили украшения и подсвечивали их фонариками. Центральное освещение в поселке отключили –– и каждый теперь носил свой маленький свет. Художники были похожи на светлячков, а отдыхающие, что роились вокруг фонариков –– на мотыльков. Лица ночных красоток возникали из тьмы, разглядывали, сверкая глазками, украшения –– и исчезали.

Каждый зарабатывал, как мог. Кто-то предлагал смотреть в подзорную трубу на Венеру. В трубе планета казалась с вишнёвую косточку величиной. Мы с Толиком прошли провожать Леру. Я рассказал друзьям про свои наблюдения: о визжащей Багире, о её страхе перед волейбольным драконом Юрой и про отдыхающего, которого продырявили шестью пулями. Мы шли по пустому поселку и любовались звездами. Лера жила довольно далеко –– мы завернули раз, другой, третий –– и вышли к горке. Вскарабкались на вершину –– и увидели залив, вдоль которого шла огненная шумящая полоса, –– там гремели дискотеки и визжали девчонки.

Когда мы возвращались домой, то заблудились –– повернули не туда и опять вышли к горе, но уже другой. Здесь поселок кончался, за заборами лаяли псы, в небе висел тонкий серп месяца. На проселочной дороге стояла машина с потушенными фарами. Мы пошли к ней –– она ослепила нас светом, мигнула фарами. Стало не по себе –– мало ли кто сидит в этой машине? Особенно после рассказов про «Проклятую слободку» и безнаказанность бандитов в Коктебеле… Но, с другой стороны, кто будет связываться с подростками, что взять с такой мелюзги, как мы?

Когда мы прошли мимо машины, я узнал шофера. Это был надменный Юра-дракон с волейбольной площадки, тот самый, что гаркнул на Багиру! Меня осенила мысль:
–– Может быть, машина тут специально стоит, чтобы требовать с заблудившихся провожающих мзду? На правах местных бандиты могут грабить незадачливых отдыхающих… Схема простая –– какая-нибудь деваха служит наживкой, её провожают толстосумы, а их потрошат местные «барыги». За девушку получить по морде –– дело известное, и использовать такой расклад для наживы легко. Продырявленный бедолага из пансионата мог стать жертвой такой истории. Но почему его нашли вдалеке отсюда?
Толик подумал и сказал:
–– Пансионат –– место, в котором легче всего замести следы. Где много людей, много следов, легко скрыть «концы». Сбросил тело в ручей –– и спокоен. Здесь же могли проследить по протекторам следы от машины, собака могла взять след бандитов. Тут рядом их гнездо. А там, среди десятков машин, которые подвозят ночью девчонок и выпивку в закусочные, на асфальтовых дорожках кто найдет нужный след?
–– Милиция, если бы даже хотела искать, пошла бы по ложному пути –– приписала преступление «разборке» в пансионате.

Как проверить эту версию? Какая-нибудь деваха типа Багиры может быть подручной у бандитов. Не служит ли она «наживкой», эта «Давай-давай»? Любопытна была её связь с Юрой-драконом. Меня эта история интересовала всю больше.

На следующий день мы потратили всё утро с Толиком на прочесывание пляжей. Багиры не было. Она появилась только перед ужином. Прошлась по набережной танцующей походкой –– и остановилась на нудистском пляже, в конце поселка. Сбросила платье –– и голышом вошла в море –– только мы её и видали: плавала она прекрасно, почти час пропадала среди волн. Настало время нашей встречи с Лерой, Толик побежал за ней в чайный домик, и когда они вернулись вместе, Багира всё еще плескалась в море. Солнце садилось, облака играли оттенками розового цвета –– и она там видно, млела, любуясь закатом. Лерка вызвалась с ней познакомиться. Нам было неловко, что наша девчонка пойдет на нудистский пляж и будет там болтать с какой-то бандиткой: но она сама так захотела, а иного пути получить информацию «из первых рук» не предвиделось.

Мы сидели довольно далеко от моря, на холме, так что Лерка превратилась в маленькую фигурку, вроде шахматной пешки, когда сбросила платье рядом со шмотками Багиры и вошла в море. Вышли они одновременно –– и разговорились. Как потом рассказала Лерка, Лена (так звали Багиру) оказалась контактной, сразу начала что-то «нести» незнакомой девочке. Разница была между ними года три, эта Багира недавно окончила школу –– но как же она отличалась от нас!

Первым делом созналась Лере, что входит в море, приняв «колеса». Одна таблетка –– и можно чуть ли не пару часов махать руками, плывя на закат. Так же и танцует –– слопав пилюлю, превращается в автомат, который может дрыгаться ночь напролет, скакать, как заведенный. Иное дело, что потом надо в два раза больше времени приходить в себя –– спать и болеть: но что это в сравнении с кайфом для наркомана! Лена эта состояла из испорченности и открытости –– сразу стала хвастаться Лере, что у неё есть настоящий дамский револьвер, которым она отгоняет не в меру ретивых поклонников.

Она была, видно, не совсем нормальной: всё рассказала о себе первой встречной. Может быть, она находилась «под кайфом», или ей не хватало друзей здесь, а Лера ей так приглянулась? Она была очень высокого мнения о себе, считала всех на курорте «чернью» и сетовала, что тут нет личностей, с которыми было бы общаться, равновеликих ей. Во всех её действиях была какая-то чрезмерность. Но это мы всё узнали потом, а тогда они с Лерой натянули платья и смылись с пляжа, быстро растворились в толпе, гуляющей по набережной –– нам стало не по себе.

Когда Лера объявилась в чайном домике и поведала, что ей удалось узнать, её слова превзошли наши ожидания. Лена, как я и подозревал, жила в «Проклятой слободке» –– за ней приглядывал дядя, потому что папа Лены погиб при невыясненных обстоятельствах (верно, пристрелили бандиты…) Мама изредка её навещала, проводя жизнь в удовольствиях и развлечениях. Вместе с Леной жила куча двоюродных братцев –– «чушки болотные», как она их сама назвала: кто-то промышлял воровством, кто-то работал на побегушках в закусочных, так что Лена не имела с ними ничего «духовно общего». Она их терпеть не могла, жаловалась, что «чушки» прозвали её «Ленкой-пенкой» и всячески издевались над ней.

Лена в этом «духовном вакууме» воспылала пылкой любовью к Лере и предложила ей на следующий день сфотографироваться на фоне коктебельских гор в карнавальных одеждах: у неё был обширный гардероб и куча украшений. Она увлекалась фотографией и имела выходы на модные журналы –– нашу Леру поманили славой. У какой девушки голова не пойдет кругом от предложений стать фотомоделью и получать кучу денег только за то, что ты такая есть, за позы и движения в фешенебельных нарядах?

Лера согласилась, хотя ей и было понятно, что иметь дело с Леной опасно. У Леры хватило ума оговорить, что на съёмку её будет сопровождать приятель –– имелся в виду Толик. Лена потребовала, чтобы его не было во время работы: он может только прийти и уйти. Время съемки –– предзакатное, место –– за нудистским пляжем, в одной из мелких безлюдных бухточек по дороге к мысу Хамелеон.

Толя должен был отвести Леру в бухту к шести часам и забрать в восемь, когда начинало темнеть. Мы надеялись, что за два часа Леру не очень утомит общение с Леной. Оказалось, эти надежды были напрасными. Когда Толик доставил Леру в наш «командный пункт» –– чайный домик, её била крупная дрожь.
Лена предстала перед ней во всей красе –– она предложила Лере сняться голышом, назвав это «эксклюзивом» и пообещав кучу денег. Когда та не согласилась, стала ей угрожать револьвером. Дело могло кончиться плохо, если бы Толик не караулил всё это время неподалеку –– и не прибежал на Лерины крики. Лена сразу стала шёлковой, перевела всё в шутку, захотела сфотографировать и Толика, потом предложила ребятам какую-то жвачку, от которой у них сразу же закружилась голова –– им хватило ума выплюнуть эту дрянь и дать деру: к бухточке уже спешила машина с «чушками болотными». И что они могли там устроить, один чёрт знал.

Моя невинная схема с провожанием была неполной: Багира была способна «раскрутить» клиентов и в ущелье, на природе, где в засаде находились «братцы». Она была скорее невменяемой, чем бандиткой, или новым типом бандитки –– она даже и не думала ничего скрывать –– хвасталась и бравировала своим поведением, будучи уверена, что дядя и друзья мамы её вытащат из любой истории. Она как будто сама нарывалась на наказание –– так малое дитя капризничает и испытывает терпение взрослых, пока его не приструнят. То, чем она занималась, попадало под кучу статей: «ношение огнестрельного оружия», «распространение наркотиков» и прочее. Она ли застрелила того беднягу или это постарались её братики?

Эти все рассуждения пришли мне в голову потом, а тогда, в чайном домике, мы были заняты одним –– строили планы, как отомстить Багире. Лере было мерзко, мы жалели, что втянули её в «историю» –– но для других ребят, менее осторожных, всё могло кончиться плачевно. Надо было что-то устроить, испортить беззаботную жизнь красотке «Давай-давай», которая разрушала и портила все, к чему не прикасалась.

Главное в этой истории –– выйти сухими из воды: мы не хотели связываться с её братьями и дядьями, с коктебельской милицией, которая могла быть ими прикормлена. Почему эти «будочники» не следят за тишиной, не исполняют своих прямых обязанностей –– дело тут не чисто! Надо смываться из Коктебеля. Мы уже и так засветились. Лере опасно было здесь находиться –– её могли украсть: по прихоти Багиры, или потому что она слишком много знает… Выяснять отношения в этом гадюшнике –– не наше дело. Нам надо нанести им удар, отомстить за те мерзости, которые они тут устраивали. В каждой клоаке есть свои царьки, вожди, в общем, своя клика, –– кто верховодит. В Коктебеле мы встретили таких людишек. Они получат от нас сюрприз.

Мы решили потребовать от взрослых немедленного отъезда на Биостанцию, в поселок Курортное, которое находилось по другую сторону Карадага. День на сборы –– и прощай, Коктебель. Взять с собой Леру с бабкой, припугнув ту кое-какой информацией. И напоследок, в ночь перед отъездом, устроить «шухер» в их гнездышке. Для этого у меня кое-что было в запасе.

На следующий день мы с утра сходили в библиотеку –– и в энциклопедии «Стрелковое оружие» нашли тот револьвер, которым угрожала Багира: модель Лефоше, середина Х1Х века, калибр 5 мм, стреляет шпилечными патронами. Красивая вещица, опасная антикварная игрушка –– сейчас такой револьвер мог стрелять патронами от мелкокалиберной винтовки или дробью. И как такая прелесть попала в лапы идиотке? Оружие липнет к бандитам, видно у них револьвер Х1Х века считается тоже изыском и какой-нибудь вор в законе вполне мог подарить своей «крале» такую вещицу.

Нам удалось уговорить отцов смыться отсюда, хотя они за время наших приключений уже успели снискать себе волейбольную славу и сдружиться с играющими красотками. Лериной бабушке мы намекнули, что провожая Леру домой обнаружили, как за ней следили ребята с «Проклятой слободки». Бабка решила немедленно драпать из Коктебеля. Лерку мы стерегли целый день вдвоем с Толиком –– вместе были на пляже, ходили в дом Волошина, сидели в чайном домике. Багира не попадалась. Засветло проводив Лерку к бабушке, мы принялись за выполнение плана. Отцы наши решили напоследок загулять: купались с волейболистками или плясали в дискотеке –– нам не мешали.

Мы с Толиком разделились и вели наблюдение за «Проклятой слободкой» и верандой «Фелисита», где любила бывать Багира. После двенадцати ночи Багира появилась в кабаке. Как всегда, начала орать свое «давай-давай», вела себя вызывающе. Нашла жертву –– толстяка, который попрыгал с ней козлом, угостил выпивкой –– вот они уже собрались выйти погулять… Я ожидал, что они двинуться к слободке –– но тут началась полная фигня. В кабак заявился мой отец.

Я не верил своим глазам. Отец мой обычно не берет в рот спиртного –– но тут он явно был «под шафе». Видно, волейболистки плохо повлияли на него. Увидев Багиру, вперился в неё и загудел басом: «давай-давай». Не знал, с кем шутит! Та сразу бросила толстяка и повисла на шее отца. Обняла –– и вместе они стали кривляться, как ненормальные, под дикую музыку. Папка мой –– славный плясун, он выделывает в танце немыслимые финты… Он нашёл партнершу себе под стать. Багира, видно, осталась в его памяти как вызов, как заноза в Коктебеле –– и напоследок он пришел показать свои способности перед девчонкой. Короче, этот идиот выплясывал с ломающейся наркоманкой так, что все вокруг перестали танцевать и стали им аплодировать.

Дальше –– наработанная программа. Утанцевавшись, отец потащил Багиру на море и стал читать ей стихи. А она –– ему. Между ними разгорелась такая страсть, что я испугался за отца. Но он с честью выдержал экзамен. Как я потом узнал, от её стихов у него заболел живот. Когда пошел её провожать, с полдороги убежал домой, извинившись. И слава Богу –– иначе он мог попасть в переделку! Я дошел за Багирой до «Проклятой слободки», прячась за деревья. Её поджидала машина. Оттуда вышел Юра-дракон и устроил ей разнос. Из разговора я понял, что каждый шаг Багиры ему был известен. Он знал, что она дурачилась с Леркой.
–– Ты связалась с малолеткой! Зачем хвасталась револьвером? Не умеешь обращаться с оружием –– отдавай!
–– Подарок не отнимают! Это насилие!
–– Давно пора эту игрушку выбросить в море, мы из-за тебя тут все сядем!
–– Кто сядет, у тебя вся милиция в кармане!
–– От того, что я им плачу, неизвестно, кто в чьем кармане: они в моём или я –– в их. Когда им надо будет отчитаться, они нас сдадут. Ты не понимаешь, что устроят родители, если вздумают, что их детям дают «колёса».
Мы с Толиком оставили родных выяснять отношения, и тихо отползли от машины. Слава Богу, пронесло! Задержались на минуту у «Проклятой слободки» –– и дунули домой.

Отец сидел в номере злой.
–– Ты где пропадал?
–– Тебя искал.
–– Полтретьего ночи, а ребёнка все нет!
–– А ты где был?
–– У меня заболел живот.
–– Пить надо меньше!
–– Как ты разговариваешь с отцом!

Мы лаялись недолго –– собрали вещи, прикорнули под звуки «Всё будет хорошо» и пошли на автостанцию. Там нас уже поджидали Лера с бабушкой и Толик с папой. Над Хамелеоном вставало солнце. Море было изумрудным. Подошел автобус. До отправления оставалось десять минут. Мы с Толиком отпросились «на минутку».
Надо было сделать всего ничего: пробежать через пригорок, и чиркнуть теркой о привязанные к забору «спички для разжигания огня в трудных условиях». Когда мы сели в автобус, и он лихо взлетел на холм, нам стали салютовать китайские фейерверки и взрывпакеты, привязанные по периметру забора «Проклятой слободки». Уезжали мы с музыкой…

Прощай, громкий Коктебель! Из домов «Проклятой слободки», как тараканы, побежали «братцы», дяди и племянники… Я пытался разглядеть: нет ли среди пляшущих вокруг пламени фигурок девушки с грацией пантеры?

Часть II ЧУДЕСА ИЗ ИНТЕРПОЛА

Глава 1. Москва

Кончалась вторая четверть, начинались праздники и каникулы. Я спешил на тренировку по теннису. Шел снег. На улице на меня налетела какая-то девица: выскочила из соседнего дома, как пушечное ядро. Не успел увернуться –– мы схватились друг за дружку, чтобы не упасть. Поднял глаза –– и обомлел: я держался за Лену-Багиру, ту самую, с которой мы расстались в Коктебеле. Последний раз я её видел, когда она плясала вокруг огня в «Проклятой слободке» –– как туземка вокруг костра.

Вот так встреча! Слава Богу, Багира не узнала меня –– мельком видела пару раз, вряд ли запомнила. Отца, конечно, не забыла –– он с ней танцевал. И наверняка помнила Леру –– они провели вместе часа три. Багира была опасна. Надо срочно предупредить папу и Леру. Впрочем, отец жил далеко отсюда –– а Лера… Лера в соседнем доме. Все эти мысли у меня прокручивались в голове по дороге на тренировку. Мы с Багирой пробормотали друг другу извинения –– дальше она понеслась через парк к метро –– а я побежал за трамваем.

Вечером я зашёл к Лере.
–– Ты знаешь, кого я видел сегодня?
–– Кого?
–– Багиру.
–– Кого-кого?
–– Ну эту бандитку, «Давай-давай» из Коктебеля.
Лера расхохоталась:
–– Какая она бандитка, что ты придумал! Я давно уже с ней помирилась, она тут рядом работает бэби-ситтером.
–– Каким сеттером?
–– Не сеттером, а ситтером –– так называют тех, кто сидит с детьми, пока родителей нет дома.
–– Няня, что ли? Да я бы ей не доверил детей своих врагов!
–– Вы тогда в Коктебеле нагнали страху на нас с бабушкой, выдумали Бог весть что, потом сожгли людям забор –– и смылись. Детсадовские забавы. Я не хотела тебе говорить раньше, чтобы не разочаровать. Мы встретились с Леной в Москве, она мне рассказала, как вправду было дело. Никакая она не бандитка, просто дядя ей устроил там настоящую тюрьму, следил за всеми её движениями, вот она в знак протеста и разыграла из себя невменяемую. Здесь живет тихо, с мамой –– дает уроки английского языка детям, гуляет с ними…
–– А наркотики?
–– Она нас разыгрывала, изображала «пиратку» от скуки в Коктебеле. Плавает она прекрасно и без допинга, танцует классно, сочиняет стихи –– ты не представляешь, какая она одарённая!

От Лериных слов у меня ум за разум зашел. А как же револьвер, Продырявленный отдыхающий, подкупленная милиция?.. «Колёса»… Концы с концами не сходились в новой версии событий. Конечно, я мог слишком «накрутить» своих друзей, приписать преступление тем, кто его не совершал, пойти по ложному следу… Мог спутать торговцев, которые платили дань милиции с бандитами. Ладно, об этом подумаем потом, а сейчас важно получить от Леры информацию. Я не верил в искренность Багиры –– может быть, она и не такая преступница, как мы её представляли –– но уж и не такая паинька. Лера попала под влияние Багиры –– поэтому всё выворачивалось наизнанку.

–– А откуда у неё револьвер?
–– Если бы ты побывал у них дома, ты бы не задавал таких вопросов –– у них вся обстановка антикварная, все вещи –– раритеты, не позже ХIХ века! Револьвер –– безделка, причем обычная для дам в прошлом.
–– Как же закон о хранении оружия?
–– Законы пишут для того, чтобы оградить знать от черни. Чернь обязана исполнять законы: её иначе не обуздать, а знать живет не по закону, а по чести.

Таких слов от Леры я не ожидал. В Коктебеле я впервые услышал от неё –– тогда с осуждением –– пересказ идей про «чернь» и «знать». Сейчас это стало для неё символом веры. Лера увлекалась новой теорией –– надолго ли? В теннисе она легко воспламенялась, впадала в экстаз на площадке, когда выигрывала –– и быстро затухала, когда начинала проигрывать…

Лерины волосы –– цвета соломы. Её в доме так и называли ласково: «соломка». «Зажглась соломка» –– когда Лера с горящими глазами старалась доказать свою правоту в споре или чем-то увлекалась. «Промокла соломка» –– когда Лера плакала, не добившись своего.
–– Откуда же у твоей подружки столько антикварного барахла?
–– Это не барахло, а наследство. У неё в предках –– настоящие князья, прапрадед присоединил Крым к России, его портрет в Третьяковке висит.

Теперь модно отрывать дворянские корни: отпрыски дворянских семей ищут следы былой славы, рисуют свои генеалогические древа, удостоверяют родословные по справочникам и спискам. Об этом рассказывал, смеясь, отец –– у него была куча подруг, которые вдруг оказались дворянками и начали щеголять титулами, как новыми нарядами. Для девицы отличное подспорье –– обнаружить, что она из дворянского рода: может, кто увлечется титулом, как богатым приданым –– и женится? Титул увеличивает «ликвидность» девушек, как говорил, шутя, отец. Он с мамой живут отдельно, в разводе, так что опасность заиметь мачеху голубых кровей у меня была. Такая перспектива не очень радовала. Не хочется иметь ничего общего с теми, кто считает тебя человеком второго сорта. Честь может у человека быть –– и может отсутствовать независимо от титула. Но разве Лера эта способна понять сейчас, когда она ослеплена величием подруги? Если кто-то себя мнит барином, то найдется и тот, кто будет чувствовать себя лакеем. Багира примерила новую шкуру –– теперь это уже не разбитная наркоманка, а юная аристократка.

–– А где работает её мама?
–– У мамы есть влиятельный друг –– он помогает ей.
–– То есть она –– дворянка-содержанка?
–– Это не нашего ума дело.
Лера защищает новую подругу и не верит моим словам. Она перешла на сторону противника –– превратилась из напарницы, помощницы в сторожевую собаку, которая не даёт проникнуть в тайны Багиры. Грустно сознавать, что тебе не доверяют. Как бы опять обрести в глазах Леры вес? Сведение на нет успеха в Коктебеле уронило меня в её глазах. «Сожгли забор людям» –– вот результат работы ума, переживаний, риска…

Можно ли узнать правду о том, что произошло в Коктебеле? После наших приключений мы провели еще недельку вместе на Биостанции, потом Лера с бабушкой уехали в Москву. Бабушка! Она имеет подруг в Коктебеле. Вот кто мне нужен! Я спросил о здоровье бабушки.
Лера махнула рукой:
–– Лучше сам её расспроси.
Бабушка жила по соседству –– и обрадовалась моему визиту. Для неё я так и остался защитником и спасителем Леры от поселковых хулиганов –– мы видели происшествие в одном свете.
–– Софья Анатольевна! Я слышал от друзей, которые отдыхали с нами в Коктебеле, что там что-то случилось в «Проклятой слободке». Какой-то взрыв, или перестрелка –– врал я самозабвенно. Помнится, у вас там была приятельница, не могли бы Вы ей написать или позвонить –– для меня это важно, потому что я встретил кое-кого из той слободки в Москве…
Бабушка насторожилась. Нехорошая компания, от которой она защищала Леру на юге, перебралась в Москву?!
–– Да, конечно, я позвоню своей подруге и обо всём расспрошу.
О таком ответе я мог только мечтать. Тревожность –– замечательное качество бабушек. Стоит почувствовать угрозу детям или внукам –– как бабушки сразу «делают стойку».

Софа посмотрела на часы. Было уже девять.
–– Можно позвонить прямо сейчас, льготный тариф начинается после девяти.
Бережливость –– еще одно качество Софы, общее для всех бабушек.
Она тут же позвонила и узнала, что «Проклятая слободка» сгорела дотла: пожарные её не могли потушить, потому что там был целый склад спирта и боеприпасов. Пожарище оцепили омоновцы, потом затеяли расследование –– но так никого и не нашли: обитатели «слободки» вовремя смылись.

Это было слишком сильно. Такого продолжения я не ожидал. В свете этих фактов становилось понятно, почему Багира сейчас прикинулась паинькой –– «замела следы» и «легла на дно».

Я не стал сообщать Лере последних новостей –– с этим прекрасно справится её бабушка –– она узнает всё «из первых рук» и, может быть, пожалеет о спесивом разговоре со мной. Положение дел требовало размышлений: склад оружия –– дела, дела-а! Мне одному уже историю не распутать –– нужно привлекать специалистов, профессионалов. Мы с Толиком тогда думали, что встретились с любителями, поселковыми хулиганами и придурочной барышней. В свете новых фактов ясно, что речь идет не о бандитах и хулиганах, а о чем-то вроде команды террористов.

У нас есть друг Сережа, частный детектив –– он бы, пожалуй, мог дать дельный совет. Я позвонил отцу и предложил встретиться завтра. Обычно он проводит со мной субботу или воскресенье, но иногда мы видимся и в будние дни по вечерам: у отца каждый вечер праздник –– всё время где-то открываются выставки и проходят концерты, всюду его приглашают. Отца обуревают разные страсти, он интересуется искусством и спортом, занимается наукой –– имеет сто друзей вместо ста рублей и разрывается на части: бежит сразу в несколько мест каждый день.

Я спросил отца, будет ли дядя Сережа-детектив на той выставке, куда он меня поведет. Сам я на эти выставки ни за что бы не ходил –– по-моему, друзья отца просто не умеют рисовать, от этого и выпендриваются. Но есть странные любители такого искусства, и попадаются среди них самые разные люди –– вот и Сережа-детектив попался. Хотя он имеет травму позвоночника –– еле переставляет ноги, но поспевает на своей потрепанной иномарке всюду, куда надо –– и работает по двадцать часов в сутки.

Папа рад услужить: он сообщил дяде Сереже о наших планах и желании его повидать, дядя Сережа заехал за нами на выставку –– и мы оказались у него дома. Когда отец вышел помыть руки, я протянул детективу листок бумаги с кратким рассказом о наших приключениях в Коктебеле и появлении Багиры в Москве. Он просмотрел бегло листок, тут же сжег его в пепельнице и сказал:
–– Завтра за тобой заедет Виталий Петрович. Жди его у подъезда в шесть вечера. Он даст тебе дельный совет.
Тут появился отец. Он услышал последнее слово и переспросил:
–– О чем совет?
–– Твой сын спросил, может ли частный детектив пользоваться информацией с Петровки и советами следователей.
Я навострил уши. Дядя Сережа сообщал важные сведения.
–– Детективы ниоткуда не берутся. Обычно они уходят по тем или иным причина с той же Петровки. «Своих» знают как облупленных –– поработаешь, потрёшься лет десять бок о бок –– и поймешь, чего тот или иной специалист стоит, какие у него сильные и слабые стороны. Всё основывается на доверии. Если ты оставил в органах хороший след –– для тебя открыты все компьютерные базы. Потому что ребята знают –– завтра они так же точно могут уйти, или их «уйдут». Взаимопомощь и поддержка здесь –– главное. Сыщики и детективы – одна компания, один чёрт. Нам вместе противостоят охранники и провокаторы. Сыск сейчас не в чести: в чести «охранка». Но мода эта скоро пройдет, и частные детективы смогут вернуться на места прежней работы.

Это было как раз то, что меня интересовало. Дядя Сережа доверил наше дело верному человеку.

Верный человек оказался лысым дядькой, чем-то напоминающим Гудвина, «волшебника из Изумрудного города». Виталий Петрович подвез меня к Петровскому парку и предложил прогуляться. Выслушал внимательно и сказал:
–– Эти люди нам известны. Про Коктебель знаем. Крымские коллеги «вели» их там, дело шло к поимке –– и этому помешал твой сюрприз. На будущее имей в виду: самодеятельность у нас не приветствуется. Но так или иначе, эта компания уже не раз ускользала из наших рук –– видно, они имеют мощных покровителей и хорошие источники информации. О наших встречах никто не будет знать, кроме меня. Ты не должен «светиться» сам –– в этом смысле в Коктебеле у тебя была правильная тактика.
Тут я даже покраснел и сглотнул комок в горле. Меня похвалил профессионал! Виталий Петрович продолжал:
–– Но теперь нам от тебя не надо никакой самостоятельности! Ты уже и так наломал дров…
Вот так-то! После похвалы сразу «по шее»!
–– А что мне делать?
–– Если Лера «завязла», то её надо защищать –– и добыть информацию. Нас интересует круг общения Багиры. Сведения о Коктебеле следует «спустить на тормозах» –– не драматизировать ситуацию. Бабушке Леры скажи, что склад гранат –– это слухи, на самом деле это был склад петард. Мол, ты навел справки.
–– Но тогда Лера мне не будет доверять!
–– Она тебе и так не доверяет. Веришь в того, с кем дружишь. Багира для неё сейчас больше чем подруга –– идол для поклонения. У девочек так бывает, они могут влюбляться в актрис, поклоняться эстрадным звездам… Гораздо хуже будет, если до Багиры дойдут сведения от Леры о твоих розыскных действиях –– тогда она тебя «высветит» и ты попадешь в зону риска. Но в любом случае я должен сказать, что мы имеем дело с непростыми людьми. И речь идёт не об исходящей от них физической угрозе…
Я давно присматриваюсь к этой семейке, это –– самый сложный случай в моей практике. Они не оставляют улик и их нельзя привлечь к ответственности ещё и потому, что они действительно не совершают преступлений. Вокруг них творится черт знает что –– но сами они выходят сухими из воды. К ним нельзя придраться, на них вроде бы не за что и заводить уголовное дело. Они попали в наше поле зрения через «накопитель контактов», это новая программа, которая суммирует связи всех преступников. Ты с компьютером дело имел?
–– Конечно!
–– Вот и отлично, значит ты сможешь разобраться. Преступление похоже на ядерную реакцию: какой-то круг общения и человеческих контактов в результате необычного события распадается, как атом –– из него вылетают частицы. Это свидетели инцидента –– родные, друзья, сослуживцы, одноклассники –– все, кто как-то общался с преступниками и жертвами. Если собрать всех этих людей –– несколько десятков человек в каждом уголовном деле, поместить их в память компьютера и делать так на протяжении нескольких лет по всем инцидентам, обнаружится, что некоторые люди слишком часто оказываются вблизи преступлений.
Эта семейка была «отфильтрована» программой, и мне поручено наблюдение за ней. Тебе повезло: дядя Сережа –– мой друг, он знал об этом деле. Над задачей этой бьётся целая группа, мы работаем в контакте с Интерполом: эта программа дала уже любопытные результаты в разных странах. Но об том поговорим в другой раз, если тебе интересно.

Смеркалось. Прошел почти час с начала нашего разговора. Виталий Петрович отвез меня домой, оставил номер телефона и сказал:
–– Чуть что –– звони, держи в курсе.

Дома я первым делом заглянул в энциклопедию, прочел статью про ядерную реакцию. Ничего не понял –– потом сообразил: отец же это знает! Позвонил ему домой –– ответил нежный женский голосок:
–– Он скоро будет, что передать?
Отец жил в коммуналке, я знал голоса всех его соседей: этот был новым. Дамочка спросила, что передать –– значит, имеет отношение к отцу. Я сказал, ничего особенного –– и повесил трубку. Через час отец объявился сам. Конечно, эта тётка ему передала о моем звонке. Я заявил, что интересуюсь ядерной реакцией –– он сразу зажегся и предложил завтра встретиться. Отец ищет любой повод, чтобы увидеться со мной лишний раз –– чувствует вину, что не живет с нами.

Когда на следующий день я приехал к отцу, дверь открыла… Багира. Из-за её плеча раздалось:
–– Я давно хотел вас познакомить, вы уже как-то встречались.
Возникла неловкость. Мы протянули друг другу руки. Багира пошла заваривать чай. Я не мог прийти в себя. Сидел против отца и соображал: как же я раньше не догадался –– он говорил про Дворянское собрание, про танцы, на которые он ходит –– и Лера говорила про балы, на которые её водила Багира. Вот где они «снюхались» –– около дворян…

Отца его подруги затащили к дворянам, там он встретил Багиру –– и, не зная о наших подозрениях в Коктебеле, затеял с ней роман. Это он нашел ей место бэби-ситтера у наших общих знакомых –– тут уже появилась и Лера. Багира была покорена энергией и связями моего отца –– и вот она уже разливает чай в его холостяцкой норе и отвечает на телефонные звонки.

С таким обострением ситуации я не предвидел столкнуться. Запрет на знакомство с Багирой был нарушен. Под ударом оказался отец. Всё летело в тартарары. Единственный плюс –– информацию о Багире можно получить из первых рук. Я стал приглядываться к ней. Летняя пантера превратилась в милую кошечку. Она бросала на отца нежные взгляды, разве что не мурчала. Во время нашего разговора про ядерную реакцию не проронила ни слова. Мы еще немного поболтали, и я поехал домой. Перед отъездом, улучив минуту, когда Багира вышла на кухню, набрал номер телефона Виталия Петровича:
–– У меня новости.
–– Через полчаса у Савёловской. Жди на остановке троллейбуса.

Прощаясь, я сказал отцу:
–– Я не всё понял про реакцию, можно завтра приехать к тебе на работу после школы?
Он был вне себя от радости:
–– Отлично, обедаем вместе.

Виталий Петрович подвез меня до парка, внимательно выслушал.
–– У нас появился отличный информатор –– пошутил он. Жаль терять. Но ничего не поделаешь. Отец должен уехать. Есть у него родные вне Москвы?
–– Тётя в Муроме.
–– Вот к этой тёте вы и пойдёте, –– в рифму сказал Виталий Петрович, –– вернее, поедете вместе со мной. Завтра пятница, выезжаем в семь –– в десять вечера будем на месте. Мать-то отпустит? Давно я не посещал старинные русские города…

В три часа дня я был у отца на работе. Мы пошли обедать в буфет. Я согласился на кофе с пирожным –– тошнило от их казенного первого-второго. Доедая суп, он нарушил молчание.
–– Ну, как тебе она?
–– Если будет она –– не станет тебя и меня.
Он не понял, закашлялся.
–– Я серьезно. Не век же мне быть холостяком.
–– Папа, ты попал в плохую историю. Твоя подруга –– бандитка и наркоманка. Под колпаком у милиции. Ты для неё –– прикрытие.

Неловко было говорить ему такие слова –– мы как будто менялись местами –– он становился наивным сыном, а я всезнающим отцом. Наивность –– одна из главных черт его характера, свойство их поколения, выросшего в спокойном, сытом мире. Наше поколение –– дети перемен, мы столкнулись с проблемами в детстве. Порой мне казалось, что я старше его. По крайней мере, каких-то простых вещей он не понимал. Сейчас вообще не верил своим ушам.
–– Ты шутишь! Откуда ты всё знаешь?
Пришлось рассказать о событиях в Коктебеле. Об оружии и наркотиках.
Он оцепенел.
–– Мы с ней собирались в Лондон, на съезд дворянских родов.
–– Ты-то как туда едешь?
–– Мы подали заявление, через неделю будет свадьба –– я хотел тебя предупредить.
–– У тебя уже была свадьба. И у тебя есть я. Если ты не хочешь…

Продолжать не стоило. Лицо отца задрожало –– я знал, что ради меня он был готов на жертвы.
–– Позвони ей сейчас.
Обычно неунывающий отец был в полной растерянности.
Мы прошли в его кабинет, к телефону. Он набрал номер –– и уставился на меня, не зная, что сказать…
Там ответили. Я начал говорить, он –– повторять:
–– Дорогая, мне только что пришло приглашение из Китая. Я давно мечтал там побывать. Надо срочно ехать. –– Что? –– спросили отца, и он машинально повторил:
–– Что?
–– Приглашение в Пекинскую оперу, мне предлагают танцевать в балете «Чио-Чио-сан».
Почему я это сказал –– одному Богу известно. Отец повторял за мной, всё более дивясь моему вранью:
–– Там только одно место, пока я не могу тебя взять с собой. Партнерша у меня есть –– китайская танцовщица Тань-Лань.

Вранье с именами выглядит правдоподобно. Действительно, у отца была знакомая китайская художница Тань-Лань, которая даже подарила ему пару картин. Так что врал я не на пустом месте. У отца была коллекция работ нынешних художников, которые я в грош не ставил –– а он ценил превыше всего на свете.
На том конце провода бросили трубку. Папаша выглядел форменным клоуном. Он нервно смеялся.
Тут мне пришла в голову мысль:
–– Куда ты звонил?
–– Домой.
–– Кому домой?
–– Себе, конечно –– она же обитает у меня.
Он закусил губу.
–– Едем.
–– Возьмем дядю Сережу –– у него есть пистолет.

Пока дядя Сережа собирался, пока мы доехали –– прошла часа полтора. Дверь в квартиру отец открыл своими ключами. На стене в его комнате не осталось ни одной картины. Вперемешку с битыми стеклами на полу валялись порезанные холсты и рваные листы. Отец побледнел: его коллекция была уничтожена в одночасье. Словно огромный зверь драл стены и мебель когтями. Вот они –– следы разъяренной пантеры. Казалось, что всё произошло буквально за пять минут до нашего прихода: в воздухе еще висела пыль. Дядя Сережа бросился к лестнице черного хода, вынув пистолет. Обследовал все уголки коммуналки. Никого.
–– Она не могла этого сделать –– сказал отец.
В двери стал проворачиваться замок.
Детектив достал пистолет.
Ложная тревога –– пришел сосед. Как всегда, ходил за бутылкой. Сосед Витя делал успехи в пьянстве. Руки у него тряслись, на нас смотрел с удивлением и страхом.
–– Где топор? –– спросил его дядя Сережа, поведя пистолетом.
–– Там –– сказал Витя, мотнув головой в сторону своей комнаты и поднимая руки вверх. Бутылка упала и разбилась.

Мы прошли в его логово: там стоял запах бомжатника. Под шкафом лежал топор, на котором виднелись свежие следы стеклянной пыли, лезвие хранило крупинки красок. Дядя Сережа забрал топор.
–– Прекрасно придумано: орудие возмездия –– существо, с которого нечего взять.
–– Она лечила его от алкоголизма –– сказал, смутившись, отец.
–– Колесами по ночам –– прервал молчание Витя.
Почувствовав, что бить сейчас не будут, он оживился. Мы вышли из бомжатника. Картина рисовалась ясная –– когда отец спал, Багира разгуливала по квартире, выходила на кухню –– и там встречала Витю. Она лечила от алкоголизма с помощью наркотиков –– то есть делала его зависимым не от водки, а от таблеток. Не вылечила –– а добавила к одному пороку другой. Изготовила из бомжа живое оружие. Он расплатился за кайф –– послужил ей «орудием возмездия».

Вечером с Виталием Петровичем мы двинулись в путь. Он сменил потрепанный «Жигуль» на новенькую БМВ. За три часа пути мы устроили «мозговой штурм». Рассуждали о людях, вокруг которых совершаются преступления. И кое-что придумали. В основном старался отец –– его как будто подстегнуло случившееся: потеря звездной невесты и драгоценной коллекции в одночасье. Он очнулся от того блаженного сна, в котором пребывал –– и создал теорию «инициаторов».

Инициаторы

Миллионы людей подражают немногим –– «законодателям мод». Подражание лежит в основе поведения не только людей, но и животных. Благодаря способности к подражанию люди имеют много общего, становится возможным не только общение между ними, но и само возникновение общества. Кто-то диктует, задает образцы поведения. Остальные их принимают. Когда в обществе происходят перемены, возникает новая мода, новые образцы. Есть люди, которые опережают события, вырываются вперед. Они первыми пожинают плоды перемен –– и своей активностью подталкивают события. Законы отстают от жизни, в которой происходит всё время что-то непредусмотренное ни одной идеей, ни одним правилом. В этом зазоре между жизнью и законом водится этот особый тип людей. Остальные не сразу понимают смысл их действий, потому что их поведение беспрецедентно: не с чем его сравнить.

Если в моду входит нажива –– то изобретатели новых средств, «передовики наживы» выходят, как правило, сухими из воды. Их успешный пример провоцирует других –– и тем уже достаются шишки. Объем преступлений ограничен: невозможно украсть больше нефти, чем есть в природе, начинается конкуренция –– и с ней все неприятности типа заказных убийств. Багира и её семейка –– первооткрыватели, инициаторы –– потому они так неуловимы.

Тут я возразил:
–– А как же отец Багиры, которого пристрелили?
–– Пристрелили? Он жив-здоров, находится в Швейцарии и надеется встретить дочь в Лондоне.
Настала пора удивляться мне: я слышал от Леры, что отец Багиры погиб. Это всё оказалось враньём –– Багира создавала себе образ несчастной девочки, попавшей в дурную среду. В Москве всё изменилось: отец нашелся в Швейцарии, но я был не в курсе.

Виталий Петрович вмешался в разговор:
–– Теория любопытная. Действительно, отец Багиры был одним из первых «приватизаторов» в России –– тогда он служил в армии и удачно продал склад оружия на Кавказе. Потом вовремя демобилизовался, получил кредит как бизнесмен, закупил партию наркотиков и организовал рейсы транспортных самолетов из Таджикистана в Прибалтику с прибыльным грузом –– сорвал куш, «снял пенки» –– и когда этой деятельностью заинтересовалась Военная Прокуратура, переехал ближе к своим финансам в Швейцарию. Сейчас он иногда наведывается в смежные с Россией республики: этим летом отдыхал с дочкой в Коктебеле по подложным документам –– так что вы могли его видеть на волейбольной площадке.
–– Так тот Юра-дракон был не дядя, а отец Багиры!
–– Мы не всегда поспеваем за такими «инициаторами». Вся система правоохранения работает с запаздыванием –– пока преступление расследуют, пока найдут виновного, выдадут санкцию на арест –– его и след пропал. Ловим уже мелкую рыбешку, плагиаторов, которые воодушевляются примером безнаказанных преступлений –– плывут в фарватере…

Отец сказал, что придумал свою теорию, наблюдая за современным искусством. Там есть свои инициаторы бизнеса, которые при первых порывах ветров перемен ринулись на Запад с выставками картин и фотографий, продали их –– и привезли художникам каталоги и хорошие новости: мол, их работы взяли в престижные собрания. А денежками не захотели делиться: пусть художники кормятся славой… Директор Центра Актуального Искусства прославился такими акциями –– успешной ловлей рыбки в мутной воде.
–– А что же сами художники, так и дали себя обворовать?
–– Ходили к нему, клянчили деньги –– но разве можно подавать в суд на директора Центра Искусств? Боялись поссориться –– думали, что он их больше никуда не возьмет, не выпустит. Этого мошенника уже во всем мире знают, никуда не приглашают.
–– Расскажи историю, как ты слупил денежки с «растлителей» малолеток!
–– Лучше сам расскажи.

Растлители малолеток

В нашу школу пришли тётки из общества «Открытые двери» и завели речь о сексуальном воспитании малолеток. Из Министерства спустили какую-то бумагу, что надо в порядке эксперимента вводить курс по сексу. Директору не очень хотелось этого делать –– и он решил дать тёткам наш класс, как самый шалапутный. На нас обычно проверяли новые методики –– так что мы были закалены. От уроков этих тёток весь класс падал со смеху. Они притащили девочкам рекламы противозачаточных таблеток: «Даже если у тебя нет мальчика, но есть прыщи, от этих таблеток кожа станет чистой». Обычной шуткой стало спросить у девчонки:
–– У тебя нет мальчиков?
На что те стали отвечать:
–– Спасибо, лучше прыщи!

Тётки принесли нам новые игры и развлечения. Так продолжалось до тех пор, пока об этих уроках не узнал мой отец. Он рассвирепел –– потребовал немедленно прекратить «растление малолеток», написал кучу писем начальству, несколько статей в газеты. Писал он что-то вроде того, что «Открытые двери» делают открытыми наши семьи, оставляют детей беззащитными. Мама, прочитав его статьи, заметила вскользь, что сам он сделал свою семью открытой –– и сына беззащитным (это я-то беззащитный! Какие же отец и мать у меня чудаки…).
Команду тёток отец назвал проходимцами, у которых нет дипломов об образовании. Поднял родителей, детских психологов –– и что вы думаете? После письма в Генеральную прокуратуру тётки со своими таблетками в два счета смотались из нашей школы, а компанию, которая так рекламировала свой товар, принудили выплатить всем штраф за моральный ущерб! На эти деньги мы и поехали в Коктебель. Правда, этот отдых был неудачным –– может потому, что мы оказались не на своем месте –– среди людей с деньжатами.

Глава 2. Муром
Тётушка отца жила в огромном доме над Окой. Первый этаж каменный, второй –– деревянный, дом этот мог, кажется, вместить самого Илью Муромца.
–– Знатный дом, –– заметил Виталий Петрович, видно вы, батенька, из купеческого рода будете?
Папа смутился.
–– Да как всегда –– во втором-третьем поколении купцы уже мельчают: детки увлекаются науками, внуки –– искусствами.
–– Конечно, мельчают. Как Владимир Кузьмич Зворыкин, потомок муромской купеческой фамилии, который оказался после революции в Америке и изобрел иконоскоп –– основу современного телевидения…
Отец с удивлением воззрился на Виталия Петровича:
–– Да вы о Муроме знаете больше местных жителей.
–– Местные же не читают путеводителей…

Утром мы пошли в старейший в России монастырь, которому стукнуло 900 лет –– к юбилею из него окончательно выехала воинская часть.
–– Монахи –– те же солдаты, только невидимого фронта –– разглагольствовал отец.
–– Здесь была часть связистов, так что родство еще ближе: те и другие отвечают за связь с небесами –– поддержал его Виталий Петрович.

