Ася Кравченко

1. Вермишель из страны Там

— Андрей! Почему ты пришел к третьему уроку?
— Ну как вам объяснить?..
— Уж объясни как-нибудь.
Когда я не знаю, что сказать, а от меня непременно требуют, чтобы я что-то сказал, обычно я говорю первое, что приходит в голову. Я увидел на окне пакет молока и сказал:
— Ко мне с утра приходила корова.
— Корова?! – опешила Людмила Викторовна.
— В пятнах. Она поднялась на восьмой этаж. И я просто не мог уйти, с ней не поговорив, понимаете?
— Как корова могла подняться на восьмой этаж?
— Я тоже ее об этом спросил.
— И что же она ответила?
— С трудом.
С утра у меня болел живот. Но кому это интересно? Не буду же я об этом рассказывать направо и налево. Тем более что Саша как раз смотрела в мою сторону. Саша, которую я когда-нибудь позову покататься со мной на мопеде. Чтобы она сидела сзади, и ее волосы развевались из-под шлема… Когда у меня будет мопед… Года через четыре… Может быть.
— Не надоело быть шутом?! – рассердилась Людмила Викторовна. — Твою бы фантазию, да в мирных целях! Написал бы лучше про Пушкина!
— Вы хотите, чтобы я сочинил какую-нибудь историю про Пушкина?!
— Нет-нет. Не хочу.
— То есть вы не хотите, чтобы я делал домашнее задание?!
— Не хочу! То есть хочу! Ты должен делать домашнее задание, но по-человечески.
— Как это по-человечески?
— Без родителей не возвращайся! – у Людмилы Викторовны в очередной раз «лопнуло терпение». На самом деле, она просто не знала, что еще сказать.
А это значило, что у меня появилось несколько свободных дней.
В прошлый раз мама сказала, что ей надоело ходить в школу и пусть идет папа. А папа сказал, что ему тем более надоело. Так что стоило погулять несколько дней, чтобы в школе заволновались и спросили у мамы с папой напрямик, кто из них больше не хочет ходить в школу. Ну, а дальше будет серьезный разговор, почему же я ничего не сказал родителям. С взрослыми ужасно сложно: вечно они не знают, чего хотят. То они не хотят идти в школу, то ругаются, что их в школу не позвали. Виноваты оказываются, конечно, дети. Бедные дети.

Когда выгоняют из школы, в первый момент чувствуешь себя омерзительно.
Потому что, когда тебя выгоняют, не важно даже откуда и за что, это обидно.
А во второй — получше.
Потому что, выгнали и выгнали. Что ж теперь делать…
Идти было некуда, и я шел, стараясь не наступать на черточки на асфальте. Я не знаю, почему на них нельзя наступать. Почему-то мне кажется, что нельзя. Иногда черточек было много, и надо было перепрыгивать.
— Смотри, куда прешь! – я прыгнул и влетел в чей-то огромный живот.
— Извините.
– Вести себя не умеют! Куда родители смотрят?! – не унимался толстяк.
Мне иногда кажется, что я всех раздражаю.
Надо было срочно куда-нибудь деться. И я пошел в парк.
Мы там часто гуляли с мамой, когда со мной еще надо было гулять. Зимой – на санках. Там есть овраг, куда можно скатиться. Весной там здорово кормить уток, гонять голубей и пускать кораблики. А осенью созревают яблоки. Правда, туда сразу набегают бабушки с пакетами. Бабушки обтрясывают яблони и потом продают яблоки у метро. Так что яблок остается мало. И на самом верху.
В парк уже пришла осень. Трава была мокрая.
Я сел под дерево и стал жевать кислое-прекислое яблоко.
Учебный год только начался, а меня выгнали уже во второй раз. Не то, чтобы я был хулиганом или безобразно учился. Но просто постоянно что-то случалось, и меня выгоняли. Папа говорит: «жизнь тебя совершенно ничему не учит». Но папа не прав. Жизнь меня, определенно, учит. Например: «если не хочешь, чтобы тебя выгнали из школы – не говори о коровах»… Но коровы тут ни при чем. Просто я понял: есть люди, совершенно не приспособленные для того, чтобы постоянно ходить в школу.
И тут мне на голову УПАЛО.
Я подумал яблоко. А оказалось — ботинок.
Коричневый. Левый.
Я задрал голову.
В ветвях что-то темнело.
Почти на самой верхушке спал человек.
Я заткнул ботинок за пояс и полез на дерево.
— Это ваш ботинок?
Ответа не последовало и я пристроил ботинок рядом со спящим. Но не успел слезть, как ботинок свалился снова.
Вслед за ботинком мне на голову посыпались: сумка, зонтик и второй ботинок.
Я собрал вещи в кучу: «Проснется, мимо не пройдет».
Интересно, удобно ли ему там на дереве?
Наверное, я его все-таки разбудил, потому что наверху завозились, а потом сказали:
— Хочу есть!
— Сегодня твоя очередь идти за продуктами, — откликнулось соседнее дерево.
«Их тут стая», — подумал я и стал разглядывать соседнее дерево.
— У меня куда-то делись ботинки, — сообщило первое дерево. – Сходи сегодня ты. А завтра – я. К тому же у нас, кажется, кончились деньги.
— Меня вполне устраивают на завтрак яблоки, — заявило соседнее дерево. – А ботинки, наверняка, опять свалились.
— Сам знаю.
Человек на дереве встал в полный рост, потянулся, странно поднял руки, взмахнул ими, будто стараясь удержать равновесие, качнулся и … спланировал вниз.
— Здесь мои ботинки не пробегали? – мрачно осведомился он.
Я настолько опешил, что просто протянул ему ботинки, сумку и зонтик.
— Тут что, гардероб? – удивился человек.
Я совсем не знал, что ответить и кивнул.
С соседнего дерева слетела вторая тень.
Они оказались моими ровесниками. Девочка и мальчик. Худенькие, «невесомые». Зато руки и плечи были могучими. Некоторое время они стояли и молча на меня смотрели.
— Скажи, пожалуйста, где здесь выход к морю? – наконец, прервала молчание девочка.
«О каком море идет речь? – подумал я. — Балтийское – далеко. Черное – еще дальше.
— Молчит и молчит, — пожал плечами мальчик.
— Я молчу потому, что не знаю, где выход к морю. В Москве нет моря.
— Совсем нет?! – удивилась девочка.
– Да быть такого не может! – фыркнул мальчик. — Никто и никогда не стал бы строить город, не будь у него выгодного экономического положения и пересечения морских торговых путей. Где-то должен быть выход к морю.
— Тем не менее, нет!
— Как же вы живете?!
— Каждый выходит из этого положения как может. У меня, например, есть собственный выход к морю — в дальней комнате. Если на закате сидеть и смотреть на небо, прищурив глаза, то можно подумать, что небо где-то кончается, и начинается море.
— Но моря там нет?
— Мне кажется, есть.
Мальчик хмыкнул, а девочка сообщила:
— Нас зовут Вермишель.
— В смысле макароны?
— В смысле Веро и Мишель, — сердито пояснил мальчик. — Что тут странного?
— Ничего. А я Дрю. То есть Андрей, Андрюха. Мне больше нравится Дрю.
— И правильно! – одобрил Мишель. – Потому что у вас тут все Андреи. Надо же как-то отличаться.
— Ну не все.
— Да почти все. Андрей Болконский, Андрей Первозванный и все остальные тоже Андреи…
Я решил оставить пока этот скользкий вопрос.
— Послушайте, а как вы летаете? – спросил я.
— Мы не летаем! – отрезал Мишель.
— Но я же видел!
— Показалось!
— Да ладно. Он, вроде, нормальный, — вмешалась Веро. – Просто бабушка нам не велела летать. Говорила, что здесь этого не любят. Правда, она уехала отсюда давным-давно. Может, с тех пор все изменилось.
— Вряд ли, — Мишель был мрачен. – Я есть хочу. И надо решать вопрос с одеждой.
— Так, может, он нам и поможет? Ведь ты нам поможешь?
Я быстро-быстро закивал.
Мне очень не хотелось, чтобы эти двое просто улетели. Улетели без меня.
— Мы ищем дом. С лепниной, серый с белым. Подъезд огромный, со скрипучей дверью, — Веро говорила это как заклинание, чуть раскачиваясь. — Зеленый двор и посредине три березы. Качели, клумба, маленький забор. Проветривается чей-то коврик. Ворчит о чем-то дворник. Сгребает листья без конца. Двор пахнет морем, может быть, рекой. А на березе — рыжий кот. Урчит как трактор. И если ты ему в глаза заглянешь, как будто жизнь свою увидишь…
— Вы там когда-то жили? – спросил я, когда она умолкла.
— Там жила наша бабушка.
— Мне кажется, в Москве таких дворов много.
— Я же говорил, он не поймет, — глядя в сторону, сказал Мишель.
— Конечно, он один такой, — поспешил я исправиться. – Но его все равно будет непросто найти.
— Для начала нам надо что-то где-то достать из одежды, чтобы не выделяться, понимаешь?- продолжала Веро.
Я совершенно ничего не понимаю в одежде, но даже я заметил, что эти двое были одеты необычно, — будто для какого-нибудь торжественного случая. Шелковая рубашка выглядывала из-под бархатной куртки Мишеля, вышитая блузка Веро дополняла сарафан из парчи.
— Я могу одолжить тебе свою одежду, — предложил я. — Мы приблизительно одного размера. – Мишель смерил меня взглядом. – А для Веро что-нибудь придумаем. Веро – это ведь Вероника?
— Мне нравится Веро.
— Как скажешь. А вы откуда?
— Оттуда, – и Мишель махнул рукой.
— А там что?
— Там – это Там. Там — не здесь.
— Там – не здесь, — эхом откликнулся я.
Там дети летают и спят на деревьях. Впрочем, они спят на деревьях не только там, но и здесь… Их не выгоняют из школы. На завтрак у них яблоки из городского сада. Иногда так хочется быть откуда-нибудь оттуда.
— Ну что, пошли?
Мы направились к выходу из парка. Куда бы их отвести? – раздумывал я.
— Не смей! – вдруг крикнула Веро.
Только сейчас я заметил, что Мишель то поднимал, то опускал руки.
— Я не привык так медленно, — проворчал Мишель.
— Мы не должны летать! — еще строже сказала Веро. – К тому же мы теперь не одни.
— Я хочу есть. А Дрю мы вдвоем могли бы поднять. К тому же сейчас вообще никого нет.
Вокруг и вправду было безлюдно.
— Последний раз, — строго сказала Веро.
Но я понял, что и она не прочь ускорить путешествие.
— Хватайся, Дрю!
Едва я уцепился, они взлетели. И мгновенно набрали высоту.
Ноги болтались совсем без дела, тело тянуло вниз, а в животе что-то ухало. А внизу… Деревья сливались в огромные пестрые пятна, дома казались большими разноцветными кубиками, а люди — муравьями. Муравьи что-то кричали, махали руками. Мне вдруг ужасно захотелось крикнуть им что-нибудь.
— А-а-а! Я лечу!
Веро и Мишель захохотали.
Наверное, мой рюкзак был не до конца закрыт, потому что вдруг оттуда вывались тетрадки.
— Ой!
Некоторые тетрадки ныряли вниз, другие раскрывались и планировали.
Веро и Мишель сделали вираж, и я оказался вниз головой, и из меня посыпались деньги, ключи, а из рюкзака выпало все, что там оставалось…
— Соблюдайте правила небесного передвижения! Не роняйте тяжелые предметы! — выкрикивал Мишель.
— К вечеру возможны осадки, книжки и тетрадки, — хохотала Веро.
Я подумал, что, наверное, стоит спуститься, подобрать тетрадки и вообще все, что упало, или хотя бы что-нибудь. Но вдруг закричал:
— Я бегу по небу! Ааааааааааа! И мне все равно!
Я подумал, что когда тебя выгоняют из школы, иногда это оказывается очень кстати. И я готов был искать какой угодно двор и каких угодно котов, лишь бы все это длилось.