Как они спелись! Виталий Петрович уже пригласил отца прочитать лекцию о теории информации в своем управлении. Мне захотелось нарушить их идиллию.
–– Обычно «солдатами невидимого фронта» называют шпионов. Может быть, Багира и её семейка –– шпионы инопланетян, которые через них управляют процессами на Земле, запускают новые программы, регулируют движение прогресса. А сами преступления –– это следы прогресса.
–– Ерунда –– заявил отец. Возможна эволюция, спокойное разворачивание здоровых сил, расцвет общества. А сейчас все силы общества пущены в распыл, какой это Прогресс –– одни мерзости!
–– Почему мерзости, –– не согласился Виталий Петрович –– вот монастырь восстановили!

За такими беседами миновало время в Муроме. Тётушка отца жила вместе с дочкой –– учительницей рисования. Мы успели познакомиться с местными художниками, которые мне понравились не в пример московским –– по крайней мере было понятно, что они рисуют. Нас уговаривали остаться, погостить. Через несколько дней –– Новый год, и мы все спешили –– я к маме, Виталий Петрович –– к своим. А куда деваться отцу? Нельзя же оставлять его под ударом в коммуналке!

Виталий Петрович разрешил наши сомнения, когда мы сели в машину и выехали из Мурома. Мы не обладали той информацией, которой обладал он по этим «инициаторам». Сыщик заявил отцу:
–– Вас не случайно потянуло к Багире: вы чем-то похожи. У Вас рождаются всё время новые идеи, общение с Вами провоцирует окружающих на творчество так же точно, как общение с этой семейкой провоцирует людей на преступление. И вы и они –– законодатели мод, производители образцов –– только вы делаете это бескорыстно, легко даря свои идеи –– а они всё время думают о наживе. Но случай с прокуратурой показывает, что и вы умеете зарабатывать, если захотите. В вас есть купеческая жилка –– только вы её не цените.

Я даже загордился отцом после такой речи. Но тут Виталий Петрович обратился ко мне:
–– Молодой человек, Вы не можете отцу диктовать правила поведения и навязывать свои вкусы.
Он называл меня впервые официально –– перешел вдруг с «ты» на «Вы».
–– Вы должны понять, что вмешательство в судьбу другого человека допустимо лишь в крайних случаях.
–– Я уже нахожусь в жизни отца, в его судьбе!
–– Вы хотите, чтобы он строил свое будущее по-вашему. Нужен паритет интересов.

Я догадался, о чем речь. Виталий Петрович хочет уменьшить мое влияние на отца. Действительно, сразу же он сказал отцу:
–– Предлагаю Вам хорошенько обдумать всё случившееся между Вами и Вашей невестой. Какое-то время лучше делать вид, что ничего не произошло. Время у Вас будет –– мы приняли решение послать Вас в Китай.

Это сообщение было подобно разорвавшейся бомбе. Отца, который за границей-то нигде не был –– посылают в Китай.
–– Кто посылает?
–– Интерпол. Официально Вы будете проходить стажировку в Пекинской опере –– сделаем вид, что приглашение действительно было и что Вы не обманули свою невесту.
Виталий Петрович сводничал. Он хотел, чтобы отец был подсадной уткой –– или шпионом в опасной семейке. Как будто угадав мою мысль, сыщик заявил:
–– Риск минимальный. Нами установлено, что с теми, кто близко сходится с семьей Багиры, ничего не происходит плохого. На них распространяется та «защита», феномен которой мы расследуем.
–– Да, похожее бывает на похоронах, –– сказал отец. –– Те, кто видят гроб издалека, пугаются, вспоминая о конце жизни, судьбе смертных. Те, кто несет его в руках, ничего не боятся, они смирились, а спокойнее всех –– покойник.

Виталий Петрович усмехнулся:
–– К чему кладбищенский юмор? Завтра Вы можете быть уже в Пекине. Там Вас встретят наши коллеги. Командировка на две недели, можете оттуда сразу дать телеграмму или позвонить. Все документы готовы, они ждут Вас в аэропорту.
–– У меня нет загранпаспорта.
–– Уже есть.
–– Как моя комната, что с соседом?
–– По сумме прошлых эпизодов гражданин Течкин получит год лишения свободы, сейчас он уже находится в КПЗ, –– заявил Виталий Петрович с видом пророка.

Кто откажется от поездки в Китай? Отец не отказался. И я бы не отказался –– но мне не предлагали. Смешно получается –– это я направил отца в Китай. Перед расставанием Виталий Петрович заявил мне:
–– Никакой самодеятельности. Зачем ты пошел к отцу на работу и организовал этот дурацкий звонок? Так резко нельзя рвать. Результат –– у нас непредвиденные расходы на командировку, у отца потеряна коллекция живописи. Я же ясно сказал: никакой самодеятельности! Ты должен посвящать меня во все свои планы.
–– Тогда и Вы посвящайте!
–– По мере возможности. За вами с отцом разве угонишься? У вас планы масштабные –– танцы в Китае, борьба с инопланетянами.
–– Я же не мог предположить, что Вы исполните мои фантазии!
Виталий Петрович усмехнулся:
–– Ничего, разберемся и с инопланетянами. Только прошу: в пределах Солнечной системы. Иначе у нас финансов на ваши командировки не хватит!
–– А может быть, они действительно инопланетяне, эта семейка?
–– Так же точно, как ты или я. Кто давал гарантии, что мы родились на одной планете? По мне хоть инопланетяне, хоть египтяне –– только бы не совершали противоправных действий. Я их ловлю не за то, что они свалились с неба, а за конкретные дела, которых набралось вокруг них уже до сотни. И даже если ты сам – инопланетянин, –– Виталий Петрович посмотрел на меня проницательно, –– то я не откажусь от твоей помощи в задержании опасных преступников.
Лысый череп сыщика сверкнул, как экран компьютера при перезагрузке. Меня пробрала дрожь –– и я отвел глаза.

Отец улетел, каникулы начались. Шли дни Рождества. Мы с мамой наряжали елку, когда в гости к нам пришла Лера. Я спросил её, где Багира.
–– Встречает Новый год на Филиппинах.
Я позвонил Виталию Петровичу. Он рассказал:
–– Максимум, что мы могли сделать –– переключить их внимание на район Юго-Восточной Азии и отвести удар отсюда. Похоже, семейка начала «крутить» свои деньги там. Идет оживление рынка, инвестиции, преступления –– всё внимание переносится на Юго-Восток. Не последнюю роль сыграл и твой отец: мы хотели, чтобы он привлек внимание семейки –– и это получилось. Багира потянулась за ним в Китай, потом решила его перещеголять и съездить на Филиппины, туда же поехали для встречи с ней родители –– и каша заварилась.
–– Какая каша?
–– Как в Коктебеле –– помнишь: «Давай-давай!», каждый день праздник, пляски до утра, теплое море с наркотиками –– в общем, сейчас у неё уже новый кавалер –– хиллер. Так называют врачей, которые делают хирургические операции руками –– без разрезов и наркоза. Она хочет остаться жить на Филиппинах. Так что твоему отцу уже ничего не угрожает. Семейка покатилась дальше –– и вслед за ней мы передали всю оперативную информацию. Может быть, полиция на Филиппинах окажется проворней, чем мы.

Отец вернулся из Китая веселым и помолодевшим. Новость про Багиру и её увлечение хиллером перенес спокойно.
–– Уникальные драгоценные камни несут за собой след убийств и грабежей: каждый хочет завладеть ими. Так и некоторые люди создают вокруг себя особое поле, огромная энергия которого дарует счастье –– и провоцирует несчастья. Я благодарен судьбе, что познакомился с этой девушкой –– и не менее благодарен, что расстался.
Я промолчал –– отец мог бы поблагодарить и меня…
Из-за кого он попал в Китай и разошелся с наркоманкой?
Тогда я ещё не догадывался, что сам уже влип в эту историю по уши –– всё только начиналось.
Часть Ш. ЗОЛОТОЙ ПЕТУШОК
Глава 1. Варшава
Начало лета я встречал в дороге за границу. Группа победителей в школьных олимпиадах ехала в Польшу. Поездку оплачивали католики: это называлось громко «паломничеством», а для нас было бесплатной турпоездкой с походным питанием и ночевкой в палатках. «Халява» до добра не доводит: в Варшаве у меня заболел живот –– и я оказался в больнице. Поставили диагноз «дизентерия» и назначили 20-дневный карантин. Вместо отдыха мне светило теперь лежать на больничной койке в чужой земле, без родных, без языка…

Группа двинулись дальше, в сторону Кракова, пообещав забрать меня на обратном пути. Я чувствовал себя полным идиотом. В Варшаве у меня не было знакомых, звонить родным и сообщать им о болезни не хотелось…

Единственная отрада в этой больничной истории –– знакомство с медсестрой Желькой, которая была старше меня года на два: веселая и добрая, она прониклась ко мне симпатией и оставалась после своей смены –– учила польскому языку. Мы сидели вечерами на лавочке в больничном парке и болтали, как могли, на польско-русском сленге. Когда она обижалась на меня, то обвиняла во всех смертных грехах, которые приписывались России в польском учебнике истории –– подавлении восстаний в ХIХ веке, гибели офицеров в Катыни… Я в долгу не оставался: вспоминал ей Лжедмитрия, польскую интервенцию во времена Смуты, казнь Тараса Бульбы –– а когда мы опять мирились и прощали друг другу грехи предыдущих поколений –– она милостиво разрешала себя поцеловать. У меня не было сестры –– и Желька восполняла жар и остроту семейных отношений.

Прошла неделя больничного заключения. Лежал я в общей палате, где было ещё трое мрачных поляков. Странно требовать веселья от больных дизентерией. Я читал русско-польский разговорник, удивляясь смехотворности высказываний в этой книжке. Оба языка казались карикатурами друг на друга, вся книга представлялась мне комиксом –– и я, к удивлению своих напарников по несчастью, порой не мог сдержать хохот. Наверное, хохотать вредно для желудка –– но слушать чужой смех еще вреднее. Поляки начали перебрасываться репликами –– и по накалу обстановки я понял, что я им уже в печенках сижу и они обсуждают – сейчас меня поколотить или чуть позже.

Появилось странное ощущение смеси смеха и жути, меня разобрал нервный хохот –– от страха. В этот момент в палату вошла медсестра и что-то сказала, обращаясь ко мне. Как я смог понять после недельных занятий с Желькой, речь шла о посетителе. Я не верил своим ушам: кто мог меня навестить в Варшаве? Кто знал, что я нахожусь в больнице –– разве что сопровождающая нашу группу учительница? Или как-то сведения о болезни просочились к родителям –– и они нажали на свои «кнопки»?

Я спустился в вестибюль. Привратник, хорошо запомнивший меня из-за прогулок с Желькой, улыбался и говорил «тотя, тотя», показывая на выход. Какая еще «тётя» у меня тут объявилась?

На лавочке для посетителей у входа с букетом роз сидела Багира.
Мне никогда не дарили таких красивых цветов.
–– Привет, –– сказала она.
Подкосились ноги –– я опустился на лавку между Багирой и смуглым вертлявым человечком.
–– Познакомься: мой друг Игнасио.
Вертлявый закивал головой, как марионетка, протянул руку. Я машинально пожал –– и вспомнил о хиллере –– целителе, с которым спуталась Багира на Филиппинах.

–– Не хочешь прогуляться по Варшаве?
–– Меня отсюда не выпускают: у меня карантин.
–– Во-первых, ты ничем не болен –– тебе поставили ошибочный диагноз. Это расстройство желудка, которое давно прошло. Недоразумение улажено и ты выписан из больницы с сегодняшнего дня. Я доставлю тебя к твоей группе. Даже если бы ты был болен –– с нами врач, который способен тебя излечить в одно мгновение.

Я подумал, что в Краков она меня вряд ли доставит. Но и ничего плохого не сделает –– Виталий Петрович сказал четко: они не совершают преступлений. Воровство детей карается жестоко. Я им нужен с иной целью. Зачем?

–– Разве ты не рад? Да, кстати, я очень благодарна тебе за шутку с Пекинской оперой. В результате я не стала твоей мачехой –– и нашла Игнасио. Всё к лучшему. Мы у тебя в долгу. Мы можем исполнить три твоих желания. Конечно, разумные.

Первое желание у меня было –– смыться от них. Но это желание они никак не исполнили бы. Она продолжила:
–– Сходи пока за вещами, Игнасио тебе поможет собраться.
Вертлявый радостно закивал. Он будет приглядывать за мной, чтобы я не наделал «глупостей». Надо сообщить в Москву о своем пленении! Они мне подсказали эту мысль своими мерами предосторожности. Стало весело: вместо унылого лежания предстояло настоящее приключение. Я почувствовал задор –– обмануть их не стоило труда. Поднявшись с Игнасио в палату, я собрал вещи, попрощался со страдальцами живота –– и показал знаками своему сопровождающему, что мне надо зайти в туалет. Он пошел за мной. Но, слава Богу, не в кабинку. Здесь я вынул ручку и написал на двери: «Желька! Прощай! Меня увозит Багира. Срочно позвони в Москву по телефону … Юра».

Я написал номер Виталия Петровича. Знаний польского языка мне хватило, чтобы сочинить текст за две минуты. Я вышел из кабинки, спустив воду. Туда тотчас заглянул Игнасио –– и заметил мою надпись среди рисунков и других достойных текстов. Его внимание привлекли цифры и имена –– которые он тут же переписал в свой блокнотик. Да, парень –– не промах.

В коридоре я подошел к дежурной сестре и сказал по-русски. «Передайте привет Жельке. Я написал ей письмо в туалете». Медсестра сделала круглые глаза. Тогда я выразительно посмотрел на медсестру и произнес нежным голосом: «Сортир, клозет, уборная», –– Все синонимы слова туалет, которые я знал по-русски. Может быть, что-то похожее есть в польском? Повторять сообщение я не мог –– и сделал жест, означающий, что ничего не могу поделать, кивнув на сопровождающего. Кажется, медсестра что-то поняла, и испугано взглянула на нас. Я не хотел приумножать число жертв Багиры –– и направился к выходу.

Багира ждала нас в Мерседесе.
–– Ну как, попрощался с дамой своего сердца?
Я понял, что они следили за мной в больнице. Верно, это они и упекли меня сюда. Не они ли приставили ко мне Жельку? Сердце упало. Не может быть –– я вспомнил желькины глаза, её руки, шутки, дружелюбие… –– её тепло было настоящим, не шпионским. Всё зависит от веры –– абсолютно всё. Доверие, близость –– главное в этом мире. Абсолютно я могу доверять только отцу и матери – они меня не продадут ни за какие деньги. Вот в чем смысл родства: где начинается семья, там кончаются деньги. Так и с настоящими друзьями.

–– Я хочу, чтобы ты стал нашим другом –– сказала Багира, как будто угадав мои мысли, –– я хочу, чтобы ты доверял нам и поэтому буду откровенна. Расскажу все, о чем ты спросишь. Почему я здесь? Все наши встречи не случайны. Мы проанализировали ситуации последнего года и обнаружили, что на нашем пути встала какая-то новая сила. Эту силу сейчас для нас олицетворяешь ты –– хотя ты и мал, но это ничего не значит. Ты придумал какую-то чепуху про нас в Коктебеле и устроил поджог. Пожар послужил нам сигналом, что ситуация исчерпана. Мы быстро исчезли –– и оказались правы: дело висело на волоске, за нами велась слежка, минута промедления –– и мы могли пропасть. Благодаря твоей инициативе мы выскользнули из-под колпака. Следующая история была в Москве –– ты сорвал мой брак с отцом и направил всех нас вместо Лондона в Китай.
–– Вы же были на Филиппинах?
–– Филиппины –– это для отвода глаз, прогулка. Оттуда я поехала в Шанхай, где мы встретились с твоим отцом –– чтобы расстаться уже навсегда. Видишь, как я с тобой откровенна? Важно то, что ты опять-таки перевел стрелки, обозначив конец ситуации –– и оказался прав. Мы вовремя выскользнули из Москвы, где уже сгущались тучи, нас могли накрыть со дня на день! Теперь наша миссия в Шанхае подходит к концу. Мы поняли, что ты –– наш талисман, золотой петушок, который подает сигнал тревоги. Не ведая того, мы уже год действовали заодно. Предлагаю тебе посмотреть правде в глаза и осознать, что ты крепко связан с нами. Вначале мы думали предложить участвовать в наших делах твоему отцу: мы не знали, кто истинный виновник всех событий.
Мы делаем абсолютно новые вещи, придаем жизни новый смысл. Мы можем быть только впереди всех. Делаем всё чисто, –– не нарушаем законов: мы не преступники, а первопроходцы. Те идиоты, которые плетутся у нас в хвосте, подражатели, неспособные придумать ничего нового –– они-то и портят все, вступают в конфликт с полицией, попадают на скамьи подсудимых и в тюрьмы. Наша деятельность требует огромной энергии, интуиции, чутья. Немногие –– буквально единицы в мире могут выдерживать такие нагрузки.
Тебя прибило к нам, дважды ты оказывался рядом с нами –– и был на высоте. Сейчас настало время сделать третий шаг. Мы выполним все, что ты пожелаешь. Тебе не обязательно погружаться в детали нашего бизнеса. Твои желания определят время и место окончания одной ситуации и начало другой. Скажи, куда ты хочешь ехать. Это может быть любое место на земле. Мы тебя туда доставим. Можешь остановиться в любом отеле –– или снять целый замок. Всё это в наших руках. Денег мы тебе не можем давать, потому что деньги в больших количествах привлекают несчастье. Деньги не нужны сами по себе –– нужны те возможности, которые они приносят. Мы откроем эти возможности для тебя.
–– А где твой отец?
–– Занят делами в Шанхае. Он ждет сообщений от нас. Хочешь –– он приедет сюда или мы можем оказаться у него уже завтра.

Радужные перспективы открывались передо мной. Багира умела льстить –– со мной мечтают познакомиться, я ценен сам по себе, только потому, что такой родился. Я принадлежу к немногим избранным, которые направляют развитие мира. Эти мечты вскружат голову кому угодно. Помню, как Лере она вскружила голову предложением стать фотомоделью, а через минуту уже угрожала револьвером.
Вдруг им не повезёт после моих советов? Как они разделаются со мной? Я стану опасным свидетелем, они соскользнут со своего «острия прогресса» в пропасть –– и увлекут меня за собой.

Что было в «Сказке о золотом петушке», когда петушок прокукарекал в третий раз? Я точно не помнил –– но там всё кончилось неприятностями. А петушок остался жив! Это он клюнул в темечко царя Салтана. Царь нарушил договор –– а петушок работал точно. Чем чёрт не шутит, в кои-то веки мне предлагают слетать в Шанхай –– и я чего-то боюсь. Виталий Петрович утверждал, что с ними самими и с их близкими ничего не происходит. Я нахожусь под двойной защитой –– с одной стороны, Багира теперь во мне души не чает, с другой –– Виталий Петрович, как я надеюсь, будет землю рыть, чтобы меня разыскать и спасти. Как бы только эти спасители не разорвали меня на части. Я почувствовал, что дорого стою как ценность, за которую ведут сражение армии Интерпола и передовых преступников мира!

Вдруг мне захотелось в Прагу. Не знаю почему, но откуда-то всплыло: Прага. Мерседес несся на огромной скорости, за время разговора мы проехали километров двести –– может, уже выскочили за границы Польши?
–– Куда мы едем?
–– В Краков, как я тебе и обещала. Впрочем, ты волен изменить маршрут в любой момент. Хочешь, отвезем тебя в Москву?
Да, забавно получается –– ребёнка везут куда он хочет, а не куда хотят похитители! Это кто у кого находится в плену? Они –– в плену моих желаний, я –– в плену договора с ними. Но я еще не подписал никакого договора. Его и подписывать не надо, на такие условия невозможно не пойти. Хотя бы понарошку, «под давлением» ситуации. Впрочем, мне даже оправдываться не надо –– я, как несовершеннолетний, не несу уголовной ответственности. Как славно ни за что не отвечать и всё получать на блюдечке с голубой каемочкой! Как сказал главный злодей в одном бандитском фильме: «Вход к нам рубль, а выход…» Может быть, мне предстоит вечное детство и счастье быть впереди планеты всей. Как говорил отец: «законодатель мод, инициатор…» Вечные каникулы или вечный праздник предстояли мне. Я мог себе позволить помечтать –– открыл окно, высунул руку, поймал свежий ветер.
–– А как же преступления?
–– Какое-то слово допотопное, неловкое. Нет преступлений, а есть ошибки –– удел дураков.
Это не наш спор с Багирой. Это начался внутренний спор внутри меня: так порой два голоса спорят друг с другом часами, выясняют что-то, никак не могут согласиться. Вначале я побаивался: что за раздвоение личности такое? А потом привык –– спорят и спорят, вреда никакого в этом не вижу, даже интересно: может, расскажут что новенького.
–– Кто находится в колониях для несовершеннолетних? Есть колонии –– значит, есть ответственность!
–– Теперь Багира в моих руках. Я всё могу узнать об их делишках, сообщить полиции. Её арестуют –– и вместо Багиры могут появиться еще более опасные создания того же рода. Не лучше ли работать с ней в паре, контролировать, чтобы она не «зарывалась»?
Все эти вопросы требовали размышлений, решение не примешь сразу. Хорошо, что мы не выехали пока из Польши –– Виталий Петрович может успеть отреагировать и связаться со мной, тогда будет легче сделать выбор.

На следующий день у входа в Мариацкий костел, древним видом напоминающим массивного мастодонта, ископаемого ящера, я увидел Виталия Петровича в сутане монаха. Он сунул мне в руку бумажку. Здесь это –– обычное дело, все разносят рекламные проспекты святых католиков. Вот работает Интерпол!
Но внутри собора я забыл обо всех интерполах: от витражей исходил чудесный переливчатый свет, и я почувствовал себя маленькой песчинкой внутри огромного волшебного фонаря, всё вокруг завертелось, как в калейдоскопе: закружилась голова и подогнулись коленки. Я опустился на скамейку и закрыл глаза. Мы попали на богослужение –– хор подхватил мелодию органа… Душа моя в один миг взлетела под потолок храма и пошла парить в райском пространстве.

Из собора нам пришлось вернуться в гостиницу, отложив на пару часов поход в музей князей и магнатов Чарторыских –– надо было передохнуть: уж слишком сильное впечатление оказало на меня посещение Мариацкого собора!
В номере я приложил бумажку, полученную от Виталия Петровича, вплотную к электрической лампочке. Проступили слова: «Соглашайся!» Тут двух мнений быть не могло: если сам Интерпол мне советует сотрудничать с преступниками, то я ни минуты не буду колебаться.

Вечером в музее Чарторыских перед работой Леонардо да Винчи «Дама с горностаем» я решил преподнести Багире приятную новость:
–– Едем в Прагу.
Она просияла. Инициатива исходит от меня –– только этого и желала моя похитительница.

Глава 2. Прага
Прага –– один из красивейших городов мира. Я много слышал об этом –– и хотел убедиться сам. В гостинице «Националь» нас уже поджидал глава семьи –– тот самый бравый Юра-дракон, который не знал поражений на волейбольной площадке в Коктебеле до нашего приезда.
–– Отлично, сынок –– сказал он –– ставлю тебе «пятерку» за операцию в Крыму. Ты нас на лопатки там положил. А ведь я –– и тут он доверительно наклонился ко мне –– полковник.
–– Служу Отечеству! –– подыграл я ему. Он расплылся в улыбке:
–– Сегодня вечером будем обмывать общую победу.
Багира скривила нос:
–– Папа, может не будем? Он же еще ребенок.
–– Какой ребенок? Орел!

Вечером беседа продолжалась в том же духе. Юрий Алексеевич был не дурак выпить –– и его несло. Благодаря этому я узнал много нового.
–– Ты думаешь что, –– говорил он, наклоняясь ко мне через стол и отводя рукой протестующий жест Багиры, –– я драный полковник? Я полный посол, генерал-министр!
Он показал удостоверение, в котором значилось, что Юрий Алексеевич является представителем фирмы «Росвооружение».
–– Родина меня не забыла! Выбрось из головы все, что тебе Виталька сказал. Виталька мой старый кореш –– он теперь служит этим гадам…
Багира зашипела.
–– Но он меня не сдаст. Он их за нос водит –– есть мальчик, нет мальчика, есть Юрий Алексеевич –– нет Юрия Алексеевича. А мы все дело одно делаем. России что сейчас нужно? Деньги. Деньги –– это её безопасность. А я чем занят –– я деньги зарабатываю. Смотри –– Игнашка хоть и ни бельмеса не понимает, а на слово «деньги» стойку делает.
Игнасио, сидящий справа от Багиры, встрепенулся, услышав свое имя.
–– Пей, Игнашка, я знаю, что ты служишь гадам, шпионская твоя рожа. А я Родине служу –– как мой тезка, Юрий Алексеевич Гагарин. Его забросили в космос –– и он там летал в одиночестве. А меня тоже забросили в безвоздушное пространство –– на чужбину меня правительство направило по спецзаданию! Заработаю все деньги, которые только можно найти на Западе –– и вернусь отсюда, дадут героя России, маршала дадут. Потому что вернусь во главе своей Армии. Я уже сейчас могу одеть-обуть армию, платить ребятам по тысяче две-три долларов. У них там односельчане дохнут с голоду, комбикорм жрут –– они будут слать переводы себе домой, прокормят сельчан. Вернутся со службы героями –– кормильцами. Вот какая у меня будет армия! –– да я с ней Москву возьму выстрела. Хлеб-соль вынесут мне –– скажут, бери, Юрий Алексеевич, мы о тебе мечтали.
–– Ты мне не веришь? –– продолжал захмелевший собеседник. –– А ты знаешь, какая у меня норма прибыли? Тысячу процентов не хотел? Я за меньшие дела не берусь. Капитал за год возрастает в десять раз. У меня счета трещат в банках. Я рассовываю деньги по банкам, делю их на части –– а то и не берут, понимаешь?.. Какие налоги? Ты знаешь –– я подданный государства Нанания, слышал такое государство? Я кормлю целое племя в Африке, которое живет ровно в одном оазисе. Президент Нанании –– мой друг, мы вместе в Афгане воевали! –– Юрия Алексеевича явно несло… –– Я ему оазис купил. А вокруг оазиса –– пустыни на тысячи километров. Представляешь, нас признало сто стран! Мы теперь такие дела делаем!..

Я не знал, можно ли верить этому бреду. Создать государство, купить себе армию –– всё выглядело чрезмерным. Мираж в пустыне. И что за «гады», которым служит Виталька –– налоговая полиция, Интерпол? А Виталька, что в «корешах» у дракона –– тот самый Виталий Петрович? Может быть, это дискредитация моих защитников –– чтобы я никому не верил? Над всем этим следовало подумать.
Юра-дракон перешёл в наступление:
–– Хочешь в Манилу? Дадим тебе фейерверков, подожжешь наш особняк –– а мы получим страховку, как в Коктебеле? Знаешь, сколько мы там сняли? Сколько стоит водка? Она ничего не стоит! Самое дорогое дается нам бесплатно, как солнце и воздух!

Он предложил выпить за эту фразу, как за удачный тост. Багира разнервничалась, раскраснелась –– она давно хотела остановить отца.
–– Тебе всё «давай-давай», а другим нельзя? Ты дашь жить другим? –– спросил он её и подмигнул мне. –– Вот тезка меня понимает, вырастет человеком, если его не испортят менты! Но мы не дадим его испортить!
–– Не вяжись с Ленкой, –– тут же обратился он ко мне. Правильно, что ты отца своего отогнал. И сам берегись. Сейчас она Игнашку высосет за год –– и выбросит, хоть он врач и шпион. Берегись!
Багира демонстративно встала и ушла, уведя Игнасио. Дракон сразу протрезвел:
–– Лишние уши ни к чему. Дело наше очень тонкое, довериться сейчас я могу только тебе. Я рассчитывал на твоего отца –– но он связался с ментами. Ты должен понять, есть шакалы, которые питаются падалью, живут чужими смертями, –– и те, кто себе этого позволить не может. Перед нами великие задачи. Страна наша голодна и больна. Мы готовим ей помощь. Но не «гуманитарную» –– эти подачки, объедки с чужого стола. Мы готовим людей, личностей. Будут личности –– будет Россия. Потому что нет ничего дороже личности. Мне мешали подняться. Я хочу помогать другим. У тебя работает голова: это главное –– хорошо думать. Личность создает ситуацию, человек делает погоду: появился человек –– ситуация меняется. Я уже стар –– теряю нюх. Ты только входишь в сок: ты чувствуешь, что надо делать. Летим в Шанхай?
–– А что Вы делаете в Шанхае?
–– Что и везде –– продаю оружие!
–– Мне говорили, Вы занимаетесь и другими вещами…
–– Было дело, черт попутал –– прогнал пару транспортных самолетов с зельем от одной границы до другой. Но с тех пор –– ни-ни, то был исключительный случай.

Эту историю мне рассказывал Виталий Петрович: транзит наркотиков из Таджикистана в Прибалтику. Интересно, как она будет выглядеть в изложении Юрия Алексеевича?
Он откинулся на кресле и заговорил:
–– Нашу заставу в Таджикистане обложили со всех сторон джигиты. Ни воды, ни питья –– в общем, кранты: погибать пацанам. Мы решили тогда договориться по-человечески с джигитами: что им нужно? Никаких переворотов и терактов: им надо было перебросить через границу двадцать тонн какой-то травы, которую они то ли сосут, то ли жуют. Коран объявил сухой закон, вот они и выкручиваются по-своему. Как наши детки нюхали клей, так и они свою траву жевали. Я спросил их –– кому трава? Оказалось, есть у них кореши в Прибалтике: эта восточная мода на кайф пришла к ним с Запада, как всегда, с запозданием. Я им и говорю –– какие проблемы? Главное, чтобы наших ребят не губить. Хочет Прибалтика «дури» –– пусть получит! Подогнали мы самолет, загрузили они свои мешки –– и в путь. Тогда вся Прибалтика обкурилась, независимости захотела.
–– А они Вам заплатили?
–– Конечно! Что мы, дураки, бесплатно самолет гонять? Но главное-то –– сняли тогда осаду с нашей заставы. С тех пор, как клещ, к нам прицепился этот Интерпол. Ну, это считай –– ЦРУ, только в другой форме. Сами в Голландии бесплатно наркотики раздают –– а нам нельзя пошевелить пальцем. Это «двойной стандарт»: им можно –– нам нельзя. Я ушел тогда со службы, но связи и кадры свои не растерял. Сейчас на меня, считай, дивизия работает –– а если помножить на интеллектуальный и информационный потенциал –– побольше армии будет.
–– Как это Вы работаете в Шанхае, а числитесь на Филиппинах?
–– На Филиппинах проходят ярмарки вооружений –– там наше представительство. А куем мы свою победу в Шанхае, «окучивая» Юго-Восточную Азию.
–– Раз Вы производите оружие в Шанхае, то оно должно быть китайским?
–– Заруби себе на носу: лучшее оружие –– российское. Лучшее, что произвела на свет Россия в ХХ веке –– это оружие. В ХIХ веке наш продукт был –– литература: Пушкин, Гоголь, Толстой. Ты это не хуже меня знаешь. В ХХ веке ситуация ужесточилась. Надо было защищаться –– и мы делали оружие: Сухов, Калашников, Микоян. Когда я старика Калашникова привез в Эмираты, на него, как на Бога, съехались князьки со всей Африки смотреть. У них там у всех символ свободы –– автомат Калашникова. Они на него молятся: благодаря ему свободу получили от колонизаторов!
Что мы делаем в Шанхае, тебе лучше узнать на месте. Заодно войдешь в курс дела.
–– А что Вы делали в Коктебеле?
–– Отпуск проводил: ты что, не видел –– в волейбол с твоим отцом резались.
–– Так ничего не заработали?
–– Почему ничего –– три танкера со спиртом из Турции пригнали, на них всё побережье месяц гудело.
–– Но это же не оружие!
–– Оружием, если посмотреть на вещи широко, может быть все, особенно такая мощная субстанция, как спирт.
–– Но спирт же нельзя пить!
–– Знаешь изобретения Менделеева? У тебя в школе химия была?
–– Нет еще.
–– Тогда простительно. Водка –– это смесь спирта с водой. Смесь в соотношении 40 частей спирта –– 60 частей воды лучше всего усваивается организмом. Это суть. А какую табличку наклеить и что добавить для аромата –– это уже другой вопрос.
–– Так это Вы затарили водкой все закусочные на побережье? И с кем же вы там воевали?
–– Как всегда –– с дураками. Они думали, что Крым –– чинная провинция, и так будет всегда. Нет, так было, когда в обществе была иерархия –– и труд мудреца и творца ценился выше труда приказчика и охранника. Сейчас все перевернулось –– так пусть же дураки эти поймут, какие силы они выпустили наружу, что за чернь пошла во власть. Продали дружбу народов и мощь страны за виллы в Ницце!
Тут Юрий Алексеевич расстроился и тяпнул рюмку. Я осмелился ему возразить:
–– Но получили свободу. Теперь Вы –– богатый человек, можете себе позволить многое и помогаете своей стране…
–– Да, богатый –– но какой ценой? Кто вернёт ребят, которых перебили, перестреляли свои же идиоты, всех, кто начал подниматься вслед за нами? Иначе надо было всё делать, иначе…

Передо мной таких вопросов не стояло, наше поколение получило этот мир уже как готовую компьютерную игру с новыми правилам. Поэтому я не мог понять Юрия Алексеевича и согласиться с ним. Объяснений можно построить много, меня интересовали факты.
–– А кто продырявил того беднягу в Коктебеле?
–– Мир так устроен: если не барахтаешься –– идешь на дно. Делаешь пару движений –– и вокруг начинает твориться чертовщина: время такое, что отовсюду лезет мразь. Этот дурак решил пристать к Леночке. Наши ребята поговорили с ним по душам. А какие-то шакалы воспользовались тем, что человек был слабым –– битый, пьяненький, –– и обокрали его, а потом из страха, что он их узнает, пришили.
–– Я слышал, что всюду, где Вы оказываетесь, появляются трупы. Будто это ритуальные жертвоприношения –– как в древности, для успеха предприятия.
–– На меня вешают то, что натворили сами –– какое дело не начнешь, набегают шакалы: рэкет, налоги, мзда… Где инициатива, энергия, жизнь –– там и риск, опасность. Деньги –– катализатор, ускоритель всех процессов. Нам приходится обгонять время, идти впереди его, чтобы оставаться в живых.

Все, что говорил Виталий Петрович, подтвердилось –– но предстало в ином свете. Оба были правы –– и «авангардист» по жизни и бизнесу Юрий Алексеевич, отрывающийся от времени, и его отстающий преследователь Виталий Петрович. Не делают ли они одно дело –– вдруг промелькнуло в моей голове. Если я, поджегший забор, помог «дракону» замести следы работы водочного заводика, то не помогает ли ему как-то Виталий Петрович?

–– Виталий Петрович –– агент всех разведок, –– как будто услышав мои мысли, сказал Юра-дракон. –– С ним надо быть осторожным: но друзьям своим он не делает зла, так что скорее разведки работают на него и его друзей –– чем он на них. Кто тебя ему рекомендовал?
Видно, Юрий Алексеевич был телепатом. Он знал всё –– или угадывал?
–– Я его через отца нашёл…
–– Твой отец имеет кое-какие связи. Связи решают все. Не деньги –– а связи и сведения, доверие и информация.
Теперь у меня не было тайн от Юрия Алексеевича. Я мог с открытой душой ехать с ним в Шанхай. Но что-то мне мешало.
–– А правда, что Игнасио –– американский шпион?
–– Игнашка –– хитрый гад, служит сразу всем. «Ласковое теля двух маток сосет». Офицер Интерпола –– по службе должен всё доносить им. Но он фактически уже член нашей семьи –– и надеется получить свою долю доходов, –– и личный бизнес стал сдерживать его служебное рвение.
–– Но он же врач!
–– Фокусник, гипнотизер! –– махнул рукой Юрий Алексеевич. Хватает бабу за живот, достает из манжет красные тряпки –– фу, мерзость! –– глаза б мои не видели. Всем этим циркачам не хватает вкуса –– потому и публика у них соответствующая. Я бы прогнал его в три шеи. Но Ленка увлеклась –– экзотика, по молодости лет простительно…

Мы вышли из ресторана. Было уже за полночь. В Пражском Граде, перед собором Святого Витта, вдруг на меня что-то нашло. Словно кто-то начал диктовать.
–– Юрий Алексеевич, Вам не надо ехать в Шанхай. Я поеду туда с Игнасио, за нами они не будут следить. Введите меня в курс дела и подтвердите перед Игнасио мои полномочия. Вам же поможет сейчас только монастырь. «Ложитесь на дно» на Валааме. Все ваши связи известны. Я напишу отцу записку –– у него там знакомый настоятель.

Мое предложение устанавливало равновесие: Юрий Алексеевич попадал в руки друзей отца, я оказывался в его команде.
–– Рано списать хочешь. Я подумывал о монастыре –– но пока для меня монастырем служит оружейный завод. Вот станут пошатнувшиеся заводы в России на ноги, залатаем дыры в оборонке –– тогда и на богомолье подадимся. В качестве отпуска на недельку порыбачить –– дело другое: готов поехать, если ты видишь в этом смысл. Завтра введу тебя в курс дела –– и на рыбалку.

Наши шаги гулко отдавались на пустой площади. Юрий Алексеевич неожиданно разговорился –– он перестал строить из себя солдафона –– и в нем открылись новые для меня черты:
–– В Праге я люблю средневековые храмы –– когда-то город был столицей Священной Римской Империи –– и дух былого величия запечатлелся в каменных громадах. Рядом –– здания ХIХ века, когда Прага превратилась в захолустье, задворки Европы. Жалко смотрится это провинциальная тяга быть как все, буржуазная страсть к подражанию. Средневековые храмы велики в своем аскетизме. Потом Прага измельчала. Но и в мелочности, будучи провинцией Австро-Венгрии, она дала миру героя –– бравого солдата Швейка. Пародийного –– но героя. Таков путь человечества –– от величия к карикатуре, от фресок к комиксам.
Мои условия были приняты. И я почувствовал благодарность к человеку, шагающему рядом. Хотелось забыть все, что с ним было связано дурного –– и поверить в его искренность.

Следующий день мы провели за компьютером: Юрий Алексеевич показывал принципы действия программ, которые разрабатывались в Шанхае. Поначалу я удивился:
–– Зачем заказывать программы в Китае, если есть отличные программисты в России? И вообще, зачем для продажи оружия нужны программы?
–– Без программ сейчас шагу не ступить. Обеспечение компьютеров –– самый прибыльный бизнес. На мировом рынке лидируют не нефтяные компании, не производители оружия –– а производители программ. Фирма Микрософт, которая разработала «Windows» –– «форточки», как их зовут наши, получила самые большие прибыли! Через эти форточки удобно лазить в компьютер и доставать там все, что хочешь, ничего не понимая в его устройстве. Форточки придумали сербы, а разработали китайцы. Западные фирмы уже давно заказывают программное обеспечение в Китае.
Мы заказали им компьютерную игру «Битва гигантов», в которой происходит сражение армий, оснащенных нашим и американским оружием, выставленным сейчас на продажу. Характеристики подлинные –– и недавно мы получили пилотные образцы игры. К игре прилагается тактика и стратегия, соответствующая военным традициям, национальному духу армий. Это самый тонкий вопрос: психология. Нашу тактику пишут эксперты из Генштаба. Пилотные экземпляры игр дали отличный результат: американцам ничего не светит. Теперь надо распространить эту игру среди первых лиц из «третьего мира» –– и наше оружие подскочит в цене, мы завоюем рынок! Один шейх, поиграв в «Битву гигантов» и увидев наши танки в деле на последней выставке в Арабских эмиратах, полностью сменил вооружение армии –– мы получили огромный заказ.
Американцы кусают локти после этой истории. Дело в том, что они продают оружие с условием: время и координаты каждого взлета самолета, каждого танкового рейда фиксируются и передаются в США. Они знают все о действиях проданного оружия –– это супершпионство мало кому нравится. Мы заняты сейчас странами Юго-Восточной Азии. Если они купят наше оружие –– получат работу не только оружейники –– эксперты и советники, а авторитет России начнет подниматься. Ясное дело, что после таких успехов ЦРУ готово на все, чтобы вывести из строя наши программы или затянуть их доработку. Тут подключен и Интерпол, и Гринпис –– все организации, напичканные шпионами. В Шанхае запахло жареным. Что-то не то творится с нашими партнерами. Они не укладываются в срок. То ли их запугали, то ли перекупили… Нам нужна программа во что бы то ни стало! Сейчас они должны нам выдать окончательный вариант игры –– с возможно более полной имитацией присутствия на поле сражения.

–– А если Игнасио отвезет меня из Шанхая в Москву?
–– Во-первых, он этого не сделает, потому что потеряет больше, чем зарплата в Интерполе за десять лет, а во-вторых, препроводив тебя в Шанхай, он направится на Филиппины –– где за ним будет присматривать Лена. Она ему такие создаст проблемы, что ему будет не до тебя.
–– А если появится Виталий Петрович?
–– Неужели ты не найдешь ему, что соврать? Например, что твой отец у меня в заложниках.
–– Они проверят.
–– Вот пусть он и уедет со мной на Валаам, никому ничего не сказав. Пока они будут его искать –– пройдет время. Связь со мной –– в любой момент по спутниковому телефону.
–– А захотят ли китайцы со мной иметь дело?
–– Мы им скажем, что программы должны быть такими простыми, что в них может разобраться ребенок. У туземных князьков развитие на уровне московского школьника.

Глава 3. Шанхай
В аэропорту нас встретил туман –– пряный, вкусный, словно мы попали на кухню, где готовят фирменное блюдо со специями –– и дышим паром, что поднимается над противнем. Примчались нас встречать улыбчивые, предупредительные китайцы –– разработчики компьютерного обеспечения. Сразу же мы направились в ресторан, где мне сунули в руки палочки. На стол метнули полтора десятка блюд, расставили их по кругу, на вращающемся подносе, похожем на колесо огромной рулетки. И началась игра –– мы крутили колесо в разные стороны и хватали палочками пищу из тех блюд, которые останавливались против нас. Так можно было играть часами –– чередовались кусочки пищи с самым разным вкусом: смена ощущений, бесконечная смена вкуса завораживала.

Меня разместили в особняке, принадлежащем компьютерной фирме. Мониторы стояли здесь везде –– рядом с тахтой, в столовой, в ванной: всё было ими напичкано. Компьютеры соединялись в сеть, так что можно было продолжать игру, переходя из комнаты в комнату. На первом этаже располагался бассейн с теплой водой –– над ним висел большой экран, играть можно было, плавая в бассейне. Это был настоящий игровой дом. Но самое классное место дома –– комната с эффектами.
Здесь, усевшись во вращающееся кресло, надев шлем и погрузившись в трехмерное виртуальное пространство, игрок обретал полную иллюзию реальности. Вокруг свивался и развивался кокон из гибких танцующих нитей, которые могли касаться его во время игры, передавать напряжение физического усилия, сжимать в своих объятиях… Работали не только глаза и уши –– всему телу давалась информация о реальности игры.

На следующий день мы приступили к тренировкам. Китайцы меня научили «водить» танк, потом мы «поехали» на полигон и устроили стрельбы, потом меня в танке заменил виртуальный игрок, которому передали мои данные –– а я уже учился «командовать» группой из пяти танков, в каждом из которых сидел такой «виртуальный я». Потом мы встретились в пустыне с отделением из пяти танков, в каждом из которых сидело по американскому новобранцу, имеющему ту же реакцию и точность стрельбы, что и я.
В первый раз мы не довели дело до сражения, а показали друг перед другом технические характеристики танков. Наши танки были лучше в боевом отношении, американские лучше с точки зрения комфорта. Поэтому когда я попросил американцев пересадить в русские танки, они «скисли». Первый игровой бой мне удалось выиграть и на русских танках, и на американских. Потом я сражался сам с собой –– усредненный русский солдат был посажен на свою и чужую технику –– победила техника своя. Но так же точно американец выиграл на своей технике. Видимо, танк можно сравнить с домом, и солдату помогают родные стены. Многое зависело от психики. Один боец с неустойчивой психикой, наркоман или больной в рядах Армии мог решить судьбу сражения. В американской армии было довольно много наркоманов –– и этот фактор тоже учитывался в игре.

Когда в мой танк попал снаряд, меня «контузило» –– закружилась голова, и стал ходуном ходить весь пейзаж: виртуальная реальность очень зависит от состояния человека. Это его мир –– то, что видит только он. Если в создании реальности участвуют двое, то мир этот зависит от партнера. Нельзя играть с психбольным –– в вашу голову полезут глюки –– с кем поведешься, от того наберешься.