2 Собаки, милиционеры и манекены

— У меня штаны спадают, — сообщил Мишель.
И я вдруг понял, что спадаю вместе со штанами – я держался за ремень.
— Снижаемся! – скомандовала Веро.
Быстро приблизились дома, деревья, машины и асфальт.
Когда мы спустились на тротуар, движение на маленькой улице встало. Мне некоторое время не удавалось встать на ноги, я все не мог сообразить, где верх, где низ.
— На нас смотрят. Делайте вид, что так оно и должно быть, — скомандовала Веро.
— Без тебя никто бы не знал, что и делать, — заворчал Мишель.
— Я не тебе, а Дрю.
Веро помахала ручкой водителям:
— Спасибо за внимание.
Моторы снова заурчали. Машины попытались дивнуться, но посереди дороги стоял черный Мерседес. Водитель Мерседеса деловито вылез из машины и направился к нам.
— Скажите мне, что это было? – водитель волновался и размахивал руками, изображая полет. — Вы летали или мне показалось?
— Конечно, показалось, — заторопилась Веро.
— Вы ангелы?
— Да какие мы ангелы, — рассмеялась Веро.
— Демоны? – не унимался человек.
— Ангелы, демоны, что за глупости вы говорите? – Веро его совершенно не боялась.
Машины гудели, требуя дорогу.
– Скорее бегите, вам гудят, вы никому не даете проехать своей машиной.
Водитель бросился к своему автомобилю.
— Какой-то скользкий тип! – Веро дернула плечом.
В типе из Мерседеса, я сразу окрестил его делец, и вправду было что-то отталкивающее – то ли вертлявость, то ли колючие глаза.
— Быстро уходим! И больше никаких полетов, — скомандовала Веро.
Мы пошли.
И я понял, что ходить гораздо менее интересно, чем летать. Я шел, подпрыгивая, пробуя, не получится ли как-нибудь взлететь. А Мишель все время поскуливал:
– Есть хочу, есть хочу.
— Потерпи, потерпи, — вторила ему Веро.
Получалось не так уж быстро.
— Горячие собаки, горячие собаки! – вдруг завопил Мишель.
Я не увидел никаких собак. Ни горячих, ни холодных.
— Дрю, у тебя есть хоть немного денег?
— Сейчас посмотрю. Вот: немного осталось.
— Отлично. Пошли.
Тут я наткнулся глазами на вывеску «Хотдоги».
Веро и Мишель уже бежали к ларьку.
— Вам с горчицей или майонезом?- осведомилась продавщица.
— Ни с чем! Собакам вредно и то и другое.
Продавщица засмеялась.
Мы схватили по сосиске в булке. Я, оказывается, тоже хотел есть.
Мишель уже раскрыл-было рот, а потом уставился на свою булку:
— Собак придется отпустить, — грустно сказал он, затем сел на корточки и сказал:
— Беги, дорогой!
Сосиска покатилась в траву.
Рядом присела Веро.
— Но ведь это не настоящие собаки! – я не ожидал такого. — Это так называется. Просто слово.
— Придется отпустить хотя бы слово, раз мы не можем отпустить животных, — Веро отпустила на травку и свою сосиску.
Мне не хотелось расставаться со своей теплой собакой. Мама редко и неохотно покупала фастфуд, — у нее на этот счет были твердые правила. Но Вермишель глянули на меня так строго, что я присел на газон, раскрыл свою булку и покорно сказал:
— Иди, поиграй с другими.
Сосиски завозились в траве.
— А ты говоришь, слово.
Внезапно стало темно.
— Что здесь происходит? – оказывается, над нами навис милиционер.
Милиционер строго хмурил брови.
— Мы выпустили теплых собак, — поделилась Веро.
Милиционер склонил голову на бок как канарейка, будто осмысливая услышанное, и задал другой вопрос:
— Почему вы не в школе?
— Что вы имеете в виду? – удивилась Веро. — Если вы говорите о том, что мы не учимся, то это не так. Мы чему-нибудь учимся каждую минуту. Согласитесь, для того, чтобы учиться не обязательно ходить в школу.
— А меня выгнали. Потому …- сказал я, но милиционер нахмурился еще больше.
— Ваши документы!?
— Зачем вам мои документы? – удивился Мишель. – Если бы они у меня были, они были бы нужны мне самому. Во всяком случае, нужнее, чем вам. Но у меня их даже нет.
— А даже если бы и были, зачем бы нам их носить с собой?
Милиционер помолчал, а потом спросил снова:
— Что здесь происходит?
— Наверное, мы как-то не так отвечаем на ваши вопросы, — огорчилась Веро. – Давайте я попробую еще что-нибудь рассказать. До того, как выпустить собак, мы немножко полетали, а до этого — размышляли о странной истории города, который смог стать столицей, несмотря на невыгодное географическое положение и отсутствие морских торговых путей…
Немигающие глаза милиционера остановились на мне:
— Почему вы не в школе?
— Наш разговор пошел по кругу. Мы уже отвечали на этот вопрос. Я точно помню.
— Что здесь происходит!? – не унимался милиционер.
— А если ему не отвечать. Интересно, что будет? – шепнул Мишель.
Мы молча на него уставились.
Милиционер оказался в затруднении, но быстро нашелся:
— Я спрашиваю, что здесь происходит?!
Мы продолжали молчать, глядя ему в глаза.
— Почему вы не в школе? – повысил голос милиционер. – И где ваши документы!?
— У вас слишком много вопросов. А у нас слишком мало ответов, — покачала головой Веро. – Я предложила бы вам ограничиться одним вопросом. Причем таким, на который вы сами знаете ответ. И тогда как только вам захочется задать вопрос, вы сразу получите ответ.
Милиционер задумался.
— Пошли отсюда? – предложил Мишель.
— Что здесь происходит?! – услышали мы вдогонку.
— Одежда! Бабушка была права: не выделяться! – сказала Веро. — Здесь нельзя выделяться.
Мы как раз подошли к огромному магазину.

— Это очень дорогой магазин, – сказал я.
— Неважно, — Мишель небрежно махнул рукой.
— Пойдем?
— Я вас здесь подожду.
В таких магазинах мне вечно становится не по себе от разлюбезных продавцов, которые набрасываются и предлагают, предлагают, предлагают, до тех пор, пока становится неудобно что-нибудь не купить.
— Мы скоро, — Веро махнула рукой, и Вермишель нырнули внутрь магазина.
А я уселся на лавочку и стал ждать.
Витрины заманивали покупателей и обещали сделать их довольными и удачливыми, как манекены, которые уже успели приодеться в этом магазине и были безмятежно счастливы.
Вдруг из-за одного манекена выглянул другой. Выглянул и тут же скрылся.
Я решил, что померещилось.
Но в следующее мгновение счастливый манекен оказался голым. А еще через мгновение ему на плечи накинули … бархатную куртку.
И куртка эта была мне определенно знакомой.
Это была куртка Мишеля.
Я подошел поближе.
Мои новые друзья сновали туда-сюда за стеклом.
Мишель уже был в новых джинсах. Веро…
Веро заметила меня и стала жестикулировать.
Я, как завороженный, следил за ее руками. Веро сердилась. Она хотела что-то сказать.
— Отвернись, — наконец, понял я.
Ах, да, они же переодеваются.
— Вот так дела! Твои новые друзья воруют одежду в магазине, — зазвучал неприятный голос в голове. Впрочем, его тут же перебил более приятный: — Ну, положим, не воруют, а меняют на свою…
— Ну все, пошли, — услышал он, наконец, за спиной.
Перед ним стояли переодетые Вермишель.
— С каждым разом одежда все хуже и хуже! – недовольно сообщила Веро.
— Это же воровство, — мне, конечно, не хотелось с ними ссориться, но от их поступков мне было как-то неуютно. Я ведь был как бы с ними заодно.
— При чем тут воровство?! Мы непременно вернем эту одежду, когда полетим обратно. Нам она точно не нужна. Мы запомнили, где находится этот магазин, также как и предыдущий, и предпредыдущий. В результате, все останутся при своих штанах. А я, в конце концов, надену свою одежду, по которой уже соскучилась.
— Ты хочешь сказать, что проделываете это не в первый раз.
— Пошли отсюда скорее.
— Эй — эй, — вы куда?! – в дверях магазина показался огромный охранник. — Это наши выставочные экземпляры! Если вы хотите купить, вам следует пройти в зал и выбрать подходящий размер, затем…
— Мы не хотим их купить, — сообщила Веро.
— Тогда верните на место!
— Мы хотим их одолжить на время, а ваши манекены пока поносят нашу одежду. Идет?
— Идет! – кивнул-было охранник, но потом спохватился и замотал головой: — Нет! Совсем не идет!
Охранник вдруг достал свисток и засвистел.
Веро тоже достала свисток и засвистела.
Некоторое время они яростно свистели, глядя друг на друга.
— Так дело не пойдет! – рявкнул охранник, наконец, перестав свистеть.
— Да! Мне тоже не особо нравится эта музыка, — согласилась Веро.
Охранник с угрожающим видом двинулся прямо на нас.
— Бежим! – скомандовал Мишель.
И мы побежали со всех ног.
— Стойте! – неслось и в спину.
— Лететь нельзя! – говорила тем временем Веро.
— Почему? – Мишель уже взлетал.
— Потому что тогда нас точно найдут. В городе не так-то много летающих. А среди летающих не так-то много детей. А среди летающих детей не так-то много тех, кто ходит в одежде этого магазина.
— Я и не подумал, — Мишель даже остановился.
— Бегом! – рявкнула Веро.
Веро и Мишель явно не привыкли бегать. Охранник уже пыхтел нам в спины.
— Троллейбус! – крикнула Веро.
Троллейбус отходил от остановки.
Я успел подумать, что что-то с этим троллейбусом не так.
— Запрыгивайте быстрее, — махнул рукой водитель, и мы оказалась внутри.
Двери захлопнулись.
Веро улыбнулась охраннику и махала ему рукой, пока тот не отстал.
— Следующая остановка… — тем временем объявил водитель. — Не знаю, будет ли…
Кто не вышел, я не виноват!