Играли мы с утра до вечера. Я задавал простые вопросы –– китаец-инструктор порой отвечал, порой связывался с программистами и просил доработать тот или иной узел. Всё складывалось прекрасно. Я попросил «посадить» в танки китайцев, но мне отказали –– данные по китайским бойцам были засекречены. Арабы –– пожалуйста, турки –– за милую душу, а себя китайцы не хотели демонстрировать в качестве вояк. Тогда я предложил инструктору самому «сесть» за руль танка. Это было уже на третий день моего пребывания в Шанхае.
Китаец поддался на мои уговоры –– и сел за соседний монитор. И тут началась чертовщина. В программе пошли сбои. Ландшафт, по которому мы ехали, стал дрожать, потом на ровном месте выросли новые горы и образовались дыры в земле. Я сразу же вышел из игры. И хотя нам предстояло еще рассмотреть сражение танковых армий, потом перейти к самолетам –– и так далее, чтобы увидеть бой во взаимодействии всех видов оружия, мне вдруг всё стало неинтересно. Я сказал, что устал. Подросток имеет свои права.
Китаец обрадовался –– я его порядком «заездил». Мы покинули «комнату виртуальности».

Перед сном захотелось пройтись. В бассейне на спине плавал мой инструктор. Временами он приближался к стенкам, куда слуга подносил трубку: он затягивался пару раз –– и вновь отплывал. Эта история мне не понравилась. Что он там курит? Гашиш? Опий? Изменение ландшафта в игре могло быть результатом его пристрастий к наркотикам.

Я подошел к привратнику:
–– Хочу погулять по городу.
–– Возьмите шофера.
Шофер –– значит охранник и надсмотрщик.
Я зашел в игровую комнату, выключил главный компьютер из сети, снял корпус, нашел нужную панель –– и вывернул винты. Жесткий диск размером с жирную лягушку сам прыгнул в сумку. Царевна-лягушка… Многим игра заменяет не только жену, но и отца с матерью: игра доставляет наслаждение, учит и наказывает, разогревает и остужает. Игра становится высшим смыслом жизни, приносит счастье –– и лишает покоя.
Раздумывая об этом, я тащил свою краденную «игру-царевну» по лестнице, садился в машину, которую уже подали к подъезду. Всё дело заняло несколько минут. В центре, у старого города я попросил остановиться. Вошел в магазин и обратился к продавцу на английском языке. Он ласково улыбнулся и вызвал хозяина. Я сказал ему:
–– У меня украли деньги. У вас есть телефон? Я хочу обратиться в полицию.
Он разобрал слово «телефон». Закивал, провел меня в заднюю комнату. Я набрал номер и назвал адрес нашего особняка, повторив несколько раз «drag» и «dangerous». Одна надежда –– что полицейских в Шанхае обучили английскому.

Когда мы через час вернулись домой, вокруг особняка стояло несколько полицейских машин. Оттуда выводили инструктора, программистов и слуг. Я сделал знак рукой шоферу. Мы проехали мимо. Видимо, у него не было инструкций на такой случай –– он ждал от меня приказаний.
–– Едем к русской церкви!

В центре Шанхая стоит православный храм. Здесь он кажется нереальным: беленький, с родными редьками куполов, он словно забрел сюда из какого-то среднерусского села, –– как странник, заблудившийся в паломничестве на Восток. Службы в нем уже не идут –– но есть при храме сторож, древний старик из эмигрантов. Услышав русскую речь, он меня пустил. Я попросился у него на ночлег, приврав, что отстал от тургруппы. Он положил меня на лавке в притворе храма и долго молился, бил поклоны –– верно, чтобы я нашел «своих». Утром я вышел и купил газету –– там была фотография нашего особняка. Шофер поджидал меня в машине у храма. Он перевел мне с грехом пополам смысл статьи: полиция накрыла притон наркоманов. Мы поехали на телеграф, откуда я позвонил Юрию Алексеевичу и кратко обрисовал ситуацию:
–– На компьютерную фирму совершила налет полиция: программисты оказались наркоманами. Мне едва удалось спастись. В качестве компенсации за моральный ущерб я захватил игру «Битва гигантов» на жестком диске.
–– Мерзавцы –– заревел Юрий Алексеевич в трубку –– но они мне еще оплатят неустойку за невыполненный в срок контракт. Лети к нам, тут отлично клюет!
–– Я об этом только и мечтаю!
–– Накушался заграницы? Предупреждал я тебя, что не впрок она нашему человеку. Видишь –– и тебе моральный ущерб нанесли. Миллионом здесь не отделаешься! На два-три придется раскошелится…
–– Мораль бесценна, разве можно возместить растление малолетки? Вся жизнь теперь пойдет наперекосяк. Не говорите только родителям –– они будут страдать. В каких единицах Вы измеряете компенсацию?
–– А где нанесли –– там и измеряем. В Китае –– значит юанями будут платить мерзавцы.

Курс юаня к доллару –– шесть к одному. Как раз цена квартиры в пределах Садового кольца: не век же нам с мамой стеснять родных. Может, и отцу еще достанется –– а то соседи совсем охамели: топором машут.
–– Мы с мамой как раз думали о квартире…
–– Намек понял. С отцом вот пообщайся – он трубку рвёт…
–– Привет, па. Как ты?
–– Не поверишь –– на острове сетку натянули и с монахами гоняем в волейбол! Сейчас ты нас посредине партии прервал!
Трубку снова взял Юрий Алексеевич:
–– Где ты сейчас?
–– На Английской набережной!
–– Через час подойдешь к памятнику Пушкина и передашь диск нашему человеку. Он спросит тебя, не нужен ли лишний билетик в Москву. Ты как там, спешишь –– не хочешь еще погулять? Билет брать на завтра или на сегодня?
–– Спешу!
–– Тогда отпусти шофера и иди пешком!

Я так и сделал. Проходя по набережной, заметил стайку сверстниц –– они стояли, как на групповой фотографии: расфуфыренные, разукрашенные –– все похожие на садовые цветочки. Зазывно заглядывали в глаза иностранцам. Стало противно. Дальше пошли огромные дома, отделанные гранитом снизу –– это знаменитая «Английская набережная»: Великобритания строила во всех странах, которые пыталась колонизовать, такие высокомерные, мощные громады. Здания эти всем своим видом должны были показать, что туземцы –– ничтожества, мошки по сравнению с белыми людьми…

Памятник Пушкину в Шанхае находится далеко от набережной, и мне пришлось прибавить шагу. Я ориентировался по карте, которую купил в лавчонке. Самое неприятное здесь –– переход улицы без светофора: машины и велосипеды идут сплошным потоком, невозможно ступить на мостовую. Я стоял минут пятнадцать, у меня заболела голова от мельтешения народа, а рядом со мной за это время десяток китайцев легко, как тени, перебежали дорогу с одной стороны на другую. Как же у них должны быть устроены мозги, что они так шмыгают среди потока, ориентируясь в десять раз быстрее нас! Вот настоящие инопланетяне: каждый ребенок с детства заучивает несколько тысяч иероглифов, и мы с трудом своих тридцать букв одолеваем. Что различия между нами и американцами –– ерунда по сравнению с тем, как мы отличаемся от китайцев!

В таких мыслях я не заметил, как кто-то загородил мне дорогу. Виталий Петрович! Я изобразил на лице радость.
–– Как дела?
–– Плохо! Они захватили в заложники моего отца и теперь надо срочно его выручать.
–– Какой взрослый стал –– отца выручаешь. Как ты сможешь это сделать?
–– Надо передать расписку, что я не имею к ним претензий по поводу инцидента в Варшаве.
Меня несло. Я врал внаглую –– что приходило в голову. Достал какую-то бумагу и начал ею махать перед носом Виталия Петровича. Он был обескуражен.
–– В себе ли ты? Тебе пилюль не давали, уколов не делали?
–– Я сейчас должен встретиться с их доверенным лицом. Если кто-то будет следить за нашей встречей –– отцу придется плохо. Подождите здесь –– я отдам бумагу и вернусь.

Я побежал, не дождавшись ответа. Среди китайчат, которые играли у бюста Пушкину (в другой момент меня бы растрогала эта сюрреалистическая картина) стоял смуглый субъект.
–– Билет на Москву –– сказал он мне.
Я протянул ему пакет с жестким диском.
–– Должен извиниться, но мне придется вернуться к Виталию Петровичу. Иначе он меня заподозрит.
–– Помочь от него отвязаться?
–– Нет, вы уж займитесь багажом –– а поеду домой за казенный счет. Так и передайте Юрию Алексеевичу. С фанфарами встречать не надо.
Я обернулся. К нам спешил Виталий Петрович. Экий непоседа! Пришлось идти ему навстречу. Посыльный сел на велосипед –– и растворился в толпе китайцев.
Мне предстоял долгий полет с агентом Интерпола в Москву и тут я уже не мог ставить своих условий. Пришлось выслушать уйму сплетен про Юрия Алексеевича –– какой он диктатор, как хочет захватить Россию –– а потом и весь мир, какой опасный враг человечества. Я поддакивал –– и думал о квартире на Садовом кольце. Как Юрий Алексеевич мне передаст их ключи –– лично или через посредников?

Ключи привез через пару дней отец.
–– Я не мог заработать на квартиру за двадцать лет, а ты смог за две недели. Может быть, мы потому и развелись, что жили вместе с твоей бабушкой?
Это уже нечто новое. Такого от отца я еще не слыхал.
–– Переезжай к нам! Сколько там комнат, четыре?
–– Пять! Всем хватит места!

Часть IV. БАЛ
Глава 1. Эфир
После Шанхая я долго не мог привыкнуть к скудости московских впечатлений. Улицы казались пустыми, люди –– вялыми. Вот где мне понравилось по настоящему, где я был счастлив –– в Китае! Китайцы носились, как угорелые и перемешивались, как рис в кипятке. Сколько лиц мы видим за день –– десять, сто? А китаец видит в сто раз больше. Погуляв по Шанхаю, где тысячи глаз цепко впивались мне в лицо, я понял, что взгляд человека принимает, «сканирует» огромную информацию. «Плотность» информации в толпе колоссальна –– и китайцы способны быстро её усваивать, обменивались взглядами. Мы не осознаем всего, что заложено в лицах людей –– но можем почувствовать приязнь или отторжение с первого взгляда.

Отец, после того, как съехался с нами, взялся за ум –– перестал бегать по выставкам и презентациям, а увлекся новыми технологиями. Он соединил видео с компьютером и достал кучу удивительных программ. Например, программа по фотографии человека могла описать его характер! Я не говорю про гороскопы и астрологию –– программы были самые что ни на есть научные, современные –– из Института Психологии и Антропологии.

Я спросил его, как работают эти программы.
–– Психологи установили, что черты характера связаны с чертами лица. Есть простая связь, которая может «бросаться» в глаза –– люди с тонкими губами в целом не так добры, как люди с толстыми губами. Но толстые губы могут быть связаны и с другими свойствами человека –– например, обжорством. У лица много признаков: геометрию глаз описывает больше двадцати параметров. Только два-три связаны с национальностью человека –– остальные кодируют его происхождение, место рождения и характер. Лицо можно «расшифровать»: решить систему уравнений –– и узнать десяток черт характера по внешности. Если человек меняется внутренне, меняется его внешность.

Когда я узнал о таких успехах психологии, захотелось сразу проверить программы в деле. Например, проанализировать наших учителей в школе. Я достал фотографию преподавателя по русскому языку Виктора Васильевича и сунул её в компьютер. Машина выдала черт знает что. Огромные таблицы, в которых только оценок ума был десяток: остроумие, понятливость, память –– в общем, учителю поставили сто оценок. Бред какой-то: Виктор Васильевич был человеком нетерпимым и выгонял меня из класса почти на каждом уроке. Что мне до свойств его ума? Я понял, что программа не может выделить «изюминку», главное свойство человека. Надо ей как-то помочь. Пришлось опять терзать отца:
–– Можно ли задать какое-нибудь главное свойство человека –– и нарисовать по нему портрет?
Он долго ковырялся в программе –– но так и не смог ответить. Позвонил разработчикам, они посоветовали ему обратиться к художникам. Те давно научились справляться с такой задачей: иллюстраторы «Мертвых душ», например, рисовали портреты Плюшкина, Ноздрева и Манилова как воплощение жадности, ретивости и мечтательности. Мы встречаем в жизни таких людей –– и узнаем. Не надо никаких таблиц с сотней признаков! Человек имеет чутье на типы людей. Обостренно такое чутье у иллюстраторов, которые привыкли вглядываться в лица людей, находить прототипы героев и предавать их бумаге.

Надо задать компьютеру иллюстрации –– физиономии Ноздрева, Собакевича и прочих. И в результате анализа получать не таблицы с сотней оценок, а набор персонажей –– этот человек похож на Чичикова и Хлестакова, смесь мошенника с фанфароном! Мы так и сделали –– научили компьютер говорить с нами на понятном языке. На фотографию учителя литературы он откликнулся просто –– дал 50 процентов Собакевича и 50 процентов Ноздрева: верно, Виктор Васильевич любит порядок, как Собакевич, и ретив, как Ноздрев. Мы заполнили машину типами Гоголя –– и они прекрасно описали всех знакомых. Учителя, родственники и друзья –– все прошли тестирование. Порой мы с папой падали со смеху, когда обнаруживали в родственниках или сослуживцах черты Плюшкина и Коробочки, Хлестакова и Городничего. «Ревизор» и «Мертвые души» стали настольной книгой у нашего компьютера –– мы его научили Гоголю.

Нам пришло в голову пропустить через компьютер телеведущих, что примелькались на экране –– они стали давно уже чуть ли не членами каждой семьи, казались знакомыми лучше родных и близких. Но нас ожидало фиаско. Ведущие популярных передач не походили ни на один описанный тип. Хорошим результатом считался при анализе тот, если можно было выделить один-два известных по Гоголю лица, на которые похож человек. Обнаружилось, что машина не может выделить никого из известных нам персонажей. Как так могло случиться?

Я задал этот вопрос отцу –– и он не мог ответить. Мы устроили проверку: брали с телеэкрана лица обычных людей, которые попадали в кадр в разных передачах. Все было нормально. Гоголь работал –– все на кого-то были похожи. Но ведущие не «ловились». Мы пришли к выводу, что таких людей нет –– они не описаны в «Мертвых душах». Попробовали покопаться в других писателях –– и среди их персонажей ведущие не ловились. Этих людей не знала родная литература, оно пасовала перед современностью! Забавно –– нас учат в школе, науськивают на какие-то «образы», но вся учеба дает сбой!

В Америке телеведущие получают больше, чем Президент. Эти люди управляют мнением всей страны: как поводыри слепых, они ведут мысли миллионов телезрителей, ведают будущим! Ведущие –– лица, наибольшее время проводящие «в эфире». Может быть, это эфир заражает их какими-то флюидами, превращает в особенных людей, непонятных нам? Я слышал, что работа в эфире сродни наркомании или пьянству. Самое страшное для ведущего –– отстранение от эфира. В эфире они себя чувствуют легко и вольготно. Парят в небесах в экстазе… Стоп –– летали по небу герои «Вечеров на хуторе близ Диканьки», первых повестей Гоголя. Панночка оседлала Хому Брута в «Вие», черт тащил кузнеца Вакулу, Солоха неслась на метле в «Ночи перед Рождеством»! Я бросился к собранию сочинений Гоголя искать иллюстрации. Вот они, родные! Черт собирает в небе звезды, панночка оседлала Хому Брута, сиятельная Солоха, как беззаконная комета, машет хвостом метлы.

Мне приснился Вий. Из-под лохмотьев ветхого гнома выглядывали объективы телекамер. Его окружала семья ведущих всех каналов, они бережно вели, наводили его на меня –– и он поднимал свой взгляд, сверкающий, как лазерный прицел. Я проснулся в поту.
За завтраком папа сказал, что атмосферный фронт проходит над Москвой, движется циклон –– и все чувствуют себя плохо. Не знаю, как всем –– но мне было нехорошо. Болела голова, чего никогда с утра у меня не было. Я не пошел в школу –– лег на диван и закрыл глаза.

К нам в квартиру вводили дирижабль. Его вели, как коня, на узде по Садовому кольцу. Против нашего дома шествие остановилось. Папа и мама забегали по квартире:
–– Окна, окна открывайте!
Дирижабль находился на уровне пятого этажа. Снизу его держали на ремнях, мордой своей он стучал о стену дома, подбираясь к окнам. Папа распахнул дверь балкона. Дирижабль был покрыт лоснящейся, атласной шкурой. Он ткнулся в балкон –– и вдруг оказался внутри квартиры. Я почувствовал в руках его теплую шкуру… Открыл глаза –– и увидел, что папа набросил на меня плед.
Незнакомый голос сказал:
–– Воспаление мозговых оболочек. Срочная госпитализация.
Мамин голос:
–– В больницу не отдам. Через мой труп.
Папин:
–– Трупов не надо. Выпишите лекарства.
Дирижабль опять оказался на улице. Он принялся играть в волейбол сам с собой, своей головой: она служила вместо мяча, который скакал через дома. Проворное туловище его состояло из веревок и ремней, оно бегало по улицам и подставляло плечи с руками под голову –– било по ней, она опять взлетала.

Время остановилось. Казалось, что я уже никогда не выздоровлю. В комнате оборудовали целый медицинский кабинет. Здесь стояла капельница –– в вену вогнали шприц и сквозь меня пропускали раствор. Две недели я не мог подняться с кровати. Папа и мама дежурили возле меня, сменяясь.

Приходили одноклассники. Но я никого не видел, мог только слушать, закрыв глаза. Я заметил, что от некоторых голосов мне становилось лучше. Вернее, от одного голоса. Аня недавно появилась в нашем классе, она приехала из другого города и не имела здесь друзей. Меня удивили её открытость и дружелюбие. Мы сидели за соседними партами, она постоянно была у меня перед глазами –– и я почувствовал, что Аня отличается от всех девочек. В чем состояла её особенность, я не знал. Она занималась музыкой –– как многие, но ни у кого я не слыхал такого мелодичного голоса. Мне было приятно, что она позвонила и справилась о моем здоровье. Её можно было слушать, как певчую птицу –– и безразлично было, о чем она щебетала-говорила –– хотелось, чтобы эта песня длилась как можно дольше. Я попросил её звонить почаще: этот голос был настоящим лекарством.

Во время болезни мне приходили новые мысли о нашем проекте –– и отец сделал кое-что новое. Анализ ведущих на ТВ нами был доведен до появления на экране «чистых типов»: компьютер превращал ведущего в чертика, цыгана или Вия, ведущую –– в панночку, Солоху или русалку. Сразу становилось понятно, с кем имеешь дело и от кого что можно ждать. Эта программа не делала из человека рисованную карикатуру, она лишь подчеркивала кое-какие черты и делала явным эфирное строение ведущих, их фантомную природу. Мы составили с отцом «библиотеку демонов» –– ведьм, чертей и древних божков типа Вия.

Конечно, черт черту рознь –– различаются черти не меньше, чем люди. Как с первого взгляда все китайцы кажутся на одно лицо, так же и черти для неопытного глаза мало различимы. Но у Гоголя были разные черти –– тот пройдоха-чёрт, который собачился с кузнецом Вакулой, отличается от бедолаги, которого выгнали из пекла, а потом еще и лишили свитки в «Сорочинской ярмарке». У Гоголя черти были смешными и несчастными, бедными и уступающими человеку. Еще бы –– Гоголь был на стороне людей в их вечном споре с чертями. Если бы мы читали повести какого-нибудь чёрта, а не дьячка –– дело было бы иным! Но черти не писали повестей, а если и сочиняли отчеты о своих подвигах, то нам не показывали.

Аня стала бывать в нашем доме запросто, она забегала после школы и рассказывала, что проходили в классе, мы делали вместе уроки –– так было быстрее и интересней. Мои родители привыкли к Ане, а её родные ничего не имели против такого знакомства –– они, как люди недавно приехавшие в Москву, были рады, что их дочь принимают в «хорошей» семье.

Анин отец был шишкой на каком-то заводе, который строил космические двигатели. С тех пор, как наши ракеты стали вывозить иностранные спутники на орбиту, дела завода пошли в гору –– «космические извозчики» открыли представительство в столице. Так Аня оказалась в Москве –– отец её работал раньше конструктором, а сейчас стал «добытчиком» –– искал деньги для завода. Все деньги свезли в Москву –– и заводы послали сюда ходоков, которые заняты тем, что их клянчат: проталкивают проекты, ходят по кабинетам, обольщают чиновников и иностранцев. Если тебя нет в Москве –– значит, нет тебя вообще, не существуешь на свете: так в шутку говорил папа.

К окончанию второй четверти я вполне выздоровел. В нашей семье была традиция ходить в конце года в Пушкинский музей. Картины и скульптуры хранят дух времени, и чтобы почувствовать лучше свое время, надо сравнить его с прошлым. В этом году мы договорились сходить в музей с Аней. Но когда я зашел за ней, то застал Аню с мамой в слезах: оказалось, куда-то пропал Анин папа.
Он всегда держал семью в курсе своих дел, предупреждал о командировках заранее. В эту ночь его не было дома, мать начала звонить в милицию, там ей сказали, что следует подождать –– надо, чтобы прошли хотя бы сутки его отсутствия: мало ли загулявших мужей возвращается домой под утро –– нельзя же всех сразу бросаться искать! Анина мама от расстройства чувств ночь не спала, и валялась с приступом стенокардии, Аня за ней ухаживала –– так что ей уж было не до музея… Мать обзвонила все морги –– никто похожий на её отца туда не поступал –– и то слава Богу!

В такой ситуации гость в доме –– обуза. Мне было неловко стеснять Аню своим присутствием:
–– Может, тебе нужна помощь?
–– Спасибо, но я не знаю, чем можно помочь: не представляю, что делать.
–– У меня есть знакомый частный детектив. Хочешь, посоветуемся с ним?
–– Конечно!
Аня и мама привыкли жить с отцом, как за каменной стеной. И теперь они были беспомощны –– хватались за любые идеи, как утопающий хватается за соломинку. Если за дело не берется милиция –– то может взяться частный детектив! Я позвонил дяде Сереже и кратко изложил ситуацию. Он обещал подъехать через часок. Аниной маме сразу стало лучше –– у неё появилась надежда. «Частный детектив» –– звучит серьезно.

Детектив попросил рассказать подробно, что она знает о деятельности своего мужа, его связях и друзьях. Особо припомнить людей, имеющих власть или деньги. Из рассказа мамы получалось, что у Аниного папы не могло быть никаких врагов или недоброжелателей –– всюду его окружали друзья. Этот человек пользовался расположением и нынешней власти в своем городе, и её оппозиции, и разбогатевших граждан –– и обедневших рабочих, для которых он добывал деньги в Москве. Послушать Анину маму –– её муж святой: никому не делал зла, и за добрые дела его должны бы взять на небо. И такой человек исчезает…

–– Расскажите о том, как Ваш муж стал главным конструктором.
–– Окончил университет, попал по распределению к нам в город –– и без всякой поддержки за десять лет сделал отличную карьеру.
–– Занимался общественной деятельностью?
–– А кто тогда не занимался ею? Все активные люди прошли через комсомол –– и за что-то отвечали. Это была школа отношений, так набирался опыт работы с людьми.
–– За что отвечал?
–– За культуру, в горкоме комсомола.
–– Но это должность немалая!
–– Она досталась ему на излёте комсомола, когда все бросились наутек –– а он работал: организовывал первые дискотеки, доставал для местного телевидения видеофильмы из Москвы. Из самодеятельного коллектива создал труппу, которая устраивала праздники в городе. Он пошел в горком, когда это стало не престижно –– и показал, что можно делать в рамках комсомола, если подходить ко всему разумно: на представлениях его театра был аншлаг, они стали модными. Муж передал театр своему другу, профессиональному режиссеру, когда остро встала проблема денег для завода –– тогда мы переехали в Москву.
–– А как оппозиция в городе?
–– У нас нет почти коммунистов или националистов: на выборах губернатора старой команде аппаратчиков противостоят бизнесмены.
–– А откуда взялись эти бизнесмены? Не с неба же они свалились?
–– Вы правы –– эти ребята работали когда-то в комсомоле и мой муж их прекрасно знает. Потом они занялись бизнесом –– и у них получилось.
–– Партийцев сменяют комсомольцы?
–– Рано или поздно это должно произойти –– но у мужа моего хорошие отношения и с теми и с другими, он им нужен как специалист и человек, имеющий связи в Москве. Поэтому никто из них не стал бы ему делать плохо и портить с ним отношения. Он держит нейтралитет в этой борьбе, хотя симпатизирует больше своему поколению.

Во время нашего разговора Аня вышла в магазин. Вернулась встревоженной –– протянула нам бумажку, которую достала из почтового ящика. Это была повестка на имя её отца из Прокуратуры. Ему предписывалось явиться завтра для дачи показаний. Вот так дела: человек исчезает накануне получения повестки. Чтобы явиться вовремя по повестке, ему надо было бы лететь час из Москвы на самолете.

Дядя Сережа посмотрел дату на штампе и присвистнул: вчера повестку отметили за тысячу километров от Москвы –– и сегодня она уже оказалась в почтовом ящике!
–– Эта повестка многое объясняет. Судя по всему, исчезновение вашего мужа связано не с московскими делами, а со старыми связями. Кто-то хочет, чтобы муж дал показания, и кто-то очень не хочет этого. Чтобы разобраться в деле, надо лететь на место.
–– С билетами не будет проблем: местная авиакомпания –– дочернее предприятие завода, на котором работает муж. Я позвоню им –– и мы сможем улететь ближайшим рейсом.
–– Всем лететь не надо. Кто-то должен остаться в Москве на связи. Но мне будет нужен человек, который располагает информацией о вашем городе на месте.
–– Аня может полететь с вами в гости к бабушке, я останусь.
Тут в разговор пришлось вмешаться мне:
–– Я тоже хочу полететь с Аней и дядей Сережей.
–– Для этого надо отпроситься у родителей.
Это просто: раз уж я сам летел в Шанхай, то по родной стране они меня с дядей Сережей отпустят.

Вечером мы уже любовались закатом из окон иллюминатора. Когда на земле заходит солнце, в высоте оно еще светит –– и поднимаясь ввысь, видишь редкое сочетание цветов –– красный с темно-синим. Таких закатов нет на земле, в самолете же черное звездное небо вплотную, «всмятку» приклеивается к красному горизонту: будто наблюдаешь извержение вулкана.

Заполночь мы явились в гости к Аниной бабушке. Бабушка оказалась светской дамой: она держала дома что-то вроде салона, где собирались известные в городе люди, местные знаменитости. Вкратце бабушка обрисовала ситуацию с выборами. Соперничали нынешний глава администрации Фефелов и бизнесмен Соскин. Реклама фирмы Соскина встречалась на каждом углу –– это первое, что мы увидели, сойдя с самолета в аэропорту. На щитах висели огромные фотографии бизнесмена –– бугай с накачанными мышцами смахивал на героя боевиков.
Фефелов был ближе душе интеллигентов. Город при нем зарос грязью –– но он «давал жить» всем, он устраивал и мафию, и чиновников и торговцев –– никого не давил, не преследовал. Новая метла будет мести по-новому. За Соскиным, как и за Фефеловым, не водилось криминала –– иначе бы ищейки из предвыборных штабов раскопали бы компромат. Среди населения большей популярностью пользовался Соскин. Губернатор пытался опорочить бизнесмена, вел против него шумную кампанию на местном телевидении и в прессе. Народ любит заступаться за гонимых –– и не склонен поддерживать власть, которая мало что ему дает.

На следующее утро дядя Сережа поехал в Прокуратуру –– он хотел узнать, из-за чего пришла повестка Аниному отцу. А мы отправились знакомиться с городом. Меня поразил Театр Оперы и Балета: огромной колоннадой это здание обнимало площадь, на которой стоял памятник Ленину. Оказалось, что с обратной стороны театра в том же здании располагался раньше Обком партии. Так что партийные начальники могли после заседаний сразу переходить в ложи театра, слушать оперы, смотреть балет. Может быть, они и заседания проводили на сцене? А памятник вождю перед театром местные жители рассматривали как изваяние великого актера… Я поделился с Аней своими мыслями –– и она заметила, что её папа в здании горкома комсомола поселил свою труппу –– молодых реформаторов театра, которые устраивали перформансы.
–– А что такое перформансы?
–– Это представления, основанные на импровизации –– наподобие живых картин, в которых нет заранее заданного сценария.
–– Впервые слышу.
–– Их называют «царским жанром»: Петр Первый и Иван Грозный устраивали такие представления, исход которых был никому не ясен –– даже им самим. Было что-то похожее и у Шекспира, а сейчас этим увлекаются авангардисты –– реформаторы театра. Папа меня брал с собой несколько на такие представления. Там собиралась особая публика, и напоминало это все карнавал, артистический сабантуй –– там не было телевидения и показухи. Этим летом фестиваль перформансов проходил в Москве, в Зеленом театре Парка культуры. Собрались модельеры, художники и музыканты –– в своем кругу праздновали ночь накануне Ивана Купала.

За обедом состоялся совет. Дядя Сережа вернулся с ценными данными –– ему удалось разузнать в Прокуратуре, что вызов Аниного отца был связан с делом, в котором речь шла о «деньгах комсомола». Оказывается, в момент развала комсомола бесследно исчезли все деньги, лежавшие на счетах горкома. Это были внушительные суммы –– у города с миллионным населением одних взносов набегало за год порядочно. Не оттуда ли бывший член горкома комсомола взял стартовый капитал для своего предприятия?

Предвыборная борьба подходила к концу, шансы нынешнего губернатора падали –– и он ухватился за последнюю возможность: раскопать происхождение капитала своего соперника. Бывший партиец и бывший комсомолец сцепились. На стороне партийца была власть –– его слушалась Прокуратура. По повесткам вызвали на допрос всех бывших членов горкома комсомола. Жили они неплохо –– кто-то завел успешное дело, как Соскин, кто-то «кормился» в его фирме. Возникло подозрение о сговоре: ребята доверили сумму самому сильному, выбрали лидера –– тот перебросил денежки в Швейцарию –– а потом открыл здесь фирму и устроил свои оптовые поставки, закупая товары на Западе и продавая их здесь с прибылью –– возник оборот, который позволил скрыть источник первичного капитала.

Следов этого сговора не было –– ни протоколов заседания горкома, ни счетов. Оставалась одна надежда –– добыть нужные показания. Все былые комсомольские шишки, кто жил в городе, отказались от дачи показаний. Это понятно: они сохраняли дружбу и делили доход с Соскиным. Анин отец был в стороне –– во-первых, у него была репутация честного человека, во-вторых, он жил в Москве. Пока о его исчезновении в городе не знали. Непонятно было, чьих это рук дело –– тех, кто хотел скрыть информацию –– или тех, что её хотел выбить из него. До выборов неделя –– и если за это время информация не появится, Соскин выиграет. Не он ли организовал внезапный отъезд Аниного отца?
Вряд ли с отцом что-нибудь произойдет дурное –– успокаивал дядя Сережа Аню.
–– А деньги в Швейцарии? Разве за них не убивают?
–– Не надо драматизировать ситуацию. Кандидат в губернаторы –– не обязательно преступник. Кто торгует –– не убивает, а покупает. Это разные профессии. Никто ни у кого не собирается отбирать куш. Следов денег не найдешь. Речь идет о том, что отца могли бы использовать для дискредитации одного из кандидатов. Пройдут выборы –– и он вернется: не будет же рисковать свободой бывший комсомолец.
–– Кто его знает? Если ставки так велики –– валютный счет, кресло губернатора?
–– Я предлагаю лучше подумать, куда отец мог уехать по собственной инициативе. Чем он увлекался? Его могли соблазнить поездкой на край земли, чем угодно –– чтобы он только отсутствовал.
–– Но почему он до сих пор не дал о себе знать?
–– Идут всего вторые сутки с момента его исчезновения. Его могли попросить не сообщать о своем местонахождении под благовидным предлогом. Не из всякого места легко связаться с Москвой по телефону. Всякие бывают обстоятельства.
Мне пришлось вмешаться в разговор:
–– Аня, ты же рассказывала мне про перформеры!
–– Не перформеры, а перформансы. Папа увлекался представлениями, которые связаны с древними праздниками. Они устраиваются два раза в году –– отмечается самый длинный день в году, самый короткий…
–– Какое сегодня число?
–– 21 декабря
–– Значит, самый короткий день –– завтра?
–– Твой отец исчез накануне праздника –– это не может быть случайностью!
–– Он мне говорил, что этот день соответствует Рождеству, как оно отмечается в Западной Европе, и смысл у него тот же –– речь идет о рождении нового бога. Накануне праздника начинает бесчинствовать нечистая сила: помните «Ночь перед Рождеством»?
–– Может, он поехал в Швейцарию на празднование Рождества: подельники по комсомолу устроили льготную турпутевку?
–– Поездка за границу требует оформления визы, готовится надо заранее –– он бы нас предупредил. Насколько я знаю своего отца, он скорее поедет на Камчатку или Алтай, чем в Швейцарию.
–– Почему ты вспомнила про Алтай?
–– Известно, что в этом месте находится прародина многих народов. Недавно там нашли в замороженном виде скифскую принцессу. А гора Белуха считается многими пупом земли. Папа давно хотел туда поехать.
–– Кто бы мог с ним двинуться в такое путешествие? Кто из его друзей занимался перформансами?
–– Режиссер молодежного театра дружен с папой. Они вместе устраивали представления, которые дали начало театру. Режиссер –– последователь реформатора театра Ежи Гротовского, который предавал ритуалу в спектакле первостепенное значение.

Стало ясно, где искать. Мы с Аней и дядей Сережей направились к бывшему горкому комсомола, здание которого досталось молодежному театру. Конференц-зал превратился в зрительный зал, а кабинеты –– в гримерные.
Бывшие начальники возглавили банки и стали хранить вместо веры в светлое будущее то, что это будущее обеспечит для них и их детей –– деньги. Хранение и передача денег основывается на доверии. Те, кто не оправдал доверия товарищей: растратил паи или сбежал с ними, получали вместо выговора с занесением в учетную карточку пулю в голову. Эти истории мне были известны от отца –– кто-то из его друзей превратился в банкиров, кто-то –– в сыщиков, и они продолжали в свободное от работы время мирно играть в теннис, футбол и волейбол на открытых площадках и в спортивных залах своих институтов –– он имел информацию «из первых рук».

Театр был закрыт –– на двери висело объявление: «Труппа уехала на гастроли». Попытки выяснить у сторожа, куда уехала труппа, результатов не дали. Он ответил, что театр гастролирует «по городам» и вернется через неделю. Это было подозрительно –– почему неизвестно, куда поехал театр? Труппа должна вернуться к выборам –– тоже совпадение неслучайное. Кто оплатил гастроли, куда уехали актеры –– все эти вопросы некому было задать.

Мы с Аней пошли в библиотеку и по статьям в местной прессе попытались выяснить, чем занимался театр –– как выживал в трудное для искусства время. Разыскания дали результаты. Театр проводил в гастролях по шесть месяцев в году, объезжая деревни и показывая селянам представления на темы преданий Шумера и Вавилона. У селян не было денег, чтобы платить за билеты –– они одаривали артистов «натурой»: творогом, сметаной, овощами, мукой и картофелем. К концу гастролей театр набивал два трайлера: и семьи артистов не боялись голода. Принимали театр «на ура». Селянам не хватало информации, автобусы до многих деревень перестали доходить: бензин стоил дорого, рейсы не окупались. Самое важное –– спонсором гастролей выступала фирма Соскина, которая и предоставляла театру трайлеры безвозмездно!

Стало понятно, кто увез артистов накануне выборов. Но куда их увезли? Соскин наверняка знал ответ на этот вопрос. Захочет ли сообщить его нам? Возможно, что об этих гастролях расскажут за день до выборов в качестве рекламы. Тогда и допросы в Прокуратуре станут неактуальны. Как проверить эти догадки?
Разыскания среди семей артистов дали мало. Известно было, что на этот раз театр двинулся далеко –– это не сбор продуктов по области, а поездка, в которую было взято много теплых вещей. Ехать до места надо было несколько дней. Все гастроли должны были занять недели две. До Камчатки театр бы не успел доехать –– а вот до Алтая –– как раз. Почему-то мне не захотелось больше получать доказательств: слово «Алтай» говорило само за себя, было полно тайной силы.
–– Надо ехать на Алтай –– предложил я.
–– А если мы ошибемся?
–– Доверьтесь мне –– всё происходит там.

Эти слова выглядели нахально в устах мальчишки: Анина бабушка подняла брови. Дяде Сережа был в курсе моих приключений и знал, что за этими словами что-то стоит.
–– Доверяй, но проверяй –– пошутил он –– мы можем позвонить в Горно-Алтайск, и навести справки.
–– Наверняка там есть местный театр, который должен быть в курсе гастролей других театров!
Великое изобретение цивилизации –– телефон. Мы дозвонились до справочной службы Горно-Алтайска, узнали телефон театра –– и нам сказали, что сейчас в их городе проходит Международный фестиваль перформансов!

Как проехать в Горно-Алтайск? До Бийска идет поезд. Дальше в предгорье можно попасть только на автобусе. Мы решили разделиться: дядя Сережа остался следить за предвыборной кампанией, ждать новых сведений и контролировать действия фирмы Соскина. Мы с Аней двинулись на Алтай. Анина бабушка нас вначале не хотела отпускать –– но дядя Сережа ей аттестовал меня как человека, объехавшего полмира (сам себе не верю –– от Кракова до Шанхая!) и умеющего не только постоять за себя, но и выручить других из беды. К тому же речь шла об Анином папе –– так что ей сам Бог велел ехать со мной.

В вагон нас посадила бабушка и попросила проводника присмотреть за «внучатами». Так что мы оказались с Аней в роли брата и сестры. В пути мы провели почти сутки –– и в Бийск приехали утром 22 декабря. У нас оставалось два часа до отхода автобуса в Горно-Алтайск. Прогулка по городу, который был основан как крепость на краю России, острог, куда ссылали каторжан, дала любопытные наблюдения. Культовый центр Бийска составлялся из современного здания цирка и старого –– церкви. Тут же располагался стадион –– так что спорт, религия и искусство чудесно прилегали друг к другу, соседствовали на местности. Когда-то, в глубокой древности искусство выросло из священнодействия. В Бийске всё снова соединялось вместе: и этот замес был круче, чем спайка театра и обкома.

Глава 2. Алтай
В Горно-Алтайске мы оказались во второй половине дня –– и сразу пошли разыскивать театр. На площади перед театром стояло несколько автобусов. Огромная афиша гласила:

МИСТЕРИЯ-МИФ
Программа праздника
22 декабря
лагерь «Манжерок»
Doegtroup (Амстердам)
Группа «Слепые» (Москва)
при участии коллективов из Омска,
Тюмени, Перми, Новосибирска и
Горно-Алтайска
начало 18.00

Действие должно было начаться через час! Видно, туда направлялись автобусы. Что такое «Манжерок»? И вдруг я вспомнил песню, которую слышал в детстве:
Расскажи-ка мне, дружок,
Что такое Манжерок
Может, это городок,
Может, это островок?
….
Дальше не помню –– но кончалась она так:
Это место нашей встречи –– Манжерок!

Манжерок был известен давно как туристический центр –– туда собиралась молодежь из разных стран. Мы подошли к автобусу:
–– На фестиваль? –– Садитесь скорее, отъезжаем!

Билетов никто не спрашивал –– здесь все были свои. Мы сели, автобус тронулся –– и помчался между гор. Солнце пускало прощальные лучи –– самый короткий день подходил к концу. В предгорье закаты не краснеют, просто быстро темнеет: солнце садится за горы. Мы ехали почти час и за это время успели поболтать со словоохотливым дедушкой, который оказался бывшим главным режиссером Горно-Алтайского театра. Он рассказал нам, как когда-то занимался в Москве в студии Мейерхольда, где приходилось проделывать фантастические трюки –– например, бегать в искусственном лесу из бамбуковых палок, которые свисали с потока и мотались в разные стороны, как маятники. Палки эти беспорядочно двигались и больно бились –– надо было бегать так, чтобы их не задевать. Отличная тренировка координации и ориентации в пространстве!

Автобус остановился у огромного чума, вокруг которого горели костры. Чум напоминал купол цирка, мы зашли туда и оказались в полной темноте. Когда глаза привыкли, мы стали различать руки людей, которые чуть белели в свете звезд. Лица были скрыты черными масками. Пара сотен человек стояла по кругу у стен. В макушке купола зияла дыра, откуда были видны настоящие звезды –– они блестели и переливались –– так солнце играет на гроздях черного винограда.

Раздался зов охотничьего рога.
В центре арены проступило из тьмы сооружение в форме яйца, внутри которого что-то двигалось: словно фосфоресцирующие рыбы шевелились в прозрачном аквариуме. Над головами зрителей появились воздушные шары. Они напоминали икринки света: огоньки, похожие на язычки свечей горели, дрожа в полупрозрачных шарах. Эти легкие фонари кружились в воздухе, парили, как тополиный пух. Заиграли арфы и валторны, шары закружились быстрее –– и вдруг из дыры в куполе появилась огромная птица, похожая на археоптерикса –– летающего ящера. Вернее, это был скелет ящера: птица состояла из горящих неоном ребер, позвонков и зубов. Неоновый дракон медленно опустился на яйцо, обхватил лапами –– и разрядился огнями фейерверка.

Ящер закогтил яйцо, как ястреб –– цыпленка, и приподнялся с ним вместе над землей. Яйцо зажглось изнутри –– по нему пошли цветные разводы, где, как в кофейной гуще, можно было угадывать изображения зверей и чудищ. Пальмы и скалы, реки и дороги, замки и корабли появлялись на миг из цветной пучины –– и растворялись в ней. Внутри воздушных шаров стали проявляться демоны и дивы, дэвы и идолы, изображения которых мы с отцом видели в энциклопедии «Мифы народов мира». Наша идея о переселении духов древних божеств в колбы телеэкранов обрела воплощение: демоны состояли из рассыпчатого, неземного света –– но были явлены не в плоскости экрана, а в объеме, их можно было разглядывать с разных сторон, как статуи –– более того, они дышали и шевелились там, внутри полупрозрачных шаров. Ужасное зрелище: словно ожили заспиртованные уродцы из Кунсткамеры!

Может быть, кто-то думал о том же, что и мы с отцом –– и пошёл дальше нас? Эти мерцающие скульптуры напоминали голограммы, технология здесь была много выше той, что мы использовали в своих компьютерных программах, но идея –– та же.
На сцене появились люди в черных балахонах с длинными птичьими клювами. Сначала мне показалось, что они играют в вышибалу. Но что это у них вместо мяча? Чья-то голова? Или на мяч надета маска? Я не мог понять правил игры –– вначале было что-то типа регби: они выхватывали голову друг у друга из рук, передавали, как эстафету, потом началась борьба и бокс. Виды абсурдного спорта меняли друг друга: бег, прыжок, метание ядра: голова-ядро высоко взлетает над землей.
Люди-птицы устраивают состязание за яйцо-голову? Это пародия на Олимпийские игры? Дальше –– больше: между людей-птиц замелькали девушки с развивающимися волосами –– волосы их были собраны в мелкие косички и танцевали сами по себе, независимо от девушек. На миг всё замерло –– и только косы извивались, как змейки: этого никакими голографиями не достигнешь –– девушки были живые! Девушки тихо запели, это была песня без слов –– они выдыхали из себя мелодичные ангельские звуки, их волосы начали шевелиться в такт голосам.

Появился лучник в черном балахоне, достал стрелу –– и выстрелил в змея, который всё это время висел над сценой, держа в когтях яйцо. Стрела попала в ребро –– и оно со стуком упало, рассыпавшись на куски. Змей опустился чуть ниже. Еще один выстрел –– падает еще одно ребро. Под пение девушек, под танец волос –– словно под анестезией, наркозом, заворожившим зал, лучник расстрелял археоптерикса. Тот опустил яйцо на землю. Изваяния божков в шарах побагровели –– и исчезли, словно кто-то убрал яркость.

Яйцо лопнуло, куски скорлупы распались –– и оттуда появилось какое-то мокрое, мерзкое существо. Оно напоминало жирный зародыш демона, покрытый перьями. Поющие девушки, не смутившись, приступили к нему –– и начали снимать с него одну за другой одежки –– под перьями оказалась чешуя, под ней –– сеть, потом –– бархат с вышивкой, лен, шелк с изумрудами: когда демона раздели, сняв с него шесть шкур и шесть масок –– внутри оказался юноша.
Или это была девушка? Я подался вперед: вдруг мне показалось что-то знакомое в чертах этого юноши-девушки. Багира? Аня? Я обернулся –– Аня стояла рядом со мной, затаив дыхание. Я взял её за руку, опять осмотрел на сцену –– и узнал себя… Но таким, каким я мог оказаться только в кривом зеркале! Черты лица этого героя-зародыша играли, менялись в зависимости от того, на кого он смотрел –– он сканировал чужие лица и проявлял их на своём. Вот для чего нужны были публике маски –– для того, чтобы защититься от пристального взгляда этого демона, который мгновенно крал ваше лицо, а потом начинал его уродовать…

Существо с играющим лицом двинулось в публику. Среди зрителей началось волнение, роение. Они выстраивались в свиту и шествие стало обходить арену. У нас с Аней не было масок –– и я почувствовал, что мы не можем «на равных» участвовать в общем действии.