3. Троллейбус сам по себе

Пассажиров в троллейбусе было всего двое: дремлющая старушка и бледный господин, который нервно озирался по сторонам.
Мы уселись на переднем сиденье и некоторое время просто ехали. А потом я решил выяснить куда.
— Вы не подскажите, какой это номер? – спросил я, оглянувшись.
— Маршрут Б, – мрачно ответил нервный господин.
— Вы ошибаетесь, Букашка здесь не ходит! – сказал я как можно вежливее.
— Я тоже так думал, — кивнул господин. – А что толку?
— Я сейчас у водителя спрошу, — решил я.
Троллейбус потряхивало, и я с трудом добрался до кабины водителя.
— Скажите, по какому маршруту идет этот троллейбус?
— Вы можете сесть на любой троллейбус и кататься по маршрутуТуда-сюда. Туда-сюда. С утра до вечера, — сообщил водитель. — А попробуйте-ка вы сесть в троллейбус и поехать без маршрута. Мало кому удается.
С этим сложно было не согласиться.
— Да и в голову никому не приходит, – продолжал водитель. — Мне бы тоже не пришло.
Только тут я понял, что троллейбус и впрямь странный. На улице, по которой мы ехали, не было даже троллейбусных проводов.
— Так ведь, кажется, пришло.
— Я думаю, все дело в лошади, — задумчиво сообщил водитель.
— В чем? В ком?
— В лошади.
Она шла по тротуару. Прекрасная чалая лошадка. Троллейбус поравнялся с ней, притормозил и поехал еле-еле. Лошадка отдохнула и перешла на рысь, и троллейбус ускорился. Мы стали пропускать остановки…
— Прошу заметить, пассажиры были против! – крикнул бледный господин.
— Пассажиры стали кричать: «вы не туда едете». А я и не обещал, что мы поедем туда. Я так и сказал им: «Я вам ничего не обещал. Но если хотите, ловите свой шанс! Вы можете прокатиться по маршруту, когда захотите. А без маршрута, быть может, это ваша единственная возможность!» Но они возражали и хватались, кто за ручку двери, кто за сердце. Наконец, мне это надоело, и я объявил официально: «Выпрыгивайте! Троллейбус и далее следует без маршрута!» Все выпрыгнули, и остался только этот, самый стойкий, — водитель кивнул в сторону бледного господина. — Он молодцом, хоть и выглядит неважно. Но ничего, еще прокатится, проветрится и порозовеет. Да, и бабушка осталась. Но я не уверен, что она в курсе того, что происходит вокруг, — бабушка по-прежнему безмятежно дремала. — Кстати, хочу вас сразу предупредить: я не знаю дорогу назад.
— Осторожно, смотрите на дорогу! – я не на шутку перепугался. Впереди маячил строительный котлован.
— Отлично! – водитель радостно подался вперед. — Всем держаться за сиденья. Мы прыгаем!
Мы вцепились в сидения как клещами.
— О! Это самое страшное! – застонал бледный господин. – Он сумасшедший! Остановите его!
В этот момент троллейбус ускорился, передние колеса оторвались от земли, потом задние. Троллейбус сильно тряхнуло, затем шмякнуло. И вот уже яма сталась позади.
— Получилось! – удовлетворенно сообщил водитель
— И уже не в первый раз, — простонал бледный господин.
Вермишель зааплодировали. Троллейбусная история, похоже, их очень занимала.
Я, глядя на них, тоже решил делать вид, что все в порядке. Троллейбус гоняется за лошадью и прыгает через ямы: в Москве это обычное дело.
— Мы остановились на том, что ехали за лошадью, — продолжал как ни в чем ни бывало водитель. — А потом лошадка свернула в переулок. Я подумал, что у нас не получится за ней. Но попробовал, на всякий случай. Ведь никогда не поздно, наконец, свернуть. И получилось: мы свернули за ней. Хотя в переулке даже проводов не было.
— Зачем вам лошадь?
— Что за глупый вопрос! Зачем вам этот воздух, зачем вам это солнце? Зачем? Я тоже не знаю. Нужна! Лошадь – это прекрасно! Гораздо лучше, чем троллейбус. Я мечтал в детстве быть наездником. Скакать галопом и рысью. И я представил, что мой троллейбус – лошадь. Большая и длинная лошадь.
— Вы сумасшедший! – подал голос бледный господин.
— Вы не представляете себе, как это каждый день ехать по одному и тому же маршруту. День за днем. Год за годом…
— Это даже не так плохо, что он бесцельно блуждает по городу, — заметила Веро.
— У нас больше шансов найти, – кивнул Мишель.
— Что найти?
— То, что мы ищем.
— А что вы ищете? – заинтересовался водитель.
Веро и Мишель рассказали про дом и двор. Мне кажется, слово в слово, как и мне.
— Таких домов в Москве миллион! – встрял бледный господин.
— Нет, что вы, быть не может! – возмутился Мишель.
— Он один такой! – поддержала брата Веро.
И тут я спросил:
— Я не могу понять, почему вы не спросили у бабушки адрес, где ее дом и двор. Нет. Я ничего не говорю. Это даже здорово искать самим, но…
— Тогда нам было неинтересно.
— А сейчас?
Веро некоторое время молчала. А когда заговорила, голос ее звучал совсем по-другому:
— А сейчас наша бабушка умирает.
— Как?!
— От любви.
— Что, правда, что ли?
— «Когда долго живешь на свете, рано или поздно надо от чего-то умирать. Я предпочитаю умирать от любви», — так она нам сказала. Мы сначала посмеялись, но она и правда стала таять на глазах. Мы позвали разных врачей. И врачи разводят руками. Тогда мы стали выяснять, что за любовь. Оказалось, какой-то Петя. Он жил когда-то в бабушкином дворе.
— Я знаю этот двор! – вдруг в микрофон сказал водитель. – Мигом довезу. Только это в другую сторону.
Троллейбус сделал вираж.
— Опять! Только не это! Я не выдержу! Меня тошнит, — залепетал мрачный гражданин и побелел еще больше.
Мне показалось, что ему и вправду нехорошо.
— Давайте его выпустим, — предложил я.
— Кого? Если бы он хотел слезть, давно бы слез. У него была такая возможность, — возразил водитель. – Думаю, он наслаждается путешествием.
Бледный господин застонал.
— Пощадите! Когда вы сказали всем выпрыгивать, я не смог. Меня так укачало, что мне не удалось даже встать на ноги.
Троллейбус поехал медленнее. Водитель был разочарован:
— Я думал, вам нравится кататься со мной в моей букашке. Хотя, раз теперь у меня есть дети, выпрыгивайте.
— Опять выпрыгивайте! Я не могу встать.
— Давайте его выпустим, — взмолилась Веро.
Водитель неохотно остановился.
— Помогите! – простонал господин.
Я подставил ему плечо. И господин с трудом поднялся на ноги. Он был тяжелый.
— Спасибо! Спасибо. Где я?
— Может, довезем вас до ближайшего метро? – мне было его жалко и я хотел, как лучше. Но господин завопил:
— Нет-нет, спасибо. Я сам!
Он заторопился и, наконец, вывалился из троллейбуса.
— Не забывайте нас! – крикнул водитель.
— Вас, пожалуй, забудешь, — закивал бледный господин.
И троллейбус снова стал набирать ход.
Тут проснулась бабушка
— Мы что, приехали? – она с интересом огляделась по сторонам.
Троллейбус долго кружил по переулкам и, наконец, встал напротив подворотни.
— Вот! – торжественно объявил водитель. – Дальше пешком.
Мы все, включая водителя и бабушку, высыпали из троллейбуса и прошли под арку. Нам открылся огромный двор.
Из-под арки с улицы долетали гудки, скрежетание машин, визг тормозов. А во дворе было тихо, пахло осенью.
— Ну, что я говорил? – радовался водитель.
Веро и Мишель молча разглядывали двор.
Я смотрел то на одного, то на другую.
— Нет! – решительно сказал Мишель. – Не он!
— Ну почему? Ну почему не он? – водитель чуть не заплакал.
— Дом желтенький. Берез четыре! И нет кота.
Водитель не намерен был так просто сдаваться:
— Вы придираетесь. Все остальное совпадает – листва и дворник.
— Кота могу принести! – предложила старушка.
Мы постояли молча.
— Ладно, тогда я вам покажу еще один двор, – предложил водитель.
— Заедем за котом? – встрепенулась бабушка. – На всякий случай?
Троллейбус тронулся.
На этот раз все ехали молча, кроме бабушки, которая тарахтела:
— Кот отличный. Рыжий, ленивый.
Водитель резко вертел баранку, будто был обижен.
А мы подпрыгивали на ухабах.
Троллейбус вылетел на площадь и встал. Площадь была запружена народом.
— О нет! – схватился за голову водитель. – Сегодня через площадь не проехать. Опять какой-то праздник! Идите дальше сами. Вам через площадь и направо в переулок.

4. Праздник

Площадь была заполнена до краев. И народ все прибывал.
Из репродукторов лилось бравурное веселье, многократно умноженное эхом. Над площадью возвышлась трибуна с огромным экраном, на котором подпрыгивали и пели. Толпа ритмично колыхалась, приплясывала, свистела и одновременно что-то ела и пила. Вокруг валялись бутылки, жестянки, коробки, оберточная бумага.
— Скажите, здесь скоро все закончится?
— Все только начинается! – весело крикнули из толпы. – Давайте к нам.
Какой-то парень, пробегая, с улюлюканьем надел на Мишеля клоунскую шляпу. Мишель, глупо улыбаясь, стянул ее и нерешительно мял в руках. Нам призывно махали руками. И мне вдруг захотелось быть среди них – хохочущих и танцуюших.
— Сосредоточьтесь! – одернула нас Веро. — У нас нет времени. Нам надо на ту сторону.
По краю площади стояло ограждение, около которого, временами пританцовывая, прохаживались серые верзилы с дубинками.
— Встречаемся с той стороны! – скомандовала Веро и нырнула под ограждение.
За ней – Мишель. И я.
Я врезался в танцующую, подпрыгивающую толпу и стал протискиваться вперед. Меня дергали, пихали, толкали, наступали на ноги. Кто-то хохотал и визжал мне прямо в уши. А когда меня облили чем-то липким, я понял, что больше не могу.
Мне вдруг захотелось срочно отсюда выбраться. Я охотно повернул бы назад… если бы знал, где этот зад. Повертевшись на месте и поймав несколько затрещин и пинков, я встал на четвереньки и полез на просвет. Немного усилий, отдавленная рука и я увидел друзей.
Они выбрались, видимо, незадолго до меня.
— Ну, и видок! – захохотала Веро.
— Как хотите, я туда больше не полезу, — мрачно объявил Мишель.
— Мы так никуда не попадем, только потеряемся, — согласилась Веро. — Может, попробуем обратиться к охранникам, — Веро кивнула на серого человека, который маялся у ограждения. – Все равно им делать нечего, может, проведут.
И она обратилась к серому:
— Как бы нам попасть на ту сторону?
— Только по воздуху, — усмехнулся охранник.
— Веро, ты видишь, тут официально разрешают летать! – обрадовался Мишель.
— Ну, конечно, — хмыкнула Веро и опять обратилась к серому. — Скажите, здесь летать можно?
— Летите, голуби, летите! – сказал человек и захохотал, очень довольный своей шуткой.
— Может, как-нибудь незаметно. Короткими перелетами, — ныл Мишель.
Веро хмурилась.
— Стойте! – вдруг раздалось совсем рядом. – Я вас догнал.
Мы разом обернулись. К нам спешил делец из Мерседеса.
— Только его нам тут не хватало! Вперед! – решила Веро.
И, подхватив меня, Вермишель взлетели.
— Стойте! Куда?! У меня к вам коммерческое предложение! – неслось нам вдогонку.
— И как он нас нашел?
— Наверное, он все время ехал за троллейбусом.
— Это мне совсем не нравится. Не знаю, почему, но он мне совсем не нравится.
— А мне не нравится, что на нас смотрят. Садись!
— Куда?
Под нами колыхалась толпа.
— Да вон посередине торчит что-то.
Посереди площади, совсем рядом с эстрадой, торчал многоступенчатый раскидистый памятник. На центральной колонне высился задумчивый каменный исполин с кепкой в руке, вокруг колонны у его ног толпились бронзовые фигуры поменьше с винтовками. Фигурам указывала путь решительная дама в развевающемся плаще.
— Я, пожалуй, не буду спускаться вниз, — решил Мишель, устраиваясь у ног исполина.
Я приземлился прямо на руку решительной даме, указывающей путь. Веро пристроилась на ее бронзовый плащ.
Мы были чуть выше эстрады. Вдруг музыка стала тише.
— А сейчас мы объявляем конкурс! — закричал человек на эстраде и стал высматривать кого-то в толпе. – О! Я уже вижу участников нашего следующего конкурса, — сообщил он.
— Куда это он смотрит? – забеспокоилась Веро. — Мне кажется, он смотрит прямо на нас.
Человек не только смотрел на нас. Он указывал на нас рукой и бежал по эстраде прямо к нам. И теперь вся площадь смотрела прямо на нас.
— Вот молодцы! Братья-акробаты! Куда забрались!? – приветственно кричал он в микрофон. Площадь зааплодировала. — Вы откуда? – И он сунул нам микрофон.
— Оттуда, — Веро неопределенно махнула рукой.
— А я – оттуда! – крикнул ведущий и все вокруг засмеялись. – Что будете петь?
И он сунул микрофон прямо мне под нос.
— Кто будет петь? – услышал я свой жалобный голос.
— Ты! – сообщил ведущий, передразнивая мой голос. Вокруг засмеялись. – Ты со своими друзьями.
Встаньте поближе.
— Нам и здесь хорошо, — мой срывающийся голос потонул в смехе.
— Хорошо, давайте оттуда, — разрешил ведущий. — Кто начнет?
Тут я глянул на экран. И обнаружил себя. Я был огромный – в пол-экрана. Я не мог удержаться и высунул язык. Просто, чтобы проверить. Не знаю что проверить.
— Понятно, — сказал ведущий.
Народ вокруг просто заливался от смеха.
— Тогда вы, – ведущий протянул микрофон Веро и Мишель.
— Давай, Мишель! – скомандовала Веро.
— А что вы я-то? Чуть что, сразу я. Сама пой.
— У меня нет слуха. Пой! Он ведь просто так не отстанет. Легче спеть.
Но Мишель явно не хотел петь.
— Можно вопрос? – вдруг раздалось из толпы.
— Мне? – удивился ведущий.
— Нет! Им.
Теперь я разглядел пыльного цвета человека в очках и с зонтиком.
— Вы кто? – сурово спросила Веро.
— Я профессор, антрополог.
— Говорите! – разрешила Веро.
— Как вы летаете?
Над площадью повисла тишина. Ведущий поднес Мишелю микрофон.
— Я есть хочу, – вдруг поведал Мишель.
Площадь опять взорвалась.
— Как опять? – всплестнула руками Веро. — Ты же недавно ел.
— Опять хочу, — грустно кивнул Мишель.
— Дожили! Дети-то не кормленные. Вот времена-то настали, – вдруг запричитала какая-то бабушка в первых рядах. — Дети есть хотят. В мои – то времена дети вообще не ели.
— Как же они выжили, ваши дети? – не удержалась Веро.
— Как-как?! Мы их заставляли! — охотно откликнулась бабушка.
— Ну-ка срочно передайте сюда что-нибудь съестное! – скомандовал ведущий в микрофон.
Над толпой в нашу сторону поплыли какие-то бутерброды.
— Спасибо, спасибо, — Веро улыбалась во все стороны, принимая бутерброды и передавая их своему ненасытному брату.
— Ну что, теперь ты, наконец, будешь сыт?! – спросил ведущий.
Мишель быстро-быстро закивал головой.
— Тогда пой! А то будем еще кормить.
— У меня есть яблоко! — крикнул кто-то и в нас полетело яблоко. А потом какие-то конфеты и еще что-то, кажется, несъедобное.
Толпа улюлюкала и хохотала.
Мне стало страшно. Я хотел переменить положение, но рука, на которой я сидел, вдруг хрустнула и отломалась. Я едва не свалился на революционные штыки мрачных мужчин, но оттолкнулся от головы одного из них и запрыгнул на голову революционной женщины. Я даже ее бронзовую руку успел поймать и теперь крепко прижимал ее к себе.
— Хватайся! – услышал я голос Веро.
Я с трудом ухватился за Веро и Мишель. А руку от памятника зачем-то заткнул за пояс и придерживал ее ногами, хотя она была страшно тяжелая.
— Да брось ты этот обломок.
Толпа окружила нас. Ближе всех была бабушка. Почему-то она пыталась схватить меня за ногу. Я поджимал ноги, как мог, но она подпрыгивала.
— Скорее!
Веро и Мишель, наконец, взлетели.
— Зачем тебе этот обломок? Брось! Нам же тяжело.
Мы летели над живой площадью. И теперь руку от памятника точно нельзя было выпустить – она бы кого-нибудь убила.
Люди кричали, подпрыгивали, бросали в нас чем-то и хохотали, будто пьяные.
Вверх! Вверх! – закричал я.