Мы выбрались на морозный воздух –– надо было перевести дух. Как здорово, что с тобой рядом находится тот, с кем можно поделиться своими ощущениями! Наши переживания сожгли внутри кучу старых чувств, –– так жгут дворники старые листья и ветошь в осенних кострах… Я готов был простить всему миру свои прежние обиды. Аня переживала нечто подобное –– мы обменялись взглядами –– и выдохнули вместе:
–– Ну и ну!
Мы присели у костра, зачарованно вглядываясь в пляшущие язычки пламени. Я подумал, что увиденное как-то касается меня, что-то сообщает. Дело не только в родстве идей, здесь чувствовалось какое-то родство чувств –– я бы и сам хотел устраивать такие перформансы.
–– Аня, ты что–то похожее уже видела?
–– Да, когда меня водил отец на фестиваль в Зеленый театр –– я тебе рассказывала. Теперь я уверена, что он где-то здесь!
–– Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать.
–– Почему же ты тогда ушел –– там сейчас всё продолжается!
–– Хотелось кинуть в тебя снежком!
Аня сыпанула мне в нос снегом –– она уже давно держала в варежке горсть пушистых снежинок наготове: девчонки знают, что можно ожидать от мальчишек! Я толкнул её в сугроб, она подставила мне ножку –– и тут из тьмы ночной появился… мой отец.

–– Вас нельзя на минуту оставлять без присмотра: уже деретесь –– сказал он шутливо. С Новым годом!
Я смотрел на него ошарашено. Как он оказался здесь? Как нашел нас? Какой Новый год?

Отец вынул Аню из сугроба и начал отряхивать. Конечно, ему позвонил дядя Сережа и сообщил о нашей поездке на Алтай –– догадался я. Теперь, когда призрак отца получил алиби в моей голове, я с ним заговорил:
–– Это ты подсказал им сажать в воздушные шары наших божков?
–– Люди этим занимаются десятки лет –– они всё знают лучше нас. Некоторые экземпляры для трансляции они взяли из нашей библиотеки демонов, которую я привез на компакт-диске в порядке обмена опытом. Ты правильно угадал.
–– А причем здесь Новый год?
–– Чему вас учат в школе? Новый год связан с началом увеличения длины светового дня. Солнце светит всё меньше, всё ниже встает над горизонтом –– и никто не гарантирует, что оно начнет подниматься выше. В этот критический момент люди, объединив усилия, должны помочь богам. Солнце безвозмездно дарует людям энергию и силы круглый год, и однажды, в самую длинную ночь, оно само нуждается в помощи. Надо всем собраться –– и чуть-чуть приподнять солнце над горизонтом. Тогда и начнется Новый год. Из этого ритуала помощи солнцу и родились первые праздники –– а дальше уже от них произошли искусства и науки.
–– Так что сейчас мы видели историю про рождение Нового года? А что это за дракон тащил яйцо?
–– По древнему мифу змей украл зародыш мироздания –– яйцо. Это интрига мистерии: если герой не победит змея, не вернет яйцо –– то Новый год не родится.
–– Значит, этот тип в перьях, которого вылущили из яйца, и был зародышем Нового года?
–– Здесь не надо ничего понимать буквально. Что бы увидел –– то увидел. Жаль, что вы в конце ушли –– началось самое интересное.
–– Во-первых, у нас не было масок, а во-вторых, интереснее всегда там, где мы.
–– Аня! Посмотрите на этого молодого человека! Это пуп мира, центр земли. Я горжусь сыном: ему интереснее всего быть с самим собой.
–– Но он же здесь не один!

Я посмотрел на Аню с благодарностью. Она защищала меня перед распоясавшимся отцом. Пора было сменить тему:
–– В этом представлении есть режиссер?
–– Здесь работает команда –– нет того, кто бы управлял всеми. Каждому отводится время и место для действия –– это что-то вроде эстафеты импровизации. Артисты передают друг другу, как эстафетную палочку, энергию вдохновения: нет постановки и репетиций. Главное –– состояние, в котором находятся танцоры и музыканты.
–– Кто-то же это всё придумал?
–– Сценариста нет –– есть инициатор: человек, который увлекся мифом –– и передал свое увлечение артистам. Кто придумал предание? Оно передавалось из уст в уста, из танца в танец, а потом переписывалось, как сокровенное послание из книги в книгу сотни лет. Предание –– это стрела, пущенная из прошлого в будущее. Сейчас эта стрела пронзила и нас с тобой.

Отец впал в патетику. Мне нужны были факты:
–– Где этот инициатор? Ты его видел?
–– Не успел познакомиться –– я прилетел сегодня утром, а он с командой инициаторов двинулся дальше: сейчас они встречают Новый год на границе с Монголией и Китаем.
–– Какая еще команда инициаторов?
–– Я же тебе рассказывал, помнишь, по дороге в Муром: есть такие люди, дело которых –– начинать новое. Потом на их место приходят продолжатели. А они движутся дальше.

Можно было не продолжать. Инициаторы! Как же я раньше не догадался: ракеты, деньги, Швейцария!
–– Здесь есть откуда позвонить?
–– В отеле есть телефон.
–– Аня, пойдем.

Мы оставили отца в недоумении. Гостиница скрывалась за пригорком.
Связь здесь была отличная. Когда я набрал номер, трубку сняли мгновенно.
–– С наступающим, Юрий Алексеевич!
–– Спасибо, спасибо. И тебя так же.
–– Как Белуха?
–– Не поверишь: сияет, как огромный экран. Пожалуй, только Арарат с ней может сравниться по мощи.
–– А что Вы там делаете?
–– Тут передали с оказией одну визуальную библиотеку. Мы её и просматриваем, заодно свою оптику проверяем… Я сам тебе хотел позвонить, поздравить –– это ты придумал использовать героев Гоголя?
–– Спасибо на добром слове! Вы не могли бы дать трубку на минуту человеку, который делает перформансы?
–– Для тебя –– всегда рад!
Я протянул трубку Ане.
–– Алло! Папа, это ты? Почему ты нам не звонил?
Аня заплакала. На том конце трубки её пытались увещевать.
–– Мама чуть в больницу не попала! Почему ты не подумал о нас. Ну и что, что очень важно –– семья тебе разве не важна! Мы с ног сбились. Я здесь, на Алтае…
Аня вернула мне трубку.
Юрий Алексеевич сказал:
–– Мы про слезы не договаривались. Девчонку с собой притащил… Ладно, прилетим завтра утром. Елена тебе еще намылит шею. Как ты её называешь? Пантера? Будешь знать!

Давно не слышал я Юрия Алексеевича: даже выговоры его и ворчание согревали меня. Предсказания, которые я прочитал в лице живого зеркала, должны сбыться: в первое же утро Нового года я увижу и Багиру и Аню! Аня плакала от счастья –– недаром мы пролетели и проехали тысячи километров. Она сразу перезвонила маме. Гора упала с наших плеч –– и сразу ужасно захотелось спать. Пошли разыскивать моего отца. Он стоял у входа в чум.
–– Вы были правы: оказывается, там сейчас не очень ловко находиться. Артисты и художники –– люди, которые порой теряют над собой контроль и впадают в экстаз. Я увидел через щель в двери, что в чуме посредине горит костер, вокруг которого пляшет племя артистов. Нам с Аней там было бы неловко оказаться.
–– Мы же так и не отдыхали после дороги. Сколько времени?
–– Два часа ночи. Пойдемте, у меня здесь в гостинице забронирован номер. Пора спать.

Глава 3. Строители будущего

Из Горно-Алтайска мы ехали в аэропорт Барнаула вместе с Аниным отцом и Юрием Алексеевичем. Дракон вещал:
–– Ты думаешь, что главная проблема –– деньги заработать? Нет, проблема –– их тратить. Заработки нам даются свыше, как благодать –– и здесь с нашими планами и молитвами мы только предполагаем, располагают же высшие силы. А вот кому дать, на что направить свои ресурсы, что развивать, чему помогать –– это в наших руках. И за это мы отвечаем вполне.
–– Вы собирались снарядить армию и спасти Россию?
–– Если я что-то похожее говорил Игнасио –– то для того, чтобы он мог отчитаться перед своими хозяевами. Это был инструктаж: как надо трактовать цель моих действий. Его хозяевам хотелось видеть во мне полковника, который мечтает стать генералом любой ценой. Я старался соответствовать их интересам –– играл роль идиота, который намерен воевать со «своими». В этой роли я был им понятен – и не опасен. Таким они меня хотели видеть –– глупых они любят: неважно каких: новых русских, старых –– лишь бы неумных, над которыми можно потешаться, которых можно провести. В качестве такого монстра я не представлял для них опасности –– я был опасен Родине, потому что нет ничего опаснее дурака. Я хочу помочь России –– но не как слон помогает посудной лавке. Идиот не имеет национальности, дурак не имеет ничего, кроме национальности.
–– Но бизнес для Вас важнее всего?
–– Заниматься им интересно, пока не заработаешь первый миллион. Потом начинается рутина. Чтобы не превратиться в машину по добыванию денег, надо учиться их тратить. Человек живет в потоке энергии: приходится заботиться о том, чтобы энергия не только приходила, но и уходила, рассеивалась. Иначе она разорвет тебя –– или в лучшем случае ляжет мертвым грузом на шею, как слитки в сундуки Скупого рыцаря. И принесет несчастье потомкам –– потому что ты перекладываешь на их шею проблему трат, с которой они могут не справиться. Скорость зарабатывания надо соизмерять со скоростью трат –– и только эта проточная система дает жизнь и тебе, и деньгам.
–– На что же Вы их тратите?
–– На создание будущего. Я вкладываю в разработки, перспективные не столько в смысле прибыли, сколько в смысле влияния на будущее. Мы сейчас делаем историю с такой скоростью и в таком масштабе, в каком её не делал никто и никогда.
–– У Вас есть общество «строителей будущего»?
–– За кого ты нас принимаешь? За тайное общество? Когда встречаются люди, у которых есть деньги, с людьми, у которых есть идеи, почему сразу возникают подозрения? Есть люди, которым вместе быть интересно. Он понимают друг друга с полуслова, как старые друзья. Когда друзья собираются, чтобы провести время –– это естественно. Кого пригласили –– те и пришли. Не всех же можно пригласить –– так что обижаться тем, кто не зван? Почему обязательно во всякой встрече видеть заговор? Во всякой компании неглупых и небедных людей –– мировое правительство? Тянутся друг к другу те, кому хорошо вместе, они и праздники хотят отмечать в своем кругу. Ты еще пацан, а мыслишь, как старичок –– всюду видишь подвох. Ты и в Коктебеле нас за местных бандитов принял. Лучше надо думать о людях: как ты думаешь, такими они становятся.

Начались нравоучения –– и мне захотелось закончить разговор. Я спросил у Аниного отца:
–– В мистерии участвовали голландцы: «Doegtroup» –– собачья труппа?
–– Doeg –– это не собака, а док –– дом для кораблей: где они отдыхают, их обновляют, ремонтируют. Так же и человек нуждается в обновлении: мистерия –– это опыт умирания и воскресения. Голландцы –– самая мощная из европейских групп, которые сейчас устраивают площадные праздники. Мы их пригласили, потому что на Западе традиция таких праздников сохранялась столетиями, как у нас –– сельские обряды. Каждый народ сохраняет свою часть наследия древности –– и чтобы увидеть его в объеме, мы собираем отовсюду лучшее.
–– А как Вы умудрились их пригласить?
–– Они хотели оказаться на Алтае не меньше, чем мы –– их увидать. Юрий Алексеевич –– давний друг этой группы, он и договорился с ними.
В разговор вмешался Юрий Алексеевич:
–– Заговор: строим доки на Алтае –– готовим мировой потоп.
«В каждой шутке есть доля шутки» –– так говорит отец в подобных случаях. Было интересно с Юрием Алексеевичем –– никогда не знаешь, шутит он или говорит серьезно. Он привлекал и отталкивал меня, как и вся его деятельность –– инициация.
Как это будет по-русски? Начинание? Посвящение?

Часть V
ООО «МИР ИНОЙ”

Глава 1. Голова
Электронная почта начала барахлить. Вместо нормальных слов появились какие-то недожёванные куски, клочки, ошметки –– «бри, пхи, чи, згу». «Наша почта окосела», –– сказал отец и принялся искать причины. Безрезультатно –– никакие специалисты по Е-мейлам и Интернетам не могли сказать ничего путного. На каком-то сервере письма, идущие к нам, шинковались и доходили в виде мусора. Попытка сменить свой адрес и сервер ни к чему не привела –– после первых же писем опять начиналась ерунда: «тхи, ши, при»…
Письма к «соседям по серверу» доходили нормально –– а наши разрывались в клочки. Отец переписывался с десятком корреспондентов по всему миру и посылал обычно несколько писем каждый день. Он переключился с удобной и дешевой электронной почты на звонки по телефону и факс. Но скоро и тут началась та же катавасия: в трубке заговорили какие-то японские городовые, в факсе начали проступать вместо слов иероглифы. Добро бы дело ограничилось одной почтой –– телефон перестал соединять нас даже по Москве, компьютер стал «зависать» через каждые пять минут, на наш адрес по сети Интернет стали приходить пакеты с самыми новыми вирусами –– он сам стал рассадником инфекции, жесткие диски размякли, «потекли» и начали терять информацию, как песочные часы –– песок.

Даже телевизор стал показывать какую-то чушь. Аппаратура «взбесилась» –– один агрегат выходил за другим из строя –– они словно заражались неведомой электронной болезнью, у них открылись страсть к саботажу, мания непослушания. Благо, что хотя бы утюг не начал вместо простого подогрева пыхать пламенем и говорить по-корейски –– хотя и сделан был в Корее: Самсунг!

Телемастер разводил руками: наш приемник начал принимать программы с другого конца планеты –– и переключать программы сам: случай в его практике небывалый. Нам оставалось только любоваться видами стран Юго-Восточной Азии и лицами китайских ведущих. Иногда показывали и западные фильмы –– тогда можно было увидеть, как Жан-Поль Бельмондо говорит по-китайски. Что дело в китайцах, я догадался довольно быстро –– знакомые панорамы Шанхая навели на мысль, что нам «сели на хвост» те самые программисты, разработчики игр, у которых я стащил жесткий диск. Конечно, с моей стороны это было не очень честно –– они меня принимали как дорогого гостя…
То, что наказание настигнет меня именно в такой, электронной форме –– было неожиданно. И естественно: я, как вандал, нарушил законы обращения с «высшей электроникой» –– выпотрошил компьютер, стащил диск. И теперь я лишался возможности пользоваться благами цивилизации. Заодно страдала и вся семья…

Неужели китайцы придумали такой способ наказания специально для нас? Они, верно, немало потратились на эти фокусы –– интересно, долго ли они собираются нагнетать аварийность электроники? Может, выставят какой-то счет на возмещение убытков? Или предложат стать китайскими шпионами? Предстояло готовиться к худшему: взбесившийся компьютер мог взорваться, телевизор –– загореться –– и так далее… Я объяснил ситуацию отцу и мы решили не только отключить из сети –– но и вынести из дома всю электронную аппаратуру –– не оставлять даже телефона и проигрывателя. Жили же раньше как-то люди без них!

Как бы теперь извлечь максимум пользы из нового своего положения? Мы ставили над собой эксперимент –– старались обойтись без «протезов цивилизации»: вместо того, чтобы глазеть в телевизор по вечерам, начали читать книги, вместо звонков по телефону стали чаще видеться с друзьями. Нет худа без добра…

Еще со времен наших игр с телеведущими меня не покидала мысль: откуда Гоголь, родившийся в селе, живший на хуторе, мог так много знать? В нашей семье есть традиция –– раз в году перечитывать Гоголя. Мы начали читать вслух «Вечера на хуторе близ Диканьки». Мама у меня филолог, она прекрасно разбирается в том, что называется сейчас «концепты», или смыслы слов и выражений. Например, вы захотели узнать, что такое «красная свитка»? Смотрите происхождение: она пришла из пекла, от чёрта. Чертями назвали тех языческих богов, которые отвечали за страсти: любовь, гнев, распри. Если посмотреть, как ведёт себя свитка в повести «Сорочинская ярмарка», то станет ясно, что она как раз и символизирует любовь (я не могу тут вдаваться в подробности, об этом я слыхал на конференции, куда меня мама брала, в Инститете Языкознания –– аргументы уже забыл, а выводы помню).

Гоголь хорошо разбирался в чертях, он показывал, как можно с ними обращаться: подчиняться им, использовать в своих целях, или переигрывать. Меня заинтересовало, откуда он мог узнать эти способы обращения с нечистой силой и я стал читать не только его сочинения, но и книжки о его жизни. Чем больше я узнавал о нем, тем больше удивлялся –– как ему удалось, приехав в столицу неизвестным захудалым дворянчиком, без рода и племени, без связей и денег в чужом громадном городе –– за год с небольшим войти в круг первых лиц русской литературы, подружиться с Пушкиным и Жуковским? Он умел управлять намного более опытными и известными людьми так, что они исполняли его поручения, делали всё так, как он хотел.

Настало лето –– и мы сняли дачу в Абрамцево: недорого, у друзей отца, которые двинули отдыхать за границу. В их домашней библиотеке я наткнулся на книжку воспоминаний, где рассказывалось, в 30-х годах ХХ века могилу Гоголя разрыли для перезахоронения и обнаружили, что там покойник лежит без головы! Это меня поразило так, что я не мог долго заснуть. Какие-то негодяи оторвали голову у Гоголя, завладели ей… Я слышал про чёрные мессы сатанистов, в которых используются черепа для вызывания «духов зла». Утром я рассказал об этой истории отцу. Он отнесся недоверчиво к воспоминаниям писателя:
–– Все эти духи, маги и колдуны существуют только для тех, кто в них вверит. В случае Гоголя дело может быть и в простом хулиганстве. В древних захоронениях археологи нашли, что голова ритуально отчлененялась от тела. Это делали с жрецами –– но за тысячи лет обряды изменились –– и в ритуале похорон сейчас уже никто не отрезает головы у попов. Надо знать опыт предков и христианскую традицию.
–– Но ты сам говорил, что есть и другая традиция, дохристианская, кто может сказать, что она совсем пропала?
–– Конечно, никто этого толком не знает –– но если миллионы верующих сейчас не отрывают врагам голов, и не съедают тел (как это делают охотники за головами из племени Маринад–Аним, что живут на островах Океании) –– уже хорошо. Это прогресс.

Отец мой всё переводит в шутку. Гоголя никто не съел. Но вот за его головой, если верить воспоминаниям, охотились –– и успешно. Легкомысленность отца меня не устраивала:
–– Но не все же сейчас такие мирные христиане! Кто-то, наоборот, исповедует язычество! Есть же магия, колдовство! Оторвать голову писателю –– значит мистически оторвать её целому народу.
–– Эка ты хватил! О народе забеспокоился –– так он сам себя защитит, жил как-то до Гоголя –– проживет и без него.
–– Проживет без лучших умов? «Без царя в голове»? Смотри –– сейчас идёт утечка мозгов на Запад –– и хорошо мы живём?
–– Кто виноват, что ученым не платят зарплаты? Голова Гоголя?
–– Ты сам живешь на паёк, который тебе дают иностранцы.
–– Во–первых, это не паёк, а грант –– деньги научного фонда, которые даются исследователям, независимо от того, в какой стране они живут и работают. А во–вторых, ты тоже живёшь на эти деньги, так что лучше бы помалкивал.
–– Неправда, я живу на деньги, которые зарабатывает мама!

Спор о деньгах в семье –– последнее дело. Мама дает уроки русского языка неграм –– и зарабатывает сейчас в пять раз больше отца. Попрекать его этим, конечно, не стоило –– после того как оборвалась наша связь со всем миром через электронную почту, многие его научные проекты «накрылись», и нашей семье пришлось туго. Дачу в Абрамцево мы сняли на последние «шиши». Но жить на Садовом кольце летом невозможно –– смрад от машин стоит ужасный.

У меня была редитная карточка, которую подарил Юрий Алексеевич. Я мог бы воспользоваться кредитом в его банке, но не хотел: следовало беречь эту возможность для исключительных случаев, а не бездарно проедать деньги каждый день. Слава Богу, я ещё не вышел на пенсию.

Вскоре после того безобразного разговора с отцом мне стало плохо, начался приступ: вернулась та болезнь, которую я перенес зимой, но в более легкой форме. Врач сказал, что я должен находиться в абсолютном покое.

К нам в Абрамцево наведывалась Аня. Общение с ней было лучшим лекарством: внутри её голоса слышалось то сладкое эхо, что наполняло душу блаженством. Я закрывал глаза, чтобы лучше сосредоточиться на этом ощущении –– и просил её говорить что-то или читать книжку для меня. Чтение вслух дает гораздо больше, чем глазами «про себя». Фразы оживают, слова становятся выпуклыми: они несут не только дух эпохи, когда были написаны, но и ощущение настоящего времени.

Мы как-то обсуждали этот вопрос в семье: зачем читать вслух. Мама моя в этом смысле очень подкована, она говорит, что переживания современного человека придают старым историям новый объём. Даже если человек не до конца понимает, что хотел сказать писатель, его голос может настраиваться сам. Слова в книге, строчку текста можно сравнить с металлическим шампуром, а звучащие слова –– с кусочками шашлыка на нем. Шашлык можно понюхать, попробовать на вкус и почувствовать дух приправ, погрузить зубы в нежное мясо…
После изобретения письма существовал запрет на запись преданий –– тысячи лет в Индии «Ригведа» жила исключительно в звуках: жрецы могли годами пересказывать мифы, которые в записи составляют десятки томов. Их слова были живыми –– и предание передавалось человеческим дыханием, дышало голосами людей: как будто исполнялось на огромном органе. Время дышит сквозь предание. У каждой эпохи –– свои звуки и регистры. Ветер поет в арфе Эола, горны поют побудку в Артеке…
Кстати, в Артеке я тоже побывал –– ещё в детстве, когда мама и папа там работали вожатыми несколько лет подряд. Кстати, они там и познакомились, когда учились в университете на разных факультетах. Может быть, потому так меня и тянет к Чёрному морю, ко всей Средиземноморской культуре…
Почему древний сказитель Гомер, с которого ведет отсчёт античная литература, был слепым? Может, у слепых обостряется слух: зрение не вводит их в гипноз, мир не завораживает их своими картинками –– и человек становится внутренне свободным, более чутким и сильным духом? Слепой полнее переживает жизнь.
Это парадокс: слепой видит больше зрячего. А что, если попробовать стать слепым –– хотя бы на время, сыграть в жмурки с самим собой? Мне пришла в голову мысль надеть повязку на глаза и прожить так хотя бы неделю.

Я сослался на резь в глазах и попросил Аню помочь мне. Она сшила повязку из черной материи, отличную повязку, с резинкой сзади. Когда она собственноручно надела повязку мне на глаза, последним, что я увидел, был Анин встревоженный взгляд, я вдохнул запах её волос –– и не удержался, чтобы не поцеловать её в щечку в виде благодарности за работу. Но сразу я и попал впросак –– слепой промахнулся и поцеловал девушку в нос. Стало смешно –– и когда я улыбнулся, неожиданно ощутил у себя на губах Анин поцелуй – она попала в цель…

Аня выполняла теперь роль медсестры, сиделки –– и чтицы: отлучаясь в Москву, она привозила книги, которые я просил, и читала их мне. Я начал уже поправляться –– но повязку не хотел снимать –– мной овладела «фикс–идея»: я решил найти следы той самой головы. Я поклялся «играть в жмурки» до тех пор, пока не обнаружу следы головы Гоголя. Попросил Аню прочитать книгу «Гоголь в жизни», в которой были собраны все свидетельства современников о писателе. Может быть, кто–то подскажет нам путь к решению задачи, где-то обнаружится след…

Аня читала мне книгу глава за главой, и передо мной вставали картины весёлого села Великие Сорочинцы, где родился писатель, виды имения вельможного сановника Трощинского, где был «вечный пир и праздник» (там родители Гоголя разыгрывали комедии собственного сочинения). Дитя комедиантов, сын праздника, дух пира –– вот где истоки его дарования!

Когда Гоголь был в старших классах, начались гонения на масонов: вышли запреты на тайные общества в связи с заговором декабристов. Оказалось, что преподаватели лицея принадлежали к масонскому обществу, и юный писатель их стал защищать перед следственной комиссией! Любопытно, что когда произведения Гоголя были запрещены цензурой, видный царедворец и масон Виельгорский читал царю вслух «Ревизора» и «Мертвые души», за чем последовали решения об их разрешении.

Эта история заставила меня насторожиться: кто–то вел себя таким же образом, как я сейчас –– воспринимал чтение на слух. И этот кто–то был русский царь Николай I! Было о чем задуматься –– Гоголю оказали неоценимую услугу, прочли его произведения царю. Кем был этот Виельгорский, почему он ходатайствовал за Гоголя? Аня привезла мне новые книги, разыскала воспоминания друзей Гоголя –– и наконец, нашла: друг царя, музыкант и композитор, хозяин салона, граф Виельгорский был женат на баронессе Бирон и одно время возглавлял главное масонское общество России –– «Верховный капитул». Сам он потом говорил про эти общества: «Очень хорошо сделали, что их закрыли, это очень мощное средство для удержания масс в повиновении, но это палка о двух концах». Когда Аня прочитала мне эти слова, я задумался: что же это за «второй конец палки»?

Гоголь дружил со всей семьей Виельгорских, останавливался и подолгу жил у них в Париже и Ницце, состоял в переписке до последних лет жизни с двумя дочерьми графа –– и в одну из них, Анну, был тайно влюблен, по слухам, делал он даже делал ей предложение. Получив отказ, так переживал, что не смог до конца дней своих оправиться от этого удара. Кто-то называл причиной смерти писателя именно этот отказ –– Гоголь выбирал себе невесту до сорока лет и не захотел жить без любимого человека.

А смог бы я жить без любимого человека? Не знаю… Слава Богу, мне, как и всему нашему поколению, не грозила опасность встретиться с дворянской спесью, с высокомерием старой знати. Но новая знать, выскочки и их детишки, пижоны и их компании уже появились на горизонте. Я знал главное правило: держаться от них подальше. Даже в таком простом деле, как футбол, один пижон может испортить всю атмосферу в команде и привести к проигрышу. А что же касается семьи и брака, то тут уж вообще туши свет –– к ним на пушечный выстрел подходить нельзя! Это правило известно всем.
Но Гоголь считал себя исключением из всех правил. Семья графа относилась к нему, как к домашнему учителю –– столь высокая знать не могла себе представить, как можно породниться с нищим и захудалым дворянчиком –– даром, что он был великим писателем. В Риме на руках Гоголя умер сын графа –– которого писатель любил, как брата. Самые сильные потрясения в жизни Гоголя –– гибель Пушкина, смерть юного друга и отказ Анны от замужества. Два из трех этих ударов связаны с семьей графа. Да, кроме того, ходили слухи о том, что граф был замешан в истории последней дуэли Пушкина –– как известно, поэт был буквально затравлен сплетнями о своей супруге, идущими «с самого верха», из каких–то тайных обществ, связанных с иноземными послами.

Вот таков наш герой –– граф Виельгорский, к которому я хотел присмотреться пристальнее по прошествии ста пятидесяти лет со дня смерти писателя. Из одних и тех же рук Гоголь получил как поддержку, так и оплеухи. Мы беззащитны перед близкими нашими. Во мне крепла уверенность, что посмертная история Гоголя тоже может быть связана с этим Виельгорским. Кажется, я напал на след. Пора было снимать повязку и начинать действовать.

Однако снимать повязку после двухнедельного затворничества и жизни в абсолютной темноте мне не хотелось. Дело не только в том, что я начал чувствовать многие вещи, которые раньше проходили мимо. Главным, что я почувствовал, было мое тело. Зрение поставляет в мозг человека почти все вести о внешнем мире –– и прочие чувства атрофируются… Я погрузился в иной мир. В этом мире губы и нос значили гораздо больше, –– они словно выросли во много раз.

Маяковский писал: «А вы себя так вывернуть можете, чтоб были одни сплошные губы?» И я начинал понимать его: казалось, всё мое лицо заняли губы, губы были даже на ушах, на шее, на локтях, на пальцах… Чувствительность кожи возросла в сто раз, пальцы превратились в щупальца, а само тело казалось мне постоянно меняющим форму, похожим на осьминога –– у него губы-присоски покрывают все щупальца.

Главный праздник осьминога –– поглощение пищи. Раньше я пялился во время еды по сторонам или размышлял о чем-то своём. Сейчас, при недостатке данных извне, я не отвлекался… Симфония еды доступна во всем величии только слепому –– не даром же дегустаторам пищи надевают повязки на глаза или помещают в комнату с однотонным освещением –– цвет влияет на вкус.

Что и говорить о поцелуе –– даже самый мимолетный, «дежурный» поцелуй при появлении Ани нёс сообщения о её настроении, о погоде на улице –– при моем затворничестве все эти сведения были крайне важны. Информационное голодание очищает дух, как пищевое очищает тело. Кстати, голодать я тоже пробовал. И много еще нового вошло в мою жизнь –– но речь сейчас не обо мне, речь о поцелуе, который пах лесом: Анна шла через лес от станции. Поцелуй пах ключевой водой: по дороге она умывалась. Поцелуй пах загаром и её телом –– сквозь запах любимых Аниных духов. Запах входил в запах –– и так накапливалось до десятка, как в матрёшке –– вначале бросался в глаза самый большой, сильный –– потом появлялся другой, из–под него выскальзывал третий… Мы укрывали друг друга запахами, смешивались, обменивались –– я давал ей запахи бревенчатой избы и побелки, запахи русской печи и деревенской перины, она –– запахи леса и ветра, цветов и дорог.

Как в одном запахе укрывался другой, так и в Анином голосе скрывались другие голоса: её родителей, города, где она росла, учителей, подруг –– и где-то глубоко внутри её голоса уже жили и мои интонации… Человек настраивает свой голос по звукам, которые слышит, которым внимает. Когда Аня читала Гоголя, в её голосе звучали чуткие струны: они подчинялись настроениям автора и передавали ощущения современного человека. Но чувствовалось в её голосе и глубинное эхо предания, к которому прислушивался сам писатель…
Анин голос был прекрасным инструментом, который лучше любого детектора позволял почувствовать ложь и фальшь, нежность и красоту. Надо было только внимательно вслушиваться в этот голос –– что и пытался делать я. А когда она уходила, её голос продолжал звучать во мне, как рассказ фортепьяно в клавире Баха. Я погружался в глубину звука. Звук имеет не только высоту, но и глубину, полноту –– но рассказать об этом немыми буквами на бумаге невозможно: это всё равно, что объяснять свойства света слепым.
Свет имеет цвет: как семь нот. Свет может давить –– но очень слабо, чуть-чуть, как и звук. Свет режет глаза, как фальшь –– ухо. Мое ухо резало слово: Виельгорский. Или Вийегорский, Виелгорский: даже сама фамилия эта записывалась в разных источниках по-разному. Этот человек был неуловим –– он хранил «ять» в начале своей фамилии, что по-разному транслировалось и неизвестно как точно произносилось. После революции 1917 года убрали «ять», упростили язык –– потеряв сложность, потеряли и глубину. Слова одели плоские маски. А звук связан со смыслом…

Я привык к темноте, привык к осьминожьей жизни, к барскому положению больного. О больном все заботятся, просьбы его выполняют, –– и ему никто не дает поручений. Я привык к тишине, в которой жили только голоса родных и самых близких –– тех, кто тебя любит. Человеку полезно такое общение: может быть, от его нехватки он и заболевает, а во время болезни, когда к нему относятся предупредительно, нежно и ласково –– выздоравливает, набирая запас любви.

Выздоровев, я продолжал сачковать, размышляя над решением задачи: как обнаружить следы преступления через полтораста лет? Где могла бы сейчас находиться та голова? Первый ход –– изучить генеалогию графа, попытаться найти наследников. Вполне вероятно, что род хранит интересующие нас сведения –– кому еще можно доверить тайны клана, как не наследникам? Я вспомнил, что отец имел какие-то связи в Дворянском собрании и решил осторожно посоветоваться с ним –– где можно найти информацию о родословных.

Осторожно не получилось: он сразу почувствовал, откуда ветер дует:
–– Зачем тебе родословные? Гоголь покоя не дает?
–– Он дружил с главами тайных обществ, мне хотелось бы узнать, как сложилась их жизнь дальше.
–– На масонов потянуло? Я так и знал, что этим кончится –– тебя хлебом не корми, дай разоблачить пару заговоров. Что б ты знал, все эти общества в начале прошлого века были так же распространены, как фитнес-клубы, курсы кройки и шитья или школы танцев сейчас –– в них входили все поголовно. Или даже можно сравнить с комсомолом –– тебе повезло, ты уже не застал –– а нас всех заставляли клясться «перед лицом своих товарищей» в любви к Родине. Это способ управления массами.
Отец, сам того не зная, слово в слово повторял слова графа.
–– Но почему же они были тайными?
–– Чтобы привлечь дураков. Какая тайна может быть в обществе, куда входил брат царя, воспитатель царских детей, первый поэт России и так далее… От кого эта тайна –– не от власти же, не от царя? Это тайна верноподданичества, такого чувства, которое не всегда ловко выражать явно.
–– Но разве Пушкин был дурак?
–– Тогда это было модным, старые дураки смогли увлечь неопытную молодежь –– представь себе: круг друзей, ритуалы, карты, вино –– как заманчиво… Масонство было формой общения, –– а в России всегда любили общаться, болтать до петухов, изливать душу и пить –– вот все и записались в масоны. Масон –– это синоним интеллигентного человека.
–– И декабристы были масонами?
–– Конечно! Они хотели отменить крепостничество в России, это были идеи благородные, прекраснодушные.
–– Как же любовь к царю?
–– Масонство –– масонству рознь. Созданное по указанию сверху, оно начало вырождаться «внизу» –– и кое-где отошло от принципов любви и ненасилия. Интеллигентный человек не должен ломать чужого царства –– он строит свое: в глубине своей души возводит храм, его задача –– совершенствование и познание себя, а не конфликты и борьба.
–– А что вообще значит слово масон?
–– «Каменщик», строитель храма –– подразумевается храм общей веры и добра.
–– А ты сам видел хоть одного живого масона?
–– Видел –– он оказался аспирантом университета Сан-Диего из Америки. Стажировался в Институте истории России: писал диссертацию по Русскому Востоку, исследовал договоры России с Китаем и Японией.
–– Ну и как он?
–– Умнейший и милейший человек –– я был готов с ним подружиться. Образование получил в Европе, и по всем позициям: мировоззрению, системе ценностей и душевности он напоминал просвещенного русского –– такого, которым должен быть настоящий дипломат. Он понимал и защищал интересы России в извечном споре Европы и Азии.
–– Как ты узнал, что он масон?
–– У него на лацкане был значок… Я бы и не заметил, но кто-то спросил –– и он честно признался. Сказал, что когда учился в университете в Голландии, их всех там принимали в масоны, как нас в комсомол. Надо вступать –– иначе невозможно сделать научную карьеру.
–– А где ты с ним познакомился?
–– В Дворянском собрании.

Отец произнес эти слова с легким волнением. Возникла пауза –– и я почувствовал, что он вспомнил о Багире, о своём несостоявшемся браке. Багира –– вот кому блистать на светских раутах, вращаться среди денег и славы, кружить головы главнейшим масонам. Кстати, я вспомнил, что говорил мне её отец, когда мы виделись последний раз на Алтае. Мол, все подозревают нас в заговорах… На воре и шапка горит! Да, он бы мне мог, наверное, много рассказать –– если бы захотел.

А что, если обратиться к агенту Интерпола, «заклятому другу» Юрия Алексеевича Виталию Петровичу? Я ему когда–то помогал, может быть, и он поможет мне –– у него должен быть доступ к архивам. Можно посоветоваться и с частным детективом Сережей. Я прервал паузу:
–– А как поживает Сережа?
–– Я тебя прошу: наших друзей в свои игры не путай. Ты и так уже наломал дров.
Это я–то наломал дров? Вот благодарность за старания! С тех пор как отец поселился с нами, испарился его комплекс вины передо мной, он перестал вести себя заискивающе и взялся меня воспитывать. Напрасный труд: момент упущен.

–– А что я такого сделал? Тебе не понравилось, как мы съездили на Алтай? – спросил я.
–– Прошу быть поосторожнее. Мне направление мыслей твоих не близко –– скажу честно. Вся эта масонщина дурно пахнет. Исследователь должен иметь академический подход к теме. Хочешь, я приглашу человека, который защитил диссертацию по масонству? Он тебе растолкует какие–то вещи, ответит на вопросы. Иначе ты останешься дилетантом. Легче всего поделить мир на чёрное и белое, найти врагов и бороться с ними всю жизнь. Я надеюсь видеть в тебе ученого, исследователя –– а не солдата. Нам необходимы миролюбие и терпимость, понимание, а не вешание ярлыков: Запад, заговор, масоны… Надоело это нежелание изменяться самим, косность, инерция –– и плюс ещё непомерные амбиции. С этим надо бороться в себе, а не с Западом и с масонами. Будем мы умными –– никто нас не поработит. Самое глупое –– это грубость в таком вопросе, где нужна тонкость и деликатность.

Вспомнились мне слова Виталия Петровича: «Я борюсь с ними не потому, что они инопланетяне, а потому, что совершают противоправные действия». Да, нечто подобное сейчас говорит и отец, масонство –– не повод для обвинений, важны конкретные поступки человека. Он может прикрываться знаками масонства, благородными помыслами –– и следовать корыстным целям…

После разговора с отцом я почувствовал себя абсолютно здоровым –– иногда полезна бывает встряска. Вскоре явился и обещанный отцом спец по масонам. Алексей Сергеевич Гусь оказался пышущим здоровьем красавцем, человеком–горой –– ему бы играть роль Портоса в «Трех мушкетерах». К тому моменту, как он приехал, я ещё не снял повязку, так что о внешности гостя мог догадываться по густому, зычному басу. С места в карьер он начал кокетничать с моей мамой –– на глазах отца, своего друга… Это не по–мушкетёрски!

Войдя в мою комнату, загудел горловыми трубами:
–– Да у вас тут ложа… (ложей называли масоны свои клубы) –– и уже жертва готова: молодой человек, пора начинать инициацию. Кто водитель ритуала? Я буду братом устрашающим!
Я подхватил игру:
–– Вверяюсь Вам, старший брат!
Великан с гремящим голосом взял меня за руку и повел в другую комнату. Пахнуло паленым, стало жарко –– и вдруг мою ладонь опалило жидкое пламя. Я инстинктивно одернул руку. Гусь сжал её своей лапищей –– и зашептал на ухо:
–– Клянешься ли хранить тайны братства, жар истины и дух храма?
Жжение в ладони усиливалось. Для меня это было уже чересчур: все чувства взбунтовались против такого насилия. Это не дух храма, а вонь хама!
–– Нет! –– заорал я во всё горло, –– нет!
–– Приготовьте меч: претендент не прошел инициации.
Я не на шутку испугался: что за ерунда? По шее поехало ржавое железо. Я извернулся –– вырвался из лап «устрашителя» и стащил повязку. В темной комнате передо мной стояла огромная фигура с кочергой в одной руке –– и свечой в другой. Воском свечи он капал мне на ладонь, кочерга изображала меч.

Великан разразился таким простодушным смехом, что мне ничего не оставалось делать, как засмеяться вместе с ним. А отец вне себя от радости бросился обнимать меня:
–– Наконец–то ты бросил дурачиться, скинул свою повязку.
И я понял, что они хотели устроить мне встряску –– чтобы я перестал валяться целыми днями в кровати и лодырничать.

–– Мальчонка–то у вас ушлый, верткий, –– заявил гигант отцу. Не хочет в масоны!
–– А вы разве на самом деле посвящаете в орден?
–– Конечно: денежки заплатишь –– и уже масон. У нас такса –– посвящение в первую степень –– сто долларов, во вторую –– тысяча, в третью –– десять тысяч. Но своим делаем скидку –– можем и на десяти баксах сойтись. Только проезд –– за счет клиента, трапеза и свечи –– тоже ваши.
Я посмотрел с укоризной на отца: кого он мне привёл? Обещал специалиста титулованного, со степенью –– а приехал жлоб типа Деда Мороза по вызову за сто баксов.

Отец заявил приятелю без обиняков:
–– Лёша, кончай дурачиться!
Но тот, видно, вошел в раж:
–– У нас контора –– «Белая магия с неограниченной ответственностью».
Работают три отделения:
«Народная медицина» –– можем сглаз, можем приворот.
«Религиозная поддержка» –– выбор конфессии, посвящение, окормление, отправление на небеса. За отдельную плату –– бронирование мест в раю.
«Vip–масонство» –– инсталляция, инициация, возведение в степень. За масонство отвечаю я: прошу любить и жаловать –– кандидат исторических наук Алексей Сергеевич Гусь.

Папаша сказал с облегчением:
–– Представление окончено… Не знал я, Леша, что ты пошел работать в такую контору. Прошу всех к столу.
–– Теорию –– в жизнь, –– заявил Гусь, опрокидывая первую чекушку в бездонный рот. Резь в глазах мешала мне рассмотреть этого исполина как следует. В нём было что–то от Зевса.
–– Кому нужны наши диссертации теперь? Где наша наука? Предлагали мне стажировку на Западе –– а что я там буду делать? У них там даже гречка не растет! Уж лучше я тут народу послужу! «Масонские услуги» на благо Отечества!
–– Да вы быстро споётесь с моим сынком –– он тоже масонством пришиблен.
–– Масон сынка видит издалека! Река с рекою сходятся, масон с масоном сводятся! Говорил масон масону: «Ты похож на сон бессонный», –– «Нет, приятель, это ложь: на тебя я ведь похож!»

Зевс непрерывно вещал –– и после каждой прибаутки опрокидывал в рот рюмку. Я попытался вмешаться в его разговор с водкой, побоявшись, что специалист быстро окосеет и к консультациям станет непригоден:
–– Меня интересует проблема «Гоголь и масоны»…
–– Рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую –– ответил народной мудростью Зевс и занюхал рюмку огурцом. Скорость потребления водки уменьшилась: верно, Гусь залил жар в груди. Он откинулся в кресле, сфотографировал меня маленькими глазками и сказал неожиданно грустно:
–– На тебе, пацан, негде клейма ставить. «Голова Гоголя» –– это тема для газеты «Масонский комсомолец». Отдай её шакалам. Не жадничай –– весь мир у твоих ног. Будь великодушным. Гоголь никуда от тебя не уйдет.
Меня мороз по коже продрал. Откуда он знает про голову Гоголя? Зевс превратился в оракула. Слова его были темны –– уж лучше бы говорил своими прибаутками.

Тем временем он пододвинул к себе тарелку салата –– и заявил, глядя в глаза моей матушке:
–– Как это вам удалось такого чертёнка родить? Я ведь не останусь на ночь. Пешком уйду. От него же кочергой не отобьешься.
–– Уже поздно, электрички не ходят!
–– Уйду!
После всех оскорблений, которые он нам тут нанес, он хотел, чтобы его еще и уговаривали остаться. Впервые я видел такого гостя. Хорош Гусь! А еще учёный! Ну и друзья у моего отца!

Отец зашептал мне в ухо:
–– Не обижайся, он так шутит. У него сейчас несчастье –– жена ушла, за границу уехала –– вышла замуж за его коллегу, историка анархизма. Будь снисходительней.
В ответ я зашептал:
–– Да он с полным приветом!
Шептаться стало неловко, и мы вышли в коридор.

–– Это у него профессиональный травматизм –– слишком вредной темой занялся, неподъемной –– сидел десять лет в архивах, рукописи разбирал –– чего только не начитался, какого зла не насмотрелся… В качестве компенсации стал пить, гулять, речь пословицами пересыпать –– иначе масонство затягивает, с ума сводит…
–– Он ещё и сексуальный маньяк –– его с мамой нельзя наедине оставлять!

Отец заволновался, мы заглянули в комнату –– и увидели, что Зевс уже стоит на одном колене перед матерью и целует ей подол платья! Когда мы вошли, он выдохнул:
–– Божественна, божественна! Простите, я сегодня не в себе, я не должен так поступать!
И тут он нас заметил. Нимало не смутившись, перешел на деловой тон:
–– Я прощаюсь. Необходимые материалы вы можете найти на заседании Гоголевского общества. Среда, библиотека им. Гоголя, 15:00. Следует подготовить краткое сообщение по любой теме, связанной с предметом.
Поцеловав маме ручку, пожал руку изумленному отцу, хлопнул меня по плечу –– и был таков. Мы не успели опомниться, а когда выскочили на крыльцо, услышали, как вдалеке огромное тело продирается сквозь заросли в направлении строго на Юго–Запад, к Москве ––– Зевс не признавал дорог.

Это было в воскресенье. До среды я писал доклад: «Гоголь и Пушкин». С волнением выехал в Москву. Библиотека располагалась на Никитском бульваре, в доме, где Гоголь провел последние годы жизни.

Глава 2. ООО
В читальном зале библиотеки сидело трое строгих господ в смокингах. Они представились: гоголеведы Фазанов, Шишкин и Кристальный. Я не сразу сообразил, что объединяет их фамилии –– это же полный набор земных элементов: фауна, флора, минералы…
Открыл заседание Фазанов. Его доклад назывался «Гоголь и Гегель». Я приободрился –– у меня тоже была пара в заглавии –– Гоголь и Пушкин. Не буду здесь подробно описывать, что говорилось на собрании, что происходило, скажу лишь, что меня всё там очень удивило (любопытный читатель найдет описание этого в Приложении). Наконец, Кристальный предоставил слово мне:
— Наше заседание посетил юный исследователь, так сказать, растущий гоголевед. Дадим ему слово.
Все обратились ко мне.
Я поднялся на кафедру и смиренно начал читать:

Гоголь и Пушкин
У Гоголя получалось все, за что бы он ни брался. Начал он сочинять –– читатели со смеху падают, стал преподавать –– в восторг приходят ученики, познакомился с Пушкиным –– тот его полюбил, к Гоголю на квартиру зачастил, в бумагах его роется, сценки выуживает –– хохочет и нахваливает. Лучшие литераторы и художники заслушивались словами Гоголя об искусстве, друзья смаковали вареники, галушки и макароны, которые он сам готовил, сестрам нравились платья и платки, которые он им кроил. Модельер и повар, художник и писатель, ученый и преподаватель, актер и политик –– кем только не был Гоголь! Гоголь имел талант того рода, который мог быть применим на любом поприще.
Конечно, не все в это могли поверить. Кто–то из писателей не верил, что Гоголь –– писатель, какие–то преподаватели не верили, что он –– преподаватель, и так далее. Гоголю было нелегко среди завистников. Таких универсальных гениев, как он, давно не знала история. Вот Пушкин –– каким уж был гением! Но вареников не варил и платья не кроил, на сцене не играл и в университете не преподавал. Любил в карты играть, за дамами волочиться и стреляться на дуэлях. Слава Богу, Гоголь, хотя и был его младше, не брал с Пушкина дурного примера и не стрелялся.

После моего доклада Шишкин и Фазанов скривили такие рожи… Кристальный предупредительно меня защитил от их реплик:
–– Неплохо для начала!
А бузотер Гусь даже похвалил:
–– Вот бесёнок!
Кристальный пожал руку:
–– Чем собираетесь заняться?
–– Головой Гоголя.
Вмиг все звуки оборвались. Возникла немая сцена, словно чиновникам сообщили о прибытии ревизора. Первым опомнился Гусь. Он посмотрел на часы и сказал:
–– Ну что ж, заседание окончилось, пора и честь знать.

Кристальный взял меня под локоток и оттер в сторону. Пока остальные собирали свои бумаги, он цедил сквозь зубы:
–– Не советую, молодой человек, не советую… В этом деле чёрт ногу сломит. Лучше даже не заикаться об этом в приличном собрании… засмеют. Журналистика, знаете ли, желтая пахнет… Нет точных свидетельств… не подтверждается … произвол… пятно на карьере… не с этого начинать… лучше издалека… начните с Луны… с «Записок сумасшедшего»… общество не готово…

Все шустро двинули из зала, я был вовлечен в поток, который вёл к соседней двери. Здесь красовалась мраморная табличка:

ООО
МИР ИНОЙ

Гусь подхватил меня с одной стороны, Кристальный –– с другой, и буквально внесли в дверь. Я спросил:
–– А что это у вас за три ноля?
–– Общество с ограниченной ответственностью –– произнесли оба в унисон.
Протянули визитные карточки: на обоих сверху красовалось:

OTHER WORLD
Limited

Дальше шло разное:

Vice––president
GUS

President
KRISTALNY

В предбаннике сидело два молодчика с помповыми ружьями.
Гусь деловито спросил:
–– Клиент пошел?
Ребята вытянулись по стойке смирно:
–– Не–а…

Гусь и Кристальный разошлись по кабинетам, на одном из которых красовалась табличка Наука, на другом Религия. Мне было брошено через плечо:
–– Заходи!
В предбаннике, где скучала охрана, была еще одна дверь. Двустворчатая, стеклянная –– с росписью, похожей на изморозь на оконном стекле: художник изобразил райский сад –– без людей, зато с птицами и растениями, среди которых я обнаружил фазанов, сосновые шишки –– и гусей–лебедей. Над дверью мигала табличка: «Приёмное отделение».

Я зашел –– и обнаружил тесный предбанник, где было две двери. На одной горело табло СМЫСЛ ЖИЗНИ, на другой ВЫБОР РАЯ. Я сунулся в правую дверь. Тут опять был предбанник с двумя дверьми: ХРИСТИАНСТВО и ЯЗЫЧЕСТВО. Чтобы не утруждать себя выбором, я решил идти, как в лабиринте, по одному варианту: всё время направо. Так я прошел ещё несколько дверей, где были надписи РЕЛИГИЯ ЛУНЫ и РЕЛИГИЯ СОЛНЦА, ТЬМА и СВЕТ, ВОЗДУХ и ОГОНЬ –– пока не попал в тупик: комнату, откуда уже не было дверей. Здесь было уютно: горел камин, стояло кресло, в котором дремал какой–то господин в халате. Я вошел без стука –– и он не очнулся от своего блаженного состояния. Я кашлянул, господин протянулся, повернул лицо ко мне. Это был Шишкин. Но как он изменился! Лоб покрывала повязка, то, что я принял за халат, представляло собой вышитую орнаментами свитку, похожую на одеяние шамана. Шишкин сомнамбулически, будто во сне, заговорил:
–– Это святыня: в этой комнате, этому камину Гоголь принёс жертву –– придал огню самое дорогое, что у него было –– рукопись второго тома «Мертвых душ», над которой он работал десять лет. В глубине души он был огнепоклонником… Огонь горит внутри его сочинений, красная свитка горит, как огонь –– бесовская одежда является божественным свитком, книгой, которую уже никогда не восстановить.

Семинар продолжался… Я вышел, не попрощавшись, оставив Шишкина петь в одиночестве. Вернувшись через три предбанника, мне захотелось посмотреть, что же гоголеведы тут намудрили с христианством. Толкнувшись в правую дверь –– ПРАВОСЛАВИЕ, я обнаружил ту же комнату, но уже при свечах, обвешанную иконами, с потухшим камином вместо алтаря. Шишкин стоял в рясе, с огромным нагрудным крестом. Он, нимало не смутившись, загнусавил как дьяк, нараспев:

–– Предки Гоголя перешли из католичества в православие. В роду его были служители культа. Имя Николай было дано ему в память святого Николая, покровителя путешествующих. Под личиной дьячка он вынес на суд читателя свои первые рассказы. Великий писатель вел жизнь, полную аскезы и благочестия. Можно говорить о духовном подвиге и даже святости мученика Николая Гоголя. Писатель всю жизнь был очень требователен к себе и в конце земного пути, в дни Великого Поста он решил расстаться с творением, которое находил недостаточно совершенным. Здесь, у этого алтаря произошел акт самопожертвования писателя, чувствовавшего свою великую ответственность…

Я выскочил из комнаты. Да, здесь универсалы работают! Бизнес на Гоголе делают: трактуют его направо и налево, под клиента… А где же Фазанов сидит? Неужто везде один Шишкин? Я вернулся в самый первый предбанник, к табличке СМЫСЛ ЖИЗНИ –– и пошел дальше, не разбирая пути. В последнем тупике, как птица в клетке, нахохлившись, сидел Фазанов. Комната была та же, но теперь она вся была заставлена книгами в старинных переплетах. В камине пылало пламя.

Фазанов, натянув на нос очки, читал: Так на что же мы живем, на какого черта мы живем? Ради детей? Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя! Но породниться родством по душе, а не по крови может один только человек!

Все на месте. Я тихонько затворил дверь. На прозрачном стекле автоматически прочитал «девелогог». Это что за ерунда? Помесь из Гоголя с девой и дьяволом? А потом сообразил –– да это же просвечивает слово «гоголевед» с обратной стороны! Прости Господи! Пора было посетить верхушку фирмы. В кабинете с табличкой НАУКА находился хорошо знакомый мне камин, который был обклеен вырезками из глянцевых журналов, –– прямо как матросский сундучок. Вместо огня в камине светился экран компьютера.
Журнальный столик, два офисных стула… На одном из них восседал Гусь –– и деловито стучал по клавиатуре компьютера, которая была выполнена в виде какой–то кривой челюсти, откуда клавиши торчали, как зубы.
–– Эргономика, –– сказал Гусь, перехватив мой взгляд: экономит движения кистей рук.

На экране компьютера появилось свиное рыло в красной косынке. Я попятился.
–– Не бойся, это мы сайт в Интернете запускаем. «Красная свитка» –– реклама фирмы. «Мир иной» –– это мир духовных ценностей, всего нематериального, надо этот товар грамотно позиционировать на рынке услуг –– и тогда от клиентов отбою не будет. Я отвечаю за рекламу и менеджмент в фирме. Пи Эр –– знаешь что такое?
–– Длина окружности!
–– Правильно, но не только: это «паблик рилейшенс» –– политика компании по управлению общественным мнением, создание имиджа в прессе. Ты наши статьи читал? Гусь широким жестом показал на разложенные на столике журналы: «Здоровье», «Красота», «Обувь», «Одежда», «Любовь».

Я открыл наугад: Сапоги Гоголя, Рынок по Гоголю, Тайна Гоголя…

–– Работаем, не покладая рук: везде реклама фирмы. Кристальный пишет, я пристраиваю. Всюду наши щупальца, свои люди. Бьем и сверху и снизу, по массе и по элите, справа и слева: всем нужен Гоголь. Мы через него проводим свои проекты –– хотите смысл жизни: пожалуйста, Гоголь так сказал. Жизнь в раю –– и это он отмечал. Православие, язычество, философия, патриотизм –– всё у Гоголя можно найти. Надо только распаковать, так сказать его смыслы, и запаковать в новую тару: маркетинг.

Вам рынок нужен: так Гоголь –– первый рыночник.
Чем открывается собрание сочинений?
Сорочинской ярмаркой!
Ярмарка –– это «year market», годичный рынок.
Чем заканчивается Гоголь?
Мёртвыми душами.
Что такое Мёртвые души? –– мёртвый капитал.
Чичиков составил бизнес–план и капитал ожил.
Так и сам Гоголь лежал мертвым капиталом –– пока мы не начали в него инвестировать, построили бизнес–схему, сделали расчёт: в два года окупится, бешеную прибыль принесет. Куда Голливуду! У нас в России пока даже музея Гоголя нет –– он совсем «не раскручен».
Имидж у него хромает –– сначала Белинский подгадил, потом дураки сатириком назвали.
В детстве все прочли –– и забыли. Но в подсознании–то осталось зерно. Теперь всходы, всходы пора получать. Знаешь, как пшеница дает? Сам–сорок! Ждем –– сейчас народ повалит, очереди, отбою не будет… Мы арендовали помещение в библиотеке: в центре, тут всем удобно. Опять же памятник во дворе стоит –– помянет народ Гоголя.

Я огляделся –– у стен лежали пачки газет, стояли стопки журналов: «Огонек», «Москва», «Дружба народов», «Независимая газета». Мощная компания –– и ни одного клиента! Вот и верь после этого в силу слова…
–– А как ваше масонство?
–– Масонством я занимаюсь в другой конторе –– так сказать, вторая смена. Гоголь, между нами, масонство не очень любил… так что ты тут не сболтни, не дай Бог, что у меня вторая специальность –– а то гоголеведы съедят. Деньги же надо где–то зарабатывать, пока здесь не раскрутились –– а то совсем зубы на полку положу: на метро не хватает –– приходится пешком ходить.

–– Хотите леденцов? Я почувствовал, что Гусь сегодня остался без завтрака.
–– Спасибо, у меня «Буратино» есть. Масонам его бесплатно раздают: наш знак –– Буратино нашел магический ключ к иной реальности и выбрался из Страны дураков.
–– А я и не знал, что Буратино был масоном…
–– Все там будем!

Шуточки Гуся мне надоели. Интересно, он и на электричке не ездит, потому что денег нет? Сколько от Абрамцево до Москвы –– километров пятьдесят? За ночь можно дойти, если быстрым ходом…

Осталось посетить Кристального.
Он играл на арфе, струны которой были вместо решётки в знакомый мне камин.
–– Святыня должна жить –– сказал он, указывая взглядом на арфу–камин. У них у всех камуфляж, у меня настоящий: здесь Гоголь Души палил. В трубе они до сих пор еще плачут по ночам. Я им гимн сочинил. Хочешь послушать?

Ничего не оставалось делать –– президенту фирмы неловко отказывать. Но я решил схитрить, проявить настырность и спросить его про голову Гоголя перед исполнением гимна, а потом вслушаться в голос получше: я не потерял еще навыка чувствовать правду и ложь в звуках. Эффект оказался неожиданным –– только с моих губ сорвалось начало вопроса:
–– А голова Гоголя… –– как Кристальный подхватил ноту, и запел:

Голова голова голова голова
Гоголя Гоголя Гоголя Гоголя
Голого голого голого голого
Логово логово логово логово

Слова словно возникали, выговаривались сами: казалось, их говорила арфа, или они сплетались из воздуха. Я закрыл глаза –– и увидел роскошный кабинет, в котором сидел старец. На столе стоял ларец, оправленный серебром. К столу подошел юноша. Старец что–то сказал ему –– и протянул руку к ларцу. Ларец раскрылся, как цветок –– боковые стенки его пали: внутри лежал череп, оправленный в золотой обруч. На обруче была какая–то надпись, я сосредоточился и прочитал ту часть, которая шла по стороне, обращенной ко мне: «.. лай Василь..» Юноша протянул руки к черепу –– и этот жест показался знакомым, что–то напомнил мне… В одно мгновение видение оборвалось, словно камень бросили в омут: побежали волны…

Я открыл глаза. Кристальный сладко спал, прислонив голову к струнам. Губы его шептали во сне «Медиуму нужно молоко… философ хочет лопать… жрец хочет жрать…». Я выгреб из кармана все, что было –– выложил на стол, где лежали рукописи: «Гоголь –– шаман», «Литературный конкурс им. Гоголя», «Орден Вия», «Золотое веко», «Гимн Гоголю» –– и вышел, тихонько затворив дверь. Волонтеры с помповыми ружьями сосали карамели. Да, контора ещё та…

Глава 3. Глава
Видение, навеянное молитвами на арфе, давало много сведений. Во–первых –– речь шла не о демонстрации черепа в кругу товарищей –– а о передаче его из рук в руки. Вероятнее всего, это была семейная сцена: участвовали отец и сын (или дед и внук). Не надо было искать масонов –– мы имели дело с семейной, родовой тайной. Во–вторых, поза младшего мне что–то напомнила… Сейчас, на ходу, я не мог сосредоточиться –– но дома я мог бы разобраться в своих ощущениях. Следовало их бережно донести до дому –– не расплескать, не смазать никакими новыми яркими впечатлениями.

Переходя бульвар, я столкнулся со стаей нищих оборванцев, что сновали между машин, клянча милостыню. Они показывали водителям и пассажирам свои увечья: у одного не было ног, у другого –– рук, у третьего голова вокруг шеи делала полный оборот и заваливалась набок так, что нос касался спины. Уродцы перекрикивались между собой на непонятном языке –– но по загорелым лицам и замасленным халатам можно было догадаться, что это команда беженцев из Таджикистана.
Оборванцы вели себя, как скоморохи или циркачи –– демонстрировали увечья и раны так артистично, словно показывали представление, за которое полагался гонорар.
Тоже –– «рынок по Гоголю»: каждый торгует тем, что у него есть. Ловкий –– ловкостью, больной –– болезнью, увечный –– увечьем. Безногий балансировал на двух костылях: чудом сохраняя равновесие, выполнял сальто, прокручиваясь вокруг костылей –– как гениальный гимнаст! Безрукий отбивал чечетку –– а тот, у которого лицо болталось на спине, вихлял всеми членами, как марионетка в руках эпилептика.

Один из них, уже немолодой, на костылях, без одной ноги и руки, направился ко мне. Он был их предводителем, у него не хватало ноги до колена и руки до локтя, а всё остальное было в норме. Он улыбался дружелюбно, заговорщески –– как Дед Мороз на ёлке в детском саду. Мне не хотелось получать подарков от этого грязнули –– и я прибавил шагу. И тут услышал знакомый голос «Молодой человек, молодой человек!» –– безногий обращался ко мне голосом Юрия Алексеевича. Я остановился. Оборванец протянул мне культю для рукопожатия.

–– Узнаешь своих?
Я оторопел. Мой взгляд блуждал по лицу калеки. Этот человек был чертовски похож на Юрия Алексеевича. Но таким я мог представить своего покровителя только в дурном сне. Давно небритый, с густой грязно–седой щетиной на щеках, в немыслимом тряпье –– юродивым стал, что ли?
Он смотрел на меня просветлённым взглядом фанатика, одержимого… Что с ним случилось! Конечно, бизнес у него такой, что можно ожидать взлетов и падений, тайн и маскировки –– но какой фокусник мог обеспечить иллюзию отсутствия ступни и кисти? Во всё я мог поверить, кроме того, что Юрий Алексеевич действительно потерял руку и ногу. Он не мог быть неполноценным. Это был обман –– я отвел глаза и вместо дурацкой фразы, которая крутилась на языке «Как вы изменились!» предпочел невежливо отвернуться от самозванца, который прикидывался Юрием Алексеевичем –– и навострить лыжи.

–– У Ленки неполадки начались. Не может родить мне внука. Обращался к светилам медицины –– всё напрасно. Пришлось идти на поклон к знахарке, ведьме киевской. Сказала, что на мне много греха. Не своего –– чужого: деньги я брал дурные, от плохих людей… Накопилась плохая энергия, эманация зла. Расплата приходит через детей, грехи ложатся на внуков, и один выход сейчас –– отработать немного, сдать назад: в смысле искупления. В общем, приходится с ребятами тут вкалывать… Надо улучшить свой баланс. Чтобы на небесах не мучаться без потомков, надо почиститься, чем–то здесь пожертвовать… Тогда могут еще на Суде переиграть. У меня сейчас вроде каникул. Нацепил чужую шкуру –– живу, как дервиш, не горюю: на еду хватает. А что еще человеку надо: краюха хлеба, кусочек неба…

Если это и Юрий Алексеевич, он явно не в себе. Может быть, вместо него мне тут подсовывают какого–то проходимца?
–– Вы сможете вернуть потом своё тело?
–– Вообще–то это тоже моё. У меня их всего три, если честно. Иное дело, что я живу в них попеременно: как ток в контуре индукции –– могу быстро мелькать, могу помедленнее. Вы электричество уже проходили?
–– Да.
–– Тут всё зависит от напряжения. Когда напряжение увеличивается, надо менять детали, подсоединять новые контуры, чтобы не было пробоя. Или даже делать шунтирование –– в крайнем случае…
–– А мы бы не могли поговорить с вами сейчас в обычном, так сказать, вашем виде?
–– Я не Бог, чтобы тела менять, как перчатки. Это непростая операция: иной раз приходится под наркозом часа три валяться. Скажу по старой дружбе, что привычное тебе тело сейчас в отключке. Лежит в запаснике в Швейцарии. Как–нибудь я его одену –– но пока не пришло время. Ехать туда мне сейчас не с руки: надо ещё тут попахать. Ну, бывай!
Юрий Алексеевич широким жестом, как заправский калека–бомж, очертил костылем в воздухе дугу –– и вскочил с лавки.
–– До свиданья, –– произнес я машинально, не зная, что и подумать об этой встрече –– и смогу ли я еще свидеться с Юрием Алексеевичем: вдруг он в следующий раз переселится в покойника и начнет мне рекламировать прелести загробной жизни?
Уже уходя, Юрий Алексеевич обронил:
–– А Гоголем не советую тебе заниматься. Не твоего ума это дело. Многие брались –– и где они?

Вот она, истинная причина нашей встречи: Юрия Алексеевича или его дублера послали меня предупредить! Но кто мог послать самого Юрия Алексеевича? Это же кем надо быть! Самим Господом Богом! Или дьяволом…

Сижу на лавочке, на Никитском бульваре –– очухаться от этой встречи не могу. А была ли встреча? Может, мне почудилось, я присел на минуту передохнуть –– и вздремнул? Как проверить? Вокруг меня стая собак… Их, что ли спросить:
–– Эй, собаки, видели тут компашку нищих обованцев?
Собаки обрадовались, что я к ним обратился, замахали хвостами, закивали дружно носами…
Конечно, оборанцев в Москве пруд-пруди, не врут собаки!

Тут я вспомнил, что у меня есть «заветный» телефон, который дал мне Ю.А. с предложением позвонить, если что надо… Позвонил из ближайшего автомата. Нелюбезный голос ответил, что Юрий Алексеевич подойти не может. Я попросил передать, чтобы он перезвонил мне по телефону бабушки: дома всё равно телефон не работал.
Через час, когда я оказался у бабушки, он действительно позвонил. Слышно было плохо –– словно Ю.А. звонил с улицы –– за его плечами раздавался шум, выкрики, гул машин.
–– Что стряслось?
–– Мне хотелось бы с Вами посоветоваться.
–– Не хватает информации? Пока я занят. В ближайшие дни выйду на связь. Попробуй заменить информацию деньгами: тысячу в день тебе будут переводить на карточку.
В трубке раздался вой милицейской сирены.
«Конец связи. Абонент недоступен. Конец связи. Абонент недоступен», –– вместо Ю.А. заговорил металлический голос автомата.

Да, похоже у Юрия Алексеевича горячая пора. Не отдых в Коктебеле, не игра в волейбол. Волейбол! Меня осенило: юноша протягивал руки к черепу в моем видении, как волейболист –– к мячу. Есть особая пластика волейбола, когда две руки одновременно соединяются для приема снизу… Но разве можно найти выросшего волейболиста? Когда начали играть в волейбол? И вдруг я сообразил: «приём снизу» был изобретен в шестидесятые годы! Видение можно было датировать –– не ранее шестидесятых годов ХХ века! Значит, скорее всего, череп жив (если так можно сказать).

Двадцать в шестидесятых –– сейчас около пятьдесяти. Мне нужен человек в таком возрасте. Он может знать тайну. Человек, получивший секрет по родовым каналам –– никуда не денешься, надо «шерстить» дворян. Тех, кто был рядом с Гоголем и чей род сейчас не пресёкся.
В моем видении тому, кто постарше, было лет восемьдесят –– значит, он родился ещё до революции. Он мог получить ларец из рук непосредственного участника похорон: и об этой истории могли знать всего три человека во всем мире –– к примеру, прадед, дед и внук. Или прапрадед, дед и внук. Дворяне женились зачастую уже в зрелом возрасте, –– и могли иметь детей, которые оказались их младше лет на пятьдесят. Три человека –– вот и сто пятьдесят лет со смерти Гоголя. Не так далеко от нас те времена.
Как зацепить этих людей? Начало цепочки кроется в окружении Гоголя. Надо рыться в архивах: меня туда не пустят –– мал еще. Кого бы туда послать… Отца? Он крутился около дворян, концы какие–то знает. Пусть поработает –– а то скучает без дела.

По дороге на вокзал я зашел в зал банкоматов на Пушкинской и снял со счёта тысячу рублей. Юрий Алексеевич был точен –– на счёт начало капать. В Абрамцево я спросил у отца, сколько он получает, работая по своим грантам.
–– Хорошо, если в месяц тысяч десять…
–– Значит в день –– триста, если работать без выходных… Я тебе могу предложить в три раза больше, если ты согласишься потрудиться не на заграничного дядю, а на наше дело.
–– Рыть землю, голову искать?
–– Землю рыть не надо. Надо посидеть в архиве. Это связано с историей: надо прояснить одно из тёмных мест.
–– Масонством ни за какие шиши меня не заставишь заниматься!
–– Версия с масонством отпала, речь об изучении родословных. Я тебе дам список людей, а ты посмотришь, что сталось с их потомками.
–– Поздравляю –– говорил я тебе, не лезь к масонам, это дутые фигуры. Посидеть в архивах можно –– если работа на заказ…
–– Вот аванс на три дня вперед, –– я выдал отцу тысячу.
–– Слава Богу, пойду хоть кефир куплю на станцию. Замучался без кефира: с детства привык, когда бутылка пятнадцать копеек стоила –– мать из магазина по пять бутылок в день приносила.
–– Зато раньше были святыни: «Слава Труду!».
–– Правда, раньше по труду платили, а теперь –– по случаю. «Лови миг удачи!» Раньше родители детей кормили, а сейчас –– дети родителей. Везло мне тогда, везёт и сейчас!
Отец пошел искать мать, и по дому разнеслись крики: «Мамка, слышишь –– сын начал зарабатывать, –– пора нам на пенсию. По этому случаю берем такси, едем в Радонеж на рынок, накупаем продуктов –– устроим пир горой!»

Вечером, после торжественного ужина, посвященного началу нашего сотрудничества, мы составили с отцом список людей, по которым надо было начать работу. У Гоголя было много друзей –– десятка два! В пятерку первых подозреваемых мы включили самых богатых господ. Их цинизм известен: они могли всю жизнь пользоваться Гоголем, как домашним учителем и корреспондентом, щеголяя дружбой с великим писателем –– чтобы потом так же холодно оторвать ему голову. Каждого человека, стоящего ниже их, они рассматривали как слугу, игрушку для забавы, в конечном итоге –– как утварь, вещь, которой можно распоряжаться по собственному усмотрению.

Контроль на большой территории затруднен, отсюда и жёсткость власти: головы летят с плеч. А уж если у человека есть в генах это желание снимать головы –– то он может употребить его и по другому назначению. Гоголь словно почувствовал, как к нему будут относиться на Родине –– будь он трижды великий писатель, гений всех времен и народов, пока не станет министром –– будут его шпынять.

Утром следующего дня приехала Аня. Я не видел её с тех пор, как снял повязку. Она слегка пополнела, загорела –– и прямо–таки лучилась счастьем. Приятно находиться рядом с жизнерадостным человеком: сразу забываешь о дурацких тревогах и со смехом вспоминаешь былые страхи. Я пересказал Ане в лицах заседание гоголевского общества в ООО «Иной мир». Мы сходили за водой на родник, потом отправились в музей–усадьбу Аксаковых, где я смог новыми глазами посмотреть на комнату Гоголя: жалкими, казенно–скучными показались мне там все экспонаты: ксерокопии рукописей, копии фотографий…
В музее были хорошие картины, но они относились к годам, когда имение купил Мамонтов и приглашал сюда Серова, Врубеля, Левитана. Здесь собирался цвет русских художников ХIХ века. А сейчас, в начале ХХI века, есть такое место, где бы пригрелись, собрались таланты? Гоголь писал вкусно потому, что знал такие места и вкусно жил –– умел радоваться, думать и любить. Можно ли у Гоголя этому научиться? Да, здесь гоголевское общество пригодилось…

«Пусть те, у кого есть мысли, поделятся с теми, у кого деньги».
Кто это сказал? Юрий Алексеевич! Надо ему предложить взять Абрамцево в свои руки. Или прикупить земельки неподалеку –– построить новое Абрамцево рядом. Может так в историю попасть. То было имение Аксаковых, а это будет… Как фамилия у Юрия Алексеевича? Я не мог сразу вспомнить. Он говорил как–то: «Мы с Гагариным тезки по имени отчеству… Только тотемы у нас разные –– у него птица –– гагара, у меня –– гора. Ему Бог дал летать, а мне –– стоять, возвышаясь. «Скромная фраза, нечего сказать –– а фамилия его Горев, Горский или Горынович?
Да, как–то не замечал я раньше, что Гагарин –– тоже «птичья» фамилия, как и Гоголь.
«Не так ли и ты, Русь, как птица–тройка несешься» ––
«Он сказал «Поехали!», он взмахнул рукой ––
Словно вдоль по питерской, питерской,
Он пронесся над землей»

Гоголь и Гагарин –– интересная тема, надо предложить «Обществу».

Когда мы выходили из имения Аксаковых, к воротам подкатил джип военного образца. Из него вышел офицер, козырнул, представился:
–– Майор Курицын из Совета Безопасности (везет же мне на фамилии, только и успел подумать я) –– можно вас попросить проехать с нами?
–– Я с тобой –– сказала Аня.
–– Указаний не было, –– заметил майор, –– если надо, то завезём.
–– Нет, уж лучше пусть они тебя не «завозят», –– шепнул я ей на ухо. –– Будешь мне передачи носить –– возвращайся домой.
–– А на дачу можно заехать?
–– Пожалуйста.
Ехать всего было метров триста. Я сел в машину. Махнул Ане рукой. Меня встретила переполошенная мама. Джип уже здесь побывал. Отца не было –– он работал в архиве. Мама наконец опомнилась и обратилась к майору:
–– Можно спросить, кто вас сюда направил?
–– Председатель Совета Безопасности.
–– А как его зовут?
Пришло время удивляться майору:
–– Вы что, телевизор не смотрите, радио не слушаете, газет не читаете?
–– Да, как–то руки не доходят.
Майор посмотрел на нас, как на инопланетян, вытянулся по стойке «смирно» и выпалил:
–– Указом Президента Главой Совета Безопасности России назначен генерал–лейтенант Горский Юрий Алексеевич.

Юрий Алексеевич принял меня в своей новой кремлевской квартире. Развел руками:
–– Родина призвала под свои знамёна. Тут уж не до бизнеса: служить надо, дела государственные решать. Это пост вице–канцлера.
–– А как же ваши счета в банках?
–– Считай, что их нет –– мне там давали резвиться, пока я здесь в люди не вышел. В нашем роду это первый случай –– служили верно, а вот выше генерал–губернатора не поднимались. Это честь. Жаль только, что у меня наследника нет –– сына. Ленка, конечно, родит мне внука –– но он уже будет под другой фамилией гулять. Разве что вот тебя усыновить…
–– Спасибо, у меня есть отец.
–– А если подойти с другой стороны –– не хотел бы моим зятем стать?
–– Как же Игнасио?
–– Мы его прогнали в три шеи: зачем держать в семье шпиона? Это для нас теперь непозволительная роскошь. Мы бы ещё договорились, как поделить с ним деньги –– но делить тайны с иностранцами –– извольте. К тому же он оказался бракоделом –– детей у них не было: сейчас стало понятно, что из–за него –– а он нас за нос со своими фокусами водил. Но однажды мы ему сказали: «Врач, исцелися сам!» –– и распрощались. Жизнь переменилась, Ленка за ум взялась –– в институт поступила. Теперь ты уж к нам обязан заходить почаще: знаешь же, как я отношусь к твоим советам. Сейчас нам надо держаться друг друга –– а то сразу много сволочей налипнет. И потом –– что ты так Ленку чураешься, как волчонок. Не съест она тебя –– уже своё отгуляла.

Я хотел ему сказать, что у меня есть Аня –– но подумал, что он и так всё знает. Юрий Алексеевич, как всегда, перехватил мою мысль:
–– Школьница твоя –– не помеха. Первая девушка –– это вроде как разминка, тренировка. Да и между нами говоря, в мусульманстве что–то есть. По две жены было у наших предков в древности. Чтобы потомства побольше… А вообще, по–разному люди устраиваются. Слава Богу, прошли те времена, когда за двоежёнство лишали состояния, били кнутом и ссылали в Сибирь. Есть силы и средства –– бери хоть десять жён. Главное, чтобы запала хватало.

Юрий Алексеевич подобные темы всегда обсуждал с особым, спортивным цинизмом: разминка, тренировка… Я не собирался предавать Аню ни в каких обстоятельствах. Даже представлять Багиру в виде будущей жены было неловко –– это всё равно, что мечтать о браке с известной актрисой, фотомоделью или инопланетянкой. Жена –– это не тот человек, от которого надо каждый раз ждать неожиданностей: мне не хотелось входить домой, как в клетку с пантерой. Если кому–то не хватает неприятностей и приключений –– конечно, Багира является лучшим способом их получить. Стать зятем Главы Совета Безопасности –– лестное предложение, но свободу и спокойствие я ценил выше.

Пока я так рассуждал, в дверь вошла Багира. Её мягкие движения завораживали, хотелось на неё смотреть и смотреть –– так, наверно, змея действует на лягушку. Любопытно, что они с Аней дополняли друг друга: Аню хотелось слушать и слушать, с Аней хотелось говорить –– а Леной можно было только любоваться. Когда она открывала рот, то изрекала нечто такое, отчего становилось не по себе, вроде «Давай–давай» или «Замучили козлы поганые»… Прелесть её была не столько в лице или фигуре, сколько в движениях, грации, которая, казалось, была незаслуженно ей дарована: и когда она открывала рот, очарование её быстро улетучивалось –– как воздух из дырявой шины. Движения… мягкие и точные, лаконичные и элегантные –– её движения были в своем роде совершенством, как совершенством были движения Аниного голоса.

Багира приготовила кофе, разлила по чашкам.
Юрий Алексеевич пригубил коньячку, рассказал пару анекдотов –– и дал мне прочитать одну бумажку с грифом «для служебного пользования». Я начал входить в ситуацию –– это главное, что он хотел от меня:
–– Помнишь, я как–то тебе сказал, что ты –– наш талисман, Золотой петушок? Только теперь мы –– не одна бизнес–семья, не клан, мы –– царство–государство. Заходи к нам почаще, без звонка, без повода, просто так –– на огонёк. Я тебе пропуск дам, так что проблем не будет –– он опрокинул рюмашку:
–– За любовь и дружбу! Запил коньяк кофе и продолжил:
–– Ты не представляешь, какие мне авгиевы конюшни приходится разгребать. Тошно становится: жить не хочется. Все, что я делал до этого, было шуточками. Слава Богу, Ленка начала помогать –– а то нормального человека за день не увидишь –– волком к вечеру выть хочется. Все только и думают об одном –– как тебя загрызть. К старости я сентиментальным стал –– хочется сказать кому–то рядом: «Ну, что, брат Моцарт?» –– и услышать в ответ: «Да, ничего, брат Пушкин». Все люди –– братья, но дается это понять только немногим: раз–два и обчёлся: Гегель, Гоголь и де Голль… Без человека рядом –– хоть в петлю.

Впервые я видел Юрия Алексеевича таким размякшим. Что–то с ним случилось. Он словно ощутил внезапно тяжесть лет, оставил ёрничество и заговорил просто:
–– Любите друг друга, дети. Знайте, что бы ни случилось, я всегда буду с вами. Ты, Ленка, слушай парня, советуйся с ним. А ты –– не бросай её. Вы для меня –– самые близкие люди. Деньги, власть –– всё прах против любви.
–– Что вы, Юрий Алексеевич, словно на Луну летите!
–– Может, и дальше Луны. Знайте твёрдо –– нельзя верить ничему, что вам будут говорить про меня другие.
Этого выносить было невозможно. Горский собирался на Голгофу и прощался с любимыми учениками. Я встал. Багира чмокнула меня в щечку. Юрий Алексеевич крепко пожал руку.

Наши встречи происходили теперь почти каждый день. Днём за мной заезжал тот же джип, к ночи отвозил на дачу. Я входил в курс дела. Юрий Алексеевич кратко отписывал ситуацию в стране в целом, сообщал самые важные новости, о которых не узнать ни по какому радио и телевидению… Багира тоже порой просила меня помочь –– она училась заочно в Институте современного искусства, сдавала сессию, я ей доставал книги –– у нас была отличная библиотека.

Приближался день солнцестояния, 22 июня. Объявился Гусь и пригласил на праздник «русалии», который гоголевское общество решило отмечать на природе –– у пруда в Нескучном саду.
–– Надеюсь, тебе не надо объяснять, как Гоголь связан с древними праздниками? Первый из его рассказов так и назывался –– «Ночь накануне Ивана Купала», в нем шла речь о жертве –– невинного младенца зарезали, чтобы достать клад из земли. Так что праздник –– налицо!

В тот момент у нас в гостях были Анины родители и её отец договорился с Гусем о том, чтобы познакомить артистов из группы «Пища богов» с гоголевским обществом и устроить праздник вместе –– те регулярно отмечали день солнцестояния. Правда, артисты были помешаны на шумерской мифологии, показывали импровизации на тему «Сказания о Гильгамеше». Соединить Купалу с шумерами для Гуся было раз плюнуть:
–– Гоголь очень боялся смерти. «Сказание о Гильгамеше» –– предание о бессмертии. Царь Гильгамеш победил злого Хумбабу, но потерял любимого друга Энкиду. Царь хочет победить смерть. Ценой неимоверных усилий, после долгих скитаний он обретает цветок бессмертия. Этот цветок содержит эликсир вечной молодости, тайну которого некогда знали люди. Гильгамеш нашёл цветок на дне океана –– и понёс его в свой город. Стояла жара –– и Гильгамеш решил освежиться, окунуться на минуту в пруду. Он оставил цветок без присмотра на берегу –– тут же из норы вылез змей, схватил цветок –– и утащил его, сбросив кожу.
–– Причем тут Гоголь?
–– Не спеши: Купала и Гильгамеш связаны пуповиной –– преданием о цветке, который творит чудеса. В ночь на Ивана Купала цветет папоротник, и тому, кто найдет его цветок, дано исполнение желаний. Здесь есть воспоминание о той же тайне, что и в шумерском предании. На Ивана Купала принято купаться в водоемах, этот праздник называли еще русалиями: купается и Гильгамеш. Христианство переняло этот праздник у язычников, назвав по–своему –– днем Иоанна Крестителя. Креститель совершал обряд крещения у воды, купель –– необходима для крещения. Здесь опять тот же смысл, что и в «Сказании о Гильгамеше» –– очищение и напоминание о смертной природе человека. А если вспомнить, что Гильгамеш был не только царем, но и верховным жрецом, который руководил обрядами инициации –– то аналогия будет полной.
Я вспомнил про «обряд», который Гусь собирался проделать со мной и решил его поддеть:
–– И это в качестве инициации Гильгамеш оторвал голову Хумбабе?
Артистам. Верно, надоела лекция и они начали шуметь, скандировать:
–– Хум-баба, Ку-пала! Хум-баба, Ку-пала!
Гусь посмотрел на них ошалевшими глазами:
–– Точно! Купала –– это и есть Хумбаба: Иоанну Крестителю отрезали голову!
Тут все расмеялись, и Анин папа спросил ядовито Гуся:
–– Значит, и Гоголь был Хумбаба?
–– Да, последние исследования показывают, что Гоголь был прямым потомком древнего рода жрецов: не случайно его рассказы «пляшут» вокруг праздников, на которых жрецы были заправилами –– «Ночь под Рождество», «Майская ночь»…
–– Из какого рода происходил Гоголь?
–– Из рода царских скифов. Есть версия, что скифы пришли из Тибета. На Алтае нашли скифскую принцессу, так что можно проследить их путь. Возможно, это было возвратное движение –– индоевропейцы расселились из степей Евразии на Юг, Восток и Запад, дав начало народам Индии, Ирана и Европы. Царские скифы вернулись с Тибета назад, принеся новые традиции захоронения предков. Они хранили черепа отдельно от тел. Царские скифы жили в Северном Причерноморье. Есть устные предания семьи Горских, которые находятся в дальнем родстве с Гоголями–Яновскими…
–– Горских? Мы с отцом переглянулись. –– Ни в каких архивах ему не удавалось пока раскопать подобных связей. –– Значит, Юрий Алексеевич находится в дальнем родстве с Гоголем? Он мне не говорил об этом!
–– Есть вещи, которые не предаются бумаге –– издревле бытовала специализация скифских родов: военные отвечали за сохранение, защиту земли, жреческие –– за сохранение преданий, духа культуры. В этом и был изначальный смысл дворянства –– который потом частично был утрачен, искажен –– но несколько родов, верных традиции, осталось. В частности, это Ростовские, Радзивиллы и Горские. Причем те Горские, которые побывали на Западе и вернулись оттуда, стали называться Виельгорскими –– то есть «вийскими Горскими». Гоголевский Вий –– это богатырь, бог смерти. Вот она, связь Гоголя с индоевропейцами, царскими скифами …

Гусь рассказал такое, от чего можно было разинуть рот. Как же я прозевал этот очевидный вариант, не догадался сам! Юрий Алексеевич был далеко не простым человеком. Гусь, не заметив изумления хозяев, продолжал, воспользовавшись паузой:
–– В роду Горских сейчас –– горе: впервые нет прямого мужского потомка. Пришлось передать предание дочке.
Я чуть не упал со стула: это Багира–то, которая двух слов приличных связать не может, знает тайное предание? А потом до меня дошло –– как это на неё похоже: молчать о главном, скрывать –– и демонстрировать ровно обратное, всех вводя в заблуждение! Вот это класс! При всей простоте её слов они полны энергии, силы! То–то её ломает всё время, бедную: ищет она человека, на которого можно было бы переложить груз, который тяжким бременем лёг на её плечи.

–– А как эти тайны стали известны вам?
–– Сейчас наступают последние времена: всё обнажается, светлое и святое открываются так же, как скверное и подлое. Здесь, у святынь русской культуры, среди единомышленников я позволяю себе быть откровенным.
Голос его возвысился:
–– Вы что, не ведаете, в каком времени живете? Закрываете глаза, что город ваш превратился в Содом и Гоморру? Не знаете, что у стен Симонова монастыря свили гнездо содомиты? А у стен Рождественского? Там, где вдовы погибших на поле Куликовом оплакивали своих мужей, блудодействуют в ночных клубах! Вы что, не включали телевизор за полночь? Где вы живете? У вас нет телевизора –– так вы уже чисты, уже в рай попадете? Должны будут ответить все, кто допускает рядом с собой такую скверну! Дети родятся уже без почек и глаз, без голов и мозгов –– натурально, без мозгов в Москве. Такого не было ни в какие времена, такого не видели врачи в родильных домах! Это вам всё –– возмездие за грехи наши. То–то ещё будет!

Да, не ожидали мы от Гуся такой проповеди. На себя бы посмотрел –– великий моралист! И тут я вспомнил, что привел его в наш дом отец, а познакомились они в компании по защите нравственности. Туда он входил как представитель московских масонов. Масон с высокими идеалами! Как говорил папа: хочется такого человека полюбить навек.
Гусь продолжал:
–– Надо объединить усилия всех здоровых сил общества: долой идейные и религиозные разногласия! Ни в одной из религий не едят детей –– а мы их буквально пожираем! Христиане, мусульмане, иудеи, буддисты и масоны должны стать в один фронт –– не допустить вымирания народов России! Каждый должен внести свой вклад –– не только выступать против растления –– но и рожать детей, производить их на свет божий чистые души. Они будут умнее нас –– и смогут договориться между собой, как жить. Главное, чтобы они были!

Видно, у Гуся была боевая комсомольская юность. Говорил он жарко, как комиссар. Иначе, как аплодисментами, остановить его было невозможно. Мы захлопали. Особенно старалась моя матушка –– видно, речи тронули её сердце. Надо бы его как–то увести отсюда под благовидным предлогом. Тут как раз просигналил приехавший за мной джип. Я предложил подбросить Гуся до города. С нами вызвался ехать и Анин отец –– они решили ковать железо, пока горячо –– и нагрянуть к артистам из группы «Пища богов» с предложениями соединить Гоголя с Гильгамешем.

В дороге они возбужденно, радостно болтали, как окосевшие друзья –– и мешали мне обдумать новости. В казённом джипе лучше ездить одному –– не подвозить энтузиастов.
Отец не смог поймать в архивах за две недели ничего путного –– а Гусь принёс нам столько, что сразу в голове не помещалось. Юрий Алексеевич мог бы знать что–то про голову Гоголя. Но не стоило спрашивать прямо –– можно нарваться бы на отказ или шуточку… Лучше подготовить этот вопрос, «подрыть» с разных сторон –– скажем, действовать через Багиру. Тем более что она, если верить Гусю, сама является кладезем мудрости. Как эта разгильдяйка может хранить предание целого народа? В голове не укладывалось! И как она его озвучивает, при каких обстоятельствах –– под гипнозом, или к её душе есть какой–то ключик, скажем, надо её ущипнуть, пощекотать или погладить?