5. Немного о правах крокодилов

— Я больше не могу! Я падаю! – крикнул Мишель.
Мы опустилась возле реки.
— Ты выкинешь когда-нибудь эту руку? – набросилась на меня Веро. — Мало того, что мы таскаем тебя, так еще половину какой-то бронзовой бабы.
Я обнаружил, что до сих пор прижимаю бронзовую руку к груди.
— Только кисть.
— Не возражай, — шепнул Мишель. – А то попадет еще больше.
Веро уже набирала воздух, чтобы продолжить, но я ее опредил:
— Как ты думаешь, куда ее положить, чтобы ее могли найти и приспособить на место?
— Мне все равно, куда ты ее денешь!
Я положил руку под чахлое деревце и мысленно пожелал руке, чтобы ее нашли и как-нибудь приделали обратно хозяйке. Потому что бесхозная рука не нужна никому.
— А ты! Разве можно говорить взрослым, что ты хочешь есть? – Веро повернулась к Мишелю.
— А что?
— Не знаю! Но каждый раз они сходят с ума. Из-за того, что ты хотел есть, нас чуть не съели самих.
— Мне кажется, полезно давать людям время от времени о тебе позаботиться.
— Вечно ты думаешь только о других!
Мишель ушел на берег реки, уселся на парапет и стал жевать бесконечные бутерброды, которые ему успели напихать на площади.
Солнце сидело на макушке огромного памятника. Нескладная фигура царя и мореплавателя высилась на маленьком кораблике, который в свою очередь громоздился на обломках других кораблей. Царь, казалось, только что подбросил шар солнца и застыл на время, а шар приземлился ему на голову.
Река убегала куда-то, как говорят, в Волгу, а по реке бежал теплоход, а по палубе теплохода бежали люди. И эти люди махали, что есть мочи и хохотали. И я что есть мочи замахал им в ответ и вдруг понял, что никогда мне не было так здорово, и так все равно, что будет дальше.
— А вы можете меня научить летать? – спросил я.
— Бабушка говорит: «можете не летать – не летайте», — проворчала Веро.
— А вы можете? – опять спросил я.
— Можем… Но не хотим.
Мы помолчали.
— Мне кажется, мы можем ее уже не застать, когда вернемся. А мы здесь. И Мишель вбил себе в голову, что найдет этого Петю. А я … не могла же я его отпустить одного.
Все разом изменилось. Река стала мрачной и серой. И теплоход уплыл куда-то, а с ним и беспечные люди. И только Мишель по-прежнему сидел на парапете, жевал бутерброды и рассматривал реку.
— Эй! Вы там сильно заняты? Смотрите! – крикнул Мишель.
Мы с Веро подошли поближе.
Мишель бросил в воду кусок хлеба.
Хлеб некоторое время держался на поверхности, затем вокруг него возник водоворот, а затем что-то вынырнуло и раз … снова исчезло в глубине.
— Ну-ка еще раз.
Со следующим куском все повторилось.
— Мне кажется, это крокодил.
— Откуда в Москве-реке крокодилы?
— Ну, может, кто-нибудь завел у себя дома, а потом крокодил подрос, окреп, и его выпустили в речку? Куда еще девать крокодила?
— Их там много.
— Тогда, каждый раз, когда кому-то надо избавиться от крокодила, его выпускали сюда.
Я подумал, что это ужасно безответственно по отношению к крокодилам. Вот так заводить, а потом – бросать на произвол судьбы, едва крокодил показал свою крокодилью сущность. Наверное, у Веро и Мишель мелькали похожие мысли, потому что Веро вдруг ласково позвала:
— Цып-цып-цып!
— Ты что? – я перепугался. – А если он и впрямь пойдет на твой зов.
— Мне кажется, крокодилам тоже иногда хочется ласки. Чтобы их называли «мой цыпленочек» и кормили с рук.
И тут один из крокодилов вылез и пошел прямо к Веро. Он склонил голову на бок, словно пытаясь понять, насколько серьезно Веро относится к своим словам.
— Давайте будем звать его Васенька, — предложил Мишель, у которого в глазах стояли слезы. А я мысленно обратился ко всем безответственным крокодилозаводчикам: «Не заводите крокодилов, если не можете с ними справиться».
— Наконец-то я вас поймал! – прогремело сзади.
Перед ними стоял почтенного вида незнакомец в форме.
— Следуйте за мной! – скомандовал он, повернулся и пошел.
Я понял, что мы попались, хотя еще не понял за что, и сделал несколько шагов за властным незнакомцем, как вдруг услышал голос Веро:
— Никуда мы за вами не пойдем!
— Как это не пойдете?!
— А зачем мы за вами пойдем?
— Как зачем? Мы составим протокол, – незнакомец растерялся.
— Нам не нужен протокол.
— Я знал, что их кто-то прикармливает! Знал.
— А что нам еще делать, если у вас крокодилы голодные?
— Тсс. Наличие крокодилов – секретная информация. Если туристы узнают, что в Москве – реке водятся крокодилы, они откажутся садиться на теплоходики. Поэтому столичное судоходство все отрицает.
— Тоже мне секретная информация! – фыркнула Веро. – Они к нам пришли сами. Не делайте из мухи слона. Вернее, не делайте из крокодила секрета.
Крокодилы выползли на набережную и с интересом переводили взгляд с Веро на человека-который-не-любит-крокодилов.
— А может, это вообще не крокодилы, — вдруг сказал Мишель.
— А кто же?!
— Может, это такие собаки. А что? Речные собачки.
Я посмотрел собачкам в глаза. Глаза были маленькие, а зубы у собачек были большие. Впрочем, Васенька, кажется, поверил, что он – собачка и щелкнул зубами, будто выкусывая блоху.
— Крокодилы мешают речному судоходству, пугают туристов, подвергают сомнению безопасность нашего района, вредят престижу города…
Он говорил так долго, что я, наконец, понял: все беды – от крокодилов.
— Так поговорите с крокодилами, может, они исправятся?
— Мы сделали уже все, что можно. Мы предложили им переселиться в зоопарк. Они отказываются! Мы просили их не выплывать в главный форватор. Поставили памятник царю и мореплавателю, чтобы их отпугивать.
— Ах, вот зачем я здесь стою! — Вдруг раздалось сверху. Оказалось, говорит сам памятник царю и мореплавателю. – Это унизительно для царя! – тем временем продолжал памятник. — А я-то думал, почему у меня такой корабль, что застрянет под первым же мостом?!
— О, Боже мой! Теперь у меня еще проблемы с памятником, — схватился за голову человек-который-не-любил-крокодилов.
— Переделайте мне корабль! – неслось сверху. – И определитесь, наконец, с ветром. У меня все флаги развеваются в разные стороны.
— Изложите свои претензии в письменном виде!
— Я знал, что все здесь бюрократы! – гремел тем временем, великан. – И я уже изложил! Что вы на это скажете?
Человек-который-не-любил-крокодилов молчал.
— Молчите?! Вам всем все равно! Вы равнодушные губители памятников… и крокодилов.
Крокодилы тем временем злобно подступали к своему губителю. Впереди всех шел Васенька.
— А что я могу? Ну что я могу? – оправдывался человек-который-не-любил-крокодилов, отступая.
— Человек сам не знает своих возможностей! – сердился царь.
Васенька лязгнул зубами, и человек-который-не-любил-крокодилов развернулся и быстро-быстро побежал.
— Вот бы мне такую собачку! – вздохнул Мишель.
Васенька вопросительно посмотрел на Мишеля.
— А куда ты его будешь девать, когда мы улетим, ведь он будет скучать без тебя, — назидательно спросила Веро.
Васенька загрустил.
— Простите нас. Мы не можем взять вас к себе, — оправдывалась Веро и пытаясь перевести разговор спросила: — Хотите, мы почитаем ваши претензии, царь?
— Не стоит тратить время. Вам надо искать двор. Кстати, мой вам совет: спросите у старожилов. Памятники очень красноречивы. Правда, половина из них давно выжила из ума, но с кем не бывает?
Царь махнул рукой в сторону садика за забором.
Впрочем, быть может, нам только показалось, что он махнул рукой. Из-за своей памятной неповоротливости царь смотрел совсем в другую сторону.

6 Красноречивые памятники

Мы с крокодилом Васенькой впереди двинулись в сторону садика за забором.
— Я вас снова догнал! – к нам бежал … тот самый вертлявый бизнесмен из Мерседеса. – Почему, почему вы от меня бегаете?
— Стойте! Стойте! – с другой стороны к нам спешил пыльный профессор-антрополог с площади.
— А вам что здесь надо? – бизнесмен из Мерседеса стал наступать на профессора.
— Я всю жизнь работал… У меня была гипотеза… Я нашел подтверждение… – бормотал профессор и просительно смотрел на нас.
— Но я их первый увидел! – рявкнул бизнесмен из Мерседеса.
— Это ничего не значит! Я преследую научные цели.
Вертлявый бизнесмен из мерседеса стал подступать к пыльному профессору, а профессор взял зонтик наперевес.

— Давайте пока навестим старожилов, — предложила Веро.
И мы, оглядываясь на почти дерущихся профессора и вертлявого, двинулись к воротам в сад. Васенька лег у входа.
— Проходите, — сказал служитель парка.
Под ногами зашуршал гравий.
— Здесь – новички, старожилы – там, – добавил служитель нам в спину.
Со всех сторон на нас смотрели глаза – бронзовые, каменные, известняковые. Одни памятники были суровы и сосредоточены, будто думали о будущем человечества. Другие, напротив, были легкомысленны и веселы. Как они уживаются, с такими разными характерами, — подумал я, затормозив рядом с бронзовой дамой с самоваром.
— Вы ко мне? – спросила дама
— Ээээ… нет…. Наверное, не к вам, – я помнил, что у бронзовых дам, временами, отваливаются руки и решил больше с ними не связываться.
— А к кому?
Мы не знали, к кому бы обратиться.
— Ко мне, ко мне – раздалось со всех сторон.
— Давайте не будем ссориться. К нам, — сказал кто-то примирительно.
— К нам пришли дети! Наконец-то. Настоящие дети!
— Наше будущее, — вставил кто-то с бородкой.
— Опять мы чье-то будущее! – всплеснула руками Веро. – Только отвлечешься, как кто-нибудь непременно тебя присваивает.
Но никто не обращал внимания на ее недовольство.
— К нам пришли. К нам пришли, — распевали на все голоса бронзовые и каменные, хмурые и радостные, лысые и гривастые, бородатые большевики и простые граждане.
— Мы пришли вас спросить про старую Москву, — пыталась прорваться Веро сквозь памятный восторг.
— Спрашивайте, молодежь, спрашивайте!
— Чем можем быть полезны?
— Мы уж решили, что совсем бесполезны. Ан, нет! Вот. Можем рассказать, засвидетельствовать, запротоколировать.
— Нет-нет! Не надо протоколировать. Мы ищем двор.
Веро рассказала про двор.
— Вот мы и пригодились!
— Вы знаете этот двор?
— Еще бы не знать!? Каждый уважающий себя памятник знает какой-нибудь двор.
— С котом?
— И с котом, и с собаками.
— А некоторые знают про площади и проспекты. Да! Не стоит упускать из виду проспекты!
— Нет-нет! Нам не нужны проспекты. Нам нужен двор. С дворником. Котом и тремя березами.
— Это форменное безобразие! – вдруг раздалось со стороны входа.
На дорожке показался небольшой памятник.
— Безобразие! Безобразие! – твердил памятник.
— Тс-тс, — зашипели на него со всех сторон.– Сейчас не время для скандалов. К нам пришли дети.
— Я тоже люблю детей. И что толку? Вот вы! Да вы! Вы бы не возмущались, если бы вас планировали переплавить в Есенина, — размахивал руками Владимир Ильич.
— Но, Владимир Ильич, вас же Ильичей и так много.
— Не так уж и много, – откликнулся хор, голосов пять.
Я стал разглядывать Владимира Ильича.
Конечно, ему не до чужих дворов. Я представил себе, как бы однажды проснулся и понял, что я больше совсем не я, а кто-то совсем другой. Ужас.
— Подумаешь, в Есенина, — вмешался, уже знакомый нам царь и мореплаватель, который наблюдал за всем происходящим через забор. — Я когда-то был Колумбом.
— Ну, Петя, ваш случай вообще особенный.
— Но ведь меня собираются посадить обратно, — не унимался Владимир Ильич. — А там Надежда Константиновна. Она ведь меня не признает.
— Не беспокойтесь, все уладится.
— Что я ей скажу? Извините, я посижу здесь до тех пор, пока все не уладится.
— Мой совет вам, друг мой: везде ищите положительные моменты. Вдруг Надежда Константиновна мечтала пообщаться с товарищем Есениным.
— Я очень уважаю товарища Есенина, — вдруг вступил усатый. — А вы, мои юные друзья?
— Да-да, мы тоже, — мы поспешно закивали.
Кто их знает, этих памятников, может, они обидятся, если мы не уважаем Есенина.
— Как славно он писал о детстве. Как там? – усатый задумался на мгновение, потом объявил: Детство
Счастливая пора
Очей очарование
— Я этого не писал! – крикнул, видимо, Есенин из глубины сада.
— Нет, это не он писал! Вы все перепутали.
— Какая разница. Ведь главное – поэзия.
— Уважаемые дети, будьте нашими шефами! – вдруг предложил памятник с усами и шляпой в руке.
— Что это значит? – Мишель сосредоточился.
— Вы должны приходить к нам, сажать цветы, счищать с нас грязь.
— Мы дадим вам лопаты и грабли. Мы будем устраивать для вас шефские концерты. Хотите, мы можем начать читать стихи прямо сейчас.
— Прочтите, пожалуйста, прочтите, — загалдели со всех сторон.
— Только если не длинные, — попросила Веро.
— Они не длинные, они революционные.
Усатый и со шляпой смотрел вдаль и проникновенно читал:

Кончилось наше время,
Кончилась наша власть
Живем на задворках истории
Сами себя стыдясь.

Стоим мы, нескладные дылды
Проржавели и мхом обросли.
Люди давно позабыли,
Что историю мы спасли.

— Не обижайтесь, Алексей Максимович, но стихи у вас не получались никогда.
Усы Алексея Максимовича горько поникли, а сам он, казалось, вот-вот заплачет.
— Зачем вы так? Памятники – они такие возвышенные, такие нестойкие.
— Ничего, ничего, — стал успокаивать Мишель Алексея Максимовича. – Нормальные стихи. Говорю вам как поэт поэту.
— И все-таки… — Веро решила все-таки выяснить про двор. — Вы не могли бы нам сказать, где тот двор, о котором мы говорили.
— Справок не даем! Справок не даем.
— Мы только потратили время, — расстроилась Веро.
— Да почему же зря? Зачем вам двор?! Живите здесь! У нас!
— У нас зелено и просторно.
Я понял, что так ничего здесь не узнаем. Истуканы они и есть истуканы.
— Ну, так мы пойдем? – предложила Веро. — Нам пора, Мишель.
Мишель уже держал Алексея Максимовича за шляпу и нашептывал ему что-то успокаивающее.
— Мой вам совет, дети, — сказал Алексей Максимович, — если вам надо что-то узнать про живой город, — спросите у собак.
Мы пошли прочь.

7. Вероятность стремится к нулю

У входа в сад нас поджидал Васенька. А также пыльный профессор и вертлявый бизнесмен из Мерседеса. Профессор расстроенно вытирал нос.
«Неужели они и вправду подрались с этим вертлявым?» – мелькнуло у меня в голове.
— Что вам нужно?! – строго спросила Веро.
Крокодил Васенька вышел чуть вперед.
— Дайте мне пять минут для презентации! – потребовал бизнесмен.
— Минута! – отрезала Веро.
Я в очередной раз удивился, как Веро умеет так разговаривать, что ее все слушаются, — и дети и взрослые.
— Я хотел вам предложить взаимовыгодное сотрудничество, — заторопился бизнесмен. — В области развлекательных перелетов над городом. Вы обеспечиваете прогулочные перелеты, я – клиентуру. 30 процентов – ваши, 70 – мои.
— Минута истекла! – сказала Веро.
— Каков будет ваш ответ?
— Отрицательный.
— Как так? – бизнесмен даже опешил. – Вы могли бы быть очень богаты. Я слышал, как у вас не хватало денег даже на сосиски в тесте. Подумайте, молодые люди. Я жду.
Бизнесмен скрестил руки на груди и встал посередине дороги.
— Пойдем, Васенька, — позвала Веро.
Мы хотели просто оставить бизнесмена в ожидании. Но Васенька лязгнул зубами.
— Не надо натравливать на меня своего крокодила! — забеспокоился бизнесмен.
— Васенька – наш друг и он не любит, когда за нами гоняются с сомнительными предложениями.
— Если вы меня не послушаете, вас ждут крупные неприятности! — бизнесмен перешел к угрозам.
Тогда Васенька снова щелкнул зубами и двинулся на бизнесмена.
Бизнесмен поспешно прыгнул в свой Мерседес.
– Подумайте, подумайте еще!

— А я? – услышали мы сзади голос профессора. – Послушайте, молодые люди. Я видел, как вы летели. Там, во время праздника. Я бежал за вами. И я вас нашел. Я всю жизнь изучаю эволюцию. Вы должны, вы просто обязаны уделить мне некоторое время. Я созову конференцию. У меня есть гипотезы…
— Профессор, вы ошиблись. Мы не летаем, — грустно сказала Веро.
— Но я же видел!
— Вам показалось. Там же все пьяные.
— Но я-то не пьян!? – в отчаяньи крикнул пыльный профессор.
Васенька развернулся на резкий звук и засеменил в сторону профессора.
— Нет! Я не занимаюсь рептилиями! – закричал профессор и быстро-быстро исчез вдали.
— И чего это все боятся Васеньку? – пожал плечами Мишель.

Васенька вскоре вернулся. Довольный собой.
И мы стали раздумывать, что делать дальше.
— Я же тебе говорила, что мы не найдем этого Петю, — сказала Веро.
Я терпеть не могу, когда мне говорят «Я же тебе говорила». Мишель, по-видимому, тоже. Потому что он сказал:
— Мы все делаем не так! Давно пора действовать. Мы ищем двор, значит надо идти во двор, а вовсе не на площадь и не в сад к памятникам. Нужно искать, а не расспрашивать. Мы знаем, как выглядит двор, как там пахнет, сколько там берез и как выглядит кот. Мы знаем, что его зовут Петя. Мы будем заходить, смотреть, считать и нюхать, и если двор нам покажется подходящим, будем кричать «Петя». Рано или поздно он откликнется… Может быть, — добавил он, помолчав.
Я подумал, что план гениальный.
Правда, за время, пока бабушка там не живет, березы могли спилить, дом перекрасить, дворника уволить, кот с особенными глазами мог издохнуть сам, а Петя, наша последняя надежда Петя мог двадцать раз стать Петром Ивановичем, или Петровичем Романовичем, мог перестать откликаться на Петя. Мог переехать. Жениться, умереть.
Но я не стал об этом говорить вслух.
Навстречу шла стая бездомных собак.
Крокодил Васенька оживился.
— Как ты думаешь, он решил, что тоже собака и хочет примкнуть к своим?
— Может быть. А может быть, он увидел бродячий корм.
Собаки при виде Васеньки ощетинились, повернулись и побежали.
— Стой, Васенька, стой! – кричал я.
Но Васенька, не слушая, бежал за собаками.
— Что ты кричишь? Может, и хорошо, что Васенька убежал. Ходить по дворам без крокодила, быть может, даже лучше, чем с крокодилом.
Я подумал, что Веро, как всегда, права.
И мы просто пошли в ближайший двор.
Я сразу понял, что это не тот двор. Но был кот. Какого-то неопределенного цвета. Мы на всякий случай заглянули ему в глаза. Глаза были зеленые. Но в них вовсе не отражалась вся наша жизнь. В них вообще ничего не отражалось. Хотя, быть может, просто наша жизнь была слишком коротка.
Мы на всякий случай крикнули «Петя».
И нам крикнули в ответ:
— И долго вы будете здесь орать?
Хотя крикнули мы всего один раз.
Но мы пошли в другой двор. И в третий.
В третьем был дворник.
— Здравствуйте! – крикнула Веро.
— Вы не подскажите… — подхватил Мишель.
Дворник меланхолично мел двор и не обращал на нас ни малейшего внимания, и Мишель умолк. Мы уже хотели уйти, но тут дворник, не глядя на нас, сказал:
— Ну?
Мы растерялись, а потом вступила Веро:
— Вы давно здесь работаете?
— Всю жизнь.
Мы обрадовались.
— Не знаете ли вы, или, правильнее сказать, не знали ли вы когда-нибудь Марию Николаевну Зябликову, которая здесь жила?
— Бессмысленный вопрос, — сообщил нам дворник, задумчиво опираясь на метлу. — И я вам сейчас это докажу. Предположим, что каждая двенадцатая женщина – Мария. То есть вероятность того, что здесь живет Мария – один из двенадцати. Предположим также, что каждый пятнадцатый мужчина носит имя Николай. Значит, вероятность того, что у Николая есть дочь Мария один шанс из ста пятидесяти. Фамилия Зябликова довольно редкая. Ну, скажем, один из двухсот пятидесяти носит такую фамилию. Итак, вероятность того, что здесь живет или жила Зябликова Мария Николаевна равна один из тридцати семи с половиной тысяч.
— Маловато, — согласились мы.
— А вероятность того, что я ее знаю или знал, равна нулю, — продолжал дворник. — Потому что я здесь вообще никого не знаю.
И он снова принялся мести. А мы развернулись и пошли прочь .
— Интересно, во всех дворах вероятность такая маленькая?
— Нет. Что ты! В других – побольше, — в голосе Веро не было прежней уверенности.
Мы продолжали заходить во дворы, считать березы, ловить котов, заглядывать им в глаза и кричать «Петя».
— Какой еще вам Петя? Он еще уроки не сделал. Сами шляетесь и ему не даете нормально заниматься. Вы должны учиться! Иначе из вас ничего не получится. А вы шатаетесь целый день по дворам.
Я всегда удивлялся, почему взрослые считают, что они лучше знают, что мы должны делать. Нам всегда говорят, что мы должны учиться, иначе из нас ничего не выйдет. Но что значит «ничего не выйдет»? Ведь мы уже что-то, или, вернее, кто-то. Из-нас уже «кто-то вышел». Мне иногда кажется, под «учиться» они подразумевают просто «не попадаться им на глаза».
На выходе из двора к нам бросилась старушка.
Мы с удивлением узнали нашу троллейбусную знакомую и почему-то очень ей обрадовались. Она прижимала к груди большую сумку, из которой торачала рыжая кошачья морда.
— Успела! — победно сказала она. – посмотрите ему в глаза. Вы только посмотрите ему в глаза.
Кот жмурился и отворачивался. Но старушка все поворачивала его к нам. Наконец, кот не выдержал, вырвался и убежал.
Старушка сникла.
— Жаль, что он убежал. Его можно было бы взять в ваш двор. Вам куда дальше?
Мы пожали плечами. Потому что и вправду не знали.
— Переведите меня, пожалуйста, через дорогу, — попросила старушка. – А то машины так быстро едут, что я не успеваю.
Конечно, мы перевели ее через дорогу. Тем более, что мы порядком устали от всех этих ненужных нам дворов и котов.
— Извините, я забыла, мне надо еще в булочную зайти, — сообщила старушка, едва мы причалили к противоположному тротуару.
И мы пошли обратно.
— Ладно, пошли сразу домой, у меня еще осталась булочка, — на середине дороги старушка опять передумала.
— Послушайте, давайте определимся, куда вам надо, — предложила Веро.
— Мне так нравится с вами! – закивала старушка. — Вы такие хорошие дети.
— Но мы очень спешим, понимаете? — прервал ее Мишель.
— Да-да, я понимаю. Мне бы хотелось, чтобы вы были моими внуками. Я бы вам непременно дала адрес своего двора и своего друга детства. Пожалуй, я сейчас приду домой и позвоню своим внукам, — решила она и пошла прочь.
Мы насчитали пятнадцать берез, посмотрели в глаза семи котам, познакомились с ординнадцатью Петями. Из них два Петюни, один Петр, один Петечка.
И ни одного нужного.