Юрий Алексеевич рассказал в этот раз о том, что следственная группа подготовила доклад о масс–медиа.
–– Речь идет о колоссальных хищениях, тратах государственных средств и наживе на рекламе. Против ряда лиц на телевидении заведены уголовные дела о махинациях в особо крупных размерах. Не для кого это не являлось секретом –– но никто и не осмеливался наводить порядок там. Журналисты взяли на себя роль судей. Но дело не только в них –– дело в тех, кто стоит за их спиной, на чьи деньги творится вся эта вакханалия. Кто купил себе право внушать населению, что такое хорошо и что такое плохо, кого «поднимать» на выборах –– и кого «опускать». В результате установилась одна, бесконтрольная власть банковского капитала.
Я отлично знаю этих ребят, многим из них мы же и вверяли свои средства. Но что такое банк? Пока туда вкладываешь деньги –– он силен. А попробуй все вкладчики вместе забрать свои деньги –– что останется от банка? Пустое место. Банкир сидит на чужом капитале, распоряжается чужими деньгами –– и мнит, что это его средства. Отсюда у него такая активность –– он лезет во все дыры, светится везде, чтобы напомнить о себе, привлечь потоки финансов, без которых он задыхается, как без кислорода. Деньги выбрасываются на ветер, в показуху –– и вся власть их основана на показушных делах –– презентациях и призах, которые они себе сами вручают, эта «экранная» элита, шайка водомерок –– гламурный бомонд. Живут они как паразиты, питаются от бюджета, прокачивая через свои счета государственные средства.
–– Вы не можете ничего с ними сделать?
–– Вызвали ребят на проработку, поговорили по душам. Но они уже зазнались, новые бояре поотпускали брюхи, набрались спеси и чванства. Большие деньги портят маленьких людей. Меру потеряли, стыд и честь. Центробанк им когда–то раздал разрешения на операции, Центробанк может их забрать. Министерство связи выдало частным каналам частоты –– может поставить под профилактику. Они же на всем чужом живут, ничего своего не создали за это время –– кроме бизнес–планов, да и то в переводе с английского. Государство помаленьку начинает оживать –– и стряхивать с себя блох. Вычесать, вычистить надо и яички, и куколок –– и банки и бомонд.

Юрий Алексеевич не посвящал меня в детали своих планов, он лишь в целом описывал направление деятельности. Я почувствовал, что моему патрону грозит опасность. Интересы многих лиц были замешаны в этом деле. Как я понял, Юрий Алексеевич готовил нечто вроде опричнины в новых формах –– информационных и финансовых. Не голову с плеч снимать –– а деньги из банка, не вотчины лишать –– а рекламы на телеканале.
В этот раз мы были заняты с Юрием Алексеевичем так плотно, что я не успел поговорить с Багирой. Она приносила кофе, улыбалась, приходила и уходила… Я приглядывался к ней: в чем же причина её обаяния, откуда такая возможность перевоплощения? Из хорошей девочки в опасную пиратку, из кошечки в пантеру, из юной аристократки в разнузданную вакханку… Впрочем, об этом последнем её свойстве я мог только догадываться по трепещущим от запаха кофе ноздрям. Эта женщина –– хамелеон, она будет вечно меняться –– но никогда не откроет своей сути.

В конце нашего разговора Юрий Алексеевич сказал:
–– У первых лиц государства отсутствует реальная картина происходящего. Эта картина весьма сложна, и кроме информаторов, необходимы прогнозисты: во все века при дворе держали звездочётов и прорицателей. Пора возобновить эту традицию: я даю тебе телефон правительственной космической связи –– в любой момент можешь со мной связаться из любого места Земли. А вообще, конечно, лучше тебе перекочевывать к нам поближе, в Кремль.
–– У меня проблемы с домашними телефоном и компьютером –– видно, китайцы в отместку за тот жесткий диск с игрой лишили меня прав пользоваться электронной техникой.
–– Какие китайцы? С ними давно всё улажено. А уж в правительственную связь никто пробраться не сможет –– здесь специальные коды, разработанные нашими ребятами из ФАПСИ. Если возникнут проблемы, мы тебе дадим инженера.
–– Кто же мне попортил диски на компьютере? Инопланетяне?
–– Разберемся с твоими пришельцами! Будем надеяться, что телефон пока поработает. А там будем что–то другое изобретать.
–– Голубиную почту?
–– Почему бы и нет –– она понадежней компьютерной связи работала. Голубь был твоим, а небо принадлежало Богу.
–– А теперь кому принадлежит?
–– Много будешь знать –– скоро состаришься… Впрочем, кто родился старичком, тому это не грозит!
–– Почему это я старичком родился?
–– А ты погляди на себя, на своих родителей, и всё поймёшь. Проще надо быть –– и к тебе потянутся люди…
Опять Юрий Алексеевич заговорил загадками. Я вспомнил одноногого дервиша из своего сна на лавочке после посещения гоголевского общества. Он говорил что–то похожее. Может быть, это был не сон?

Глава 4. Бой и праздник
На следующий день ООО «Мир иной» и арт–группа «Пища богов» отмечали самый длинный день в году. Гусь успел состряпать либретто –– программку, которую раздал участникам перформанса. Представление называлось «Цветок бессмертия» и начиналось на закате у пруда в Нескучном саду.
Мы поехали туда с Аней –– и по дороге, на Ленинском проспекте, заметили странных людишек. В потертых джинсах и тренировочных костюмах, они кучками по пять–семь человек толпились на троллейбусной остановке у площади Гагарина. К ним подъезжали и отъезжали иномарки, важные господа давали какие–то распоряжения. Это что, болельщики? Но за кого они собрались болеть: вроде матча сегодня нет, да и стадион далековато… Вечерело –– собирались тучи в небе, людишки казались серыми, землистыми –– по цвету асфальта.

Пруд находился в глубоком овраге. Пока мы шли к нему через детский парк, быстро темнело –– и у пруда нас встретила ночь: на Москву села черная туча. Пруд был окружен сотней блуждающих огоньков: люди с фонариками двигались со всех сторон. Мы смотрели на действие сверху.
У воды разгорался, потрескивая, костер. Бритый налысо верзила, в одеянии из длинных листьев, что–то вещал на непонятном языке –– верно, читал молитву. Потом он бухнулся с шумом в воду. Его долго не было видно –– и вдруг из глубин озера полился свет: стали видны кувшинки и листья на воде. Гигант вынырнул: в руках он держал сверкающий пламенем цветок. Раздался барабанный бой и смолк ––– и в тишине родился голос.
Этот голос бережно, самозабвенно выпускал на свободу звук за звуком, выводил ноту за нотой, эта песня без слов не разливалась в ширину –– она шла в глубину звука. Эта песня–молитва делала именно то, о чем я мечтал, вслушиваясь в интонации любимых голосов: она снимала со звука оболочку за оболочкой, как кожуру, шелуху с тропического фрукта –– пока не возник последний, чистый и нежный тон…
–– Тибетское горловое пение, –– сказала шепотом Аня. Это Вера –– то, что она делает со своим голосом, невообразимо: она давала нам уроки в студии…
Тут я сообразил, какая тайна была в Анином голосе, одна из главных тайн: в нем жила та глубина, которой её научила Вера.

Гигант в центре озера бережно держал в руках цветок и осторожно шел по воде, балансируя, как канатоходец! Казалось, его поддерживает голос Веры –– голос вибрировал, как натянутая струна. Мы смотрели на всё сверху, издалека –– и непонятно было, правда ли протянут канат под ногами гиганта –– или он действительно идёт по морю, аки по суху? Гигант вышел к берегу, его окружили дивы в венках и одеждах из длинных листьев. Дивы начали хороводиться вокруг героя. Гул барабанов всё нарастал, ритм убыстрялся –– и быстрей кружились девушки вокруг светящегося в бликах костра героя.

В четырех сторонах, на высоких берегах озера загорелись огни. Горели большие круги–катушки, вернее –– спицы в них, каждая размером с руку. Одна из таких катушек оказалась рядом с нами. С широким ободом, похожая на колесо водяной мельницы, она вертелась на оси, которую держали люди в странных одеждах (похоже, они были сшиты из лопухов). Раздался удар гонга –– все одновременно бросили катушки на землю –– и огненные колеса понеслись с обрыва вниз. С четырех сторон колеса врезались в воду, вызвав кучу брызг –– но не потухли, а поплыли к центру озера.
Посыпались в озеро танцоры вперемешку со зрителями. Стояла удушливая жара, как перед дождем –– купание в озере освежало.

Вдруг в воздух взвилась ракета. На поляну въехал военный грузовик. Появились автоматчики в камуфляже –– и оцепили пруд. Послышались зычные крики:
–– Руки вверх! Всем оставаться на местах!
Ничего более глупого вообразить себе было нельзя –– как могут поднять вверх руки плавающие в воде? Как они могут ещё и «оставаться на местах»? Разве что потонув?

Аня дернула меня за рукав. Из кустов, противоположных реке, появились и стали расти, надуваться с тихим шипением три головы гигантского змея. Автоматчики с недоумением следили, как перед ними вырастал огромный, размером с дом, полупрозрачный змей, внутри которого переливались, играли зелёные, оранжевые и красные огни. Это был, как я догадался, кульминационный момент представления –– змей готовился похищать «цветок бессмертия», добытый Гильгамешем. Однако витязи в камуфляже, верно, решили принять сторону Гильгамеша и помешать змею.

Мы спустились вниз. Анин папа и Гусь говорили майору: «Представление, праздник, театр». Тот требовал от них разрешение на массовое действие и удостоверения личности. Пришлось вмешаться: я показал пропуск в Кремль, на котором красовалась моя рожа и подпись главы Совета безопасности.
Документ возымел волшебное действие: майор козырнул, пожелал удачи –– и отдал распоряжение: автоматчики мигом сняли оцепление с пруда. Попросив нас громко не кричать и закончить действие к 23.00 добры молодцы (спецназ, ОМОН, РУОП?) сели в грузовик и удалились: змей мог расти дальше и красть у Гильгамеша цветок без препонов.

После перформанса, когда все искупались в пруду, ко мне с объятиями бросились каких–то два мокрых хмыря. Я не сразу узнал Фазанова и Шишкина: без смокингов, в трусах, гоголеведы потеряли свою сквалыжность и строгость, они выглядели блаженными –– глазели по сторонам и восклицали –– О! О! О! Может, это они так рекламировали свое ООО «Мир иной»?

Роль Гильгамеша исполнял Герман, и когда аппаратура, бубны, колокола и прочие причиндалы были собраны, он пригласил всю братию к себе в мастерскую. Мы удостоились чести попасть на ночные бдения, которые устраивал городской жрец, родоначальник направления «искусство как священнодействие», живая легенда авангардного искусства –– Герман!

Гости разбрелись по огромной квартире. Здесь с потолка свисали сотни железных палок и трубок. Передвигаться надо было осторожно, буквально просачиваясь между стволами этой небесной рощи: любой неосторожный жест приводил к тому, что по всей квартире начинался звон–перезвон. Я вспомнил рассказ режиссера из Горно–Алтайска об уроках Мейерхольда: только там палки были бамбуковыми, а здесь –– железные!
Есть такие люстры в виде китайских колокольчиков: там по кругу висят трубочки и сосульки разной длины –– когда они раскачиваются, то бьются друг о друга и звенят тонко–тонко. Кажется, что хозяин квартиры решил превратить свое жилье в такую огромную люстру. Сам он мог извлекать из своих медных, стальных, латунных и титановых труб невероятные звуки, которых человек иначе как здесь, никогда в жизни бы и не услыхал.

Наверное, полезно для мозгов слышать небывалые сочетания нот, если прозванивать черепную коробку разными звуками, человек может входить в состояние экстаза и транса. Один звук может быть так совершенен сам по себе, что его хочется длить и длить, слушать и слушать часами. Мы, как завороженные, бродили в этой музыкальной роще, каждая точка которой могла ожить и зазвучать на разные лады, тоны, звоны и голоса.

Несколько десятков человек свободно растворилось, потерялось здесь: мы с Аней нашли себе уголок, где тихонько перебирали поросли «молодых» трубочек, звенящих тонкими голосами. Потом все собрались на кухне, где за большим столом нас ждало угощение –– брага с вегетарианскими блюдами и салатами. Гоголеведы рассаживались вперемешку с артистами «Пищи богов», которые исполняли роли героев шумерских преданий. При ближайшем рассмотрении оказалось, что эти «шумеры» больше смахивают на гоголевских персонажей –– певица Вера напоминала сиятельную Солоху, танцовщица Евгения –– трепетную панночку, Катарина –– горделивую Оксану, а Фёдор –– выпускника киевской бурсы, нежного красавца Андрея в те времена, пока он еще не откололся от казачьего войска и не перекинулся на сторону польской панночки.

Вера запела: «Черный ворон, что ж ты вьешься», и я поразился диапазону её голоса. Песня лилась во всю ширину разлива русских рек, –– куда там тибетским распевам! Припев подхватили все –– и голоса образовали огромную звуковую трубу, слились воедино так ладно и властно, что и в моей груди родился сам по себе какой–то звук –– и вырвался наружу. Я был поражен: никогда мне не приходилось петь в хоре. Неловким делом казалось всё это –– надо рот разевать да как–то угадывать высоту звука… Здесь же всё получалось само собой, петь было ловко, не петь было бы неловко –– такие ясные и чистые звуки рождали в душе отклик. Будто не я, кто–то другой пел мною.

После этой песни мне стало страшно. Не за себя –– я почему–то очень остро почувствовал страх за Юрия Алексеевича. Надо было срочно ему позвонить. Я набрал номер –– и обрадовался, услышав знакомое и твердое «Слушаю!»
–– Юрий Алексеевич, мне кажется положение опасным. Вы могли бы выйти из игры?
–– Ввязавшись в бой, по волосам не плачут. Я–то могу выйти –– но речь сейчас не совсем обо мне. Ты телевизор не смотрел?
–– Нет!
–– Взгляни, скажешь своё мнение. Связь через час. Пока.

Я нашел комнату, где стоял телевизор, включил его: работала одна программа. Было уже около двух часов ночи. В эфире сидел всклокоченный ведущий и вещал:
Демарш банкиров. В ответ на аресты в составе руководства частных телекомпаний, проведенные нынешним днем сотрудниками РУОП, было распространено заявление, в котором банкиры–владельцы потребовали немедленно освободить тележурналистов –– иначе они заморозят все платежи госпредприятиям. Банкиры также потребовали вывести из состава Совета безопасности Горского и передали в прокуратуру документы, изобличающие его в незаконных махинациях особо крупного размера.

Только что поступило сообщение, что создана согласительная комиссия, которая рассмотрит реализацию нового закона о цензуре в средствах массовой информации. Мы попросили прокомментировать новый закон кандидата исторических наук Алексея Сергеевича Гуся.

Крупным планом лицо Гуся. Общий план: он сидит нога за ногу в косоворотке и черных, переливающихся перламутром сапогах.

Я оглянулся –– и обнаружил Гуся со всей гоголевской компанией: «ООО» притянулось к телевизору. Гусь за спиной сказал вполголоса:
–– Это запись, снимали месяц назад.

Гусь на экране открыл пасть и твердо глядя в экран, затараторил: «В стране нет музея Гоголя, зато есть клубы содомитов, расположенные в центре города. Мы обезьянничаем, перенимая у Запада худшее –– давно было бы пора перенять и разумные противовесы злу –– например, систему цензуры на телевидении. У нас показывают в открытом эфире непристойные фильмы. В цивилизованных странах можно увидеть такие неподобства только на закрытых клубных каналах. Необходимо прекратить духовное растление нации».

Это мы уже проходили… Я на минуту заглянул на кухню. Артисты, в отличие от гоголеведов, не тянулись к телевизору. Они пели песни:

Давай пожмём друг другу руки,
И в дальний путь –– на долгие года…

Счастливые люди –– хотелось быть рядом с ними. Но Юрий Алексеевич попросил меня следить за эфиром. Когда я вернулся к экрану, там передавали экстренное сообщение:

Кортеж главы Совета безопасности по дороге на правительственный аэродром «Внуково–2» в районе площади им. Гагарина обстреляли неизвестные. Есть убитые и раненые. Судьба Горского неизвестна.

Мы переключили каналы –– заработало ранее молчащее кабельное телевидение. Репортер бойко тараторил:
–– Мы ведем передачу «с колес» –– здесь, у Нескучного сада, кортеж главы Совета безопасности попал в засаду. Бой начался минут ддвадцать назад –– и идёт до сих пор. С обеих сторон есть убитые и раненые. Неизвестная группировка знала о намерении Горского воспользоваться аэропортом Внуково–2. По нашим данным, Горский после возбуждения уголовного дела против него хотел срочно покинуть пределы страны и скрыться в одном из африканских государств. И тогда в дело вступили неизвестные силы: они выступили против полицейской мощи всего государства, которую сконцентрировал в своих руках один авантюрист.
Мы находимся на крыше дома, что стоит на границе Нескучного сада и площади Гагарина. Здесь кортеж попал в пробку, которую образовали несколько столкнувшихся автомашин –– из их салонов был открыт прицельный огонь по машине Горского. Десяток рабочих, которые вели дорожные работы над путепроводом, также выступили на стороне нападающих. Бронированный автомобиль Горского был забросан гранатами. Однако внезапно дело приняло новый оборот: у нас на глазах площадь Гагарина перекрыли тяжелые грузовики с автоматчиками. Вспыхнула перестрелка, которая длится до сих пор. Можно предположить, что вторая группа принадлежит либо государственным формированиям, либо неведомой «третьей силе», которая уничтожает свидетелей покушения.

Текст сопровождался показом панорамной съемки, где среди уличных огней вспыхивали вспышки выстрелов, среди шума автомобилей –– взрывы гранат.
Опять лицо репортера –– и изумленный голос:
–– Нам передали, что в своей машине глава Совета безопасности не находился. Горский сейчас дает интервью, где сказал, что его кортеж вёз одного из банкиров…
Мы переключили канал: Юрий Алексеевич вещал:
–– Это был не мой кортеж, я дал машины сопровождения для известного банкира, который должен был с рабочим визитом отбыть в США. Мы вели до последней минуты переговоры за закрытыми дверями, в результате был достигнут компромисс относительно трансляции «частных» каналов –– и незамедлительно включено кабельное телевидение, что и могут сейчас проверить телезрители. Первый репортаж «частные» каналы дали о якобы покушении на главу Совета безопасности, где меня назвали авантюристом и сказали, что я вылетаю в Африку, где закопаны мои миллионы. О каком притеснении свободы слова могут говорить люди, которые такое могут себе позволить сказать о человеке, тело которого, по их мнению, не остыло, а расследование его деятельности еще не было проведено? Что касается известного банкира, то он сейчас доставлен с множественными ранениями в кремлевскую клинику. Врачи борются за его жизнь…»

Я набрал номер телефона –– на экране Юрий Алексеевич сказал интервьюеру «Извините» и отвлекся. Ему подали трубку. Прозвучало знакомое «Слушаю!».
–– Примите поздравления от гоголевского общества …
–– Рано радоваться –– дела только начинаются. Кстати, у меня для вас есть подарок.
–– У нас тут так здорово! Приезжайте, отметим ночь на Ивана Купалу!
–– Ленку пошлю. Какой у вас адрес?

Глава 5. Гимн и парад
Багира явилась, когда мы спели уже
«Обниму жену, напою коня»
и «По долинам и по взгорьям»
и добрались до:
«Расскажи дорогой, что я честно погиб за рабочих…»

Она привезла ларец, оправленный серебром.
–– Дар гоголевскому обществу. В то время, как всё приватизируют, он решил передать семейную реликвию в дар будущему музею Гоголя. Багира повернула ключ, сняла крышку –– и ларец раскрылся, как цветок. Взору собрания предстал череп с золотой диадемой и знакомой надписью: «Николай Васильевич Гоголь».

У Гуся задрожали руки:
–– Да мы теперь в люди выйдем. К нам народ повалит со всей страны, ходоки –– к мощам святым.
–– Но Гоголь, насколько мне известно, не канонизирован.
–– Пока не канонизирован, но когда народ узнает правду о своем Гоголе, вопрос этот станет на повестку!
–– Но у вас частное предприятие, как вы можете распоряжаться народным достоянием?
–– Оформим наряд на аренду…
–– А не будет ли более справедливо отдать голову в монастырь, где покоится тело –– или захоронить в храме?
–– Пожалуйста –– только зачем хоронить, кто святые мощи хоронит –– мы там притвор построим, заключим договор о субаренде, о разделении ответственности с Русской Православной Церковью –– у нас есть ход к Патриарху. Кстати –– отличное место для филиала музея Гоголя –– Новодевичий монастырь! У меня там настоятель –– приятель.

Гуся сбить было невозможно. Череп выпускать из рук он не хотел, вцепился, как клещ. Но отдавать сию святыню ему, в частную лавочку, где торговали динамитной смесью всех религий, священных знаний, тайн и наук нам не хотелось.
Как быть? Тут в дело вмешалась Лена-Багира:
–– Отец предложил до открытия музея бы передать реликвию на хранение в монастырь.
Гоголевскому обществу пришлось смириться с инициативой дарителя.

Светало. Проводить голову в монастырь вызвались артисты «Пищи богов» и художники, музыканты –– все, кто был в мастерской. Среди друзей Германа оказался бурсак –– студент семинарии. Он возглавил шествие –– в подряснике, с иконой. За ним шагали Герман, верховный шаман Центрального округа, Гусь, главный масон Москвы. Сам ларец бережно нес белый, как лист бумаги, Кристальный –– представитель столичного малого бизнеса. Дальше толпились артисты. Мы с Анной и Багирой замыкали шествие.
Процессия направилась от Воронцова поля через Китай–город к Александровскому саду. На Земляном валу нас встретили первые лучи солнца. Наряды милиции смотрели на нас ошарашенно, пытались узнать, что происходит –– Герман отвечал важно: «Празднуем победу святократии, поздравляем вас –– небеса принадлежит народу! Эфир национализирован! Солнце светит для всех!» Слова эти на милицию действовали, как заумь или заклинания –– а мой пропуск помогал их пониманию.

«Кто разрешил уличную демонстрацию?» –– спросили нас в мегафон из окон здания бывшего Комитета безопасности. Мы завопили в ответ: «Гоголя хороним!» От Лубянки за нами поехали две машины с мигалками. По Манежной площади мы подошли к старому зданию Университета –– здесь, в Храме Святой Великомученицы Татьяны сто пятьдесят лет назад отпевали Николая Васильевича. Бурсак отслужил краткий молебен –– из храма высыпали люди, и узнав, в чем дело, присоединились к шествию. К нам постоянно подтягивались люди –– и в районе Храма Христа Спасителя хвост процессии растянулся на сотню метров.

На пересечении бульварного кольца ГАИ остановило автомобильное движение. Шоферы выходили из машин –– и узнав, в чем дело, поворачивали вслед за нами.
Пустынная Москва, чистая и свежая после ночного дождя, заполнилась народом. Прошли Девичье поле, Хамовники. На Пироговке началось столпотворение, творилось нечто невообразимое. Народ пел и плясал. Багира впала в транс и вдруг заговорила быстро–быстро, высоким голосом:

–– Призва Олег волхвы своя и рече им: «Скажите ми, что моя смерть?» Они же реша ему: «Смерть твоя от любвиемоево коня твоего». Бе же у Олега конь любим, на нем же всегда ездяше. И повеле отрокам своим: «Да изведше его далече в поле и отсекут главу его, а самого повергнут зверем земным и птицам небесным». Егда же от Царяграда иде полем, и наеха главу коня своего суху, и рече боляром своим: «Воистинну солгаша волхвы наша, да пришед в Киев, побию волхвы, яко изгубиша любимаго коня». И слес с коня своего, хотя взяти главу коня своего сухую кость, и лобзат ю, понеж зжались на коне своем. И абие изыде из главы из коневы ис сухие кости змии, уязви Олега в ногу по словеси волхвовы, ему же они прорекоша: «Умре от своего любимаго коня». И оттоле же розбалеся и умре.

Это древнерусский язык! Мы не всё понимали, но догадались –– вот откуда Пушкин взял свою историю «Как ныне сбирается вещий Олег…» Но здесь было сразу две говорящих змеи, хранительницы конской головы –– то ли поэт решил отступить от первоисточника, то ли есть разница рукописных и устных версий предания… А нет ли похожих «хранителей» у головы Гоголя? Не высунут ли они своего жала в последний момент? Конечно, сравнивать Гоголя с конем было бы кощунством, но в нем что–то было скачущее, летящее. Рядом шли Шишкин и Фазанов –– их внимание тоже было привлечено отрывком предания, и они заспорили:
–– Две змеи и череп –– типичная шумерская триада. Нечто похожее использовал Бёме…
–– Да нет, это же диалектическая триада, из числа гегелевских.
–– После Гегеля всё кажется гегелевским: Деррида сказал, что мы «впредь не можем без него подумать»!
–– А без Гоголя мы не можем поговорить!
Я включился в перепалку:
–– В каждой мысли –– Гегель, в каждом звуке –– Гоголь!

При подходе к Новодевичьему Монастырю мы увидели, как от стен его отделилась процессия. Впереди шел настоятель, за ним –– священники, дьяконы, духовенство с хоругвями. В толпе разнеслось, запорхало: «Патриарх, патриарх…» У стен приземлился вертолет. Оттуда вышел Юрий Алексеевич. Над озером, куда прибило нас огромной толпой, разнеслись слова:
–– В этот знаменательный день, когда власть, вспомнила об ответственности и обернулось лицом к народу, символично, что мощи великого Русского писателя, отдавшего себя служению Отечеству, найдут успокоение.
Возвращение мощей Гоголя народу — закономерный акт: народ наш, поплутав десятки лет по модным иноземным ересям, обретает голову на своих плечах. Происходит процесс налаживания жизни: люди берут себя в руки, берут в свои руки дело созидания будущего для своих детей. Позвольте выразить радость и надежду, что народ наш не будет отныне терять ни своей головы, ни голов своих мудрецов и провидцев, будет бережнее относится к национальному достоянию –– талантам. Мы не будем разбазаривать их, растаскивать на части, а постараемся владеть ими с толком и умом. Мне хотелось бы закончить свою речь словами самого Гоголя, писанными им к одному из корреспондентов:
«Не вижу в твоих проектах участия божеского. Захламостил ты голову свою навозом чужеземных учений». Гоголь не был квасным патриотом: сводить мировоззрение писателя к примитиву нелепо, понять его во всей сложности и глубине –– нелегко. Каково было ему совершить подвиг выражения высоких мыслей своих… Нам надо совершить подвиг нового прочтения Гоголя.

Я огляделся: вокруг сияли радостные лица. Эти люди пришли сюда сами –– как приходили тысячи народа прощаться с Гоголем сто пятьдесят лет назад… После митинга и передачи ларца настоятелю монастыря мы двинулись к памятнику Гоголя у Арбатских ворот. Народ начал рассасываться. Никитский бульвар был полон «Мерседесами» и «БМВ» –– но ехать они никуда не собирались. Подходя к ООО «Мир иной» мы поняли причину затора: охранники едва сдерживали очередь, желающих попасть на прием в гоголевское общество! Такой толпы не знал даже «Макдональдс» в момент открытия!
Новые русские ломанули к Гоголю.
Из окна второго этажа выглядывал Кристальный и махал руками:
–– Фазанов, Шишкин, по местам! Рабочий день начался, клиент пошел –– где вы пропадаете!

В ООО «Мир иной» настали лучшие времена.
На бульваре гремела радиотрансляция:
А сейчас «Гимны Гоголю» исполнят для вас ученики православного лицея из Ясенева.
Раздались ангельские девичьи голоса:
В запахах трав ––
Гомоны птах:
Слышится нам
Речи любимой глагол ––
Гоголем был он рожден!

В духе печном,
В хлебе ржаном
Дышит зерно русских слов ––
Гоголь их нам намолол!

Начался речитатив –– вступили мальчишеские голоса:

Эта молитва чиста,
Гоголю клятва дана ––
Будем, как он!

Верной дорогой идем,
В свой возвращаемся дом:
Гоголь на полке стоит,
Мудро, с прищуром глядит

–– Здравствуй, родной!
Будь, как живой:
Вот мы к тебе и пришли!
Долго плутали в пути
Ты нас прости–и–и… !

У меня отвалилась челюсть. Я не мог предполагать, что так быстро –– по всей стране рифмоплеты сочинят гимны Гоголю. Вот что значит высочайшее повеление… То-то у Кристального на столе лежал проект «Гимна Гоголю». Оперативно работает ООО! Что–то в этом есть –– мы переглянулись с Аней и Багирой, взялись за руки и пошли по бульвару, распевая речитативы. Это было как игра в «Буриме» вслух –– один сочинял одну строчку, другой тут же –– другую:

В запахах трав слышен угар ––
С Гоголем солнце встает
Мысль ли летит, дождик идет ––
Гоголь дорогу дает
В ропоте волн, в шуме дубрав
Слышится Гоголя стон:
Дайте покой! Нужен покой!
Не лейте на голову воду!

Пора было расходиться –– солнце сияло во всю ивановскую –– а глаза слипались…

––––––––––––

Мне опять приснился он, тот калека с Садового кольца: загорелый, чертовски красивый, в замасленном халате и фиолетовых тренировочных брюках, без руки и ноги, он стоял на бровке бульвара и смотрел на меня.
Он молчал.
И тогда не выдержал я:
–– Дервиш, что тебе надо?
–– Ничего. Слава Аллаху!

Часть VI

Глава 1. Батут

Прошло два года с тех пор, как мы с отцом побывали в Коктебеле и повстречали там Юрия Алексеевича с дочкой. Сколько всего случилось… Но если пораскинуть мозгами, то можно заметить, что события имели общий сценарий: нам с отцом бросали вызов –– и мы отвечали. Мы находили выход из положения, куда попадали по милости других.
А могу ли я сам сделать первый шаг, начать делать что- то своё? Речь идет не о самостоятельных поступках, а о той самой инициации, которой славен Юрий Алексеевич. Он со своею дочкой повадились использовать меня как флюгер для ориентации в тех ветрах, которые дуют в верхах власти. «Золотой петушок»…

А могу ли что–то вызвать я сам? Мне захотелось уехать куда подальше, отправиться в путешествие –– чтобы избавиться от этого подчиненного состояния, от использования другими. Может быть, повидав мир, я наберусь опыта? Не то, чтобы раньше я ничего не видел –– но я ездил по чужим делам –– и не мог расслабиться ни в Праге, ни в Шанхае.
Могу ли я спокойно жить, чувствовать, любить –– а не делать все судорожно, впопыхах, урывая время «на переменках» между уроками взрослых? Смогу ли я сам что–то затеять –– и выполнить до конца? Прожить по–своему кусок жизни, сочинить что–то, нарисовать, создать… Есть ли во мне способность к творчеству? Не затем, чтобы поставить свое имя под произведением, а затем, чтобы что–то понять, разобраться в себе.
Можно что–то написать, сочинить –– но что достойно написания? И тут я вспомнил о Багире. Про всю эту историю с преданиями царских скифов: это точно интересно. Но правда ли то, что говорил Гусь? Ему, конечно, полностью доверять нельзя –– но всё же…

Я решил встретиться с Багирой и выведать об этих устных преданиях. Повод для встречи было найти легко: она сдала сессию и теперь я должен был забрать наши книги, по которым она готовилась к экзаменам. Слава Богу, Юрий Алексеевич меня в последнее время не вызывал –– ситуация уже не та: он завоёвал твердые позиции и наступило время передышки. Так что я мог повидаться с Багирой вполне целенаправленно –– и приватно, без шуточек её отца.

Когда я позвонил ей, она назначила мне встречу в свой квартире в центре, в доме архитектора Нерензее в Большом Гнездиковском переулке на Пушкинской. Дом этот я знал –– это был знаменитый дом Искусств, в котором жили со времен революции писатели и артисты. Здесь познакомился Булгаков со своей будущей женой, которая вошла в роман под именем Маргариты. Дом имел странную планировку: в нем были однокомнатные квартиры с огромными залами-комнатами и маленькими кухнями-нишами. В одной из таких квартир жил наш знакомый режиссер, который устроил у себя настоящую театральную сцену и зрительный зал: он проводил репетиции и ставил спектакли дома. Мы как-то бывали у него с отцом.
Квартира Багиры была на последнем этаже. Что меня сразу удивило, как только она открыла дверь: пространство почти пустое –– а потолок уходит в какую–то невероятную высь, чуть не в небо! Заходишь из коридора в квартиру и оказываешься в помещении с вдвое более высоким потолком –– словно из города переносишься в горы, попадаешь в расщелину между скал!
–– Мы купили квартиру, разобрали потолок и присоединили часть чердака, надстроив фонарь на крыше –– пояснила Багира.
Она нажала какую–то кнопку –– и далекий потолок стал светлеть, голубеть –– пока я не различил в нем кусок московского неба с гуляющими по нему облаками!
–– Можно плавно менять прозрачность стекла: от полного пропускания света, как в окне, до полного отражения, как в зеркале.

Багира встретила меня в шикарном бальном платье –– она выглядела как большая дорогая игрушка, говорила медленно, с небрежностью великосветской дивы. Она, конечно, была довольна произведенным эффектом –– но виду не показывала: получала двойное удовольствие –– от собственной утонченности –– и от хвастовства этими фокусами. Она сетовала:
–– Шумит голова от всех этих презентаций: как отец вышел в люди, так сразу все посольства со своими приёмами, фирмы с корпоративами бросились приглашать наперебой. Приходится быть на виду, знакомиться, общаться с людьми, которые тебя недолюбливают, или что–то хотят от тебя. Знаешь, как потом противно бывает? Я до полудня с постели не могу встать, а потом, чтобы нейтрализовать яды лицемерия, приходится спортом заниматься, гимнастикой –– но такая лень это делать одной… Ты не хочешь со мной попрыгать?

Я был обескуражен таким предложением. Что мне сейчас, аэробикой с ней заняться? Она нажала кнопку –– и я понял, почему середина комнаты пустовала: то, что я принимал за свернутый ковер у стены, развернулось, разложилось, как складной метр –– и образовало батут, который занял почти всю комнату.
–– Ты никогда не прыгал на батуте?
–– Нет!
–– Это очень просто!

Багира, как была –– в бальном платье, вскочила на батут и протянула мне руку. Я забрался к ней, мы встали вместе посредине –– и начали потихоньку подскакивать, держась за руки. Всё выше и выше подбрасывала нас упругая сила –– и вот мы уже поднимаемся выше потолка, зависаем на уровне чердака –– я оглядываюсь по сторонам и вижу, как в зеркалах отражаются десятки и сотни пар. Дамы и кавалеры, чинно взявшись за руки, парят в зеркальных пространствах, зависая на миг –– чтобы низринуться вниз. Когда мы летели вверх, всё было чинно –– но при спуске платье Багиры тормозило падение –– и норовило задраться выше головы. Мы его придерживали в четыре руки, так что мне приходилось поневоле обнимать даму, пользуясь её платьем, как парашютом –– тормозить падение.

Наши скачки стали мало–помалу уменьшаться, мы осторожно сбавляли темп, батут нас сам подбрасывал –– но мы уже не помогали ему…
–– Фу–у–у –– мы переводили дыхание, спустившись на землю. Теперь каждый шаг было по полу делать гораздо труднее –– пол словно лип к ногам, тянул вниз. Как легко летать и как трудно ходить!
–– Человек создан для полета –– так хорошо парить!
–– Я тебе говорила, что в себя прихожу только после такой гимнастики по утрам: немного полетаешь –– и голова перестает болеть, легче дышать становится! Теперь можно и кофе попить. Тебе чаю или кофе?
–– Кофе, пожалуйста. А можно ещё попрыгать?
–– Конечно, только не пробей макушкой крышу!
Я вскочил на батут –– и начал набирать высоту: раз, другой, третий –– как вдруг стало светлее: Багира что–то переключила –– и мои отражения в зеркалах стали таять, исчезать, а вместо них засверкало солнце. Я поднялся над Москвой, взлетел над Пушкинской площадью –– и увидел Кремль с Иваном Великим, похожим на указующий перст, Храм Христа Спасителя –– массивный, словно мамонт с золотою головою: вся Москва, как кремовый торт, лежала подо мной, золотые маковки куполов горели, как огоньки свечей на этом торте.

Мне почудилось, будто я где–то это всё уже видел. Во сне: я вспомнил сны, в которых летал, сразу сотню снов, которые выстроились друг за другом в анфилады, галереи, так что можно было перейти из сна в сон. Но раньше эти сны мне виделись по отдельности –– а сейчас они сложились вместе, возник целый город, мир снов. Я вспомнил любимый дом, который мне снился не раз –– с огромными длинными коридорами, высокими потолками и широкими лестницами, и понял, на что похож этот дворец из сна –– на дом, где жила Багира, дом Нерензее! Он снился мне десятки раз, а я всё никак не мог понять, где нахожусь. И вот сейчас догадался –– нахожусь здесь, в своем доме из снов, откуда уже не раз отправлялся в полеты. Всё как–то совпало, сошлось в один миг… Я сообразил это, спустившись на грешную землю, попивая кофе с зефиром и любуясь Багирой. Она сменила платье –– и щеголяла теперь в расписном восточном халате с позолотой и бахромою. Сидела на кресле по–восточному, забравшись с ногами –– и пила кофе, задумавшись о чём–то своем.

–– Это квартира твоей матери?
–– Это –– моя: ты что думаешь, мама на батуте прыгает?
–– А мама где?
–– На даче вместе с бабушкой.
–– А почему я маму твою не разу не видал?
–– Ты бы ей не понравился. У нас такой закон –– чем больше кто–то из моих друзей нравится мне и папе, тем меньше –– маме и бабушке. Мы уже давно решили с папой им никого не показывать, ничего хорошего из этого не получается. Не хочешь же ты потом ходить до конца своих дней по врачам?
–– Как по врачам?
–– Ну, сглаз, порча –– ты что, не знаешь про это ничего? Вот лекарства бабушка делает хорошие, а на глаза ей лучше не попадаться…
–– А где у вас дача?
–– На Днепре.
–– Так вы что, туда на поезде ездите?
–– Зачем на поезде? На вертолете летаем. У нас на крыше дома площадка оборудована. И в Кремле площадка.
–– А почему так далеко?
–– Бабушка не хочет от своей земли оторваться. Она уже старенькая, под Киевом родилась –– и никуда оттуда ехать не собирается. Вообще это не дача, а дом –– родовое гнездо. Но это отдельная история…
И тут я вспомнил, что хотел у нее спросить:
–– А правда, что ты хранишь предания рода?
–– Не рода, а народа. Но только храню –– знать не знаю. Мне рассказал всё дедушка в глубоком детстве и так меня «закодировал», что я могу передать их только своим детям. Или любимому человеку –– если по уши влюблюсь. Иногда на меня находят состояния такие, что я вспоминаю фрагменты –– но становлюсь тогда сама не своя и не помню потом, что говорю. Здесь нужен очень верный человек… Дело швах: пора эти предания записывать, их уже нельзя доверять одному человеку –– возникает слишком большая опасность, что они будут потеряны. Это раньше в семье было много детей –– кто–то да выживал. Сейчас и одного–то родить –– проблема. Я не могу ни в кого влюбиться –– не говоря уже, чтобы замуж выйти. С горя хотела было обвенчаться с филиппинцем –– но он не мог по православному обряду, я –– по католическому: так и расстались.
–– А мне отец твой говорил, что у вас детей не было…
–– Нашел кого слушать: в этих делах он пень пнем. Мне грозит скоро ведьмой стать: старая дева –– а он меня в развратницы записал. Знаешь, что настоящие ведьмы должны быть целомудренными? Тогда они и ведьмачество своё девушкам передают дальше –– пока не передадут, не могут умереть.

Багира –– старая дева, и не может найти любимого человека! Вот это новость! Такого оборота я не ожидал. Сколько ей лет? Двадцать? Тридцать? Понять нельзя. Может быть, я должен её в себя влюбить –– если Родина, так сказать, просит, в виде научного эксперимента? Или она всё врет? Черт её поймёт! Все эти вопросы ждали разрешения.
Я поднялся:
–– Спасибо за приём!
–– Заходите к нам еще! Вдруг она бросила насмешливый тон, порывисто обняла меня и сказала:
–– Дурачок ты маленький, первый раз со мной по-человечески поговорил –– и на том спасибо. Приходи почаще!
Этот порыв меня растрогал так, что не захотелось расставаться, и я сказал первое, что пришло в голову:
–– А хочешь, мы к твоей маме съездим?
–– Ты мне слишком дорог для этого… Разве что под благовидным предлогом –– и чтобы она не догадалась, что между нами есть какая–то связь, то можно.
–– А какая между нами есть связь?
–– Верно, никакой! Пакуй чемоданы!
–– Когда едем?
–– Хоть сейчас!
Он взяла телефон, набрала номер. Слышно было отлично:
–– Пап, я к бабушке!
–– Я с тобой не могу! Ты сама?
–– С твоим дружком!
–– А ты его предупредила?
–– Да, он будет косить под охранника!
–– Жалко парня!
–– Он сам захотел!
–– Тогда ладно! К какому часу прислать дилижанс?
–– Поскорее!
–– Через полчаса ждите!
Вот и расставаться не надо! Я чмокнул Багиру в щечку.
–– Ты –– мой охранник. Будешь выполнять указания. Указание первое: снимай штаны!
–– Сколько можно –– одевать штаны, снимать штаны…
Тут я вспомнил знаменитое хокку –– японское трехстишье:
Одел штаны,
Снял штаны ––
День прошел…

–– Раньше ты снимал самовольно, а теперь по служебной надобности –– оборвала поэзию Багира.
Я отошел подальше, к ванной, и стащил штаны. Багира безжалостно следовал за мной:
–– И плавки!
–– Это моя личная собственность!
–– Заруби на носу: у телохранителя нет ничего личного –– сама жизнь его принадлежит хозяину –– или хозяйке, как в нашем случае.
Я нехотя стащил плавки, повернувшись носом к стене…
–– А-а-а–ах!

Неведомо откуда на меня налетела, обрушилась шаровая молния –– обдала холодным электричеством, пронизала всё тело, разрядила заряды во всех клеточках, сожгла все сопротивления…
Я пришел в себя, стоя в ванной на мокром полу. Что это было? Я повернулся к Багире:
–– Ты что, током научилась биться?
–– Это чтобы мы лучше понимали друг друга –– я обменялась с тобой на миг полями.
–– А почему тут так мокро? Что, твоё поле состоит из воды? В нём ровно одно ведро?
Я догадался, в чём дело: она окатила меня холодной водой. Вот это кайф! Надо и самому попробовать.
–– Да, твоё поле было слишком сухим. Пришлось его слегка подмочить. Заметь –– не репутацию, а ауру! Держи полотенце! Я пошла собираться…

Глава 2. Скандал

Через полчаса мы взлетели с крыши дома Нерензее. У меня было прекрасное настроение. Я успел позвонить бабушке: попросил передать родителям, что отъезжаю к приятелям на дачу. На пару дней –– а там посмотрим. В радужной перспективе маячил Киев с предместьями –– где я никогда не был. Вертолет летел низко, справа от меня сидела Багира и мы, перебивая друг друга, кричали:
–– Смотри! Смотри!
Мы любовались видами Москвы с птичьего полета: вот излучина реки у Крымского моста, Филёвский парк, Поклонная гора –– всё промелькнуло в пять минут и понеслись леса да поля…

Когда взлетаешь из Москвы, удивляешься, как же много водоёмов вокруг! Поднимешься повыше –– и кажется всё зелёным, мшистым, болотным… Леса сверху кажутся мхами, из–под которых поблескивает вода. На кочках болот кучками мусора лежат дачные посёлки. Потом прогалины между лесами становятся всё шире, появляются поля: вначале маленькие и косые, выстраиваются они в просторные и прямые, словно шахматные квадратики.
Вон уже и зеркало Днепра –– мы идем на снижение и приземляемся на берегу, у опушки. За живой изгородью маленький опрятный домик: хатка. Вертолет, высадив нас, улетел, а мы пошли по тропинке мимо плакучих ив к дому.
Нас встречает радостным лаем огромная черная овчарка, по двору бегают индюки, на крыльцо выходит сгорбленная бабушка с палочкой. Такие бабушки ходят по церквушкам, ставят свечечки «За здравие» и «За упокой».
–– Милочка моя! –– бабушка обнялась с Багирой, попав лбом ей чуть выше живота.
–– Здравствуй бабуль! А мама дома?
–– Дома, дома, где ж ей быть –– набегалась уж, налеталась по людям чужим, теперь тут сидит…
–– А этой у тебя хто? –– Кавалера привезла? –– бабуля заметила меня.
–– Охранник, отец дал!
–– А, хранник? Нешто и пистолет есть?
Я мигом сообразил о нашей с Багирой ошибке –– надо было захватить хотя бы пугач.
–– Нет, нет пистолета, –– я поднял руки вверх.
–– Это хорошо: а то к нам с пистолетом нельзя. Мы женщины скромные, на нашу долю хватает греха и без пистолетов.

Какого греха? О чем это она? Пока я размышлял над словами бабули, мы вошли в хату. В просторной горнице размещалась целая лаборатория: на столах стояли колбы с растворами, на печи работал аппарат с раскаленным до малинового цвета змеевиком, по стенам висели пучки трав. Да, старушка –– колдунья, знахарка… Из соседней комнаты –– светлицы появилась моложавая дама в халате с красными петухами. Она расцеловала Багиру, глянула невидящими глазами на меня –– и вернулась к столу, где её ожидал разложенный наполовину пасьянс. Старушка заявила безапелляционно:
–– Хранника твоего поместим в сарайчик, нечего ему тут между бабами тереться…

Меня начала тяготить эта дурацкая роль охранника –– бабуля собралась меня куда–то в хлев отправить. Перспектива провести всё время в хлеву или в сарайчике с индюками не прельщала. Набравшись наглости, я угрюмо заметил:
–– Нельзя в сарайчик. Рядом быть положено!
Бабуля от моих слов опешила:
–– Балакучий! В сарайчик не хочет!
Она бесцеремонно ткнула меня в грудь своей клюкой:
–– А ну геть звидси! Щоб духу твого тут не було! *
–– Э–э, любезная, потише, не деритесь! Я ухватился за конец клюки.
Старуха дико разозлилась, из глаз её посыпались искры. Она вытянула руку, которая оказалась длиннее, чем я думал, и ухватила меня за ухо:
–– Кругом! Ша–а–г–а–м–а–арш!
При всем желании я не мог бы повернуться кругом: мешала её рука. Попытался выпростаться из бабусиных объятий:
–– Без рукоприкладства!
Этого говорить не стоило. На меня мгновенно повеяло от бабушки сухой ненавистью –– как жаром пахнуло из приоткрывшейся в сауну двери. Она неожиданно проворно для своих лет схватила меня одной рукой за руку, другой за ногу и сделала такое движение, как будто держит в руках не человека, а стебель кукурузы –– и ломает его пополам. Меня скрючило так, что руки зацепились за ноги. Ничего сделать я не мог –– не было сил шевельнуть пальцем. В таком безвольном положении члены мои напоминали связку початков –– старушка изловчилась, подхватила меня и подбросила кверху –– и повесила на крюк, вбитый в потолок. Я висел животом вниз, руки и ноги были сплетены за спиной.
–– Здеся побудешь! Сам напросился…
Все это произошло в одно мгновение, никто не успел прореагировать. Багира только всплеснула руками. Дама из светлицы оторвала глаза от карт –– и опять ушла в пасьянс. Бабушка села на лавку:
––––––
Примечания
* Бабушка говорит на смеси русского и украинского языков: обычный случай для Киева. Ниже мы даём для удобства читателя её слова в переводе на русский язык.

–– Умаялась я с вами!
Я не мог произнести ни слова. Первой опомнилась Багира:
–– Бабушка, отпусти его!
–– Теперь уж он так просто не уйдет. Пусть отработает. Будет знать, как со старшими собачиться. Думает, раз молодой да здоровый –– ему всё можно.
–– Бабуль, я тебя очень прошу!
Никогда я не видел Багиру плачущей. Если дошло до слёз, дело было серьёзным.
–– Нешто не хранник? Хахаля привела! Сколько тебе говорить –– не води к нам хахалей, не води! Где ты таких невежливых находишь? От горшка два вершка, а уже своё хочет. Мужики –– вредный народец, сколько тебе говорить –– не водись с ними, Ленка, не будет от них тебе проку! Я вот дочь отдала за твоего отца –– и что она теперь? В пасьянс не наиграется. А этот буйвол, папаша твой –– никак не нагуляется, на жену приезжает раз в год поглядеть, с Восьмым Марта поздравить! Идолище поганое! Супостат! Мне духи подарил –– парижские говорит –– так я потом неделю отмыться не могла! Убиенными младенцами его духи пахнут! Будет висеть твой кавалер столько, сколько надо. А теперь иди с глаз долой. Не мешайся под ногами –– мне надо лекарство приготовить.
Багира в полной прострации вышла из хаты. Старушка принялась хлопотать с колбочками, что–то растирала в ступке, заливала водой, ставила на огонь –– началась знахарская фармацевтика.

У меня отнялась речь –– но видеть, слышать и соображать я мог. Я стал обдумывать случившееся: стоило мне проявить инициативу, навязаться в гости к родным Багиры –– и сразу такой афронт: попадаю в руки к старой ведьме! Конечно, я был уверен, что выкарабкаюсь из этой жалкой и даже постыдной ситуации –– но когда и как? Сколько времени мне придется провести в услужении у карги? А то, что это была именно служба, я скоро понял. Мое поведение не было вызывающим –– просто ведьме нужна была жертва для приготовления снадобий. Слава богу, она не собиралась меня резать или печь. Жертвы от меня требовались небольшие –– но весьма постыдные. Я не хотел бы об этом рассказывать –– но придется признаться, зачем держала меня ведьма в таком жалком виде.

Каждый из нас с детства имел возможность приносить куда–то стаканчики и бутылочки с желтоватой жидкостью… Нет, начнем иначе: я испытал чувство благодарности, когда бабка меня напоила ослиным молоком. Но когда часа через два она бесцеремонно расстегнула и спустила мне штаны –– я понял, что от меня требуется. Старуха поставила подо мной горшок. Слов не было нужно. Я сделал то, что от меня ждали… И тут же она жадно стала бросать в горшок травы, сыпать туда порошки, поминутно принюхиваясь и помешивая раствор половником.

Часа через два зелье было готово. И тут к дому подкатил Роллс Ройс с важным господином. Как я понял из разговора между ним и старушкой, это было одно из первых лиц украинского истеблишмента. Куда делась вся её гордыня! Она подлизывалась к гостю, лебезила, расхваливала своё снадобье, говорила, что получила из Москвы очень хорошего донора –– и теперь дело пойдет на лад. Под донором она подразумевала, верно, меня. Видный начальник (его звали то ли Мачук, то ли Пацюк) говорил с бабулей свысока, но в конце всё же пообещал прирезать земельки к усадьбе –– и освободить бабулю от налогов. Бабулька пела на два голоса со своей дочкой –– которая ради вельможного гостя оставила пасьянсы. Они с начальником были, как я понял, на короткой ноге. Кокетничали, как в басне: «За что же, не боясь греха, кукушка хвалит петуха?»

Когда сановитый господин удалился, бабка с дочкой начали ему перемывать косточки. Как я понял из разговора, начальник был плох –– у него болели то ли почки, то ли печенка, и старуха являлась его лечащим врачом –– он только и держался на её снадобьях. Вскоре раздался шум вертолета, подуло ветром, да так сильно, что захлопали ставни –– и в хату ввалился Юрий Алексеевич. Я догадался, что Багира ему позвонила –– и он срочно вылетел мне на выручку.
–– Ганна Тарасовна, что ж вы наделали! –– заорал он с порога, увидев мое незавидное положение (старуха даже не удосужилась штаны на меня натянуть после своих процедур).
–– Ты хоть бы поздоровался: а то сразу начинаешь попрекать пожилого человека!
–– Это же золотой парень, цены ему нет!
–– От и я вижу –– что цены нет, а вы его вместо охранника к нам подсылаете шпионить!
–– Да никакой он не шпион –– это наше будущее, юный мудрец!

В другой раз я бы покраснел от смущения –– но сейчас было не до скромности –– речь шла о жизни и смерти.
–– То–то я и вижу, что у него моча сладкая–пресладкая. Чистый ангел!
–– Да я вам на мочу любого другого пришлю, мы вам хоть по тонне мочи будем всем кремлевским полком в день сдавать!
–– А мне тонна не нужна, и полк свой лучше спрячь, мне не показывай. У меня тут случай деликатный –– нужна моча подростковая, и чтобы хорошая генетика была у парня. Я его сразу донором признала –– только он на порог ступил –– смотрю в глаза: на радужной оболочке ни одного пятнышка –– значит, и моча у него должна быть высшего качества –– чистая, как слеза!
–– Послушаете, бабушка –– родители его переполошатся, розыск объявят, обнаружат –– будет страшный скандал. Я своей должности лишусь, Вы –– своей практики!
–– С каких это пор я тебе бабушкой стала? Моя дочь –– жена твоя, так что я тебе буду матушкой, если хочешь подлизаться! Карьера твоя меня не волнует –– был ты балбесом, балбесом и останешься. Прогонят –– места себе не найдешь, а врач всякому нужен, хороший врач на вес золота. Меня практики лишить… Эка вздумал! Старушка начала наступать на Юрия Алексеевича –– и я испугался: вдруг она и его заломит, повесит рядом со мной на крючок, будет своего зятя использовать? Тогда мне точно света не видать!

–– Ганна Тарасовна, Ганна Тарасовна, успокойтесь ради святых!
–– О святых заговорил? Да ты лучше чёрта своего помяни!
Юрий Алексеевич замахал руками и начал отступать вглубь светлицы, не давая тёще применить свои приёмы контактного боя.
–– Я вам гостинец привез!
–– С этого бы и начинал: учишь вас, учишь –– не имеете даже воспитания…
Бабушка засуетилась –– достала скатерть, начала накрывать на стол.
Дочка ей помогала, зятю же она бросила через плечо:
–– Сходил бы на Днепр, окунулся с дороги…
Юрий Алексеевич переоделся в тренировочные брюки и косоворотку, накинул полотенце на плечо –– и вышел из хаты, бросив на меня взгляд –– и заговорщицки подмигнув.

Вскоре появилась Багира, семейка собралась за столом, зазвенели рюмки, захрустели огурчики, начался разговорчик:
–– Хороша водочка, эх хороша!
–– Это наша горилочка самостийная!
–– Народ скоро передохнет весь, разбежится –– а вы всё кормите его байками про злого москаля!
–– Кому байки, а кому грошики. Ты сидишь в своей Москве –– и помалкивай: тут у нас своя земля, своя вода –– Днепр да моря! Мы сами с усами, не нужны нам московские указы!
–– Откуда ваш Днепр, интересно, течет? Часом не из–под Смоленска?
–– И где вы, москали, на нашу голову взялись? Из–под Киева выползли –– да разбежались по лесам –– от татар попрятались. А теперь нам свой закон хотите навязать!
–– А откуда вы здесь интересно, взялись?
–– Мы тут вечно жили. Еще до рождества Христова за три тыщи лет были тут наши предки –– никуда отсюда мы не уходили и не уйдем.
–– Какие предки, бабушка!
–– Трипольская культура –– слыхал?
–– Так то ж была другая раса, доказано, что тут жили люди с другими черепами.
–– Черепа, черепа… Ты ещё Маркса вспомни, материалист поганый! Дух тут всегда был наш!
–– Да, недаром говорят: первый человек на земле был хохол.
–– А первое слово –– сало! Подрежь–ка сальца!
С такой шутливой перебранкой семейка трапезничала.

Закусив, Юрий Алексеевич снова вспомнил обо мне:
–– Мальчонку–то Ганна Тарасовна, отпустили бы.
–– Мальчишка –– золотой, мой трофей, ты не представляешь, зятек, сколько людей он может спасти от верной смерти!
–– Ганна Тарасовна, что вам выкуп за него платить? Что вы хотите? Миллион?
Я навострил уши –– сейчас узнаю себе цену!
–– Его продать невозможно. Он теперь тут должен оставаться долго –– так как узнал государственные тайны: кого я лечу, от чего лечу и как. Об этом любая разведка мечтает –– так что шпиона вашего я вам ни за какие шиши не верну!
–– Неприятности будут –– нота протеста, отношения между странами, права человека!
–– Уж чия бы ворчала, а твоя молчала –– про права заговорил! Изверг, супостат!
Старушка впадала в бешенство буквально на ровном месте. Торг не удался, опять повторилась утренняя сцена –– и Юрий Алексеевич вынужден был ретироваться.

Раздался звонок. Карга бросилась к телефону –– и защебетала:
–– Гурий Маркович? Как здоровьице? Ну, слава Богу. Покушайте сушеных тараканов. Кушайте, кушайте, не брезгуйте –– сразу полегчает. У меня к Вам просьба –– нужна охрана. Да опять с зятем неприятности. Я думаю, будет свою «Альфу» из Москвы гнать. Часа через два прилетят –– могут и десант высадить. Поставьте батальона два, как всегда –– один с воды, другой от леса. Да воевать не будут: это же скандал! Отойдут тихо. Им малец один тут понадобился, а он нам позарез нужен, его нельзя уступать.
Бабка включила телевизор –– шла Санта–Барбара с переводом на украинскую мову. Женщины прилипли к экранам. Багира пошла мыть посуду –– держалась она тише воды ниже травы: видно, надеялась заслужить милость бабки.

Сколько прошло с момента отъезда Юрия Алексеевича? Час, два? Или два дня? Я потерял ощущение времени: жизнь моя свелась к кормлению (вернее, поению ослиным молоком), пропусканию жидкости через себя –– и сну. Я был максимально свободен: речь идет о внутренней свободе, поймите меня правильно –– от меня не требовали никакого труда, не навязывали дурацких занятий: я имел полный досуг, был предоставлен сам себе и мог думать, рассуждать на свои излюбленные темы. Какие–то мысли мне удалось «додумать до конца», что–то я понял. Во-первых, я осознал себя круглым дураком. Это действует освежающе, поверьте… Только дурак мог полезть на рожон, как я –– и разозлить бабку. Сказано, «со своим уставом в чужой монастырь не лезь». А я попёрся…
Во-вторых, я что-то понял про смысл жизни.
Смысл жизни зависит от положения, в котором находится человек. Меняется образ жизни –– преобразуется и смысл. Я был внешне связан –– и стремился к свободе. Свобода –– это в первую очередь возможность быть со своими. Я хотел видеть вокруг себя не каких–то сумасшедших бабок, а своих друзей, свою семью, любимых людей, на которых я бы мог опереться, чтобы освободиться.

Багира разделила со мной это заточение: она брала у бабки уроки врачевания, показывала себя прилежной ученицей, и та доверяла ей уже многие операции –– например, Багира поила меня молоком, брала мочу. Мне не было стыдно –– она разделяла со мной вину за то, что я попал в такое неловкое положение, разделила и со мной и жизнь здесь. В свободное время она подолгу сидела у очага, глядя на огонь, что–то напевала. Она ухаживала за мной, как могла: заменила нелепую в таком положении городскую одежду на более удобную –– сшила мне саван и колпак из фланели, после процедур протирала меня влажной ветошью –– я тихо млел, испытывая кайф от прикосновения её пальцев с коготками.

Она стала моим ангелом–хранителем в этом вертепе, среди клубка ядовитых змей –– «в гостях» у бабки и мамки. Как же она была непохожа на них! Бабка не имела иных дел, как варить свои зелья –– и подносить его сильным мира сего, лебезя перед ними в лицо –– и насмехаясь, глумясь, как только они ступали за порог. Она чувствовала свою власть над ними, и считала себя главной ведьмой Украины. Что Украина –– она заявляла, что на всем земном шаре есть всего три верховные ведьмы и под её началом находится весь материк Евразии!

«В моих руках –– судьба мира», –– приговаривала бабка, глотнув бормотухи. Дочка ей ассистировала: оказывается, она раскладывала не заурядные пасьянсы, а карты Таро, которые позволяли предсказывать будущее. Задача этой парочки была, как я понял со временем, грандиозная: они хотели не много ни мало как вернуть на Землю матриархат. Победы женщин на выборах в Турции и Пакистане они относили к первым своим достижениям. Так или иначе, они были связаны с женскими организациями по всему миру. В светлице стоял факс, который непрерывно работал –– они получали и рассылали по разным странам какие–то прокламации.
Вся эта деятельность не афишировалась, велась полуподпольно –– и вельможные покровители, пациенты бабки ничего не знали о её планах. А планы были серьезные: Украина должна была стать локомотивом «революции матриархата» –– эту землю, богатую в природном отношении, населенную трудолюбивым народом, они предназначали полигоном для своих экспериментов, жестокость которых я почувствовал на своей шкуре.
Они имели какую–то свою «жреческую науку», в соответствии с преданиями которой именно на Украине был в далеком прошлом был «Золотой век» –– сюда же они хотели его вернуть, обратив течение истории вспять. К бабкам примыкала группа теоретиков «Золотого века», которые всячески ссорили Украину с Россией, развивали миф об инопланетном происхождении украинского народа. Само название Ук–райна они производили от шумерского «Ук–Урук» –– что значит «город» –– и русского слова «рай», производя со свойственной им смелостью двуязычное слово–химеру, которое тут же и «переводил» как «Города рая». Немало ни смущались они, что в этом раю нынче люди мерли, как мухи –– от голода, безработицы и бессмыслицы жизни.

Шуточки Юрия Алексеевича, что первый человек был хохол, а первое слово –– сало имели под собой почву! Все эти сведения я получил из бесед, которые вели жрицы с киевскими «мыслителями» –– те захаживали в гости выпить горилки да отвести душу в вечном споре с москалями –– которыми они числили всех историков, не разделяющих их мировоззрения. Бабки поддерживали «мыслителей» в глаза –– и потешались над ними за глаза: шаг назад был им выгоден –– на этом этапе им мужчины еще были нужны в качестве идеологов пещерного мировоззрения. На втором этапе «райской революции» женщины должны были жесткой рукой подчинить себе всю самостийность мужчин –– и сделать с певцами национальной избранности украинского народа что–то вроде того, что они сделали со мной…

Чем больше я узнавал –– тем больше ужасался: в этих претензиях на мировое господство была своя железная логика. Мне не светило выйти на свободу: я слишком много знал. Понимала это и Багира –– может быть, оттого она порой плакала по ночам. Она качала меня, как люльку с младенцем, на крюке –– и напевала жалостные украинские песни, от которых дрожь пробирала.

Мы глотали с ней слезы в хатке, превратившейся в застенок. Когда никто не видал, Багира делала мне массаж спины и позвоночника: руки и ноги у меня давно затекли, стали деревянными, я их не чувствовал. И если бы не этот массаж, я бы потерял всякое представление о собственном теле –– где оно, на что оно способно? Мне виделось, что я превратился в большую бактерию –– у бактерий жизнь тоже сводилась к простейшим функциям. Но бактерии могли еще размножаться делением –– и жили практически вечно –– а дни мои были сочтены. Порой мне казалось, что я угасну от тоски…

Глава 3. Оракул

Появились новости. Бабка смотрела телевизор –– ведущий сказал:
–– Послу Украины в Москве вручена нота, в которой Россия требует выдать московского школьника, незаконно удерживаемого на территории Украины. МИД Украины заявил, что ни о каком школьнике он не знает. Показали какого–то украинского министра (из числа тех, которых я видел здесь у бабки) –– он соврал, что обо мне ничего не знает, что это все происки антиукраинских сил –– партии войны в Москве. Будто не знает, чью мочу пьет, подонок!

Дальше показали моего отца –– он сказал, что отправляется на Родину, в Донбасс, чтобы войти в Совет Движения за создание Федерации Славянских Государств (ФСГ). Оказывается, в ФСГ изъявили желание войти такие разные страны, как Сербия и Чехия! Отец заявил, что его ребенок удерживается сектой религиозных фанатиков, которым покровительствуют в украинских верхах –– и без смены правительства возврат его сына в Москву невозможен. Необходимо добиться переориентации украинской политики. Отец процитировал Шевченко: «Пусть житом пшеницею, как золотом покрыта, неразмежеваная останется на веки от моря до моря – славянская земля»*: хорошо подковался, папаша!

Несколько московских газет вышло с шапками о похищении подростка, которого «изуверы используют для бесчеловечных опытов». Дальше всех продвинулась «Версия»: здесь было проведено журналистское расследование, которое выявило связь между моей пропажей и черной магией. Желтая пресса хватила лишку –– там писали, что речь идет о вампирах в высших кругах украинского руководства. Что ребенок используется с целью лечения первых лиц правительства, журналисты пока не раскопали. Шапка статьи гласила: «Кто съел нашего мальчика?»
––––––
* Шевченко писал в предисловии к поэме «Гайдамаки»:
«Нехай житом –– пшеницею, як золотом, покрита, не розмежованою останеться навiки од моря i до моря –– слав’янськая земля»

Похоже, из–за меня назревал международный конфликт. Бабки перешли на осадное положение. Окна хаты были заложены мешками с песком. В прихожей стали дежурить морские пехотинцы.

Отец мой нажал на все кнопки, верно, ему помог и Юрий Алексеевич, злой на тещу –– и уже на следующий день в Донбассе начался сбор подписей за отставку Правительства и вхождение Украины в ФСГ. Отец мой оказался украинцем и имел, что сказать по теме: на митинге перед шахтерами он заявил: «Русские и украинцы –– даже не братья, а сиамские близнецы –– разрезать их невозможно».

Скандал разрастался: на Донбассе начались забастовки шахтеров, в Херсоне –– судостроителей. Украинской верхушке припомнили всё –– и что люди месяцами не получают зарплату, и что плата за труд меньше российской… В довершение всего в хате появился теоретики «Золотого века» –– оказалось, гоголевское общество прислало им петицию с требованием моего освобождения. Они прискакали к бабкам и заявили, что если за дело взялось гоголевское общество со всеми его авуарами и связями –– лучше меня сдать: себе дороже будет.

Тень Гоголя произвела на бабок большее впечатление, чем нота правительства России. Они разнервничались: начались бесконечные звонки покровителям, переговоры. В тот самый момент, когда все средства связи были задействованы: факс трещал, телефон звенел, телевизор вещал –– тут и произошел знакомый уже мне фокус. На экране появились китайские фанзы, факс начал выдавать иероглифы, телефон заговорил по–китайски. Это подкосило бабок. Они были изумлены не менее, чем мы месяц назад в Москве. Но оправились быстрее –– мамаша Багиры разложила «пасьянс» и карты Таро ей сказали, что во всем виноват я. Лишенные любимой Санта– Барбары, они капитулировали быстро:
–– Забирай своего хахаля –– заявила бабка внучке. Чтобы духу его не было!
У меня от радости сперло дыхание в горле: свободен!
Но не тут–то было –– когда меня сняли с крюка, я не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой. Мышцы атрофировались?
–– Мышцы нарастут –– сказала бабка. А вот голос ему надо запретить подавать –– а то разболтает, что тут узнал. Лучше бы и ослепить для верности…
–– Бабушка, что ты говоришь!
–– Ладно, мы ему память сотрём. Что бы не помнил ничего.
–– Вообще ничего? Хоть отца–мать то узнает? А меня?
–– Это сложно… Ладно, утром попробую что–нибудь сделать…
Сердце ушло в пятки: уж лучше как сейчас, висеть тушкой на крюке, чем терять свою личность и превращаться в идиота –– чем там еще старая ведьма меня наградит?
Вдруг я услышал песню:
Вечiр близенько, мiсяць низенько,
Вийди до мене, мое серденько…

Пел знакомый голос.
Кто это?
Я не верил своим ушам: Аня! Я совсем забыл о ней в своем заточении.
Багира маячила перед глазами, Багира окружила меня уходом и лаской –– и Аня отодвинулась на задний план, оказалась где–то далеко-далеко, в нереальном мире –– в Москве, куда мне, может, уже и не попасть. И вот она приехала сюда. Слезы навернулись на глаза. Багира осторожно собрала их пипеткой –– с некоторого момента бабка велела Багире собирать вдобавок к моче еще пот и слезы. До крови дело пока не дошло –– но кто знает, что им бы захотелось иметь от меня потом?

Старуха зевала. Без телевизора она томилась –– дела себе не могла найти: вставала она рано, зелья готовила на рассвете –– а потом принимала клиентов и смотрела телевизор. Она стала тихо посапывать. Зазевала и мамаша Багиры. Карты Таро выпали из её рук. Передовой отряд матриархата явно клонило ко сну –– как они будут в своем «Золотом веке» без телевизора жить?

Багира тоже услышала пение –– и насторожилась. Мы обменялись взглядами. Надо было не упустить момент. Вероятнее всего, Аня пришла не одна –– а с подмогой. Багира вышла на крыльцо, прошлась по саду: никого. Охранники резались в дурака в прихожей, на причале стоял рыболовный баркас «Кит», переоборудованный под военное судно ВМФ Украины. На рыболовных сетях, развешенных между баркасом и берегом, как в гамаках, спали морские пехотинцы.

Я видел эту картину через окно: они шевелились иногда, как раки в неводе, переворачиваясь в лунном свете с боку на бок. Где же Аня? Я прислушался: песня шла словно из–под земли. Багира вернулась и развела руками. Я указал ей глазами на середину комнаты, где был люк, ведущий в подпол: ляда, как называли его в деревне. Багира опустилась на корточки –– и отодвинула шпингалет. Люк поднялся сам –– снизу его толкал какой–то чёрный, как чёрт, рогатый человек! Рог был один –– посреди лба. Этот рог испускал яркий свет. Я подумал, что это сам Люцифер, обозленный бунтом ведьм, вылез разобраться –– какой такой матриархат они хотят устроить на Земле, и какова будет после этого иерархия в аду, кто займет его место? Неужели найдется какая–то ведьма, что будет «круче» демона тьмы, Люцифериха?

За «Люцифером» полезла Аня, потом –– мой отец, –– и я понял, что мои родные и друзья вступили в сговор с князем тьмы, чтобы найти меня. Пошли поцелуи, шепотом Багира ввела всех в курс дела. Князь тьмы оказался при ближайшем рассмотрении шахтером, в каске с коногонкой –– она–то и была похожа на рог. Как я узнал позже, это шахтеры прорыли ход под Днепром в избушку Бабы–Яги. Меня опустили в подземный ход и потащили. Вышли мы наверх в командном пункте Движения за создание федерации славянских государств.

Оказывается, с тех пор, как выключился телевизор, произошли большие изменения: движение за создание ФСГ набрало поддержку на Украине и к мирному маршу, который начался от границ с Россией в Луганской области и со Словакией в Закарпатье, присоединились толпы народу. Без единого выстрела они дошли до Днепра –– и расположились лагерем на левой стороне.
Правительство Украины подало в отставку. Был проведен референдум о вхождении Украины во вновь образуемую Федерацию Славянских Государств.

Среди всеобщего ликования следующих радостных дней мне и моим близким приходилось туговато: я не был способен сидеть даже в инвалидной коляске. Никакие врачи не могли мне помочь. Меня привезли в Абрамцево –– я опять лежал на своей койке –– но теперь уже не дурачась, с завязанными глазами –– наоборот, глаза мои были широко открыты, а тело… Тело напоминало отмороженную, мертвую тушку.

У постели дежурили, сменяя друг друга, Багира и Аня. Испробованы были, кажется, все средства –– меня и в бане парили, и вениками стегали, и иглы в меня втыкали, мази втирали, электричеством стимулировали, разве что в парном молоке не купали –– всё бесполезно. Я мог разговаривать только взглядом, глазами. Человеческие взгляды можно сравнить со стрелами, а чувства, которые взгляд выражает –– с оперением: петушиные перья гордости, орлиные перья величия, куриный пух мелочности и павлиньи перья тщеславия…

С Аней у нас установились почти телепатические отношения: часто она предугадывала мои желания, прочитывала мысли. Нельзя сказать, что мысли были очень разнообразны: скудость ощущений рождала бедность мысли. Девушки изощрялись в приготовлении блюд –– вкус мой и нюх оставались вместе глазами последними прибежищами чувств. При немощности прочих членов у меня начало отрастать брюшко –– вместилище вкуса.

Приехал Юрий Алексеевич. Поглядел меня, похмыкал.
–– Надо бы парня на курорт свезти, на воды. А то плесенью покроется тут, мхом обрастет, в Вия превратится.
Аня принесла глобус, забегала пальцами по глобусу:
–– Куда угодно?

Средиземное море, Греция –– мой аппетит разгорался, потекли слюнки: Аня внимательно следила за мной, задавала вопросы, я в ответ моргал глазами –– вместо «да», отставлял их открытыми –– когда хотел сказать «нет». Афины –– нет, Спарта –– нет, Дельфы –– да!
В Дельфах находился храм Аполлона, дельфийский оракул предсказывал будущее: сюда стекались со всего Древнего мира те, кто оказывался в затруднении –– и оракул подсказывал им будущее, помогал найти выход. Здесь на фронтоне храма красовалась знаменитая надпись «Познай себя», здесь же находился и «пуп земли» –– священный камень Омфал. Место это было культовым ещё задолго до расцвета античной Греции: греки переняли традиции древних мистерий у более древних народов. Я почувствовал, что мне необходимо там побывать.

Снарядились мы быстро: на следующий же день меня погрузили на носилки и отправили в сопровождении отца, Ани и Багиры в Шереметьево. Юрий Алексеевич оформил нам документы через ассоциацию «Врачи мира», которая лечит первых лиц государств. Пациента этой организации везде ждал прием «на высшем уровне». В Афинском аэропорту мы погрузились на микроавтобус –– и вот уже Эгейское море мелькнуло и скрылось за поворотом серпантина: мы направлялись в Центральную Грецию.
Я глазел по сторонам, пил глазами эти драгоценные пейзажи: вот гора Олимп, где царил Зевс, гора Парнас с его Кастальским ключом –– приютом муз. Здесь проходили дионисийские мистерии и возникла цивилизация нового типа, которая дала основание всей европейской культуре –– «цивилизация колодцев». Глубоко копали древние греки, чтобы достать воду –– не тёк здесь Нил, как в Египте, не несли свой ил Тигр и Евфрат, не было системы каналов –– каждый человек возделывал своими силами небольшой участок. Так и не получилось здесь обычной восточной деспотии, а родилась необычная, новая тогда демократия. Что это такое? Бог её знает! Мне сейчас было не до политики: прежде чем думать о власти над другими, надо подумать о себе, овладеть хотя бы своими членами, стать полноценным человеком.

Вот и Дельфы. На гору, к храму, принято было подниматься пешком: паломник должен был чем–то пожертвовать, затратить силы, чтобы прийти к оракулу как пилигрим –– а не приехать, как барин. Перед вечностью нет богатых и бедных, слуг и господ –– перед Богом стоит человек, а не чин, статус или сан –– все мирские регалии надо сложить у ног оракула, чтобы они не мешали услышать голос вечности. Носилки вытащили из машины –– и понесли в гору. Спереди шел отец, сзади –– Багира и Аня. Мы поднимались под жарким солнцем Фокиды –– так называлась та часть Греции, которая имела честь хранить у себя сокровищницы всех прочих частей: в Дельфах, у храма Аполлона, земля была переполнена сокровищами и дарами.

Мы входим в город–крепость по Священной дороге –– и направляемся к храму. Носилки ставят на горячие камни, мои близкие отдыхают пару минут, вытирая пот. Вот мы и у цели. Солнце уже садится. Его луч ласкает надпись на фронтоне храма: «Е». Что это такое? Эта буква меня страшно взволновала. Мы пытаемся найти переводчика. Что сказано этой буквой? По–русски тут никто не понимает. Нам переводят: «Ю А». Что такое Ю.А. –– инициалы Юрий Алексеевича? Но тут отец подсказывает: Е – это значит «есть», то есть «быть, существовать», есть такое слово Е на украинском языке. И вдруг я начинаю догадываться:

Есть: это значит «ты есть» –– и «я есть!»
Но кто это сказал? Оракул? Аполлон?
Как помогают друг другу, подсказывают понимание смыслов жизни разные языки! И чем ближе эти языки, тем больше они могут друг другу сказать, больше помочь – потому что видят жизнь немного по–разному: так русский и украинский языки – словно правый и левый глаз, позволяют человеку увидеть мир в объёме. Славянские языки, индоевропейские языки, какое же это богатство, какая же в них скрыта бездна смыслов…
Когда–то я долго думал над знаменитым высказыванием оракула «Познай себя». Но что это такое: «себя»? Это как–то мелко –– всё вертеться вокруг да около себя: так девчонка безмозглая вертится часами перед зеркалом: то одним гримом намажется, то другим –– всё собою любуется, себя познаёт. А вот когда узнаёшь по–настоящему своих близких, друзей, когда узнаёшь свой род и свой народ –– тогда лучше понимаешь, что такое то же самое «я» означает…
Сказать «я есть» –– это классно! Это –– словно одарить смыслом, больше, –– вдохнуть жизнь! Я почувствовал себя, как программа на экране огромного божественного компьютера. И вот Он вызвал меня из своей памяти, поместил на экран, подвел курсор –– и поставил на меня!

«Я есть!» –– это значит, тебя видят, тебя рассматривают, ты находишься в поле высших сил –– ты замечен и одарен вниманием Бога. «Ты есть» –– говорит мне Бог –– через тысячи лет он присылает сообщение, награждает статусом существования. Я не знаю, кто я есть на самом деле, что я смогу, где границы моего «я» –– но это и неважно! Важно то, что я есть –– даже такой, скрюченный, парализованный, я существую!
Я ощутил подъём сил. Девчонки закричали:
–– Здесь ещё надпись:
ΓΝΟΔΙ ΣΑΝΤΟΝ

«Гноди сантон» –– «познай себя» –– прочитал я, как будто знал греческий: это сказал Тот, кто сообщил мне «Е»! Разве нужен перевод с языка, на котором разговаривает с тобой Бог?

–– Теперь это просто –– сказал я –– и неожиданно для себя вскочил на ноги. Меня пошатывало –– но я шел к храму, мои родные и любимые застыли от изумления. Они не верили глазам –– и тогда я закричал от полноты чувств, от высшего из ощущений, которое когда–либо испытывал. Я закричал, желая ответить:
–– Ε! Е!
На каком я говорил языке? Греческом? Украинском? Девчонки подбежали ко мне. Я опустился на камни.
–– Ты есть –– повторил я –– и заплакал от небывалой радости: со мной только что разговаривал Он. И я ответил Ему. Глаза наполнились слезами, и мне пришлось их закрыть. Когда я открыл их, то увидел, что все трое –– отец, Аня и Багира пустились в пляс. Я встал и присоединился к ним.
Часть VII
БИБЛИОТЕКА БОГОВ
Глава 1. Шунт
В середине лета Юрий Алексеевич собрался лечь в больницу. Ему должны были сделать шунтирование –– это операция на сердце, связанная с заменой клапанов, перестановкой сосудов –– деталей я не знал, не понимал вообще смысла этой затеи: он никогда не жаловался на сердце, был бодр и подтянут –– зачем делать операцию здоровому человеку?
С некоторых пор Юрий Алексеевич перестал прислушиваться к моим словам. Между нами остались добрые отношения, но прежней откровенности и доверительности уже не было. Жизнь «в верхах» со временем изменила моего покровителя. Когда я спросил, на кой ляд ему это шунтирование, он посмотрел куда–то вверх, как будто за моей спиной возвышался Арарат и ответил:
–– Тебе этого не понять…
–– Что, шунтирование –– это вроде кремлевской прививки, все бонзы должны быть шунтированы?
–– Ты смеешься, а наша работа связана с огромными перегрузками: такие мощные силы вступают в противодействие, что нужны особые меры безопасности. Скалолаз или канатоходец имеют страховочный шнур –– так и лицо, исполняющее работы на высшем уровне власти, нуждается в страховке. Сейчас новые способы безопасности разработаны в цивилизованных странах: высшему руководству ставят шунты, –– это вроде пробки на электрощиток. Если напряжение достигнет критического, пойдёт высокий ток –– то шунт спасет от пробоя, замкнет страховочный контур, возьмет ток на себя. Система жизнедеятельности сохранится, организм останется цел, а шунт потом можно сменить, как сгоревшую пробку.

Юрий Алексеевич слегка тронулся: как можно позволить кому–то лезть в твое сердце, копаться там, ставить эти дурацкие шунты –– и только потому, что так решила наука в «цивилизованных странах»? Завтра наука этот вопрос перерешит, как не раз уже бывало: окажется, что шунт вреден –– и что тогда? Опять операция, вырезать его из сердца? С этим последним словом науки надо обходиться очень осторожно –– то вдруг оно кричит, что нельзя есть сала и масла, –– в нем вредный холестерин, от которого образуются бляшки в сосудах –– потом всё оказывается наоборот: сало необходимо, оно спасает от этих самых холестериновых бляшек. У нас в семье считается, что надо жить, как отцы и деды –– лопали себе спокойно сало, и не шунтировали сердце!

Дочь свою Юрий Алексеевич решил отправить в США. Тоже какая–то ерунда: начала учиться девушка в московском институте, надо всё ломать и в Бостон её посылать! Почему? Потому что там собираются будущие владыки мира –– птенцы кремлевских орлов вместе с мальками акул Уолл––Стрита? Что за мода такая дурацкая? Юрий Алексеевич не желал никого слушать. Багира не хотела никуда ехать, она сказала, что Америка –– «Страна без возврата» (так звали шумеры преисподнюю). Но Юрий Алексеевич был строг и непреклонен. Мне он тоже заявил: «Школу кончишь –– сам поедешь туда учиться. Не век нам в лаптях ходить».

Я не узнавал былого патриота. Как чин меняет человека! Но возражать ему бесполезно: что я против него –– даже не моська против слона, мошка против мамонта. Сам я после истории с киевской ведьмой не мог толком оправиться. Тело цело, руки–ноги действовали –– а вот внутри было что–то не в порядке. Это замечали родные, видели друзья –– что–то шло не так. Если бы речь шла о теле –– я бы сходил в баню. Но речь шла о душе… Толком я этим летом не отдыхал –– мотался в разные стороны. Разве можно назвать отдыхом визит к ведьме? Неужели права Багира, предупреждая, что после знакомства с её бабушкой всю жизнь придется ходить по врачам?

Отец предложил провести конец каникул в деревне у родственников, под Херсоном. Я согласился –– места там классные. Давно я не видел родных по отцовской линии –– кроме Донбасса и Мурома, родня наша жила в Междуречье: между Бугом и Днепром. Дяди и тети, двоюродные братья и сестры отца расплодили огромное, немереное племя племянников –– они имели там собственные дома и дачи. В родовых гнездах со своим потомством они объедались вишнями и персиками, ловили рыбу в притоках Днепра, уминали борщи –– и вырастали на такой благодатной пище огромными, настоящими великанами. Мы с отцом смотрелись среди них сухими стручками, жалкими пигмеями.

Дельта Днепра состоит из тысячи островов, река здесь разливается на сотни рукавов, между которыми прорыты каналы –– на берегах этой дачной Венеции растут кусты малины и тутовые деревья с вкуснейшими плодами. В листьях этого дерева плетут свои бесконечные нити гусеницы тутового шелкопряда. Здесь называют эти деревья атютина: слово–причмокивание передает вкус, ощущение смакования ягоды. Каждая ягода напоминает кисть винограда в миниатюре, и когда плывешь на лодке по каналам между дачами, задеваешь за ветви деревьев, что свисают к воде, гроздья спелых ягод осыпаются прямо в лодку –– остается только собирать горстями сочные ягоды и направлять в рот.

Отец рассказал, что эти места славились еще во времена древнегреческих колонистов ––Геродот писал о них, как об одном из чудес света, чуде вкуса и изобилия: нигде на земле нет таких угодий, не росло столько плодов, не водилось столько рыбы и зверья. Мало кто знает об этих местах, празднично и лениво живет здесь народ, даже не собирая вишни, абрикосы и яблоки с веток –– они падают на землю и устилают её живописными коврами. Ведро фруктов стоит на базаре сущую безделицу: всего не съешь, не заготовишь. Кто здесь живет –– не рвется в столицы и заграницы: куда ехать из рая?

По приднепровской степи нас катал на газике дядя Вася, комплекцией похожий на Геракла –– он с трудом помещался за рулем машины. Имя Василий пришло из греческого языка, где означает царственный –– и верно, дядя имел царский дом и стол, он был заметной фигурой в своем городке –– ведал землями огромного плодородного района. Мы добрались до его усадьбы, где объелись вкуснейшим борщом, обпились компотами и квасами.
Здесь течёт извилистый Ингулец, берущий начало от Кривого Рога: казалось, он танцует вокруг холмов, как горнолыжник на трассе слалома. Каждый холм увенчан курганом, вообще же курганов здесь не меряно –– они напоминают застывшие волны прибоя среди моря полей. Один курган возвышался на задах дядиного двора: там велись раскопки –– работали археологи из Киева. Они рассказали нам, что в Поднепровье пять тысяч лет назад располагались города, превышающие размерами Афины времен расцвета Древней Греции. Курганы, которые смотрятся сейчас как кучи земли, скрывали в себе не могильники –– а огромные храмы. Такой храм мог иметь вид змея, календарного круга –– или головы тельца. Попадая внутрь, человек оказывался в своем тотеме, в своем кругу, внутри своего бога –– змея или быка. Из земли, глины и камней были выложены или вырыты фигуры: встречались рвы, пещеры, насыпи и камни, ориентированные по звездам и сторонам света. Храмы служили обсерваториями и метеоцентрами –– в каменном веке жрецы умели рассчитывать время работ и предсказывать –– или даже задавать погоду. Кое–какие свойства эти курганы сохранили до сих пор, и археологи могли в этом убедиться на собственном опыте: когда они раскопали курган, который связан с ритуалом вызова дождя, действительно хлынул редкий для этих мест ливень –– с градом.

Раскопками на берегу Ингульца руководил Юрий Шилов. Он обнаружил связь курганов–храмов с индийским сказанием «Ригведа» –– нашел изображение бога Вишну, змея Шеши и зародыша мироздания –– яйца Валы, за который сражались герои предания. Археолог возвращался сюда каждый год: здесь был непочатый край работы. Дети называли курганы «горбами», а трактористы старались сравнять их с землей, запахать –– те мешали движению комбайнов и мелиорации.
Раскопки велись так: с кургана снималась земля ножами бульдозеров слой за слоем, ежели ножи натыкались на что–то интересное, начинали работать археологи с лопатами и кисточками. Два железных монстра, чихая дымом и воняя соляркой, как огромные улитки, ползли по кругу. Формы храма видны по цвету грунта –– земля, которая засыпала храм извне, выглядит серо–коричневым прахом, древние стены имеют иссиня–черный цвет.
Если следовать верованиям древних, то храм –– дверь в небеса, место, где устанавливается связь человека с Богом –– что–то типа антенны космической связи. Большинство таких антенн, как гигантские чаши локаторов, по сей день хранятся нетронутыми в земле… Не продолжают ли они регулировать нашу жизнь по законам космоса?
Из компании Шилова мне приглянулась одна девочка. Впервые я встретил человека, который интересовался теми же вопросами, что и я, имел те же увлечения. Оксана боготворила Гоголя, знала его наизусть –– и даже имела с собой бюстик Гоголя, на которого разве что не молилась. Я ей рассказал о делах гоголевского общества в Москве, а она –– о проказах нечистой силы на селе и о контактах археологов с нечистью. Что ни говори, а занимаются археологи делом рискованным –– раскапывают могилы жрецов, волхвов и ведьм!
Команда Шилова как–то раз раскопала могилу сельской ведьмы, которая находилась над захоронением II тысячелетия до нашей эры. Что тут началось! Одного бульдозериста хватила кондрашка, другого окончательно победил «зеленый змий» –– а сам Шилов упал в колодец с настоящими змеями –– и всё могло кончиться для него плохо, если бы он этих змей не выбросил из колодца собственными руками! Я другими глазами начал смотреть на Шилова –– великие открытия не даются просто так, верно и сам археолог является новым воплощением героя–змееборца. Впрочем, он больше смахивал на бельдозер…

Подходили к концу наши дни в гостях у дяди Васи, но мне так не хотелось расставаться с Оксаной… Впервые я встретил соратника, человека, близкого мне по духу –– нас объединяло с ней что–то более глубокое, чем обычные игры между мальчиками и девочками. Жажда понять мир? Таких увлеченных девчонок, как она, я ещё не видел. Оксана вызвалась проводить нас в Вознесенск на Буге (отец решил объехать всю родню).
В дороге Оксана рассказала, что давным–давно река Буг называлась Бог: здесь, на бугских порогах, проходили ритуалы превращения героев в богов. Происходило это много тысяч лет назад –– но названия населенных пунктов и рек Украины хранят смыслы тех действий и до сих пор. Вознесенск расположен у того порога, где в конце обряда проходило вознесенье героя. А на одной из первых стадий герой проплывал между двумя скалами (то, что в греческой мифологии получило название «пройти между Сциллой и Харибдой», вошло в поговорку). Потом герой попадал в преисподнюю, где властвовала царица–ведьма: здесь он проходил «послушание» –– должен был служить ведьме –– если не проходил испытания, она лишала его личности и вставляла в его тело новую душу –– той предстояло всё начать сызнова.