8. У каждого должна быть своя песня

— А если просто полетать над городом? – предложил Мишель без особой надежды.
— С высоты все равно ничего не увидишь – ни берез, ни котов, — Веро, похоже тоже устала. – К тому же мы договорились, что будем жить по правилам.
Мы стояли на перекрестке уже минут пятнадцать. Перейти не представлялось никакой возможности: машины летели сразу во все стороны. Казалось странным, что они до сих пор не столкнулись. Здесь пролегал очень важный участок дороги: он соединял напрямую Кремль и аэропорт. К участку был приставлен специальный милиционер. День и ночь он стоял и смотрел, как едут машины. И перекрывал поток, когда кому-то надо было из Кремля в аэропорт или из аэропорта в Кремль.
— Но ты же видишь, что их правила соблюсти невозможно, — сказал Мишель. — Полетели.
— Никаких полетов! У нас уже есть бизнесмен и профессор, — сердилась Веро. — Как бы ты поступил, Дрю? – спросила она меня.
И я вспомнил, что я все-таки местный житель.
— Может, попросить милиционера нам помочь? Ему все равно делать нечего.
— Прошлая встреча с милиционером у нас была какая-то странная, — сказал Мишель.
Но Веро, не слушая, направилась к постовому.
— Добрый день, нам надо на ту сторону. Вы не могли бы нам как-нибудь помочь? – спросила Веро, подходя.
— А вы мне?
— Но ведь это ваша работа – регулировать движение и помогать пешеходам!
— Моя работа – перекрывать движение, когда едет кто-нибудь из правительства.
— Почему вам так от этого грустно?
Милиционер уныло покачал головой.
— Мне не грустно. Кто я? Я – шлагбаум.
— Шлагбаум – полосатый. А у вас совсем нет полосок.
Милиционер осмотрел себя.
— Действительно нет. Тогда кто я?
Милиционер монотонно раскачивался из стороны в сторону.
— Давайте взглянем на дело по-другому.
— Как не гляди, вся жизнь проходит мимо. Проезжает.
И он снова сник.
Веро задумалась. На помощь подоспел Мишель.
— А кем вы хотели быть в детстве?
— Какая теперь разница. Одно время я хотел стать музыкантом.
— Так вы добились своего! – вскричал Мишель. — Вы почти музыкант. Вы – дирижер!
— Вы думаете?
— Конечно! Вы – дирижер улиц. Вас уважают и слушают машины и пешеходы.
— Возможно, вы правы.
— Идите, маэстро! Оркестр ждет вас!
Милиционер поправил фуражку, одернул куртку, поднял палочку и решительно шагнул на дорогу.
Машины резко затормозили, и в одну сторону движение встало.
Но он остановил движение и в другую сторону.
Некоторое время он стоял с опущенной головой и поднятой палочкой. А потом посмотрел куда-то за горизонт и объявил:
— Музыка большого города.
Милиционер подождал немного, будто дожидаясь тишины, сосредоточился и указал налево: «начинайте».
Слева донесся нетерпеливый гудок.
Милиционер сморщился.
— Чуть выше, пожалуйста!
Водитель со злобой нажал на гудок еще раз.
— Я сказал выше, это не значит «громче», — вкрадчиво сказал милиционер.
Раздался гудок и справа.
— Так. Вступают грузовики.
Машины гудели не переставая, но милиционер не был доволен.
Он постучал палочкой по руке и все стихли.
— Еще раз, сначала! Слева, пожалуйста. Вступаем. Басы, альты и тенора.
Теперь гудела вся улица.
Милиционер махнул палкой и все смолкло.
— Ну что? Вам понравилось?
— Видите ли… – начала Веро
— Мне — нет! – перебил ее милиционер. – Представьте себе, они так гудят всегда. Что бы я ни задумал. Им – что Моцарт, что джаз. Меня никто не слушает. Это ужасно, понимаете? Меня никто никогда не слушает.
— Я вас так понимаю, — вступил Мишель. — Это так сложно настроить оркестр на нужный лад, чтобы оркестр сыграл то, что вам надо.
— Вам нужно петь соло! – вдруг сказал я.
— Соло, — грустно кивнул милиционер. – Для этого нужна песня.
— Мишель, сочини человеку песню.
— Опять я? А что всегда я?!
— Если бы я могла, я бы давно сочинила.
— Подарите мне песню. И просите, чего хотите.
Мишель задумался ненадолго, а потом объявил:

Песня постового

Мы все захлопали, а Мишель стал отбивать ногой такт.
И Раз-раз-
Раз – два – три – четыре.

Машины спешат, пыхтят, не угнаться
И люди бегут, боясь опоздать.
И если вопросами не задаваться
«Куда?» и «зачем?» То надо бежать.
А я один стою на перекрестке.
И у меня в душе поет свирель:
Один лишь я могу на этом месте
Остановить всю эту карусель.

— Как мне вас благодарить? – спросил поставой, когда смолкли наши аплодисменты.
— Нам всего лишь нужно на ту сторону.
— Запросто!
Пританцовывая он снова двинулся на проезжую часть.
Один лишь я могу на этом месте
Остановить всю эту карусель.
Машины встали и мы торжественно перешли через дорогу.
— Может быть, вы нам подскажете, где … нам нужен дом и двор.
— К сожалению, я не знаю ничего, кроме этого перекрестка… Но вам нужно спросить у бездомных собак. Я вас провожу, — сказал милиционер.
— Но как же вы оставите свой пост?
— Мне кажется, без меня они поедут быстрее.
Мне подумалось, что это может быть правдой.
И тут издалека донеслась сирена.
— Ой, что же это я?! Что я делаю?! – закричал милиционер. – Они едут! Я должен быть на посту. Они едут! Машины правительства.
Он бросился останавливать машины.
Машины опять встали.
Веро издалека помахала милиционеру рукой. А он в ответ радостно закричал:
— Правильно! Приветствуйте! Все приветствуйте!
— Не хочу я никого приветствовать! – заворчал Мишель. – Я с ними не знаком.
— Ты видишь, — торжествующе сказала Веро, старательно не обращая внимания на недовольство Мишеля. — Если очень сильно захотеть, то можно жить по правилам города и без полетов.
— Почему я должен сильно хотеть, чтобы просто перейти через улицу? Почему?!

9. Они знали все

Мы завернули за угол и встали как вкопанные.
Дальше было не пройти. Вернее, не хотелось пробовать.
Среди старого хлама, разломанных деревянных ящиков, диванных подушек, старых игрушек, грязных тряпок, картонных коробок, вонючих пакетов разместилась стая бездомных собак.
Стая сидела, лежала, зевала, жмурилась и чесалась.
Мне показалось, они даже не заметили нашего появления. Но едва Веро сделала шаг по направлению к ним, как вся стая повернулась в нашу сторону, а два пса, из тех, что были с краю, вскочили, ощетинившись.
Веро невольно отступила.
— Здравствуйте, собаки! – бодро крикнула она.
Два или три пса, из тех, что помельче, вильнули хвостами. Но остальные продолжали мрачно таращиться на нас, и дружелюбные псы тоже сделали вид, что вовсе не дружелюбны.
— Как ваши дела? – продолжила Веро.
Собачьи глаза смотрели на нас, не мигая.
— Нам очень нужна ваша помощь.
Собаки подчеркнуто равнодушно занимались своими делами, будто нас и не было. Хотя я чувствовал, что они не выпускают нас из виду.
— У меня осталось несколько бутербродов, — вступил Мишель. – Могу угостить.
Мишель протянул бутерброд ближайшему псу. Тот прекратил чесаться и потянулся к руке, но сзади раздался рык. И пес отпрянул.
— Бутерброд с сыром нельзя? — удивился Мишель. – Странно. Сыр, кажется, голландский. — Пес судорожно облизнулся, а Мишель продолжал: — А, я понял. У вас аллергия на сыр? А с колбасой? Хотите с колбасой?
Рык повторился.
— Знаете, я не очень хорошо понял. Неужели и с колбасой нельзя? Или из моих рук нельзя?
Мишель положил бутерброд на ящик из под яблок.
Собаки по-прежнему не двигались. Ближайший к бутерброду пес тоскливо отвернулся.
— Вы, наверное, думаете, что это отрава? – спросил Мишель и, не дождавшись ответа, предложил: — Давайте пополам. Половину вы, половину – я.
Мишель потянулся к бутерброду, но рык остановил его снова.
— Зря стараешься! – прорычал черный пес.
Мы переглянулись.
— Вот вы и заговорили, — облегченно вздохнула Веро. – Но чем вызвано такое недружелюбное отношение?
Собаки заворчали. Мне показалось, что они спорят, стоит ли с нами иметь дело.
— Ваш крокодил гонялся за нами полдня, — наконец, прорычал вожак.
— Васенька? – Веро вздохнула с облегчением. — Вообще-то он не наш крокодил.
— Он был с вами!
— Это ни о чем не говорит.
— Вы кричали ему: «вернись, вернись!»
— Ну а если кто-то из вас сейчас за кем-нибудь погонится, и мы будем кричать «Вернись» вы будете считать, что это наш пес?
Собаки заворчали.
— Мы – ничейные собаки! Мы сами себе хозяева!
Тут Мишель достал из рюкзака теннисный мячик и бросил. Полстаи сорвалась с места за мячом.
— Вернись! И ты вернись! – закричал Мишель собакам вслед.
Черный пес еще больше почернел.
Псы возвращались по одному, виновато поглядывая на вожака и оставшихся.
— Вот! – назидательно сказала Веро. — Теперь вы видите, что наши крики «вернись, вернись» ни о чем не говорят. Ведь ваши собратья не стали нашими собаками. Так и Васенька – совершенно ничейный крокодил. Только его это почему-то расстраивает. Просто он немножко сумасшедший. Впрочем, как все в этом городе. Васенька почему-то решил, что он – собака. Что он – один из вас.
Собаки заволновались снова.
— Нет крокодилам!
— У нас нет места холоднокровным.
— Мы все – горячие собаки!
— В нашу защиту могу сказать, что мы выпускаем всех горячих собак.
Собаки долго молчали.
— Что вам надо? – наконец спросил черный пес.
— Да, что вам надо? – отозвалась стая.
— Мы ищем двор, — Мишель начал свой рассказ, а стая слушала, скучая. Но едва Мишель произнес «И на березе сидит огромный рыжий кот. И будто улыбается в усы», как собаки заволновались.
— Мы отведем вас в тот двор! – зарычал, наконец, черный пес. Стая заволновалась еще больше. — Но только при одном условии.
Вермишель готовы были пообещать все, что угодно.
— Отдайте его нам живым.
— Что, простите?
— Отдайте нам его живым.
— Кого?
— КОТА.
Мы ошарашенно молчали.
— Он враг моего деда, он враг моего отца, он – мой враг, — прорычал огромный черный пес.
— Зачем вы так сразу кровожадно? Может, начать с переговоров?
— С террористами переговоров не ведем.
Веро и Мишель растерянно переглянулись.
— По-моему, у нас нет выбора.
— Пойдем, — кивнул Мишель. — На месте разберемся.
Мы шли, окруженные со всех сторон собаками. Замелькали дворы и подворотни. Когда мы переходили дороги, машины останавливались. Пешеходы торопились перейти на другую сторону улицы, чтобы с нами не сталкиваться.
— Вам сюда! – наконец сказал черный пес, остановившись перед огромной гулкой аркой. — Дальше мы идти не можем.
— Спасибо вам, собаки! Вот вам оставшиеся бутерброды.
— Бутербродами не отделаешься, — прорычал черный пес.
Но стая, толкаясь, уже набросилась на еду.
А мы шагнули в подворотню.

10 Тот самый двор

Мы вошли во двор и я сразу понял: пришли.
Все было именно так, как должно было быть. И дом, и двор, и три березы, и дворник и ковры, и рыжий кот…
— Вам кого? – вдруг раздалось сверху. С балкона на нас глядела пышная дама с высокой прической.
— Мы ищем… Здесь жила… Может вы знаете, Мария Николаевна Зябликова.
— Еще бы не знаю. Конечно, знаю. Мы с ней сто лет знакомы. Ее еще нет. А что? Дело к вечеру, наверное, скоро вернется. Подождете?
Мишель и Веро переглянулись.
— Конечно, подождем.
Мы потоптались во дворе.
Я украдкой разглядывал знаменитого кота. Тот и, правда, был огромен, рыж и нахален. Казалось, он смотрел прямо на меня и улыбался в усы.
Я не выдержал его взгляда и заискивающе позвал:
— Кис-кис-кис.
— Ррррррррррррррр. – заурчал кот, будто трактор включили.
Плюх! – сверху вылили ведро воды. Я едва успел отпрыгнуть.
— На тебя попало? – осведомился кот.
— Немножко.
— А нечего было договариваться с собаками.
— Собаки не оставили нам выбора…
— Не оправдывайся. Мне все равно. Можешь передать собакам привет от меня при встрече.
Вот так кот.
— Эй, ребята, что вы там стоите, идите чай пить, — крикнула дама с высокой прической.
Мы переглянулись и бросились к подъезду.
Дама ждала нас в дверях.
Мы еще раз поздаровались и представились.
— А я – Роза Васильевна. Проходите. Чаю будете? У меня как раз чайник поспел. Варенье земляничное. Сами летом собирали. У нас в деревне много земляники.
И, не переставая щебетать, Роза Васильевна устремилась вглубь квартиры. Мы последовали за ней и оказались на балконе.
Там уже стоял накрытый к чаю столик.
— Земляники в этом году много. Да что это я все говорю и говорю. Хотите чаю?
Мы расселись вокруг стола. «Хорошо все-таки, что с нами нет крокодила», — почему-то подумал я.
— Мы с Машей или как вы говорите, Марией Николаевной были очень дружны, когда нам было приблизительно столько, сколько вам. Мы учились в одном классе. Сидели за одной партой. Еще чаю? О чем я говорю? Ах да. Маша все время витала в облаках. На уроках, и на переменах, и дома. Все время. Вы не представляете, как это неудобно. Учителя, родители, друзья часто просили меня: «пожалуйста, время от времени, возвращай ее на землю». У меня долго не получалось. А потом я привязала к ее ноге веревочку. Потяну раз, значит «Маша, вернись, пожалуйста». Потяну два раза, значит «Срочно спускайся», потяну три раза, — значит «спускайся немедленно, даже если ты не хочешь». Еще чаю?
Но в остальном, все было прекрасно. Мы очень дружили. Однажды мы сочинили песню. Песня называлась «Семь путников». Я вам сейчас спою.
Роза Васильевна откашлялась и запела:

Шли семь путников веселых
Хохотали, песни пели,
Через горы, через поле
Ла-ла-ла-лай

Шли семь путников дорогой.
Повстречали раз зануду
Он спросил их «Что смешного?»
Ла-ла-ла-лай

С той поры шагали молча, — подхватили Веро и Мишель.
Потому что, в самом деле,
Ничего смешного нету
Ла-ла-ла-лай.

— Вы знаете эту песню? – удивилась Роза Васильевна.
— Ну, конечно.
— Как мило, как мило. Не думала, что она проживет так долго. Хорошая песня. Грустная. Всем понравилась. Мы распевали ее на всех школьных праздниках. Но однажды нас спросили: отличная песня, но почему путников семь?
— Меня тоже всегда занимал этот вопрос! – воодушевился Мишель.
— Как почему? Вы тоже не знаете?! Потому что семь дней недели, семь нот, семь пальцев.
— Пальцев – не семь, — сказал я.
— Вот и нам так сказали, — обиделась почему-то Роза Васильевна. — И мы больше не пели песню, — добавила она помолчав.
— Знаете, пальцев может быть и семь. Почему бы и нет, — попыталась загладить неловкость Веро.
Но Роза Васильевна не приняла этой попытки примирения.
— Вам чаю с лимоном? – спросила она сухо. — Варенье будете? В городе проездом? Вам обязательно надо посмотреть Кремль. Андрей, обязательно покажи Вере и Мише Кремль. Обещаете?
Пришлось пообещать.
— А вы не могли бы рассказать еще про Машу Зябликову.
— Ах да! Что же это я! – Роза Васильевна вновь заулыбалась. – Маша. А потом мы с ней поссорились. Не спрашивайте меня, почему. Не помню. Лучше выпейте еще чаю. Я, кстати, очень по ней соскучилась. И готова помириться. А вы, вы откуда ее знаете?
— Мы – ее внуки.
— Внуки?! – Роза Васильевна широко открыла глаза и рот. — Как внуки? Все трое?
— Нет, только мы двое.
— Я не знала даже, что у нее есть дети. — Роза Васильевна долго качала головой. —
Неужели она так давно уехала. Не может быть. Как будто вчера. Ах, ну да, конечно, мои дети тоже уже взрослые. Так значит, она давно уехала? – Роза Васильевна никак не могла привыкнуть к этой мысли. – Так, значит, она не придет, – вдруг поняла она. – Вот так и жизнь пройдет, а она не придет, — опечалилась Роза Васильевна. — Боже мой, боже мой! Ну надо же. Ну надо же. – она долго качала головой. — Так как она поживает? Как поживает ваша бабушка?
— Она умирает.
— Как умирает?! – глаза Розы Васильевны округлились еще больше.
— От любви, — сказала Веро.
— Она умирает от любви? Опять ее фокусы?! Да что она, маленькая, что ли? От любви к кому?
— К какому-то Пете.
— Пете!? Не может быть! От любви к Пете?!
— Вы знаете Петю?
— Знаю ли я Петю?!
Роза Васильевна встала, повернулась и крикнула вглубь квартиры:
— Петька!? — Из квартиры донеслось какое-то движение. — О, Боже мой, Петька иди сюда срочно. Быстрее! Умоляю тебя быстрее!
На балконе появился щуплый дядька с огромными грустными глазами.
— Что, Роза? – спросил он.
— Телефон! – командовала меж тем Роза Васильевна.
— Несу!
— Срочно звони. Машка Зябликова надумала умирать.
— Маша? – мне показалось, что его голос задрожал.
— Умирать от любви. Срочно! Срочно звони ей!
— Маша Зябликова? – Петька прижал телефон к груди и замотал головой. – Маша?
— Звони! Срочно звони!
Петя взял трубку и долго смотрел на телефон.
— Что ты медлишь?! Это вопрос жизни и смерти.
— Но я даже не знаю телефона!
— Ну и что! Это не причина! Звони, тебе говорят!
— Хорошо, хорошо.
В телефоне что-то затренькало, загудело, а затем послышалось нежное и хрипловатое бабушкино «алле».
— Роза Васильевна! – зашептала Веро. — Зачем вы включили громкую связь?! Неудобно!
— Как это зачем? А вдруг они будут говорить что-нибудь не то, — зашептала в ответ Роза Васильевна.
Петя улыбался и молчал.
— Говори, Петька, говори! – шипела Роза Васильевна и пихала его ногой.
Петя собрался с силами.
— Здравствуй, Маша!
— Петя?
— Я.
Петя опять замолчал. А потом спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— Уже лучше.
— Ты по прежнему витаешь в облаках?
Раздался хрипловатый смех.
— А ты по-прежнему мастеришь летающий радиоприемник, чтобы я могла в облаках танцевать?
Петя молчал.
— Жизнь прошла, Петя.
— Прошла, — эхом отозвался Петя.
— Давай вместе умрем?
— Ну вот, здрасьте! – зашипела Роза Васильевна. — Они собираются вместе умирать. Петя, не соглашайся.
Но Петя не слушал.
— Я еще не хочу умирать, Маша.
— А я уже не хочу.
— Я очень хочу тебя увидеть.
— Давай попробуем.
Они помолчали.
— Тут твои внуки. Девочка похожа на тебя.
— Они долетели так далеко. Надо же. Покажи им Москву. Раз уж они туда залетели. Обязательно покажи им Кремль. Хорошо?
— Хорошо, — прошелестел Петя.
— И включи, пожалуйста, нашего кота.
— Слушай, — грустно улыбнулся Петя. — Кис-кис-кис.
РРРРРРРРРРРРРРРррррррр
Плюх
— Сверху вылили ведро воды?
И опять раздался бабушкин смех.
— Маша, Маша, обещай мне… – и Петя умолк.
— Что?
— Что не умрешь, пока мы не увидимся.
— Обещаю.
— Вот и хорошо.
Петя медленно повесил трубку.
— Спасибо, — прошептал Мишель.
— Никогда к нам не приезжайте. Пожалуйста, — проговорила Веро.
Петя улыбался и молчал.
А Роза Васильевна утирала слезы.

11 У Кремлевской стены

Смеркалось.
Роза Васильевна дала нам для собак килограмм колбасы. Рыжий ухммылялся нам вслед.
Мы извинились перед собаками, но стая все равно осталась недовольна.
Мне было так странно, что мы все-таки нашли этого Петю. И что вся эта странная история оказалась правдой. Конечно, я представлял его другим.
— Ты, конечно, думаешь, где же пасется белый конь принца Пети, и о чем он думал все это время, — грустно сказала Веро, будто угадав мои мысли.
И я вдруг понял, что теперь Вермишель надо улетать. Потому что в Москве им больше нечего делать. Туманное обещание бабушке посмотреть Кремль не в счет. А мне так не хотелось, чтобы они улетали. И я стал их уговаривать посмотреть Кремль. Я готов был их вести куда угодно. Хоть на выставку сельского хозяйства.
Вермишель неохотно согласились. Может быть, у них просто не было сил со мною спорить.
По дороге я им рассказал про Кремль все, что запомнил на экскурсии, на которую нас недавно водили. О том, что Кремль – самая большая в мире крепость. И о том, как со стен Кремля наши предки стреляли из пушек по татарам, а когда татары подошли поближе, стали лить им раскаленную смолу за шиворот и стрелять отравленными стрелами.
Наверное, я что-то не так запомнил или не то рассказал. Потому что, когда мы добрались, Вермишель сильно удивились, увидев Кремль. Уж больно он выглядел чисто и скучно. С синими елками и цветочными клумбами. Никакой татарской крови, смолы и стрел. Я быстро сообщил, что все эти стычки с татарами были довольно давно, но Вермишель все равно казались разочарованными.
В общем-то, можно было бы повесить над воротами какой-нибудь скелет врага, или хотя бы череп. В память о прошлых победных сражениях или еще о чем-нибудь. Все-таки крепость.
Милиционер возле башни-Кутафьи скучал.
Мы подошли. И он нам сообщил, что Кремль уже закрыт.
Я начал его уговаривать нас пропустить.
— Нам только глянуть от ворот и все. Понимаете, это мои друзья, они сегодня уезжают. Они не могут уехать, не побывав в Кремле.
Но он – ни в какую.
— Ничего не могу поделать. Правительственный объект.
Мне не нравятся люди, которые говорят «ничего не могу поделать». Когда они так говорят, и одновременно разводят руками и делают грустные физиономии, кажется, будто они и вправду сожалеют. А на самом деле им все равно.
Мы отошли в сторонку и стали совещаться. Милиционер на нас косился. Не думаю, что он нас в чем-то подозревал, просто ему было скучно.
— Мы улетаем, — сказала Веро. — Вряд ли нам еще что-нибудь грозит. Давайте взлетим на стену и оттуда посмотрим, если уж ты говоришь, что оно того стоит.
Если бы я знал, что произойдет потом, я бы ни за что не согласился.
А тогда мы просто взлетели на глазах у опешившего милиционера. Кажется, Веро даже помахала ему свободной рукой. Она вообще любила всех приветствовать.
Мы примостились слева от Троицкой башни. Место – не самое удачное. Если вы когда-нибудь будете смотреть Кремль, лучше летите со стороны реки. От Троицкой башни видно только кусок площади. Все остальное загораживает здоровенный стеклянный Дворец Советов. Вермишель предлагали полететь дальше, но я убедил их, что не стоит злить охранников и летать над «правительственным объектом».
Я рассказывал про Царь-Колокол и Царь–Пушку. Про Соборную площадь.
Про то, что на этой площади происходили самые важные события в стране – коронация и, наоборот, похороны. Процессии коронации шли в одну сторону – в один собор, а похороны в другую – в другой. Конечно, глупо все было объяснять на пальцах. Поэтому Веро и Мишель по очереди взлетали, чтобы посмотреть сверху.
— Я понял, — сказал Мишель. – Там – венчали на царство. А там хоронили.
— А почему они так мало венчали на царство? Только Колокол и Пушку? – Веро была разочарована. Мне никогда не приходил в голову этот вопрос. — Почему там нет еще каких-нибудь царей?
— Наверное, все остальные для царей слишком мелкие, — отозвался Мишель.
И мы стали думать, кого еще можно было бы короновать.
— Кот из бабушкиного двора мог бы вполне претендовать на тронное место.
Царь –колокол, Царь-Пушка и Царь Кошка.
Получилось внушительно.
Но больше мы не успели никого короновать. Потому что Веро оглянулась и …
— О, смотрите-ка! – Веро указала вниз.
Вдоль стены Александровского сада растянулась цепь солдат. Они были все в черном. Кажется, это было Альфа-подразделение. Хотя я не очень в них разбираюсь. Черные фигуры переговаривались по рации и мы услышали:
— Мы их видим.
И я вдруг понял, что они имеют в виду нас.
— Мы тоже вас видим! – закричала Веро и помахала ручкой.
— Кажется, их лучше не злить, — сказал я.
— А что будет? Думаешь, будут кусаться.
Им все было смешно. И мне с ними все было смешно.
А Альфа –подразделение, тем временем, короткими перебежками стало сжимать кольцо. Мы следили за ними сверху. И я представил, как это лить смолу за шиворот кому-то сверху.
Из цепи солдат вперед вышел какой-то человек в штатском и сказал в мегафон:
— Цып, цып, цып.
— Мы – не куры, — сообщил Мишель со стены.
— Потому что куры не летают! – добавила Веро.
И мы опять захохотали.
Внизу посовещались и человек в штатском снова вышел вперед.
— Кто хочет пепси-колы? – он, наверное, хотел проявить хитрость.
— Нет, спасибо. Пепси-кола – это очень вредно, — отозвалась Веро.
— Слезайте немедленно!- рявкнул человек, он, кажется, потерял терпение.
Быстро.
Я думал, их там учат сохранять хладнокровие в любых ситуациях и убеждать. А «слезайте немедленно» звучит совсем не убедительно.
— Ну что, полетели? – заскучал Мишель.
— Мне их жалко, — откликнулась Веро. — Давайте к ним спустимся, а то они там с ума сойдут.
— Эй, там, внизу! – крикнул Мишель. – Мы спускаемся. Расступитесь, пожалуйста!
Мы перелетели через оцепление и аккуратно спланировали на газон.
Участники альфа — подразделения опустили свои автоматы и, как по команде, разочарованно закурили.
За оцеплением стояла толпа.
И откуда они все так быстро понабежали?
Люди в толпе выкрикивали каждый свое:
— Они ограбили витрину!
— Они разводили крокодилов!
— Где вы прячете руку от статуи?
— Такое впечатление, что они все за нами гнались, — удивилась Веро.
Мишель попросил мегафон и ему дали.
— Спасибо большое, что вы все пришли нас повидать, — сообщил он. – Мы постараемся ответить на ваши вопросы.
Толпа стихла.
— Где вы прячете руку от статуи?
— Как хорошо, что вы задали этот вопрос, — обрадовался Мишель. — Координаты руки. Пишите. 55 44 17.33 северной широты. 37. 36. 35.00 восточной долготы.
В толпе возникло шевеление.
— Я вас так искал, так искал. Я так хочу еще раз с вами спеть.
Сквозь толпу протискивался постовой с ответственной трассы.
— Пропустите, пожалуйста, — скомандовала Веро. — Мы сейчас будем петь!
Он выглядел заметно более веселым, наш милиционер. Все-таки, когда у человека есть своя песня, это здорово. Я подумал, что тоже когда-нибудь что-нибудь себе сочиню.
— Вас как зовут? – спросила Веро в мегафон.
— Андрей Андреевич.
— Мы так и предполагали, — сообщила Веро. – Готовы?
И раз- раз, раз-два три четыре.