Эта история неожиданно напомнила мою собственную: киевская ведьма меня тоже хотела лишить личности… Но на самом интересном месте Оксана, как назло, замолчала. Она сослалась на то, что детали ритуалов неизвестны, точных описаний –– «протоколов» тех давних действий не сохранилось, есть только упоминания в мифах, по которым можно восстановить первые этапы действий этого «конвейера бессмертия». Последующие этапы покрыты тайной…

Это мне удалось будто клещами вытащить из Оксаны –– больше она не захотела ничего рассказывать. Она погрузилась в свои думы и начала себе под нос напевать песенку –– или молиться, едва шевеля губами. Дядя Вася молчал –– он сидел как истукан, всматриваясь в дорогу и чуть пошевеливая рулем. По лицу его иногда пробегал свет от редких фонарей в селах, которые мы проезжали. Может быть, он что–то скрывал –– кому, как не ему, выросшему на этой земле, у древних храмов, знать их тайны?
Кто руководил работой «конвейера бессмертия»? Жрецы? Куда затерялись их следы? Неужели всё пропало бесследно? Люди, обладающие такими мощными способностями, должны были оставить какие–то следы!

На мои вопросы ответил отец:
–– Жрецы оставили следы в нашем подсознании. Когда нынешние астрономы познакомились со знаниями вавилонских жрецов о звездном небе, они были поражены: чтобы так точно вычислять положение звезд, надо за ними следить на протяжении многих тысяч лет. Должна была существовать традиция передачи знаний –– и это до всякой их записи! Может быть, один человек тогда действительно жил тысячу лет, как это описано в Библии, или существовала система управления реинкарнацией –– тот, в кого вселялась душа жреца, продолжал его дело, не забывая ничего из увиденного прежде!
–– Управляемое переселение душ –– решение проблемы бессмертия!
–– Когда люди жили в неизменных условиях, всё из года в год повторялось, возникло генетическое наследование знаний –– так, как воспроизводится тело, воспроизводилась и душа человека. Но со временем система расстроилась, жрецы начали «промахиваться» –– попадать в другое время, в другое поколение, знания начали рассеиваться, традиция стала давать сбои –– тогда и была изобретена письменность для подстраховки передачи знаний.
–– Если жрецы промахивались тогда –– значит, и сейчас могут рождаться люди, запрограммированные тысячи лет назад!
–– К этому я и веду: души этих людей полны особых способностей. Но вот они оказываются в чуждой среде, где эти способности не могут быть востребованы… При отсутствии надлежащего воспитания такие люди оказываются как будто разорванными между разными временами, и часто производят впечатление ненормальных. Бывает, что одна душа попадает не в одного человека, а в двух сразу. Хорошо, если они могут найти друг друга –– а если они родятся в разных странах, в разных поколениях, то мучаются, чувствуют свою ущербность –– не могут дышать полной грудью. И с такими страданиями живут подчас очень незаурядные, талантливые люди. Они создают философские системы или пишут романы –– чтобы залатать дыры, заполнить щели в своей душе и сообщиться хотя бы на расстоянии, хотя бы как–то, с другими своими частями…

Я вспомнил доклад «Гоголь как Гегель» в гоголевском обществе (см. Приложение). Неужели Гоголю вместе с Гегелем досталась, одна на двоих, древняя и могущественная душа? Общая душа, родная душа –– что это такое? Может быть, и у меня с кем–то есть много общего, я живу и не подозреваю, что где–то живет близнец, испытывает те же чувства, думает те же мысли? Чужая душа –– потемки, и только гении могут высветить свою душу как будто изнутри –– и сделать её общим достоянием.
Отец продолжил:
–– Как обмельчали души современников –– им достались какие–то крохи, кому–то –– мусор, кому–то –– адская смесь из клочков, ошметков душ пращуров! В лучшем случае душа современного человека –– это мозаика, выстроенная из разных материалов так, что образа её в целом, того, что он значит для других, сам человек и не видит.
–– А в худшем случае?
–– В худшем –– битые черепки, мусорная куча, свалка! Ты бывал на рынке после закрытия? Сами по себе товары могут быть чистыми и красивыми, в шикарных упаковках –– откуда только берется мусор, который остаётся после? Какой только дряни мы там не видим! –– всё сбивается в, гадкую грязь, которая покрывает землю –– если не чистить, не убирать каждый день этот мусор, то рынок быстро превратится в помойку. Так же и душа…

Следующий день мы провели вместе на Буге. Река убегала, шевеля камешками: она их оставляла на берегу, сбрасывая, как чешуйки… Верно, под водой река была одета в каменную кожу. Река линяла. Камешки были слоистыми, похожими на вафли с золотыми прожилками. Жилки сверкали на солнце. Под этой мокрой рекой шел сухой золотой дождь. Дождь шел вдоль реки, гнался за волнами или гнал их впереди себя, как конвоир. Река пульсировала, лезла из каменной кожи с золотой начинкой на волю, на берег. Отчего течет река? Может быть, её подгоняет сухой дождь: вода несет с собой электрический ток. Холмы, горы и долины по–разному заряжены –– и река своим течением выравнивает напряжение земли.

Излучина реки, поворот –– здесь желтые рыхлые скалы, образующие русло, лезут вверх –– и пружинит, сгущает струи, чтобы рассеять их на песке береговыми отмелями. Желтая гора –– горб, который выставил из–под земли каменный дракон, стерегущий реку, сжимающий её в своих объятиях. Или это лапа: дракон лежит на боку, прижимая реку к животу, она струится по нему от ног и до шеи, она несет пищу дракону, дракон и река сцепились в объятиях. Вода –– юная дева, а дракон –– древний монстр, который купается, обмывается в нежной возлюбленной –– и молодеет на тысячи лет. Дракон обрастает новой шкурой из водорослей и кустарника –– и ласкает красавицу, щекочет травинками, волнует, сжимая ее в лапах и переворачивая с боку на бок. Этой живительной влаге несколько дней, несколько часов и минут, она только что пала с неба или пробилась из–под земли. От верховий к дельте вода стремительно взрослеет –– и покидает объятия дракона в изнеможении от любовной дрожи, полная соков жизни.

Глава 2. Переселение душ

Мы лежали на песке –– и я смотрел в глаза Оксаны, приблизив лицо к лицу так, чтобы радужные оболочки медового цвета занимали весь обзор –– они стояли передо мной чистые–чистые, с восковой инкрустацией, открываясь вглубь… И где–то там, в пещерах и складках, тайниках её глаз, я вдруг начал что–то узнавать, читать! Я увидал свою судьбу, разобрал свое прошлое. Увидал мыс Хамелеон в Коктебеле и различил маленькую фигурку Елены–Багиры, увидал золотые пески Оки в Муроме, шпили готических соборов в Праге и пальмы в Шанхае, горы на Алтае и пруд в Нескучном саду –– все, что я когда–либо видел, –– оживало и ярко переживалось вновь.
Цветной калейдоскоп проносился сквозь меня вновь, разворачивая душу, –– так, что она дышала всеми порами, распрямляла все ворсинки –– как огромный ковер на берегу реки… Я видел такие ковры на Днепре и Буге, на Волге и Оке. Люди привозят свернутые в трубу огромные ковры, разворачивают и окунают их в реку, чистят песком –– и те вновь наполняются свежестью, очищаются ткани, оживает их узор –– и долго еще потом орнаменты ковра хранят речную свежесть. Душа моя освежалась, оживала, как такой ковер. Тело ожило в Дельфах –– так же мне надо было оживить душу свою. И это произошло здесь, у Буга, рядом с Оксаной. Я закрывал глаза –– и видел будущее: шунтирование Юрия Алексеевича, отъезд на учебу Багиры в Америку, её возвращение –– и какое–то страшное разочарование, уход её из моей жизни, и появление чего–то нового –– жуткого и настоящего. Отъезд Оксаны в Австралию, потом уже что–то совсем не различимое –– но яркое, как вспышка новой звезды.

Потом я вдруг почувствовал, что заработала большая машина по переселению душ –– пока она работала не во времени, а в пространстве –– попасть на испод планеты, обратную сторону земли было для древних жрецов всё равно, что попасть в преисподнюю. Река текла ровно–ровно –– Юрий Алексеевич, дервиш с Садового кольца, слепой калека, –– все входили в эту реку…
Я услышал слова отца:
–– Машина расстроилась, стала промахиваться, душа не попадала в назначенное для нее тело, душа –– в душу. Души рассеялись по миру, попадали в белый свет –– у простых селян рождались гениальные дети, художники и поэты –– и маялись, мучались своей долей. Надо опять наладить эту машину. Было время разбрасывать души, пришло время их собирать.
Реинканация когда–то была управляемой, как ядерная реакция –– она опять должна стать такой. Самая большая энергия выделяется при образовании семьи: в семье идет ядерный синтез, шьются незримые, тончайшие связи для уловления душ в сети любви.
Оксана что–то залепетала быстрым горячим шепотом, беглыми телесными словами, которые хотелось гладить и целовать –– как маленьких, новорожденных щенят:
–– В молоко –– мы попадаем в молоко…
Что она имеет в виду –– сказочную молочную реку? Или молоко, в котором омолаживались добры молодцы? Нет, вернее, «молоко» мишени –– тот, кто промахивается, попадает в «молочко».
Рядом со нами на песке лежала пифия, а я почувствовал себя оракулом, трактующим смысл её горячих слов. Она пророчила будущее нам, будущее всем людям –– уточнение и воссоздание души. Не клонирование, механическое воспроизведение тела –– а ведание правил жизни и странствий души.

Вдруг Оксана вскочила –– и со всего разбегу бросилась в воду. Мы с отцом наблюдали, как она, разводя руки и ноги по–лягушачьи, доплыла до середины реки, нырнула и исчезла в глубине. Вода была здесь прозрачной –– и дно, состоящее из золотистого кварцевого песчаника, кое–где просвечивало. Солнце стояло в зените –– и по дну гуляли переливчатые круги, золотистые зайчики –– такие рефлексы дает кристалл, и вода казалась здесь живым переменчивым кристаллом в оправе из золотых скал.

Ни шевеления, ни всплеска: прошла минута, другая –– мы, не сговариваясь, бросились в реку. Вот мы уже на середине –– я ныряю и чувствую, какая там, на глубине, холодная вода. Ныряю еще и еще –– достаю до дна –– и попадаю в водоворот, руки и ноги коченеют, тело сводит судорога –– так, что я не могу шевельнуть пальцем… Я запомнил последний миг –– как меня тащит, волочит меж глыб песчаника, –– и я застреваю в расщелине, пытаюсь крикнуть из последних сил, но кто в воде услышит мой крик?

Придя в себя, я обнаружил, что кто–то водит моими руками и ногами, теребит меня, шевелит. Открываю глаза с огромным усилием –– и вижу кровавые круги и разводы в темноте. Проходит минута, вторая –– и тут я обнаруживаю едва заметный, мерцающий свет, из которого соткан, кажется, весь воздух. Нет одного источника света –– но он разлит повсюду, рождаясь в каждой точке пространства.
Я начинаю различать фигуры –– вот мамонт, вот бык –– а вот лев и медведь. Они парят в воздухе, чуть подрагивая. Вдруг я соображаю, что это росписи на стене: но свет сочится сквозь них, сквозь эту стену так, что кажется, будто они изображены на большом экране, который колышется, дышит, живёт –– и с ним вместе живут эти фигуры.

Надо мной кто––то склонился –– целует в губы –– и начинает дышать внутрь меня, дышать мной, со мной вместе. Я вспоминаю, что пришел в себя от такого же поцелуя –– его сладость вернула меня в этот мир, разбудила ото сна. Этот кто–то отводит лицо, и я узнаю Оксану.
–– Ты очнулся? Слава Богу –– я так испугалась!
–– Где мы?
–– Не знаю, я вдруг почувствовала, что надо плыть, что сейчас открывается дверь, в которую необходимо войти. Я нырнула –– и сразу попала в водоворот, он меня вынес в эту пещеру, и через пару минут показался ты. Я не теряла сознания –– всё прошло у меня гладко и легко. А ты оказался без памяти.
–– Где мы?
–– Сама ума не приложу –– может, это ход под рекой, –– но почему он не залит водой?
–– Видно, мы находимся в огромном пузыре, который образовался на дне реки. Но откуда здесь свет?
–– Пойдем, посмотрим.

Мы поднялись и пошли по длинному ходу, поднимаясь вверх. Становилось всё светлее. Мелькнула ящерица. Мы оказались в огромной пещере. Свет исходил с потолка, от стен, даже сам пол в этом гроте светился. Я подошел к стене, царапнул пальцем –– и понял, в чем дело: светились прожилки горного хрусталя и прослойки кварца, они и проводили свет извне в пещеру.

У стены были сложены камни –– похожие на толстых рыб, они были покрыты росписью. Оксана взяла в руки пару камней –– поцеловала и приложила их к груди, пылко обняв, как новорожденных.
–– Это «чуринги» –– такие же были обнаружены в Австралии. Смысл их неясен. Есть гипотеза, что это священные книги древних культур. На каждом из них изображен один иероглиф –– или пиктограмма, которая обозначает какое–то понятие. Жрецы с ними обращались бережно, как с младенцами –– и, переставляя, перекладывая их, составляли фразы и предложения. Это священные книги каменного века.
–– Неужели это первописьменность, первые опыты человека со словами –– я разглядывал странные камни этих «татуированных рыб», –– как бы их прочитать?
–– В древнерусском языке одно из значений слова слово: нечто вырезанное и раскрашенное.
–– Эта письменность не проще –– а сложнее нынешней: один и тот же знак можно прочитать с разных сторон.

На стенах пещеры мерцали изображения: бык в упряжи, повозка, человек с бубном, круг танцоров. Мы прошли в другой угол и обнаружили галерею, в которой находились десятки каменных дядек или дедов –– не знаю, как лучше назвать. В отличие от изваяний каменных баб, которые встречались на верхушках курганов, у этих дедов были проработаны лица. Я шел вдоль галереи –– и диву давался –– здесь сидели люди, которых я где–то уже видал. Где же? И вдруг я начал узнавать –– это же персонажи из истории –– цари древности, императоры и вожди революций, президенты, главы государств…
И тут до меня дошло:
–– Представляешь, что мы нашли! Это же «библиотека богов», храм каменного века, в котором находятся образцы героев. Они хранятся здесь –– и временами приходят к нам, чтобы совершить великие деяния! За тысячи лет их всех пересчитали, они были известны давно –– и сейчас только повторяются, приходя на Землю под разными именами. Может быть, это часть «конвейера бессмертия», в которой хранятся изваяния тех, кто стал богами и вознесся в небеса? А небесами для подземелья служит сама земля. Это мировая сенсация!
–– Не надо сенсаций. Сюда хлынут журналисты и искатели кладов: потревожат богов и разорят в два счета гробницы, растащат по кусочкам. Лучше пусть всё будет, как было. Я хочу остаться здесь.
–– Ты с ума сошла! Что мы скажем твоим родным?
–– Я сирота, и почти никто не заметит моего исчезновения, разве что тётушка загрустит. Где–то здесь должна быть и сама машина по переселению душ –– давай лучше займемся ею, изучим её работу и попробуем восстановить. Пусть это будет наша с тобой тайна…
–– Как я могу тебя здесь оставить?
–– Ты можешь вернуться, если захочешь –– но я отсюда никуда не уйду.
Она смотрела на меня сияющими глазами как человек, познавший истину. Не свихнулась ли она часом?
–– Я вернусь с отцом, мы принесем тебе хотя бы пищу и одежду.
–– Здесь всё есть –– видишь, растут грибы. Много ли человеку надо…

Когда я вынырнул на середине реки, то сразу попал в сети –– несколько мужиков под управлением моего отца и дяди Васи размотали бредень и прочесывали реку. На отце лица не было.
–– Слава Богу! –– тихо сказал и перекрестился, –– где Оксана?
–– Не надо её искать.

Калики перехожие
Вместо послесловия

В Москву мы прибыли 31 августа. Я позвонил Багире –– и мы сразу встретились. Когда она стала расспрашивать о новостях, под большим секретом рассказал об открытой нами «Библиотеке богов». Она подняла меня на смех:
–– Библиотека! Переселение душ! Да вы попали в декорации фильма «Тайны веков», который Голливуд снимал под Николаевом. Они вбухали туда десятки миллионов долларов. Студия судится сейчас с местными властями: Голливуд хочет вывезти скульптуры для своего музея, власти требуют мзду. Теперь там всё законсервировано, превращено в склад –– если бы ты к этой пещере подошел поверху, тебя бы остановила охрана. Я об этом читала в журнале «Лайф» –– приходится сейчас для языковой практики просматривать кучу изданий. Плюнуть и забыть. Твоей Оксане надо в университет, на кафедру истории Древнего Мира, а не сидеть в пещере и питаться грибами. Она полоумная?
–– Нет.
–– Надо её срочно вынимать оттуда. Иначе твоя подружка вконец одичает.

Я не ожидал такого поворота. Великие надежды на работу с машиной бессмертия и восстановление древнего храма рухнули, всё оказалось фикцией, туфтой. Как же мы не догадались, что эти скульптуры –– новодел?
Багира продолжала на меня давить:
–– Скоро начнутся холода, девочка может заболеть: как она там без медикаментов сможет жить? Надо срочно её забрать. Давай, махнем завтра с утра на вертушке?
–– Мне завтра в школу, надо подождать хотя бы до выходных.
–– Я ждать не могу –– послезавтра улетаю в Бостон. Ладно, я сама за ней смотаюсь –– где это находится?

Я показал Багире Вознесенск на карте и описал предместье, в котором живут наши родичи, пляж, где мы загорали. Она заявила, что вопрос будет решен за день: главное, договориться со сторожами, чтобы выпустили девочку из склада.
Пошел с утра в школу –– а вечером позвонила Багира:
–– Оксана здесь. Но у нас проблемы –– она заболела. Приезжай.

Я приехал в знакомую квартирку в Большом Гнездиковском. У Оксаны была высокая температура, она металась в бреду –– меня не узнала, что–то горячо шептала.
Багира сказала:
–– Хорошо, что смогли её найти –– задумала в прятки с нами играть. Носилась по складу, как угорелая. Мы нашли там её «гнездо» –– она свила его себе из травы. Разве можно на холодном спать? Пришлось сделать ей пару уколов. Она и так не совсем нормальная –– а тут еще в горячку впала. Теперь выхаживай. Оставляю тебе ключи от квартиры, завтра с утра уже отбываю… Вернусь к Рождеству.

Оксана пришла в сознание через две недели. Мы ухаживали за ней вместе с Аней. Самое странное –– что девушка не помнила ничего из того, что происходило с ней в пещере, более того, не помнила вообще, что там жила, как мы туда попали. Она помнила только раскопки на Ингульце и наше путешествие в Вознесенск. Дальше –– обрыв.

Во мне зародились подозрения –– о каких уколах говорила Багира?
Позвонил родне в Вознесенск –– спросил, знают ли они что–нибудь про съемки американского фильма. Они ничего не слыхали –– зато сообщили, что в начале сентября кто–то купил у сельсовета большой участок земли на противоположной стороне Буга –– как раз напротив поселкового пляжа. Эта земля уже огорожена забором с надписью «Частные владения».

Неужели Багира меня обманула? Придумала байку про декорации –– а сама через третьи руки подкупила там земельку или сообщила о наших открытиях кому–то, кто быстро «подсуетился»? У меня возникло несколько вопросов к Багире. Она оставила свои координаты –– но спрашивать о таких вещах ни по телефону, ни в письме я не хотел. Приходилось ждать, пока она явится сама. Оксана жила у Багиры, ходила на лекции по истории в МГУ и зарабатывала тем, что расписывала деревянные яйца, вышивала узоры на рушниках и платках. Мы с Аней часто заглядывали к ней.

Аня стала со мной более откровенна после отъезда Багиры. Аня познакомила меня с хореографом: оказывается, Багира её привела в школу танцев, в которой давно занималась сама. Виктор был одним из самых удивительных людей, которых я встречал. Он выстроил свою систему хореографии на основе анализа пластики повседневных движений. Ездил по деревням –– и наблюдал, как бабы жнут, как косари косят, как парни с девушками пляшут на гулянках и как пьяные мужики дерутся. Он анализировал танцы, работу и драки –– и пришел к выводу об общей пластике всех движений. Это общее задавалось состоянием психики. Он учил танцоров в своем ансамбле входить в это состояние, и уже из него выстраивать всю пластику. Если человек входил в нужное состояние –– сама собой возникала стать, приходила слаженность в движениях всего тела.

Меня поразили девушки в этом ансамбле: они буквально «велись» музыкой: приходили в блаженное состояние, и радость переполняла их, читалась в каждом покачивании руками, пошатывании бедрами, повороте головы и взгляде. Я не мог раньше представить, что танец в самой обыденной одежде –– джинсах и рубашке может быть таким экстатическим. То, что делали девушки, на первый взгляд было очень далеко от экстаза, никакой разнузданности или чего–либо неприличного не читалось в их позах и движениях… Но само собой возникало ощущение горячего и гармоничного контакта между танцующими –– подразумевалось что–то настолько вечное и естественное, что меня обдало жаром от этих танцев, всё дело было в точности движений, в передаче состояния –– танцор мог выразить свои чувства, заразить публику.

После первого же занятия у меня голова пошла кругом: возвращаясь домой, шагая по улице, я старался вновь испытать то же ощущение блаженства от владения своим телом, войти в себя каждым своим шагом. Я увлекся занятиями, старался не пропустить ни одного –– и танцевал дома перед зеркалом, пытаясь запомнить, повторить уроки, которые дал мне Виктор. Я занимался с Аней –– и пытался приохотить к танцам Оксану: мы репетировали втроем в квартире Багиры, прыгали на батуте, тренировали координацию движений. Оксана не особенно любила наши пляски: она была внутренне зажата –– она «по жизни» была несгибаемой, фанатичной –– не любила вилять и кривить ни телом, ни душой.

–– Где ты её раскопал? –– спрашивала Аня –– прямо реликт какой–то! Барышня из прошлого века –– ей надо бы заняться бальными танцами, для свободного танца она слишком ригидная.
–– В деревне, ты сама прекрасно знаешь, –– в деревне есть все: пани и панночки, шалуньи и тихони.
–– Неизвестно, кто опасней –– в тихом омуте черти водятся!
Может быть, Аня ревновала меня к Оксане?
Полгода моей жизни было отдано танцам. Я стал иначе двигаться, стал следить за собой, за своим телом и питанием. В какой–то момент я даже испугался, что превращусь в Нарцисса –– от постоянных этих игр и танцев моя собственная психика «поплыла» –– как размякло тело, привычно принимая самые разные позы –– так размякла и «потекла» душа. Я сам себя не узнавал: меня стали интересовать те вещи, мимо которых я проходил раньше, или которые вызывали во мне презрение, которые я считал за пустые забавы –– мода, имидж, стиль. Мне захотелось превратить свое тело в совершенный инструмент –– и я уже всерьез подумывал о карьере танцора или хореографа.

Виктор заметил эти изменения во мне и однажды заявил:
–– У тебя начинают расти усы. Пора сменить пластинку. Я предлагаю приходить на два часа раньше…
Я пришел –– и обнаружил совсем другую группу, другой стиль, здесь царствовали иные энергии –– это были военные игры: боевые искусства, умение уходить от противника, военный гипноз –– и даже умение побеждать соперника свистом. Соловей–разбойник одним свистом мог положить десяток человек! Тут–то я вспомнил, что Багира в Коктебеле пропадала, словно проваливалась сквозь землю… А плясала, как шаровая молния: она всем этим владела –– динамитной смесью брейка и гопака.

Наконец, явилась Багира. Я её почти не узнал. Выглядела она фешенебельно. Когда я подступился с вопросами о Вознесенске, что мы там действительно нашли, она заявила, что лучше мне об этом забыть.
–– Конечно, это был не склад декораций. Мне хотелось вытащить Оксану –– потому я смягчила тогда ситуацию. Ваш храм находится в ведении «храмовников» –– это специалисты своего дела, они заняты хранением тайн древних храмов на земле. Если пустить туда археологов и ученых, они всё разрушат –– как разрушил ваш Шилов курганы своими бульдозерами. Эти храмы –– части нервной системы планеты, сети, которая создана для поддержания разумной жизни на Земле. Разрушение их –– прямая дорога к оскотивниванию народов –– и тогда нашу планету не спасут никакие мыслители, политики и инопланетяне. Планета должна дышать и думать, чувствовать и любить –– вы попали в один из жизненных центров, нервных узлов её организма. Если бы еще в каменном веке не были выстроены храмы –– нашу планету бы населяли обезьяны.
Потом она поцеловала меня в нос и потрепала по щеке, –– так она делала всегда, когда хотела сказать что–то важное… И продолжила:
–– Человеческое сознание –– детектор знания более общего, того, что называют божественным. Детектор этот очень чувствительный, а значит –– очень хрупкий.
–– Ты сдала нашу находку своим «храмовникам»?
–– Сдавать ничего не надо было –– они знали о её существовании. Но до времени всё было законсервировано –– руки не доходили.
–– Но это же уникальное открытие, ничего подобного нигде нет!
–– Откуда ты знаешь? Вся Европа полна таких пещер –– есть и более древние. Пещера Ласко во Франции вошла в учебники –– там простакам показывают муляжи, копии росписей, а самые интересные пещеры Испании и Франции закрыты для публики –– это не значит, что их нет! Там кипит работа –– специалисты читают надписи, которым тридцать тысяч лет! Люди еще не готовы к восприятию истины своего происхождения. В целом народ не так далеко ушел от варварства. Надо постоянно его обуздывать, направлять –– иначе он озвереет.

Это любимый Багирин конёк –– тьма и свет, избранные и профаны, народ и элита… До чего же её доведут такие мысли? Из Америки она вернулась оживленной –– и еще более безапелляционной. Она нас провела –– и ни тени сомнений, что так и надо было, ни капли вины –– или намека на извинения. Конечно, просветленные люди из высших каст должны обманывать дураков –– так устроен мир. А мне было противно, что меня держат за дурачка. Конечно, куда мне сравниться с ней –– у нее папа в Кремле, десятки квартир по всему миру…
Дураки остались в дураках –– стоило нам найти что–то важное –– тут же Багира подмяла это под себя. Может, она продала эту информацию кому надо –– или обменяла на что–то значимое, повысила тем себе цену за наш счет? Она меня использует как добытчика –– я нахожу что–то ценное с помощью своих родных и друзей –– и тут же всё это у нас отбирается. И в суд не пожалуешься, свидетелей нет. Высший пилотаж! Как говорил мне её папаша: «У меня прибыль тысяча процентов». Конечно, прибыль будет еще больше –– когда предаешь или продаешь то, что принадлежит не одному тебе. Откупилась она легко –– поселила Оксану в своей квартире вместо сторожихи, так что даже и выгодно –– не платить ей! Я понял, что с Багирой расслабляться нельзя, ни о какой дружбе речи не может идти –– дружба эта в одну сторону: ей забава и выгода, мне –– риск, шишки и крошки с «дружеского» стола.
Пока я это соображал, что–то отразилось на моем лице –– Багира догадалась, что я о ней думаю. Она сразу стала заметать следы:
–– Пока я тебе не могу открыть всю комбинацию –– но верь мне на слово –– речь идет об очень серьезных вещах. Если мой план удастся, то никто в накладе не останется. Наш храм под Вознесенском мне надо было «засветить» –– взамен я узнала важные вещи и была допущена туда, куда до меня никто из славян не попадал. Похоже, что скоро я получу сведения о картине мира –– помнишь, мы говорили, что никто её не знает? Речь идет о том, откуда пошло первое предание, а как частность, тут уже будет и генеалогия скифских царей –– задолго до рождества Христова. Так что я там время даром не теряю –– ты должен отнестись с доверием ко мне: пока я не могу всего рассказать, но скоро ты узнаешь такие новости, что мало не покажется. Только ничему не удивляйся.
––––––––––––––––
Мало не показалось –– о Багире вскоре стали писать бульварные издания, заговорили по телевидению: наша соотечественница сподобилась привлечь внимание принца Монако! Следовали сообщения о совместных ланчах, круизах и вояжах. Я навел справки –– оказалось, что дед принца Монако, который получил колоссальные деньги на игорном бизнесе, вложил львиную долю в страстное увлечение –– археологию. Это на его средства велись раскопки и исследовались десятки пещер Франции и Испании, его энергия и ресурсы привели к кардинальному пересмотру всех представлений о древности! Вот в какую семью Багира отдала наш секрет… Может быть, наше открытие сыграло роль своеобразного приданого –– или имел место бартерный обмен? Замужество за принцем могло упрочить дипломатическое положение не только багириной семейки –– но и всей элиты русских нуворишей, которых до сей поры не пускали в приличные дома!

Девушка «Давай–давай», с которой судьба свела нас в Коктебеле, вышла в люди. Я читал интервью, где она говорила, что была язычницей, как все славяне –– и в качестве таковой готова принять католичество, что её симпатии находятся на стороне Запада… Что Россию надо заново крестить и колонизировать –– и что неплохо было бы устроить новый крестовый поход, наподобие тех, что устраивали тевтонские рыцари.
Мне не приходилось больше ничему удивляться: «с волками жить –– по–волчьи выть». Многому она научилась здесь, многое узнала –– чтобы стать там дороже –– изощренней, неотразимей, очаровательней.
Юрий Алексеевич вылетел из Кремля с очередной ротацией кадров –– и уехал в Монако, а вслед за ним, вдогонку, понеслись статьи о счетах в швейцарских банках и досье Интерпола. Оксана поступила в МГУ и съехала с квартиры Багиры. Я собрался поступать туда же, на факультет переводчиков: меня заинтриговали путешествия в другие страны, смыслы языков… Сколько языков знает человек – столько жизней он живёт, –– гласит армянская пословица. Мне казалось, что я уже прожил несколько жизней…

Последние сведения от Елены-Багиры я получил по срочной почте. Это был пакет с кассетами записей сказаний царских скифов. Она смогла выговориться, раскодировать сообщение, которое заложил в нее дедушка–священник. Верно, теперь ей стало легче. К пакету прилагалась записка:
«Не спеши с выводами! Твоя Е.»
Будем ждать новых сведений о хорошей семье, которая на моих глазах резко пошла в гору по большой, торной дороге, где пытали счастья тысячи семей, сотни кланов, десятки знатных родов.

Родос –– Москва
2011-1996
Приложение

Ниже проводится протокол заседания гоголевского общества в ООО «Мир Иной», записанный мною в здравом уме и ясной памяти.

Гоголь и Гегель (доклад Фазанова)

Вся передовая Россия зачитывалась Гегелем. А Белинский не знал немецкого языка, и не мог прочитать «Феноменологию духа». В самых светских салонах только и разговору о Гегеле. Чтение Гегеля было высшим шиком для литераторов-аристократов. Белинский был выходцем из мещан, недоучился в Университете и поэтому был очень злым критиком –– только что не кусался. Гегель ему был позарез нужен –– чтобы тоже слыть передовым, да потом без ссылок на Гегеля статьи ни в один приличный журнал не брали, и заработок у Белинского падал. Что делать?

Попросил Белинский Гоголя перевести для него Гегеля на русский язык. По–дружески попросил, потому что после «Вечеров на хуторе» они коротко сошлись –– Белинский расхваливал Гоголя, Гоголь –– Белинского, полный киш–миш. И тут один в тандеме начал хромать. Гоголь –– добрая душа: перевел для коллеги Гегеля. А чтоб тому не скучно было читать, одел все идеи Гегеля в наряды –– на одну идею нос нацепил, на другую –– шинель, третью на портрете нарисовал, четвертую по Невскому пустил гулять –– в общем, расписал Гегеля ещё лучше, чем тот был, разукрасил. А чтобы никто не догадался, что это он всё с немецкого перевел, назвал свою книжку «Арабески» –– мол, навеяна она арабским Востоком, а не немецким Западом. Белинский, когда прочитал, так обрадовался! Никто об их сговоре не догадался. За то назвал критик Гоголя гением. Говорит, мол солнце Пушкина закатилось, взошла звезда Гоголя.
Так у них всё отлично было, пока Белинский не поехал за границу, в Германию лечиться. И тут ему растолковали немецкие мудрецы, что такое этот Гегель есть без Гоголя. Белинский понял, как его Гоголь облапошил –– вместо Гегеля царский кнут подсунул, рязанский хомут и тульский пряник. И язык–то немецкий Гоголь знал еще хуже Белинского! Самозванец! Так ему и написал Белинский, что он –– не гений, а подлец: ошибочка вышла.
Но слово –– не воробей, вылетит –– не поймаешь: уже все в России привыкли, что Гоголь гений, а про Гегеля и забыли быстро –– мало ли философов немецких –– там и Кант есть, и Шопенгауэр, а потом Ницше вылез… А Гоголь у нас один. Гений.

Раздались аплодисменты. Но жидкие: это Фазанов сам хлопал себе. Шишкин, напротив, такую скривил мину –– что хоть святых выноси. Кристальный хранил нейтралитет: стукнул палец о палец. В зал влетел Гусь. Раскланялся со всеми, поставил бутылку «Буратино» на стол –– и приземлился рядом с Кристальным. Теперь я понял их смысл: они вместе были Гусь–Кристальный, кажется, город фарфоровых дел мастеров так называется.

Пришла очередь выступать Шишкину. Он разложил бумаги и сказал:
–– Мы с коллегой работаем над одной темой, но я стараюсь радикальней ставить вопросы. Поэтому не обессудьте, но моя тема называется:

Гоголь как Гегель

Известная сталинская оговорка, которую он произнес на одном из партийных заседаний, и которая была зафиксирована кинокамерой заключалась в том, что Иосиф Виссарионович, по поводу уже неизвестно чего, обмолвился:
«Как говорил Гоголь…
Нет, Гегель…
Нет, Гоголь…
Нет, Гегель…»

Сегодня мы можем с уверенностью сказать, что оговорки не было. Или, если точнее –– это не оговорка. Мало кто задумывался о потрясающем сходстве Гоголя с Гегелем. В начале это кажется игрой воображения. Но если поднять архивные документы, если вглядеться в факты биографии обоих творцов, то можно твердо сказать: Гоголь –– это Гегель.
Внешне это открытие выглядит просто фантастическим. Но Гоголь и Гегель отнюдь не банальные двойники, как доктор Джекиль и мистер Хайт из романа Стивенсона. История гораздо сложнее. Перед нами два зеркальных лица –– с одной стороны, человек, живущий в сердце Германии, пишущий труды по логике, этике и истории христианства, с другой –– затерянный в степях Малороссии, с точно такой же прической и точно таким же носом человек, поднимающий те же темы –– но в иной, чисто художественной форме.
Сумеречный германский философ будет размышлять о фатальности исторического процесса, да так мощно, что его идеи в будущем станут основой для преобразований в России. Вспомним странный момент из биографии Гоголя, который большинство исследователей обходит молчанием: поездка в Германию. Зачем Николай Васильевич отправился в эту чуждую его степному темпераменту страну? Историки предполагают, что он хотел изучить на языке оригинала труды братьев Гримм и немецких романтиков, влияние которых можно найти в «Страшной мести». Но разгадка очевидна, она видна в любом сочинении Гегеля. Вот, например черновик его письма Шлейермахеру 17 ноября 1819 года, когда Гоголю было всего десять лет:
«Благодарю, достойнейший господин коллега, за сообщенный во вчерашней записке адрес виноторговца, затем за ваши слова, которые, устраняя недавний неприятный инцидент, случившийся между нами, одновременно сглаживают и мой ответ, продиктованный взволнованностью, так что всё оставляет во мне лишь чувство решительно возросшего моего уважения к Вам».
Причиной конфликта Гегеля и Шлейермайхера было столкновение по проводу увольнения де Ветте, вдохновителя студенческого демагогического движения. Гегель заявил, что правительство имеет право отстранить преподавателя от работы, если сохраняет ему оклад. Пылкий Шлейермахер назвал это низостью. Гегель ответил ему непечатно.
Возникает вопрос, какая же связь между событием, происшедшим в Берлине и десятилетним мальчиком, живущим в Нежине? Этот вопрос выводит нас к открытию великой тайны, которая соединяла два гениальных сердца. С точки зрения русской культуры Берлин был таким же захолустьем, как и Нежин. История Шлейермахера и Гегеля отразится позднее в сочинении «Как Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем». Гоголь обладал даром «проскопии» –– он видел события, происходившие за много километров от него. В неухоженном Нежине он грезил партикулярным, вылизанным Берлином –– и как дух из сочинений немецких романтиков переселялся в его рассказы, так и сам дух Гегеля внезапно переселялся в тело Гоголя. В это сложно поверить, но множественные параллели из жизни того и другого приводят нас к фатальному выводу: Гоголь и Гегель –– одно и тот же лицо, или точнее, два воплощения одной и той же души –– то, что называется реинкарнацией. В случае Гоголя реинкарнация произошла преждевременно –– собственно, с этим и связаны недоразумения, переполнявшие жизнь немецкого философа и русского писателя.
Наиболее выпукло недоразумения выявились в потаённом смысле романа «Мертвые души». Гоголь предположил, что есть некоторый человек, пустынный странник, который занимается извозом душ. Где–то на бескрайних дорогах лихой России произошла с возчиком незадача: он продал душу раньше времени. Ни чью–нибудь, а гегелевскую. Причем уступил–то по дешевке, как ярмарочный черт –– адскую свитку. Вспомним фразу Гегеля, которая цитировалась практически во всех учебниках. Если какое–то событие не укладывалось, в его теорию, философ заявлял: «Тем хуже для действительности».
Гоголь жил в этой действительности, которая становилась всё хуже: она была обременена, протравлена преждевременной реинкарнацией Гегеля. Представьте себя существующим в двух мирах сразу: в одном вы –– генерал–майор на командном пункте, в другом –– вы солдат противника в окопе. И в том и в другом случае вы осознаете, что битва, в которой вы участвуете, может привести к потере обоих ваших сущностей. Вы всё время видите себя с обеих сторон и понимаете, что это не грёзы. Но это же положение вещей и позволяет вам более полно оценить цельность мира, понять странную игру бытия, доступную лишь сознанию Бога. В его универсуме Гоголь и Гегель практически не различимы и дело здесь не в очевидном созвучии имен (которое, впрочем, тоже имеет важное значение). В таком пространстве разница между всеми нами становится условной….

Раздались оглушительные аплодисменты –– какие обычно неистовствуют на заключительном концерте конкурса «Новые имена» в Большом зале Консерватории. Хлопали трое гоголеведов –– но каждый, кажется, производил шуму за десятерых.

Встал Кристальный и произнес:
–– Милостивые государи! Позвольте после сообщения господина Шишкина напомнить известную истину «Гоголь –– это наше всё». Гегель вместе со всей своей системой легко вмещается в Гоголя. Неудивительно –– такова судьба абсолютной истины: она растворяется в конкретном бытии без остатка, как соль –– в супе у хорошего повара. Белинский тоже помещается в Гоголе, но в отличие от Гегеля, помещается не весь.
Гусь подхватил тему на лету: налил себе «Буратино» и начал вещать:
–– Как известно, Гегель любил Брейгеля, картины которого он часами рассматривал в Вене и с которого он списал все свои идеи. Именно в том смысле, что вначале идея в виде образа посещает художника, лишь потом переходит в виде мысли к философу. Я знаком с работами господина Фазанова и категорически не согласен с тем, что Гоголь иллюстрировал Гегеля. Это противоестественно: речь не может идти о первенстве философии. Вернее будет сказать, что Гоголь, как и Гегель с Брейгелем, восходят к одному источнику. Это и есть общий мировой дух: тысячу раз прав Шишкин! И на этом фоне совсем не важно, что фраза «тем хуже для факта» принадлежит не Гегелю, а Канту…
Неожиданно Шишкин возмутился:
–– Чего нам кивать на немцев. Мы от них и так получили! Ведь их никто не звал. У нас есть свои источники –– вспомним заветные сказки Афанасьева, того же Баркова, –– их идеи становятся всё более актуальными. Это родники, первоисточники. А мы о них забываем, забиваем умы гегелями. А ведь они нам спасибо не скажут. Вот весной, когда набухают почки –– мы куда все идём? В лес, и пьём берёзовый сок. И не можем напиться. И набираем сок в банки, и несем домой, и там тоже пьем. А в Германии берёзы не растут. Им нужен чернозём. А нам нужен Гоголь –– как берёзовый сок. А не эта жижа –– Гегель. В Гоголе душа отстоялась, стала чистой. У меня дома стоит шесть томов Гоголя. Это как сок…
Фазанов начал нервничать:
–– Это ложь! В Германии растут берёзы! Вы не смогли осилить моих работ!
Возникла перепалка, переходящая в потасовку: Шишкин вцепился в воротник Фазанова, Фазанов ухватил Шишкина за уши…
Голос подал Кристальный:
–– Гоголевское общество, гоголевское общество! Ведите себя в рамках –– вы же не персонажи Гоголя, а исследователи его творчества. Господа, не теряйте лица.

После моего доклада произошёл следующий эпизод:
Только я закончил говорить, как услышал незнакомый голос, который крикнул:
–– Нет, нет, тысяча раз нет!
Я поднял глаза и с удивлением обнаружил незнакомца –– передо мной стоял человек, похожий одновременно на Хлестакова и Ноздрева: адская смесь!
Незнакомца с места в карьер понесло:
–– Был в жизни Гоголя боевой случай. Всё произошло, когда он колесил в бричке по Полтавской губернии. Однажды, подъезжая к почтовой станции, он почувствовал страшную тоску. Его настроение передалось кучеру, который неожиданно повернулся к Гоголю, пристально посмотрел на него и вдруг сказал:
–– Боже мой, до чего же грустна наша Россия!
Николаю Васильевичу показалось, что он уже где–то слышал эту фразу. Такое откровение возчика его взбудоражило. Он решил сломать привычный ход вещей –– и дал себе слово, что ради этого убьёт первого попавшегося человека. Как назло, навстречу кибитке шел слепой калека, вдобавок ещё и горбун. Гоголь расценил это как дьявольские козни, но отступать ему было некуда. Слепой остановился и прогнусавил:
–– Подайте нищему калеке!
–– На, получай! –– заорал Гоголь –– и разрядил в него дуэльный пистолет, с которым никогда не расставался (это был подарок Пушкина, на нем был эмалевый портрет поэта в черной рамке). Горбун рухнул, как мешок. Извозчик спросил:
–– За что же вы его, барин?
Гоголь высокомерно посмотрел на возницу и сказал, как будто себе под нос:
–– Это не я, а ты решил его судьбу. А впрочем, он бы всё равно умер когда–нибудь…

В зале поднялся ропот недовольства. Я не заметил, что во время моего доклада в библиотеке появились читатели. Они слушали незнакомца со смешанным чувством недоумения и отвращения. После того, как он закончил, Кристальный поморщась, представил его:
–– Это так сказать, исследователь с места, аматёр –– наш коллега Денисюк.
Фазанов встал и заявил:
–– Я хочу отмежеваться от этого сообщения. Всё в этом рассказе –– домыслы, непроверенные факты или заведомая ложь. Такой стиль здесь абсолютно неприемлем. Гоголевед –– не сочинитель, не мистификатор, и вам, господин Денисюк, надо быть поосторожнее с Гоголем. Мы не можем превращать гоголевское общество в помойку, где будут выступать недобросовестные люди со своими инсинуациями. Вы подняли руку на святыни: как можно инкриминировать Гоголю преступление, тем более убийство слепого калеки? Вы хотите себе сделать рекламу дешевым способом!

В зале раздались аплодисменты. Присутствующие затопали ногами, зашикали и засвистели. Особенно гоношилась одна бабка:
–– Тут нас за дураков держат! Ложь про классиков кажут! Дело шьют! А я, между прочим, тридцать лет в школе работала. И многие мои ученики в люди вышли. Есть даже два генерала. А теперь я сижу здесь, и мою культуру поливают грязью.
Фазанов и Шишкин завопили в один голос:
–– Кто сюда пустил читателей? Пока наше время –– просили не мешать! Это заседание для специалистов!
Читатели, чертыхаясь и огрызаясь, начали выходить из зала.
Но тут на меня нашло… я обратился к гоголеведам:
–– Остановитесь, что вы делаете? Ведёте себя как в джунглях!
Читатели приостановились. Я, заручившись их поддержкой, продолжал:
–– Люди пришли к любимым книгам, это не место для стычек!
Меня поддержала давешняя старушка:
–– Читатель –– тоже человек. Книга –– источник…
И тут мне показалось, что я очутился в джунглях, у водопоя. По одну сторону стояли, ощерившись, желто-полосатые тигры, по другую –– коричневые бандерлоги…
–– Не-е-ет! –– закричал я тиграм, –– вы не можете нарушить Закона! –– и очнулся.

Я сидел на лавочке, на бульваре, вокруг собралось с десяток дружелюбных собак –– они заглядывали, смотрели прямо в душу человеческими, понимающими глазами… А одна, не долго думая, поставила лапы мне на плечи и лизнула –– прямо по носу шершавым языком.