Машины спешат, пыхтят, не угнаться
И люди бегут, боясь опоздать.
И если вопросами не задаваться
«Куда?» и «зачем?» То надо бежать…

За оцеплением захлопали. Милиционер Андрей Андреевич, сияя, поклонился. Засверкали откуда-то взявшиеся вспышки.
Но мы не долго радовались.
— Пусть они ответят за крокодилов!
В толпе опять возникло шевеление. А потом часть людей как ветром сдуло.
К нам на полянку выскочил чиновник. Тот самый, который-не-любил-крокодилов.
А за ним гнался наш крокодил Васенька.
Мы очень обрадовались Васеньке.
Веро с ним как-то по особенному заговорила.
— Ты наш дорогой Васенька, как же мы тебе рады. Как же ты нас нашел?
— Вы видите?! – чиновник-который-не-любил-крокодилов разве что не подпрыгивал.
Васенька полежал перед нами на газоне, как мне показалось, блаженно улыбаясь. А потом вдруг развернулся и бросился прямо на чиновника-который-не-любил-крокодилов.
И вместе они скрылись в направлении Вечного огня.
Больше мы никогда не видели Васеньку.
— Спасибо за внимание! – раскланивалась Веро. – К сожалению, у нас больше нет времени. Мы должны улетать. А то совсем поздно будет.
Толпа, которая уже возвратилась на свои места, недовольно загудела.
— Дрю, ты с нами? – спросила меня Веро.
Я кивнул. Ну конечно, я с ними. И привычно уцепился за их пояса.
Мы взлетели.
— Стойте! – скомандовал человек в штатском.
— В воздухе стоять очень сложно, — крикнула Веро.
— Вернитесь! – кричали нам.
Мы быстро набирали высоту.
— В другой раз! – крикнула Веро. – Нам пора. Спасибо.
Я глянул вниз.
Альфа-подразделение снова развернулось в цепь. И каждый в этой цепи поднял автомат. Мне стало холодно. Неужели они сейчас все выстрелят?
— Не стреляйте! – услышал я. — Это же дети!
«Если бы мы были взрослыми, они бы стреляли?» — мелькнуло у меня в голове.
Тут со всех сторон страшно зашумело и задул ужасный ветер. Я подумал, что сейчас оглохну. Нас стало сносить.
Из-за кремлевской стены высунулась огромная стрекоза. Вертолет. Он завис прямо над нами.
Я и не думал, что нас воспринимают всерьез.
«Спускайтесь! Немедленно спускайтесь!» — перекрывая шум, кричали из вертолета в громкоговоритель. Они там повозились в вертолете. И я увидел, что на нас бросают сеть. Она разворачивалась на лету и казалась огромной – во все небо. Над сетью рычала безумная стрекоза.
— Скорее улетаем! – кричала Веро.
Вермишель рванули в сторону.
Но сеть нас накрыла, мы запутались и кувырком бухнулись вниз на клумбу. Мишель, потом я, сверху Веро.
Я на мгновение отключился, потому что сильно ударился башкой. А когда очнулся, рядом со мной стонал Мишель:
— Нога! Моя нога!
— Скорую! Срочно скорую! – выкрикнул кто-то.
— Что? Что? Что? – спрашивала Веро.
Дальше я помню смутно. Все вокруг разом заорали:
— Что вам сделали эти дети?!
— Отойдите. Отойдите.
— Они нарушали правила использования воздушного пространства. Статья 11, — услышал я краем уха того самого в штатском, который что-то кому-то докладывал.
Левая нога Мишеля была неестественно согнута. Он сидел на газоне и тихо поскуливал.
Наконец приехала скорая.
Мишеля погрузили на носилки.
Веро хотела было поехать с ним, но ей не разрешали.
И тут я стал орать как полоумный.
— Зачем? Зачем? Зачем?
— Мальчик, мальчик, мальчик? Что с тобой, мальчик?
Наконец-то они решили спросить, что со мной.
— Давайте составим протокол, — раздался сверху начальственный голос.
— Оставьте его в покое! – твердо сказал кто-то. – Обойдемся без протокола.
Сквозь слезы я разглядел, как Веро, воспользовавшись тем, что все заняты мной, примостилась сверху на отъезжающей машине скорой помощи. Мы с ней встретились глазами, и она махнула мне рукой.

12 Человек неразумный

— Я, между прочим, предупреждал, что если вы меня не послушаете, вас ждут крупные неприятности.
Откуда они все берутся? И зачем?
Надо мной стоял делец. Тот самый, из мерседеса.
— Я же вам говорил, что надо делать. А теперь, — продолжал он.
Тут я пнул его ногой.
— Ненормальный, — прошипел делец и куда-то делся.
— Это вы все ненормальные! – крикнул я ему вслед.
Наконец-то смолкли ахи и охи.
Толпа постепенно рассеивалась. Мной, кажется, уже никто не интересовался. И я побрел к выходу из Александровского сада.
— Мальчик, мальчик, ты знаком с этими ребятами? — меня догнал пыльный профессор антропологии. Он еле дышал. — Расскажи мне, как устроены их крылья.
— У них нет крыльев.
— Но ведь они летают.
— С чего вы взяли, что они летают?
— Опять, опять я опоздал, — запричитал профессор.
Мне стало его жалко.
— У них очень развиты плечи и руки.
— Я так и думал. Человек разумный летающий.
— В ваши рассуждения закралась ошибка, профессор.
— Я слушаю вас.
— Этот вид следует назвать «человек неразумный». А уж летающий или нет – вопрос второй
— Вы думаете, это параллельная ветвь эволюции, молодой человек? – он говорил со мной как с коллегой.
— Весьма вероятно.
— Как вы пришли к такому заключению?
— К такому заключению пришли мои родители про меня. А мы с Веро и Мишель очень похожи.
И я побрел прочь.
У Манежа стоял троллейбус. Тот самый. Наш. Без проводов.
Я подошел, и водитель открыл двери.
— Садись, подвезу. Тебе куда?
Мы мчались по Москве. Светились витрины. Фонари бусами висели вдоль проспектов. Мы ехали и молчали.
— Они нашли тот двор? – наконец, спросил водитель.
Я кивнул. И он в ответ кивнул.
Мол, вот и хорошо.
— Что там такого в этом дворе? – спросил он снова через некоторое время.
Я ему все рассказал.
— Как хорошо, — он грустно улыбался. — Тебя как зовут?
— Андрей.
— И меня, — обрадовался водитель.
Опять Вермишель оказались правы. Все мы тут Андреи. Кроме тех, кто Петя.
— Увидимся, тезка, — крикнул мне на прощание водитель.
А я подумал, что Сашу можно прокатить на троллейбусе без проводов. Пока у меня нет мопеда.

Дома мама бросилась ко мне и обняла. Я понял, что она здорово переволновалась.
— Где ты был? Господи, где ты был? – бормотала она, ощупывая меня, будто проверяя, все ли мои кости целы.
Я молчал, как дурак.
— Звонили из школы. Сообщили, что ты пришел к третьему уроку, а потом ушел совсем.
— Я ушел, потому что мне сказали, чтобы я без родителей не возвращался. А ты в прошлый раз сказала, что в школу больше не пойдешь.
— То есть виновата я?
— Нет.
— Людмила Викторовна почему-то спросила, не приходила ли к нам в гости корова?
— И что ты ответила?
— «Конечно, приходила». Что я могла еще ответить?
У меня самая лучшая мама. Она всегда отвечает правильно.
— Почему с тобой все время случаются какие-то истории? – спросила мама.
Я задумался. И вправду, почему?
— Наверное, истории должны с кем-то случаться, а никто не хочет.
Может, и правильно, не хочет. Истории ведь бывают разные.
Я достал телефонный справочник. Нашел телефон больницы и стал туда названивать. И названивал, и названивал. И наконец, кто-то взял трубку.
Я спросил про Мишу Зябликова (а сам подумал, вдруг он не Зябликов).
Они долго что-то выясняли. А потом стали на меня кричать. Кто я? Откуда? Что это за Миша Зябликов? И сколько можно?
Я долго не мог понять, в чем дело. А потом понял, что как только Мишеля перевязали, он из больницы исчез.
— Вот и хорошо! – сказал я и повесил трубку.
Я не люблю, когда на меня кричат.
Но телефон тут же зазвонил.
Я не хотел брать трубку. Мне почему-то казалось, что если возьму, то на меня снова станут кричать.
Но потом я все-таки взял.
— Андрей? Это Саша говорит.
В другой раз я бы обрадовался. А тогда почему-то совсем нет.
— Здравствуй, Саша, — ответил я.
— Слушай, я сейчас смотрю телевизор и там тебя показывают у Кремлевской стены. Это, правда, ты?
— Нет, конечно!
— А-а-а! – протянула она разочарованно. – Ну ладно, пока.
И повесила трубку.
Я подумал, что она, когда состарится, наверняка, будет умирать не от любви ко мне, а от чего-нибудь другого. И мне стало обидно.

Я влез на подоконник и стал смотреть на море.
У меня ведь есть свое море.
По морю над городом бесшумно плыл огромный белый корабль. Он остановился над нашим двором и белые матросы стали сбрасывать с корабля снег. Матросы работали бесшумно и легко, и снег падал огромными сугробами. Он засыпал двор, и улицу, и город. Деревья нервно выдергивали ветки из-под снега. Но матросы бросали снег снова и снова.
Они бы все равно улетели.
Потому что на деревьях спать уже холодно.
И потому, что, наверное, их уже заждались в их стране Там.